автордың кітабын онлайн тегін оқу Сквозь ненависть. 11 кругов ада
Дэвид Лазба
Сквозь ненависть
11 кругов ада
© Дэвид Лазба, 2017
© Сергей Веденский, дизайн обложки, 2017
Дизайнер обложки Сергей Веденский
Свой дебютный роман «Сквозь ненависть» Дэвид Лазба написал в возрасте шестнадцати лет. Юный герой повествования явился на свет ради любви. Он протягивает миру руку, но в ответ получает плевок в лицо. И когда не к кому обратиться за советом, самое время покопаться в глубинах своей души, где возникнет столько вопросов, сколько юношеский разум разрешить не в силах.
ISBN 978-5-4474-5250-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Сквозь ненависть
- 1 класс
- 1 глава
- 2 глава
- 3 глава
- 2 класс
- 4 глава
- 5 глава
- 3 класс
- 6 глава
- 7 глава
- 4 класс
- 8 глава
- 9 глава
- 10 глава
- 5 класс
- 11 глава
- 12 глава
- 6 класс
- 13 глава
- 14 глава
- 15 глава
- 16 глава
- 17 глава
- 7 класс
- 18 глава
- 19 глава
- 20 глава
- 21 глава
- 22 глава
- 8 класс
- 23 глава
- 24 глава
- 25 глава
- 26 глава
- 9 класс
- 27 глава
- 28 глава
- 29 глава
- 10 класс
- 30 глава
- 31 глава
- 32 глава
- 33 глава
- 34 глава
- 35 глава
- 36 глава
- 37 глава
- 38 глава
- 39 глава
- 40 глава
- 11 класс
- 41 глава
- 42 глава
- 43 глава
- 44 глава
- 45 глава
Орфография и стилистика автора сохранены
От автора:Ни один персонаж не представляет чье-то реальное лицо. Все это выдумано. Если вы все-таки увидели себя в каком-то герое, или же уверены, что рассказ о моей личной жизни — вас ждет разочарование. У меня много общего с моим главным героем. Его мысли — мои мысли, но его жизнь — не моя жизнь.
Противопоказания: Мама, не читай эту книгу. Закрой ее и больше не прикасайся!
1 класс
«Хочу быть врачом»
1 глава
В руках цветы, на шее галстук, затрудняющий дыхание, на ногах туфли, которые больше на два размера, на лице глупая улыбка. Мне было шесть, когда я пошел в первый класс. До этого я ходил только в танцевальный кружок, где преподавали вальс. Мне вечно попадались страшные девочки с кривыми ногами и потными руками. С ними не получалось нормально танцевать, поэтому приходилось просто волочить их по залу, вперед — назад, влево — вправо.
Когда мама привела меня на школьную линейку, первым делом я спросил у нее:
— Почему здесь так много детей?
— Все они идут в школу. — Отвечала она. — Теперь и ты пойдешь с ними. Смотри, вон твой новый класс.
Мы подошли к моей будущей классной руководительнице, поздоровались, а затем мама сказала:
— Я Марианна Новак, а это Август Новак, мой сын.
— Очень приятно. — Сказала учительница. — А я Любовь Георгиевна.
— Взаимно. — Ответила мама.
— Это вам. — Сказал я, протягивая новой учительнице цветы.
Любовь Георгиевна наклонилась ко мне, и я взглянул в ее большие, карие глаза. Они показались мне очень добрыми, затем она широко улыбнулась и приняла цветы, ласково говоря: «Спасибо, дорогой…», Ей определенно понравился запах моего букета «вальс хризантем», она тщательно пронюхивала каждый цветок, и выдавала восторженные вздохи.
— Интересная у вас фамилия. — Сказала она, взглянув на мою маму, сквозь цветы. –Вы откуда?
— Мы местные.
Но она врала. Я был родом из Польши, и наша семья переехала в Россию, когда мне исполнилось пять лет, но моим родным языком всегда был русский. Я так и не понял, зачем мама тогда соврала ей.
— Ну, проходи, чего же ты стоишь? — Сказала мне учительница.
Она подвела меня к кучке детей, моих будущих одноклассников. Я невзлюбил их всех немедленно. Особенно тех, кто был выше меня.
— Эй, привет! Меня зовут Дима! — Протянул мне руку один из ребят.
— Привет. — Дружелюбно сказал, я, пожимая его руку. — А что мне делать?
