Оглавление

Сборник «Подтексты» — это результат работы поэтов и прозаиков мастерских Подтекст Клуба.

Я с большим вниманием выбирала тексты, чтобы показать, как окрепли авторы за время взаимодействия с преподавателями, как улучшилось мастерство, проявилась ясность мысли.

Каждое произведение отражает своего создателя. В книге есть и певучие шаманские стихи, и автофикшн рассказы, есть философская и пейзажная лирика, остросюжетные и психологические рассказы.

Мне было важно отразить прогресс и уникальность каждого участника мастерских прозы и поэзии. Я убеждена, что это удалось.

Евгения Ушенина

Зримым результатом обучения для писателей могут стать крепкие рассказы. Собственно, что мы и видим в данном сборнике, родившемся благодаря мастерской Подтекст Клуба. Разные жанры, разная стилистика, разная авторская призма, но есть объединяющий признак. И это признак качества.

Айгуль Клиновская, писатель, редактор, корректор, основатель литературного бюро «Книжный компас».

⠀

Поэтические тексты напечатаны в авторской орфографии и пунктуации.

В стихах и прозе авторы допускают намеренные реминисценции и переклички с классиками.

Евгения Ушенина

Подборка «Разговоры с классиками»

* * *

Мама греет чайник в кухне,

— Ы, — скулит лохматый пёс,

Ладно в вальсе кружит муха,

Аллу жжёт вопрос:

— Разве можно, чтоб ребёнок,

А не старичок,

Мучал моцарта спросонок?

Удался денёк…

Уши пёс в стаккато рваном

* * *

обитель цветного мира вина и хлеба

я этих пуговиц звёздных небо

* * *

чем позднее, тем нужней вдвойне.

Телеграмма-сожаление за то, что

* * *

С таким сюжетом не знакомый

Пытается собрать концы,

* * *

до-ре-ми-фа-со-ля-си рты раскрыли караси наша кошка жадина

жадина-говядина ваши мыши аты-баты всё шуршат по погребам нам не надо

прочь солдаты жили-были а вы к нам шишел-мышел плачет тише

умирала до-ре-ми воют горько наши мыши

расхотели быть зверьми

тили-тили вместе

* * *

Я сегодня в пеленах уснул,

Проглотив младенческие слёзы.

* * *

* * *

то ли там, то ли тут

бьют часы напролом

то ли бой, то ли ждут

сотню горестных лет

я и маятник мой

* * *

В краю, где спелые жизнеплоды

манящие подлинно сладкие

где шкуры змеиные сброшены

в художественном беспорядке

В краю, где я не была никогда

на улицах с разными голосами

в просторных и маленьких городах

в квартирах пустых воскресает

картинка со множеством пахнущих трав

* * *

Баня

Я по колено

Жмусь к своей маме

Толстые женщины

Плещут тазами

Ищут глазами

Маленьких деток

Мне бы мочало

И на табуретку

Мыло не надо

Бросьте верёвку

Толстые женщины

Как-то неловко

Слушать смеяться

Прятаться плакать

Лучше бы с папой

Гуляли с собакой

Ну эту баню

Душно и страшно

Толстые женщины

Полнометражны

* * *

Подоконником барабанят;

Снег то сыплется, а то сеется…

Подремать бы тогда, но сна нет,

Принимаюсь писать — не клеится…

Неподвижна рассада в банках

Майонезных, потёртых, старых,

Солнце, горка и я на санках,

Дядя Ваня и сумка тары.

Сон ведёт диалог с метелью,

Наготой своей беспробуден:

То затихнет, прильнёт фланелью,

То шамански дерёт свой бубен.

* * *

приводящего к частному боговымещению

из прокуренного

с розовыми обоями и сухим декабристом на подоконнике

возмущение и

переполненность одиночеством трёхстворчатого шкафа

немого патефона и побитого пылью трюмо

восхищение и

самолюбование электрического щитка бесстыже белеющего

в этом теперь сугубо человеческом месте

* * *

Развернётся колесо, не спеша,

Нам давая не единственный шанс,

Наших слабостей оскал обнажа,

Перед бурей усилит затишье.

