Шекспир Вильям

Гамлет

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Біографическій очеркъ В. Шекспира написанъ профессоромъ Московского университета Н. И. Стороженко, примѣчанія П. И. Вейнберга, П. А. Каншина и др.

Томъ первый.

І) ГАМЛЕТЪ, ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ. II) РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА и III) ОТЭЛЛО.

СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ ПОРТРЕТА АВТОРА И СЕМИ РИСУНКОВЪ.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.

1893.

OCR Бычков М.Н.

mailto:bmn@lib.ru

http://az.lib.ru

ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ И РЕДАКЦІИ.

Давно задумавъ распространить въ Россіи въ возможно большемъ кругу читателей произведенія одного изъ величайшихъ писателей, ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА, и дать возможность даже небогатымъ людямъ запастись для скромныхъ библіотекъ всѣми твореніями этого генія, потребность которыхъ въ дешевомъ изданіи неоднократно высказывалась, какъ въ печати, такъ и читающею публикою, -- мы, въ настоящее время, рѣшились осуществить эту мысль, выпустивъ въ 1893 году, въ числѣ ежемѣсячныхъ литературныхъ приложеній къ журналу "Живописное Обозрѣніе" -- "ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. ШЕКСПИРА" (съ иллюстраціями), въ новомъ, полномъ по возможности точномъ, и легко читаемомъ переводѣ. Этотъ переводъ, два года назадъ, порученъ нами П. А. Каншину, уже давно извѣстному публикѣ по различнымъ переводамъ и, между прочимъ, переводомъ Шекспировскихъ драмъ стихами, которыя вошли въ послѣднія изданія Гербеля "В. Шекспиръ". Новый переводъ, исполненный П. А. Каншинымъ, спеціально для нашего изданія, сдѣланъ прозою, такъ какъ, волей-неволей, переводы стихами слишкомъ далеко уклоняются отъ подлинниковъ, тогда какъ прозаическій переводъ можетъ быть болѣе точнымъ, не будучи даже буквальнымъ въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ буквальности перевода не допускается вслѣдствіе нѣкоторыхъ особенностей языка.

Предлагаемое "Полное собраніе сочиненій В. Шекспира" сопровождаетъ краткій біографическій очеркъ, составленный извѣстнымъ знатокомъ англійской литературы профессоромъ московскаго университета Н. И. Стороженко. Очеркъ этотъ не смотря на свою сжатость, даетъ полное понятіе о жизни и дѣятельности В. Шекспира. Къ нѣкоторымъ произведеніямъ великаго писателя для нашего изданія сдѣланы необходимыя примѣчанія П. И. Вейнбергомъ. Кромѣ этихъ примѣчаній въ концѣ каждой книжки мы, по мѣрѣ надобности, помѣстимъ поясненія, касающіяся тѣхъ или другихъ отдѣльныхъ словъ или выраженій.

По части внѣшней стороны изданія, мы считаемъ нужнымъ сказать слѣдующее: мы избрали для нашего изданія "Сочиненій В. Шекспира" тотъ форматъ, который признанъ во Франціи, Германіи, Англіи наиболѣе удобнымъ для многотомныхъ беллетристическихъ произведеній. Въ этой-же формѣ изданы въ Германіи извѣстною издательскою фирмою Гроте произведенія В.Шекспира въ нѣмецкомъ переводѣ, которыя и взяты нами за образецъ. Компактное изданіе большого формата напечатанное въ два столбца, въ видѣ учебника, потребовало-бы гораздо меньше издательскихъ расходовъ, но едва-ли оно удовлетворило-бы публику. Вообще мы старались не останавливаться передъ затратами, лишь-бы сдѣлать, на сколько возможно, хорошимъ это изданіе, такъ какъ ему суждено сдѣлаться принадлежностью десятковъ тысячъ семейныхъ библіотекъ.

Что касается иллюстрацій, то въ числѣ иностранныхъ художниковъ, иллюстрировавшихъ произведенія В. Шекспира и давшихъ намъ исключительное разрѣшеніе на помѣщеніе копій съ ихъ картинъ въ нашемъ изданіи, мы дадимъ нѣсколько иллюстрацій и русскихъ извѣстныхъ художниковъ, какъ напримѣръ, К. Е. Маковскаго и другихъ.

ГАМЛЕТЪ ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Клавдій, король Даніи.

Гамлетъ, сынъ прежняго и племянникъ нынѣшняго короля.

Полоній, камергеръ.

Гораціо, другъ Гамлета.

Лаэртъ, сынъ Полонія.

Вольтимандъ |

Корнелій |

Розенкранцъ } придворные.

Гильденштернъ |

Озрикъ. |

Марцеллъ |

} офицеры.

Бернардо. |

Рейнальдо, слуга Полонія.

Франциско, воинъ.

Фортинбрасъ, принцъ норвежскій.

Призракъ прежняго короля.

Священникъ.

Капитанъ. Посолъ.

Два могильщика.

Нѣсколько актеровъ.

Придворный.

Гертруда, королева Даніи, мать Гамлета.

Офелія, дочь Полонія.

Баптиста, театральная королева.

Придворные кавалеры и дамы, офицеры, солдаты, матросы, послы, лица изъ королевской свиты и проч.

Дѣйствіе происходитъ въ Даніи

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Эльсиноръ. Платформа передъ замкомъ.

Франциско стоитъ на часахъ; къ нему подходитъ Бернардо.

Бернардо. Кто здѣсь?

Франциско Нѣтъ, ты мнѣ отвѣчай! Стой! говори, кто самъ-то ты.

Бернардо. Да здравствуетъ король!

Франциско. Бернардо?

Бернардо. Онъ самый.

Франциско. Ты очень исправно явился въ свой часъ.

Бернардо. Только-что пробило двѣнадцать. Ступай Франциско, ложись спать.

Франциско. Спасибо, что ты пришелъ мнѣ на смѣну. Такой холодъ, что я продрогъ, да и сердце что-то ноетъ.

Бернардо. Было все спокойно, пока ты стоялъ на часахъ?

Франциско. Ни одна мышь не шевельнулась.

Бернардо. И такъ, покойной ночи. Если ты встрѣтишь Гораціо и Марцелла, которымъ предстоитъ вмѣстѣ со мною стоять на часахъ, скажи, чтобы они поторопились (входятъ Гораціо и Марцеллъ).

Франциско. Я, кажется, слышу ихъ шаги. Стой! Кто идетъ?

Гораціо. Друзья Даніи.

Марцеллъ. И вѣрноподданные ея короля.

Франциско. Покойной вамъ ночи.

Марцеллъ. Прощай, честный воинъ. Кто смѣнилъ тебя на часахъ?

Франциско. Бернардо занялъ мое мѣсто. Покойной ночи!

Марцеллъ. Эй! Бернардо! (Уходитъ).

Бернардо. Скажи, Гораціо здѣсь?

Гораціо. Если не весь, то частица его.

Бернардо. Добро пожаловать, Гораціо! Добро пожаловать, добрый Марцеллъ!

Марцеллъ. Ну, а то существо являлось нынче опять?

Бернардо. Я ничего не видалъ.

Марцеллъ. Гораціо увѣряетъ, будто это одно воображеніе, а не хочетъ вѣрить, чтобы намъ два раза являлось это страшное видѣніе. Поэтому я убѣдилъ его побыть нынѣшнюю ночь съ нами, чтобы, -- на тотъ случай, если призракъ явится снова, -- подтвердить наши слова и заговорить съ видѣніемъ.

Гораціо. Вотъ увидите, что оно не явится.

Бернардо. Сядемъ пока и позволь мнѣ еще разъ утрудить твой слухъ, -- хотя онъ и сильно защищенъ противъ вѣры въ наши слова, -- и еще разъ разсказать тебѣ то, что мы видѣли уже дважды.

Гораціо. Хорошо, сядемъ и послушаемъ, что разскажетъ намъ Бернардо.

Бернардо. Когда прошедшею ночью вотъ та звѣзда, что отъ полюса склоняется къ западу, совершивъ свой путь, перестала освѣщать ту часть неба, гдѣ она горитъ теперь, и когда только-что пробилъ часъ, оба мы съ Mapцелломъ увидали...

Марцеллъ. Тсс... замолчи! Вотъ онъ идетъ опять (появляется призракъ).

Бернардо. Совершенное подобіе покойнаго короля.

Марцеллъ. Ты человѣкъ ученый; заговори съ нимъ, Гораціо.

Бернардо. Развѣ онъ не похожъ на короля? Гораціо, вглядись въ него хорошенько.

Гораціо. Поразительно похожъ. Меня бросаетъ въ дрожь отъ ужаса и отъ изумленія.

Бернардо. Ему какъ будто хочется, чтобы съ нимъ заговорили.

Марцеллъ. Гораціо, обратись къ нему съ вопросомъ.

Гораціо. Кто ты, и зачѣмъ, пользуясь ночною порою, ты беззаконно присвоилъ себѣ величавый и воинственный обликъ недавно похороненнаго короля Даніи? Именемъ самаго неба заклинаю тебя, говори!

Марцеллъ. Онъ какъ будто оскорбился.

Бернардо. Смотри, онъ уходитъ.

Гораціо. Стой! Говори! Говори! Заклинаю тебя, говори! (Призракъ уходитъ).

Марцеллъ. Ушелъ и не захотѣлъ отвѣтить.

Бернардо. Что скажешь ты, Гораціо? Ты блѣденъ и весь дрожишь... Это нѣчто поболѣе, чѣмъ воображеніе? Что ты объ этомъ думаешь?

Гораціо. Говорю, какъ передъ Богомъ, ни за что-бы не повѣрилъ, еслибы не очевидное, не полное свидѣтельства собственныхъ моихъ глазъ.

Марцеллъ. И какъ, не правда-ли, похожъ на короля?

Гораціо. Какъ ты на самого себя. Онъ въ тѣхъ-же доспѣхахъ, какіе были на немъ, когда онъ сражался съ честолюбивымъ норвежцемъ, и я однажды видѣлъ, какъ онъ такъ-же нахмурилъ брови, когда послѣ сердитыхъ переговоровъ вышвырнулъ поляка изъ саней и ударилъ его о ледъ. Очень это странно.

Марцеллъ. Тоже дважды было и ранѣе и въ тотъ-же самый глухой часъ ночи. Онъ тою-же воинственною походкой прошелъ мимо насъ, пока мы стояли на часахъ.

Гораціо. Чѣмъ собственно объяснить все это, не знаю; но, по моему крайнему разумѣнію, это служитъ для нашего государства предзнаменованіемъ великихъ бѣдствій.

Марцеллъ. Хорошо, сядемте, и пусть тотъ, кто знаетъ, объяснить мнѣ зачѣмъ заставляютъ подданныхъ этой страны мучиться каждую ночь, стоя на часахъ, и строго, и зорко исполнять обязанности стражи. Скажите также, зачѣмъ ежедневно отливаются новыя мѣдныя пушки, зачѣмъ всѣ эти купленные въ чужихъ краяхъ военные запасы? Зачѣмъ заставляютъ рабочихъ, строющихъ суда, трудиться такъ усиленно, что для нихъ нѣтъ даже разницы между воскресеньемъ и буднями? Къ чему эти торопливыя приготовленія, производящіяся въ потѣ лица и заставляющія ночь принимать участіе в работѣ трудового дня? Объясни мнѣ это, кто можетъ?

Гораціо. Я могу... насколько, по крайней мѣрѣ, я слышалъ. Покойный нашъ король, образъ котораго намъ только-что являлся, получилъ, какъ вамъ извѣстно, отъ Фортинбраса норвежскаго, подстрекаемаго гордостью потягаться силами съ властелиномъ Даніи, вызовъ на бой. Нашъ доблестный король Гамлетъ, -- а кѣмъ во всемъ извѣстномъ мірѣ не были признаны его доблести? -- убилъ Фортинбраса. Въ силу условія, какъ слѣдуетъ скрѣпленнаго печатями и законнымъ образомъ засвидѣтельствованнаго герольдикой, Фортинбрасъ вмѣстѣ съ жизнью лишился и всѣхъ своихъ земель, которыя должны были перейти къ побѣдителю. Точно такъ-же и нашъ король обязанъ былъ отвѣчать соотвѣтствующею частью своихъ владѣній, которыя должны были-бы достаться Фортинбрасу, если бы побѣда осталась за послѣднимъ, такъ-же, какъ, въ силу нѣсколькихъ статей того-же договора, земли побѣжденнаго перешли къ королю Гамлету. Теперь, другъ мой, молодой Фортинбрасъ, какъ-бы выкованный изъ грубаго металла, юноша необузданный и пылкій, собралъ на окраинахъ Норвегіи значительную толпу изъ непризнающихъ никакихъ законовъ головорѣзовъ, которые изъ за пищи, чтобы только быть сытыми, готовы отважиться на какое угодно предпріятіе, лишь бы отъ него была пожива для желудка. Дѣлается это, -- по предположеніямъ нашего правительства, -- съ цѣлью вооруженною рукою вернуть себѣ земли, утраченныя его отцомъ. Вотъ почему, какъ мнѣ кажется, идутъ такія приготовленія, зачѣмъ всюду разставляютъ стражу, и вотъ почему во всемъ государствѣ кипитъ такая спѣшная сутолока.

Бернардо. Мнѣ также кажется, что ты правъ, и другихъ причинъ быть не можетъ. Пожалуй, этимъ объясняется и появленіе зловѣщаго образа, въ полномъ вооруженіи проходящаго мимо стража и такъ сильно похожаго на покойнаго короля, который и былъ, и есть главной причиной обѣихъ войнъ, прошедшей и предстоящей.

Гораціо. Пылинка эта способна омрачитъ зрѣніе разсудка. Въ самое славное и цвѣтущее время Рима, не задолго передъ тѣмъ, какъ погибнуть могущественному Юлію, могилы оставались пустыми, а мертвые въ саванахъ съ зубовнымъ скрежетомъ и съ воемъ бродили по римскимъ улицамъ. Это сопровождалось появленіемъ звѣздъ съ огненными хвостами, кровавою росой; на солнцѣ выступали предвѣщающія несчастія пятна, а влажное свѣтило, подъ чьимъ вліяніемъ находится царство Нептуна, померкло и казалось, будто затменію конца не будетъ до самаго страшнаго суда. Тѣ-же самыя знаменія, предвѣщающія грозныя событія, всегда идутъ впереди рѣшеній судебъ и служатъ предшественниками неизбѣжныхъ бѣдствій. Они появляются и на небѣ, и на землѣ; ихъ-то могутъ теперь видѣть у насъ наши соотечественники (призракъ возвращается). Но, тише! Смотрите сюда! Онъ возвращается! Я прегражду ему дорогу, даже если бы меня за это убило громомъ... Стой, призракъ! Если ты можешь издать хотъ одинъ звукъ, если имѣешь возможность говорить, отвѣчай мнѣ! Если надо сдѣлать какое нибудь доброе дѣло, могущее способствовать твоему успокоенію или моему спасенію, отвѣчай мнѣ! Если тебѣ извѣстно, что родной твоей странѣ грозить какая-нибудь бѣда, которую можно счастливо предотвратить, узнавъ о ней заранѣе, отвѣчай! Или если ты при жизни, вынужденный силою какихъ-нибудь обстоятельствъ, зарылъ въ нѣдра земли накопленныя сокровища, а за это ты, призракъ, осужденъ блуждать по землѣ послѣ смерти, говори (Вдали кричитъ пѣтухъ). Остановись и отвѣчай! Удержи его, Марцеллъ.