— Пошли, покажу тебе, что там происходит!
Мы стали пробираться сквозь толпу заинтригованных первоклассников и вскоре вышли к площадке, на которой шло какое-то представление посвященное началу учебного года. Там плясали взрослые учителя и старшеклассники, пели какие-то песни и кривлялись, как клоуны.
— Что это? — Спросил я.
— Классно, да? — Воскликнул Дима, глядя на меня.
— Ну, так себе…
Вдруг меня кто-то толкнул в плечо. Я обернулся и увидел высокого мальчика, с белыми кудрями на голове, большим носом и маленькими, как горошинки глазами.
— Ты куда лезешь? — Пригрозил он. — Давай иди назад, мешаешь смотреть!
И тогда я послушно ушел назад, туда где покинул маму, но ее уже не было на том месте. Дима шел за мной следом и что-то бубнил.
— Его Рома зовут. — Сказал он.
— Где моя мама?! — Воскликнул я.
На тот момент, потерять маму для меня было хуже, чем умереть. На глазах появлялись слезы, но я пытался сдерживаться, понимая, что опозорюсь, если заплачу.
— Мам… — Негромко крикнул я, в надежде, что мама услышит и придет.
Ответа не последовало. Я отстранился от своего нового класса, сел на лавочку, уткнулся в руки и стал плакать. Вскоре Дима снова подошел ко мне. Он был добрым, но я начал брезговать его, с первых минут. От него дурно пахло.
— Эй, ты чего? — Спросил он.
— Я маму потерял. — Сквозь слезы бормотал я.
— Она, наверное, домой ушла! — Утешал он меня. — Пошли, спросим у Любови Георгиевны.
Мы подошли к учительнице, и Дима сказал вместо меня:
— Он маму потерял!
Она снова наклонилась ко мне, на этот раз я смотрел не в глаза, а на ее морщины. Такие тонкие ели видные ровные линии. Она была не старой, но с каждым днем все ближе и ближе приближалась к тому, чтобы на нее наклеили ярлык «старуха». Любовь Георгиевна понимала это и пыталась скрыть свою подоспевающую старость при помощи тонального крема. Хотела выглядеть красиво. Впрочем, как и все мы.
— Не плачь, что ты… — Сказала она, поглаживая меня по голове и мило улыбаясь. — Она пошла домой и придет за тобой, когда все закончится.
Она успокоила меня этими словами, и я стал просто стоять, разглядывать своих будущих одноклассников. Я их очень боялся и одновременно не любил, но мне безумно хотелось подружиться с кем-то, помимо Димы.
Взяв волю в кулак, я подошел к одному мальчику, у которого были очень большие глаза, но маленькое лицо и сказал:
— Привет, меня зовут Август!
Он повернулся и посмотрел на меня бессмысленнейшим взглядом, затем хлестко отвернулся, вернув свой взор на то, от чего я его оторвал. Странный малый. Я не отчаялся, подошел к другому, который стоял в сером помятом пиджаке, и имел дурацкую прическу. (выбритая почти на лысо голова с длинной челкой)
— Привет, меня зовут Август, а тебя как?
— Август? — Расплывшись в улыбке, передразнил он. — Что за имя? Ты что — лето?
— Нормальное имя! — Возразил я.
— А я Гриша. — Спокойно представился он. — Ты не обижайся на меня, я просто такого имени ни у кого еще не встречал…
— Давай дружить? — Оборвал я его.
— Не, я уже с ним дружу. — Сказал он, показывая на мальчика, который стоял рядом с ним. — Извини, Август…
Никогда не понимал таких рассуждений: «Я уже с ним дружу», вечно дети уже с кем-то что-то имеют, как будто нельзя одновременно дружить с несколькими.
Я подошел к другому мальчику, который был похож на макаку:
— Привет, меня зовут Август, а тебя как?
— Привет, а меня Борис!
— Давай дружить? — Предложил я.
— Давай! — Воскликнул он.
С этого момента у меня появился друг, похожий на макаку. Я хотел у него спросить, почему он так похож на обезьяну, но стеснялся. Хотя мне казалось, что он знает ответ на мой вопрос.
