Оглавление

24.07.19

Ганнибал у ворот — 7 — Какими и вы будете

Эпиграф

Здесь, чтобы всё было правильно,

надо с каждым забитым голом

отрубать голову,

тогда и будем считать по футболистам,

павшим в этой неравной битве

с мячом.

Глава 1

Вышел за ворота — Солнце, — но:

— Никто не встречает.

Прошел уже много — метров пятьдесят:

— Такси, — пролетает мимо, но метров через двадцать останавливается.

Таксист, видимо, решил обратиться с вопросом:

— Как здесь найти тюрьму особого назначения, — имея в виду, что видит, да, что-то, но тюрьма ли это — точно ему неизвестно.

— Ты, Блаженный, иди сюда!

Отвернулся и пошел дальше. К только вышедшему из тюрьмы так обращаться нельзя:

— Или задушит или убьет.

Тем не менее — сел.

— Что там делал? — весело спросил он.

— Честно?

— Лучше, честно.

— Не знаю.

И:

— Сразу отвез меня в баню.

— Я вчера мылся.

— Я — нет. — И купил выпить — как знал — только сухого и пива с почти раками.

Я вышел с идеей и книгой Альберто Моравия — заодно. Так что ожидал сюрпризов, но только не такого абсолютного незнания жизни за рубежом:

— Это была женщина и — по-моему — даже не похожая на мужика.

Как я мог обознаться? — спрашивается.

— Ты думаешь, я человек тебя достойный? — спросил. — Или тебя кто-то попросил меня встретить?

Скорее всего, никто не берет в жены — посоветовали взять первого, но вот не обязательно попавшего, а первого зека, выходящего из тюрьмы. Таких мыслей, как раньше в кино:

— Мы с вами где-то встречались — уже не было.

Попробовал поднять ее и вынести из парной в прохладительную комнату — не вышло. Она вынесла меня.

— Что это значит? — хотел спросить, но вовремя понял:

— Значит так надо.

Всё было, как надо: вино, пиво, баня, девочки — вот именно, что во множественном числе — она поселила меня в лесу, среди высоких деревьев и кустарников, туманов и комаров.

— Летучими мышами?

— В изобилии.

Наверно, думает, что я колдун, — решил.

Притвориться — хочу — но не могу, ничего не получается, ибо:

— Или не верю в чудеса абсолютно, — или:

— Только в капитальные.

Что-то должно быть, конечно, но уж теперь не знаю — вспомню ли.

И:

— Выходит, что вспомнил хоть это, — как, однако, Фиесту.

Сразу не мог настроить инструменты мозга на то, чтобы понять:

— Знаю или нет, что это такое?

Быки?

— Были.

— Вино красное, для здоровья очень полезное — тоже.

— Рыба красная? — да, была, но, что свежая, пойманная — сомневаюсь.

Слишком больше недопонимание бывает ли до сих пор, как раньше, или как с вином и рыбой, — только засушенные. Вино — еще туда-сюда, — рыба:

— Мало пригодна для осуществления человеческого питания.

Кошки — тоже не согласны. Собака Джеки — обожраться всегда готова, так как и является натуральным с родословной:

— Нет, уже не немецким Тигровым Догом, не таким же полосатым Стаффордширским терьером, а маленьким, хотя и очень умным — даже более, чем:

— Цвергшнауцер-иком.

На восьмом месте в мире, а спать очень лезет:

— Только со мной.

Что ей от меня надо — так и не понял пока. Неужели вот так сразу поняла и решила, что, да, страдаю, но только в присутствии своего же личного:

— Сексуального гигантизма.

— Не могла знать. Уже потому, что я и сам, хотя и уверен, но не до конца.

Чаше всего даже наоборот:

— Чтобы вышло — надо обязательно войти в другое время — так, в этом, никого для меня не приготовлено.

Сомневаться?

— Приходится, — но это ничего не меняет.

Придет, сразу скажу:

— Зови меня Тарзан, — или по четным, если дням, то:

— Приглашенный даже Екатериной Второй во временные — правда — любовники, ибо ее выдержать долго — не только ему — никому не под силу, даже коню.

И вот уже нет даже смысла мечтать, что это только сказка, сочиненная для своего только любопытного одиночества. Коней — тоже была:

— Целая конюшня.

И даже испугался, когда она пришла, что слышала мои мысли, — ибо:

— Может продать в рабство — за дорого.

Иначе пока так и не пойму, какой у нее во мне смысл — делать:

— Ничего не умею.

Если только, как Альберто Моравия:

— Превращать в реальность злободневности свои открытия дверей сей — почти одушевленной — реальности.

И ничего нового, так спросила даже до трахтенберга:

— Что ты еще умеешь делать? — извинилась и повторила:

— Ты хоть что-нибудь умеешь делать?

Но и я ответил, как для себя умозаключил достойно:

— Не знаю.

— Что значит:

— Не знаю, — это не ответ.

— Тогда, да, пожалуй, только это и умею.

— А именно, — не умею врать.

— Это плохо, а то я думала устроить тебя барменом.

— В пивную?

— В ресторан.

— Не знал, что здесь есть рестораны. Для белых?

— Ну-у, не знаю точно, я сама тоже не местная, но ходят многие.

— Я не пойду.

— Тогда подумай до вечера, а утром, как уходить буду положишь мне на стол записку, когда ночью пойдешь в туалет.

— Согласен! — чему обрадовался — тоже — не совсем ясно пока.

Она взяла записку, не прочитала сразу, чтобы разбудить меня, а просто ушла, а ее подруга по таксопарку — если правильно это у них так называется:

— Взяла ее и сообщила примерное содержание, когда они были на разных концах города, поэтому и не могли встретиться, чтобы поговорить, как следует, по-человечески, — что значит:

— Понять друг друга.

Разумеется, там было написано не про балет, не про бокс даже — понаслышке мне знакомый.

Думал, не поймет, потому что я и сам сомневался:

— Хватит ли моего интеллектуала для игры в этом городе, ибо желание есть, как играл всегда в высшей лиге, — но вот не помню точно:

— Не дай боже только зрителя.

И главное, что:

— Форварды никогда не покидают поля, — даже при взятии Берлина, — ибо:

— Пойду-ка я в последней шеренге из этих пятисот тысяч, — остаться в живых?

Должен так-то. Возьму кого-нибудь в плен, авось и самого Хи, али Шелленберга, шпионскими замыслами богатого, может быть, Хеб-Бельса. Жаль, что не летчик:

— Мог и Геринга за хвост перетянуть на нашу сторона, а здесь уже приклеить к стенке — заместо обоев с Ником Сером и его Ниной Петровной на встрече в Америке, в ее президентском дворце, — но, разумеется не:

— В качестве уже и их президента, — и знаете почему?

— Почему?

— У нас президентов не бывает! — тока эти, как их?