Марцеллъ. А если прядется ударить его бердышемъ?

Гораціо. Если онъ не захочетъ остановиться ударъ!

Марцеллъ. Онъ все еще здѣсь?

Гораціо. Да, здѣсь (призракъ удаляется).

Марцеллъ. Ушелъ. Напрасно мы къ такому величавому существу обращались съ угрозою и даже прибѣгали къ насилію. Онъ неуязвимъ, какъ воздухъ, и наши удары имѣютъ только видъ злой насмѣшки.

Бернардо. Онъ, кажется, хотѣлъ заговорить, но ему помѣшалъ пѣтухъ.

Гораціо. Онъ содрогнулся, словно преступное существо, заслыша грозный окликъ. Я слыхалъ, что пѣтухъ -- трубачъ утра, пробуждающій бога дня своимъ громкимъ и пронзительнымъ голосомъ, и по этому сигналу, всѣ заблудшіе и бродящіе ночью призраки, гдѣ бы они ни находились: -- на днѣ морскомъ или въ огнѣ, на землѣ или въ воздухѣ, должны мгновенно вернуться въ могилы. Доказательствомъ этому служитъ то, что мы сейчасъ видѣли.

Марцеллъ. Да, онъ исчезъ тотчасъ послѣ того, какъ запѣлъ пѣтухъ. Увѣряютъ, будто при наступленіи временя, когда мы празднуемъ Рождество Христа-Спасителя, эта птица, предвѣстница зари, поетъ на пролетъ всю ночь, и тогда, говорятъ, не смѣетъ появляться ни одинъ призракъ. Ночи эти здоровы; время это такъ свято и милостиво, что ни одна планета не можетъ имѣть вреднаго вліянія, ни одной вѣдьмѣ не дозволено сѣять бѣдствія, ни одной колдуньѣ пускать въ ходъ свои чары.

Гораціо. Я слыхалъ то же самое и отчасти этому вѣрю. Однако, смотрите, на востокѣ утро, одѣтое въ красноватый плащъ, ступаетъ по росѣ высокаго пригорка. Теперь и намъ пора уйти съ караула. Мой совѣть вамъ -- сообщить молодому Гамлету все, что мы видѣли за нынѣшнюю ночь; я убѣжденъ, что этотъ призракъ, оставшійся нѣмымъ, при нашихъ заклинаніяхъ, съ нимъ-то заговоритъ. Я думаю, вы оба согласны, что необходимо повѣдать принцу эту тайну. Къ тому обязываютъ насъ и наша къ нему привязанность, и нашъ долгъ.

Марцеллъ. Такъ мы и поступимъ. Я знаю, гдѣ всего вѣроятнѣе можно будетъ встрѣтить его въ наступающее утро.

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

Эльсиноръ. Тронный залъ въ замкѣ.

Входятъ Король, Королева, Гамлетъ, Полоній, Лаэртъ, Вольтимандъ, Корнелій, придворные и свита.

Король. Хотя кончина нашего дорогаго брата Гамлета еще свѣжа у насъ въ памяти; хотя я понимаю, что скорбь должна была бы переполнять наши сердца и отражаться во всѣхъ безъ исключенія дѣлахъ нашихъ подданныхъ, однако разсудокъ, находящійся въ вѣчной борьбѣ съ чувствомъ, заставляетъ насъ благоразумно скорбѣть объ умершемъ, но въ то-же время не забывать и о себѣ. Вотъ та наша бывшая сестра, а теперь наша королева и соправительница надъ воинственнымъ государствомъ, которую мы избрали себѣ въ супруги. Подавленные страданіемъ въ то-же время радостно вступили мы въ этотъ бракъ, улыбаясь однимъ глазамъ, тогда-какъ на другомъ выступали слезы. Похоронные напѣвы чередовались съ свадебными пѣснями. Грусти отводилось ровно столько-же мѣста, какъ и веселью. Во всемъ этомъ дѣлѣ мы не могли устоять противъ вашихъ мудрыхъ совѣтовъ, предложенныхъ вами добровольно; примите-же всѣ нашу благодарность. Однако, перейдемъ теперь къ другому. Какъ вамъ извѣстно, юный Фортинбрасъ, -- вѣроятно, имѣя слабое понятіе о нашихъ боевыхъ силахъ или воображая, будто за смертью дорогаго нашего брата все наше государство даетъ трещины и готово превратиться въ развалины, а также будучи черезъ чуръ высокаго мнѣнія о себѣ самомъ, -- не перестаетъ докучать намъ своими посланіями, требуя возврата земель, законно перешедшихъ отъ его отца къ нашему добрѣйшему брату. Теперь узнайте причины, подавшія поводъ къ этому собранію. Мы приготовили посланіе къ королю норвежскому, -- онъ дядя молодаго Фортинбраса, -- человѣку разслабленному, не встающему съ постели и едва знакомому съ намѣреніями своего племянника, прося его положить конецъ затѣямъ сумасброднаго юноши, такъ-какъ послѣдній вербуетъ солдатъ и набираетъ войско исключительно изъ норвежскихъ подданныхъ. Поэтому мы поручаемъ тебѣ, любезный Корнелій, и тебѣ, Вольтимандъ, отвести наше полное всякихъ добрыхъ пожеланій посланіе старику-норвежцу. Чѣмъ ограничиваются ваши личныя полномочія въ сношеніяхъ вашихъ съ королемъ, вы узнаете вотъ изъ этихъ письменныхъ и подробныхъ указаній. Поѣзжайте-же; скоростью исполненія возложеннаго на васъ порученія вы докажете мнѣ свою преданность.

Корнелій и Вольтимандъ. Мы въ данномъ случаѣ докажемъ вамъ ее такъ-же, какъ и во всемъ другомъ.

Король. Я въ этомъ не сомнѣваюсь. Прощайте. Отъ всего сердца желаю вамъ счастливаго пути (Вольтимандъ и Корнелій уходятъ). Что новаго скажешь намъ ты, Лаэртъ? Ты намъ говоришь, что имѣешь къ намъ просьбу. Въ чемъ-же она заключается? Если то, чего ты желаешь отъ короля Даніи, разумно, ты не потратишь своихъ словъ даромъ. Чего-бы ты ни пожелалъ, Лаэртъ, я заранѣе готовъ дать свое согласіе на все, даже не зная еще содержанія просьбы. Голова не такъ готова служитъ сердцу, а руки рту, какъ престолъ Даніи готовъ доказать Полонію свою благосклонность. И такъ, Лаэртъ, чего-же ты желаешь?

Лаэртъ. Высокочтимый государь, я прошу васъ разрѣшить мнѣ снова вернуться во Францію. Я добровольно по-кинулъ эту страну и прибылъ въ Данію, чтобы привѣтствовать васъ при вашемъ коронованіи; теперь-же, когда эта обязанность исполнена, я не могу не сознаться, что всѣ мысли мои, всѣ желанія стремятся къ Франціи. Затѣмъ, государь, смиренно прося прощенія, снова повторяю прежнюю свою просьбу.

Король. А отецъ согласенъ отпустить тебя? Что говоритъ Полоній?

Полоній. Государь, онъ такъ докучалъ своею просьбой, что, наконецъ, вырвалъ у меня согласіе. Однако, хоть и скрѣпи сердце, я согласился и теперь умоляю васъ позволить ему уѣхать.

Король. Поѣзжай когда угодно, Лаэртъ. Время принадлежитъ тебѣ; распоряжайся имъ, такъ, какъ тебѣ подскажутъ самыя прихотливыя твои желанія... Ну, а ты, Гамлетъ, племянникъ нашъ и сынъ...

Гамлетъ (про себя). Родство между нами близкое, но все-таки мы далеки одинъ другому.

Король. Зачѣмъ облака печали до сихъ поръ омрачаютъ твое чело?

Гамлетъ. Не можетъ этого быть, государь: я слишкомъ близко стою къ солнцу.

Королева. Добрый мой Гамлетъ, сними съ себя черныя какъ ночь, одежды и обрати на короля Даніи дружественный взоръ. Подними свои опущенныя вѣки и перестань упорно отыскивать въ прахѣ у себя подъ ногами прахъ твоего благороднаго отца. Это всеобщая участь; ты знаешь самъ: -- все живущее должно когда-нибудь по волѣ природы перейти въ вѣчность.

Гамлетъ. Да, государыня, эта участь всеобщая.

Королева. Зачѣмъ-же, если такъ, оно въ данномъ случаѣ кажется тебѣ чемъ-то особеннымъ.

Гамлетъ. Нѣтъ, государыня, оно мнѣ не кажется, а есть на самомъ дѣлѣ. Ничего кажущагося здѣсь нѣтъ. Ни мой темный, какъ чернила, плащъ, добрая моя родительница, ни этотъ торжественный трауръ, въ который мы облекаемся по обязанности, ни тяжкіе вздохи, вылетающіе изъ подавленной груди, ни ручьи, изливающіеся изъ глазъ, ни унылое выраженіе лица, ни всѣ эти формы, виды и внѣшніе признаки скорби не могутъ дать понятія о томъ, что у меня на душѣ. Все это можетъ казаться, потому что выставляется на показъ и можетъ быть притворнымъ. Но то, что происходитъ во мнѣ, притворнымъ быть не можетъ; все остальное только сбруя и украшенія скорби.

Король. Съ твоей стороны очень трогательно и тебѣ дѣлаетъ большую честь, что ты такъ скорбишь по отцѣ и даже послѣ его смерти исполняешь относительно его свой сыновній долгъ. Но ты долженъ знать, что и у твоего отца былъ отецъ, какъ былъ и у послѣдняго тоже отецъ, котораго каждый изъ нихъ лишился. Каждый оставшійся въ живыхъ, ради исполненія сыновняго долга, обязанъ на нѣкоторое время облечься въ печальныя траурныя одежды; но настойчивая, упорная тоска только служитъ признакомъ безбожнаго упрямства. Такая тоска недостойна человѣка; она служить признакомъ, что воля человѣка возмущается противъ небесъ, что душѣ его такъ-же чужда сила, какъ и способность терпѣливо переносить страданія, что умъ его недалекъ и не воздѣланъ образованіемъ. Скажи, зачѣмъ изъ за того, что, какъ намъ всѣмъ извѣстно, должно было совершиться неизбѣжно и въ сущности самое обыденное и общее для всѣхъ явленіе, впадать въ угрюмое уныніе и слишкомъ близко принимать это явленіе къ сердцу? Стыдись! это обида небесамъ, обида умершимъ, обида природѣ, нелѣпая обида разуму, для котораго смерть отцовъ не болѣе, какъ общее мѣсто, и который при видѣ трупа какъ перваго покойника, такъ и того, кто умеръ сегодня, неумолимо говоритъ: -- "такъ быть должно!" Мы просимъ тебя отбросить эту безсильную скорбь и видѣть въ насъ отца. Знай, -- да пусть и всѣ это знаютъ, -- что нѣтъ человѣка, ближе стоящаго къ нашему трону, чѣмъ ты, и я люблю тебя самою искреннею отеческою любовью. Что-же касается твоего намѣренія вернуться въ Виттенбергь и продолжатъ тамъ ученіе, то, мы умоляемъ тебя, согласись остаться здѣсь, дабы услаждать и утѣшать наши взоры, такъ какъ первое лицо при нашемъ дворѣ -- ты, племянникъ нашъ и сынъ.

Королева. О, Гамлетъ, не заставляй родную мать молить тебя напрасно. Прошу тебя, останься съ нами, не уѣзжай въ Виттенбергъ.

Гамлетъ. Государыня, приложу всѣ старанія, чтобы повиноваться вамъ всегда и во всемъ.

Король. Вотъ это отвѣть приличный; въ немъ видна сыновняя привязанность. Оставайся, какъ и мы, въ Даніи. Идемте, королева. Это любезное и невынужденное рѣшеніе Гамлета настолько пріятно моему сердцу, что я хочу, чтобы сегодня, каждый разъ, какъ я поднесу къ губамъ кубокъ, пушки сообщали о томъ облакамъ и чтобы каждый заздравный возгласъ короля повторялся въ небесахъ, какъ отголосокъ громовъ земныхъ. Идемте! (Король, Королева, Полоній, Лаэртъ и придворные уходятъ).

Гамлетъ. Ахъ, если-бы это черезъ чуръ крѣпкое тѣло могло растаять, разлиться и разсыпаться росою! О, еслибы Предвѣчный не грозилъ за самоубійство всѣми своими громами! Боже, о Боже, какими утомительными обветшалыми, плоскими и безплодными кажутся мнѣ всѣ земныя радости! Міръ мнѣ гадокъ, гадокъ! Онъ невыполотый садъ, весь заросшій сорными травами и гдѣ зрѣютъ сѣмена всего, что есть грубаго, отвратительнаго въ природѣ... Кто бы могъ подумать, что дойдетъ до этого?! -- Всего два мѣсяца, какъ онъ умеръ! Нѣтъ, даже и двухъ мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ еще не прошло, какъ умеръ онъ, такой превосходный король. Разница между ними была такъ-же громадна, какъ между Гиперіономъ и сатиромъ. Какъ нѣжно любилъ онъ мою мать! Онъ, если бы это было возможно, запретилъ бы самому вѣтру небесному слишкомъ рѣзко прикасаться къ ея лицу. О небо и земля, зачѣмъ вынужденъ я помнить? Какъ она льнула къ нему, словно по мѣрѣ ихъ насыщенія желанія ея все возрастали, и всетаки черезъ мѣсяцъ... Нѣтъ, полно объ этомъ думать. Бренность имя тебѣ, женщина! Въ такой короткій срокъ, какъ мѣсяцъ! Не износились еще тѣ башмаки, въ которыхъ она провожала гробъ моего несчастнаго отца, какъ Ніобея, вся въ слезахъ... и вотъ даже она, о Боже! лишенное разума животное и то протосковало-бы долѣе! -- да, она жена моего дяди, брата моего отца, который такъ-же мало похожъ на моего отца, какъ я на Геркулеса. И это всего только черезъ мѣсяцъ, ранѣе, чѣмъ соль ея лживыхъ слезъ перестала раздражать ея покраснѣвшіе глаза, она уже снова замужемъ! Какой позоръ!... Такъ торопливо броситься на кровосмѣсительное ложе! Такой отвратительный поступокъ не можетъ повести ни къ чему хорошему. Надрывайся, сердце, когда я вынужденъ сдерживать языкъ! (Входятъ Бернардо, Гораціо и Марцеллъ).

Горацій. Привѣтъ вамъ, принцъ.

Гамлетъ. Очень радъ видѣть тебя здоровымъ. Вѣдь ты Гораціо, если не измѣняетъ мнѣ память.