Когда «линейка» подошла к концу, послышался голос, какой-то женщины, это была наша директриса. Мне показалось, что у нее забит нос — она сильно гундосила: «Дорогие лицеисты, я желаю вам удачи в этом учебном году…» — она говорила минут пять: давала напутствия, и желала удачи. После ее речи я увидел, как на нас приближаются старшеклассники, выпускники. Парни брали девочек-первоклассниц за руки, а девушки нас — мальчиков. Моих одноклассников расхватывали одного за другим. Я начал отходить назад, надеясь, что меня не заметят, но у меня не вышло. Высокая блондинка схватила меня за руку и повела к школьным дверям. Я испуганно кинул взгляд на учительницу в надежде, что она объяснит мне, что происходит.
— Она отведет тебя в класс, не бойся… — Успокаивала она.
Я шел, держась за потную руку громадной девушки, стеснялся и чувствовал, что потихоньку краснею. Вдруг из толпы выскочила моя мама с фотоаппаратом, сфотографировала меня и удалилась обратно в толпу родителей. Мне уже было все равно на нее. Я хотел одного: чтобы все это поскорее закончилось.
Мы зашли в школу, но девушка не переставала держать меня за руку. Мы посмотрели друг на друга. Она совсем меня не стеснялась, шла очень уверенно, с непоколебимой улыбкой. И вдруг сказала:
— Тебе понравится в школе, тут замечательно!
— Наверное. — Цедил сквозь зубы я.
Мы поднялись на второй этаж, и зашли в класс. Я сразу обратил внимание на доску, на ней было написано: «Поздравляем, первоклассники, с первым днем в школе!», и рядом весь русский алфавит.
— Вот, садись на первую парту! — Сказала она мне.
Я, наконец-то, отпустил ее потную руку и побежал к первой парте.
— Эй, я хочу здесь сидеть! — Вдруг, воскликнула угрюмая девочка, подойдя ко мне.
Я растерялся и обернулся, в надежде, что та девушка поможет мне, но ее уже не было. Она словно испарилась. Кинула меня там одного.
— Ну, садись. — Неуверенно мямлил я. — Найду себе другое место…
И мне пришлось сесть на вторую парту первого ряда. Через несколько минут весь класс заполнился детьми. Со мной рядом сел узкоглазый мальчик. Его уши, словно шептали мне: «Загляни в меня». Все ухо было в сере: желтой, вероятно, вонючей, и гадкой. Казалось, если в его уши вставить фитилек и поджечь, выйдет неплохая свечка.
Я не стал с ним здороваться, хотел даже пересесть от него, но не успел. В класс зашла учительница, закрыла дверь и начала что-то вещать. Сначала представилась, а затем начала рассказывать про важность обучения в школе и про то, как должен вести себя ученик. Говорила, что мы должны сидеть прямо и руки должны быть на парте, друг на друге. Все сразу приняли такое положение, кроме моего соседа. Я сразу понял — он хулиган.
Я оглянулся, чтобы осмотреть всех одноклассников. Тщательно вглядывался в лицо каждого ребенка. Все выглядели очень забавно и глупо. Я был таким же, просто пока этого не осознавал. Вдруг на мои глаза попалась девочка, которая сидела на четвертой парте и разговаривала со своей соседкой. Ее волосы загораживали лицо и его нельзя было разглядеть, но она меня заинтересовала. Я через каждую минуту оборачивался в надежде, что увижу ее лицо, но она не убирала волосы.
Вскоре, так называемый урок — знакомство подошел к концу.
— Завтра вы должны быть в школе в половину девятого! — Настоятельно сказала учительница и тут же спокойным, уставшим голосом добавила. — Впрочем, ваши родители знают…
Все дети начали выходить в коридор, где их ждали родители. На выходе я увидел ту девочку, которая заинтересовала меня, она повернулась, и мне удалось увидеть лицо. «Эх, вот уродина…» — подумал я.
— Август! — Крикнула мне мама.
Увидев ее, я турманом полетел к ней в объятья.
— Ну как тебе? — Спросила она.
— У меня уже появились друзья! — Хвастался я. — Одного зовут Борис, а другого Дима.
— Ты везде друзей найдешь… — Поглаживая меня по голове, сказала она.
— Завтра полдевятого в школу. — Сказал я. — Знаешь?
