О да, ты всегда была скорее эмоциональна, нежели разумна.
Надо будет запомнить – этак красиво обозвать кого-то истеричной дурой.
Хорошее воспитание нужно, чтобы одним людям было удобней пользоваться другими.
Живого человека можно и не любить, а вот мертвого – уже как-то неприлично, что ли.
И что интересно, прежде все трое отличались на редкость склочным норовом и святой уверенностью, что люди без дара есть пыль под ногами мага. А тут вдруг один отправился реки поворачивать, дабы оживить сухие земли Игварта, другой могучей рукой поднял целину, а третий против кочевников выступил.
Мол, от набегов селяне страдают.
Кочевники от этакого поворота несколько прифигели. Раньше-то маги нейтралитет блюли… Кочевники их сторонились, стараясь не отвлекать от высоких мыслей своими пожарами и грабежами, вели себя, так сказать, прилично, а их огненным шквалом…
Малкольм сел и глаза открыл. Мать моя… а здесь я, похоже, слегка недоработала… сосуды полопались, глаза кровью налились, да и вообще вид у него от здорового далекий.
– Чем вы здесь занимались? – Рай поостыл.
Огляделся.
И чую, глядел не только глазами, природой данными. Ага… если прислушаться, то ощутишь кожей этакий прохладный ветерок. Интересно, а если к нему подобраться…
Не позволит.
Сам или не сам, но кто бы его в игру ни втянул, должен был бы позаботиться. И что остается? Притворяться лохушкой, благо усилий много прикладывать нет нужды.
– Оргию устраивали, не видно, что ли, – я переползла на диванчик и прижала пальцы к запястью Малкольма. Пульс присутствовал.
Сердечный ритм был ровным.
И вообще…
– Мне кажется, ее присутствие дурно на вас влияет, – рявкнул Рай и, выскочив из комнаты, дверью хлопнул.
– Айзек, – я пнула блондина, благо сидел он рядом. – Сходи-ка… уведи его на прогулку… придумай что-нибудь… лучше притворись сумасшедшим, которого срочно надо проводить.
Он разговаривал мало, словно опасался, что однажды слова возьмут и иссякнут.
– Так тебя Айзек послал?
– Вроде того…
– А придурка зачем играешь?
– Я не придурок, я очаровательный!
– Очаровательный придурок, – не стала спорить я.
Достопочтенный Фредерик Рауш, ректор университета, не любил ночных визитов, ибо априори ничего хорошего они не несли. Никто и никогда не будет поднимать среди ночи человека, чтобы сообщить тому добрые новости. А вот дурные…
Ее все любили.
Особенно после смерти. Живого человека можно и не любить, а вот мертвого – уже как-то неприлично, что ли.
