Что наполняет приватную жизнь ленинградского интеллектуала — героя этой книги, которому выпало жить в медленно ветшающей тоталитарной империи? На первый взгляд, разного рода мелочи: редкие книги по восточным религиям и культуре, чайные церемонии и парадоксальные размышления. Но тревожная реальность, одновременно пост— и предкатастрофичная, неумолимо просвечивает сквозь быт: тонко настроенный авторский приемник улавливает все непредсказуемые исторические события, стихийные бедствия и географические изменения. Всполохи сознания и мельчайшие движения предметов оказываются тесно связаны с фундаментальными сдвигами истории, а редкий талант Леона Богданова, сделавший «Заметки о чаепитии и землетрясениях» культовой книгой, позволяет ему обнаружить и продемонстрировать читателю эту связь. Удивительно и мужество авторской позиции: проза Богданова постулирует не эскапизм, а интенсивное проживание эпохи как единственный способ ее преодоления. Леон Богданов (1942–1987) — один из ключевых авторов ленинградской неподцензурной литературы, автор множества поэтических и прозаических произведений, публиковавшихся в журналах «Часы», «Транспонанс», «Митин журнал». В 1986 году за «Заметки о чаепитии и землетрясениях» получил Премию Андрея Белого.
Книга, чтобы погрузиться в реальность 70-х, 80-х годов, и не с точки зрения «атмосферы», а, наоборот, документирования происходящего. Важно не спешить в чтении, тогда удастся услышать важные для себя мысли на разные темы жизни.
Сегодня мне выходить не надо, и я думаю, что все эти благие начинания разрушу, как только Верочка уйдет, ей надо к своим. Там она и купит вино на завтра, а ночевать будет у родных. Я остаюсь один, и какой бы вкусный суп ни был, все это по боку. Я не скучаю, делать ничего не хочется, остается ходить, да думать, да подваривать время от времени чай. Когда беломор уже начинает напоминать вкусом лук, я понимаю, что надо поесть. Все делается быстро. Открыть банку с морковью да отварить сосиски — минутное дело. Несмотря на то, что мы проспали все на свете, как будто бы все успеваем. Когда хочется есть, а пище еще надо постоять на огне, а на улице мороз, чай начинаешь приготовлять поминутно. В три я смогу пообедать и покурить. В щель в занавеске вижу, как по улице ходят люди. Ничего особенного не заметно, только дорожки наши, как нарочно, накатанные, скользкие, как каток. Люди ходят осторожно, стараясь не поскользнуться.