— Да, знаю…
2 глава
Мое первое утро перед занятиями было довольно добрым и дивным. Всю ночь мне снилась школа и то, как я радостно шествую туда. А наутро я не просто проснулся — я подлетел и побежал будить маму. Мне не терпелось поскорее пойти в свой «второй дом»…
— Мама, вставай! Пора в школу! — Громко шептал я ей под ухо.
— Тебя брат отведет. — Сквозь дремоту бормотала она.
И в итоге я потащился с братом. Его звали Тимон. И он перешел в десятый класс и всегда по утрам был жутко вредным, угрюмым и молчаливым, а я все не мог смекнуть почему. На тот момент, казалось, что мы идем в распрекрасное, веселое место, которое заполнено добрыми, отзывчивыми учителями и дружелюбными, веселыми одноклассниками.
Когда он завел меня в класс, я увидел, что мое место занято и свободна была только последняя парта.
— Вон, иди на последнюю. — Вяло буркнул Тимон. — Там свободно.
— Но я хочу сидеть впереди!
— Поверь, то место — самое лучшее во всем классе. — Заверил он меня. — Все, мне пора. Звонок сейчас будет.
Он ушел, а я уныло побрел к последней парте. Увидев своих новых друзей, я окликнул их:
— Эй, Дима, Борис! Привет!
— Привет!
— Привет!
Прозвенел звонок. Зашла учительница, а следом за ней пухлая девочка.
— Куда мне сесть? — Интересовалась толстуха.
— Хм… — Размышляла Любовь Георгиевна, поглаживая подбородок. — А! Вон садись на последнюю парту, с тем мальчиком.
— Х-О-Р-О-Ш-О. — Сказала та.
Ее голос прозвучал для меня замедленно и устрашающе. Выставив нижнюю губу вперед и растопырив свои гигантские ноздри, она надвигалась к моей парте тяжелыми и грозными шагами.
— Привет. — Неуверенно поздоровался я, когда пышка подошла ближе.
Она плюхнулась на стул рядом со мной и с тупым выражением лица уставилась вперед.
«Ну и иди ты!» — подумал я. — «Почему ее посадили именно со мной?»
Весь оставшийся день прошел довольно пресно и нудно. Однако я пытался слушать учительницу, делал все, что она говорила, и вел себя прилежно. Моя соседка тем временем сильно мне мешала: развалилась на стуле и разостлала свои поганые вещи на всю парту. Я ей ни слова не сказал. Боялся.
На переменах мы с Димой и Борисом играли в догонялки, и мне очень нравилась эта игра. Это было что-то новенькое для меня.
Следующий день ничем не отличался от предыдущего, кроме того, что было другое расписание уроков.
Становилось все тяжелее и тяжелее вставать по утрам. Школа уже не казалась мне распрекрасным, недурственным местом. На уроках было ужасно скучно, а если я пытался с кем-то поговорить мне делали замечание. Любовь Георгиевна начинала меня напрягать.
Вскоре появилась проблема: я боялся, что мама меня бросит. Она всегда приходила за мной после уроков, как и родители других детей. И вот однажды она немного задержалась. С того момента у меня появилась фобия: каждый день я сидел на уроках и думал о том, что мама может меня бросить, не придет за мной, и я останусь один. У меня не получалось сдерживать эмоции, и тогда я начинал плакать. Я рыдал и на уроках, и на переменах, делал перерыв и снова рыдал. Одноклассники стали относится ко мне, как к больному. Кто-то пытался осушить мои слезы, а кто-то смеялся надо мной. В основном девочки успокаивали меня, они говорили: «Да не бойся, придет твоя мама! За нами же приходят родители!», но мне было все равно на других. Я думал, что мои родители особенные и они не похожи на других.
Хоть я и был младше других ребят всего на год, это сильно ощущалось. Я был совсем маленьким по сравнению с ними, как по уму так и по росту. Мне было интересно откуда они так много знают о жизни, и почему они не плачут так же, как и я. Один мальчик узнал, что в нашей школе учиться мой брат, он пошел и рассказал ему про мои истерики. Тимон пришел ко мне в класс и стал, мягко говоря, успокаивать меня:
— Хватит ныть! Придет она! — Ворчал он.
— А вдруг не придет? — Сквозь слезы тихо спрашивал я.
— Придет! — Шипел он. — Куда денется?
Но он не мог мне помочь, никто не мог мне помочь. Я просто плакал и все. А когда приходила мама, я чувствовал неимоверное облегчение…
Так продолжалось весь год. Учиться не получалось из-за страха остаться одному. Я не мог додуматься, что если вдруг мама меня бросит у меня есть брат, который учиться в моей же школе и всегда можно пойти к нему.
