— Практикующий осознанность отличается от обывателя чем? — продолжала она. — Он знает, что «вторая стрела» возникает в его собственном уме. Вернее, он так думает, потому что просветленные с ютуба до сих пор пользуются выражением «ваш собственный ум». Практикующий знает — смысл его практики в том, чтобы избежать «второй стрелы». Поэтому он ощущает недовольство собой при каждом ее уколе. Он понимает, что опять облажался. Он по-прежнему страдает от ее укола, как обычный человек. Но вдобавок он начинает страдать еще и оттого, что не может увернуться от этого необязательного страдания несмотря на все свои духовные усилия и инвестиции. И вот это, друзья мои, называется «третьей стрелой», которая хорошо знакома любому ходоку по духовным путям.
— Да, — сказал Тим, — я понимаю. И как же с этим поступают?
— Если тренироваться дальше, — ответила Кендра, — практик осознает все, что с ним происходит. Он видит этот механизм достаточно ясно — и, при некотором опыте, наблюдает его развертывание в реальном времени не отождествляясь с ним. «Первая стрела», «вторая стрела», затем «третья стрела»… Он улыбается и расслабляется. Глупо себя корить, ибо в психическом измерении нет никого, кто виноват в происходящем — есть только самопроизвольные пузыри импульсов, чувств и мыслей. Мало того, нет никого, кто мог бы улучшиться в результате практики. Становится ясно, что все негативные чувства и эмоции — такое же проявление природы, как блики света в оконном стекле. Они естественны и органичны. И тогда практик видит главное: «природность» и «естественность» — это вовсе не что-то хорошее, как намекает духовный маркетинг.
— А что тогда? — спросил Майкл. — Что-то плохое?
— «Природное», «естественное» и «органичное» — это когда умирающий от рака медведь жрет хромого волка, давящегося напоследок золотушным зайцем. Это просто синонимы слова «страдание». Все проблески и симулякры счастья существуют в нашем мире исключительно для того, чтобы его обитатели успели оставить потомство. Такое понимание называют «четвертой стрелой», и это самая тонкая боль, и самая неизлечимая. Она пронизывает собою все, но лечить от нее уже некого. Ты пытался уйти от боли «второй стрелы» — и обрел боль «третьей». Пытался уйти от боли «третьей» — и обрел боль «четвертой». И когда в тебя попадает «четвертая стрела», ты уже никуда не пытаешься от нее уйти. Потому что уйти от нее нельзя: тебя больше нет, а «четвертая стрела» — это пролетевшая по кругу первая, расщепившая саму себя на пять частей. И тогда — только тогда — ты начинаешь видеть первую благородную истину… Истину страдания.
— Вот эти ваши гости-буддисты… Вы к ним серьезно относитесь? По-моему, вы над ними угораете.
— В каком смысле?
— Ну они идут по древнему духовному пути. Вы в такое верите? Или они для вас просто клоуны? Вы вообще верите в духовные пути?
Тим еле заметно ухмыльнулся — и я поняла, что он переключился в свой ночной модус: со мной говорил уже не Tim, а Fay.
— Все духовные учения, — сказал он, — пытаются приватизировать нечто такое, что совершенно вне их разумения и власти. Мало того, их приверженцы ведут себя так, будто они эту власть имеют. Словно дикари, которые по очереди забираются на огромную гору и вопят: я бог горы! Я! А гора про них даже не знает. Конечно, эти люди клоуны. Кто же они еще?
— А что вне власти человека?
— Все, — улыбнулся Тим.
— Не понимаю.
— Бывает два духовных пути, — сказал Тим. — Вернее, два их типа. Первый — это то, чем занимаются Кендра с Винсом. Выйти за пределы слов, рассечь реальность на атомы, поднести к ней такую мощную линзу, чтобы все знакомое исчезло и осталась только невидимая обычному человеку фактура. Многие думают, что при этом понимают все про человеческую жизнь. Ну да, они видят кирпичи, из которых она сделана. Это интересно, странно и чудесно. Можно изучать эти закоулки всю жизнь. Но если ты исследуешь кирпичи и швы с раствором, разве поймешь что-то про архитектуру дома? Или про то, кто и зачем его построил?
— То есть они идут не туда?
— Я так не говорил, — сказал Тим.
— А второй путь?
— Это вообразить дом, где ты якобы живешь. Придумать такую архитектуру, какая тебе понятна и нравится. А потом научиться видеть ее поверх любой кладки. Вцепиться в какую-нибудь идею или легенду, и так пропитать ее своей верой, что она станет твоей персональной истиной. Одни дружат с тибетскими духами, другие с девой Марией, третьи с Шивой. Даже встречаются с ними в укромных местах. Это значительно проще, чем первый вариант, но толку еще меньше. Самая добрая галлюцинация — это всего лишь галлюцинация.
