1967—1989
Гололёд
На улице сегодня гололёд,
А мне вот нравится: разнообразие!
Но только почему-то весь народ
Ругается: какое безобразие!
Кого они ругают? Не ругайтесь,
Ведь дворник в том совсем не виноват.
Вы лучше, как и я вот, покатайтесь…
Они не понимают и спешат.
Идут и ищут в море гололёда
Асфальтовые островки
И зря не знают — так намного проще —
Бежать, скользить и мчаться словно вихрь!
А их вот тыщи —
Кричат мне: разобьёшься!
Им жить охота,
Им жалко свою жизнь,
И падают, смешно взмахнув руками…
Я мимо них со смехом прокачусь.
Нет, я не радуюсь, не спорю с чудаками —
Мне жалко их,
Но я у них учусь.
Иду домой
Конец дороге. Верю и не верю.
Но вот уже водоворот людской
Влечёт меня в обшарпанные двери
К давно забытой жизни городской.
Иду домой. По сторонам глазею
И улиц вспоминаю имена.
Мой город спит. Пока в нём, как в музее,
Такая же ночная тишина.
А сквозь туман дома в микрорайонах
Плывут навстречу словно корабли.
Иду домой. Счастливый и влюблённый.
В свой старый город. А душа болит…
Чужие ценности
Когда спросят при встрече:
Ты зачем разменялся на мелочи?
Мы ж тебе предлагали
Свободу и деньги и власть.
И вина закатись,
В ресторанах смазливые девочки —
Выбирай и плати,
Утоляй свою жажду и страсть!
И носил бы сейчас
Джинсы, что ни на есть — заграничные,
И причёску под «хиппи»,
Ну и крест на цепи золотой…
Но на этот вопрос,
Что имею я в жизни обычной?
Им отвечу:
А что в вашей жизни пустой?
Кутежи до утра,
Но за ними приходит похмелье
И приходит расплата —
За счастье ведь надо платить.
Вы свободу глотаете,
Словно волшебное зелье,
Упиваетесь жизнью,
А можете вовсе пропить.
Вы не цените жизнь
Ни в копейку, ни в рубль завалявшийся.
Да и где вам ценить,
Ваша ценность — ярлык на штанах.
Только вы не надейтесь —
Обойдёмся без вас, отожравшихся.
А вот вы обойдётесь ли,
Когда в душах своих
Вы увидите собственный страх?
Родился день
Родился день в малиновой купели.
Ах, как рассветы летом хороши!
Смотрю в окно на чудо-акварели
И всё в них есть для глаз и для души.
А день-художник чем-то недоволен
И вот уже совсем иной сюжет:
На небе голубом над жёлтым полем
Пунктиром белым жизни чьей-то след.
А день опять — то тут, то там подмажет
И вот уже от туч свинцовых тень.
А всё-таки художник он не важный,
И всё-таки вчера был лучше день!
Вчера он рисовал куда красивей —
Большое солнце — красный помидор,
Ну а сегодня — просто летний ливень
И прочий никому не нужный вздор.
Людей с зонтами на грибы похожих,
Огромных луж небрежные мазки.
Какая невидаль: промокшие прохожие
И мужики в подъезде пьют с тоски.
…Досрочно закрываю галерею,
Зашториваю наглухо окно.
Быть может завтра новый день сумеет
Создать не хуже Рафаэля полотно?
Совет
Возвысь себя над суетой,
Будь выше мелочных упрёков,
А ошибёшься ненароком —
Не забывай — ты не святой.
Возвысь себя, но не над правдой,
Будь выше зла, но не добра,
Будь лучше, чем ты был вчера,
Не в мелочах, а в самом главном…
Цена вопроса
Себя мы ценим кто во что горазд —
Кто словом, кто рублём, а кто делами.
Встречал людей с деньгами я не раз
Богатых не словами, а столами.
Встречал других, кто сразу лез в карман,
Не за деньгами лез — за словесами —
А на поверку — просто дилетант.
Красиво говорить умеем сами!
Зато когда найти я захотел
В толпе людской того, кто делом ценен —
То сам, увы, остался не у дел…
Есть много деловых. Но только — мнений.
На реке
Комары уж так кусаются —
Зажигают волдыри!
