— Я всегда говорила, — продолжала Хильдегарда, — что предпочту выйти замуж за пятидесятилетнего мужчину, который будет заботиться обо мне, чем за тридцатилетнего, о котором придется заботиться мне самой.
— Ваш возраст — самый романтический, — продолжила она, — пятьдесят лет. В двадцать пять мужчины думают, что знают все, в тридцать уже подвержены усталости от переутомления, сорок лет — это пора длинных историй, слушая которые можно выкурить ящик сигар, шестьдесят — ох, шестьдесят, это почти семьдесят, однако пятьдесят — сладкий возраст. Мне такие мужчины по вкусу.
Ваш возраст — самый романтический, — продолжила она, — пятьдесят лет. В двадцать пять мужчины думают, что знают все, в тридцать уже подвержены усталости от переутомления, сорок лет — это пора длинных историй, слушая которые можно выкурить ящик сигар, шестьдесят — ох, шестьдесят, это почти семьдесят, однако пятьдесят — сладкий возраст.
двадцать пять мужчины думают, что знают все, в тридцать уже подвержены усталости от переутомления, сорок лет — это пора длинных историй, слушая которые можно выкурить ящик сигар, шестьдесят — ох, шестьдесят, это почти семьдесят, однако пятьдесят — сладкий возраст. Мне такие мужчины по вкусу.
— Ваш возраст — самый романтический, — продолжила она, — пятьдесят лет. В двадцать пять мужчины думают, что знают все, в тридцать уже подвержены усталости от переутомления, сорок лет — это пора длинных историй, слушая которые можно выкурить ящик сигар, шестьдесят — ох, шестьдесят, это почти семьдесят, однако пятьдесят — сладкий возраст. Мне такие мужчины по вкусу.
Затем наступила полная тьма. Белая колыбелька и едва различимые лица, склонившиеся над ним, теплый, сладкий аромат молока — все это навсегда растворилось в вечности.
Прошлое — как он штурмовал со своими солдатами Сан-Хуан Хилл, как прожил первые годы после свадьбы, как работал с утра до вечера ради счастья любимой юной Хильдегарды; как еще задолго до того сидел до поздней ночи со своим дедушкой, наслаждаясь сигарой, в ветхо-мрачном доме на Монро Стрит — все это исчезло из его памяти, подобно мимолетному сну, будто этого никогда не было. Он не помнил ничего.
