А теперь, будете смеяться, они живут в одном доме, старинном, красивом.
Муж Лены богат и солиден, просто как швейцарский банк, носит ее на руках, а она носит на руках брульянты и яхонты.
А Сережа стал хозяином какой-то фирмы, тоже женат, носит на руках дорогие часы. Очень дорогие. Жена из какой-то мусульманской семьи, смотрит послушно, носит в руках тапочки мужу.
Расстояние между Леной и Сережей – два лестничных пролета, и война, и ее первенец, которого она не выносила, и разлука, которая навсегда.
И что? А ничего. НИЧЕГО, при встрече даже взгляды не пересекутся. НИЧЕГО.
Это тот мальчик, ради которого она была готова с крыши…
Эта та девочка, из-за которой, как он мне кричал в трубку, он целых четыре года не мог ни с кем даже целоваться. Он хотел только с ней. Так бывает, я верю.
И даже не оглянутся при встрече.
Вот такая вот вечная молодость.
Мама вылечилась, и ее выписали, и она забрала меня.
А я решила не выдавать его тайны, чтобы он для всех оставался человеком-праздником. Это у вас Дед Мороз умер, а у нас в квартире – газ! И поэтому я радостно смеялась его шуткам и байкам, которые за жизнь в оркестровой яме успела выучить настолько хорошо, что могла сама исполнять на бис. Я кричала, как здорово мы жили все это время с дядей. И врала родителям, какой он любимый и прекрасный. (А может, и не врала?)
Дядя молчал и улыбался виновато.