Пани выбежала и хлопнула дверью. – Так и я не буду ужинать, – говорит пан уже печально. – Так я пойду себе. Покойной ночи, паночку. – Иди, да смотри, старая, чтоб я не бегал за тобою сам! – закричал было пан, но старушка учтиво отвечала: «Хорошо, паночку», и он тотчас утихнул. Она поклонилась и пошла.
Только у них и разговору было, что про князей да про вельмож. Послушать их – так уж и к свадьбе все готово, и палаты каменные уже выстроены, и кони вороные запряжены.
Сперва люди на пана надеялись, да скоро и эту надежду бросили. Он был добрый и милостивый пан, да совсем плох, тряпкачеловек! Пробовал он жену уговаривать – да где! Потом уж он и намекнуть ни на что не смел, словно он и не видит ничего и не слышит; не было у него ни духу, ни силы. Сказано: добрый пан; не біє, не лає, та ніичим і не дбає. Как начнет пани падать в обморок, да стонать, да кричмя кричать, так он у ней и руки и ноги перецелует, и плачет, и сам людей бранит: «А, чтоб вас! Вот уморят мне моего друга!»
Год спустя померла старая пани. Больно не хотелось ей умирать. Всё молитвы, священное писание читала, по церквам молебны заказывала; свечи перед образами неугасимые пылали. Как-то случилось, что девчонка зазевалась и свечка погасла, – велела старуха девку высечь. «Ты, говорит, грешница: моему спасенью вредишь!»
– Ты, верно, всех своих мужиков так приучил, что они с тобой запанибрата. Хорошее это дело! Рассматривают меня, посмеиваются; чуть-чуть не бросились обнимать меня… Ах я несчастная! Да как они смеют! – вскрикнула она наконец. – Сердце мое, люди они добрые, простые. – Я ничего знать не хочу, слышишь? Видеть ничего не хочу!
Жених только что на порог – панночка говорит ему: – Бабушка нам Дубцы дает, бабушка нам Дубцы дает! А он отвечает ей, да так спокойно, с тихой усмешкой: – Ты радуешься, и я рад. Я сам очень люблю Дубцы: мы тут спознались, слюбились. Помнишь, тогда какой был сад зеленый, цветущий, как мы в нем гуляли да разговаривали? А она ему: – Сад зеленый, сад цветущий! Ты вспомни лучше: Дубцы какой доход дают! Жених даже вздрогнул и смотрит на нее, будто его что-то удивило, в сердце ужалило.
– А что, моя пташечка, – спрашивает у меня старуха, – давно ты у молодой пани служишь? – Как она собой хороша! – ввернула слово молодичка. – Что в том толку, что хороша, – гаркнул Назар, – коли смотрит так, что даже молоко от ее взгляда киснет!
