Она была вся в искусстве, и дети беспокоили ее только в случае болезни».
чего там на этой вербе не было! Папа всегда говорил: «Весь хлам сбывают на этом базаре». Мы же думали, что папа ничего не знает, да ему просто и не интересен базар.
«Тридцать три года картошку копал, на тридцать четвертый к нам в банку попал». Морские жители кружились, вертелись в банке, и были они маленькие, стеклянные, разноцветные, в длинной стеклянной трубочке. Были они и большие, и маленькие.
Платье сшито, волосы по тогдашней моде распущены, посередке перехвачены широким атласным бантом и на голове собраны такой же лентой. Белые чулки и туфли.
С постом снег на улицах становился очень грязным, смешанный с песком, навозом, и его было очень-очень много. Он накапливался и не убирался. Лошади с большим трудом могли стащить сани с места. Он уже не скрипел под полозьями, как в мороз, а издавал какой-то глухой, шуршащий, неприятный шум. Это было время, когда неизвестно на чем ехать — ни на санях, ни на колесах: и то, и другое было неудобно. Тогда дворники начинали помогать весне — с улиц затвердевший тающий снег убирали и оттаивали на кострах.
Любили покупать крошечные конвертики, на которых были красочно изображены зайцы с яичком, курочки, петухи, дети. Весело их было развертывать и высыпать порошок в стаканчики и затем горячие вареные яйца болтать в нем, пока они не получат должную окраску.
обедать пошли к монахине, нашей хозяйке — дом был монастырский, а домоуправ была выбранная или назначенная монахиня, пожилая с широким носом. Родители, очевидно, с нею договорились, и мы пришли к ней обедать.
Обычный наш маршрут прогулки был по городу. Мы шли по Остоженке мимо Храма Христа Спасителя, останавливались всегда у огромного цветочного магазина Бауэр, там были такие прекрасные цветы, их каждый день меняли на выставке. Потом мы шли по Волхонке, в последнем розовом двухэтажном доме была наша любимая кондитерская: там витыми палочками продавали жженый сахар — он помогал от кашля — и клюкву в сахаре. Потом поворачивали к Александров
ей пять комнат, отапливалась она дровами, так же, как и на кухне, всегда топилась плита, она топилась с утра до вечера, ею обогревались и комнаты. Водопровода и канализации не было.
Каждое утро приезжал вод
Кадка всегда зимой стояла обледенелая. Со стиркой белья было много сложнее, чем в Ревеле. Пришлось купить широкие сани, которые продавались специально для этого дела, на них скидывались корзины с нестиранным бельем, вдвоем брались за веревки от саней, двигаясь к Москве-реке, к проруби, где всегда кто-то уже полоскался. Затем вальками били белье и, прополоскав, складывали обратно. Теперь его надо было только развесить. Так вся Москва стирала белье. Для москвичей это было привычное дело. Мама расстраивалась, ей эта операция казалась чудовищной. В Ревеле у нас вода лилась из крана. Здесь и уборная была холодная и примитивная, помещалась напротив кухонной двери в длинном
Каждое утро приезжал водовоз, и носил полные ведра с водой, и выливал ее в кадку, которая стояла между внутренней и наружной кухонной дверью.