нас может произойти внутренний конфликт, когда врожденное стремление к удовольствиям и приобретенное нами мнение относительно нравственного блага «находятся в разладе»[19], однако человек никогда не пойдет против собственных интересов.
Мы остаемся людьми, у нас есть намерения и свобода воли, мы должны принимать решения о том, что для нас ценно в этой единственной и такой короткой жизни. Мы должны расти и меняться – не после зависимости и не за ее пределами, но вместе с ней, потому что наша зависимость – часть нас самих.
Между прочим, эти производители стали главной движущей силой развития рекламы как технологии убеждения в 1920–1930-х, когда американская реклама перешла от стратегии информирования к инструментам, связанным с воздействием на эмоции и убеждением.
Проблемы с алкоголем представляют собой некую шкалу, и многочисленные исследования показали, что наиболее разрушительные эффекты алкоголя наблюдаются не в самых тяжелых, однако немногочисленных случаях, а среди гораздо более многочисленной группы людей, относящихся к средней части параболы, или «группе риска». Чтобы сесть за руль нетрезвым, ввязаться в драку, прибегнуть к домашнему насилию или получить заболевание, связанное с употреблением алкоголя, не обязательно быть стереотипным алкоголиком. Люди из «группы риска» по отдельности имеют меньше таких проблем, чем тяжелые алкоголики, однако они составляют значительно бо́льшую долю населения, так что в сумме именно они отвечают за основную массу проблем.
тяжелее всего – разлад с собой, утрата контроля
Другими словами, мы сталкиваемся с проблемой расстройства выбора, с нарушением механизма принятия решений.
У древних греков име
дается ей тяжелее всего – разлад с собой, утрата контроля
Мечта Бенджамина Раша о нации трезвенников начинала казаться все более реальной, «империя привычки» пошатнулась. Проповеди Бичера положили начало организованному и популярному движению за отказ от алкоголя, обеспечив переход от идеи умеренного потребления к идее тотального воздержания
Позднее социологи назовут эту концепцию «демонического зелья» фармакологическим детерминизмом[247], который определяется как идея, что определенный наркотик может обладать уникальными свойствами, вызывающими привыкание и «порабощающими», детерминирующими человеческое поведение в силу свойств самого вещества
Не только сам напиток, но и состояние, которое он вызывает, воспринимались как нечто единое: бес проникал в организм и становился «исполинским злом» невоздержанности, «неутолимым желанием» и «нравственной погибелью»[245] души.