Соседке по парте надоели мои истерики и слезы, она начала меня, в прямом смысле, мудохать. Учебниками или кулаками. Ее звали Настя, и она была похожа на животное (смесь кролика с медведем). Мало того, что она избивала меня, так еще и пакостила: рисовала в моей тетрадке, отнимала и ломала карандаши. Однако, она помогала мне переключаться. В моменты, когда она меня докучала, я переходил от страха и слез к ненависти.
Учительница не замечала того, что мне не дают покоя, а сам я ничего не рассказывал: ни дома, ни в школе, нигде. Не хотел быть «ябедой».
Один раз я попытался ответить на ее пакости. Когда она очередной раз колотила меня, я вырвался и отбежал от нее на полметра, сказав:
— Ты толстая тварюга! Считаешь себя девочкой? Да ты животное!
Она взорвалась слезами, а я обрадовался, подумав, что нашел оружие против этого громадного чудовища, но не прошло и пяти секунд, как она, рассвирепев, налетела на меня и принялась изувечивать своими здоровенными лапами. К счастью, это было на перемене, и друзья помогли мне. Они оттащили медведицу, а я тем временем поднялся и дал деру в сторону мужского туалета — это было самое безопасное место в школе для мальчиков.
3 глава
Все уроки напролет я думал об игрушках и доме, а еще я не переставал плакать. Бывало, когда эта Настя жутко выводила меня, я переставал плакать и начинал мечтать о том, чтобы сделать ей что-то плохое. Изо дня в день мне приходилось смотреть на ее толстые, непропорциональные конечности. Ногти у нее были грязные, а пальцы обгрызенные до крови. Я не мог смотреть на это без отвращения. Она до того меня достала, что я представлял будто резко вонзаю нож ей в руку, и она начинает орать, умоляя меня высунуть его, а я кричу ей в ответ: «Будешь еще доставать меня?! Будешь!?»
Я по-настоящему ее ненавидел и школу тоже возненавидел, и учительницу так же, но подсознательно. Я пока не осознавал всего этого.
Любовь Георгиевна вечно мне делала замечания из-за какой-то ерунды. Меня это жутко раздражало. Я понял, что то милосердие, которое я поначалу разглядел в ее глазах — фальшивка.
Еще меня выворачивало от домашней работы. Я бы и не делал ее вовсе, но мама заставляла и каждый день перед школой давала мне напутствия. Каждый день одно и то же:
— Слушай учительницу, не болтай и не отвлекайся! — Говорила она. — И не плачь! Я приду за тобой после третьего урока. Если чуть-чуть опоздаю ради Бога не плачь! Я тебя не брошу!
На переменах ребята взахлеб рассказывали друг другу, как они хорошо провели время после занятий. О том, как играли в мяч и в догонялки, и про то, как кушали мороженное, травили себя чипсами, вливали в рты дешевую газировку. А я вечно не доигрывал со своими ровесниками. В школе самая большая перемена шла пятнадцать минут, этого, конечно же, не хватало для того, чтобы хорошенько наиграться. На улицу меня не выпускали. Только если с братом, но его вечно не было дома. Он-то свободно гулял со своими новыми друзьями, и маленький Август ему бы только мешал.
Медленно, но верно учебный год подошел к концу. Нам в дневниках вырисовывали оценки и у меня, к маминому счастью, не оказалось ни единой четверки.
— Мой сын круглый отличник! — Хвасталась всем она.
Я был счастлив, что год закончился, и впереди ожидалось прекрасное, солнечное лето, много мороженного и отдых.
2 класс
«Хочу быть режиссером»
4 глава
Прекрасное лето закончилось, а я набрался новых сил и готов был идти «в бой».
На второй в моей жизни школьной линейке я чувствовал себя намного увереннее, чем в первый раз. Уже знал свой класс, и у меня было два друга.
Началась учеба, и мое место по-прежнему было на последней парте с этой медведицей. Понятия не имею по какой причине меня не пересаживали, но к счастью она переключилась с меня на другого мальчика. Он сидел впереди нас, его звали Степан. У него были большие вечно обветренные губы, сальноватые черные волосы и зеленые глаза. Ему чертовски подходило это имя.
