Анатолий Шалагин

Выбор резидента

Отец и сын Ахмеровы

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Анатолий Шалагин, 2018

Книга посвящена судьбе и профессиональной деятельности выдающегося советского разведчика-нелегала Исхака Ахмерова. В издании впервые рассказывается о малоизвестных страницах его личной жизни, публикуются фотографии и документы, также ранее неизвестные широкой читательской аудитории.

12+

ISBN 978-5-4493-2471-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Выбор резидента
2. Вместо предисловия
3. Исхак Абдулович Ахмеров
   1. Таинство рождения
   2. На исторической стремнине
   3. Петроград — Москва
   4. Валя
   5. Дипломат
   6. На новой работе
   7. ИНОго выбора нет
   8. Путь в Поднебесную
   9. Тем временем за океаном
   10. Приказ получен: США
   11. Хелен
   12. 1938—1939 годы
   13. Выбор
   14. Выполнить и забыть
   15. Война: опять Америка
   16. Агентурные сети
   17. В погоне за бомбой
   18. От любви до предательства
   19. Ахиллесова пята разведки
   20. Возвращение на родину: задание выполнено
   21. Дети и внуки
   22. И вновь на преподавательской работе
   23. На склоне лет
4. Роберт Исхакович Ахмеров
   1. Мама
   2. Война после Победы
   3. Учеба и работа в Москве
   4. В «тихой» Швейцарии
   5. На земных орбитах
   6. Золотой берег
   7. «Все опять повторится сначала…»
5. Право на славу
6. Используемая литература

Вместо предисловия

Летом 2005 года в «Российской газете» было опубликовано интервью первого заместителя директора Службы внешней разведки Российской Федерации (СВР РФ) генерал-полковника Владимира Ивановича Завершинского. Называлось оно «Кого берут в разведку». Эта публикация, которая сама по себе была не лишена определенной сенсационности, наделала много шума в селе Тарутино Чесменского района Челябинской области, откуда генерал был родом. Именно из этого интервью земляки узнали, каких высот достиг бывший ученик тарутинской школы Володя Завершинский. До этого никакой информации, чем он занимается, и как сложилась его жизнь, в Тарутино не было. Теперь стало ясным, почему.

Вскоре эта новость разлетелась по всему Чесменскому району, достигнув кабинета, где я в то время работал. Информация была принята к сведению, но особых иллюзий на счет знакомства с прославленным земляком не было: где он, и где мы. Но однажды, зайдя по делам в районный архив, я обнаружил на столе конверт, где мелким почерком было написано «Завершинский». Оказалось, что генерал, увлеченный историей и поиском своих корней, делал на эту тему запрос. Никакой информацией архив не располагал, но я решил сам написать Владимиру Ивановичу. Так завязалась наша многолетняя переписка, которая переросла в сотрудничество и дружбу..

В 2006 году генерал приехал в Тарутино. Отчетливо помню свои переживания по поводу предстоящего очного знакомства с ним. Представлялось, что меня встретит столичный сноб с претензиями на чинопочитание. Но все оказалось значительно проще и абсолютно ни так, как виделось раньше. Владимир Иванович сразу расположил к себе. Уже потом, узнав многое о разведчиках, я понял, эта особенность общения с людьми — черта многих ассов отечественной разведки.

Именно тогда в разговоре генерал Завершинский впервые произнес имя Исхака Абдуловича Ахмерова. Тогда я не предполагал, что эта легендарная личность «прирастает» ко мне надолго.

Потом появятся мои публикации об Ахмерове в «Челябинском рабочем», «Южноуральской панораме», троицкой газете «Вперед». В 2007—2008 годах журнал «Идель» разместит на своих страницах мои документально-художественные повести «Между Сциллой и Харибдой» и «Черный лотос», главным героем которых тоже был Ахмеров. Будет и книга о разведчиках «И сим горжусь». Все это подогревало интерес южноуральцев к личности легендарного земляка и вызывало вполне объяснимое стремление увековечить его имя более фундаментально.

Я был искренне рад, когда с подачи все того же генерала В. И. Завершинского на родине И. А. Ахмерова в городе Троицке была открыта памятная мемориальная доска. Случилось это 7 апреля 2011 года, в день 110-летия разведчика. Во многом это стало возможным, благодаря целеустремленности главы города В. А. Щекотова и ректора Уральской академии ветеринарной медицины В. Г. Литовченко.

В апреле 2015 года при поддержке губернатора Челябинской области Б. А. Дубровского, регионального совета ветеранов органов государственной безопасности и военно-спортивного фонда «Урал» в Челябинске на Алом поле был торжественно открыт памятник Исхаку Абдуловичу Ахмерову. А чуть позже появилась книга Максима Бодягина «Ахмеров. История подвига», подводившая определенную черту под литературным освещением жизни и деятельности разведчика-нелегала.

Накануне 100-летия органов государственной безопасности России в декабре 2017 года в Челябинске готовилась выставка «Без права на славу — во славу державы», и я с удовольствием принял приглашение принять участие в ее организации. В портретной галерее знаменитых советских разведчиков есть портрет и Исхака Ахмерова. Ему посвящена отдельная витрина с фотографиями, документами и книгами. На церемонию открытия выставки приехало немало знатных гостей из Москвы. Была среди них и правнучка прославленного разведчика Анна Евгеньевна Осипова. Краткое общение с ней вдруг обнаружило немало ранее неизвестного из жизни и судьбы Исхака Абдуловича. Во многом это и послужило толчком к написанию этой книги.

Создавалась она непросто. С одной стороны, об И. А. Ахмерове уже написано немало, и повторять уже сказанное о нем не хотелось. С другой стороны — появились новые сведения о личной жизни разведчика, которые заставляли несколько по-иному взглянуть на уже известные факты его биографии. И наконец, определенные трудности состояли в получении информации и важных деталей.

Я выражаю искреннюю признательность и благодарность всем, кто помогал в создании этой книги. Большое спасибо В. И. Завершинскому (г. Москва), Н. А. Антипину (г. Челябинск), Р. Н. Гизатуллину (г. Троицк), Р. Г. Грибанову (г. Челябинск), В. Г. Магнитовой (г. Челябинск), А. Н. Чиркову (г. Челябинск). И, конечно же, особые слова благодарности я адресую москвичкам Наталье Робертовне Третьяковой и Анне Евгеньевне Осиповой за предоставленную возможность ознакомиться с уникальными страницами жизни и судьбы И. А. Ахмерова и его потомков.

А. Шалагин

Моска — Челябинск — Магнитогорск

2018 г.

Исхак Абдулович Ахмеров

Таинство рождения

Так уж сложилась судьба Исхака Абдуловича Ахмерова, что тайны начали сопровождать его с момента рождения. Знал ли он сам об этом, сегодня уже не скажешь. Во всех официальных документах, и даже в написанной им собственноручно автобиографии, бережно сохраняемой потомками, датой рождения Ахмерова указан день 7 апреля 1901 года. Место рождения — город Троицк, в то время входивший в состав обширной Оренбургской губернии и являвшийся административным центром одноименного уезда и местом дислокации правления 3 военного отдела Оренбургского казачьего войска.

Как и полагалось, факт рождения младенца необходимо было зафиксировать в метрической книге той религиозной общины, к которой были приписаны родители новорожденного. Таким религиозным учреждением для Абдуллы (именно так писалось имя отца нашего героя) и Хадичи Ахмеровых была вторая, или, как ее называли жители Троицка, верхняя, соборная мечеть. И именно в метрической книге этой мечети, ныне хранящейся в фондах Объединенного государственного архива Челябинской области, рукой муллы Мохаммата Бикматова арабской вязью была сделана запись о появлении на свет Исхака Абдуловича Ахмерова.

Эта, в общем-то, рядовая бюрократическая запись так бы и осталась обычным архивным документом, если бы через 100 лет после ее внесения известный троицкий историк-краевед Рауф Назипович Гизатуллин внимательно не вчитался в арабский текст. Он установил, что И.А.Ахмеров родился не 7-го, а 2-го (по новому стилю — 15-го) апреля 1901 года.

На первый взгляд такое несовпадение дат может показаться странным. Но если вспомнить татарские традиции и обычаи дореволюционной поры, то сдвиг даты рождения выглядит вполне логичным. У многих народов Востока существовал обряд имянаречения (у татар он называется исем-кушу), который совершали, как правило, после отпадения пуповины на 4-5-ый день жизни новорожденного. И именно с этого момента человек считался рожденным.

Вот, как описывал этот обряд уроженец Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии, известный этнограф-востоковед и ученый Яков Дмитриевич Коблов:

«По прошествии некоторого времени — через неделю, а иногда раньше — дня через три, четыре происходит обряд наречения имени новорожденному. Отец новорожденного идет к мулле и просит его прийти на дом нарекать имя младенцу. К этому дню готовятся как к празднику. Приглашают родных и близких знакомых […] По приходе муллы выносят ребенка и кладут на нары или на пол лицом к Мекке. Мулла спрашивает родителей, какое имя они желают дать младенцу? Родители назначают имя какого-нибудь пророка, сподвижника Мухаммеда или святого, прославившегося своими подвигами и ученостью…»

Именно так, 7 апреля 1901 года имам второй соборной мечети г. Троицка Мохаммат Бикматов, прокричав и прошептав в ушки младенца азан (призыв к молитве), произнес имя исламского пророка: «Исхак».

А кем же были родители нашего героя? В официальной биографии И. А. Ахмерова указано, что он родился в крестьянской семье уроженца деревни Малый Битаман Сотнурской волости Царевококшайского (после 1917 года — Краснококшайского) уезда Казанской губернии (ныне — Высокогорский район Республики Татарстан — прим. авт.). Упомянутая выше метрическая запись не содержит информации о сословной принадлежности родителей новорожденного, что само по себе можно было бы считать небрежностью муллы. Однако дальнейшие изыскания Р. Н. Гизатуллина показали, что за этим могло стоять и нечто другое. Следует отметить, имам М. Бикматов был опытным священнослужителем, более 30 лет возглавлявшим приход второй соборной мечети г. Троицка.

По данным Р. Н. Гизатуллина, дедом И.А.Ахмерова по отцовской линии являлся потомственный купец и меценат Абдулвали Ахмеджанович Яушев — один из богатейших людей не только Южного Урала, но и всей России. Фирма, совладельцем которой он являлся, обладала миллионными капиталами, владела кожевенными и мыловаренными заводами, мельницами и магазинами, имела представительства в Москве, Варшаве, Ташкенте и других городах.