— Простые просто-напросто слуги народа, только охотой на диких кабанов и уток, а также почтенных лососей мистера Хемингуэя, могущих надеяться, так как:

— Сёную, — вспоминать можно, но лучше не стараться, ибо есть, но — плохо то, что нам на пиво, — и то:

— Денег далеко не всегда хватает.

Намедни хотели голубей ловить, чтобы не только было, чем закусывать, но и не только хорошо покушать — пожрать:

— От души!

Что там есть, как было не раз сказано, если не считать Фоки Михаила Булгакова:

— Ему почему-то хватало.

Поставили за сборную — она рукой махнула:

— Я сама найду тебе хорошую работу банщика, когда здесь сауну построят.

— Я тогда еще не умру.

— Надейся — к примеру — не очень состариться.

— Спасибо, — попытался пошутить, — не вышло: она обиделась и до такой степени, что уехала одна — мне пришлось до стадиона пешком направляться, — и знаете почему?

Именно потому, что направился, а не пошел, так как в сторону церкви оказалось, как раз есть пляж, а в футбол на нем:

— Пляжный еще никто не додумался играть, — ибо играли только на деньги — к тому же в очко или в трынку.

Но и оправданье есть:

— Люди ищут веселья — значит его здесь немного.

Футбол — первое.

Логика у меня работает — в одном сомневаюсь:

— Смогу ли принять на грудь, — ибо всегда берет сомнение, чем лучше:

— Головой, — авось?

Ей думать надо — значит будет правильно принять на грудь.

Она ничего не сказала, но по ней понял — нельзя сказать, что не верит, — но вижу:

— Надеется.

Значит и мы:

— Постараюсь забить сегодня же гол.

— Как играть, ты знаешь?

— Если в принципе?

— Например.

— Интересовался, — и:

— Вижу побоялась спросить, — не сегодня, надеюсь?

Сыграл хорошо, но ничего не забил, а только думал об этом чаще, чем надо.

Успокоили:

— Первый раз, как в первый класс — часто забывается дорога до дома.

Даже не спросили, есть ли у меня, чем закусить.

— Что?

— С кем спать сегодня будешь? — один, кажется, играющий тренер.

— Я не буду, — ответил, — так как надо обсудить кое с кем итоги моей неудачной игры сегодня.

И да, цех теперь не получит премию?

— Премия — это наши оплачиваемые выходные, один день игра, плюс второй день.

— Чаепитие после него, как после сдачи крови безвозмездно.

— В следующий раз — уверен — тебя поставят играть за завод, — сказал играющий по правому флангу капитан.

— Почему?

— Мы подскажем, что сможешь забить гол.

— Спасибо, я так-то — в уме, разумеется — умею.

— Тут нужна не только тактика, но и стратегия, — сказал уже в подвальчике пивной — чуть не передумал:

— Пивного бара, — говорят, скоро будет один, но я пока его не видел.

А то некоторые говорят о Сэлинджере, как о молодняке крупного рогатого скота.

— Действительно, поддержал меня играющий тренер, — сначала забить надо, чтобы после игры так точно напиться.

Продолжил капитан цеховой команды:

— Чтобы не было мучительно больно — всегда забивай.

— Как?

— Есть способ, мы его разработали вместе, — сказал тренер.

— Ты будешь играть по левому краю за сборную завода.

— Да вы что, я слышал за сборную всем нападающим во всех местных Кольчугиных сразу в начале первого тайма так перебивают ноги, что они, — нет, не обязательно болят долго, но голова просто забывает.

— Точно, — продолжил капитан команды, — память в финтах, разученных во время размышлений в пивной, и отработанных более-менее на запасном поле — пропадает.

Я:

— Совсем?

— Нет, что была — вспомнить иногда удается, — играющий тренер. Пока не мог запомнить имени ни того, ни другого, что и логично, ибо еще и не решил, что футбол — это именно та игра, которая, как проходная завода может:

— В люди вывести меня.

— Ты умеешь играть левой ногой? — капитан.

— Нет, только правой, левой не могу даже мышей ловить.

— Это и лучше, — сказал тренер, — никто не заподозрит тебя не в только в этот, но и в следующий раз, ибо будут смотреть завороженно:

— Не притворялся ли ты в прошлый раз.

— Притворяться нельзя?

— Лучше не надо — в следующий раз будут верить, но намного меньше, — тренер.

— Ты будешь бить правой.

— Вести мяч, — не договорил один из них.

— Левой, — сказал я.

— Нет, вот в том-то всё и дело, что тоже правой.

— Как и бить.

— Только правой?

— Ты можешь левой?

— Нет.

— Не надо и приучаться, ибо хватит и того, что вести мяч к одиннадцатиметровой отметке будешь по левому краю.

— Они скоро всё поймут, — сказал я.

— В этом весь фокус, что не поймут никогда, — почти обрадовался капитан, что:

— Я не понимаю — и они не поймуn, — закончил логику сразу нескольких предложений капитан.

Я:

— Человек уже с древних времен привык идти на лосося с бутылкой коньяка и пачкой кофе, ибо наоборот:

— Да, — тренер, — никогда не получится, после ловли форелей ни коньяк, ни кофе сами по себя никогда не появятся.

— Поэтому — тренер — если делать наоборот, иди хоть днем и ночью по левому краю, а бить правой ногой — так никто никогда не сможет поверить, что это завтра наступит вчера.

Тренер:

— Только сам себя не обмани.

Капитан:

— Можешь перестараться и.

— Что и? — я не понял.

Тренер:

— Страшно подумать, но можешь повести какое-то время левой, как правой.

Капитан:

— По крайней мере, не хуже.

— Почему это так плохо?

— Можешь в решающий момент не понять, какой из них надо бить.

— Как по Высоцкому, думал ведущая левая, а передумал и спел — правая.

Я:

— Результат — мимо?

На игре был равнодушен, как пулеметчик ЭМ-ЖЁ –42 — только надо запасти заранее пулеметные ленты:

— Подносить под огнем противника не удастся.

Забил, хотя и не, как по заказу — оба в правый от себя угол, чтобы вратарь меньше надеялся:

— И так уже зашел слишком далеко с левого края до самой середины, а чтобы и еще дальше — что значит — ближе к правому краю — это уже невыполнимо.

Поэтому немного придержал коней.

Неувязка вышла на предпоследней игре — перед выходом на решающий матч за первое место. В пивной тренер Коля принес чемоданчик — как в баню сходить, если иметь в виду чинно и благородно. И предложили мне cвою долю получить сейчас.

— Вы тоже будете брать?

— Нет, — Коля.

Вася сказал тоже самое. Он улыбнулся:

— Мы уже взяли.

