любимой
я хотел бы чтоб мы оказались в концлагере —
ты не сможешь там плакать, просто нечем уже;
я писать не смогу — не дадут мне бумагу и
я смогу тебя видеть наконец в неглиже…
тебя будут пытать. меня будут пытаться.
но в один незаконченный опыт на нас
мы окажемся рядом — среди трупов, на плаце…
но любовью, не ужасом, будет выпучен глаз.
***
если уж дохнуть, то как-нибудь честно,
чтобы не плакал никто за тебя,
чтобы не рыли красивое место,
не воздвигали над местом креста;
чтоб о тебе как о пыли забыли —
надо бы вытереть, да невдомёк…
где-то в бескрайних снегах тихо стыли
синь от зрачков и от горла комок.
***
нет человека рядом со мной…
нет в потном поезде, даже с толпой,
нервно сгрызающей плоть мостовой —
нет человека рядом со мной.
в очередях, в чахлых речах,
в точно глядящих в глаза нам часах,
даже с любимой и вроде родной —
нет человека рядом со мной.
недопоедание
ни спать, ни умереть, ни жить —
одна бессонница падучая,
и если даже кто-то спит,
есть ощущенье, что он мученик,
или предатель — всё равно,
ты не в цене, но в подаянии:
ночь смотрит на меня в окно
глазами недопоедания.
***
с точки зрения биологии люди едят мертвечину,
впрочем, и смерть благополучно поедает нас.
когда девочку изнасилует мужчина,
у него не будет дергаться глаз;
и когда найдут ее тельце
где-нибудь там, за гаражом,
у жены его забьется еще одно второстепенное сердце —
как говорится, «переживем»…
***
мечу речи,
плачу в