Если версия Р. Н. Гизатуллина верна, то остается загадкой, почему отец нашего героя Абдулла Абдулвалеевич при рождении получил фамилию Ахмеров, а не Яушев? К этому следует добавить, что упомянутый выше имам М. Бикматов состоял в близком родстве с Яушевыми (жена Бикматова — родная сестра А.А.Яушева) и точно знал, кто был отцом Абдуллы Ахмерова. Словом, за всем этим скрывается тайна, раскрыть которую уже не получится. Нам остается лишь предполагать, что Абдулла Ахмеров не был кровным сыном Яушева. Скорее всего, отец будущего разведчика воспитывался в купеческом доме, дослужившись к концу своей недолгой жизни до должности приказчика.

Мать И. А. Ахмерова Хадича Хакимовна действительно была родом из небогатой семьи, ее отец зарабатывал на жизнь ремеслом скорняка и проживал в Казанской губернии.

Счастье молодых родителей было недолгим. 12 октября 1901 года Абдулла Ахмеров скоропостижно скончался, и 6-месячный Исхак остался сиротой. Почему молодая вдова с младенцем не остались в доме Яушевых, а уехали к родным в Казанскую губернию, тоже остается загадкой. Впрочем, этот факт лишь подтверждает, что кровного родства между Ахмеровыми и Яушевыми не было.

Так или иначе в конце 1901 года Хадича Хакимовна Ахмерова вместе с сыном покинули г. Троицк.

Все детство и отрочество Исхака Ахмерова прошли в доме его деда Хакима, владевшего небольшой меховой лавкой в г. Казани, что худо-бедно обеспечивало материальный достаток семьи и позволило маленькому Исхаку обучаться в русско-татарской школе. Но в 1912 году Хаким-бабай умер, и беззаботное детство нашего героя закончилось. Ему пришлось оставить школьные занятия и начать зарабатывать на жизнь самостоятельно. Через много лет Исхак Абдулович напишет в своей автобиографии:

«Я начал трудовую жизнь, будучи 11-летним мальчиком. Я работал мальчиком в галантерейном магазине, шлифовщиком и курьером в типографии, учеником электромонтера, три года мальчиком и батраком кулака-торговца в деревне и два года приказчиком в Казани. Мои юношеские годы прошли в тяжелой материальной нужде…»

Испытания тех непростых лет во многом способствовали кристаллизации его мировоззрения, закалили характер и сформировали те черты незаурядной личности, которые в дальнейшем и определили жизненный выбор.

На исторической стремнине

Градус общественно-политической напряженности в Казани к началу 1917 года достиг того уровня, когда народное недовольство в любой момент могло вылиться в открытое неповиновение властям. Этот город на протяжении многих десятилетий был одним их эпицентров революционного движения в России. А мировая война, обострившая и без того непростые проблемы страны, многократно усилила протестные настроения в Казани, которая являлась центром громадного военного округа. За годы войны в городе скопилось большое число беженцев, военнопленных и раненых, что отражалось на обстановке в городе.

В январе 1917 года Казанский губернатор П. М. Боярский телеграфировал в Петроград:

«…чуть ли не все слои населения открыто осуждают правительство. Нервное настроение подогревается дороговизной жизни, отсутствием муки, толками о грядущей возможности голода. Все ждут лозунга „К оружию!“, чтобы, как говорит молва, совершить великое дело».

В последние январские дни началась стачка рабочих Алафузовского завода, которая была поддержана и на других предприятиях города. На улицы Казани вышли студенты…

16-летний Исхак Ахмеров не мог в эти дни сидеть дома. Его тянуло туда, где кипело народное негодование. Он посещал многочисленные митинги, слушал ораторов, говоривших о том, что волновало и его неокрепшую душу.

А потом из столицы пришло сообщение, что Николай II отрекся от престола, и власть в стране перешла в руки Временного правительства. Это известие вызвало почти всеобщее ликование. Уже 2-го марта в Казани состоялась многотысячная демонстрация в поддержку нового правительства. Среди демонстрантов был и Исхак Ахмеров, который с восторгом скандировал: «Свобода, равенство, братство».

Восторг февральских событий развеялся быстро. Война, которую страна и народ уже не могли вести ни физически, ни духовно, продолжалась. Это обостряло неразрешенные социальные противоречия еще больше. Вот как описывает обстановку тех дней в Казани историк Д. И. Люкшин:

«В тыловых гарнизонах Казанского военного округа в 1917 году ситуация была с точки зрения военной науки безрадостная: боевая подготовка практически не проводилась, психология солдат определялась ожиданием скорого мира, бытовые условия оставляли желать много лучшего. Нежелание идти на фронт особенно усилилось после провала летнего наступления русской армии».

Такое не могла тянуться бесконечно. И произошло то, что должно было свершиться — 26 октября (8 ноября) 1917 года власть в городе и губернии перешла в руки Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Исхак Ахмеров был свидетелем тех событий. Видел он и кровавую бойню, устроенную белочехами и каппелевцами в Казани 7—8 августа 1918 года. В те дни в городе было расстреляно и зарублено свыше тысячи сторонников и защитников советской власти. И это, безусловно, легло четкой отметиной на его восприятии мира.

С изгнанием белой армии из Поволжья и окончательным установлением советской власти в Казани рано повзрослевший Исхак Ахмеров погружается в новую для себя работу. В конце 1919 года он становится членом Российской коммунистической партии большевиков (ВКП (б) — КПСС). И его, к тому времени окончившего бухгалтерские курсы, направили на работу в Казанский губернский продовольственный комитет (Губпродком).

В условиях гражданской войны и иностранной интервенции новое правительство России прилагало усилия для решения проблемы обеспечения населения продовольствием. После подписания Брестского мирного договора Украину оккупировали немцы, Сибирь была в руках колчаковцев, на Южном Урале и в Оренбуржье еще продолжались бои. Поэтому в Москве всему Поволжью и особенно Казани, занимавшей выгодное транспортное положение, придавалось особое значение.

В одной из телеграмм, направленных председателем советского правительства В. И. Лениным в Казань, говорилось:

«… принять особо инициативные меры к выполнению плана снабжения Республики хлебом и фуражом и привлечь к подвозу продовольственных грузов из внутренних ссыпных пунктов к железнодорожным станциям и водным пристаням путем проведения трудовой и гужевой повинности и использования военных сил…»

Политика военного коммунизма, жестко проводимая на местах, нередко вызывала вполне объяснимую агрессию со стороны крестьянства, владельцев мельниц и торговых лавок. Поэтому работа участников продотрядов была опасной: случаи убийства продотрядовцев были нередкими.

Этот непростой этап своей жизни Исхак Абдулович отразит в своей автобиографии сухо:

«…принимал участие в заготовительных отрядах и на продовольственных конференциях […] по партийной мобилизации многократно выезжал на хлебозаготовки».

В 1920 году Ахмеров избирается членом Казанского городского совета рабочих и красноармейских депутатов, и его направляют на работу в Народный комиссариат просвещения Татарской автономной советской социалистической республики, провозглашенной ВЦИК и Совнаркомом РСФСР 27 мая 1920 года. А уже 31 мая народный комиссар просвещения Татарской АССР Х. Ш. Султанов вручил Ахмерову мандат председателя художественного сектора Наркомпроса. Согласно ему, 19-летний Исхак Ахмеров назначался ответственным за всю художественную работу в республике. Нетрудно представить, какой объем работы лег на плечи молодого человека! К этому следует добавить, что в марте 21-го его назначили заведовать отделом снабжения всего Наркомпроса. Это добавило забот и ответственности.

В 1921 году его направляют в служебную командировку в Ташкент. Там, как и полагалось, он встает на партийный учет в местном комитете РКП (б). Учитывая сложность обстановки, его вновь привлекают к работе в продотряде, несколько месяцев ему пришлось отработать и в Наркомате просвещения Туркестанской АССР.

Вернувшись в Казань, Ахмеров, понимавший, что для дальнейшей работы ему просто необходимо получить соответствующее образование, просит свое руководство направить его на учебу. Эта просьба была удовлетворена, и в конце 1921 года по путевке Казанского горкома РКП (б) он отправляется на учебу в Петроград. Тогда Исхак Абдулович не догадывался, что судьба его делает крутой поворот…

Петроград — Москва

Петроград потряс его своим величием. Колыбель трех русских революций, не смотря на царившую кругом разруху, голод и неустроенность, сохраняла красоту своих площадей, мостов и улиц. К этому добавлялся повсеместный энтузиазм созидания новой жизни. И это не могло не окрылять.

Коммунистический университет имени товарища Зиновьева, куда и был направлен на учебу Исхак Ахмеров, располагался в Таврическом дворце, где когда-то заседала Государственная дума, и собиралось Всероссийское учредительное собрание. Свое начало это учебное заведение брало со школы агитаторов, организованной сразу после Октябрьской революции при агитотделе Петроградского комитета партии. После трехмесячного обучения слушатели школы направлялись агитаторами на фронты гражданской войны, государственные и пропагандистские учреждения. Перед слушателями школы выступали В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев. В 1919 году на базе этой школы и создавался коммунистический университет. Его первым руководителем был пролетарский писатель А. М. Горький.

В 1921 году обучение в университете было продлено до четырех месяцев. Слушателям преподавались основы политической экономии, история марксизма и целый ряд других дисциплин, призванных воспитать из слушателей «не теоретиков, а людей широкой практической работы».

Учебный процесс в университете был организован так называемым лабораторным способом — слушатели разделялись на отдельные кружки, где совместно с преподавателями изучали вопросы учебной программы, участвовали в дискуссиях и выступали с докладами.

С самого раннего утра до позднего вечера жизнь в Таврическом дворце кипела: слушатели университета устраивали жаркие диспуты, проводили групповые читки работ Маркса и Энгельса, участвовали в собраниях и митингах. Четыре месяца учебы пролетели незаметно, и в первых числах февраля 1922 года Исхак Ахмеров едет в столицу учиться дальше.

В октябре 1921 года в Москве в Большом Путиновском переулке в так называемом «доме Фамусова» был открыт Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ). Создавался он усилиями Наркомата просвещения РСФСР и Коминтерна для обучения студентов азиатских национальностей. В университете преподавали выдающиеся люди своего времени — нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский, видный советский государственный и партийный деятель Л. Б. Красин, известный историк и общественный деятель М. Н. Покровский, специалист по истории стран Юго-Восточной Азии А. А. Губер, историк-востоковед И. М. Рейснер.

При университете с самого момента его создания работали лекторские курсы. Именно на эти курсы и приехал учиться Исхак Абдулович Ахмеров. Думается, что это направление было вовсе неслучайным. Видимо, что-то подсказывало преподавателям и в Петрограде, и в Москве, что Ахмерова ждет иное будущее.