Гораціо. Онъ самый, ваше высочество, и какъ всегда вашъ покорнѣйшій слуга.

Гамлетъ. Лучше называй себя моимъ другомъ; обмѣняемся съ тобою этимъ именемъ. Что заставило тебя уѣхать изъ Виттенберга?... А, Марцеллъ!

Марцеллъ. Ваше высочество...

Гамлетъ. Очень радъ тебя видѣть. Здравствуй. Однако, скажи-же, Гораціо, почему ты уѣхалъ изъ Виттенберга?

Гораціо. Лѣнь напала, принцъ.

Гамлетъ. Я даже и врагу твоему не позволилъ-бы такъ отзываться о тебѣ. Я не хочу, чтобы ты оскорблялъ мой слухъ такими показаніями противъ себя. Я знаю, что ты не лѣнтяй. Однако, по какому дѣлу прибылъ ты въ Эльсиноръ?... Прежде, чѣмъ ты уѣдешь обратно, мы здѣсь научимъ тебя лихо пьянствовать.

Гораціо. Принцъ, я пріѣхалъ сюда, чтобы присутствовать при погребеніи вашего родителя.

Гамлетъ. Прошу тебя, товарищъ по университету, не насмѣхайся надо мною. Я скорѣе предполагаю, что ты пріѣхалъ на свадьбу матери.

Гораціо. Совершенная правда, принцъ. Свадьба черезъ чуръ скоро послѣдовала за похоронами.

Гамлетъ. Все хозяйственные расчеты, Гораціо! Горячія мясныя блюда, изготовленныя для похоронъ, подавались на свадьбѣ холодными. Ахъ, мнѣ легче было-бы отправиться на тотъ свѣтъ вмѣстѣ съ самымъ ненавистнымъ своимъ врагомъ, чѣмъ быть свидѣтелемъ этого проклятаго дня. Бѣдный отецъ! Мнѣ кажется, будто я вижу его.

Гораціо. Какъ, принцъ?

Гамлетъ. Глазами мысли моей, Гораціо.

Гораціо. Я нѣкогда видѣлъ его. Какой онъ былъ величавый король.

Гамлетъ. Онъ всѣмъ и во всемъ былъ человѣкомъ; мнѣ не увидать другого, подобнаго ему.

Гораціо. Мнѣ кажется, принцъ, я видѣлъ его прошедшею ночью.

Гамлетъ. Видѣлъ! Кого?

Гораціо. Короля, принцъ, вашего родителя...

Гамлетъ. Короля... моего отца?

Гораціо. Дозвольте на минуту вниманію пересилить ваше удивленіе, чтобы дать мнѣ возможность разсказать вамъ о такомъ чудѣ. Эти господа засвидѣтельствуютъ справедливость моихъ словъ.

Гамлетъ. Ради самого Бога, говори!

Гораціо. Двѣ ночи сряду, эти господа, Марцеллъ и Бернардо, стоя на стражѣ, во глубокомъ мракѣ глухой ночи, были свидѣтелями слѣдующаго явленія. Имъ явился какой-то образъ, вооруженный съ ногъ до головы и поразительно похожій на покойнаго короля. Онъ торжественною поступью медленно и величаво прошелъ мимо ихъ изумленныхъ и испуганныхъ глазъ на разстояніи того жезла, который онъ держалъ въ рукахъ. Это появленіе повторялось три раза. У нихъ отъ ужаса выступилъ потъ и какъ будто отнялся языкъ, такъ-что они не были въ силахъ заговорить съ видѣніемъ. Они сообщили мнѣ страшную эту тайну, а на слѣдующую ночь я отправился на стражу вмѣстѣ съ ними, и именно въ томъ видѣ и въ тотъ-же самый часъ, какъ до мельчайшихъ подробностей описывали мнѣ его эти господа, видѣніе появилось снова. Я тотчасъ узналъ вашего родителя; сходство между вотъ этими двумя руками едва-ли больше.

Гамлетъ. Гдѣ это произошло?

Марцеллъ. На платформѣ, гдѣ стояли мы на часахъ.

Гамлетъ. И вы съ нимъ не заговорили?

Гораціо. Заговаривали, принцъ, но онъ намъ не отвѣтилъ. Однако, была минута, когда мнѣ показалось, что онъ поднялъ голову и сдѣлалъ движеніе, какъ-бы намѣреваясь заговорить, но какъ нарочно тогда послышался пронзительный крякъ ранняго пѣтуха. При этомъ крикѣ призракъ торопливо удалился и скрылся отъ нашихъ глазъ.

Гамлетъ. Странно, очень странно.

Гораціо. Но это такая-же правда, принцъ, какъ-то, что я существую. Мы сочли, что долгъ предписываетъ намъ сообщить объ этомъ вашему высочеству.

Гамлетъ. Право, право, господа, это сильно меня смущаетъ. Будете вы стоять на стражѣ и нынѣшнюю ночь?

Всѣ. Будемъ, принцъ.

Гамлетъ. Вы говорите, онъ былъ вооруженъ?

Всѣ. Вооруженъ, ваше высочество.

Гамлетъ. Отъ головы до ногъ?

Всѣ. Отъ головы до ногъ.

Гамлетъ. Такъ вы не видали его лица?

Гораціо. Напротивъ, принцъ, видѣли. Забрало было поднято.

Гамлетъ. Смотрѣлъ онъ гнѣвно?

Гораціо. Лицо его скорѣе выражало скорбь, чѣмъ гнѣвъ.

Гамлетъ. Былъ онъ блѣденъ или красенъ?

Гораціо. Очень, очень блѣденъ.

Гамлетъ. И онъ смотрѣлъ на васъ?

Гораціо. Очень пристально.

Гамлетъ. Какъ жаль, что меня тамъ не было!

Гораціо. Это видѣніе васъ бы крайне изумило.

Гамлетъ. Вѣроятно такъ. Сколько времени продолжалось его присутствіе?

Гораціо. Столько времени, принцъ, во сколько не особенно торопливо можно сосчитать до ста.

Бернардо и Марцеллъ. Нѣтъ, долѣе, долѣе.

Гораціо. Въ тотъ разъ, когда я его видѣлъ, не долѣе.

Гамлетъ. Въ бородѣ его виднѣлась просѣдь? Да?

Гораціо. Она была такая-же, какъ при жизни покойнаго; въ ней виднѣлась серебряныя нити.

Гамлетъ. Нынѣшнею ночью, я отправлюсь съ вами на стражу; можетъ-быть, онъ явится опятъ.

Гораціо. Ручаюсь, что явится.

Гамлетъ. Если призракъ явится въ образѣ моего отца, я заговорю съ нимъ, хота бы весь адъ своею зіяющею пастью приказывалъ мнѣ молчать. Теперь вотъ просьба ко всѣмъ вамъ. Если вы никому до сихъ поръ не говорили объ этомъ видѣніи, продолжайте о немъ молчать, а то, что бы ни произошло сегодня ночью, пусть знаетъ ваша мысль, но не болтаетъ вашъ языкъ. Теперь, до свиданія. Я приду на платформу между одиннадцатью и двѣнадцатью часами.

Всѣ трое. Позвольте откланяться вамъ, принцъ.

Гамлетъ. Подарите мнѣ вашу дружбу, какъ я предлагаю вамъ свою. Прощайте (Гораціо, Марцеллъ, Бернардо уходятъ).

Гамлетъ. Призракъ моего отца явился въ полномъ вооруженіи. Это не къ добру. Я предвижу какую-нибудь гнусную трагедію. Ахъ, еслибы скорѣе наступала ночь! До тѣхъ поръ, душа, старайся сохранятъ спокойствіе. Черныя дѣянія, хотя-бы ихъ и покрывала собою вся земля, предстанутъ передъ глазами людей. (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Комната въ домѣ Полонія.

Входятъ Лаэртъ и Офелія.

Лаэртъ. Моя поклажа уже на кораблѣ; прощай. Если вѣтеръ будетъ благопріятный, а корабль готовъ къ отплытію, не спи, а присылай мнѣ о себѣ вѣсточки.

Офелія. Развѣ ты въ этомъ сомнѣваешься?

Лаэртъ. Что-же касается Гамлета и его пустого вниманія къ тебѣ, смотри на нихъ, какъ на прихоть, какъ на игру его крови. Все это -- что фіалка во время юности весны; цвѣтокъ она ранній, но не долговѣчный, прелестный, но отцвѣтающій скоро, и свой чудный запахъ онъ издаетъ всего одну минуту. Такъ и вниманіе Гамлета.

Офелія. Неужто только?

Лаэртъ. Да, повѣрь мнѣ, что не болѣе. Природа во время роста развиваетъ не одни мышцы и крѣпость тѣла; по мѣрѣ того, какъ храмъ становится обширнѣе, ростутъ и обязанности, возлагаемыя на умъ и душу. Можетъ-быть, теперь онъ и любитъ тебя. Можетъ-быть, его намѣренія до сихъ поръ честны, и ни одно пятно не омрачаетъ чистоты его желаній, но ты должна помнитъ, принимая въ расчетъ высоту; его положенія, что воля его принадлежитъ не ему самому; онъ рабъ своего рожденія. Ему не дозволено, какъ людямъ, стоящимъ не такъ высоко, располагать собою, потому что отъ его выбора зависятъ благосостояніе и здоровый ростъ государства. Выборъ этотъ долженъ быть одобренъ и скрѣпленъ согласіемъ того тѣла, годовою котораго состоитъ онъ. Итакъ если онъ говоритъ, что любитъ тебя, ты поступишь благоразумно, если словамъ его будешь придавать настолько вѣры на сколько по самому своему положенію онъ имѣетъ власть оправдать свои слова на дѣлѣ, а эту власть сильно ограничиваетъ голосъ великой Даніи. Сообрази-же, какое пятно легло-бы на твою честь, если-бы ты слишкомъ довѣрчивымъ ухомъ стала слушать тотъ вздоръ, который онъ тебѣ напѣваетъ; тебѣ придется или разбить свое сердце, или, уступивъ его необузданнымъ требованіямъ, запятнать свою непорочность. Берегись, Офелія, берегись, дорогая сестра! Держи себя подалѣе отъ его страсти, такъ-чтобы стрѣлы его любви не могли долетать до тебя. Самая осторожная дѣвушка окажется крайне неосмотрительною, если она дозволитъ мѣсяцу полюбоваться на ея красоту. Какъ ни будь добродѣтельна, ты все таки не избавишься отъ жала клеветы. Нерѣдко червь уничтожаетъ первенцевъ весны ранѣе, чѣмъ успѣютъ вполнѣ распуститься ихъ распукольки; именно во время разцвѣта жизни, опрысканнаго прозрачною росою, заразительныя повѣтрія бываютъ особенно опасны. Будь-же осторожна; нѣтъ лучшаго охранителя, какъ страхъ. Молодости достаточно той борьбы, которую ей приходится выдерживать съ собою; гдѣ-же ей еще обороняться отъ постороннихъ враговъ.

Офелія. Я запечатлѣю въ душѣ твои добрые совѣты; они послужатъ охраной моему сердцу. Но и ты, дорогой братъ, не слѣдуй примѣру безбожныхъ пастырей; указывая мнѣ крутой и тернистый путь, ведущій къ небесамъ, самъ не обращая никакого вниманія на собственныя наставленія, какъ легкомысленный и беззаботный гуляка, не попади на усѣянный цвѣтами путь наслажденій.

Лаэртъ. За меня не бойся. Однако, я замѣшкался... но вотъ идетъ отецъ.

Входитъ Полоній.

Лаэртъ (отцу). Благословите меня еще разъ. Для меня большое счастье, что случай доставилъ мнѣ возможность еще разъ проститься съ вами.

Полоній. Ты все еще здѣсь, Лаэртъ! Скорѣе на корабль, скорѣе на корабль! Какой стыдъ! Вѣтеръ уже вздуваетъ паруса, а ты заставляешь себя ждать (Кладетъ руку на голову сына). Вотъ тебѣ мое благословеніе, а также нѣсколько житейскихъ правилъ; занеси ихъ хорошенько въ память. Не давай воли языку, не допускай его высказывать каждую твою мысль и не позволяй себѣ ни одного необдуманнаго поступка. Будь ласковъ въ обхожденіи, но ни съ кѣмъ за панибрата. Если ты найдешь друга, разумѣется, испытаннаго, прикрѣпи его къ душѣ стальными ободами, но не натирай себѣ на ладони мозолей, пожимая руку каждому только-что высиженному и неоперившемуся товарищу. Избѣгай ссоръ, но если случится поссориться, держи себя такъ, чтобы противникъ тебя остерегался. Выслушивай всѣхъ, но самъ дѣлись мыслями съ немногими. Соглашайся съ мнѣніемъ каждаго, но свое мнѣніе держи про себя. Одѣвайся сообразно тѣмъ средствамъ, которыя будутъ у тебя въ карманѣ, но избѣгай странностей въ одеждѣ, не гоняйся за преувеличеніями моды; платье на тебѣ можетъ быть дорогое, но оно не должно бросаться въ глаза; по платью часто виденъ самъ человѣкъ. Это тѣмъ болѣе необходимо во Франціи, что тамъ у людей знатныхъ и образованныхъ вкусъ самый утонченный и благородный. Денегъ не занимай ни у кого, но и самъ не давай никому взаймы. Часто, давъ деньги взаймы, лишаешься и денегъ, и пріятеля, а заниманіе денегъ отучаетъ отъ разсчетливости. Прежде всего будь честенъ относительно самого себя и также неизмѣнно, какъ день смѣняется ночью; держась этого правила, ты будешь поступать честно и относительно другихъ. Прощай; пусть мое благословеніе служитъ приправой къ этимъ совѣтамъ.

Лаэртъ. Прощаюсь съ вами, какъ почтительный сынъ.

Полоній. Пора, ступай; слуги тебя ожидаютъ..

Лаэртъ. Прощай, Офелія. Помни то, что я тебѣ говорилъ.

Офелія. Все это заперто у меня въ памяти, а ключъ у тебя.

Лаэртъ. Прощай (Уходитъ).

Полоній. А что онъ такое говорилъ тебѣ, Офелія?

Офелія. Онъ предостерегалъ меня на счетъ принца Гамлета.

Полоній. И поступилъ очень умно. Я слышалъ, что за послѣднее время вы очень часто оставались наединѣ, и что ты не скупилась на свиданія, даже была въ этомъ отношеніи не въ мѣру щедра. Мнѣ за тѣмъ объ этомъ сообщили, чтобы я принялъ мѣры предосторожности, и если это правда, то ты кажется, не особенно ясно понимаешь свое положеніе и не отдаешь себѣ отчета, какъ слѣдуетъ вести себя честной дѣвушкѣ вообще и моей дочери въ особенности. Скажи мнѣ правду: -- что между вами такое?

Офелія. За послѣднее время, онъ много разъ предлагалъ мнѣ свою привязанность.

Полоній. Привязанность? Пфа! Видно, что все въ тебѣ еще молодо-зелено, и ты не понимаешь той опасности, которой подвергаешься. Вѣришь ты его предложеніямъ, какъ ты ихъ называешь?

Офелія. Право, не знаю, что объ этомъ думать.