— Я не буду, — рассказал, как заранее разученную историю, но даже ни разу не вспоминал о деньгах, ибо уже доказано:

— Их бывает всегда очень мало именно потому, что деньги меняли чаше, чем их можно успеть сколотить в приличный кораблик для отчаливания в другие дали.

Утром объявили, что деньги теперь будут другие, а эти менять поздно, так как на этот раз обмен и не состоится.

— Почему? — спросил я еще спросонья у Элен, как она просила себя называть в первой четверти. Узнавать, как будет дальше — не решился.

Но она сама ласково пояснила:

— На эти, сданные в аренду государству деньги, уже купили заброшенные земли где-то в Америке.

— Где? — ничего не понял я.

— То ли на Аляске, то ли еще где, — я там жить не собираюсь, запоминать не стала.

И добавила, что вышло уже вчера вечером пояснение, что кто не захочет получать свои дивиденды никогда — может когда-нибудь уехать жить на эту самую Аляску, может быть, даже в Канаду, я точно не запомнила.

Бью с двадцати метров — не попадаю! Мяч непонятно почему идет чуть выше ворот.

Бью с двадцати пяти — правее девятки.

С пятнадцати — пробить не дали. Бить левой — не стал и пытаться. Ибо портить можно всё, но не до последней же копейки. Ибо так и запомнил для себя:

— За удар правой могут выписать штраф, — а какой:

— Лучше сразу — даже не навязываться.

И думал, что так и буду играть — ибо обвел в этом финальном матче многих — но без призовых. С другой стороны, ходить в пивной подвал мне понравилось, поэтому:

— Лучше и не привыкать.

По привычке — видимо — закопал старые деньги, как акции, не имеющие срока давности так, чтобы в случае чего:

— И сам не мог найти сразу, — а потом?

— Потом поверят, что ничего про это не знаю.

Я знал, что прятать так, чтобы в случае чего и сам мог забыть:

— Где? — на время, а вспомнить всё равно когда-нибудь удастся.

За сборную завода не взяли. Точнее, взять-то взяли — только запасным, но на хороших условиях:

— Деньги можешь не возвращать — считай их своим выходным пособием из элитного состава, который в отличие от всех остальных, — которые:

— Бьют по воротам всегда мимо, — так как только за:

— Отгулы, — часть сразу, часть к очередному отпуску приписывается.

А?

— Мы? — получаем дома, садовые участки вне очереди, и прочие ладаны и кадильи жизни местной, так-то не очень бедной — рыбу живую на говенке ловим, грибы и ягоды:

— Практически круглый год, если не маринованные еще, то и в свежем виде можно скушать, ибо ждать можно только под водку, так как:

— Денатурат мы не пьём!

— Не обязательно и я буду, — ответил, нет, не грубо пока еще, но тоже:

— Как бык, еще не знающий будущего, на своих дальних родственников на небе.

— Надеющийся?

— Не отрекающийся, несмотря на запрет здесь не только веры в бога, но и его религии.

— Даже?!

— Неуместный вопрос. — Хотя и не запомнил с кем говорил, если не мечтать, что с Меди-Умом.

Над которым здесь смеются, как над:

— Не для средних ум-офф.

Эль-Ка пристала:

— Сколько получаешь?

— Ничего.

— Это пока что, а дальше?

— Дальше? Если я всё утро над тобой работал, а ты: дальше?

— А что?

— Так куда дальше-то, если я уже больше не могу!

— Ладно, иди, а то на тренировку опоздаешь.

— Не думаю, что обо мне вспомнят.

— Если платят — вспомнят.

— Хорошо, объясню: сто двадцать оклад, премия от тридцати до пятидесяти рублей месяц, плюс квартальные от ста до ста пятидесяти.

Но премию платят только тем, кто играет.

— А квартальные тем, кто забивает.

— Да.

— Дело не в том, что ты получаешь мало, а я много.

— В чем?

— Дело в том, что живем мы в разных временах, не имеешь ты — как некоторые избранные — связи с другим временем.

— Так бывает?

— Не часто.

— Сколько надо получать, чтобы заинтересоваться: я тоже — авось — из другого времени?

На вид умная девушка — только странная, а ведет себя, как крахобористая дура. А с другой стороны, можно думать, что и встретила меня не случайно на выходе из Зоны, а как-то узнала заранее расписание моего оттуда вылета, как пробка, — ибо:

— Надо пить, или не надо, — а всё равно выходи, как перебродившая брага, ибо так без спросу пробку выбьет, что потом и пить будет:

— Вообще нечего?

— Естественно, — хотя это только к слову, ибо не пью уже с заповеданных пор.

Можно сказать, что и стараюсь только догадаться:

— Как можно не пить? — ибо и заложено это питие — похоже — не только от рождения, — а:

— Намного раньше.

Так-то лучше ничего никому не говорить, ибо и так не только не до смеху, что даже в заводской футбол не взяли — хотя и мечтал я об этом настолько никогда, что даже очень редко. Но прием игры на левом фланге всегда не только понравился, но и:

— Получаться стал!

И выпустили — как объяснил тренер — специально во втором тайме на пару-тройку, максимум на десять минут для отвлечения внимания, как решающую козырную карту:

— Туз-а, — что уже два ноль в их пользу, хоть как-то пошатнуть.

Иначе?

— Ничего не выходило!

Действительно, поставили уже двоих подставных — хороших футболистов то ли из Москау, авось и из Питер-Бурха, — мастеров, но выгнанных пару лет назад за систематическую пьянку, — а толку не только мало, но становилось по мере их сил:

— Уже всё меньше и меньше.

С другой стороны, этот сине-розовый туман, окруживший Россию — если это она, конечно — меня взять не может:

— Пьянею уже с полстакана, если больше — рвет беспощадно.

Только сухим и спасаюсь, но и оно возбуждает только одну мечту:

— Заменить его лимонадом, хотя и со льдом тоже.

Примерно происходит то же самое, что и с одним из почти бессмертных спутников, нет пока что, не Одиссея Благородного, но и даже раньше:

— Сына Зевса — Геракла.

Она на него смотрит — как алкоголюя на меня — а:

— Там ничего нет?

— Точно! — нет места для него в моем сердце.

— А всё равно пытается?

— Коне-ш-но!

Ибо изгаляться любит, что и не понимает, да, но над людьми только, а все они здесь обычные:

— Даже не догадывается.

Происходит такая же магия, из которой еще предстоит разругаться с моей любимой первой встречной — Элен:

— Кастрюлю почти новую, хорошую трехлитровую, которую сам искал долго, чтобы была без единого, даже слабо видимого скола, с цветами розовыми по обеим бортам, авось и по одному:

— Положил на стул после мытья почти ровный, ибо тряпки для протирки этой посуды на нем, да, были, но составляли высоту, позволяющую этой кастрюле возвыситься — тоже — да, но на высоту не более, чем тридцать градусов к ее наклону относительно горизонта стула:

— Упала! — но с какой стати — вопрос?