В сентябре 1922 года, сразу после завершения обучения в КУТВ, Ахмеров по путевке Московского комитета РКП (б) поступает учиться на факультет общественных наук (ФОН) 1-го Московского государственного университета (МГУ). В то время факультетом руководил будущий академик, видный советский историк-марксист Николай Михайлович Лукин. ФОН состоял из 7 отделений, в том числе отделения внешних сношений (международных отношений — прим. авт.). На этом отделении и предстояло учиться нашему герою.

Срок обучения на всех отделениях ФОН составлял 3 года. Первые два года студенты изучали цикл общих предметов с целью получения общего социологического образования, а на третьем курсе проводилась специализация на отделениях факультета. Наряду с традиционными лекциями и семинарами программой обучения ФОН предусматривалась и самостоятельная практическая работа студентов. Начиналась она со второго курса и завершалась с окончанием обучения. Это была не студенческая практика в ее нынешнем понимании. Студенты ФОН именно преподавали в различных образовательных учреждениях столицы. С одной стороны такая система позволяла решить проблему нехватки учительских и преподавательских кадров, а с другой — она давала студентам возможность нарабатывать опыт практической работы. И, конечно же, такая «подработка» приносила и существенную прибавку к весьма скромной студенческой стипендии. К слову замечу, в то время государственная стипендия студентов составляла 10 рублей, а зарплата учителя — 40.

Учреждением, где Ахмеров-студент с 1923 года работал во время учебы, был Московский педагогический техникум имени Профинтерна. Там Исхак Абдулович заведовал учебной частью. Наряду с этим ему, как коммунисту, поручили читать лекции по обществоведению на областных курсах переподготовки учителей. Еще была и ответственная работа старшего инспектора Московского отдела народного образования (МОНО). Словом, нагрузка была нешуточной.

Не смотря на большую занятость студентов, требования к их успеваемости были очень высокими. Только за 1923—24 учебный год из МГУ было отчислено более 1000 студентов-двоечников. Отчисления на ФОН достигали 40%. Это и понятно, ведь для того, чтобы студент был переведен с первого курса на второй, ему необходимо было сдать 13 экзаменов и получить 1 семинарский зачет, а при переводе со второго курса на третий — 9 экзаменов и 3 зачета. Государственные экзамены сдавались по 8 предметам, среди которых наряду с политэкономией, всеобщей историей и историческим материализмом был экзамен и по иностранному языку.

Отделение внешних сношений, где обучался Ахмеров, отличалось от иных отделений ФОН особенно высокими требованиями к студентам по владению иностранными языками. Два основных языка (английский и французский) преподавались на семинарах, а третий (для Ахмерова им был турецкий — прим. авт.) — факультативно. Это требовало от студентов значительных усилий по самоподготовке. Сегодня трудно представить, как Исхак Абдулович справлялся с такой нагрузкой. Но он справился! И в 1925 году стал дипломированным специалистом. Между прочим, его сокурсниками, окончившими ФОН в 1925 году, было немало будущих знаменитостей. Среди них М. М. Смирин, ставший в последующем видным историком-медиевистом, А. В. Арциховский — великий археолог, открывший человечеству тайны новгородских берестяных грамот, известный психолог Л. С. Сахаров.

Валя

Какими бы сложными, и в учебном, и в бытовом плане, не были годы учебы в столице, жизнь брала свое — молодость есть молодость.

Ранней весной 1923 года Исхак Абдулович, как инспектор МОНО, выехал в город Можайск, где ему предстояло прочитать курс лекций для местных учителей. Древний городок выглядел живописно, как будто его обошла стороной послереволюционная разруха. Городской кремль, словно сошедший со старинных гравюр, окружали многочисленные храмы, пока еще не утратившие своего величия и красоты. А выпавший снег только подчеркивал вековую стать и патриархальную умиротворенность.

В школе, где проходили лекции, Ахмеров обратил внимание на улыбчивую симпатичную девушку. Они познакомились. Ее звали Валей…

Валентина Михайловна Неугодова родилась 26 января 1902 года в городе Можайске Московской губернии в рабочей семье. Ее отец Михаил Савельевич работал на железной дороге, а мать Анна Ивановна (девичья фамилия — Юрина — прим. авт.) была домохозяйкой. Жили небогато, но это не помешало Валентине обучаться в гимназии, организованной в свое время графиней П. С. Уваровой. После отличного ее окончания Валентину Михайловну оставили в родной гимназии (с 1918г. — школе — прим. авт.) работать учительницей начальных классов.

…Исхак очень хотел продлить это знакомство. И повод вскоре нашелся. В мае 1923 года в Москве проводился второй Всероссийский съезд советско-партийных школ и коммунистических университетов. Среди его делегатов был и Исхак Ахмеров. Туда же из Можайска приехала и Валя Неугодова. И хотя программа съезда была весьма насыщенной, это не помешало молодым людям получше узнать друг друга…

Взаимная симпатия, как это часто бывает, быстро переросла в более глубокое чувство. Их объединяла не только молодость, но и общее учительское дело, которому, как им казалось, они посвятят всю свою жизнь. Период ухаживаний был недолгим. И вскоре Исхак сделал Вале предложение стать его женой. Но, как и полагалось, необходимо было получить согласие родителей невесты. И тогда Исхак Ахмеров вновь поехал в Можайск.

В доме Неугодовых Ахмерова приняли радушно. Родительское согласие на замужество старшей дочери было получено.

9 февраля 1924 года Отдел ЗАГСа Центрального района города Москвы зарегистрировал брак Исхака Абдуловича Ахмерова и Валентины Михайловны Неугодовой. Молодожены поселились в общежитии педагогического техникума имени Профинтерна по адресу Введенский (ныне — Подсосенский — прим. авт.) переулок, дом №20. И потекла семейная жизнь со своими радостями и переживаниями. А 20 сентября 1924 года в семье Ахмеровых появился первенец, которому дали имя Роберт. Почему именно так, знали только родители. Растить малыша было непросто. Особенно если учесть, что молодые родители, окрыленные идеями построения новой жизни, неугомонно рвались к работе и учебе. Подработки молодого папы оказались кстати — цены на продукты питания были немалыми, а сына и жену нужно было усиленно кормить.

Дипломат

Сразу после получения диплома о высшем образовании Исхак Абдулович Ахмеров откомандировывается в распоряжение Народного комиссариата иностранных дел (НКИД). По существовавшим тогда правилам распределение выпускников ВУЗов по местам их дальнейшей работы проводилось по рекомендации городских комитетов партии. И такая рекомендация на Ахмерова из МГК ВКП (б) поступила.

Уже в июле 1925 года семья Ахмеровых оказывается в Термезе, где располагалось представительство НКИД. Туда Исхака Абдуловича направили дипломатическим агентом, на которого, согласно международным конвенциям, распространялась физическая неприкосновенность. Но одно дело — конвенции, и совсем другое — бесконтрольные банды, державшие в страхе всю округу.

О том, что творилось тогда в этом углу среднеазиатского региона, красноречиво свидетельствуют воспоминания советского дипкурьера О. Х. Германа:

«… от города Кирки до Термеза (менее 250 км — прим. авт.) мы ехали на арбе, сопровождаемой вооруженными красноармейцами, восемь суток. На дороге бесчинствовали басмачи. Каждый пост передавал соседнему о нашем выезде, и тот, куда мы направлялись, встречал нас по дороге. И, несмотря на такие предосторожности, на один из пограничных постов напали басмачи, и в завязавшейся перестрелке были убиты два красноармейца».

Опасности подстерегали не только на дорогах, но и в населенных пунктах. Почти каждую ночь басмачи нападали на кишлаки, грабили и убивали мирное население. Летом 1925 года они предприняли попытку напасть на Термез.

Кое-как устроив жену и грудного сынишку на квартире, располагавшейся в глинобитном домике неподалеку, Ахмеров погрузился в текущую работу диппредставительства. Однако в августе из Москвы поступил приказ: работу представительства свернуть, а самому дипломатическому агенту перебираться в Константинополь.

Впереди их опять ждала опасная и трудная дорога. В эти края Ахмеров еще вернется. Но пока он об этом не знает…

С немалыми трудностями в конце сентября 1925 года Ахмеровы прибыли в Константинополь. Этот город с тысячелетней историей, вобравший в себя множество культур и народов, выглядел почти сказочно: блистал огнями залив Золотой Рог, в лучах заходящего солнца отливали золотом купола Святой Софии, таинственно синели минареты Голубой мечети, величественно тянулись к небу своды дворцов Топ-Калы и Долмабахче, кругом было по-восточному шумно и многолюдно.

Генеральное консульство СССР размещалось в зданиях бывшего царского посольства в фешенебельном районе Константинополя на улице Гран-Рю де Пера. Еще совсем недавно этот комплекс зданий представлял собой «Ноев ковчег», где искали пристанище беженцы из России, охваченной гражданской войной. Эмигранты попроще селились в небогатых районах и лагерях вокруг Константинополя, а в посольстве разместилась бывшая знать. Впрочем, и ей здесь жилось несладко. Людей размещали даже в подсобных помещениях. Свидетель тех событий, видный политический и общественный деятель России В. В. Шульгин, в феврале 1917-го принявший из рук Николая II отречение от престола, писал:

«Я живу в посольстве. Это пишется гордо, но выговаривается несколько иначе. Точнее — я живу у бывшего члена Государственной Думы Н. И. Антонова, который в свою очередь живет у генерала Мельгунова, а генерал Мельгунов живет у генерала Половцова… Во дворе русского посольства темно от обилия русских эмигрантов. Кого тут только нет! Осколки Петрограда, Москвы, Киева, Одессы […] Здесь можно встретить кого надо…»

К концу 1925 года основная часть из тех, кто бежал в Константинополь (по различным данным их число достигало от 160000 до 200000 человек — прим. авт.) уже покинула город: кто-то продолжил свои скитания по миру, другие — вернулись на Родину. Но русских на берегах Босфора еще оставалось немало, главным образом обманутых, несчастных, а иногда и насильно вывезенных из России.

Об этом Ахмерову в первый же вечер в Константинополе рассказывал генеральный консул В. П. Потемкин, в кабинет к которому Исхак Абдулович зашел представиться. Убранство кабинета, обитого красным штофом, удивительным образом смешивало эпохи: на стене висел герб СССР, а вся мебель была украшена двуглавыми гербами царской России. Владимир Петрович, прохаживаясь по кабинету, говорил:

— Помимо сложной обстановки в самом Константинополе, которая требует от нас большого напряжения, угнетающе действует эта огромная масса несчастных, брошенных на произвол судьбы русских людей. Мы, конечно, умеем разбираться, кто из них был подлинным врагом, а кто был увлечен насильно огромным потоком бегущих белых армий…

Потемкин Владимир Петрович (1874—1946) — советский государственный и партийный деятель, дипломат, историк, педагог, действительный член АН СССР. Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1898), преподавал в гимназиях. После Октябрьской революции работал в Наркомате просвещения РСФСР. Участвовал в гражданской войне (начальник политотдела Западного и Южного фронтов). С 1922г. по рекомендации Ф.Э.Дзержинского на дипломатической работе — председатель комиссий по репатриации русских солдат и казаков из Франции и Турции (1922—1923), генеральный консул СССР в Константинополе (1923—1926), советник полпредства СССР в Турции (1927—1929), полпред в Греции (1929—1932), Италии (1933—1934), Франции (1934—1937). С 1937 по 1940 — заместитель наркома иностранных дел СССР, в 1940—1946 — нарком просвещения РСФСР. Награды: ордена Ленина, Красного знамени, Трудового Красного Знамени; дважды награждался Сталинской премией первой степени.