Полоній. А я тебя научу. Думай, что ты еще глупая дѣвочка, поэтому и приняла за чистую монету фальшивыя деньги. Цѣни себя дороже и, -- чтобы не затемнять смыслъ моей рѣчи обиняками, скажу прямо, -- не поставь меня въ дураки.

Офелія. Онъ настойчиво увѣрялъ меня въ любви, но самымъ приличнымъ образомъ.

Полоній. Это она называетъ "образомъ"! Ну, продолжай.

Офелія. И чтобы придать болѣе вѣса своимъ словамъ, подкрѣплялъ ихъ самыми священными клятвами.

Полоній. Все это только силки, чтобы улавливать глупыхъ птицъ. Я знаю, когда кровь кипитъ, сердце не скупится подсказывать языку самыя торжественныя клятвы. Не принимай, дочь моя, за настоящее пламя эти вспышки, издающія болѣе свѣта, чѣмъ тепла. Онѣ обыкновенно угасаютъ въ ту самую минуту, когда на нихъ всего болѣе разсчитываешь. На будущее время, дочь моя, будь нѣсколько поскупѣе на свое дѣвственное присутствіе, придавай болѣе цѣны своимъ разговорамъ и не расточай своихъ словъ предъ каждымъ, словно по заказу. А на счетъ того, что думать о принцѣ Гамлетѣ, я скажу тебѣ: -- онъ молодъ, и веревка,на которой онъ привязанъ, отпущена свободнѣе, чѣмъ у тебя, поэтому онъ можетъ позволять себѣ больше, чѣмъ ты. Словомъ, Офелія, не вѣрь его клятвамъ, потому что онѣ служатъ не выразительницами тѣхъ намѣреній, въ платья которыхъ онѣ рядятся, а только посредницами для святотатственныхъ желаній; онѣ только прикрываются святостью и набожностью, что-бы успѣшнѣе обмануть. Разъ навсегда говорю тебѣ въ ясныхъ словахъ: не смѣй отнынѣ тратить ни одной минуты свободнаго времени на пустую болтовню съ принцемъ Гамлетомъ. Повторяю, помни это, а теперь ступай своею дорогою.

(Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Платформа.

Входятъ Гамлетъ, Гораціо и Марцеллъ.

Гамлетъ. Холодъ кусается сильно. Морозъ здоровый.

Гораціо. Да, пощипываетъ исправно.

Гамлетъ. Который теперь часъ?

Гораціо. Я думаю, недалеко до полуночи.

Марцеллъ. Нѣтъ, полночь уже пробило.

Гораціо. Въ самомъ дѣлѣ? Я не слыхалъ. Если такъ, то близится то время, когда призракъ имѣетъ обыкновеніе появляться (Доносятся звуки трубъ и громъ пушекъ). Что это значитъ, принцъ?

Гамлетъ. Король спать еще не ложился; нахальный выскочка пируетъ, пьянствуетъ и пляшетъ. Всякій разъ, какъ онъ, осушивъ одинъ кубокъ съ рейнскимъ виномъ, поднимаетъ другой и провозглашаетъ чье нибудь здоровье, въ отвѣтъ ему гремятъ пушки и литавры.

Гораціо. Это такой обычай?

Гамлетъ. Да, обычай. Хотя я родился въ этой странѣ и привыкъ къ такому обычаю, но все-таки нахожу, что похвальнѣе нарушать его, чѣмъ исполнять. За эти одуряющія голову попойки, о насъ у всѣхъ народовъ востока и запада идетъ дурная слава; насъ считаютъ пьяницами и позорятъ такими прозвищами, какъ "свиньи", и такія худыя слова, дѣйствительно, отзываются на мозгу костей, на самой сердцевинѣ нашихъ доблестныхъ подвиговъ. Тоже нерѣдко случается и съ отдѣльными личностями, если онѣ отъ природы надѣлены какимъ-нибудь порокомъ, словно родимымъ пятномъ. Онѣ нерѣдко отъ рожденія, -- въ чемъ онѣ, конечно, не виноваты, такъ-какъ выбирать врожденныя качества никто не властенъ -- бываютъ чрезмѣрно надѣлены какою-нибудь порочною склонностью, низвергающею иногда всѣ ограды и укрѣпленія, воздвигаемыя разумомъ, или какою-нибудь привычкою, пятнающею своею закваскою самыя похвальныя качества. Когда на этихъ людяхъ, говорю я, -- ляжетъ пятно какого-нибудь недостатка, все равно, будь этотъ недостатокъ прирожденный или привитой случайно, одинъ этотъ недостатокъ омрачитъ въ глазахъ общественнаго мнѣнія всѣ другія достоинства такого человѣка, еслибы даже они оказались чисты, какъ благодать, и достигали крайнихъ предѣловъ всѣхъ совершенствъ, доступныхъ человѣческому роду. Самая крошечная, но нечистая капля, -- и, благодаря такой позорящей примѣси, все вещество становится негоднымъ, несмотря на остальныя свои высокія качества (Появляется призракъ).

Гораціо. Смотрите, принцъ! Вотъ онъ.

Гамлетъ. О, ангелы, силы небесныя, примите насъ подъ свою защиту! -- Ктобъ ни былъ ты, -- благотворный-ли духъ или преданный проклятью демонъ; несешь-ли ты съ собой струи небеснаго эѳира или палящее дыханіе ада; явился-ли ты съ губительными или съ добрыми умыслами, ты принялъ такой чарующій образъ, что я долженъ, поговорить съ тобою. Я буду называть тебя Гамлетомъ, королемъ, отцомъ, царственнымъ датчаниномъ! О, отвѣчай мнѣ! Не дай мнѣ терзаться невѣдѣніемъ; скажи, почему твои мертвыя кости, похороненныя, какъ того требовали обряды церкви, разорвали свой саванъ? почему твоя могила, въ которой ты у насъ на глазахъ лежалъ такъ спокойно, раскрыла свои тяжелыя мраморныя челюсти и извергла тебя изъ своихъ нѣдръ? Почему ты, безжизненный трупъ, весь закованный въ стальныя доспѣхи, бродишь при лунномъ сіяніи, ночь наполняешь ужасами, а у насъ, жалкихъ игрушекъ природы, съ такою страшною силою потрясаешь воображеніе и возбуждаешь въ насъ вопросы, недоступные нашему пониманію. Скажи, почему это? Зачѣмъ? Чего ты отъ насъ хочешь?

Гораціо. Онъ приглашаетъ васъ слѣдовать за нимъ, какъ бы желая вамъ что то сообщить, но только вамъ однимъ.

Марцеллъ. Смотрите, какимъ вѣжливымъ движеніемъ руки онъ зоветъ васъ въ болѣе отдаленное мѣсто. Но вы не слѣдуйте за нимъ.

Гораціо. Нѣтъ, ни подъ какимъ видомъ!

Гамлетъ. Здѣсь говорить онъ не хочетъ, такъ я пойду за нимъ.

Гораціо. Не ходите, принцъ!

Гамлетъ. Почему-же, нѣтъ? Чего мнѣ бояться? Жизнь для меня не дороже булавки; что же касается души моей, то ей онъ ничего не сдѣлаетъ, когда она у меня такъ-же безсмертна, какъ и у него? Онъ опять зоветъ меня, и я за нимъ послѣдую.

Гораціо. Дорогой принцъ, что, если онъ заведетъ васъ въ морскую пучину или на страшную вершину того утеса, что на своемъ основаніи нависъ надъ моремъ, а, заведя васъ туда, приметъ вдругъ такой ужасающій образъ, что вы утратите царственную силу разума и сойдете съ ума? Подумайте: -- даже при обыкновенныхъ обстоятельствахъ у каждаго кружится голова и являются страшныя мысли, когда съ такой ужасающей высоты взглянешь на чернѣющее море, грозно шумящее у подножія утеса.

Гамлетъ. Онъ продолжаетъ меня манить (Призраку). Ступай; я пойду за тобою слѣдомъ.

Марцеллъ. Мы васъ не пустимъ, принцъ.

Гамлетъ. Руки прочь!

Гораціо. Будьте благоразумны, не ходите, принцъ.

Гамлетъ. Меня призываетъ судьба; она каждую ничтожнѣйшую мою жилу дѣлаетъ такою крѣпкою, какъ могучія мышцы немейскаго льва (Призракъ дѣлаетъ знаки). Онъ продолжаетъ меня звать! (Вырывается изъ рукъ Марцелла и Гораціо). Пустите меня, господа! всякій, кто посмѣетъ удерживать меня, самъ превратится въ призракъ! Прочь, говорю я вамъ! (Призраку). Иди, а я послѣдую за тобой. (Призракъ удаляется; за нимъ Гамлетъ).

Гораціо. Призракъ довелъ его до изступленія.

Марцеллъ. Идемъ за нимъ. Ослушаться его повелѣваетъ намъ долгъ.

Гораціо. Идемъ! Чѣмъ-то все это кончится?!

Марцеллъ. Какъ видно, въ Даніи что-то подгнило.

Гораціо. Богъ милостивъ.

Марцеллъ. Идемъ-же за принцемъ (уходятъ).

СЦЕНА V.

Другая часть платформы.

Появляются Гамлетъ и Призракъ.

Гамлетъ. Куда ты ведешь меня? Говори, или я далѣе нейду.

Призракъ. Слушай меня внимательно.

Гамлетъ. Слушаю.

Призракъ. Ужъ близится часъ, когда я долженъ буду снова вернуться въ сѣрное пламя, въ которомъ я терзаюсь.

Гамлетъ. Несчастный призракъ!

Призракъ. Не жалѣй обо мнѣ, а слушай внимательно, что я тебѣ открою.

Гамлетъ. Говори, я обязанъ слушать.

Призракъ. Какъ обязанъ будешь отомстить, когда узнаешь все.

Гамлетъ. Что ты сказалъ?

Призракъ. Я духъ твоего отца, обреченный на нѣкоторое время по ночамъ бродить по землѣ, а днемъ выносить страшныя муки въ огненной тюрьмѣ. Это будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока огонь не очистятъ меня отъ черныхъ прегрѣшеній, совершенныхъ во время моей земной жизни. Если бы мнѣ не было запрещено открывать тебѣ моей загробной тайны, я повѣдалъ-бы тебѣ нѣчто такое ужасное, что каждое мое слово растерзало-бы твою душу, оледенило-бы твою молодую кровь, заставило-бы твои сіяющіе, словно звѣзды, глаза, выйти изъ своихъ впадинъ, распрямило-бы твои расчесанныя кудри, и каждый волосъ на твоей головѣ сталъ-бы дыбомъ, словно иглы у разъяреннаго дикобраза. Но разсказы о вѣчномъ пламени не должны касаться слуха существа, имѣющаго плоть и кровь. Гамлетъ, если ты когда-нибудь любилъ такъ нѣжно любившаго тебя отца, слушай! О, слушай!

Гамлетъ. Создатель мой!

Призракъ. Я сдѣлался жертвой ужаснаго, противоестественнаго убійства. Отомсти за меня.

Гамлетъ. Убійства?

Призракъ. Самое извинительное убійство вообще гнусно, но это убійство гнусно, странно и противоестественно въ высшей степени.

Гамлетъ. О, дай мнѣ скорѣе узнать, въ чемъ дѣло, и я на крыльяхъ, такихъ-же быстрыхъ, какъ мысль, какъ греза о любви, полечу и отомщу за тебя.

Призракъ. Я вижу твою готовность. Если-бы то, что ты слышишь, не потрясло тебя до глубины души, ты оказался-бы такимъ-же негоднымъ, какъ тѣ сорныя травы, которыя жирѣютъ и гніютъ на берегахъ Леты. Теперь, Гамлетъ, слушай. Распустили слухъ, будто меня ужалила змѣя, пока я спалъ въ саду. Этимъ вымышленнымъ разсказомъ о причинѣ моей смерти была самымъ наглымъ образомъ обманута вся Данія. Знай, благородный мой юноша, ужалившая меня змѣя носитъ теперь мой вѣнецъ.

Гамлетъ. Дядя! О, моя душа, ты пророчица!

Призракъ. Волшебной силою ума и своими предательскими чарами, -- о, будь прокляты и этотъ умъ, и эти силы, когда имъ дана власть доводить обольщеніе до такой степени! -- этому кровосмѣстителю, этому прелюбодѣю, этому животному удалось подчинить королеву, казавшуюся самою добродѣтельною женщиною, своему постыдному сластолюбію. Какое страшное паденіе, Гамлетъ! Послѣ меня, чья любовь имѣла хоть то достоинство, что она шла рука объ руку съ обѣтомъ, даннымъ въ день брака,снизойти до негодяя, который если не принимать во вниманіе кое-какихъ внѣшнихъ его способностей, ни въ чемъ меня не стоитъ. Но такъ-же, какъ истинная добродѣтель даже и тогда остается непоколебимой, когда увивающійся около нея порокъ является въ видѣ небеснаго образа, такъ и любострастью, будь оно подругою даже небеснаго ангела и наслаждайся оно на ложѣ райскомъ блаженствомъ, все-таки захочется окунуться въ грязь. Но чу! Кажется, повѣяло предразсвѣтнымъ вѣтромъ и мнѣ приходится быть краткимъ. Итакъ, я, какъ всегда послѣ обѣда, уснулъ въ саду. Пока я покоился мирнымъ сномъ, твой дядя съ полной стклянкой сока проклятаго омега, -- а этотъ сокъ смертоносенъ, -- подкрался ко мнѣ и влилъ мнѣ его въ раковину уха. Эта отрава губительно дѣйствуетъ на кровь. Быстрѣе ртути она устремляется по всѣмъ путямъ и каналамъ нашего тѣла; отъ нея самая чистая, самая здоровая кровь сгущается и свертывается, какъ свертывается молоко, когда въ него попадетъ капля кислоты. Я испыталъ именно это, но вдругъ почувствовалъ, что все гладкое мое тѣло, какъ у Лазаря, покрывается проказой. Вотъ какимъ образомъ рука брата, во время моего сна, разомъ похитила у меня и жизнь, и корону, и королеву. Смерть застигла меня среди полнаго цвѣтенія моихъ прегрѣшеній, неприготовленнымъ, безъ покаянія, безъ Святаго Причастія, и вотъ я, весь погрязшій въ грѣхахъ, предсталъ передъ лицо Верховнаго Судіи. О, ужасъ, ужасъ, ужасъ! Если ты не выродокъ, ты не оставишь этого безъ наказанія: королевское ложе Даніи не должно оскверняться любострастіемъ и окаяннымъ кровосмѣшеніемъ, но какова-бы ни была намѣченная тобою кара, не клади себѣ на душу страшнаго преступленія; воздержи себя отъ всякихъ враждебныхъ дѣйствій противъ матери; предоставь ее гнѣву Божію и злобнымъ терніямъ, терзающимъ ей душу. Разъ навсегда прощай. Свѣтлякъ возвѣщаетъ, что утро близко; его безсильный блескъ начинаетъ меркнуть. Прощай, прощай, Гамлетъ! Помни обо мнѣ (Исчезаетъ).

