Слова, много раз объясняла ей бабушка, – те же монеты. Самая ходовая валюта в мире. Обычные люди не задумываясь платят друг другу словами – за то и за это. Но Лиза никогда не была транжирой и ничего не может с этим поделать. Она чувствует, как от частого употребления изображения, прикрепленные к словам, стираются и в горсти остается лишь безликая металлическая оболочка букв. Только у редких счастливчиков-скупердяев в кармане припрятаны драгоценности, которые сильнее других, а точнее, стерлись не так сильно, как остальные, и пока еще несут какой-то смысл
Одно Лиза знает точно: чем ярче тогда было счастье, тем глубже будет тоска по нему потом.
Лиза чувствует себя сиреневым воздушным шариком, бок которого проколот настолько тонкой иглой, что из крошечной дырочки успел вытечь почти весь газ, а она только заметила.
Когда настраиваешься на страшную правду, а правда оказывается глупой и стыдной, совершенно неясно, как вести себя дальше. В
Но нет, лучше не надо. Лежа под водой, думая о воздухе и о том, что мокрым лицо может быть, только когда ты снаружи, а когда ты внутри воды, ты и сама становишься водой, и тогда, ока
Лиза сбрасывает одежду прямо на пол. Бунт? Несомненно. Но, оказывается, если все время бунтовать, острота удовольствия притупляется.
Она ложится в джакузи, крупно вздрагивает – по воде идет волна, – прибавляет горячей. Волоски на руках и ногах становятся дыбом, покрываются мелкими пузырьками воздуха. Лиза вдыхает поглубже, зажимает нос, закрывает глаза и медленно уходит на дно. Из-под воды все звучит как через наушники. Что если бы Лизин купол был водяным?
Но нет, лучше не надо. Лежа под водой, думая о воздухе и о том, что мокрым лицо может быть, только когда ты снаружи, а когда ты внутри воды, ты и сама становишься водой, и тогда, ока
Девять дней. Мне всегда было интересно: как люди сумели вывести эти числа? Даже если поверить, что душа умершего действительно попадает на божий суд, почему это происходит именно на девятый день после смерти? Допустим, вычисления верны. Тогда сможем ли мы, приняв, что душа Тима есть волна света, и зная скорость ее передвижения в пространстве, высчитать местонахождение бога, а высчитав, наплевать на этикет, нагрянуть к нему без предупреждения и потребовать, чтобы он все-таки отправил Тима в рай?
чтения самые страшные тексты. Пугаться о книгу даже приятно – в основном потому, что в любой момент можно прервать чтение, и кошмар кончится. Захлопни книжку – и ты снова в своей комнате. Только с одним текстом не срабатывает этот нехитрый Лизин приемчик. Книга эта, “Цветы для Элджернона”, вызывает у нее такой беспредельный ужас и вместе с тем такое небывалое желание читать дальше, а после чтения так долго не выпускает из себя – захлопывай не захлопывай, – что она даже смотреть на нее избегает, но все равно держит ее в своей комнате, на подоконнике, – тоже своего рода тренировка, хотя в качестве компромисса книга обернута синей бумагой в звездах, оставшейся от
Чтение – само по себе занятие изматывающее, требующее огромных ресурсов. А Лиза не просто читает, она выбирает для
Яся маленькая, хрупкая, с тонкими чертами лица, а голос у нее – как будто кто-то кричит в храме. Такой же глубокий, громкий, красивый. Ясю слышно издалека. И она никогда не молчит – всегда что-то говорит, непрерывно и на разные голоса, как бабушкино радио. Для каждого у нее находится совершенно особенный оттенок. Лиза даже пугалась поначалу – а это кто сейчас говорит? Потом она привыкла, что это все – Яся.
С Федечкой Яся говорит очень ровно, не повышая и не понижая тона, как будто гладкая синяя дорога льется под ноги. Для Катюши у Яси припасен смех и бессмысленная, почти птичья розовато-сиреневая болтовня. С Владимиром Сергеевичем Яся немножко каменеет, голос ее понижается и становится серым и ломким, как грифель карандаша. Лиза видит Ясин голос линией на бумаге – то усиливающийся нажим, то внезапный пунктир, то едва заметный контур.
Лиза выходит в прихожую с
