нообразных. Архангельск — особенный город. Это чувствуется абсолютно во всем. В том числе и в разных неприятных (а подчас курьезных) происшествиях, которые здесь приключались.
видно. У всякого слова свой вид, свой цвет, свой свет. Мы по льдинкам видим, что сказано, как сказано. Ежели новость какая, али заделье — это, значит, деловой разговор — домой несем, дома в тепле слушаем, а то на улице в руках отогреем. В морозные дни мы при встрече шапок не снимали, а перекидывались мороженым словом приветным. В морозные дни над Уймой мороженые слова веселыми стайками перелетали от дома к дома да через улицу. Это наши хозяйки новостями перебрасывались. Бабам без новостей дня не прожить… А девкам первое дело песни. На улицу выскочат, от мороза подол на голову накинут, затянут песню старинную, длинную, с переливами, с выносом. Песня мерзнет колечушками тонюсенькими-тонюсенькими, колечушко в колечушко, отсвечивает цветом каменья драгоценного, отсвечивает светом радуги. Девки из мороженых песен кружева сплетут да всякие узорности. Дом по переду весь улепят да увесят. На конек затейное слово с прискоком скажут. По краям частушек навесят. Где свободное место окажется, приладят слово ласковое: «Милый, приходи, любимый, заглядывай!».
«В старые годы морозы жили градусов на двести, на триста. На моей памяти доходило до пятисот. Старухи сказывают — до симисот бывало, да мы не очень верим, что не при нас было, того, может, и вовсе не было.
На морозе всяко слово как вылетит — и замерзнет! Его не слышно
Улицы здесь покрыты ломаными бревнами… В городе множество полусгоревших домов… В продолжение зимы в… церквах служение не совершается по причине весьма жестокого холода в них
Тогда я стал читать стихи. Я стал читать стихи из модной книжки В. Инбер — «Печальное вино». Потом я стал читать Блока и Маяковского. Вава слушала меня внимательно, не проронив ни слова. Когда в гостиную вошли люди, я был почти весел. Я спросил Ваву, понравилось ли то, что я ей читал. Она тихо сказала: — Я не люблю стихи. — Так зачем же вы целый час слушали их! — воскликнул я, глухо пробормотав: «Дура».
Это кусочек северного солнца. Здесь оно такое неяркое и недолгое. Его все здесь любят. Ибо оно редко. Ибо люди умеют любить только то, к чему не привыкли… Север… Север… Господи, почему я здесь? Почему я здесь?..»
Архангельск был в первую очередь портовым городом. Это чувствовалось абсолютно во всем. Нельзя даже предположить, чтобы в орловской или же рязанской прессе появилось вот такое объявление: «Русское восточно-азиатское пароходство. Пароход „Двинск“ отправляется из Архангельска прямым рейсом в Америку (Галифакс и Нью-Йорк), от пристани у вокзала северной железной дороги. Принимает пассажиров».