По реке с тобой катаемся
Мы на лодке до зари.
Тихо режем воду вёслами
Вдоль по зеркалу реки.
Обсуждают люди взрослые:
Это что за чудаки?
Ну, а мы с тобой влюблённые,
Размечтались дружно вслух,
Распугали в тёмных омутах
Задремавших к ночи щук.
Нам с тобой никак не хочется
Расставаться до утра.
Только ночь опять закончится
Также быстро, как вчера.
Снова к берегу причалим мы,
Снова на землю сойдём —
То ли только повстречались мы,
То ли век уже вдвоём?
Не понять соседкам-сплетницам —
Пусть поточат языки!
Ах, вы, ночи, ночи летние —
Двое посреди реки…
Ссора
Осколки слов — куски свинца шального
Бьют рикошетом даже в тех, кто прав.
Утихнет бой. А утром вспыхнет снова,
Законы перемирия поправ.
Опять начнётся в доме перепалка —
Слова и клятвы — всё как и вчера.
Обойму слов мне отстрелять не жалко,
Но если только это не игра.
Игра в слова — не меньше и не больше.
Тогда приму я этот странный бой,
Но почему, чем говорим мы дольше,
Тем дальше мы расходимся с тобой?
Солдатский альбом
Свой солдатский альбом достаю я не часто
И листаю страницы, словно годы свои.
Имена вспоминаю, но, быть может, напрасно —
Время дело своё с нами молча творит.
Время нас не щадит. Память в нас не жалеет,
Но ему не подвластно, что хранит мой альбом.
Фотографии старые в нём слегка пожелтеют,
Но такими же будут во всём остальном.
В нём друзья и приятели, и просто знакомые,
Будут юными вечно. Молодыми всегда
И виски у ребят сединою не тронуты
И минуют их годы. И минует беда
Где-то там и моя юность тоже затеряна.
— Посмотри-ка, сынок, это кто здесь такой?
И он смотрит в альбом, отвечая уверенно:
Это, папка, не ты. Это кто-то другой.
Я его понимаю. Будет время — узнает.
Будет время и он той дорогой пройдёт
И такой же альбом заимеет, я знаю.
И его, может, сын так же в нём не найдёт.
Суть не в том. Для него молчаливы страницы,
А я в них полковую вновь услышу трубу,
Грохот гаубиц, может, и «Ура» на границе —
Эти звуки в себе, как любовь, берегу…
Имена
Здесь под пятою обелиска
Навеки спрятана война.
Из нескончаемого списка
Читаю павших имена.
Петров, Васильев, Николаев,
Смирнов, Степанов, Берестов…
И вижу как костры пылают
Из окровавленных бинтов.
Белов, Проценко, Виноградов,
Прокофьев, Силин, Саркисян…
И вижу кто-то встал с гранатой
И кто-то бросился под танк.
Семёнов, Гребнев, Четвертак
И восемнадцать Ивановых
И миллион на всех атак.
Я это всё увидел снова
В святом для каждого огне
У обелиска над обрывом.
Как будто сам на той войне
Лежал убитым среди взрывов…
Солдатские дни
Пусть дни проходя, пусть уходят годы,
Но знаю не забудешь никогда
И ты тот день, когда увидев Одер,
Мы поняли, зачем пришли сюда.
Здесь к прошлому пока нам нет возврата
И письма нашим мамам для надежд.
Привёл сюда нас главный долг — солдата
На главный наш сейчас с тобой рубеж.
И знаем мы, как матери всплакнули,
Увидев номер почты полевой,
На том письме, которое черкнули,
Когда затих наш первый в жизни «бой».
…Всё позади. Ночные переходы,
Нежданная всегда тревоги трель.
И, как сейчас, с тобой считаем годы,
Считали дни в листве календарей.
На самом деле было их немного,
Но именно о них грустим сейчас —
Давно не нам объявлена тревога
И в первый бой опять идут без нас…
Фотографии
В час вечерний сижу,
Своей жизни конспекты листаю.
В свою память смотрюсь —
Память самый надёжный альбом.
Я вот этого знал,
А его почему-то не знаю.
Или просто забыл
Или не был с ним вовсе знаком.
