нас может произойти внутренний конфликт, когда врожденное стремление к удовольствиям и приобретенное нами мнение относительно нравственного блага «находятся в разладе»[19], однако человек никогда не пойдет против собственных интересов.
Мы остаемся людьми, у нас есть намерения и свобода воли, мы должны принимать решения о том, что для нас ценно в этой единственной и такой короткой жизни. Мы должны расти и меняться – не после зависимости и не за ее пределами, но вместе с ней, потому что наша зависимость – часть нас самих.
Между прочим, эти производители стали главной движущей силой развития рекламы как технологии убеждения в 1920–1930-х, когда американская реклама перешла от стратегии информирования к инструментам, связанным с воздействием на эмоции и убеждением.
Проблемы с алкоголем представляют собой некую шкалу, и многочисленные исследования показали, что наиболее разрушительные эффекты алкоголя наблюдаются не в самых тяжелых, однако немногочисленных случаях, а среди гораздо более многочисленной группы людей, относящихся к средней части параболы, или «группе риска». Чтобы сесть за руль нетрезвым, ввязаться в драку, прибегнуть к домашнему насилию или получить заболевание, связанное с употреблением алкоголя, не обязательно быть стереотипным алкоголиком. Люди из «группы риска» по отдельности имеют меньше таких проблем, чем тяжелые алкоголики, однако они составляют значительно бо́льшую долю населения, так что в сумме именно они отвечают за основную массу проблем.
Зависимость – это одновременно и заболевание головного мозга, и душевная болезнь, и романтический признак творческой натуры, и символ бунта против разлагающегося общества.
Пьянство и наркотики казались мне коротким путем к фальшивой утонченности. Я не просто искал повод пить больше; я испытывал грустное и болезненное желание стать кем-то, кем я не был.
Редукционистская концепция неврастении объясняла американцам среднего и высшего класса, что зависимость является неизбежным следствием общественных и технологических изменений
Когда мы наделяем наркотик такой силой, мы демонизируем его и тем самым даем основания для самых жестких законодательных мер; антинаркотическая паника использовалась, чтобы оправдать карательную политику и войну против наркотиков.
Употребление опиоидов белым населением расценивалось как медицинская проблема, их считали случайными жертвами ятрогенной зависимости, возникшей в результате некомпетентности врачей и их халатности, тогда как употребление опиума китайцами воспринималось в более негативном ключе, скорее как социальная проблема