Рассказал генконсул и о хитросплетениях английской дипломатии, пытавшейся создать в Константинополе свой политический центр, направленный против молодого турецкого правительства Мустафы Кемаля Ататюрка.

Быстро вникнув в специфику обстановки в Константинополе, Ахмеров приступил к работе. По современным меркам его должность в дипломатической иерархии была малозначительной, но важно понимать, в те годы советские дипмиссии были весьма малочисленными. Поэтому нашим дипломатом приходилось заниматься многим, что не входило в круг прямых обязанностей.

Вице-консул С. М. Мирный, к дружбе с которым Исхака Абдуловича подвела не только работа, но и общий для обоих молодой возраст, рассказывал, как накануне прибытия Ахмеровых в Константинополь сотрудникам генконсульства пришлось спасать от неминуемой гибели большую группу болгарских коммунистов, совершивших дерзкий побег из тюрьмы на острове Святой Анастасии. Семен Максимович в деталях поведал Ахмерову, что ему и его помощникам пришлось пережить в те дни.

С. М. Мирный помимо своей основной работы выполнял еще и задания Коминтерна, а по линии Разведупра Наркомата обороны под оперативным псевдонимом «Абдулла» курировал резидентуру Николы Трайчева в Болгарии. Об этой стороне жизни своего друга Ахмеров знать не мог. И не знал.

В 1927 году в жизни Исхака Абдуловича произошло важное событие, которое во многом определит его дальнейшую судьбу. Его привлекли к работе в резидентуре советской внешней разведки, которая только-только создавалась в Турции. Конечно же, это случилось не сразу: к нему приглядывались, его оценивали.

Человеком, который привлек Ахмерова в разведку, был Яков Григорьевич Минскер — резидент ИНО ОГПУ в Константинополе.

Минскер (Минский) Яков Григорьевич (1891—1934) — советский разведчик, активный участник установления советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке. В 1920г. — резидент Разведупра Штаба РККА в Северной Маньчжурии. С февраля 1922г. — в ИНО ВЧК (ОГПУ): в 1922—1924 под прикрытием должности консула находился на разведывательной работе в Персии, в 1924—1926гг. — в Шанхае. С декабря 1926 по 1929 гг. — резидент ИНО ОГПУ в Турции. С 1929г. работал на различных должностях в центральном аппарате внешней разведки, в т.ч. возглавлял отделение в Особом отделе ГУГБ НКВД СССР.

Официальным прикрытием для его работы в Турции была должность корреспондента ТАСС. Особенность вновь создаваемой резидентуры состояла в том, что она ориентировалась не для работы на Турцию, которую в СССР воспринимали, как дружественное государство, а на сопредельные страны Европы и Ближнего Востока. В повседневной работе новой резидентуры приходилось учитывать и еще одно обстоятельство: в Константинополе и других портовых городах Турции оставались сильными позиции групп противников Ататюрка, вокруг которых проявляли активность агенты различных разведок. Особенно в этом преуспели агенты английской СИС.

Понимание всего этого придет к Ахмерову позже. А пока он увлеченно совершенствует свой турецкий, общаясь с агентами резидентуры. Наряду с этим Минский рекомендует Исхаку Абуловичу поступить учиться на юридический факультет местного университета. С одной стороны это было нужно для наработки языковой практики, а с другой — приносило молодому дипломату новые знакомства, которые могли пригодиться в дальнейшем.

Однако для поступления в университет требовалось согласие НКИД. И чтобы его получить, Ахмеров неоднократно выезжал в Ангору (прежнее название столицы Турецкой республики — прим. авт.) и встречался с полпредом СССР Я. З. Сурицом. Говорили они не только о предстоящей учебе, но и о Средней Азии, где ни так давно оба работали.

Суриц Яков Захарович (1882—1952) — советский дипломат, участник революционного движения в России. Окончил философский факультет Гейдельбергского университета. С 1918г. — на дипломатической работе: заместитель диппредставителя РСФСР в Дании (1918—1919), полпред РСФСР в Афганистане (1919—1921), уполномоченный НКИД по Туркестану и Средней Азии (1921—1922), диппредставитель РСФСР в Норвегии (1922—1923), полпред СССР в Турции (1923—1934), Германии (1934—1937), Франции (1937—1940), советник НКИД СССР (1940—1945), чрезвычайный и полномочный посол СССР в Бразилии (1946—1947). Награды: ордена Ленина и Трудового Красного Знамени.

Численный состав резидентуры был небольшим — помимо самого резидента, здесь работали шифровальщик и два переводчика. А работы было много. Поэтому постепенно Минский расширяет сферу деятельности внештатного сотрудника Ахмерова, внимательно изучая и оценивая результаты его работы. Об этом он информирует Центр, и там эту информацию принимают к сведению.

В университете Исхак Абулович проучился один учебный год. Это была отличная языковая школа. Теперь его турецкий мало чем отличался от языка коренного жителя Константинополя или Анкары.

Работа в посольстве и резидентуре отнимала немало времени, но это не мешало Ахмерову находить свободные моменты, чтобы повозиться с подраставшим сыном, устроить семейные прогулки по Константинополю и его окрестностям. К слову замечу, Валентина Михайловна в тот период работала в торговом представительстве СССР в Турции на должности кодиста-архивариуса.

В октябре 1928 года Исхака Абдуловича Ахмерова, уже набравшегося немалого опыта, переводят на должность временно исполняющего обязанности консула в советское генконсульство в Трапезунде. Этот перевод был вызван нехваткой опытных специалистов: советского консула в Трапезунде Б. Е. Этингофа перевели на должность генконсула в Константинополь, и важный участок советской дипломатической работы в Турции оказался оголенным.

Город Трапезунд (современное название — Трабзон — прим. авт.) расположился в живописном уголке черноморского побережья Турции. За свою многовековую историю он повидал многое. И это придало городку замечательное многообразие внешнего облика.

Советское консульство здесь было открыто в июне 1920 года. В 1927-м его преобразовали в генконсульство (оно будет закрыто в марте 1933г. — прим. авт.). Здесь, как и в Константинополе, советским дипломатам приходилось решать немало вопросов, связанных с защитой интересов советских граждан и организаций, решением их проблем в рамках действующего законодательства и оформлением необходимых документов — виз, справок, паспортов.

Наряду с этим определенную специфику работе советских диппредставительств в Турции придавало появление здесь в начале 1929 года политического изгнанника Л. Д. Троцкого, который первое время даже проживал вместе с семьей на территории советского генконсульства в Константинополе.

В мае 1929-го И.А.Ахмерова переводят в Москву, где до февраля будущего года он работает референтом НКИД. Он не догадывался, что на Лубянке рассматривается вопрос о переводе его на другую работу.

На новой работе

Возвращение Ахмеровых в Москву было обусловлено и еще одним обстоятельством. Семейным. Роберт подрос, и ему надлежало отправляться в школу. Конечно, работа Исхака Абдуловича и его партийный долг в этом отношении стояли на первом месте, и в случае необходимости он мог бы отправить жену с сыном в СССР, а сам остаться в Турции. Но, как говорится, звезды сложились удачно: служебное и личное совпали.

В марте 1930 года Исхак Абдулович Ахмеров начинает работать в контрразведывательном отделе (КРО) секретно-оперативного управления ОГПУ, на который возлагались борьба с бандитизмом, контрреволюцией, шпионажем и контрабандой.

Прием на работу в эту важнейший орган государственной безопасности осуществлялся после тщательной проверки кандидатов. Учитывался опыт и результативность предыдущей работы, партийные и производственные характеристики, результаты наблюдений действующих сотрудников ОГПУ и их рекомендации. Кто рекомендовал Ахмерова на работу в КРО, неизвестно. Но, безусловно, при его назначении учитывалось мнение и упомянутых выше Я. Г. Минскера, С. М. Мирного и В. П. Потемкина.

После небольшой подготовки Исхак Абдулович, оставив семью в Москве, выезжает в Бухару, где ему в должности оперуполномоченного предстояло принять участие в борьбе с басмачами.

Басмачество, как религиозно-националистическое движение, направленное на свержение советской власти в Средней Азии, существовало многие годы. Несмотря на существенный урон, наносимый басмачеству РККА и ОГПУ, оно продолжало существовать. В немалой степени этому способствовала поддержка, оказываемая главарям сепаратистов правящими кругами сопредельных государств. По этим каналам к басмачам поступали оружие, деньги, военное снаряжение. Нередкими были случаи присутствия в отрядах басмачей иностранных советников. Особую активность в поддержке басмачества проявляла Великобритания, стремившаяся ослабить влияние СССР в Азии. Агенты СИС подталкивали лидеров басмачества к постоянным нападениям на советскую территорию.

В 1930 году обстановка в среднеазиатском регионе вновь обострилась. В марте советско-афганскую границу перешел крупный отряд басмачей во главе с курбаши С. Шайтаном. В это же время в самом Афганистане сторонники бывшего эмира Бухары начали подготовку восстания с целью создания самостоятельного государства. В конце апреля отряд басмачей, насчитывающий 1200 сабель, предпринял попытку перехода государственной границы СССР. С каждым днем обстановка обострялась.

К внешним угрозам добавлялась и крайне неспокойная ситуация в самих среднеазиатских республиках, вызванная проводимыми в стране мероприятиями по коллективизации и раскулачиванию. В сводках ОГПУ того времени отмечалось:

«…В Бухаре ликвидирована одна антисоветская группировка, противодействующая колхозному строительству […] Массовые антиколхозные выступления дехканства, провоцируемые байством, охватили многие районы и грозят в дальнейшем развитии перерасти в восстание […] В кишлаке Бувайда после ареста районными властями трех кулаков-лишенцев к зданию РИКа и райкома подошла толпа 400 чел., требуя не арестовывать баев, не описывать имущество, угрожая свержением соввласти…»

В этих условиях вновь прибывшему оперуполномоченному ОГПУ И. А. Ахмерову пришлось непросто. Необходимо было включаться в работу сходу. Бесчисленные встречи с тайными осведомителями, операции по выслеживанию басмаческой агентуры, перехват караванов с оружием, засады, погони и перестрелки. Все это было.