Гамлетъ. О, войско небесное, силы небесныя! О, земля! Что еще? Не призвать-ли и адъ?... Какъ это гнусно! О, сердце, тише, не бейся такъ сильно! а вы, мышцы мои, не одряхлѣйте сразу, а сохраняйте прежнюю силу! Помнить о тебѣ? Да, несчастная тѣнь, я буду помнить о тебѣ, пока способность помнить сохранится въ этой головѣ! Помнить о тебѣ? Да, я сотру со страницъ памяти всѣ обыденныя и пустыя замѣтки, все, вычитанное въ книгахъ, всѣ вынесенныя изъ жизни прежнія впечатлѣнія, начертанныя тамъ молодостью и наблюденіями. Въ мозгу моемъ сохранится только одинъ твой завѣтъ безъ малѣйшей къ нему низшей примѣси! О, зловреднѣйшая женщина! О, злодѣй, злодѣй, улыбающійся и проклятый злодѣй!... Гдѣ моя записная книжка? надо внести въ нее, что человѣкъ можетъ улыбаться, улыбаться и все-таки быть злодѣемъ; я убѣжденъ, что, по крайней мѣрѣ, въ Даніи это возможно (пишетъ). Ну, дядюшка, вы сюда попали! Теперь пароль: "Прощай, прощай и помни обо мнѣ".

Гораціо (издали). Ваше высочество, ваше высочество!

Марцеллъ (такъ-же). Принцъ Гамлетъ!

Гораціо (такъ-же). Защити его Богъ!

Марцеллъ (такъ-же). Спаси его!

Гораціо (такъ-же). Откликнитесь, принцъ!

Гамлетъ. Сюда, сюда, дѣтки мои! сюда, мои соколы! (Входитъ Гораціо и Марцеллъ).

Марцеллъ. Ну, что-же, принцъ?

Гораціо. Что здѣсь произошло?

Гамлетъ. Чудеса! Чудеса!

Гораціо. Разскажите-же намъ, принцъ.

Гамлетъ. Нѣтъ вы разболтаете.

Гораціо. О, конечно, не я; клянусь небесами!

Марцеллъ. Клянусь и я!

Гамлетъ. Что вы на это скажете? -- Какой человѣческій умъ могъ-бы это подумать! Но вы никому не скажете?

Гораціо и Марцеллъ. Никому! Клянусь!

Гамлетъ. Если въ Даніи есть злодѣй, онъ отъявленный мошенникъ!

Гораціо. Призраку не стоило вставать изъ могилы, чтобы сообщить вамъ только это.

Гамлетъ. Правда... Ты совершенно правъ. Итакъ, я нахожу, что намъ безъ дальнѣйшихъ объясненій слѣдуетъ пожать взаимно руки и разойтись. Вы отправитесь, куда знаете, по своимъ дѣламъ и нуждамъ, такъ-какъ у каждаго человѣка есть какія-нибудь дѣла и нужды, а я... я пойду молиться.

Гораціо. Принцъ, въ вашихъ словахъ есть какая-то растерянность... онѣ такъ неясны.

Гамлетъ. Мнѣ сердечно жаль, если это васъ обижаетъ!.. Право, жаль отъ всей души.

Гораціо. Здѣсь нѣтъ никакой обиды, принцъ.

Гамлетъ. Клянусь святымъ Патрикомъ, обида есть и очень сильная. Насчетъ видѣнія, осмѣлюсь вамъ сказать, что это призракъ честный. Если-же у васъ есть желаніе узнать, что между нами было, умѣрьте его, насколько это вамъ возможно. А теперь, друзья мои, если вы на самомъ дѣлѣ мои друзья, товарищи по ученію и по оружію, исполните одну ничтожную съ моей стороны просьбу.

Гораціо. Съ величайшею охотою, принцъ. Въ чемъ-же дѣло?

Гамлетъ. Никому ни слова о томъ, что вы видѣли сегодня ночью.

Гораціо и Марцеллъ. Даже ни полслова.

Гамлетъ. Поклянитесь мнѣ.

Гораціо. Честное слово, принцъ, никому и никогда!

Марцелдъ. Такъ-же, какъ и я.

Гамлетъ. Поклянитесь на моемъ мечѣ.

Марцеллъ. Мы уже дали клятву, принцъ.

Гамлетъ. Да, въ самомъ дѣлѣ... но на моемъ мечѣ.

Призракъ (изъ подъ земли). Клянитесь!

Гамлетъ. А, пріятель, и ты говоришь тоже? Такъ ты здѣсь, цѣнная, не фальшивая монета? Ну, скорѣй-же. Слышите голосъ этого молодчика изъ погреба? -- Клянитесь.

Гораціо. Въ чемъ-же клясться?

Гамлетъ. Никому не говорить о томъ, что вы видѣли. Клянитесь на мечѣ!

Призракъ (изъ подъ земли). Клянитесь!

Гамлетъ. Hic et ubique? Перейдемъ на другое мѣсто. Кладите еще разъ руки на мой мечъ и клянитесь никому не говорить о томъ, что вы видѣли и слышали.

Призракъ (изъ подъ земли). На мечѣ его клянитесь!

Гамлетъ. Хорошо сказано, старый кротъ! Неужели ты можешь такъ скоро рыть землю? Ты отличный землекопъ!.. Друзья, перемѣнимъ еще разъ мѣсто.

Гораціо. Беру въ свидѣтели и ночь, и день, что все это поразительно странно.

Гамлетъ. А поэтому и привѣтствуй это "странное", какъ странника. На небѣ и на землѣ, Гораціо, есть много такого, что даже не снилось нашей мудрости. Но слушайте: -- поклянитесь еще, какъ прежде, что, при Божіей помощи, какъ-бы загадочно я ни ведъ себя, еслибы я даже счелъ нужнымъ притвориться, будто я не въ своемъ умѣ, вы, скрестивъ руки вотъ такъ или вотъ такъ, покачивая головою, или какимъ-нибудь намекомъ вродѣ: -- "Хорошо, хорошо, понимаю!" или "Стоитъ намъ захотѣть и мы могли бы," или "Если-бы намъ вздумалось говорить," или, наконецъ; -- "Отъ насъ-бы зависѣло", а также какимъ-нибудь двухсмысленнымъ выраженіемъ въ томъ-же родѣ, -- не дадите понять, что у меня есть какая-то тайна, извѣстная вамъ. Поклянитесь мнѣ въ этомъ, и да придетъ въ случаѣ надобности на помощь къ вамъ небесное милосердіе! -- Клянитесь!

Призракъ (изъ подъ земли). Клянитесь!

Гамлетъ. Успокойся, успокойся, потревоженный духъ. Затѣмъ, господа, я съ полною любовью поручаю себя вамъ и все, что такой человѣкъ, какъ бѣдняга Гамлетъ, въ состояніи будетъ сдѣлать, чтобы доказать вамъ свою привязанность или свою дружбу, будетъ при помощи Божіей сдѣлано. Итакъ, вернемтесь вмѣстѣ и держите постоянно языкъ за зубами. Время вышло изъ своей колеи. Досадно, что, по волѣ проклятой судьбы, на мою долю выпала обязанность поставить его на прежнее мѣсто. Идемте-же, идемъ (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ домѣ Полонія.

Входятъ Полоній и Рейнальдо.

Полоній. Эти деньги и эти бумаги ты отдашь ему, Рейнальдо.

Рейнальдо. Слушаю.

Полоній. Было-бы необычайно умно съ твоей стороны, любезный мой Рейнальдо, если-бы ранѣе, чѣмъ повидаться съ нимъ, ты навелъ справки о его поведеніи.

Рейнальдо. Я и самъ имѣлъ это намѣреніе.

Полоній. Ей Богу, хорошо сказано, даже очень хорошо! Видишь-ли, мой милый, прежде всего разузнай, кто изъ датчанъ проживаетъ въ Парижѣ, а также какъ, съ кѣмъ, на какія средства и гдѣ они живутъ, въ какомъ бываютъ обществѣ и много-ли тратятъ денегъ; когда-же, послѣ такого ряда постороннихъ вопросовъ, ты допытаешься, что знаютъ и моего сына, приступи къ вопросамъ болѣе точнымъ, но все-таки не объявляя прямо, зачѣмъ тебѣ нужны эти свѣдѣнія, а приблизительно съ такими подходами: -- "я знаю его отца, многихъ его друзей и отчасти его самого". Хорошо ли ты понялъ меня?

Рейнальдо. Какъ нельзя лучше.

Полоній. "Да, отчасти и его самого", -- можешь ты добавить, -- "но не очень близко; говорятъ, что этотъ сумасбродъ дѣлаетъ то-то и то-то", а потомъ взваливай на него все, что тебѣ вздумается, но, разумѣется, ничего такого, что могло бы пятнать его честь; отъ этого остерегись, говори, что онъ вѣтренъ, любитъ кутнутъ, словомъ, тѣ обычные грѣшки, которые служатъ неразлучными спутниками молодости и свободы.

Рейнальдо. Если я, напримѣръ, скажу, что онъ имѣетъ пристрастіе къ игрѣ?

Полоній. Ничего. Можешь также сказать, что онъ любитъ выпить, что онъ забіяка, любить заводить ссоры, сквернословить, гоняться за дѣвицами легкаго поведенія и все такое. Говорить это про него я тебѣ позволяю.

Рейнальдо. Однако, это не будетъ служить къ его чести.

Полоній. Конечно, нѣтъ, если ты не съумѣешь смягчить своихъ отзывовъ. Ты не будешь, напримѣръ, взваливать на него, будто онъ развратникъ по природѣ. Я хочу не этого, a чтобы ты приписывалъ ему всякіе грѣшки въ легкой степени. Въ твоихъ отзывахъ должно чувствоваться, что всѣ эти грѣшки неизбѣжныя слѣдствія полной свободы, искры и взрывы пылкой души и игра горячей крови, обыкновенно свойственные молодости.

Рейнальдо. Однако...

Полоній. А знаешь-ли, зачѣмъ я хочу чтобы ты это сдѣлалъ?

Рейнальдо. Нѣтъ, не знаю.

Полоній. Такъ знай, милый мой, цѣль моя вотъ въ чемъ, и планъ мой не можетъ не удасться. Когда ты взведешь, на него обвиненіе въ легкихъ грѣшкахъ, весьма часто питающихъ людей, живущихъ не затворниками, то, -- обрати вниманіе на мои слова, -- если твой собесѣдникъ, то-есть, тотъ, отъ кого ты желаешь выпытать правду, самъ замѣчалъ эти грѣшки въ молодомъ человѣкѣ, онъ согласится съ тобою и скажетъ: -- "милостивый государь" или "другъ мой" или "почтеннѣйшій" -- ну, словомъ, назоветъ тебя согласно обычаю страны или разговаривающаго съ тобою лица...

Рейнальдо. Отлично!

Полоній. Ну, а тогда... тогда онъ... Что-бишь хотѣлъ я сказать? а, вѣдь, я хотѣлъ сказать что-то... На чемъ-же я остановился?

Рейнальдо. Вы говорили: -- "онъ согласится съ тобою и скажетъ".

Полоній. "Онъ согласится съ тобою и скажетъ"... Ну, ей Богу, онъ согласится съ тобою и скажетъ такъ: -- Я зналъ этого молодого человѣка; я видѣлъ его вчера или на-дняхъ, или тогда-то, въ такое-то время, съ такимъ-то или съ такимъ-то и, какъ говорите и вы, дѣйствительно сидѣлъ за игорнымъ столомъ" или "я засталъ его напивающимся допьяна" или "задиравшимъ другаго молодаго человѣка игрою въ мячъ" или, можетъ быть, и такъ: -- "Я видѣлъ, какъ онъ входилъ въ домъ подозрительнаго вида, то-есть, попросту -- въ непотребный" ну и такъ далѣе. Теперь понимаешь-ли ты? На твою ложь правда попадется, какъ карпъ на удочку. Вотъ такъ-то мы, люди дальновидные, со смысломъ, улавливаемъ людей въ сѣти и, вотъ какимъ образомъ, идя кривой дорогою, попадемъ на прямую. Такъ и ты, слѣдуя моимъ предварительнымъ наставленіямъ и совѣтамъ, разузнаешь всю правду о Лаэртѣ. Понялъ ты меня?

Рейнальдо. Вполнѣ.

Полоній. Ну, съ Богомъ. Счастливаго пути.

Рейнальдо. Счастливо оставаться.

Полоній. Присматривайся и самъ къ его наклонностямъ. не подавая, конечно, и вида.

Рейнальдо. Не премину.

Полоній. Да скажи, чтобы онъ поприлежнѣе занимался музыкой!

Рейнальдо. Непремѣнно.

Полоній. Прощай (Рейнальдо уходитъ. Появляется Офелія).

Полоній. Что съ тобой, Офелія? Ты на себя не похожа.

Офелія. Ахъ, я такъ страшно перепугалась!

Полоній. Чѣмъ? Говори, ради Бога!

Офелія. Я сидѣла у себя въ комнатѣ за шитьемъ. Вдругъ входитъ принцъ Гамлетъ, въ разстегнутомъ камзолѣ, безъ; шляпы, въ спущенныхъ по щиколотку чулкахъ, безъ подвязокъ. Блѣденъ онъ былъ, какъ его рубаха. Колѣни его стукались одно о другое. Весь видъ его былъ такой жалкій. словно онъ вырвался изъ ада, чтобы разсказывать ужасы.

Полоній. Не любовь ли къ тебѣ свела его съ ума?

Офелія. Не знаю! но я, право, такъ сильно перепугалась.

Полоній. Что-же онъ говорилъ?

Офелія. Онъ взялъ меня за запястье, сжалъ его крѣпко, крѣпко. Затѣмъ онъ вытянулъ во всю длину руку, которою меня держалъ, а другую положилъ мнѣ на голову и сталъ пристально всматриваться мнѣ въ лицо, такъ пристально, будто хотѣлъ настолько подробно изучить и запомнить мои черты, чтобы потомъ ихъ нарисовать. Такъ простоялъ онъ долго. Наконецъ, слегка потрясая мою руку, онъ три раза кивнулъ головою сверху внизъ и вздохнулъ такъ горько, такъ глубоко, что казалось, грудь его разорвется и настанетъ его конецъ. Послѣ этого онъ выпустилъ мою руку и направился къ выходу, повернувъ голову ко мнѣ и продолжая смотрѣть на меня изъ-за плеча... Такъ добрался онъ до двери, не прибѣгая къ помощи глазъ, такъ-какъ они все время устремлены были на меня.

Полоній. Я отправляюсь къ королю; идемъ со мною... По всему видно, что онъ спятилъ съ ума отъ любви. Любви свойственно губить себя своею-же силой и она также-же часто доводитъ человѣка до отчаянныхъ поступковъ, какъ и всякая другая страсть въ подлунномъ мірѣ, присущая человѣку. Это мнѣ весьма прискорбно! Не сказала-ли ты ему за послѣднее время чего-нибудь непріятнаго, жесткаго?

Офелія. Ничего я такого ему не говорила. Я по вашему приказанію только возвратила ему его письма и просила перестать посѣщать меня.

