Мы с вами — и он глянул на меня исподлобья, конфиденциально, как на сообщника, — мы выросли под наблюдением и наших родителей, и гэбистов. За нами постоянно наблюдали — мама, папа, бабушка, дедушка. Дворник. Миллиционер. Тетки на скамейке. Надень шарф, застегнись! Ты опаздываешь в школу. Не ходи в мороз без шапки. К экзамену подготовился? Не ешь бутерброд во дворе. Надень свитер, сегодня будет снег. Держи вилку в левой, нож в правой. Поцелуй тетю Дору, спасибо за шоколадку. Зачем ты читаешь эту грязную литературу? Перестань общаться с этим кругом! Каждый шаг был под контролем. На тебя смотрели. За тобой следили. За твоим благополучием наблюдали. Поэтому, когда мы не чувствуем, что за нами наблюдают, мы испытываем нечто вроде беспокойства,
, мой лишенный гражданства гражданский голос.
Любопытно, что, когда надо делать выбор, есть всегда два выхода. Иногда даже три. Но выход может быть только один. Ты всегда можешь воспользоваться только одним выходом. Это видимость, что выходов два. Выход только один. Или вообще нет выхода.
Запах нафталина и еще валерьянки — постоянные сердечные приступы у старших в доме: запахи советского страха и государственных праздников.
Меня привлекает сюжетность в прозе, потому что наличие сюжетной логики говорит читателю: вы читаете не документальную исповедь, которая может быть враньем и фальшью; тут вам врут демонстративно, сюжетно врут, как в сказках, рассказывая о возможных метаморфозах идей и человеческих характеров.
Место это на вид неприглядное, с пластмассовыми столиками, и даже бумажную салфетку — и ту надо специально выпрашивать. Но зато араб этот подавал исключительный хумус с тхиной, а такого кофе не получишь даже в Восточном Иерусалиме. Неприглядность этого заведения, с несколькими столиками на улице, спасала его от наплыва туристов.
Пожилая парочка оживилась: что он думает о Путине? Его ведь так любит русский народ. Что будет с Россией без Путина?
Этот вопрос был для Альперта полной неожиданностью. В руках он все еще вертел путеводитель по заповеднику с правилами-инструкциями. «Carry in — carry out», — процитировал Альперт вслух этот туристский лифлет. Однако парочка престарелых американских хиппи вряд ли уловила в этой цитате параллель между отношением к мусору в американском заповеднике и вкладом того или иного руководителя в историю России: пусть, мол, унесет с собой все, что нагадил, все свое дерьмо.
В каждом герое есть, конечно же, нечто от автора. Но автор больше всех своих героев, вместе взятых. И автор — не шизофреник: расщепленность личности не означает расщепленность сознания. Да и у самого автора в британском паспорте двойная фамилия: Зиновий Глузберг-Зиник. В нас гармонично сочетаются родственники разных кровей и происхождения, разные языки (в моем случае — русский, английский и иврит) и опыт пребывания в разных странах, с разным прошлым.
Есть люди, чье кругосветное путешествие по жизни обходится без пересечения границ. Меняются страны и народы, среди которых они временно оказались, но чувствуют они себя в любой точки своего путешествия так, как будто они никогда не выходили из своего дома. И они возвращаются домой, в изначальную точку, как по ленте Мёбиуса, не замечая пограничного контроля, не оставив ни единой царапины от колючей проволоки — ни на коже, ни в душе.
Когда мы меняем свою жизнь — или, точнее, когда жизнь меняет нас, — мы осознанно или нет преодолеваем некое препятствие. Меняем место жительства, переживаем разрыв отношений, переходим на другой язык. Но есть момент между до и после — это остановка, момент, когда остаешься наедине с самим собой, без потерянного прошлого и без будущего, которое еще не началось. Это момент изоляции — самоизоляции или тюремного заключения, — когда человек пересматривает собственную ситуацию.