Была и неизбежная в деле любого оперуполномоченного бумажная работа — многочисленные отчеты, протоколы, сводки. И в этом для Ахмерова тоже была школа: сжато и емко формулировать информацию ему в дальнейшем придется часто.

В конце 1930 года опасная командировка Исхака Абдуловича закончилась, и он с радостью возвращается в Москву, где его ждали. К тому времени Роберт уже мог продемонстрировать отцу свои первые успехи в учебе. И это, безусловно, радовало отца.

После небольшого отдыха Ахмеров вновь приступает к работе. В марте 1931 года его зачисляют слушателем Института красной профессуры (ИКТ) истории, советского строительства и права. Примечательно, что в своей автобиографии он не указывает этого факта, как и всех деталей своей работы в органах госбезопасности. Возможно, это было не просто учеба, а часть его работы в КРО. Не следует фантазировать по этому поводу. Однако замечу, по существовавшим тогда правилам, слушатели ИКТ подлежали освобождению от работы по месту службы и должны были сняться с партийного учета. Было ли это сделано в отношении Ахмерова, неизвестно.

Размеренная жизнь в столице Исхака Абдуловича тяготила. Да, здесь в Москве жилось спокойно, рядом были близкие люди, которым он мог теперь уделять больше времени. Но ему явно не хватало адреналина живой, настоящей работы.

По справедливому замечанию М. А. Бодягина, период работы Ахмерова в КРО укрепил в нем «волевые качества, присущие ему со времен тяжелого отрочества, подстегнул творческое начало в работе с людьми, пробудил вкус к специфике агентурной работы, выявив ключевые таланты, необходимые для вербовщика — обаяние и умение войти в доверие при сохранении холодной трезвости ума, способность к перевоплощению, доходящую до полного самоотречения, умение выйти за пределы поведенческих шаблонов и быстро принять нестандартное решение». Наверное, именно такую характеристику, правда, сформулированную иным, более канцелярским, языком с обязательным упоминанием его партийной дисциплины и преданности делу борьбы пролетариата с мировым империализмом, дали Ахмерову в административно-организационном управлении ОГПУ, ведавшим кадрами всех подразделений. И это в конечном итоге определило его дальнейшую судьбу. В самом начале 1932 года ему предложили работу в ИНО.

ИНОго выбора нет

Советская внешняя разведка, зародившаяся в период формирования новых органов государственной власти, возникла не вдруг и не сразу. Необходимость создания специального органа, направленного на получение достоверной политической информации за пределами страны, советское правительство понимало с первых послереволюционных дней. На начальном этапе, когда первостепенной задачей было удержать власть в условиях гражданской войны и иностранной интервенции, разведывательная деятельность сводилась к работе в тылу белых армий и проникновению в антисоветское подполье, с чем успешно справлялись сотрудники Разведупра РККА и ВЧК. С переходом к мирному строительству молодое государство, оказавшееся во враждебном окружении, нуждалось в более глубокой разведке, призванной предотвратить агрессию извне, ослабить подрывную деятельность контрреволюционных и антисоветских кругов внутри страны и за рубежом, обеспечить руководство страны достоверной политической информацией о замыслах правительств других государств в отношении РСФСР (СССР). К пониманию этого советское правительство подтолкнуло и поражение в советско-польской войне. Подводя ее итоги, Политбюро ЦК РКП (б) 6 сентября 1920 года приняло решение: «Учитывая ту сложнейшую международную обстановку, в которой мы находимся, необходимо поставить вопрос о нашей разведке на надлежащую высоту. Только серьезная, правильно поставленная разведка спасет нас от случайных ходов вслепую». Практической реализацией этого решения стало создание в структуре ВЧК Иностранного отдела (ИНО).

Иностранный отдел ВЧК-ОГПУ СССР — подразделение внешней разведки советских органов государственной безопасности, создано 20.12.1920г. в структуре ВЧК (с 1922г. — Государственное политическое управление (ГПУ), с 1923 г. — Объединённое государственное политическое управление (ОГПУ) прим. авт.). Перед ИНО были поставлены задачи по созданию резидентур за границей, развёртыванию агентурной работы среди иностранных граждан на территории РСФСР, обеспечению паспортно-визового режима. В 1921г. ИНО вошёл в состав Секретно-оперативного управления ВЧК, в 1927г. передан в непосредственное подчинение Коллегии ОГПУ СССР. Задачи внешней разведки были сформулированы в постановлении Политбюро ЦК ВКП (б) от 30.01.1930г.: освещение деятельности и проникновение в зарубежные центры эмиграции; выявление террористических организаций и интервенционных планов, подготовляемых государствами — потенциальными противниками СССР; освещение и выявление планов финансово-экономической блокады; добывание документов секретных соглашений и договоров, а также промышленных изобретений, технико-производственных чертежей и секретов; борьба с иностранным шпионажем в советских организациях и наблюдение за деятельностью советских учреждений за границей. До середины 1920-х гг. действовали совместные резидентуры ИНО и Разведупра РККА. В ходе создания агентурной сети существовало тесное взаимодействие между ИНО и коммунистическими партиями, входившими в Коминтерн. С 1930г. ИНО стал заниматься научно-технической разведкой. Данные научно-технической разведки способствовали выполнению планов индустриализации СССР. На основе добытых ИНО материалов достигалась значительная экономия средств при строительстве крупнейших предприятий тяжёлой, химической и оборонных отраслей промышленности. В начале 1930-х годов важнейшим из приоритетов внешней разведки стало внедрение агентуры в правительственные учреждения стран — вероятных противников в будущей войне, прежде всего Германии и Японии. В ноябре 1932 г. издано распоряжение об усилении нелегальной работы и о готовности легальных резидентур к переходу на нелегальные условия работы. В июле 1934 г. в связи с ликвидацией ОГПУ СССР и образованием НКВД СССР функции внешней разведки были возложены на 7-й отдел ГУГБ НКВД СССР.

С первых дней работы ИНО туда пришли работать люди, имевшие богатый опыт подпольной революционной работы, знавшие не понаслышке правила конспирации и умевшие в свое время противостоять высокопрофессиональным специалистам царского охранного отделения. Абсолютно справедливы слова ветерана СВР РФ П. Г. Громушкина:

«Фундамент в основание Службы был заложен еще революционерами, теми, кто в непрерывных боях с царизмом и буржуазией сформировали замечательные кадры подпольщиков, нелегалов, искусных конспираторов. Ведь ни изощренные происки охранки, ни тюрьмы, ни ссылки не сломили их».

К 1932 году, когда Ахмерову предложили перейти на работу в ИНО, советская разведка уже обладала немалым опытом закордонной работы. На ее счету были успешно проведенные и проводимые операции, результатами которых стали выстраивание выгодного для СССР внешнеполитического курса, международно-правовое признание нашей страны правительствами 24 стран, разгром контрреволюционного террористического подполья, связанного с зарубежными разведками и белоэмигрантским организациями, получение научно-технической информации, способствующей развитию советской промышленности и науки.

Итак, Исхаку Абдуловичу предложили новую работу. Мог ли он от нее отказаться? Наверное, мог. Тем более, что тогда и потом существовало правило — с ответом на предложение не торопить. Человеку давали время, чтобы сделанный выбор стал осознанным, Ведь разведка, помимо всего, это еще и множество ограничений. И Ахмеров выбор сделал!

Его зачислили в 6-ое отделение ИНО, занимавшееся разведкой в странах Востока. Отделением руководил Я. Г. Минскер, с которым Исхак Абдулович был знаком по совместной разведывательной работе в Турции. Это обстоятельство, безусловно, сближало и не требовало времени на обычную в подобных случаях притирку характеров.

Подготовка закордонного разведчика — долгая и кропотливая работа. Она включает в себя множество нюансов, от точности и правильности учета которых во многом зависит успех предстоящих разведывательных операций и зачастую безопасность самого разведчика. Даже мелкий просчет в деталях может стоить ему жизни. Подготовка разведчика, которому предстоит работать под прикрытием, или, как принято говорить, «под крышей» какого-либо официального учреждения за рубежом, существенно отличается от таковой, если речь идет о разведчике-нелегале. Поэтому считалось и считается, что нелегалы — особая каста в разведке. Они — штучная продукция.

Будущему нелегалу помимо досконального знания иностранного языка, и не всегда одного, необходимо буквально вжиться в ту легенду, которая разработана для него Центром. Он должен безукоризненно знать историю и географию той страны и того места, откуда он, согласно легенде, якобы, был родом. Ему нужно владеть информацией о тех людях, которые когда-либо могли знать человека, под именем которого нелегалу предстоит работать. Он должен в совершенстве владеть манерами, присущими жителям страны пребывания, или страны, откуда он, якобы, прибыл. Разведчик должен держать в памяти десятки имен, лиц, паролей и адресов. Ко всему этому следует добавить и совершенное владение специальными методиками работы разведчика по сбору и передаче информации, связи с резидентом и агентами, обнаружения слежки и ухода от нее. Этот перечень можно продолжать и продолжать…

Специальное отделение, занимавшееся исключительно нелегальной разведкой, в структуре ИНО было создано в 1922 году. На него возлагалась подготовка и координация закордонной работы нелегалов. По понятным причинам способы и методы работы этого подразделения были и остаются глубоко законспирированными.

Когда Ахмеров в начале 1933 года готовился к своей первой командировке за рубеж в качестве кадрового сотрудника советской внешней разведки, где ему предстояло работать с нелегальных позиций, 1-ое отделение ИНО (нелегальная разведка — прим. авт.) возглавлял Н. И. Эйтингон, с которым Исхак Абдулович встречался в 1929 году в Турции. В то время Эйтингон под именем Леонида Александровича Наумова работал атташе советского генконсульства в Константинополе и возглавлял резидентуру ИНО ОГПУ.

Эйтингон Наум Иссакович (1899—1981) — советский разведчик, генерал-майор государственной безопасности. С 1920г. — в органах ВЧК: уполномоченный, помощник заведующего секретно-оперативным отделом Гомельской ГубЧК. Принимал участие в операциях против бандформирований савинковцев, был тяжело ранен. В 1924г. окончил восточное отделение Военной академии РККА. Был зачислен в ИНО-ОГПУ. Неоднократно выезжал в командировки в Китай и Турцию. В 1936—1938гг. — заместитель резидента советской разведки в Испании, принимал участие специальных операциях в Китае и Франции, был одним из разработчиков операции «Утка» (ликвидация Л. Д. Троцкого — прим. авт.). В годы Великой Отечественной войны — заместитель начальника 4-го управления НКВД (разведывательно-диверсионная работа на временно оккупированной территории), участвовал в разработке и реализации целого ряда операций — «Монастырь», «Березино», «Арийцы», «Курьеры» и др.; принимал участие в операциях по борьбе с националистическими бандформированиями в Прибалтике и Западной Белоруссии. В 1953г., как «участник банды Берии», был арестован и осужден к 12 годам тюремного заключения. После освобождения в 1964г. работал старшим редактором в издательстве «Международная книга». Реабилитирован в 1992г. (посмертно). Награды: два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Суворова и Отечественной войны I ст., два ордена Красной Звезды.