А вот эту любил,
А вот та — ревновала напрасно.
Ну, а этот портрет
Для кого я в себе берегу?
Симпатичная девочка —
Взгляд влюблённый и ласковый.
Как зовут тебя, милая?
Вспомнить я, ну никак не могу.
…Фотографии в памяти —
Надписи полуистёртые,
Детский ломаный почерк,
Знакомый до боли в глазах.
А теперь, повзрослев,
Стали мы неприступными, гордыми,
И не можем, как прежде,
Всей правды друг другу сказать.
И всё чаще кривим мы душою,
К обману готовые.
И к тому, чтоб забвением
Чувства навек зачеркнуть.
Покупаем альбомы
И фото вставляем в них новые.
Только зря мы пытаемся
Память свою обмануть.
В уголках нашей памяти
Лица хранятся безвестные…
Я вечерней порой
Достаю свой потёртый альбом
И в моей комнатушке
Неуютной, прокуренной, тесной,
Соберутся друзья
За единственным в доме столом.
Ушла, не сказав до свидания
Ушла, не сказав до свидания,
Лишь хлопнула дверь. Сгоряча…
И первое наше свидание
И локон волос у плеча
И губы от холода синие
И капли дождя на лице
И счастья неясные линии
И ссоры минувшей фальцет —
Остались за дверью. Как просто
Решаются ссоры подчас.
Не будет ненужных вопросов
И слёз из накрашенных глаз.
Не будем друг друга, ругаясь,
В своей правоте убеждать.
Нет, хлопнула дверью другая,
А эта останется ждать —
Стоять под дождём и под ветром.
Так раньше случалось не раз —
Сначала тобой был отвергнут,
И принят обратно в тот час…
Успокой мою душу
Не знаю как, но успокой
Мою израненную душу.
Поставь свечу за упокой
Иль просто-напросто послушай
Поток моих пустых речей
Наружу рвущихся из тела.
Поставь хоть тысячу свечей,
Но только сделай своё дело —
Убей в душе моей печаль,
Из тела вырви мою душу
Или скажи ей невзначай:
Хозяин твой мне и не нужен!
И всё поймёт моя душа
И успокоится, не споря.
И я уйду с ней не спеша
Залить вином в трактире горе…
Не уезжай
Не уезжай — беззвучно шепчут губы
Не уезжай — кричат мои глаза,
Но вдруг себя одёргиваю грубо:
Прости, не то я, кажется, сказал.
Не волен я тебя держать, не волен,
Как и не волен вслед тебе бежать.
И если я тобою тайно болен,
Зачем тебя той болью обижать?
Не думай обо мне. Живи спокойно.
Я тоже проживу уж как-нибудь.
Пусть только одному мне будет больно,
Но только ты вернуться не забудь!
Телефонный звонок
Прорвался голос твой сквозь шум эфира
И я кляну в душе родную связь.
Как будто разделяет нас полмира,
Но ты и сквозь полмира прорвалась.
Обрывки фраз твоих ловлю из бездны,
В ответ кричу, быть может, невпопад:
Не исчезай! Но ты опять исчезла —
Разъединил бездушный автомат.
А я кричал и звал тебя. Напрасно!
Пока не понял, как мы далеки.
Не только связь над нами нынче властна —
Вновь вместо слов тоскливые гудки…
Новогодние подражания великим
ХХХ
Однажды в студёную зимнюю пору
Я из лесу вышел. С дружиной ГАИ.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Не то «москвичок», а не то «жигули».
А за рулём в полушубке овчинном,
В шапке из норки сидит мужичок.
Ведёт он машину в спокойствии чинном,
Увидел меня и хотел наутёк…
— Здорово, парнище!
— Ступай себе мимо!
— Уж больно ты грозен, как я погляжу.
А ёлки откуда?
— Из леса, вестимо.
Сосед, слышишь, рубит, а я отвожу.
…В лесу раздавался топор браконьера.
— А что у соседа большая семья?
Всё рубит и рубит. Не знает и меры.
— Так ждут на базаре его кумовья!
— Так вот оно что! Одному, знать, опасно.
Ну, что же, голубчик, за всех получи!
…А он вдруг с испугу как рявкнет: согласен!