Полоній. Это-то и свело его съ ума. Мнѣ очень жаль, что я судилъ о немъ недостаточно осмотрительно и слишкомъ опромечтиво. Мнѣ казалось, будто онъ только играетъ тобою, желая довести тебя до паденія. Но да будетъ проклята моя подозрительность. Кажется, людямъ нашего возраста такъ же свойственна чрезмѣрная осторожность, какъ молодому поколѣнію недостаточное благоразуміе. Пойдемъ къ королю. Надо ему разсказать все это. Утаивъ о любви принца, можно нажить болѣе непріятностей, чѣмъ вызвавъ гнѣвъ ея оглаской. Идемъ (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Комната въ замкѣ.

Входятъ Король, Королева, Розенкранцъ, Гильденштернь и свита.

Король. Добро пожаловать, дорогіе Розенкранцъ и Гильденштернъ. Помимо желанія видѣть васъ, вызвать васъ такъ поспѣшно заставила насъ и нужда въ вашихъ услугахъ. Вы, разумѣется, уже слышали о переворотѣ, -- какъ я это называю, -- происшедшемъ въ Гамлетѣ. Онъ и съ внѣшней, и съ внутренней стороны сталъ совсѣмъ не похожъ на того человѣка, какимъ былъ прежде. Были-ли, кромѣ смерти отца, другія причины, заставившія его потерять разсудокъ? -- я не знаю. Вы съ самыхъ раннихъ лѣтъ воспитывались вмѣстѣ съ нимъ ровесниками и остались его товарищами вслѣдствіе сходства въ наклонностяхъ, поэтому мы обращаемся къ вамъ съ просьбой побыть нѣкоторое время при нашемъ дворѣ. Постарайтесь своимъ обществомъ заставить Гамлета снова почувствовать утраченную склонность къ наслажденіямъ жизни, а также, пользуясь каждымъ удобнымъ случаемъ, вывѣдывать тѣ неизвѣстныя намъ причины, которыя довели его до такого печальнаго состоянія. Когда причина недуга сдѣлается извѣстной, найдется, можетъ-быть, и средство для исцѣленія.

Королева. Дорогіе гости, онъ часто говорилъ о васъ, и я убѣждена, что на свѣтѣ нѣтъ еще двоихъ людей, къ которымъ онъ былъ-бы такъ расположенъ, какъ къ вамъ. Если вы желаете доказать намъ свою любезность и благорасположеніе, проведите нѣсколько времени у насъ и помогите осуществленію нашихъ надеждъ. Мы съумѣемъ отблагодарить васъ по королевски.

Розенкранцъ. Ваша царственная власть имѣетъ право повелевать своимъ подданнымъ, даже не спрашивая ихъ разрѣшенія.

Гильденштернъ. Мы преклоняемся предъ вашимъ желаніемъ и съ совершенною готовностью согласны по первому слову повергнуть къ стопамъ вашихъ величествъ наши посильныя услуги.

Король. Благодарю, Розенкранцъ, благодарю, любезный Гильденштернъ.

Королева. Благодарю, Гильденштернъ, благодарю, любезный Розенкранцъ. Прошу васъ, отправьтесь сейчасъ-же къ моему сыну. Онъ очень измѣнился. (Обращаясь къ свитѣ). Пусть нѣкоторые изъ васъ проводятъ этихъ господъ къ Гамлету.

Гильденштернъ. Отъ всей души молю Создателя, чтобы наше присутствіе и наши заботы принесли принцу и удовольствіе, и пользу.

Королева. Аминь. (Розенкранцъ, Гильденштернъ и нѣсколько человѣкъ придворныхъ уходятъ).

Появляется Полоній.

Полоній. Ваше величество, послы вернулись изъ Норвегіи съ добрыми вѣстями.

Король. Ты всегда приносишь радостныя извѣстія.

Полоній. Въ самомъ дѣлѣ, государь? Вѣрьте, добрый мой повелитель, что и услуги мои, какъ и моя душа посвящены въ одно и то-же время и Богу, и моему милостивому королю. (Тихо королю). Или мой мозгъ утратилъ обычную свою способность нападать въ важныхъ дѣлахъ на настоящій слѣдъ, или я открылъ причину безумія принца Гамлета.

Король. Говори скорѣе. Я нетерпѣливо желаю узнать, въ чемъ дѣло.

Полоній. Примите прежде пословъ, государь, а мое извѣстіе явится, какъ фрукты въ концѣ роскошной трапезы.

Король. Ступай къ нимъ самъ и приведи ихъ сюда (По уходѣ Полонія, обращаясь къ королевѣ). Дорогая Гертруда, онъ увѣряетъ, будто открылъ причину и источникъ помѣшательства твоего сына.

Королева. Мнѣ сдается, что нѣтъ другихъ причинъ, кромѣ смерти его отца и нашей черезчуръ поспѣшной свадьбы (Полоній возвращается; съ нимъ входятъ Вольтимандъ и Корнелій).

Король (Королевѣ). Мы это увидимъ (Посламъ). Добро пожаловать, мои друзья. Говори, Вольтимандъ, что отвѣчаетъ намъ нашъ братъ, король Норвежскій.

Вольтимандъ. Полнѣйшій возвратъ любезностей и добрыхъ пожеланій. Послѣ первой же аудіенціи, онъ отправилъ наказъ немедленно прекратить вербовку войскъ, которыя молодой принцъ будто-бы набиралъ для похода противъ поляковъ; однако, внимательно разсмотрѣвъ дѣло, король нашелъ, что эта затѣя дѣйствительно имѣла для вашего величества угрожающій видъ. Король пришелъ въ негодованіе, что Фортинбрасъ воспользовался его старостью и безпомощнымъ его положеніемъ и приказалъ взять племянника подъ стражу. Принцъ, не сопротивляясь, покорно выслушалъ выговоръ короля и, наконецъ, далъ дядѣ клятвенное обѣщаніе никогда не начинать никакихъ вооруженныхъ попытокъ, направленныхъ противъ вашего величества. Обрадованный этимъ, старый король назначилъ ему три тысячи кронъ кромѣ ежегоднаго содержанія и дозволилъ ему съ набраннымъ войскомъ предпринять походъ противъ Польши (Подаетъ королю бумагу). Въ то же время, онъ вотъ въ этомъ посланіи проситъ дозволить его племяннику съ набраннымъ послѣднимъ войскомъ свободный проходъ черезъ ваши владѣнія, а на какихъ условіяхъ и при какихъ обезпеченіяхъ -- значится въ посланіи.

Король. Мы довольны вполнѣ. На досугѣ мы прочтемъ это посланіе, обдумаемъ его к дадимъ отвѣтъ, а пока благодаримъ васъ за удачное исполненіе порученія. Теперь ступайте и отдохните, а вечеромъ мы отужинаемъ вмѣстѣ; будьте нашими желанными гостями (Послы уходятъ).

Полоній. Дѣло окончилось вполнѣ благополучно. Милостивый мой повелитель и вы, государыня, согласитесь, что толковать о томъ, каково должно быть королевское величіе, въ чемъ должны состоять обязанности подданныхъ, о томъ, что денъ есть день, ночь-ночь, а время-время, значило-бы терять даромъ и день, и ночь, и время. Такъ-какъ краткость есть душа ума, а многословіе только внѣшнее его украшеніе, то я буду кротокъ. Вашъ благородный сынъ помѣшался. Я просто говорю "помѣшался", потому что толковать о томъ, въ чемъ состоитъ истинное помѣшательство, можетъ только помѣшанный. Но оставимъ это.

Королева. Побольше дѣла и поменьше краснорѣчія.

Полоній. Клянусь вамъ, государыня, я нисколько не желаю умышленно прибѣгать къ краснорѣчію. Итакъ, вашъ сынъ помѣшался; это совершенная правда; правда, что это прискорбно, и прискорбно то, что это правда... Оборотъ рѣчи вышелъ преглупый, поэтому я прощаюсь съ краснорѣчіемъ и буду говорить просто. Съ тѣмъ, что онъ помѣшался, мы всѣ согласны; теперь остается открыть причину этого аффекта; нѣтъ, основательнѣе было-бы сказать деффекта, такъ какъ въ основаніи аффекта или деффекта все таки лежитъ какая нибудь основа. Вотъ что намъ остается дѣлать, а вотъ и остатокъ моего разсужденія. Взвѣсьте хорошенько мои слова. У меня есть дочь. Я называю ее своею, потому что она въ самомъ дѣлѣ моя. И такъ, моя дочь, исполняя долгъ послушанія, -- замѣтьте это, -- отдала мнѣ это. Теперь обдумайте хорошенько и выводите заключеніе (Читаетъ). "Божественному кумиру души моей, Офеліи, красавицѣ изъ красавицъ". Весьма некрасивый оборотъ и къ тому же пошлый. Что такое "красавицѣ изъ красавицъ?" Это и некрасиво, и пошло. Однако, слушайте далѣе (Читаетъ). "Пусть она хранитъ это на бѣлоснѣжной своей груди".

Королева. Неужели къ Офеліи пишетъ это Гамлетъ?

Полоній. Подождите, государыня! Я читаю слово въ слово (Читаетъ). "Сомнѣвайся въ сіяніи звѣздъ. -- Въ томъ, что по небу катится солнце. -- Въ томъ, что правда есть правда, но только. -- Не въ моей безпредѣльной любви. Нѣтъ, ненаглядная Офелія, не мастеръ я излагать свои вздохи въ размѣренныхъ строчкахъ, но все-таки вѣрь, что я люблю тебя искренно и горячо. Прощай пока. Весь твой, безцѣнная моя, до той самой поры, пока душа не вылетитъ изъ моего бреннаго праха. Гамлетъ". Вотъ что, какъ дѣвушка послушная, передала мнѣ дочь. Такъ-же передала она мнѣ всѣ записки, въ которыхъ онъ просилъ ее о свиданіяхъ, точно, обозначая часъ, и мѣсто, и тѣ мѣры, къ которымъ слѣдовало прибѣгать.

Король. Какъ относилась она къ его любви?

Полоній. Какого мнѣнія вы обо мнѣ, государь?

Король. Я считаю тебя человѣкомъ преданнымъ и достойнымъ уваженія.

Полоній. Я душевно желаю, чтобы вы всегда сохраняли обо мнѣ это мнѣніе. Но что сказали-бы вы обо мнѣ, если-бы тотчасъ послѣ того, какъ я замѣтилъ, что любовь принца принимаетъ слишкомъ широкіе размѣры, -- а замѣтилъ я, что онъ влюбленъ безъ ума еще ранѣе, чѣмъ сообщила мнѣ объ этомъ дочь, -- да, что подумали-бы обо мнѣ и сами вы, и присутствующая здѣсь высокочтимая государыня, если-бы я, изображая изъ себя нѣчто вродѣ конторки или записной книжки, или дозволилъ себѣ снизойти до роли безмолвнаго свидѣтеля, или взглянулъ на эту любовь сквозь пальцы и безучастнымъ окомъ. Да, что подумали-бы вы обо мнѣ тогда? Нѣтъ, я круто приступилъ къ дѣлу и сказалъ своей глупенькой дѣвочкѣ: -- "Принцъ Гамлетъ лицо черезъ-чуръ высоко поставленное; ты ему не ровня; любви между вами быть не должно. Затѣмъ я отдалъ ей строгое приказаніе сидѣть, запершись у себя, держаться отъ принца какъ можно далѣе и не принимать ни посланій, ни подарковъ. Она вкусила сокъ моихъ совѣтовъ, а онъ, -- доскажу остальное вкратцѣ, -- сначала загрустилъ, потомъ у него пропалъ позывъ на пищу, потомъ явились безсонннцы, слабость, бредъ, вслѣдствіе осложненій перешедшіе въ то умопомѣшательство, которое мы замѣчаемъ у него теперь и которое всѣхъ насъ повергаетъ въ глубокую печаль.

Король. Такъ-ли это? Какъ находитъ Королева?

Королева. Очень вѣроятно.

Полоній. Извѣстенъ-ли вамъ хоть одинъ случай, когда-бы я сказалъ: -- "Это такъ!" а вышло не такъ?

Король. Насколько помнится, ни одного.

Полоній (Указывая на голову и на плечи). Отдѣлите вотъ это отъ этого, если я ошибаюсь. Если мною руководятъ обстоятельства, я доберусь до истины, будь она спрятана хоть подъ землею.

Король. Какъ-бы намъ убѣдиться, что это именно такъ?

Полоній. Вамъ, вѣроятно, извѣстно, что иногда онъ часа по четыре сряду прогуливается вотъ по той галереѣ.

Королева. Да, это правда.

Полоній. Когда онъ будетъ тамъ, я напущу на него дочь, а вы и я спрячемся за занавѣской. Вы своими глазами увидите все, и если окажется, что онъ не влюбленъ и сошелъ съ ума не отъ любви, пусть я лишусь права засѣдать въ государственномъ совѣтѣ и превращусь либо въ хлѣбопашца, либо въ ломового извозчика.

Король. Испытаемъ это средство (Показывается Гамлетъ)

Королева. Посмотрите, какъ онъ, бѣдный, глубоко печаленъ. Онъ смотритъ въ книгу и читаетъ.

Полоній. Умоляю васъ, удалитесь оба, а я сейчасъ-же вступлю съ нимъ въ разговоръ. Дозвольте мнѣ дѣйствовать по своему (Король и Королева уходятъ; Полоній обращается къ Гамлету.) Какъ поживаете, добрѣйшій принцъ Гамлетъ.

Гамлетъ. Ничего, Слава Богу.

Полоній. Вы узнаете меня, принцъ?

Гамлетъ. Разумѣется, узнаю. Ты рыболовъ.

Полоній. Нѣтъ, принцъ.

Гамлетъ. Желалъ-бы я, чтобы и ты былъ такимъ-же честнымъ, какъ эти люди.

Полоній. Честнымъ, принцъ?

Гамлетъ. Да, по нашимъ временамъ едва-едва отыщется одинъ такой человѣкъ среди цѣлыхъ десяти тысячъ.

Полоній. Совершенно справедливо, принцъ.

Гамлетъ (Читаетъ). "Хотя солнце и богъ, оно, лаская падаль, зарождаетъ червей въ дохлой собакѣ" (Полонію). Есть у тебя дочь?

Полоній. Есть, принцъ.

Гамлетъ. Запрети ей прогуливаться на солнцѣ. Зачатіе есть благодать небесъ, но такъ-какъ твоя дочь, другъ мой, тоже можетъ зачать, берега ее.

Полоній. Что вы хотите этимъ сказать? (Про себя.) Все про дочь!.. Однако, онъ узналъ меня не сразу; сказалъ, что я рыболовъ. Его помѣшательство зашло далеко, очень далеко! А, впрочемъ, въ молодости и я много страдалъ изъ-за любви и самъ чуть не дошелъ до такого-же состоянія. Заговорю съ нимъ опять. Что вы читаете, принцъ?

Гамлетъ. Слова, слова, слова!

Полоній. А въ чемъ-же дѣло, принцъ?

Гамлетъ. Между кѣмъ?

