Оглавление

1. Тумак фортуны, или Услуга за услугу
2. Глава первая
3. Глава вторая
4. Глава третья
5. Глава четвёртая
6. Глава пятая
7. Глава шестая
8. Глава седьмая
9. Глава восьмая
10. Глава девятая
11. Глава десятая
12. Глава одиннадцатая
13. Глава двенадцатая
14. Глава тринадцатая
15. Глава четырнадцатая
16. Глава пятнадцатая
17. Глава шестнадцатая
18. Глава семнадцатая
19. Глава восемнадцатая
20. Май — июнь 1994 г., ноябрь — декабрь 1998 г., январь 1999 г. Москва

Глава первая

В тот вечер я был зол, как тысяча голодных Шерханов. Я готов был рвать и метать. А всё потому, что жизнь снова подкинула мне подлянку. И вечно вот так: шагу не ступишь, чтобы в дерьмо не вляпаться. Такая уж, видать, у меня фортуна: как ни крути, ни верти, а всё худо выходит. Это уж точно.

Да-а, подвезло мне нынче с Новым годом, уж так подвезло, что хоть башкой о кирпичную стенку бейся. Хорош праздничек, нечего сказать! Всю ночь в одиночку прокантоваться да в телек пялиться, смотреть, как богема наша московская шампанское хлещет да в конфетти купается — удовольствие, скажу я вам, ниже среднего. Да что я, в конце концов, бобыль-холостяк какой или монах на епитимье, чтобы такую ночь в единственном числе коротать?!

И не монах я, и не бобыль, а всё ж таки один я остался, это уж точно, один как перст. Светке, жене моей, подфартило ночное дежурство в её дурацкой больнице (ещё бы! ей всегда «везёт» с этими ночными дежурствами, леший их забодай), а я, как последний идиот, топаю со смены домой через полгорода, хотя на часах уже десять вечера, старый год вот-вот издохнет, словно бродячий пёс под забором, и пилить мне ещё до дому о-го-го сколько… И-эх! Житуха наша никудышная! Напьюсь сегодня до поросячьего визга, это уж как пить дать… Два часа! Каких-то вшивых два часа осталось до боя курантов, чёрт бы их побрал совсем, а я тут грязный снег мешу своими драными сапожищами, зубами выклацываю морзянку на языке суахили и медленно околеваю от холода и обиды.

Город будто вымер. Словно холера всех скосила. Автобусы давно уже на приколе, такси тоже, похоже, волной смыло, все до единого, а к частнику я ни в жизнь не сяду. Одного моего кореша, в самый что ни на есть день получки, один такой частник-рецидивист так хватанул монтировкой по чайнику, что кореш тот до сих пор вспомнить не может, в каком году Кант родился и чему равно число «пи» с точностью до двадцать третьего знака. Газеты же теперь снизу вверх и слева направо читает, всё равно что Саддам Хусейн какой-нибудь. (Раньше, бедолага, он газеты вообще не читал, а всё больше колбасу в них заворачивал). Вот и пить, говорят, завязал, а это уж, прямо скажем, совсем аномальное явление. Видать, забыл, горемычный, что нет у нас, у работяг, иного счастья, как опрокинуть стаканчик-другой после тяжёлой смены и, воспарив душой, возвернуться в дом родной, где ждёт тебя не дождётся вторая твоя половина, единственная и ненаглядная. Да как же не пить, когда жить иначе становится невмоготу? Я и сам-то выпить не дурак, хотя в запой никогда не уходил, Бог миловал, это уж точно. Так, раздавишь с корешами поллитровку после трудового дня — и по хатам. Светка-то моя с пониманием к этому относится, мордобоем не увлекается, мораль не читает и о вреде алкоголизма не нудит. Вникает, знать, в суть проблемы, душу простого трудяги видит насквозь, недаром к ним в больницу намедни новый рентген завезли.

Так что к частнику не сяду ни за какие коврижки, хоть режь. Лучше околею прямо здесь, на улице, вон в том, скажем, сугробе, но черепок свой от монтировки лиходея-террориста уберегу. Жаль черепок-то, чай не чужой.

Да и зря я, собственно, беспокоюсь. Все частники, поди, по норам своим да халупам давно уж разбрелись, слюной да соком желудочным истекают в предвкушении грядущих возлияний, а кто-то наверняка уже хряпнул по паре стопок, если не все три, и пялится теперь в телеящик, ожидая продолжения банкета.