Ну, мёртвая, трогай! И скрылся в ночи.
ХХХ
В лесу в середине российской земли
Три гордые ели росли и росли.
Так многие годы прошли, пролетели
И тихо и мирно состарились б ели,
Но к елям однажды пришёл караван.
В тени их весёлый раскинулся стан,
Стаканы, звеня, наполнялись водою,
И гордо кивая колючей главою
Приветствуют ели нежданных гостей.
Но чёрные мысли лелеет злодей…
И только лишь сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал…
И пали без жизни питомцы столетий,
Но отчего ж веселятся все дети?
Ведь нынче всё дико и пусто кругом…
Так стал человек для природы врагом.
ХХХ
Я помню чудное мгновение
Передо мной стояла ты
Не так как прежде — наваждением,
А исполнением мечты.
В томленьях грусти безнадежной
Среди базарной суеты
Мечтал вдохнуть твой запах нежный
И убедиться — это ты!
Тебя я вырвал, как из плена,
Из рук коварных продавцов,
А ты — из полиэтилена,
А не из сказочных лесов.
Душе настало пробуждение,
И взяв двухрядную пилу,
Я без стыда и сожаления
Все ели в городе пилю.
И вот во мраке заточения
Проходят тихо дни мои —
Без праздников, без вдохновения,
Но с вечным запахом хвои…
ХХХ
Вот она суровая жестокость —
Тёмной ночью в лес пришёл злодей.
Топором он чудо-ели косит,
Как под горло режет лебедей.
Всё ему здесь близко и знакомо
Он не раз здесь шастал по-утру.
И упрятан в жёлтую солому
Елей голубых холодный труп.
В «жигулях» везёт, как в катафалке,
Елей мёртвых запах в склеп квартир.
Мне тех ёлок, в общем-то, не жалко,
Жаль, что он меня опередил.
С топором иду в тоске и злости.
Лучше их теперь где я найду?
Но лежат повсюду только кости
Бывших чудо-ёлочек везде.
Я не виноват, но кто поверит?
Я ведь тоже из таких людей.
...Он уехал. А мне шепчут ели:
Браконьер! Убийца! И злодей!
До чёртиков допили
Как он пришёл, я толком и не знаю.
Я сам все двери запер на запор.
Но он пришёл и сел не раздеваясь,
Завёл со мной сам первым разговор.
— Ты кто такой?
— Тебе какое дело…
— Всё пьёшь и пьёшь — совсем не отдыхал?
Я на него, уставясь обалдело,
Соображал: откуда он, нахал?
— Откуда? Сам не знаешь? Всё оттуда.
— Тогда скажи как ты в квартиру влез?
Ну, а не скажешь, выкинуть не трудно —
Будь ты хоть чёрт сам или чёртов бес!
— Ну, друг, признал! Знакомиться не надо.
Ты самогонку пьёшь или коньяк?
Достал бутылку, плитку шоколада
Зажглась душа и сам мне чёрт свояк!
И как-то очень быстро забурели,
Запели песни. Только вдруг тоска
Нашла на нас.
— Ты чёрт на самом деле?
Тогда скажи, а где твои рога?
— Да я их потерял вчера. Не в драке.
— А без рогов какой тогда ты чёрт —
Ты просто алкоголик, сказки — враки!
И разгорелся с новой силой спор.
И на всю ночь пошла такая пьянка,
Пока он по английски не ушёл.
А я, проснувшись утром спозаранку,
И впрямь рога те чёртовы нашёл…
На лекции
Чего-то мы от Запада отстали,
Чего-то план не прёт у нас по стали,
А, может, металлурги хуже стали
Ту самую варить сегодня сталь?
Мы к лектору с вопросами пристали,
Вопрос не зря волнует нас по стали:
Быть может, из неё опять медали,
Медали только льют, как было встарь?
Но дока-лектор наш не растерялся,
Покаялся при всех и всем признался,
Что он, мол, за наградами не гнался
И сдать готов металл в утильсырьё.
Быть современным, видимо, пытался
И так заговорился, так заврался,
Но только брат наш быстро разобрался,
Где правда у него, а где враньё.
Тут не стерпел сантехник дядя Коля,
Известный в нашем ЖЭКе алкоголик.