Настя била меня в бок и говорила: «Смотри!», а затем делала какую-то мерзость Степану и ждала, что я на это скажу. Чаще всего я выдавал липовый смешок. Приходилось. В основном она доставала большую козявку из носа и швыряла ему на голову. Козявка цеплялась за волосы, и он весь день ходил с ней на голове. Как-то раз я попытался сказать ему об этом, но она остановила меня и пригрозила: «Расскажешь — убью!». Ну, я и молчал, собственно, в тряпочку. Мне проблемы были не нужны.
Вскоре мама перестала приходить за мной после школы, она устроилась на работу, и я был вынужден оставаться на после урочные занятия, которые назывались «продленка». Не самое лучшее место, к тому же, ее проводила не моя учительница, а какая-то старуха, которой, казалось, было лет сто.
Оставаясь там, мне приходилось обедать в школьной столовой. Это было пыткой для меня. Меньше всего на свете я хотел жевать бледную котлету с недоваренным рисом и запивать скисшим компотом. Но, к великому несчастью, меня заставляли. Насильно пихали в рот здоровенные куски котлеты и риса.
— Я не могу больше! — Лепетал я, с набитым ртом.
— Ты должен съесть все! — Орала старуха.
От такой еды мне становилось очень плохо — болел живот. Я пережевывал эту гадость и задавался вопросом: «За что?»
Приходя домой, первым делом я начинал жаловаться на «продленку». Обычно меня выслушивал Тимон, так как он приходил домой раньше меня и кроме него никого больше не было.
— Меня заставляют делать там уроки! И кушать гадкую еду! — Возмущался я.
— Дурак, делай там уроки, а дома не будешь их делать! — Твердил он. — И еда там нормальная!
— Нет, не нормальная! Гадкая еда! Тухлятина! Если ее есть — можно умереть!
— Я жру и не умер же еще! Ты просто брезгливый до невыносимости, как баба!
Но даже девчонки уплетали ту еду за обе щеки, а меня при одном только ее виде выворачивало.
Потом я звонил маме и говорил то же самое, что и брату.
— Потерпи, представь, что это твоя работа. — Говорила она.
Но невозможно так представлять. За работу дают деньги, которые можно тратить на всякую всячину, а за это ничерта не дают.
Целыми днями, после занятий, я смотрел мультики, играл игрушками и делал уроки. Игрушки у меня были самодельные. Всегда. Не потому что мне не покупали новые, а потому что мне не нравились магазинные. Я любил играть человечками, у которых двигаются все конечности, но таких было мало, а если и были, они двигались туго, и играть ими неудобно. Тогда я находил дома старых кукол-девочек моей мамы, отрывал им ноги, руки и в эти отверстия вставлял конечности других игрушек, только мужские и которые хорошо двигались. А чтобы инородные конечности не выпадали, я приклеивал их скотчем, и они неплохо держались. Потом брал маркер и рисовал им усы, бороду, брови. Словом, я превращал их в мужчин, но мне было все равно, как они выглядят — красиво или страшно. Главное, чтобы было удобно и не мешало моей фантазии. Все игры у меня были про мафиози и бойцов. Я представлял, что снимаю голливудский фильм. Обычно я «снимал свой фильм» с самого начала, рассказывал про главных героев, развивал события поэтапно, как в настоящем кино. Иногда мне было неинтересно все обыгрывать, но меня мотивировала та мысль, что если я сразу перейду к интересным сценам — фильм не удастся, и его никто не будет смотреть. Не знаю почему я так думал, и самое главное зачем так делал? Но иначе я просто не мог. Либо так, либо никак. Просто играть и наслаждаться — для меня было бессмысленно. Я воображал зрителей и критиков — это меня сдерживало, чтобы не взорваться и не начать играть в свое удовольствие. Зато, когда я доходил до желанных сцен, где были перестрелки и драки, я наслаждался и смаковал этими моментами, переигрывал их по нескольку раз, стараясь превзойти предыдущие «сцены» и думал: «Вот это будет кино. Шедевр…», и после каждой игры, я давал название этому «фильму». Я даже пародировал голоса этих странных переводчиков, зажимая нос двумя пальцами и говоря что-то наподобие: «Война — это жизнь» или «Джонни Франческа против Винни Горфитто».