Я же истекаю исключительно желчью. Злой, холодный и голодный, словно один в поле не воин. Ну ничего, вот приду домой, врежу сто пятьдесят, а потом ещё разок, вдогонку — и тогда, глядишь, оттаю, и душой, и телом. У меня ведь две ноль-пять припасено, в загашнике, заранее всё обмозговал и припрятал. Две «Столичные» рязанского разлива. Парень я не промах, это уж точно, люблю в перспективу глядеть, в корень, выражаясь иносказательно. Как только прознал, что Светке в новогоднюю ночь вкалывать предстоит, так сразу и припас. Уважаю я это дело, когда выпивки вдоволь, а мне ведь больше двух пузырей и не надо, я и от одного заметно окосею, уж мне-то свою натуру не знать! Шампанское? А ну его в баню. Меня от него пучит и рожа краснеет, словно у запойного алкаша. Я не аристократ какой и не дегенерат, чтобы шампанское в одиночку глушить. То ли дело водочка!

Где-то пробило пол-одиннадцатого. Тут уж я совсем обозлился и закостенел душой. А тут ещё какой-то патлатый придурок выволок на балкон две колонки и… надрываясь от натуги, завопил, захрипел на всю округу Санька Буйнов.

Пропади всё пропадом!

Пропади всё пропадом!..

Санёк орал так, что в желудке сделалось щекотно. Глухо бухали по мозгам буйновские децибеллы. А ведь верно орёшь, Санёк, пропади оно всё пропадом! Не жизнь, а дерьмо собачье. На кой ляд она мне сдалась, а? Сам-то ты, Санёк, поди, ещё загодя укатил к Алле Борисовне на своём халявном «ягуаре», прихватив пару ящиков «амаретто». И теперь, поди, уплетаешь икру половниками — так, что аж за ушами у тебя пищит да очки от кайфа потеют. И снуют вокруг тебя, это уж как пить дать, гетеры голозадые, с подносами да со всяческой выпивкой заморской, а рядом-то всё друзья да кореша твои, коллеги и сотрудники по работе, жёны чужие и разные прочие женщины, и все в бриллиантах, все разукрашены, размалёваны, расфуфырены. Богема, мать твою. Эти-то уж точно знают, как надо Новый год встречать. У этих-то наверняка всё схвачено, кем надо за всё заплачено.

Так что не дери, Санёк, лужёную глотку свою, не верю я тебе, ну вот хоть тресни — уж для кого для кого, а для тебя-то жизнь явно не собачье дерьмо.

Я двинулся дальше. Путь мой пролегал вдоль набережной. Морозец в тот день, последний день уходящего года, завернул такой, что аж вдыхнуть было боязно. Я и дышал-то через раз, опасался носоглотку застудить. Весь декабрь был тёплым, сырым, а тут — на тебе! — лютые холода подоспели, как раз вовремя, чтобы Новый год не казался нам, трудягам, Восьмым марта. Вокруг — ни зги, хоть глаз коли. На душе было муторно и тошно, словно сунули меня не в мою тарелку. Уж не забрёл ли я ненароком в не то измерение или, на худой конец, в иной пространственно-временной континуум? (Во, завернул!) В новогоднюю ночь, говорят, всякие чудеса случаются.

И тут я увидел его, Деда Мороза.

Глава вторая

Не скажу, чтобы я шибко удивился или, например, обрадовался. Нынче, в последние предновогодние деньки, этих Дедов Морозов всё равно что кур нещипанных, так и шастают по Москве в театральных реквизитах, с шампанским под мышкой — и всё же на душе у меня слегка потеплело, когда понял я, что не один остался на этой вымершей и холодной планетке.

Я зашагал к нему. Подойдя поближе, заметил, что с Дедом Морозом творится что-то неладное. Ситуация вырисовывалась явно нестандартная. А когда до меня дошло, что же всё-таки стряслось, у меня аж уши на башке зашевелились.

Бедняга суетился вокруг своего «жигулёнка», а тот, стервец, словно норовистый жеребец, пробив своей лакированной мордой чугунное заграждение, что тянулось вдоль всей набережной, завис, мерзавец, передними колёсами над самой рекой-Москвой и плавно так покачивался, в любой момент готовый сигануть вниз. Занесло его, видать, на скользкой дороге, а Дед Мороз, сердешный, не справился с рулём и-и-и… эх! И вот ведь вопрос: как он только сумел выбраться из своей колымаги! Да тут не только Дед Мороз, тут сам чёрт ногу сломит, это уж точно. А ему, гляди-ка, всё нипочём, сам выбрался, да ещё «жигулёнок» свой норовит утянуть назад, на твердь земную, подальше от крутого гранитного берега. Только одному-то ему не справиться, это уж как пить дать. Вертится вокруг «жигуля», снуёт туда-сюда, колдует чего-то, а «жигуль» всё ни с места. Потому как слабо ему одному.