И, стукнув в грудь, сказал ему: доколе
Мы будем так вот сталь переводить?
Ну и пошло. Кричит народ и спорит:
Одним дают, а мы их хуже что ли?
А если так, то хватит нам Героев
По цифрам и бумагам выводить!
Тут лектор наш, видать, струхнул порядком,
Призвал нас всех немедленно к порядку,
Вновь что-то говорил, а сам украдкой
Уставился глазами в циферблат.
Пусть заливает нам он речи сладко.
И без него мы знаем — разнарядку
Спускают сверху. И не по порядку —
Дают лишь тем, кто там имеет блат.
Пока мы так в конторе рассуждали
Кому из нас положены медали
И кто из нас всех меньше нагрешил,
Наш лектор, нажимая на педали,
Подальше от греха удрать решил.
Что ночью снится всем
Тихо спим, устав от бренных
Ежедневных дел, проблем.
Что нам снится? Несомненно,
То, что снится ночью всем.
Стол, заваленный дарами,
Теми, что нам негде взять.
Дом, обвешанный коврами,
А кому — богатый зять.
А кому-то телевизор,
Но, конечно, экстра-класс!
Сны приходят к нам без визы,
Баламутят душу в нас.
Чтобы утром мы проснулись,
Обозлившись до конца.
В наши шубы завернулись
Вновь от пяток до лица,
И пошли долой из дома,
Но не в поисках души.
А сперва по гастрономам,
А потом? Потом решим.
Кто на рынок. Кто-то прямо
Ходом чёрным вновь на склад.
Ищем день и год упрямо
Что-то. Вот такой расклад…
О душе когда тут думать,
Где уж нам уж до души —
Килограммы наших сумок
Поскорей бы дотащить.
До квартиры в час вечерний,
Чтоб поесть и тихо спать,
Чтобы завтра, хлопнув дверью,
Как вчера, свой день начать.
…Только сколько ж продолжаться
Может этот странный бег?
Так зачем же обижаться,
Что стал чёрствым человек?
Мимо боли пробегаем,
А ведь надо бы помочь!
Ну, а нам кто помогает?
Всем от тяжести невмочь
Распроклятых вечных сумок,
От рутины вечных дел.
Хоть один нашёлся б умник
Положить тому предел.
…Ну а если вдруг найдётся —
Чем нам это обойдётся?..
Вся жизнь — спектакль
Ещё один закончился спектакль
И зрители ушли и свет потушен.
И маленький актёр, найдя пятак,
Спешит в метро, ведь дома стынет ужин.
Он маленькую роль свою сыграл
Опять на бис и в этой вечной роли
В бессчётный раз на сцене взятки брал,
А жизнь свою всё так и не устроил.
В спектакле том другим достались роли
И в жизни тоже — званья, ордена,
И даже зарубежные гастроли.
Ему же — только нищая страна.
Что сделаешь, вся наша жизнь — спектакль,
Где короли играют королей,
А остальным — массовка за пятак.
Но без театра вряд ли веселей
Жилось бы нам… Я прав, увы, не так ли?
…Кремлёвский зал — огромный как страна —
Вот где теперь все главные спектакли
И на слуху артистов имена.
Уж год шестой идут и без антракта.
И кажется не быть тому конца…
А маленький актёр наденет тапки,
Чтоб отдохнуть от роли подлеца,
Уставится в свой старый телевизор
И будет, как и мы, переживать,
Как там в Кремле в спектакле нашей жизни
Начнут не тем награды раздавать.
Придворный шут
Я шут и потому в речах я смелый.
Я просто шут, так что же взять с меня?
Придворный шут — любимец королевы,
А, может быть, её второе Я?
Когда я в слух читаю её мысли,
В глазах читаю боль её души.
Она же королева, ей бессмысленно
Шутить как я. Она при мне молчит.
Ведь у неё есть я — и шут и друг,
Который лишнего врагам её не скажет
И не подставит королеву вдруг,
А если что, поправит и подскажет.
О, если б так, я был б шутом всегда!
Но милость королевская проходит,
Как и мои, шутя, идут года
И старый шут когда-нибудь уходит.
Чтоб уступить вновь шутовское место
Другому — королю или шуту.