— Какой из путей тогда правильный? — спросила я.
— Просто расслабься, девочка. Человек не может ходить по путям.
— Почему?
— Да потому, что он прибит гвоздиком. Единственный путь, по которому он действительно перемещается, заключен в его судьбе, а судьба заключена в теле. Родился, вырос, состарился, умер. Других духовных путей нет.
— Как нет? Ведь по ним же идут.
— Человек может полагать, что он куда-то идет. Как малыш на качелях воображает, что летит на самолете или скачет на лошади. Когда он слезет, будет не слишком важно, куда он скакал и с кем сражался. Искатель на духовном пути — такой же дурачок на качелях… Люди — это живые нитки, которыми сшита реальность. Какой у человека может быть путь, кроме того, чтобы просыпаться утром и засыпать вечером? Ты не досмотрела жизнь Элагабала. «Нитки» — это не мое сравнение, а его. Надень маску и увидишь сама. Есть момент, где он очень отчетливо это понимает…
Я не боялся умереть, потому что Камень уже показал мне суть жизни: смерть есть лишь прекращение непосильного труда, навязанного богами небытию.
Не то чтобы я была двумя руками за вегетарианство. Вегетарианцы – это самодовольные и глухие догматики, не слышащие, как кричат помидоры, когда их срывают с грядки. Безгрешно прожить нельзя – жизнь всегда немного преступление и наказание. Но даже у преступника должен быть стиль, поэтому надо выбирать: или молоко с сыром, или говядина. Вместе это как-то безвкусно. И не только в гастрономическом смысле.
Это я вывезла из Индии, с той самой Аруначалы. В ашраме рассказывали про трогательные отношения Раманы Махарши с коровой, молоком которой он питался. Дело было не в этой конкретной буренке, конечно – просто корова похожа для нас на вторую маму. В детстве мы пьем ее молоко. А потом чуть подрастаем и начинаем есть ее мясо… Очень по-человечески.
Ну и еще, конечно, на быке ездит Шива. Это его сакральный транспортер – так называемая вахана. А портить отношения с Шивой мне не хотелось совершенно.
Так что все эти тореодорские блюда из говядины были не для меня.
Люди не понимают самого главного.
– Чего именно?
– Своей скоротечности, – сказала я. – Они считают, что перемены будут происходить с миром, а они будут их наблюдать, попивая мохито. Но под нож пустят именно их, потому что система, которую они так не любят – это и есть они все вместе. Но про это в песне «Wind of Changes» ничего нет. А начинаться она должна так: «Все, кто слышит эти звуки – приготовьтесь к скорой смерти!»
Однажды я сказала, что только бог знает будущее.
— Всезнание бога — глупая человеческая концепция, — ответил он. — Нильс Бор в беседе с Эйнштейном говорил — если бог желает узнать, как выпадут кости, он их кидает. Так бог постигает, что произойдет с миром. Он дает этому произойти.
— А заранее он ничего не знает?
— Заранее, — сказал Тим, выделив слово интонацией, — бывает только для людей. Это одна из их нелепых выдумок. Для бога ничего подобного нет. Люди существуют именно для того, чтобы выяснилось, что с ними произойдет. Их жизнь и есть тот способ, каким бог желает это увидеть — и выяснять это обходными путями так же глупо, как кипятить в ладонях воду, чтобы потом налить ее в чайник, придуманный исключительно для кипячения воды. Во всяком случае, с точки зрения бога…
– Я где-то читала про древнегреческого философа, – сказала я, – учившего, что любому человеку, попавшему в наш мир, лучше всего немедленно покончить самоубийством. Многие ему верили.
– А сам он что?
– Сам он этого не делал. А когда его спрашивали почему, отвечал так: должен же кто-то здесь задержаться, чтобы указывать заблудшим душам дорогу… Стоять, образно говоря, с лампой на зловещем берегу… Чисто из гуманизма
У себя дома я сразу соскальзывала в первую подвернувшуюся мысль, и никакого лекарства от этого не существовало. По большому счету моя медитация была сеансом сосредоточенного обдумывания бытовых вопросов в не слишком удобной позе.
самая незамысловатая демагогия склонит их к чему угодно – не аргументами, а возможностью скрыть свою трусость за пристойно звучащим объяснением.
Ни одной сложной вещи не существует целиком и сразу. Что-то простое уходит из поля нашего внимания, и что-то простое приходит на смену. Mind-matter. Сознание-материя.