Безусловно, такое знакомство шло на пользу дела. Они легко понимали друг друга, и подготовительная работа, занимавшая почти все время Исхака Абдуловича, продвигалась быстро.

По разработанной для Ахмерова легенде, он — турецкий студент, прибывший в Китай для обучения в американском колледже. Его задача — сбор политической информации об обстановке в стране и регионе, освещение планов японской военщины в отношении Китая и СССР, создание условий для дальнейшего функционирования резидентур советской внешней разведки в Харбине, Шанхае и Бэйпине (название Пекина с 1928 года — прим. авт). Безусловно, ставилась задача завязывания в студенческих кругах и иностранной колонии знакомств, которые могли быть полезными для внешней разведки СССР.

Наряду с этим весьма важной была «обкатка» паспорта, по которому Ахмерову предстояло жить в Китае. Это было необходимо и для этой командировки Исхака Абдуловича, и для использования советской разведкой паспорта в дальнейшем.

Все разведки мира пытаются любой ценой заполучить подлинные документы иностранного гражданина. Конечно, идеальным вариантом считается их официальное получение в соответствующих органах той или иной страны. Это возможно при благоприятном стечении обстоятельств и личной находчивости разведчика. Такое в истории советской внешней разведки бывало. И не раз.

Паспорта можно заполучить и иным способом. Их можно купить, выкрасть, официально изъять у иностранца при пересечении им государственной границы. Если и такими способами иностранный паспорт получить не удается, то документ, удостоверяющий личность, изготавливается в тайных лабораториях и типографиях. Такая лаборатория в ИНО была. Руководил ею мастер своего дела австриец Георг Миллер.

Миллер Георг (Георгий Георгиевич) родился в 1898г. в Австрии, участвовал в социал-демократическом и коммунистическом движении. В 1924—1927гг.- дипкурьер полпредства СССР в Вене. По линии Коминтерна нелегально работал в Европе. С 1930г. — в СССР, принят на работу в ИНО-ОГПУ. В 1935г. присвоено звание старшего лейтенанта госбезопасности. Принимал участие в операциях по тайной доставке в Испанию оружия и вывозу из нее золотого запаса страны (изготавливал поддельные бортовые журналы морских судов, осуществлявших перевозки). В 1945г. уволен из НКГБ СССР. Награды: ордена Красного Знамени, Красной Звезды, Знак Почета.

Неизвестно, как был получен паспорт на имя Мустафы Дакмака (в некоторых источниках — Мустафы Тогмача — прим. авт.), а именно под этим именем Ахмерову предстояло отправиться в Китай, но то, что он побывал в лаборатории Миллера, это точно. Необходимо было тщательнейшим образом придать этому документу полную достоверность.

Еще одним из важных моментов сложнейшей подготовки нелегала является разработка маршрута его продвижения в страну назначения. В отличие от разведчиков, работающих «под крышей», нелегалы добираются до цели своей командировки окольными путями, чтобы никоим образом не обнаружить свою связь с родиной. Таким же образом они, как правило, и возвращаются домой.

И Ахмерову предстояла такая дорога: Турция — Европа — Китай. Каждый этап этого пути отрабатывался до мелочей.

Конечно же, в ходе его подготовки велись интенсивные лингвистические занятия. Английский и французский Исхак Абдулович знал неплохо, но в Китае его «родным» языком будет турецкий, которым он владел, вроде бы, отлично, но необходимо было его освежить. Тем более, что в это время в Турции шла языковая реформа: арабо-персидские слова, ранее составлявшие почти 80% турецкого языка, постепенно вытеснялись турецкими эквивалентами, арабская письменность была заменена латиницей. Словом, и в этом отношении «турецкий студент» должен был быть на высоте.

Подготовка, потребовавшая от Ахмерова концентрации воли, выдержки и усилий, завершилась к маю 1933 года. Весь период подготовки с семьей он виделся редко. Дома считали, что папа опять уехал в очередную служебную командировку. Перед отправкой за кордон Ахмерову дали отдохнуть в кругу семьи немногим дольше обычного. Но нужно было торопиться, «студент» должен был прибыть в Бэйпин вовремя.

Путь в Поднебесную

В начале июня Голд, таков был оперативный псевдоним Ахмерова в Центре, прибыл в Стамбул (новое название Константинополя с 28 марта 1930 г. — прим. авт.). Здесь, купив на железнодорожном вокзале Сиркеджи билет до Вены, он сел в вагон Восточного экспресса и отправился в путь. Дорога пролегала через Болгарию, Румынию и Венгрию, что давало возможность испытать документы на имя Мустафы Дакмака в деле. Никаких вопросов паспорт «турецкого студента» у пограничников четырех стран не вызвал.

В Вене Ахмеров пробыл недолго. Здесь было необходимо решить некоторые, скажем так, организационные вопросы, и, убедившись в отсутствии слежки, направиться в Рим. Все это заняло не более суток. Уже следующим вечером Мустафа Дакмак появился на перроне вокзала «Термини» в итальянской столице.

Как и планировалось в Москве, Голд, устроившись в отеле, направился в турагентство для оформления поездки в Китай. И здесь его ждала первая неожиданность. Как оказалось, большинство туристов и бизнесменов, отправлявшихся в Поднебесную, выбирают не морские круизные лайнеры, а сухопутную дорогу через… СССР. Во-первых, это было относительно недорого, а «студенту» демонстрировать свое финансовое благополучие не следовало, и во-вторых, дорога через Советский Союз считалась более безопасной. Уже потом в Центре учтут этот явный промах с подготовкой пути продвижения нелегала, а пока Голду пришлось принимать решение самостоятельно — времени согласовывать этот вопрос с Москвой не было. Ахмеров отдавал себе отчет, где находится. Любая опрометчивость в поступках и необдуманность решений могли привести к провалу.

Итальянская тайная полиция (ОВРА — прим. авт.), созданная в 1921 году, как внутрипартийный орган движения будущего диктатора Муссолини, с приходом последнего к власти превратилась в широко разветвленную и хорошо осведомленную спецслужбу. Она имела целую сеть осведомителей и агентов как в самой Италии, так и за ее пределами. При этом ОПРА тесно взаимодействовала с другими итальянскими спецслужбами, что давало ей простор для деятельности, направленной на сохранение режима дуче. И в Москве об этом знали. Поэтому Голд принял единственно правильное в такой ситуации решение — не привлекать к себе внимание дорогим круизом, а добираться до Китая более популярным сухопутным путем.

Итак, решение принято. Теперь предстояло получить китайскую въездную визу. Ахмеров еще в Москве знал, где располагается китайское посольство. Но, войдя в роль турецкого студента, он долго расспрашивал сотрудницу турагентства, как добраться до виа Бруццоло.

В китайском посольстве никаких затруднений с визой не возникло. Однако услужливый клерк дипмиссии предупредил Голда о необходимости получения еще и советской транзитной визы. А вот такой поворот в планы Ахмерова точно не входил. Идти в советское посольство, где его мог узнать кто-то из коллег по работе в НКИД, было рискованно. Но иных вариантов не было.

Путь к советскому посольству был неблизким. С одной стороны, это позволяло все хорошенько обдумать, а с другой — не лишним было в очередной раз убедиться в отсутствии слежки.

Пока все шло хорошо. Никуда не спешивший симпатичный молодой человек в светлом пиджаке и алой феске на голове прогуливался по живописным улочкам Рима, время от времени останавливаясь возле примечательных зданий, памятников и фонтанов. Таких беззаботных зевак в итальянской столице сейчас бродило немало: туристический сезон был в полном разгаре.

Наконец Голд вышел на виа Гаэта. Красный флаг над советским полпредством он увидел сразу, но, как и полагалось иностранцу, впервые попавшему в Рим, немного замешкался, оглядываясь по сторонам…

Мы не знаем, что происходило в советском диппредставительстве. Скорее всего, именно там Голд через резидентуру ИНО ОГПУ известил Центр о смене маршрута. Задерживаться в полпредстве дольше, чем это полагалось иностранцу, было рискованно. Поэтому все делалось оперативно. Совсем скоро Ахмеров похвалит себя за это.

Он вышел на улицу и направился все тем же размеренным шагом туриста в сторону своего отеля. Слежку за собой он заметил сразу. Филеры особо этого и не скрывали. А вот Голду нужно было скрыть от наблюдателей свои умения обнаруживать слежку и уходить от нее. Это было непросто, ведь его не покидала мысль: «Где я мог проколоться?».

Видимо, агентам не хотелось тащиться за этим «турком» по жарким улицам: вскоре они его окликнули и предложили пройти в полицейский участок. «Это не овравцы — мелькнуло в голове у Ахмерова — Те ведут себя по-другому».

В полиции все прояснилось — по славам полицейских, теперь все входившие в русское полпредство в Италии подлежат проверке. Удостоверившись в том, что перед ними турок, полицейские предложили ему за плату приобрести carta d’ identita — документ, разрешающий пребывание человека в Италии. Вот это удача! В последующем этот документ послужит Ахмерову хорошую службу.

…Наконец-то все волнения и переживания остались позади, и Мустафа Дакмак отправился в Советский Союз. Как же ему хотелось задержаться в Москве! Он мечтал увидеть Валю и Роберта. Но Ахмеров понимал, этому не бывать. Задержка иностранца в СССР может вызвать подозрения у японских оккупационных властей, встреча с которыми была еще впереди.

А в Москве его ждали. Как говорится, почти на ходу он получил от Центра последние наставления и, не задерживаясь в столице, выехал в Китай…

В 1933 году Япония полностью оккупировала Маньчжурию, создав на ее территории государство Маньчжоу-Го во главе с марионеточным правителем Пу И (последний китайский император — прим. авт.), вывезенным японской разведкой из Китая. На начальном этапе захвата части китайской территории Япония опасалась ответных мер со стороны США и Великобритании, чьи интересы в ходе этой операции затрагивались в немалой степени. Но Запад никак не отреагировал на японскую провокацию, и это развязало агрессору руки.