Я — королеский шут и, если честно —
Кто без меня заполнит пустоту?
Разговор в курилке
— Давайте, мужики, поговорим…
— О выпивке, а может быть, о бабах?
— Мы в выпивке когда-нибудь сгорим…
— А выпить мы пока ещё не слабы!
— Нет, мужики, давайте о другом…
— О жизни что ли? Будь она неладна!
— Нет, мужики, о самом дорогом…
— Всё дорого теперь. Как чёрт от ладана
Бежишь от цен, аж прямо дрожь берёт.
— Эх, мужики, неужто непонятно?
— Понятно всё — проблем невпроворот,
К тому же завтра, говорят, зарплата.
Вот мы гульнём! Гульнём от всей души
И нашим бабам кое-что покажем…
— Эх, мужики…
— Да брось ты, не шурши,
Вот выпьем и полегче станет даже.
…И так всегда. И так везде и всюду:
О женщинах ни слова — словно нет.
Я им ору: Я завтра пить не буду!
— Ну и дурак — послышится в ответ…
Я умер на святую Пасху
Поют в церквах пасхальные стихиры
В них воздают свою любовь Христу,
А я спешу с тоской своей к трактиру,
К стакану прикоснуться, как к кресту.
В безбожии своём себя уверив,
Пьём водку с ней под колокольный звон.
Ведь всё равно любовь давно потеряна,
Душа с похмельем тоже выйдет вон.
Быть может ей покаяться хотелось,
Но я до покаянья не дошёл
И не успел — моё пустое тело
Наряд из вытрезвителя нашёл.
Без денег. Без души. И не опасным,
Как будто я сегодня и не жил.
А вдруг я умер? И на святую Пасху
Сам по себе молитву отслужил.
По дням своим растраченным впустую,
И по любви, не признанной тобой.
И нужен ли такой теперь Христу я?
Как не нужна и мне его любовь…
Он жизнь мне подарил
Мне говорят я по ночам кричу.
Всё может быть. Кричу, но не от страха.
Меня вы не будите, я хочу
В последний раз ещё сходить в атаку.
Чтоб друга защитить от пули злой,
От той, что наяву его сразила.
Чтоб друг мой был по-прежнему живой.
Но только я вернуть его не в силах.
И никаких моих не хватит лет
И слов моих простить себя за слабость.
Он мне тогда отдал бронежилет,
А подарил, выходит, жизни радость…
Фемита ля комедиа
На твой спектакль я не достал билета.
Толпа у кассы. Людей невпроворот.
Увы, меня, безвестного поэта,
Тупой швейцар прогонит от ворот.
А ты в том зале. И свет уже потушен.
Висит над залом сладкий полумрак.
И разодетые в шелка и джинсы души,
Глазами так и жрут Гамлетов фрак.
И ты для них с ума сегодня сходишь?
Офелия! Родная! Не дури!
И Гамлет твой сегодня, пьяный вроде,
Всё лезет целоваться. Так умри!
Умри, Офелия! Умри как Дездемона!
Пусть я поэт и вовсе не актёр,
На сцену вырвусь — ты падёшь без стона,
А в зале урагановый восторг!
Швейцар вздохнёт: опять переиграли!
Под гром оваций унесут тебя
И долго буду я в ревущем зале
Стоять один, рубаху теребя…
Ты — муза?
Муза в гости пришла.
Здравствуй, Муза,
Проходи и садись ко столу.
Вот стакан, вот бутылка,
Вот ужин…
Закуси и начнём рандеву!
От восторга кричу: Ай, да баба —
Не моргнув выпивает стакан!
И на пол женский, видимо, слабый,
И скорее иду на таран.
А она, словно ведьма, хохочет:
Ты, поэт, вновь набрался уже.
И сидит за столом, между прочим,
Словно в прочном сидит блиндаже.
И глазами стреляет, как пушка.
И в квартире сплошной артобстрел.
Может Муза не Муза? Неужто
Снова чёрт ко мне в дом залетел?
Амур
Залетел на огонёк в опустевшую квартиру
Незнакомый паренёк так похожий на факира.
Оказался балагур, неплохой и скромный малый.
Говорил, что он Амур, но про это врал, пожалуй.
