Глава первая. Рябая
Снег падал как-то лениво, нехотя, покрывая все вокруг своим переливающимся покрывалом, превращая все в белые кружева из веток, переплетающихся между собой, создавая затейливые узоры. На голубом небесном стекле… Еще вчера, была глубокая осень, а сегодня утром, все покрылись инеем и снегом. Огромные ели стояли как приодетые в пушистые белые наряды, готовясь к чему-то новому и неожиданному. А небольшие хлопья снега, все падали и падали на дорогу по которой ехали сани, запряженные в старую, еле передвигающие ноги, клячу. Но ею очень дорожила женщина, ехавшая в санях, по только что, заснеженной дороге. Так как эта единственная ценность, которая осталась от, когда-то богатого, подворья в котором жила Юля.
Им принадлежал большой дом недалеко от Чуйского тракта, по которому ходили обозы. Проезжая, люди знали, что здесь, всегда найдут кров, ужин и ночлег. В огромном доме были комнаты для отдыха, зал для трапезы… Рядом стояла большая конюшня со свежим сеном, для коней, которые были и накормлены, и напоены в ожидании, что их сейчас запрягут и поедут дальше. Ну, а если проезжие купцы, останавливались на ночлег, то мама Юли выходила к обозам с ножницами и отрезала для своих четырех дочерей: Марии, Глафиры, Анастасии и Юлии, сукно. Никто и не спорил. Традиции шли из века в век. Если пришёл на ночлег, то со своим подарком. А если нет подарка, то хозяин или хозяйка могли взять себе, что им было нужно, не покупая, а обменивая свой товар на ночлег. По несколько аршинов сукна, на приданое, она отрезала для каждой дочки. Она так говорила: «За постой». Больше всех подарков доставалась Юли.
— Так как в детстве. Объясняла она всем. — Когда она болела оспой, за ней не уследили, и она стала расчесывать на лице свои болячки, которые остались навсегда, на всю жизнь. Так пусть хоть приданое будет хорошим. Раз уж личиком не вышла…
С детства Юлю называли рябой. Все очень переживая, кто же, ее, из-за такого дефекта возьмет в жёны. Поэтому ей доставались лучшие отрезы и подарки. Когда Юля слышала такие речи о себе, то она убегала в комнату и не выходила, пока не уезжали купцы с подворья. Но, как не странно, этот дефект ее не озлобил, а наоборот, сделал смешливой, напористой. И как она сама считала, очень хваткой.
Но теперь, это всё, ей казалась таким далеким и нереальным, так как ехала она в самом начале зимы со своими дочками на молокозавод, где согласились их взять и выделили небольшую комнату для проживания. Женщина периодически останавливалась, оборачивалась, поправляла старый полушубок, которым были накрыты ее маленькие дочери Нюра и Рая. Одной было шесть лет, а второй два с половиной года. Старшая, Нюра, уже проснулась и, высунув голову в шерстяном платке из-под старого дедушкиного тулупа, с любопытством смотря по сторонам, сказала:
— Мам, а почему мы едим по такому большому заснеженному полю? И, куда девался лес вокруг?
— Ну, во-первых, это не поле, а замерзающая река. А мы едим по мосту через нее. Женщина повернулась к дочери и поправила полушубок, посмотрела на безмятежно спящую Раю и сказала:
— Сейчас мы окажемся на той стороне и наконец, будем на месте… Нюр перестань ловить языком снег. Лучше залезь под дедушкину шубу и согрей Раю.
Нюра недовольно полезла под полушубок к сестренке, при этом, ворча себе под нос. -Уже и снег нельзя есть. Может у ребенка животик проголодался.
— Я все слышу, не ворчи, осталось еще немного. Приедем, поедим. Сказала мама Юля. И приударила вожжами лошадь.