И тут он увидел меня. Замер, выпрямился, перестал скакать вокруг да около и стал терпеливо ждать, когда я подойду поближе.

— Бог в помощь, приятель, — приветствовал я его и, критически окинув сложившуюся ситуацию, сплюнул сквозь дырку в передних зубах. — Хреново-то дело, как я погляжу.

— Да, неудачно всё вышло, — ответил он и в упор уставился на меня. — Сударь, помогите мне вытащить мою машину. В долгу не останусь, честное слово.

Сударь, ха! Не товарищ, не гражданин, не даже господин, как нынче стало модным именоваться, а именно сударь. Что-то новенькое на нашей одной шестой части суши.

Я отмахнулся.

— Да ладно, чего уж там. За так помогу, бесплатно. Мне ваши деньги не нужны, я не из таковских.

— О’кей, приступим, — тут же заявил Санта-Клаус и снова стал деятельным. — Давайте-ка возьмёмся вот здесь и попытаемся вытащить мою старушку на мостовую.

Я хоть ростом не велик, но силёнками Бог явно не обидел, чего уж скрывать. Вот, видать, и не рассчитал я своих силёнок-то. А тут ещё, как нарочно, ветер рванул, завьюжил, да так крепко, что чуть было с ног меня не сшиб. Словом, схватились мы за зад его «жигулёнка», поднатужились, и так легко оно пошло вдруг, так ходко, словно не стальную колымагу мы с ним тягаем, а пуховую перину или декорацию из папье-маше. Я и глазом моргнуть не успел, как всё это приключилось. «Жигулёнок» вдруг встал на дыбы, как бы желая взбрыкнуть, и… плавно так, неслышно сиганул в речную пучину. Лишь на миг замер над гранитной кладкой его новенький блестящий зад и — ку-ку, Гриня, поминай как звали. Глухой далёкий всплеск — бул-тых! — завершил это трагическое событие.

— Перебор, — пробормотал я сконфуженно. — Не рассчитали. Вот ведь какая незадача.

С минуту Дед Мороз стоял неподвижно, смиряясь с свершившимся фактом. Я в этот момент как раз собирался дать дёру — да не успел. Он резко повернулся ко мне. Глаза его были серьёзны.

— М-да, сударь, сослужили вы мне службу. — Он ещё раз кинул взгляд на расходящиеся по тёмной воде круги.

— Я дико сожалею, приятель, — начал было оправдываться я, но он остановил меня движением руки.

— Забыто, сударь. Забыто и погребено на дне морском.

— Речном, — брякнул я, не подумав, и тут же понял, что сморозил чушь.

Взгляд его стал строгим.

— Давайте не будем больше об этом. Вы пытались оказать мне услугу, и за это я вам искренне благодарен. Не ваша вина, что всё вышло именно так. Благое намерение должно быть вознаграждено, сударь, и я вознагражу вас по мере моих сил. Услуга за услугу, как говорится.

Я упрямо замотал головой.

— Не нужны мне ваши деньги.

— Кто здесь говорит о деньгах? Деньгами здесь и не пахнет, клянусь моей бородой. Эта услуга несколько иного рода. Впрочем, не услуга даже, а подарок, новогодний подарок. Всё-таки я Дед Мороз, и дарить людям подарки — моя прямая обязанность. Если хотите, долг.

Я пожал плечами. Подарок так подарок. В конце концов, я ведь действительно хотел ему помочь. А оно вон как вышло.

Дед Мороз тем временем сунул руку в обширный карман своей шубы и выудил из него пухлый бумажник. Открыв его, он стал в нём копаться.

— Вот! — сказал он наконец, выхватывая двумя пальцами какую-то бумаженцию. — Вот именно то, что я искал. Это вам, сударь. От меня.

Билет в цирк или на новогоднюю ёлку, подумал было я. Зачем он мне? Детей у меня нет, а сам я на подобных мероприятиях не бывал уже лет тридцать, не меньше. Однако обижать Деда Мороза мне не хотелось.

Я протянул руку и взял бумаженцию. Это был не билет, это было что-то совсем другое.

Заметив моё недоумение, Дед Мороз пояснил:

— Подписка на газету «Московский комсомолец», на первый квартал. Газету будете получать с завтрашнего дня. Не волнуйтесь, сударь, подписка оформлена на ваш адрес и на ваше имя. Всё чисто и всё честно, всё выполнено с соблюдением всех необходимых формальностей, можете проверить.