Полоній. Я спрашиваю, принцъ, о чемъ идетъ рѣчь въ той книгѣ, которую вы читаете?

Гамлетъ. О клеветѣ, почтеннѣйшій. Этотъ мерзавецъ сатирикъ увѣряетъ, будто бороды у стариковъ сѣдыя, будто лицо у нихъ въ морщинахъ, будто изъ ихъ отуманенныхъ глазъ сочится амбра, такая же густая, какъ клей изъ сливнаго дерева, будто у нихъ въ головѣ полное отсутствіе ума и въ тоже время очень слабыя колѣни. Я вполнѣ, непоколебимо убѣжденъ, что все это такъ, но нахожу, что печатать такихъ вещей не слѣдуетъ, потому что если-бы вы сами, почтеннѣйшій, были такъ-же стары, какъ я, и могли бы, двигаться не впередъ, а только, словно ракъ, пятиться назадъ...

Полоній (Про себя). Хоть онъ и сумашедшій, но въ его словахъ все-таки есть система (Гамлету). Здѣсь сквозитъ, принцъ; вы-бы перешли на другое мѣсто.

Гамлетъ. Куда? Въ могилу?

Полоній. Да, тамъ дѣйствительно сквознаго вѣтра не будетъ (Про себя). Однако, у него иногда вырываются отвѣты, чреватые умомъ! Впрочемъ, сумашедшіе нерѣдко находятъ такіе счастливые отвѣты, до того разумные и полные здраваго смысла, что и не сумашедшій не скажетъ такъ кстати. Уйду отъ него и обдумаю, какъ-бы подготовить встрѣчу между нимъ и дочерью (Гамлету). Высокоуважаемый принцъ, позвольте откланяться вамъ съ глубочайшемъ почтеніемъ.

Гамлетъ. Ни съ чѣмъ, почтеннѣйшій, не разстался бы я такъ охотно, кромѣ жизни, кромѣ жизни!

Полоній. Прощайте, принцъ.

Гамлетъ. Ахъ, какъ надоѣдливы эти старые дураки!

Входятъ Розенкранцъ и Гильденштернъ.

Полоній. Вы, господа, ищете принца Гамлета; онъ здѣсь.

Розенкранцъ (Полонію). Да пошлетъ вамъ Господь всякихъ благъ! (Полоній уходитъ).

Гильденштернъ. Высокочтимый принцъ!

Розенкранцъ. Дрожайшій принцъ!

Гамлетъ. Милѣйшіе мои друзья! Какъ поживаешь ты, Гильденштернъ, и ты, Розенкранцъ? Да, какъ поживаете?

Розенкранцъ. Такъ, какъ могутъ поживать люди средняго уровня.

Гильденштернъ. Мы, по крайней мѣрѣ, счастливы въ томъ отношеніи, что счастливы не чрезмѣрно. Мы не сіяемъ, какъ драгоцѣнные камни на головной повязкѣ Фортуны.

Гамлетъ. Но и не находитесь подъ подошвами ея сандалій?

Розенкранцъ. Ни тутъ, ни тамъ.

Гамлетъ. Слѣдовательно, находитесь около ея пояса, то есть по близости того мѣста, откуда сыплются самые щедрые ея дары.

Гильденштернъ. Да, мы съ нею въ ладахъ.

Гамлетъ. И пользуетесь ея тайными прелестями? Это совершенно понятно: -- вѣдь она потаскушка... Что новаго?

Розенкранцъ. Ничего особеннаго, принцъ, кромѣ развѣ того, что міръ становится добродѣтельнымъ.

Гамлетъ. Близокъ, стало-быть, день страшнаго суда; но извѣстіе это не достовѣрно. Теперь позвольте мнѣ обратиться къ вамъ съ болѣе личнымъ вопросомъ: -- чѣмъ, друзья мои, прогнѣвили вы Фортуну, что она отправила васъ въ тюрьму?

Гильденштернъ. Какъ, въ тюрьму, принцъ?

Гамлетъ. Что-же такое Данія, какъ не тюрьма?

Розенкранцъ. Если такъ, то и весь міръ тюрьма.

Гамлетъ. Да, необъятная тюрьма, въ которой множество подраздѣленій, казематовъ и застѣнковъ. Данія -- изъ самыхъ худшихъ ея казематовъ.

Розенкранцъ. Мы этого не находимъ, принцъ.

Гамлетъ. Значитъ, вамъ тюрьмой она и не кажется. Дурное и хорошее -- понятія относительныя; все зависитъ отъ того представленія, какое составляешь себѣ о нихъ. Для меня Данія тюрьма.

Розенкранцъ. Вѣроятно, честолюбіе заставляетъ васъ смотрѣть на нее съ этой точки зрѣнія. Въ ней тѣсно вашимъ высокимъ стремленіямъ.

Гамлетъ. О, Боже мой, даже въ скорлупѣ орѣха я считалъ-бы себя властелиномъ безпредѣльнаго пространства, если-бы не мучительные сны.

Гильденштернъ. Эти-то сны и есть честолюбіе, потому что самая сущность честолюбія только тѣнь сна.

Гамлетъ. Но и сонъ тоже тѣнь.

Розенкранцъ. Совершенно вѣрно. Я считаю честолюбіе чѣмъ-то такимъ воздушнымъ, легковѣснымъ, что оно на мой взглядъ только тѣнь тѣни.

Гамлетъ. Если такъ, наши нищіе -- плотныя тѣни, a наши короли и превозносимые герои -- только тѣни нищихъ. Не отправиться-ли намъ ко двору? -- такъ какъ разсуждать я, право, не расположенъ.

Розенкранцъ и Гильденштернъ. Мы къ вашимъ услугамъ.

Гамлетъ. Нѣтъ, нѣтъ, зачѣмъ-же? Я не думаю причислять васъ къ остальнымъ моимъ слугамъ. Говорю вамъ, какъ честный человѣкъ, у меня и такъ ихъ черезъ-чуръ много. Скажите мнѣ по дружбѣ, зачѣмъ прибыли вы въ Эльсиноръ?

Розенкранцъ. Чтобы повидаться съ вашимъ высочествомъ и ни за чѣмъ другимъ.

Гамлетъ. Я совсѣмъ нищій; я не имѣю даже средствъ отблагодарить васъ, какъ слѣдуетъ, но я все-таки благодарю васъ, хотя моя благодарность, дорогіе друзья мои, не стоитъ самой мелкой монеты. Вызвали васъ сюда или вы такъ неожиданно прибыли по собственному побужденію? Довѣрьтесь-же мнѣ вполнѣ. Говорите-же, говорите.

Гильденштернъ. Не знаемъ, право, что вамъ сказать.

Гамлетъ. Все равно, что хотите, лишь-бы получился отвѣтъ на мой вопросъ. Васъ вызвали.Я вижу это по вашимъ глазамъ; въ нихъ свѣтить нѣчто вродѣ признанія, и вашей скромности не удалось этого затушевать. Я знаю, наши добрые король и королева посылали за вами.

Розенкранцъ. Зачѣмъ-же было-бы имъ посылать?

Гамлетъ. Вотъ это-то вы и должны мнѣ объяснить. Умоляю васъ правами нашего товарищества, соотвѣтствіемъ въ нашихъ лѣтахъ, обязательствами нашей неизмѣнной дружбы, словомъ -- всѣмъ, что величайшій витія могъ-бы придумать самаго убѣдительнаго, скажите-же мнѣ прямо и откровенно, васъ вызвали сюда?

Розенкранцъ (Гильденштерну). Какъ думаешь, что ему отвѣчать?

Гамлетъ (Про себя). Шепчитесь, шепчитесь! я вижу васъ насквозь (Громко). Если вы сколько-нибудь меня любите, скажите мнѣ правду.

Гильденштернъ. Да, принцъ, за нами присылали.

Гамлетъ. А я скажу вамъ зачѣмъ. Такимъ образомъ мои предчувствія предупредятъ ваши признанія, и ваша вѣрность королю и королевѣ не потеряетъ ни одного перушка. За послѣднее время я, самъ не знаю почему, утратилъ всю прежнюю веселость, бросилъ всѣ обычныя свои занятія и упражненія. Въ самомъ дѣлѣ, я нахожусь въ настолько мрачномъ настроеніи духа, что даже такое прекрасное зданіе, какъ земля, представляется мнѣ безплоднымъ утесомъ, и въ такомъ великолѣпномъ балдахинѣ, какъ ясное небо, какъ эта позолоченная солнцемъ кровля, я вижу только скопленіе гнилыхъ и распространяющихъ заразу испареній. Какое чудесное созданіе человѣкъ! Какъ богато одаренъ онъ разумомъ, разнообразными способностями. Какъ прекрасенъ онъ въ своемъ сложеніи, какъ разнообразенъ въ своихъ движеніяхъ. По своимъ поступкамъ онъ ангелъ, по понятливости -- богъ! Онъ краса вселенной, вѣнецъ творенія, а для меня между тѣмъ онъ только груда праха. Человѣкъ совсѣмъ мнѣ опротивѣлъ, а женщины въ особенности, хотя по твоей усмѣшкѣ я вижу, что ты этому не вѣришь.

Розенкранцъ. У меня и въ мысляхъ, принцъ, не было ничего подобнаго.

Гамлетъ. Зачѣмъ-же ты улыбнулся, когда я сказалъ, что человѣкъ пересталъ мнѣ нравиться?

Розенкранцъ. Когда вы сказали, что люди вамъ опротивѣли, мнѣ пришло въ голову, что актеровъ, которыхъ мы обогнали на дорогѣ и которые направляются сюда, ожидаетъ довольно сухой пріемъ.

Гамлетъ. Играющаго королей я приму съ почетомъ и заплачу должную дань его величеству; мечу и щиту отважнаго рыцаря найдется дѣло, а вздохи любовника не останутся безъ вознагражденія; ворчунъ съ миромъ окончитъ свою роль въ представленіи; комикъ заставитъ хохотать до слезъ даже тѣхъ, у кого вѣчно першитъ въ груди отъ сухаго кашля, a играющій женскія роли станетъ свободно изливать свои чувства, хотя-бы отъ этого и пострадали бѣлые стихи. Что это за актеры?

Розенкранцъ. Тѣ самые, которые, играя трагедію, постоянно такъ нравились вашему высочеству въ городѣ.

Гамлетъ. Зачѣмъ-же они изъ городскихъ превратились въ странствующихъ актеровъ? Оставаться на одномъ мѣстѣ было-бы для нихъ и почетнѣе, и выгоднѣе.

Розенкранцъ. Мнѣ кажется, что новѣйшія постановленія вынудили ихъ прекратить представленія въ городѣ.

Гамлетъ. Въ такой-же ли они славѣ и такіе-же ли дѣлаютъ сборы, какъ прежде?

Розенкранцъ. Далеко не такъ.

Гамлетъ. Почему-же? Стали, быть можетъ, портиться?

Розенкранцъ. Нѣтъ, они свое дѣло исполняютъ съ прежнимъ усердіемъ; но, ваше высочество, я долженъ вамъ пояснить, что въ городѣ появился цѣлый выводокъ новыхъ кобчиковъ, едва вылупившихся изъ яйца, громко кричащихъ противъ малѣйшаго совмѣстничества и тѣмъ вызывающихъ громы рукоплесканій. Они теперь въ милости у публики, о нихъ такъ много пишутъ, громко ругая такъ называемыя ими обыкновенныя сцены, что многіе даже носящіе на боку шпагу, боясь гусиныхъ перьевъ, не смѣютъ носа показать въ другіе театры.

Гамлетъ. Какъ! дѣти играютъ теперь на театрѣ? Кто-же ихъ поддерживаетъ, кто платитъ имъ жалованіе? Будутъ-ли они продолжать свое ремесло, когда ихъ дѣтскіе голоса перейдутъ въ мужскіе? Вѣроятно, если у нихъ не окажется другихъ средствъ, такъ оно и будетъ. Они сами обратятся въ обыкновенныхъ актеровъ и что скажутъ они о писакахъ, съ такимъ презрѣніемъ относящихся къ ихъ будущему ремеслу?

Розенкранцъ. Было немало враждебныхъ выходокъ съ обѣихъ сторонъ, и общество не считаетъ грѣхомъ натравливать однихъ на другихъ. Было время, когда пьеса только тогда и дѣлала сборы, когда писатели и актеры позволяли себѣ какіе-нибудь намеки.

Гильденштернъ. Да, принцъ, не мало головъ было уже проломлено.

Гамлетъ. И дѣти одерживаютъ верхъ?

Розенкранцъ. Точно такъ, ваше высочество: -- и надъ Геркулесомъ, и надъ его ношею.

Гамлетъ. Въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Теперь мой дядя состоитъ королемъ Даніи, и люди, при жизни моего отца, относившіеся къ нему съ полнымъ презрѣніемъ, платятъ теперь по двадцати, по сорока, по пятидесяти и даже по сту червонцевъ за небольшое изображеніе его на кости. Въ этомъ есть нѣчто болѣе, чѣмъ естественное, и наукѣ слѣдовало-бы это изслѣдовать (За сценой трубятъ въ рога).

Гильденштернъ. Это прибыли актеры.

Гамлетъ. Очень радъ видѣть обоихъ васъ въ Эльсинорѣ. Подойдите. Ваши руки. Правила гостепріимства предписываютъ намъ вѣжливость и любезность. Позвольте мнѣ воздать вамъ свой долгъ по всѣмъ правиламъ вѣжливости, чтобы вы не нашли, будто ласковый пріемъ, приготовляемый мною актерамъ, радушнѣе того, который встрѣтили у меня вы. Душевно вамъ радъ, но мой дядя-отецъ и тетка-мать все-таки сильно ошибаются.

Гильденштернъ. Въ чемъ же, дражайшій принцъ?

Гамлетъ. Сумасшедшимъ я бываю только при сѣверо-сѣверо-западномъ вѣтрѣ, а когда онъ дуетъ съ юга, я умѣю отличить сокола отъ вороны.

Входитъ Полоній.

Полоній. Привѣтъ вамъ, господа.

Гамлетъ. Послушай, Гильденштернъ, и ты, Розенкранцъ, тоже. Не каждое ухо по слушателю. Вотъ этотъ старый младенецъ, стоящій передъ вами, до сихъ поръ не вышелъ еще изъ пеленокъ.

Розенкранцъ. Можетъ быть, онъ закутался въ нихъ снова. Говорятъ, будто старикъ вторично становится ребенкомъ.

Гамлетъ. Заранѣе знаю, что онъ заговорить объ актерахъ. Вотъ увидите... Вы правы; это было въ понедѣльникъ утромъ; именно такъ.

Полоній. Принцъ, я къ вамъ съ новостью.

Гамлетъ. А мнѣ, почтеннѣйшій, тоже надо сообщить вамъ новость изъ тѣхъ временъ, когда Росцій былъ актеромъ въ Римѣ.

Полоній. Сейчасъ, ваше высочество, сюда прибыли актеры.

Гамлетъ. Не можетъ быть.

Полоній. Честное слово.

Гамлетъ. При томъ каждый актеръ на своемъ ослѣ.