Можно еще упасть с шестидесяти, но с тридцати — никогда.

Главное, что знал — может, даже хотел протянуть руку помощи, но нарочно разозлился:

— Сколько можно мучиться чудесами этой нелогичности?! — пусть разобьет себе башку.

Разбила, а теперь жалко, ибо:

— Сколько можно проверять одно и тоже?

Но в данном случае я и не проверял, а только недоразумевал:

— Почему я могу предчувствовать нелогичную правду?! — где геометрия, где тригонометрия, и так далее, и тому подобное, — но вот именно, что только:

— Учебное мероприятие.

Магия — видите ли — добро любит.

Ну, и не стал особенно заморачиваться, а обвел первого на противоходе, что улетел даже дальше боковой линии поля — не поняв именно:

— Почему я так к нему дружелюбен?

Второй пропустил между ног, удивившись, что я не побоялся применить этот прием в самый разгар уже проигранного боя.

И вот он, еще один защитник, а дальше только вратарь и вряд ли Лев Яшин. Но и он не возьмет, если надо. Правой в правую девятку — та-ма-а!

Второй заход тоже проигнорировали. Прошел по левому флангу, и когда до штрафной оставалось еще метров пять-семь пробил в левый от вратаря угол, — как учили у заводского друга.

— Гол, — но почти никто не захлопал: и те, и другие обалдели от неожиданности, что не только я:

— Могу, — но и они сделать ничего не собираются.

Доказательство простое — если кто спросит:

— Хорошие отношения с окружающими сильнее закона, — что значит, можно вообще ничего не доказывать, а только:

— Попросить.

Фантастика совершенно немыслимая, — но! Только в теории, а реально все только этим и занимаются, — кроме:

— Кроме, вот как раз — выходит — существующей здесь порабощенной части населения не только поселков, деревень, но и некоторой части городов, которым, как накладная и выписана эта априорная:

— Справедливость.

И Библию как раз за это критикуют, что она слишком отстала от:

— Нашей жизни, — что там и на-те вам:

— Справедливости нет!

Бывает — вишь ты — и наоборот:

— Скажи-те человеку, чтобы дал забить, по-хорошему, и пожалуйста:

— Да, конечно, если можешь.

Против третьего раза двинулись против меня уже полу командой, как немцы против Покрышкина:

Глава 2

— В воздухе пахнет грозой!

Черные дни миновали, враг отступил за кормой-й!

Меня так и не заменили до окончания основного времени. В дополнительное, представительные члены посоветовали оставить меня в запасе, с добрым, впрочем, напутствием:

— Всё равно ему не дадут забить.

Счет так и остался равным, и меня попросили с вежливой улыбкой:

— Забей им, пожалуйста, парень, — даже без обещания, что тогда уж у тебя точно:

— Всё будет.

И:

— Спросила Эль-Ка за приготовленным в честь моего праздника ужином с хачапури, пивом, и последующим неординарным сексом:

— Ты не забил.

— Да.

— Этого следовало ожидать. Почему, кстати?

— Их бин не понимайт, но чувствовал уже заранее.

— Что именно?

— Именно, именно?

— Да?

— Не дадут, суки!

— Кто это, Су-Ки?

— Я не знаю, но видимо, живущая где-то неподалеку Прохиндиада.

— Ты что, такой умный?

— Вас не понял — прошу пане повторить.

Она дала мне пощечину, но промахнулась — реакция еще была, ибо пороха нет, — но запасы Бабы Яги где-то зарыты.

Взяли в областную команду запасным.

— Будешь играть, когда встреча будет.

— Да?

— Назначена в вашем городе, ибо.

— Ибо, понимаю, квартиру надо давать в областном центре, а себе, жене и дочери — еще на насытились?

— Ась? Ты что, пьяный, — без знака вопроса, — а:

— Без нас пьющих мы в нашу коммандос не берем-с-с! — так обхохотался он над моим равнодушием к тщательному поиску истины, что пришлось согласиться:

— Вы правы, скорее всего, не только не заслужил, но и не заслужу никогда, так и буду в своем городе гонять мышей в запасной цеховой команде.

— Что это значит?

— Буду работать не бей лежачего в лекальном цехе! Потолки — высокие. Настольный теннис — всегда почти первый на очереди, газировка:

— Всегда уже подсоленная, чтобы слишком жарко не было?

— Вы в курсе? Тогда почему не там, а здесь?

— Знаешь ли. друг, хочу бежать на Запад, но без незаконного пересечения его границы.

— В составе Сборной?

— Ты правильно пишешь, друг, с самой большой буквы.

И вечером пригласил его к Эльке.

— Чтобы? — успела она спросить заранее.

— Как и мне попасть в Сборную.

— Тоже бежать хочешь?

— Куда? Впрочем, конечно, нет — только съездить, чтобы обыграть.

И поняли мы с ней только одно:

— Просто так попасть за границу нельзя.

Я:

— Так и не понял, чего ему здесь надо было?

— Ты его сам пригласил.

— Интересно, зачем?

И поинтересовался:

— Ты или я, — но кто-то один из нас точно — знает, как туда попасть.

Выбор только один:

— Или сначала в Сборную, потом отвалим, или наоборот.

— Сначала отвалим, потом с Сборную? — она.

И я даже не осознал:

— Неужели это правда, что так можно?

Граница, что далеко, что на небе — почти одинаково.

— Но шанс — значит — у тебя есть сыграть за Сборную, — сказала Элен и почему-то загадочно.

Может показалось, что загадочно, а так-то обычно, хотя что в этом есть обычного?

— И на одни процент пока не понимаю.

— Иди и попросись в Сборную, — она.

— Как? Я даже не знаю, где она находится.

— Надо организовать матч местной команды с областной, чтобы осветили в газете.

— Что именно?

— Сколько ты забил.

— Сколько надо, — пошутил, а она и отверзни:

— Пять — сможешь?

— Да ты что!

— А что? Больше надо.

И сама же настояла:

— Тут только договариваться надо.

— Думаю, точнее будет, звезды немного переставить. Да и легче даже.

Меня вызвали в милицию, и до такой степени испугался, что решил подумать:

— Сидел я хоть когда-либо, или нет, даже по ошибке?

— Спросить свою Белку не удосужился, утром полез и зачем-то перевыполнил план по этому делу:

— Есть наслаждение в бою, — ибо, как в бой и шел, и лез на нее, как — нет, не Коска в польско-литовско-венгерском фильме про взятие крепости в дыму, и даже не на буфет вокзальный — только, как на мумию, настоятельно советуя проснуться от сна векового.

И довел до того, что уже перед самым уходом на каталки в своём такси, запела:

— Вези меня извозчик по пыльной мостовой, — что значит: — Ехать сегодня уже больше не могу — ты:

— Попробуй!