И я проверил. Проверил тщательно и с пристрастием. И убедился, что Дед Мороз не врёт: подписка, действительно, была оформлена на меня. И вот тут-то я порядком струхнул.

Либо этот тип меня дурачит, либо я умом тронулся. Но как, как мог он меня одурачить? До сего дня я никогда его не встречал, это уж точно. Я присмотрелся к нему повнимательнее. Нет, никого из моих корешей он не напоминает, Дед Мороз был мне совершенно незнаком. Значит, это не шутка.

— Это не шутка, сударь, — словно в ответ на мои мысли, произнёс Дед Мороз.

Вот и выходит, что у меня с крышей не лады. Поехала, видать, крыша, и поехала, видать, крепко. Это уж как пить дать. Ох, бедная моя головушка, за что ж такая напасть! Да это похлеще будет, чем у того моего кореша, которого монтировкой ублажили.

Я и думать забыл о его проклятом «жигулёнке», тут дело куда серьёзнее. Тут дело керосином пахнет.

— Что всё это значит? — охрипшим голосом спросил я.

— Как что значит? — Он вполне натурально удивился. — Ничего не значит. Я вам дарю подписку на газету «Московский комсомолец», что тут необычного? Вы что, любезнейший, никогда газет не выписывали?

Я совершенно был сбит с толку. Что он тут несёт про какие-то газеты! У меня ум за разум заходит, а он — газеты, газеты!

— Да как же это возможно… — начал было я, окончательно растерявшись.

— А, вот вы о чём, сударь, — Дед Мороз понимающе кивнул. — Понял, теперь понял. Мне бы надо было сразу вам всё объяснить. Так вас смущает мой подарок? Вернее, некое несоответствие в естественном ходе событий? Нарушение, так сказать, причинно-следственных связей? Искривление, если хотите, временной составляющей актуального четырёхмерного пространственного поля? Смущает ведь, а? Признайтесь как на духу, смущает?

— Сму-ущает, — выдавил я, окончательно обалдевший.

— А всё потому, что я не простой Дед Мороз.

— А… какой же? — спросил я, чувствуя, как крыша у меня медленно, но верно сползает набекрень.

— Настоящий, — ответил он совершенно серьёзно.

Ну вот, теперь всё ясно: это не у меня крыша едет, это у него в мозгу дырка величиной с грецкий орех, и ветер в ней гуляет, и чердак явно течёт. Словом, спятил мужик, возомнил себя Санта-Клаусом.

Я опасливо попятился назад. Дед Мороз печально вздохнул и весь как-то сник.

— С детьми куда проще, — сказал он отрешённо, глядя куда-то мимо меня. — Дети верят. Верят, что я настоящий. И принимают подарки как должное. Поверьте, сударь, нет большей радости, чем знать, что в тебя верят и тебя ждут. А взрослые… хм… те слишком разумны, чтобы верить в детские сказки. Что ж, пускай себе живут в своём тесном ограниченном мирке, где нет ни сказок, ни волшебства, ни настоящих Дедов Морозов. Я нужен не им, я нужен их детям. Я никогда не дарю подарки взрослым, да они и не ждут их от меня. Разве можно ждать то, во что не веришь? До сих пор я никогда не нарушал своих принципов, вы — первый взрослый, кому я решился сделать настоящий, а не купленный в магазине, подарок. Теперь я вижу, что совершил ошибку. Принципы — великая вещь. Надо следовать им до конца. Очень неприятно, знаете ли, когда тебя считают сумасшедшим.

Он повернулся и пошёл прочь. А я, как идиот, стоял с этой дурацкой квитанцией в руках и клял себя на чём свет стоит. Ну и наглый же я мужик! Ни за что ни про что обидел хорошего человека. Мне стало жаль его, и я… вдруг поверил. Поверил в настоящего Деда Мороза!

Ведь сейчас Новый год, а в Новый год, как известно, случаются всякие чудеса.

Где-то пробило одиннадцать.

Я кинулся догонять его.

Глава третья

— Эй, постойте! Да погодите же вы наконец!

Я нагнал его, когда он как раз собирался свернуть в какой-то проулок. Он остановился, в глазах его читался вопрос.

— Вы что-то хотели, сударь?

— Да, хотел. — От быстрого бега я дышал часто, с присвистом, клубы пара вырывались из моего нутра. — Я хотел вас кое о чём спросить.

Но первый вопрос задал он:

— Вы поверили мне? Только честно.

Я кивнул и почему-то смутился