Полоній. Во всемъ мірѣ не найдется лучшихъ актеровъ, какъ для трагедіи, такъ и для комедіи, для историческихъ пьесъ, пасторалей, пастушеской комедіи, историческихъ пасторалей пасторалей героическо-историческихъ, пасторалей трагикомическо-историческихъ и пьесъ, не подходящихъ ни подъ одинъ разрядъ и ничѣмъ не ограниченныхъ. Для нихъ Сенека не покажется слишкомъ тяжелымъ, а Плавтъ слишкомъ легкимъ. Имъ нѣтъ подобныхъ для того, чтобы согласовать строгія правила искусства съ его свободою.

Гамлетъ. О Іефѳай, судья израильскій, какое ты имѣлъ сокровище.

Полоній. Какое же это сокровище принцъ?

Гамлетъ. А вотъ: -- "Прелестную единственную дочь, любимую любовью безконечной".

Полоній (Про себя). Опять про дочь.

Гамлетъ. Развѣ я не правъ, старый Іефѳай.

Полоній. Принцъ, вы, вѣроятно, потому называете меня Іефѳаемъ, что у меня тоже есть безконечно любимая дочь?

Гамлетъ. Одно изъ другого нисколько не слѣдуетъ.

Полоній. Что-же слѣдуетъ, принцъ?

Гамлетъ. Вотъ: -- "Но случайно, Богъ вѣсть почему", a далѣе, ты знаешь -- "Вышло то, чего ждать было надо". Изъ первой строфы этой полудуховной пѣсни ты узнаешь, въ чемъ дѣло, а я продолжать не могу (Указывая на четверыхъ или пятерыхъ входящихъ актеровъ) и вотъ тому причина. (Актерамъ). Добро пожаловать, господа, всѣ, всѣ добро пожаловать (Одному изъ актеровъ). Очень радъ, что вижу тебя въ добромъ здравіи... Здравствуйте, друзья мои, здравствуйте! (Другому). А у тебя, пріятель, лицо успѣло обрости бородою; не затѣмъ-ли ты явился въ Данію, чтобы дразнить меня ею? (Третьему). А ты, юная героиня, клянусь Богородицею, съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ тебя, успѣла приблизиться къ небу на цѣлый венеціанскій коблукъ. Дай Богъ, чтобы твой голосъ не надтреснулъ до ободка, какъ червонецъ, утратившій свою цѣну и изъятый изъ обращенія. Да, друзья мои, я очень, очень вамъ радъ. Но скорѣе къ дѣлу! Какъ французскіе сокольники, мы будемъ гоняться за всякой птицой, какая бы ни попалась на глаза. Что терять время? Скорѣе ка-кой-нибудь монологъ! Покажите намъ обращики вашихъ талантовъ. Хоть ты прочти какой-нибудь страстный монологъ.

1-й актеръ. Что прикажете прочесть, принцъ?

Гамлетъ. Ты какъ-то при мнѣ читалъ одинъ отрывокъ. который никогда не произносился со сцены, а если и произносился, то всего одинъ разъ. Пьеса не понравилась; она для толпы оказалась чѣмъ-то вродѣ икры, однако, не только я, но и многіе, знающіе толкъ въ этомъ дѣлѣ болѣе, чѣмъ я, нашли ее превосходной. Сцены въ ней расположены и ведены прекрасно, а написана она хоть и скромно, но очень даровито. Я помню, кто-то въ то время сказалъ, что для приправы такого содержанія въ стихахъ нѣтъ достаточнаго количества соли, а въ слогѣ ничего такого, за что автора можно было-бы обвинить въ высокопарности. Однако, всѣ были согласны, что пьеса написана въ честномъ вкусѣ, что она даетъ здоровую и пріятную пищу уму, но что она скорѣе мила, чѣмъ великолѣпна. Больше всего мнѣ понравилось одно мѣсто, именно разсказъ Энея Дидонѣ и въ особенности тотъ отрывокъ, гдѣ говорится объ убійствѣ Пріама. Если отрывокъ еще сохранился въ твоей памяти, начни съ этого стиха... Ахъ, какъ онъ читается?... Да! -- "Взбѣшенный Пирръ, какъ злобный день Гирканскій".... Нѣтъ; не такъ!... Только помню, что начинается съ Пирра... (Читаетъ на память). "Вдругъ безпощадный Пирръ, въ доспѣхахъ вороненыхъ -- и черныхъ, словно ночь иль замыслы его, -- изъ темныхъ нѣдръ коня предательскаго вывелъ,-- но скоро черный цвѣтъ смѣнилъ онъ на другой, -- что былъ еще въ стократъ ужаснѣй. Съ головы -- и вплоть до самыхъ пятъ весь залитъ былъ онъ кровью -- отцовъ и матерей, сыновъ и дочерей. -- Кровь высохла на немъ отъ пламени пожара. -- Зажженный греками онъ ярко освѣщалъ -- убійства звѣрскія и гнусныя дѣянья. -- И пламенемъ огня, и гнѣвомъ распаленный, -- онъ, грозными, свирѣпыми очами, -- въ которыхъ ненависть жестокая сверкала, -- вездѣ отыскивалъ несчастнаго Пріама"... (Актеру). Теперь продолжай ты.

Полоній. Клянусь Богомъ, принцъ, произнесено превосходно! Какъ толково, какое чувство мѣры!

1-й актеръ. "Вотъ онъ нашелъ его, пока тотъ наносилъ удары грекамъ; но удары были слабы, -- и прадѣдовскій мечъ не слушался руки. -- Пирръ бросился къ нему противникомъ неравнымъ; -- мечъ яростно взвился надъ головою старца, -- и дряхлый государь палъ отъ его размаха. -- Какъ-бы предчувствуя Пріама пораженье, -- трескъ оглушительный вдругъ раздался, и рухнулъ -- въ одно мгновеніе весь гордый Иліонъ. -- Самъ кровожадный Пирръ, увидѣвъ старика -- и сребро-бѣлыя сѣдины государя -- задумался на мигъ; мечъ въ воздухѣ застылъ, -- застылъ и лютый Пирръ. Онъ сходенъ былъ съ картиной, -- изображающей злодѣя въ мигъ тяжелой, -- мучительной борьбы межъ волею и дѣломъ. -- Такъ передъ бурею бываетъ иногда: -- на небѣ тишина; и тучи неподвижны, -- и вѣтры буйные молчатъ; какъ будто мертвый -- молчитъ въ покоѣ міръ. Но часъ насталъ: внезапно -- громъ оглушительный всю землю потрясаетъ! -- Такъ было и тогда: Пирръ вышелъ изъ раздумья. -- Месть кровожадная въ немъ снова пробудилась: -- онъ бѣшено свершилъ задуманное дѣло. -- Едва-ль, едва-ль когда циклоповъ грозный молотъ, -- несокрушимые доспѣхи богу Марсу -- сковавшій, наносилъ такихъ ударовъ рядъ, -- какіе Пирръ теперь сталъ наносить Пріаму. -- Стыдъ и позоръ тебѣ, бездушная Фортуна! -- О боги, пусть вашъ сонмъ лишитъ ее навѣки -- ея безчувственной, несправедливой власти! -- Сломите ободь! да, переломайте спицы -- У колеса ея и съ высоты Олимпа -- низвергните ее скорѣй въ кромѣшный тартаръ!".

Полоній. Слишкомъ ужь длинно.

Гамлетъ. Ты хочешь, чтобъ разсказъ подстригли и укоротили, какъ твою бороду? (Актеру). Сдѣлай одолженіе, продолжай. Ему по-сердцу только однѣ непристойныя пѣсни да площадныя шутки; все другое нагоняетъ на него зѣвоту. Продолжай о Гекубѣ.

1-й актеръ. "О, еслибъ въ этотъ мигъ увидѣлъ кто царицу, -- полураздѣтую..."

Гамлетъ (перебивая). Полураздѣтую?

Полоній. Что-жь, это очень недурно. Увидать полураздѣтую царицу всякому любопытно.

1-й актеръ. "Полураздѣтую, босую, съ головою -- незадолго предъ тѣмъ увѣнчанной короной, -- теперь обвитою какой-то тряпицей, -- съ одною простыней, обернутой вкругъ чреслъ! -- Она растерянно по улицамъ металась, -- стремясь залить пожаръ потокомъ слезъ горючихъ; -- межь тѣмъ языкѣ ея Фортуны вѣроломство -- нещадно обливалъ словами укоризны -- и яда полными, при видѣ, какъ удары -- Пирръ наносилъ ея сраженному супругу, -- ругаясь надъ своей безпомощною жертвой. -- При этомъ зрѣлищѣ и сами небеса -- слезами-бъ залились и горько-бъ зарыдали!"

Полоній. Посмотрите, онъ даже поблѣднѣлъ и на глазахъ слезы. Довольно, довольно! Прошу тебя перестать.

Гамлетъ. Хорошо; ты послѣ доскажешь мнѣ остальное. Почтеннѣйшій Полоній, распорядись, чтобы этимъ господамъ и помѣщеніе отвели приличное, и обращались съ ними какъ можно лучше. Слышишь -- какъ можно лучше, потому что они выдержки изъ сокращенной лѣтописи нашего времени. Повѣрь, злая эпитафія послѣ смерти не такъ страшна, какъ ихъ дурной отзывъ о тебѣ при жизни.

Полоній. Принцъ, я приму ихъ согласно ихъ достоинству.

Гамлетъ. Нѣтъ, почтеннѣйшій, лучше, много лучше! Если-бы съ каждымъ обращаться по его достоинствамъ, кто-же избѣжалъ бы порки? обращайся съ ними, сообразуясь съ твоимъ саномъ и съ собственнымъ твоимъ достоинствомъ. И щедрость твоя и доброта сдѣлаютъ тебѣ тѣмъ болѣе чести, чѣмъ менѣе онѣ заслужены. Проводи-же ихъ.

Полоній. Идемте, господа.

Гамлетъ. Ступайте, друзья мои; представленіе будетъ завтра (Полоній и всѣ актеры уходятъ, кромѣ перваго. Къ нему обращается Гамлетъ). Можете вы исполнить убійство Гонзаго?

1-й актеръ. Можемъ, ваше высочество.

Гамлетъ. Хорошо; вы его сыграете завтра вечеромъ. Кстати, можете вы, въ случаѣ надобности, выучить строкъ двѣнадцать или шестнадцать мною написанныхъ стиховъ и вставить ихъ въ пьесу? Можете?

1-й актеръ. Разумѣется, можемъ, ваше высочество.

Гамлетъ. Прекрасно, ступай за этимъ старикомъ. Только, если возможно, не насмѣхайтесь надъ нимъ (Актеръ уходитъ. Гамлетъ обращается къ Розенкранцу и къ Гильденштерну). A съ вами, друзья мои, я разстанусь до вечера; очень радъ, что вы заглянули въ Эльсиноръ.

Розенкранцъ. Дражайшій принцъ...

Гамлетъ. Ступайте съ Богомъ (Гильденштернъ и Розенкранцъ уходятъ). Вотъ я теперь одинъ. О, какой я негодяй, какой подлый рабъ! Развѣ не чудовищно, что этого комедіанта одинъ вымыселъ, одна воображаемая страсть можетъ вдохновлять настолько, что онъ получитъ способность подчинять этому вымыслу собственную душу, подчинять настолько, чтобы подъ его вліяніемъ вся краска сбѣгала съ лица, на глазахъ появлялись слезы, въ чертахъ лица появился ужасъ, чтобы голосъ становился вдругъ разбитымъ, и чтобы все въ человѣкѣ соотвѣтствовало задуманному образу. А изъ-за чего? -- изъ-за вздора, изъ-за Гекубы. Что ему Гекуба и что Гекубѣ онъ? а между тѣмъ онъ о ней плачетъ. Какъ-же выразилось бы его горе, если-бы онъ имѣлъ такія же основанія для скорби, какія имѣю я? Онъ залилъ бы всю сцену слезами и оглушалъ-бы зрителей громовыми рѣчами, виноватыхъ онъ довелъ-бы до помѣшательства, вызвалъ бы въ невинныхъ трепетъ, смутилъ невѣждъ и привелъ-бы въ ужасъ и зрѣніе, и слухъ изумленныхъ зрителей. А я, что я такое? -- жалкій, вылѣпленный изъ грязи бездѣльникъ, безцвѣтный негодяй, праздный мечтатель, неспособный помочь себѣ въ собственномъ своемъ дѣлѣ, неимѣющій ничего сказать, ничего сдѣлать въ пользу короля, съ такимъ проклятымъ коварствомъ лишеннаго и владѣній, и драгоцѣнной жизни. Ужь не трусъ-ли я? О, пусть каждый, кто захочетъ, зоветъ меня подлецомъ, прошибетъ мнѣ башку, вырветъ у меня клокъ бороды и швырнетъ мнѣ его въ рожу, теребитъ меня за носъ и оскорбитъ, заткнувъ мнѣ глотку по самыя легкія словомъ "лжецъ"! -- Я покорно стерплю всѣ оскорбленія, какъ будто это не мое дѣло!.. Печень у меня, должно-быть, голубиная и во мнѣ совсѣмъ нѣтъ желчи, когда мнѣ даже кровная обида не горька. Если-бы не это, я давно всѣхъ летающихъ по поднебесью коршуновъ до отвала накормилъ-бы требухою этого шута! Кровожадный, гнусный злодѣй! не знающій укоровъ совѣсти, вѣроломный, омерзительный, безсердечный злодѣй!.. О, мщеніе!.. Какой-же я оселъ! и какая удивительная храбрость! Я сынъ дорогого, предательски убитаго отца, подстрекаемый на возмездіе небомъ и землею, словно непотребная женщина, только облегчаю сердце словами и изливаюсь въ ругательствахъ, какъ уличная дѣвка или какъ судомойка! Какой стыдъ!.. Мозгъ мой, за дѣло! Я слыхалъ, что люди съ нечистою совѣстью, присутствуя на театральныхъ представленіяхъ, бывали такъ глубоко потрясены самымъ ходомъ дѣйствія, что тутъ-же во всеуслышаніе каялись въ своихъ злодѣяніяхъ... Убійство, хотя оно и лишено языка, всегда находить средство сказаться при помощи какого-нибудь другаго изумительнаго органа. Я прикажу актерамъ съиграть при дядѣ пьесу, имѣющую сходство съ убійствомъ моего отца. Самъ я стану все время слѣдить за выраженіемъ его лица, пытливо загляну въ самую его душу, и если онъ смутится хоть немного, я знаю, что мнѣ останется дѣлать. Однако, весьма можетъ быть, что явившійся мнѣ призракъ -- дьяволъ, потому что дьяволъ одаренъ властью принимать самые плѣнительные образы. Да, можетъ-быть, онъ, злоупотребляя слабостью моей воли, убитымъ настроеніемъ моего духа и благодаря той власти, какую онъ имѣетъ надъ людьми, подобными мнѣ, нарочно обманываетъ меня, чтобы загубить мою душу? Мнѣ необходимы улики, болѣе вѣскія, чѣмъ эта. Завтрашняя пьеса послужитъ мнѣ силкомъ, въ который я заманю совѣсть короля.

(Уходитъ).