Окна скользкие от пота визжат,

И не страшно, на гашетку нажав,

* * *

в чужих руках пустой страницей,

вчерашним небом ноября,

качаю воробьёв несмелых,

в промёрзших веках, в гамаке.

Я на свету чужих событий

стеклянным отзвуком дождя,

строкой сожжённого романа,

нелепым ангелом в цветах,

* * *

Я вроде жив, но точно ли не знаю…

* * *

— Тополь в окне, а в порту суда…

— Кажется, было… но с кем-то другим.

Нет ни утрат, ни пустых обид,

/До/Ре/Ми/Фа/Соль/Ля/Си/До/

/До/

Я сажаю цветы и слушаю народную музыку не своего народа.

Чуждо крещендо. И пока не стало совсем худо, занимаю руки, душу… и семена настурции у соседки.

Лучше смотреть в черную землю по весне, чем в опустевшие глаза в отражении окна.

/Ре/

Пора закопать то, что когда-то болело, и тогда можно будет рассмотреть само горе.

Под горой или на горе, в кобуре или на море, но точно уже скоро.

Увидеть, как оно стоит по колено в остывшем чае на мёрзлом подоконнике. Дрожит сизой плёнкой, остаётся на стенках старенькой чашки.

/Ми/

Или вертится у витрины игрушечного магазина. Хочет быть с нами.

Да мы и сами с усами тянемся к нему: приманиваемся, обманываемся и рады. Но не долго.

Становимся слепыми рабами и неуверенными рядами идём за нотами чуждой музыки, растерянно выставляя вперёд перепачканные руки, растирая по лицу родовые слезы.

/Фа/

И не сложится строфа, но откроется бесполезным глазам спасительная Голгофа.

И выкинув скелетов из шкафа, не найдя, что надеть, начнём карабкаться к подножью креста, обдирая испачканные родной землёй ладони, колени, неприкрытые животы, заплаканные лица.

Только бы избежать личной вселенской катастрофы.

/Соль/

А я тычу семена в землю, как провинившихся котят, и продолжаю рассматривать боль.

Она поднимает трубку и не решается позвонить, пишет смс и тут же удаляет. Перебирает фотоальбомы и прячет на антресоль счастье, прожитое с тем, кому уже не дойдут сообщения, кто не узнает о сотнях просыпавшихся солью, взорвавшихся воем звонков.

/Ля/

Принимает земля каждое новое семя, укладывает рядами косточки, прессует воспоминания, утрамбовывает историю, оставляет горе.

Ждёт молодого, крепкого стебля. И я жду. Вот бы посадить порядочность и доброту, но у меня только семена настурции и чуждые ноты.

/Си/

Отыщу в выкинутых на пол скелетах макси, за неимением хитона. Надену, вызову такси и никуда не поеду.

Некуда ехать, когда радость закопана в дубовой кадке на мёрзлом подоконнике.

Когда маленький стебель прорастает и тянется к некрашеному кресту. Ищет опору. И я ищу.

/До/

Я слушала музыку и сажала цветы. Теперь в тишине смотрю, как они прорастают.

Елена Ишутина

Я уеду жить в Портленд

Люблю, когда снег в Москве идёт всю ночь, отражаясь в подсветке фонарей. Приятно чувствовать себя в тепле и безопасности. А утром смотреть, как графичные силуэты деревьев выглядывают из-под снежного покрывала. Им вторит двор, словно прикрытый необъятной белой простынёй. Хочется, подобно героям Алексея Баталова и Людмилы Савельевой в последних кадрах фильма «Бег», сесть на коня и поскакать по заснеженному лесу…

Чтобы окончательно проснуться, открываю окно, беру с подоконника горсть пушистого снега и натираю им лицо. Теперь новости и кофе. А дальше звонки, переговоры, в общем, работа. И совершенно неважно, какое время года! Из подъезда в машину, из машины в офис. Уезжаешь — ещё темно, приезжаешь — уже темно. Ну что за жизнь такая пошла?