С захватом Маньчжурии Япония опасно приблизилась к территории СССР, что, безусловно, не могло не вызвать обеспокоенность в Москве. Токийские резидентуры ИНО ОГПУ и Разведупра Штаба РККА регулярно информировали высшее политическое руководство страны об агрессивных планах Японии в отношении Китая и СССР. Еще в январе 1932 года они переправили в Центр телеграмму американского посла Джонсона, который писал в Вашингтон:

«Я все больше и больше убеждаюсь, что японские действия в Маньчжурии должны рассматриваться больше в свете русско-японских отношений, чем китайско-японских. Высшие военные власти Японии пришли к заключению, что для них имеется возможность действовать в Маньчжурии и продвинуть японскую границу дальше на запад в подготовке к столкновению с Советской Россией, которое они считают неизбежным».

В это время в японской печати была развернута мощная антисоветская кампания: в июне газета «Буесю симбун» опубликовала статью «Неизбежность японо-советской войны» с подзаголовком: «Выгодно воевать скорее», а в июле в «Токио майнити» была размещена статья обозревателя Н. Сиро «Грядущая война с СССР», в которой автор констатировал, что военное столкновение с Советами неизбежно. Со страниц газеты «Джапан адвертайзер» военный министр Араки заявил о необходимости распространения японской национальной морали не только в Азии, но и во всем мире. Главным препятствием на этом пути министр считал Внешнюю Монголию (Монгольская народная республика — прим. авт.) и Восточную Сибирь.

Об агрессивных планах японской военщины были хорошо проинформированы в Европе и США. Резидентура ИНО ОГПУ в Англии сообщила в Центр, что в Вашингтоне и Лондоне убеждены, сначала Япония нападет на СССР с целью захвата советских дальневосточных территорий и укрепления своего тыла, и только потом вступит в борьбу против США. Такое развитие событий вполне устраивало западных политиков. Оно воспринималось на Западе как «настоящее благодеяние истории».

К лету 1933 года передовые части Квантунской армии подошли к Бэйпину. Но сил для захвата китайской столицы уже не было: войска были измотаны непрерывными боями. Это вынудило Токио остановить наступление и подписать с Китаем договор о перемирии. На этом первый этап японской агрессии в континентальной Азии был окончен.

Вот в такой обстановке Ахмеров прибыл на железнодорожную станцию «Маньчжурия». Японский офицер пограничной стражи, бегло просмотрев документы Мустафы Дакмака, приказал турку следовать за ним. Причем, из всех пассажиров вагона, только его увели в здание вокзала…

Японская военная жандармерия, выполнявшая помимо прочего и функции контрразведки, «славилась» своей жестокостью в отношении тех, кто попадал в поле ее зрения. Любой, заподозренный в шпионаже или подрывной деятельности, подвергался средневековым истязательствам. Особый интерес у этой службы вызывали те, кто прибывал в Маньчжурию со стороны СССР. Японцы понимали, транзитные поездки через СССР в Китай в экономическом плане выгодны для Маньчжоу-Го. Поэтому они, опасаясь снижения пассажиропотока, в целом вели себя в отношении иностранцев корректно. Но это лишь до того момента, пока не возникали подозрения.

Взволнованного турка ввели в кабинет, где за массивным столом восседал одетый в штатское сухопарый пожилой японец в очках. Он, не взглянув в сторону вошедшего, с интересом разглядывал документы, изъятые у турка. Потом японец что-то гортанно произнес, и сидевший рядом с ним переводчик, обращаясь к Мустафе на довольно коверканном турецком, сказал:

— С какой целью Вы направляетесь в Бэйпин?

— Я еду учиться, господа — Ахмеров старался придать своему голосу уверенности и некоторого возмущения — В американский колледж…

Когда переводчик, пристально всматривавшийся в лицо турка, перевел его слова японцу, тот ехидно улыбнулся и произнес:

— А почему в паспорте нет транзитной маньчжурской визы?

Мустафа искренне удивился такому вопросу.

— А мне в китайском посольстве об этом не сказали… — ответил он, немного растерянно.

Услышав перевод, японец резко соскочил со стула и стал почти кричать:

— Здесь Вам не Китай, а независимое государство Маньчжоу-Го. У нас тут свои законы и порядки…

Потом он успокоился и, сев на свое место, распорядился поставить в паспорт турецкого студента маньчжурскую транзитную визу.

На этом инцидент был исчерпан, и Мустафе Дакмаку разрешили вернуться в вагон. Позднее от Голда Центр узнает об этой истории и будет учитывать нововведения японских оккупационных властей.

Дальнейшая дорога до Бэйпина прошла без приключений. Ахмеров, помня наставления А. Х. Артузова «все примечай и фиксируй», внимательно наблюдал за тем, что видел в окне вагона. Кругом были следы войны. И везде японские войска…

Артузов (Фраучи) Артур Христианович (1891—1937) — видный деятель советских органов государственной безопасности, один из организаторов советской разведки и контрразведки, корпусный комиссар. Окончил Петербургский политехнический институт (1917), участвовал в гражданской войне. С 1919г. — в органах безопасности: уполномоченный особого отдела, заведующий оперативным отделом особого управления, помощник начальника особого отдела ВЧК. С 1921 по 1930гг. — начальник КРО секретно-оперативного управления ОГПУ СССР. Непосредственно принимал участие в разработке и руководстве операциями «Трест», «Синдикат-2», «Тарантелла» и мн. др. В 1930—1935гг. возглавлял ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД. Под его руководством была существенно расширена сеть резидентур, в т.ч. нелегальных, привлечено к сотрудничеству с советской внешней разведкой значительное число иностранных агентов, на протяжении многих лет поставлявших ценнейшую разведывательную информацию. В 1934г. по совместительству работал заместителем начальника Разведупра Штаба РККА. В 1935—1937гг. — заместитель начальника Разведупра Штаба РККА. Под его руководством работали видные военные разведчики, проявившие себя накануне и в годы Великой Отечественной войны. В мае 1937г. был арестован, обвинен в участии в контрреволюционной организации внутри НКВД. 21 августа 1937г. осужден в особом порядке, расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1956г. (посмертно). Награды: два ордена Красного Знамени, нагрудный знак «Почетный сотрудник госбезопасности». В 2014г. на здании Петербургского политехнического университета установлена мемориальная доска, посвященная А.Х.Артузову.

В Бэйпине тоже было неспокойно. Здесь понимали, Япония не ограничится захватом территорий на севере. Рано или поздно наступит момент, когда бои начнутся и здесь. Но пока действовало перемирие, жизнь в иностранной колонии в целом была спокойной. Голд довольно быстро тут обосновался, заведя полезные знакомства среди студентов американского колледжа. Общительный «турок» располагал к себе. Он умел слушать, а это в любой компании всегда ценится. Конечно, Мустафа говорил по-английски со смешным акцентом, но эти мелочи не омрачали дружеского общения.

А в Центр в это время уходила информация о ситуации в регионе. Японский военный министр Араки, выступая на закрытом совещании перед губернаторами префектур, заявил о необходимости дальнейших завоеваний в Азии. При этом Араки был весьма откровенен: «Япония должна неизбежно столкнуться с СССР. Поэтому для империи необходимо обеспечить себе путем военных методов территории Приморья, Забайкалья и Сибири».

Это выступление, хотя и было тайным, его детали стали известны иностранным дипломатам. Английский военный атташе Э. Джеймс телеграфировал в Лондон: «Военные круги, которые представляет Араки, считают, что лучше начать войну против России раньше, чем позже». А американский посол Д. Грю высказывал мнение, что японцы могут принять решение выступить против Советской России раньше, чем СССР будет к этому готов.

Все это знали и в Москве. От Голда. Через него поступила информация и о том, что Япония планирует выставить против СССР 24 дивизии, оснащенные современным вооружением. Этой армадой планировалось захватить Приморье, перерезать Транссиб и в конечном итоге овладеть советским Дальним Востоком. В хрестоматийном издании «Очерки истории Российской внешней разведки» этот непростой этап жизни Ахмерова описан лаконично:

«…установил хорошие отношения с двумя студентами-европейцами. Один из них был англичанин. Он поддерживал контакт с работниками своего посольства и доверительно сообщал информацию, которую он черпал из бесед с английскими дипломатами, в том числе о планах японцев, и ряд других заслуживающих внимание сведений. От студента-скандинава поступала информация о ситуации в Северо-Восточном Китае».

К этому следует добавить, одной из тем, которую освещал Голд, была ситуация, складывающаяся вокруг Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Эта железнодорожная магистраль, построенная на русские средства в 1898—1903 годах, принадлежала СССР. В 1929 году она была захвачена китайскими милитаристами. Тогда СССР смог сохранить свои права на КВЖД. Но с приходом в Маньчжурию японцев ситуация резко изменилась. Руководству СССР стало понятно, в таких условиях дорогу не удержать. В связи с этим летом 1933 года начались переговоры по продаже КВЖД. Первоначально СССР запросил 250 млн. золотых рублей, что с учетом всех затрат на строительство и содержание дороги, выглядело более чем скромно. Но японская сторона и этого платить не хотела. В сентябре того же года японцы устроили провокацию с арестом советских сотрудников КВЖД. В связи с этим переговоры о купле-продаже железной дороги были приостановлены. Они возобновятся после отъезда Ахмерова из Китая. И в 1935 году КВЖД будет продана Маньчжоу-Го за 140 млн. иен, что по курсу того времени составляло около 65 млн. золотых рублей.

Тем временем за океаном

Советское руководство с первых дней существования социалистического государства внимательно относилось к ситуации в США. Да, американцы тоже принимали участие в иностранной интервенции против нашей страны, но их участие в этом было обусловлено не столько территориальными притязаниями, а стремлением ослабить возможные приобретения экономических конкурентов. В первую очередь Японии и Великобритании. К тому же в Америке помнили, что именно Россия, пусть даже и царская, одной из первых признала независимость США,

Место США в геополитике высшим политическим руководством СССР в различные годы определялось по-разному. Если в 1917 году США отводилось лишь первое место среди развитых капиталистических стран, то к 1922 году Соединенные Штаты — это лидер англо-саксонского мира, включавшего в себя не только английскую метрополию, но и ее значительные колониальные владения. Позднее геополитическая карта мира, по мнению Москвы, будет иметь два основных центра влияния, к которым будут стремиться все остальные государства: к СССР будут тяготеть выбравшие социалистический путь развития, к США — ориентированные на капитализм. Из этого следовало, что со временем Соединенные Штаты станут потенциальным, а потом и основным, противником СССР. А пока таковым считалась Великобритания.

К этому следует добавить, теоретики мировой революции предполагали, что в США, как стране с наивысшей стадией развития капиталистических отношений, революционная ситуация может возникнуть в любой момент. Это во многом и определяло интерес СССР и его спецслужб к ситуации на североамериканском континенте.

Проникновение советской разведки в США было непростым. Ведение разведывательной деятельности с легальных позиций долгое время оставалось невозможным из-за отсутствия официальных дипломатических и торгово-промышленных отношений между двумя странами.