— У меня прав нет, да и были раньше только на мопед, пока, наконец, сержант, припершийся неизвестно зачем в почти темный переулок — не проколол их, а вспомнить за что:

— Не могу! — ибо и было только по тогдашним правилам: переехал лужу, а она возьми да всплесни лапами, — а:

— Сержант и испугался такого чуда, как нарушения правил местного бездорожного движения.

— Сегодня смеяться будут?

— Хорошо, если не обосрутся от ужаса.

— А именно?

— Проехал по луже, а додуматься на ходу, что ее можно объехать — не удалось сообразить.

— Скорее всего, ты и проехал по ней нарочно.

— Тем более: права есть — почему нельзя?

— Скорее всего этот сержант был рыжий.

— Да, белобрысый.

— Значит, сделал нарочно, не по правилам прокола прав первому встречному.

Дала мне свои права — оказалось, что похожи:

— Стрижка одинаковая, длинная, — подтвердила и она.

— У меня короткая.

— Где ты видел?

Взглянул в зеркало — ужаснулся. Отлегло от сердца только тогда, когда она пообещала:

— Больше никогда так не делать, — а.

— Надела на меня свой парик, — как — правда не в этот раз — сообщила:

— Из козы черно-белого покрова.

Что можно перевести, как:

— Русско-немецкого производства.

Что значит, не черно-белого, а черно-бурого, ибо и до сих пор помню немца, который приехал на русскую — нет, на этот раз не зону, а таксомоторную стоянку за русоволосой, хотя и только русской женой:

— Немцев наделает именно она только настоящих!

А то, что ее трахали до этих пор больше, чем все, ибо сами таксисты уже не могли, — искала среди людей прохожих, но желающих гаркнуть во все горло:

— Эх, прокачу!

И выпал мне заказ вести — нет, не футболиста, конечно, побывавшего здесь на побывке, а его невесту, грибами-ягодами перегруженную, ибо совет да любовь, да, живут на свете, но выигрывают только с витаминами лесными:

— Совместно.

И.

По дороге удалось ее трахнуть, хотя и стремился, если только:

— Мысленно, — что никогда не сбывается — в этот раз почему-то получилось.

С другой стороны, буду теперь, как все:

— Обманывать других, а никому об этом не говорить.

Она тоже так и предупредила:

— Ты ему ничего не говори.

— Встречать будет?

— Ну думаю, у него режим, в классе Б играет.

— А бывает?

— Слышала, и А — есть, но кто там играет: понять не могу.

— Почему?

— Мой играет лучше всех, а до сих пор в Б.

— Может ли так быть, чтобы эти А и Б отличались только, как в школе: двери в класс разные, а преподают.

— Да?

— Всё тот же: один обман, один обман.

— Почему?

— Китов древних критикуют за слишком большую задержку на Земле, а я.

— А вы?

— Я это не люблю.

— Неужели вы верите, что Киты со Слонами на пересменку, держат Землю на весу?

— Да.

— Почему?

— Иначе я не смогла тебя трахнуть.

— К-как-как?

— Ты думал, что ты меня?

— Ну-у, не без этого, конечно.

— Нет, нет, я не люблю насилие, если только редко.

Похожа на Аллу Два, которая приезжала ко мне на Зону, — если не иметь в виду:

— Только во сне, наверно.

Да какая Алла Два — никого я не знаю!

Честно, даже вспоминать не хочу, чтобы это будущее — в прошлом было — невероятно.

В Москве запутался в адресах из-за большого движения — пришлось:

— Опять трахаться в машине? — удивилась она, но вынуждена была согласиться, что лучше так, чем кому-то одному спать на улице среди кустов, ибо комаров! — уже были.

Утром ЧП — как специально для меня подстроено:

— Ее мужа не допускают до матча в его классе Б.

— За что? — взмолилась она, уже готовая и с главным тренером расплатиться. Как со мной

И он:

— Настолько забыл обо всем на свете, что согласился, но вовремя опомнился, как человек честный:

— Бесплатно могу, но и договор не нарушу.

Но симпатичная до такой степени, что можно волне думать:

— Очень красивая, маленького роста, а работает простым продавцом штучного товара — значит, обмануть никого не удастся, а он — этот обман — обладает одним, но очень, очень замечательным качеством.

— А именно?

— Копится.

И попросила она меня:

— Выручи моего мужа раз ты любишь играть в футбол.

— А именно?

— Сыграй за моего мужа, чтобы доказать не только вина не пьешь и курить никогда не будешь, а гол:

— Забью обязательно, — так обустроил главного тренера этого класса Б, — что он согласился, но и пообещал:

— Гола не будет — выгоню твоего мужа! — ибо она этой ночью ему ничего не дала, а со мной так и спала-не мучилась долго — в машине.

— В случае нашей победы? — на всякий случай спросил я.

— Будешь у меня играть, как центральный нападающий.

— Я больше люблю слева.

— Хорошо, левый крайний, как Гарринча, Эйсебио и почти Пеле даже! Действуй, парень!

Они на меня ноль внимания, но и я слабости в ногах не чувствую, после длительного таксования, ибо ночь с миледи не усугубляла ее. а наоборот:

— Восстанавливала.

Хуже всего, согласился-таки поутру на роль центрфорварда — лавры Пеле, видимо снилась — хотя и спал, как почти убитый после всего.

Мяч мне то и дело то дают, то вообще кидают прямо на голову, а что с ним делать понять не могу.

— Ты или природный игрок по левому краю, — сказал тренер, — или ничего из тебя не получится, — отальтернативил капитан команды, чье место я занимал весь первый тайм.

Так только, по деревне с колотушкой и будешь бегать. Да и то вряд ли. Но он же и заступился:

— Пусть попробует по правому.

— Зачем?! — даже закричал я.

— У тебя правая нога бьющая — ставить на левый фланг — не только тебя, но и меня выгонял за несоответствие специальности.

Вышел на правый, как от безвыходности, которую так и не смог от волнения вычислить до начала игры:

— Зачем так волноваться — не пойму.

И мяч это почувствовал до такой степени, что тоже растерялся: отскакивал от ног, как резиновый.

— Ты мяч, когда видел в первый раз?! — кричали с трибуны.

— Вчера! — со смехом отвечали с другой.

И не врали — вот что изумительно — как и вообще никогда не видел его, а только знал, что бывает. Однако, как комета Галлея — сюда иногда залетая, да и то только затем, чтобы попугать людишек, — я — выходит:

— Посмешить.

Получив мяч, решил — неожиданно для самого себя — передвигаться поперек поля, как по левому краю, потом, наоборот, от левой бровки до правой, но тоже, как:

— По левому краю, — только ворота противника и были на этот раз левым краем — в прошлый раз:

— Наоборот, — свои.