Посидели, погрустили, помечтали вместе вслух,
За знакомство пропустили. Тут он сразу и потух.
Пыль сошла со слов слащавых, Обнажилась плоти суть.
Мне кричал: начни сначала и стучал зачем-то в грудь.
Говорил: любовь — отрава, нашим женщинам не верь!
Мне от слов тех дурно стало — выгнал я его. За дверь.
Пусть Амур он, пусть Пророк он, но зачем же клеветать!
…Кто-то долго бился в окна — не хотел всё улетать.
Зеркало
На зеркало пенять не мудрено
И зеркало винить во всё не сложно
За то, что показало нам оно
Всё так как есть. Совсем не так, как можно.
А мы ему той правды не простили.
(Смотреться в зеркало порой небезопасно).
Бьём по лицу стеклянному в бессилии —
Нет зеркала! Но образ тот ужасный,
Как оказалось, мы в себе носили…
Вот так и случается
Утро. Будильник орёт. Ненормальный!
Вахтёр у ворот, как салага-дневальный.
Старуха с мешком вновь у дома напротив —
Я семечек тоже пощёлкать не против.
Но мимо куда ж я несусь так ретиво?
Ах, да, за углом — жигулёвское пиво,
Потом — в магазин. И начнётся разгул!
…Вот так и случается первый прогул.
Литературные пародии
Чертополох
Вот так мои стихи
Весёлые, живые строчки…
И вдруг прокрадывается, ох!
Поставить бы в том месте точку
А я вставляю в них чертополох…
Н. Иванова
Люблю цветы. Безумно и безмерно!
Не выразят любовь и сотни слов.
Вы розы любите, к примеру,
А я люблю — чертополох…
Вы розы покупаете любимым.
Цветов прекрасных я купить не смог,
У магазина проторчав напрасно.
И подарил жене чертополох…
И пусть букет мой будет неказистым
Лишь ты скажи, что он совсем не плох,
Ведь розы увядают слишком быстро,
Зато во всю цветёт чертополох!
…Так и в стихах: благоуханье красивых слов,
Как пышных роз, в десятках строк,
Но вот доходит до признания в любви —
В словах чертополох…
Поставить бы в том месте точку,
Чтоб лишнего, не дай мне Бог,
Вдруг не сказать. А между строчек
Уже пророс чертополох…
Я убит под откосом
Сентябрь отпел, отбушевал
Пожаром дней златоволосых
Живут во мне твои слова:
Любовь убита под откосом.
Не будь, родная, палачом,
В разлуке осень не виновна.
Кто только с небом обручён
Не должен резать грудью волны…
А. Чертенков
Живут во мне твои слова:
Любовь убита под откосом!
Так ты ж одна со мной была…
Так кто убийца?
С тем вопросом
Хожу и думаю, страдая,
Ответа не найду ни в чём…
Злюсь на себя,
А злясь, рыдаю,
Тебя считая палачом.
Я в небо рвусь,
А ты боишься,
Чтоб я однажды не сбежал…
И под откос
Спихнуть стремишься
Меня. И притаив кинжал,
Взмахнёшь рукой —
Любовь убита!
…Сентябрь отпел, отбушевал
И я тобою позабытый
Упал сражённый наповал.
Оставив песню недопетой,
Свои стихи не дописав,
И словно дым от сигареты
Я таю тут же на глазах.
…Лишь одного я не пойму:
Ну, почему же под откосом?
А почему же не в Крыму?
Там море — спрячешь без вопросов…
Испорченный телефон
Бегу в такую стужу
К автомату на Сенной
Звоню чужому мужу:
Поехали со мной!
От мороза трубка рыжая
Огнём раскалена
А муж бубнит обиженно:
Приехала жена…
Л. Никольская
В лютый зной
В июльский полдень
К автомату на Сенной
Прихожу…
При всём народе
Говорить с чужой женой.
Замолчали люди
Тут же,
Вот уж шепчут за спиной:
Это надо же! При муже
Говорит —
Пошли со мной!
…А от зноя трубка рыжа,
Жарит так, что мочи нет,
А она бубнит обиженно:
Муж приехал на обед!
За стеклом
Людишек месиво
Шепчут: знать, не повезло!