Но это был не конец моих игр. Помимо игрушек я играл туалетной бумагой. Да, той которой все люди подтирают зад. Я шел в туалет, отрывал двухметровый кусок туалетной бумаги, возвращался в комнату и игрался ею. Но я не просто так волок ее туда-сюда, нет. Я лепил из нее человечков. Отрывал небольшой кусочек и разделял пополам, но не разрывая полностью. Концы же скручивал, чтобы за них можно было держаться и вертеть. То есть у меня был прямоугольник, я его разделил пополам, конец скрутил и вот у меня получились руки. Концы этих рук, я скручивал в шарик, тем самым, превращая их в кулаки. Иногда я делал когти. Мне хватало около пяти или шести таких бумажных человечков, чтобы начать «снимать фильм». Думаю, я единственный кто развлекался таким образом. Сумасшествие, знаю. Но если мне это нравилось, что я мог поделать?
5 глава
Время шло, я все так же оставался на «продленке» и все так же наблюдал за тем, как моя соседка по парте швыряла козявки в Степу. Мне было искренне его жаль.
Потом у меня появилась новая проблема: каждый день у меня болел живот. Он начинал меня беспокоить где-то со второго урока и вплоть до конца дня. А в туалет я пойти не мог. У меня был барьер, я не мог какать в школьном туалете. Еле-еле малую нужду там справлял, а большую тем паче не мог. Но как-то раз я все же взял в школу туалетную бумагу, и, когда мне, в очередной раз, захотелось какать, я, на свой страх и риск, решил попробовать. Достал ее и побрел в школьную парашу. По пути я вдруг увидел, что надо мной все вокруг смеются. «Почему?» — подумал я. — «Они что знают, что я иду какать?», и вдруг я увидел Тимона, когда он меня заметил, то тоже стал хихикать.
— Почему все смеются надо мной?! — Возмущенно спросил я, подойдя к нему.
— Посмотри назад! — Сказал он.
Я оглянулся и увидел свою туалетную бумагу. Оказывается, я волочил ее по полу, а в руках был лишь маленький кусочек от нее. Дурачье.
— О нет! — Воскликнул я.
Сворачивая бумагу, я пробежался глазами по этим смеющимся лицам. Отвратительный смех, раздающийся из беззубых ртов: ехидно и подло. Они смеялись надо мной и над тем, что я иду в туалет, чтобы покакать. Но беспокоило меня не то, что надо мной смеются, а то, что я вот-вот обделаюсь у всех на виду.
— Эй, нагнись ко мне! — Поспешно сказал я Тимону.
Он нагнулся.
— Я хочу срать! — Сказал я.
— Да я уже понял. — Усмехнулся он. — Ну, иди в туалет, я посторожу у двери.
Я зашел в парашу, сел на толчок, потужился, пукнул, но ничего не вышло. Я просто не мог, пришлось встать и выйти вон.
— Посрал? — Спросил Тимон, когда я вышел.
— Нет, не могу… — Трагично заявил я.
И тут прозвенел звонок, и он ушел, советуя мне на ходу: «Зайди и попробуй еще раз!»
Я не послушал его и медленно побрел к своему классу, переполненный дерьмом.
Весь урок я сдерживался, чтобы не обделаться, но в конце концов — усрался. Я протянул руку вверх и вымолвил, все тем же похоронным тоном:
— Можно выйти?
— Нет, сиди. — Ответила учительница.
— Но мне очень нужно! — Крикнул я.
— Ладно, иди.
Я переваливался с ноги на ногу по пути к туалету, с грузом в штанах, чувствуя вонь собственных какашек. Там не оказалось туалетной бумаги, а свою я смыл чистой, еще в первый раз. Натянув штаны, я вернулся в класс с тем же, с чем и вышел. А впереди был поход в бассейн.
До конца урока я молил Господа, чтобы одноклассники, сидящие вокруг, не чувствовали мою вонь, но такое невозможно было не учуять.
— Кто напердел?! — Спросил один мальчик, по имени Рома.
— Да тут не напердели, а обосрались! — Крикнул другой.
«О Господи! Вот он — конец!» — думал я. Но вдруг, случилось чудо.
— Это Костя обосрался! — Крикнул Рома.
— Точно! — Поддержали его пару человек из класса.
— Так тихо! — Сказала учительница, делая вид, что не чувствует запаха моего добра.