Мало кто что понял, но таким образом обвел и вратаря, автоматически, однако, вспомнил, и пяткой откинул мяч назад, в ворота.

Многие — да все почти — не сразу поняли, куда он и делся.

Говорят, посчитали, что мяч в воротах — это запасной, а не тот, который я забил. Пока не разобрались:

— Лежит внутри ворот, а не снаружи.

Предложили:

— Оставайся.

Отморозил:

— Надо с прежней работы сначала рассчитаться.

— Зачем? — никто не спросил, ибо я и сам не понял.

Далее, сразу в А, или пока еще раз в Б?

Три дня и три ночи так и жил с этой Малышкой без миллиона, — я так думал, а на четвертый решил:

— Оставайся!

— С тобой?

Пошутил:

— Да.

— Я лучше пешком назад триста километров пройду.

— За что такая неблагодарность за бесплатное путешествие в Москву и сон, совместный неоднократный?! — спросил без возмущения, но с недоумением:

— Неужели этого мало?! — на вид пуда три не больше.

Если думать:

— Ей нужен больше всего Мабуто — принц, — так:

— Ни разу не намекала.

Скорей всего, думала о муже, который здесь, в Москве, на заработках привлекается. Какие тут могут быть праздники — только такие же, как заработки. Взяли с хозяина за ремонт квартиры три с половиной долларов — ему семьсот, — а говорит:

— Горбатился один целый месяц, как леший из леса безвылазно.

Не понимают, следовательно, рабочие и крестьяне, что начальник, добывший этот ремонт, — берет всё себе, а ему, рабочему или крестьянину:

— Только отстегивает за его мудрость ровнять, красить и клеить обои на эти стены прошлой дремучести.

Понять, что это и называется:

— Всё по-честному, — не может, ибо и привык откочегаривать свои мысли только из видимого спектра наличности, однако, жизни, — а:

— Ее прошлое — тем более, будущее — не может взять в толк, как тоже:

— Имеющие место быть, — как те два Слона, которых чуть не загнал Александр Македонск-ав на наши поля.

Не получилось пока что.

А с другой стороны:

— В футбол играть, как-то удается.

Достаточно написать на майке:

— Спартак — Динамо, — через забор и та-ма. — Все так и лезут, так и карабкаются посмотреть, — как:

— Игра еще продолжается?

Ничего не сказал, но и подходить близко больше не захотел:

— Отдал мужу — пусть делает с ней, что хочет.

Вообще — надо сказать — для моего ума непостижимо, какие сигналы получают некоторые дамы из — вот даже мне неизвестно — какого потустороннего пространства.

Хотя не исключено, что и я не такой уж большой контакт с ним имею, как мне когда-то снилось.

С другой стороны, вся сложность в том:

— Кому на самом деле дан этот приусадебный участок, — ибо точно, что на двоих, а не мне одному.

Не надо думать, что второй за меня играет в футбол, как Гарринча — с правой ногой по левому краю — а именно:

— Мы вместе, — нет контакта, или я забыл про него, и вот такая Цыпленок — похоже — уже давно жареный, как эта Спица — ясно, что не только была в моем колесе, — а уже называет меня — хотя и в уме пока — дураком, не могущим хорошенько прокормить то, что — тем не менее:

— Трахать хочется.

— Дак симпатичная, мил херц, может быть даже, красивая, но с другой стороны:

— Кто будет работать продавщицей штучных товаров в магазине, где редко кто бывает, если только не для того, чтобы от кого-то прятаться, так как знают, где живет, — а:

— Что им от нее может быть надо, кроме Этого. — Без знака вопроса, но зато с большой буквы.

Дошло до того, что забыл не только, как зовут — или может быть — уже звали, мою таксистку, но и забыл вгорячах:

— Ко скольки мне завтра на игру, или даже:

— Неужели пока так никуда и не взяли.

Она, нарочно, или действительно пошутила:

— В класс А тебе сегодня идти.

— В футбол играть?! — ахнув, принял на время ее за моего секретаря, здесь под липами, недалеко от магазина Спорттовары, какая улица забыл, но недалеко от знаменитого Волгоградского Проспекта.

— Говорю те, что по теории хотел узнать у тебя кое-что.

— А именно?

— Почему только из тюрьмы, а в футбол иногда получается.

— Да брось ты, я ни с кем на эту тему не разговаривал.

— Там разговорят.

— Ты, что ли, сдала мои экстравагантные возможности?

— Нет, ты просто вчера напился с трех рюмок до полной, как обычно, забывчивости.

— Ну, хорошо, поедем, в какой клуб?

— Я не запоминала.

Сыграли три раза в крестики-нолики на земле — выпало из трех задуманных команд — одна:

— Торпедо.

— Я — говорит — про такую даже не слышала.

— Я знаю, у них есть завод.

— Там квартиры дают?

— Квартиры, может быть, и дают — только дело в том, что их пока никому не дают.

— Устроимся на завод хоть, — она.

— Да, я пойду на сборку Ка-Мазов — или что у них есть еще там — ты:

— Табельщицей не пойду.

— Почему?

— Там мало платят.

— Может быть, хочешь красить игрушечные автомобили, как запасную продукцию этого завода, если не пойдет основная?

— Мне кажется, ты имеешь в виду другой завод, а не этот.

— А разница?

— Только одна — ты прав — есть или нет у них футбольная команда.

И поехали — недалеко, а плутали всё равно долго.

Наконец, постучали в ворота.

— У нас все дома! — был довольно-таки неясный ответ.

— Я так и знала, что мы опоздали, — сказала она, — а:

— Как зовут?

— Ты забыл?

— Да.

— Я не говорила.

— Так бывает?

— Когда ты мне я тебе — только так друг другом и пользуются.

— Не верю.

— Хорошо, зови меня Мартышка.

— Да уж была одна — зачем мне путаться.

— Ну, хорошо, зови Малышка.

— Тоже капитально намылено.

— Ну, ладно, как что-нибудь подходящее у тебя с языка само сорвется, — я.

— Что?

— Подтвержу.

Вышли для переговоров прямо на улицу.

— У вас такая секретность? — спросила она.

Я немного ожесточился:

— Думаю, предстоит встреча за колючей проволокой.

— Угадал парень! — хлопнула меня по плечу тренерша.

Не успел ответить — моя Ленка-Пенка отреагировала раньше:

— Можно подумать, там не трахаются, а только думают о об.

— О чем, простите, — тренер сборной Торпедо.

— Об этом, — разве я не возразила.

И они, кажется, поняли друг друга.

К счастью, отлегло от сердца из-за таких слишком быстрых перемен, когда футболистов стало настолько много, что их уже тренируют женщины, а возможно даже и:

— Девушки. — Ибо теперь представилась:

— По связям с общественностью.

— И набору новых игроков, — продолжила моя Ксерокопия.