Ах, зачем трубу повесила,
Нет монеты как назло…
А вокруг на удивление
Целое столпотворение:
— Знать не хочет!
— Кто? Актриса?
— Ну даёт, и он туда…
— Как зовут её?
— Лариса
Я расслышал без труда…
— Что ж он
Голову морочит ей?
— Ненормальный…
— Просто псих…
— Муж был дома,
Между прочим…
— Ну а он?
— Читал ей стих!
И пошло гулять
В народе…
На Сенной зевак
Не счесть!
А я ей хотел пародию
Эту вот, как вам, прочесть…
Зубная боль
Зубная боль грызёт всю ночь меня.
Я до утра и маюсь с ней и мучаюсь.
Который час в ушах моих звенят
Оркестры нервов к боли не приученных.
Вот так бы совесть мучилась порой,
Была б тогда и боль вполне терпимой.
Я для неё, конечно, не герой,
Но, видимо, им стать необходимо.
А я пасую вновь и анальгин
От боли принимаю. Так уж вышло —
Ни совести в угоду, ни другим,
Кто эту боль мою, увы, не слышит.
Мне оправданий нет перед собой,
Я как и все, такой же — не из стали.
…Когда у совести опять зубная боль,
Мы быть людьми ещё не перестали.
Чужие окна
По джунглям каменным бреду в ночной тиши.
Чужие окна смотрят равнодушно,
Как я ищу дорогу в Храм души.
Им ничего подобного не нужно.
За ними споры все разрешены,
Там совесть спит за прочными замками
И нет там ни пороков, ни вины —
Кто ж будет заниматься пустяками,
Когда вокруг владычествует ночь…
Лишь только я сомнением ведомый
Бегу один из этих джунглей прочь,
Без прав на ночь. И, как она, бездомный.
Ищу в себе надёжный свой приют
Без толстых стен и без ненужных окон,
Но в доме том, где ангелы поют,
Меня пока не ждут. Не вышел сроком…
Сотворение мира
Решил однажды бог-творец
Открыть чудесный свой ларец —
По паре тварей из ларца
Взял, чтобы не было конца
Началу жизни на планете.
Чтобы пошли у тварей дети,
Потом, чтоб дети у детей,
А из Адамовых костей
На свет он Еву сотворил,
И людям разум подарил.
Но чтобы люди не зазнались,
И чтобы всё сполна познали:
Любовь и смерть, восторг и боль —
Чуму для них создал и корь.
Привил им лесть и славы зависть,
Войну придумал для забавы.
Всё вроде бы учёл творец:
Земля — один на всех Дворец,
Где люди — все друг другу братья.
Неплохо! Если ж разобраться,
Создатель что-то не додумал —
Войну создатель зря придумал!
И стал творец людей губитель…
Зачем тогда создал обитель,
Чтоб ждать в ней смерть ежеминутно?
Но, может, это божья шутка,
Такая же как ад и рай?
Но бог молчит. Сам выбирай —
Сказал себе я, в мир жестокий
Явившись точно в божьи сроки.
Песни
Уходят люди. Песни остаются.
С годами в них словесная руда
Так переплавится, такие отольются
В них строки — будет песня хоть куда!
Уходят люди. Мрачные прогнозы
Не стройте у присыпанных могил.
Пройдёт печаль. Заменят песней слёзы,
Как эстафету, передав другим.
Уходят люди. Остаются дети.
И будут внуки будущих детей
Петь наши песни. Знаю, что и эти,
В многоголосье новых площадей.
Уходят люди. Сменятся эпохи,
Но сколько не промчится тысяч лет,
А песни будут жить. Не так и плохи
Дела у нас, коль песням сносу нет!
Тридцать семь
Я живу не в «Англетере» —
В доме номер пятьдесят,
В комфортабельной «фатере» —
Фотографии висят
Тут и там вокруг по стенам.
Здесь — Она, а там — Поэт —
Комфортабельный застенок!
Всё в нём есть — свободы нет,
Нет душе моей простора…
И санузел есть и лифт,
Десять метров коридора,
Только места нет для рифм!
Есть верёвка бельевая…
Знай, живи, довольный всем!
Но душа — она ж живая,
И поэту тридцать семь.