Тем временем в новостях сообщили: «30 января власти штата Орегон объявили в Портленде чрезвычайное положение. Для борьбы с эпидемией наркотической зависимости, передозировками с летальным исходом и широким распространением фентанила в штате сформирована оперативная группа».

На экране показывали хорошо знакомую мне 82-ю авеню. А на ней чёрные палатки, в которых лежали люди. Кого-то несли на носилках, кто-то… и тут сердце моё ёкнуло. Нет, не может быть. Забыв о том, что опаздываю, стала пересматривать этот репортаж ещё и ещё раз в Интернете. Уверяя себя, что ошиблась.

Понятно, что нельзя за несколько секунд узнать в каком-то бомже своего знакомого. Хотя какой он знакомый? Когда-то я думала, что мы с Олегом вместе и навсегда. Узнала бы его даже в полной темноте…

— Почему ты не включаешь свет? — спросил Олег.

Мы были той осенью одни на опустевшей даче его родителей. Пахло мокрыми листьями и опавшей антоновкой.

— Стесняюсь, — покраснела я, но этого он не увидел. С нас, как листва с деревьев, слетала одежда…

— Ты знаешь, я когда-нибудь уеду жить в Портленд! — с воодушевлением сказал он утром, посмотрев на карту США над своим письменным столом.

— Портленд — это там, где пираты? — наивно уточнила я.

— Зай, какие пираты?! — искренне удивился он.

— Помнишь, у Окуджавы в «Пиратской лирической»:

Когда воротимся мы в Портленд,

Мы будем кротки, как овечки,

Да только в Портленд воротиться

Нам не придётся никогда.

— Ха, так в Америке целых шесть городов с названием Портленд. В разных штатах: Мэне, Техасе, Айове, Коннектикуте, Индиане.

— А шестой?

— Штат Орегон. Вот как раз туда я и собираюсь. А пиратская песня, видно, про Портленд в штате Мэн. Там музей пиратов есть!

— И откуда ты всё знаешь? Ты же не был в Америке?

— Книжки читаю!

Олег просто до мурашек мечтал уехать в США. Шёл конец девяностых. Ему в Совке было плохо, на работе не ценили, компьютеры допотопные… Ничего, думала я, перевоспитаем. Мои предки работали в МИДе, и я периодически бывала с ними за рубежом. В США, правда, тогда ещё не летала. Но четыре года мы жили в Оттаве, в Канаде. Так что представление об Америке я имела. Идиотским мне показался тогда вопрос Олега:

— Твои работали в Канаде? А почему вы там не остались?

Ну как ему объяснить? И я, и мои родители жили в командировках с одной-единственной мыслью: «Вот приедем в Москву и начнём жить по-настоящему». Несмотря на то, что государство платило за квартиру и машину в чужой стране, всё равно хотелось домой. Хотя дома у нас не было ни квартиры, ни машины… Как те бедные родственники, приехавшие из глубинки посмотреть столицу, начинают скучать по своей малой родине.

Везде, в любой стране, есть свои достоинства и недостатки. Пока ты турист — всё прекрасно, но стоит остаться и пожить… Как говорят, там хорошо, где нас нет. Но есть люди, и не только в нашей стране, у которых космополитизм врождённый. Доказывая Олегу элементарные вещи, типа «где родился, там и пригодился», вспоминала бойца из «Гренады» Михаила Светлова. Позже появилась ещё одна песня: «Ты не был в Чикаго? Ну и напрасно». Иногда мне казалось, что он и общается со мной только потому, что я была там, за бугром. А в остальном недостатков у Олега не было. Весёлый, компанейский, умный.

Правда, однажды притащил какой-то пузырёк с непонятной жидкостью и сказал: «Дыхни!» Я думала, у меня лопнут в носу перепонки и вылетят глаза. Он тоже дыхнул, и мы потом целый час смеялись без всякой причины! Тогда я его чуть не убила за этот «смешарик». Неделю не разговаривали, что для нас обоих было ЧП вселенского масштаба.

Приехав на работу, я и там в