Подумать успел:

— Лучше эти два имени применить к разным прохиндиадам, чем пугаться одной не только, как ее самой, но и ее шороха, змею предполагающего.

И так и обратился к вышедшей на рандеву мужеподобной — но без бордовой шляпы, как у Хемингуэя — тем не менее, явно:

— Леди, — графиня, вы взяли с собой мяч, чтобы я тоже мог представиться?

— Мне жонглеры не нужны, а только их истина.

— Я, как его бренд-шеф должна ознакомиться более подробно с условиями, чем предложу ему подписаться кровью.

— Кровь будем после пить — сейчас.

— Я вина хочу, — даже почему-то жалобно тявкнула моя — уже, пожалуй, прошлая ночная подушка, но на подавальщицу мячей из-за ворот — еще тянула.

— Хорошо, я сейчас выпишу вам пропуск в столовую, пожрете там, что профсоюз моторного цеха послал — подпишем договор после матча, который состоится вечером.

Добавила:

— Да и про тебя именно, сегодня сыграешь в защите правого крайнего.

Хотел возразить:

— За моторный цех? — но язык даже не повернулся от ужаса происходящего на пути, как и я, и моя Пенка — уже были уверены — к солнцу.

— Я согласен — хотя и задним умом только — сыграть и за второй состав, но за цех!

— Не думал, что до такого начала докатишься? — Пенка за тефтелями в рабочей столовой.

Хотя меньше месяца назад еще играл именно за цех в городе, который намного меньше этого, — а:

— Разницы, оказывается, никакой.

Со злости так ударил с центра поля — дальше Ксерокопия запретила даже заглядывать.

Гол не засчитали — хотя и после некоторого обсуждения председателем профкома, наблюдающего этот поединок из-под козырька крыша почти, как с неба.

— Почему? — на всякий случай спросила Ксера, чтобы хоть как-то меня обнадежить, что пока не выгнали.

— Верхняя скалка переломилась раньше, чем мяч успел юркнуть за ее пределы.

— У есть фото-копия?

— Ась? — председатель, и добавил уже мягче: — Ты ксерокопируй, а я подпишу.

— Значит, я могу записать в свой блокнот сегодняшнего числа, что.

— Что?

— Дело пошло!

— Хрен с тобой, я согласна, пиши, — отплясала своё веское слово и Ксера.

Верхней штанги такой длины не нашли и для второго тайма — первый доиграли со сломанной перевязанной ветеринарными бинтами, так как для второго состава настоящие, человеческие были не положены по табели о рангах местного комитета взаимопомощи — нет уже не только бывшим заключенным, обитающим и здесь на конвейерной обточке картеров, как тоже деталей машин, но только:

— Грузовых.

Во втором — не знаю, как другие — ужаснулся еще больше:

— Два гимнаста, взявшись за руки и за ноги представили эту штангу в человеческом виде.

И только через пятнадцать минут игры в этом заключительном тайме — смог измерить свою подозрительность:

— Они меньше почти на метр! — то-то я всё смотрю на них, а сам не понимаю, зачем?!

Ксериха вместо благодарности даже дала мне подзатыльник, дотянувшись из-за разделявшего нас заборчика.

— Ты что, дура? — не постеснялся расставить уже возникшие, видимо, между нами точки над некоторыми причандалами.

— Мог сказать: интегралами, — она.

— Почему? — и до сих пор еще не понял, что маленькие сломанные ворота в этом тайме, — мама мия — остригусь на-лысо, чтобы Солнце не запаздывало ко мне с приветами всего хорошего, нового, для меня — и не только — возможно — и этой Ксерокопии — небесполезного.

Хотя с другой стороны, я не люблю несимпатичных, если они, конечно, не графини, как у Хемингуэя.

Эти маленькие ворота — в результате — и я, и все остальные уже поняли:

— Теперь наши!

Но было поздно, вот именно, что и они поняли это вовремя — пока еще им не набили голов, как можно больше, а нам — ничего. Пришлось играть, как и первый тайм с теми же воротами.

Наш вратарь хотел со злости их сломать, но его удалили за нецензурное поведение и, одновременно, за неумение играть в создавшихся условиях исключительности.

— Будем играть без вратаря, — сказал своим, как капитан, ибо бывший вратарь им и был.

Но тут же Ксерокопия прислала записку нарочным в виде моей Пенки, и тоже:

— Без кофе-я.

— Да вы что!

Тем не менее, никто уже не смотрел в мою сторону, ибо ихний то ли Гарринча, то ли Эйсебио, а, скорее всего, по очереди — то правым, то левым краем:

— Уже пёрли мяч ко мне поближе.

Ближе. Ближе, еще ближе — удар, и я ничего не поймал.

— Полная чушь, — чуть не плюнул в землю, куда падаю, — играть в одни ворота, — ибо:

— Вторых уже вообще не было!

Караул гимнасток так устал, что растянулись на земле, но, разумеется, с условием:

— Бейте в течении пятнадцати минут только понизу.

Сказать:

— Оборзели, — уже больше никто не решился, ибо ясно:

— Друзья! нас, похоже, и испытывают на беспредел.

Глава 3

— Нужна помощь, — сказал подбежавшей на мой отчаянный зов Пенке-Ленке.

— Давай, читай мораль, я попробую выполнить!

Может быть, сломать и эти ворота?

— Слишком очевидна будет нарочитость проделанного.

— Ты считала, знаешь, какой сейчас счет?

— Два ноль в их пользу.

— На обратный никак нельзя заменить?

— Здесь председатель месткома.

— Открыто врать может только он?

— Думаю, да, как везде.

— На-придумают какой-то чуши, что у меня уже ума не хватает их не только переиграть, но и:

— Да, май диэ, диэ чайльд, передумать и то непросто.

— С ним эта Ксерокопия должна была раньше мосты вместе смотреть.

— Округа Меди-Сон.

— Похоже, но как-то не так.

— Надо было заняться боксом с Клинтом Иствудом, как Малышка на Миллион.

— Передай Ксероксу, надо придумать, как забить.

— Она уже сказала, как, — Пэй Мэй, — как автоматом отрегулировал я имя той мартышки, с которой уже хотел со вчера-позавчера расстаться.

— А именно?

— Сказала — придумаешь — завтра за основной состав выйдешь запасным.

— Нет, передай, выйду, но по левому краю, и не первой заводской сборной, — а.

— А?

— За Торпедо.

— Она не согласится.

— Почему?

— Вряд ли имеет право на такое решение.

— Скажи: только на один матч.

— Но как объяснить?!

— Пусть поставит на меня те деньги, которые копила на кооперативную квартиру.

— Если ты и угадал, что они у нее есть в таком количестве — не пойдет на этот неоправданный риск.

— Пойдет.

— Почему?