А класс на том и остановился, что это Костя обдристался. Я вздохнул с облегчением.
После урока, мы пошли в бассейн. Я пулей влетел в кабинку, разделся, повесил обкаканные трусы на крючок и надел чистые плавки. Затем я пошел в душ, а после вышел к бассейну и сел на скамейку. Вдруг из душа выбежали мальчики, прикрывая носы и рты. Такое чувство было, будто там что-то взорвалось. Отдышавшись, у всех началась истерика. Они гоготали, как гиены. А я сижу и думаю: «По-любому это связанно с моими трусами».
— Эй, что случилось? — Спросил я Диму.
— Максим блеванул! — Задыхаясь от смеха, сказал он.
— Из-за чего?
— Ты зайди в раздевалку! Там вонь ужасная! Костя и сюда свое дерьмо принес!
Я посмотрел на Костю, он сидел на краю лавочки и плакал. «Бедный, он же ничего не сделал» — Подумал я. Мне было очень скверно и стыдно, я даже подумывал признаться всем, но тогда я бы стал в один ряд с этим Костей, а он был самым настоящим изгоем. «Грязный бомж» — так его называли ребята.
— Август, пойди, понюхай! — Не успокаивался Дима. — Там ужасно воняет!
— Да я верю…
Дождавшись пока все мальчики и девочки погрузятся в воду, я все же направился в раздевалку.
— Ты куда, Новак? — Крикнул мне тренер.
— Я пописать!
Зайдя туда, я побежал к своим трусам, схватил их и швырнул в помойку. «Фух, теперь я точно чист» — Подумал я.
После бассейна меня встретила мама. Я рассказал ей про то, что со мной случилось и заплакал. Она ели сдержала смех, а придя домой положила мне еще больше туалетной бумаги в рюкзак.
— Я не могу там какать! — Уверял я.
— Какай дома! — Советовала она.
Я послушал ее совета, но это не помогло. Живот по прежнему болел, но каждый день по-разному. У меня уже была своя десятибалльная оценка «хотения в туалет». Один-два балла — хорошо, но чуть-чуть побаливает живот, три-четыре — немного беспокоит, пять-шесть — болит и хочется какать, семь-восемь — очень хочется, девять — десять — обдрищивание. В основном было три-четыре балла, то есть терпимо. Но после того случая, через три месяца я снова случайно отложил личинку в штаны. Это был урок английского. Я сидел один на первой парте, с какашками в штанах. Учительница то подходила к моей парте, то отходила от нее. Было слышно шмыганье ее носа — пыталась определить, от меня воняет или нет.
Когда урок закончился, я побежал домой, несмотря на «продленку». Дома ждал брат. Он открыл дверь и вылупился на меня.
— Ты чего так рано?
— Я усрался… — Объявил я.
— Вот черт! — Гаркнул он. — Заходи, давай.
Я зашел в квартиру, мигом разделся и побежал на унитаз.
— Сам вытрешься? — Спросил Тимон.
Меня начал разбирать смех.
— Неа, нужно помыть мне попу. — Хохоча, сказал я.
В тот период, мне еще мыли задницу родители. Так уж вышло, сам я не мог или просто не хотел.
— О Господи! — Недовольно воскликнул он.
Тимон захлопнул дверь в туалет и оставил меня сидеть одного в ожидании. Вдруг я услышал его голос:
— Он обосрался.… Да, опять… Мне ему задницу мыть или что? — Затем небольшая пауза. — Вот блин!
Он советовался с мамой по телефону, и она, видимо, одобрила, чтобы тот помыл мне зад. Через несколько минут дверь распахнулась. В дверях стоял Тимон, перемотанный шарфом и с шапкой на голове, а на руках были две пары перчаток и в левой руке щетка. Самодельный защитный костюм. Я стал смеяться навзрыд, а он тем временем мыл мне зад, пыхтя и бурча себе под нос.
После того раза я больше никогда не обкакивался. Тот год был годом какашек, это уж точно…
В моих годовых оценках появились две четверки: по математике и русскому. Но я не расстраивался, меня это устраивало.
Летом я отправился в Польшу, к бабушке.
Тимон окончил школу и поступил в университет строительства. Начал учиться на инженера, хоть и ненавидел всякие науки и все, что с ними связано. Но он говорил:
— Любая работа — херня! Нужно идти туда, где много бабла, запомни это.