— Сейчас у нее есть шанс попасть в кооператив, который сдается в эксплуатацию жильцам уже через несколько месяцев — есть одна еще неразобранная квартира, — а.

— А ее деньги удвоятся, даже утроятся на мебель из Германии хватит.

— Хватит?

— Да, даже устроить банкет в честь меня.

— Так-к, это, я кем тогда буду, если она заставит тебя еще и трахаться?

— Ее буду во время официального турнира — вплоть до Заграниц — тебя, когда буду давать Чёс по местным городам и весям.

— Как артист?

— Да.

— Что петь будешь?

— Фору будем давать местным командам, договорные матчи устраивать в официальных встречах, чтобы.

— Чтобы их не-выполнять, а, наоборот, играть только по-честному.

— Хорошо, возможно, она и согласится, ибо я — абсолютно ничего не поняла!

Ксерокопия сама прибежала, чтобы сообщить:

— Надо забить достоверно, а без верхней штанги — невозможно!

И да, если не сможешь, лучше и даже больше — на глаза мне не показывайся! Даже в роли мастера съемщика тридцати двухкилограммовых фрез с его ускорителя.

— Ставить?

— Тоже, тоже придется.

Я согласился.

Иду, мяч где-то сзади, но иногда и впереди, чтобы не засудили:

— Нёс подмышкой!

Вратарь — ихний, разумеется — во роли Лёвы Ляш-Кина: фуражечку надвинул на нос, ручку положил на затылок, ножки — сделал крестиком. Имеет в виду:

— Могу забить, если только мяч влетит в ворота вместе с ним. — В нём весу, далеко не кило до сорок, как было в Папанове на пересылке, перед тем, как отправиться в это Холодное Лето 53-го.

— Во время.

— Скорее всего, да, одновременно.

Я ударил в левую штангу — она упала, а мяч ушел вправо, выбив из рук фотоаппарат кино обозревателя.

Думали три минуты — гол, ибо больше вариантов не нашли, как отчитаться за разбитый фотоаппарат.

Зам председателя месткома даже пошутила:

— Надо посмотреть, хватит ли у нас на счету денег на второй гол этого, как меня уже полюбила:

— Красавчика.

Следовательно, прения, а всё равно будут, даже если мнения в этом местном горисполкоме разделятся пополам. Ибо ясно:

— Сам председатель всегда должен быть злым, чтобы не казаться покладистым, — если только:

— Они ми-не не друг и не родственник, он ми-не заклятый враг, — так как всегда очкастый частный собственник на:

— Немецких мебелях разлагающийся.

Мы?

— Да, сэр, спим всегда в двух местах.

— А именно?

— С печи на полати.

И вот как, милок, счастливо мы жили! Всё было!

Нам — как распорядился Остап Бендер — наоборот — нужна только:

— Часть, — но вот именно, что очень, очень большая. Рук не хватит растянуть.

И получил эту часть, забив второй гол за пару минут до окончания матча. На этот раз штанга устояла, но нагнулась в сторону:

— От ворот так сильно, что вынуждены были — нет, конечно, не признать сразу и этот гол, но ответ на вопрос — таки:

— Поставили на голосование.

И даже председатель местком проголосовал за, — боясь уже прямо здесь остаться без портфеля.

Вспомнили о тренере во время небольшого перерыва на пенальти.

— Мне ясно, — предложил он подумать, — предложат бить эти одиннадцатиметровые.

— В их ворота?! — да вы что.

Но он настоял на своём, конечно, не многовековом, но всё равно огромном опыте:

— Пойдут по уже проторенному пути.

— Да, возможно, они придумали план, который нам не может быть известен, — сказала Ксерокопия, — добавив:

— Ибо все мысли по этому поводу уже истратили в предыдущем интервале времени.

— Да, — согласился и я, — еще больше думать:

— Уже, действительно, не получится, — поручилась за нас всех и Пенка. — Сил больше нет никаких.

— Вам только потрахаться поскорее, — прервал нашу разлюли-малину зам председателя месткома, посланный сюда с белым флагом, но — как сам пояснил:

— Только для виду.

— Это ультиматум? — крякнула Махинация, как я обознался про Ксерокопию, ибо, да, морально устал уже в предыдущем периоде, что даже сознался:

— Рассчитывайте на меня только в ординарном варианте.

— Никто и не собирался ставить, как в погоне за лошадьми на длинного в этой ситуации.

— Да, только на победу, — чуть-чуть обнаглела и моя Перчатка, или как ее там, Ленка-Пенка.

— Нет, если кто хочет, мы не будем препятствовать, — сказал Зам по Тылу местного комитета самообразования, но это будет — разумеется, не 5:3 в чью-то пользу, не два — один, а только 2 — 0 в вашу пользу — остальные варианты:

— Безденежны, — почти угадала Ксера.

— Не совсем так, а именно: без квартирны, — проблеял зам председателя месткома.

Наметилась еще одна свободная квартира, но только на первом этаже, как намедни дали Крючкову за Трактористов и его личную пляску, а еще точнее:

— Только приз-сказку к ней — вот именно не самого танца, а только этих знаменитых слов:

— Вот как надо!

— Мы не сог-лазны, — брякнул я.

— Чё те надо? — центропендаль, — так и обратился ко мне этот зам-зав.

— Ему мало однушки на первом этаже.

— Отдай ему свою двушку на седьмом.

— Мне на седьмом? — ахнула Ксерокопия. — Моя квартира уже с 53-го висит на четвертом!

— Люди внесли, кроме кооператива, деньги на развитие — им отписали, — мяукнул за-мик.

— Я сейчас вот что придумаю, — рванула почти брошь на груди Ксерокопия, — здесь представители двух цехов завода, а так это уже финал нашего мирового первенства среди далеко не только подсобников этого автомобилестроения, — то и:

— Да, — заорали и многие, — сейчас имеем право заменить не только главного, но и вообще весь генералитет нашего местного комитета.

И обе команды почему-то пошли на:

— Вы.

— Мы перейдем эту границу у реки враз, хотя — не исключено — и не навсегда.

И вырвали эту квартиру именно мне вместе, как их всем показалось, с моей Плешкой — от волнения и сам забыл, как ее раньше звали, но не Мартышка — это точно, ибо на нее больше похожа как раз Ксерокопия, которой тоже удалось повысить свой жизненный уровень снижением этажа на этот же самый:

— То ли третий, то ли четвертый, но обязательно в смежности с моей — как на-мечтали:

— Трешкой, — а мебель с коврами этой Кешке-Плешке-Пенке:

— Записать! — все решили, что она тут много побегала с порученьями от меня к Комиссаржевской, — или, как ее там, чуть не забыл от волнения:

— Черной, но уже почти до полного просветления отработанной Копировке.

Решил отдохнуть, пока новый комитет отрабатывал детали, — иначе, — пришлось пояснить:

—