Считается, что первым человеком, поставлявшим важную политическую, военную и экономическую информацию о США советскому руководству, был Л. К. Мартенс. Он не состоял в штате ВЧК, и даже неизвестно, контактировал ли он с чекистами, но то, что его, скажем так, исходная информация учитывалась советскими разведчиками в дальнейшем, это точно.

Мартенс Людвиг Карлович (1874—1948) — видный деятель революционного движения в России, советский общественно-политический деятель, инженер, доктор технических наук. Окончил Высшую техническую школу в Шарлоттенбурге, лично был знаком с В. И. Лениным, Л. Д. Троцким, Ю. О. Мартовым. После февральской революции вернулся в Россию. В 1919—1921гг. был непризнанным послом РСФСР в США. С 1921 по 1926гг. — член Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). С 1926г. на научной работе — руководитель Ленинградского НИИ дизельстроения, ректор Московского механо-электротехнического института.

В начале 1919 года Мартенса назначают официальным представителем РСФСР в США. Однако направленные им в Госдеп верительные грамоты американским правительством были отвергнуты. Несмотря на это обстоятельство, непризнанный посол открыл в Нью-Йорке бюро, целью которого было не только налаживание торговых отношений с США, но и знакомство американцев с тем, что происходило в России. Следует отметить, за короткий период своей деятельности агентству Мартенса удалось заключить торговые соглашения на сумму свыше 30 млн. долларов. Но правительство США выступило против вывоза американских товаров в РСФСР. Поэтому эти договоры так и остались нереализованными. Работа бюро проходила в сложнейших условиях, его сотрудники подвергались постоянным угрозам со стороны реакционных кругов. Позднее будущий дипкурьер НКИД, а в 1919 году — рядовой сотрудник бюро, выполнявший роль связного между Нью-Йорком и Москвой, Б. С. Шапик вспоминал:

«Особенно изощрялась террористическая организация „Виджелентес“ („Бдительные“). В своих анонимных письмах, ночных телефонных звонках „Виджелентес“ требовали, чтобы Мартенс покинул США, в противном случае грозили подвергнуть его линчеванию. За Мартенсом была организована постоянная полицейская слежка. Близкие товарищи и друзья Л. К. Мартенса, понимая, что его жизни грозит опасность, никогда не отпускали его одного. Мне тоже приходилось довольно часто сопровождать его и выезжать с ним за пределы Нью-Йорка. Всегда поражали его спокойствие, хладнокровие, выдержка и собранность».

Информация бюро Мартенса, работавшего в Вашингтоне и Нью-Йорке, включала в себя сведения о внутреннем положении в США и сопредельных государствах, текущей рыночной конъюнктуре, справки о представителях деловых кругов, готовых к сотрудничеству с РСФСР. Наряду с этим агентством были собраны сведения о значительном числе инженерно-технических работников США, которые будут широко использованы в период индустриализации.

В 1921 году деятельность бюро была прекращена под давлением американских властей. Но важная политическая и экономическая информация, так необходимая руководству страны, была получена.

В 1925 году в США под именем Карла Феликса Вольфа прибыл сотрудник Разведупра Штаба РККА В. Б. Котлов. В его задачи входило выяснение общей обстановки в стране в свете возможностей создания резидентуры в Нью-Йорке.

Котлов Владимир Богданович (1893—1937) — советский военный разведчик. Настоящее имя — Вернер Раков. В годы первой мировой войны был интернирован как немец на Урал, где принимал активное участие в установлении советской власти. Участвовал в гражданской войне, был ранен. По заданию Коминтерна выезжал в Германию, где принимал участие в создании немецкой компартии. С 1921 г. в Разведупре РККА — резидент в Кёнигсберге, Вене и Париже. В 1925 — 1926 гг. — резидент в США. После возвращения в СССР работал в книжном издательстве. В 1936г. был арестован по обвинению в шпионаже, в сентябре 1937г. — расстрелян. Реабилитирован в 1993г.

За короткий срок Котлову удалось создать небольшую, но весьма продуктивную агентурную сеть, которая смогла получить сведения о состоянии авиации и военного флота США.

Позднее в США работали военные разведчики Я. М. Тылтынь, М. С. Стерн, В. Е. Горев и др. С установлением в ноябре 1933 года дипломатических отношений для недопущения возможных осложнений наметившемуся сближению двух стран советская военная разведка приостановила свою деятельность на территории США. Акцент был сделан на политическую разведку, которая работала в Соединенных Штатах с 1928 года.

Первым нелегальным резидентом ИНО ОГПУ в США был Леон Минстер, с именем которого связывают успехи советской научно-технической разведки (НТР) за океаном. В справке ИНО ОГПУ, составленной на основе шифровок Минстера в 1931 году, отмечалось:

«За последнее время несколько оживилась работа по техразведке в Америке. Работу пришлось ставить заново, и если учесть, что за последние годы результаты были низкими, то сейчас эти успехи нужно признать огромными. Получили материалы по химической промышленности (по оценке, экономия составила один млн. долларов), исчерпывающую информацию по дизель-мотору „Паккард“. С Америкой установлена регулярная связь (живая, нелегальная). В этом большая заслуга т. Эйнгорна А. О., который в сложных условиях проделал большую оперативную работу, выполнив полностью порученные ему задания».

По линии НТР в США работал и знаменитый советский изобретатель Л. С. Термен, который был знаком со многими информированными источниками, включая физика А. Эйнштейна, будущего руководителя «Манхэттенского проекта» генерала Л. Гровса и будущего президента США Д. Эйзенхауэра. Термен принимал участие в создании охранных систем для американской армии и флота, совершенствовании телефонной связи между США и Европой. Поэтому все технические секреты были известны и СССР.

Термен Лев Сергеевич (1896—1993) — советский изобретатель, музыкант, создатель музыкального инструмента терменвокса, лауреат Сталинской премии I ст. Обучался в Петербургской консерватории и Петроградском университете. Работал в Физико-техническом институте под руководством знаменитого физика А. Ф. Иоффе. Изобрел множество устройств охранной сигнализации и первые приборы «дальновидения» (будущего телевидения). В 1928—1938гг. проживал в США. Наряду с работой по развитию нового направления в музыкальном искусстве по линии Разведупра Штаба РККА и ИНО ОГПУ собирал научно-техническую информацию по широкому кругу вопросов. После возвращения в СССР был арестован и по обвинению в контрреволюционной деятельности осужден к 8 годам заключения. С 1940г. — в ЦКБ-29 («туполевском»), работавшим в системе ГУЛАГа НКВД СССР. Совместно с С.П.Королевым работал над разработкой радиоуправляемых беспилотных летательных аппаратов. Наряду с этим Терменом были разработаны подслушивающие системы «Буран» и «Златоуст». После реабилитации в 1947г. продолжал работать в закрытых лабораториях НКВД. В 1960-70-ых гг. работал над созданием новых электромузыкальных инструментов и развитием экспериментального электроакустического направления в музыке.

С 1932 года в США с нелегальных позиций работал В. Б. Маркин (оперативные псевдонимы «Оскар» и «Дэвис), возглавивший объединенную резидентуру ИНО ОГПУ и Разведупра Штаба РККА. Среди успешных операций резидентуры следует особо указать раскрытие и срыв готовящегося покушения на наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова в ноябре 1933 года во время его визита в США. Организаторами теракта были украинские националисты, пытавшиеся сорвать установление дипломатических отношений между СССР и США. В результате мер, предпринятых советской разведкой, террористическая операция была сорвана, а вся диверсионная группа арестована американскими властями. В августе 1934 года в Нью-Йорке при невыясненных обстоятельствах Валентин Борисович Маркин погиб. Это приостановило слаженную работу резидентуры.

Приказ получен: США

Командировка Ахмерова в Китай оказалась недолгой. Несмотря на успешное внедрение в иностранную колонию в Бэйпине и получение значимой информации от источников, в последних числах декабря 1933 года Голд был отозван в Центр. В Москве было принято решение отправить его в США.

Вполне возможно, такое развитие событий А. Х. Артузовым планировалось изначально. В то время в Китае и Японии весьма успешно работали резидентуры ИНО ОГПУ и Разведупра Штаба РККА. Источников информации по проблемам советско-японских отношений было предостаточно не только в Бэйпине и Токио, но и во многих европейских столицах. Поэтому контакты Голда, хотя и были интересными для Центра, но не являлись основными. Скорее всего, появление в Китае Мустафы Дакмака задумывалось как первый этап в сложной комбинации продвижения «турка» на американский континент.

В январе 1934 года Ахмеров вернулся в Москву. Конечно, была радость встречи с семьей. Но свободного времени на общение с близкими практически не оставалось…

Здесь мне придется сделать отступление от линии повествования. Во всех официальных биографиях Исхака Абдуловича указано, что в свою первую командировку за океан он отправился один. Это выглядит логично, ведь Ахмеров, согласно все тем же биографиям, был на тот момент холостым. Но Исхак Абдулович был женат. Конечно, семья — не препятствие для командировок разведчика. Но и тогда, и потом семейных разведчиков, выезжавших в длительные командировки, старались отправлять за рубеж вместе с семьей. Конечно, в каждом конкретном случае были свои особенности и своя специфика, но стремление по возможности не разлучать семьи было. В этом, кстати, состоял определенный залог успешности работы разведчика. И риск, конечно, тоже был немалым. В каждом конкретном случае для семейной пары разрабатывалась своя легенда. Иногда за рубежом могла сразу появиться семейная пара, но бывало и по-иному: супруги приезжали в страну назначения врозь, и уже там они «женились» (в истории советской внешней разведки были случаи, когда семейные пары разведчиков-нелегалов оформляли брак за рубежом по несколько раз — прим. авт.).

Сегодня уже невозможно установить, кто и какое решение принимал в отношении Ахмерова и его семьи. Наверное, первоначально за океан он отправился один. А чуть позже в Нью-Йорке появились и Валентина с сыном. Сложившаяся на тот момент ситуация была уникальной. С одной стороны — муж, находившийся на положении разведчика-нелегала (по легенде он — по-прежнему турецкий студент Мустафа Дакмак), а с другой — жена и сын, которые никак не укладывались в легенду о турецком студенте. Наверное, Валентина Михайловна и Роберт, жившие когда-то в Константинополе, могли что-то помнить из разговорного турецкого языка. Но это было недостаточным, чтобы выдавать себя за членов семьи чистокровного турка. Сейчас можно только предполагать, что в Центре, учитывая это обстоятельство, была разработана весьма сложная комбинация по размещению семьи Ахмеровых в США. По воспоминаниям внучки разведчика, Натальи Робертовны Третьяковой, основанных на рассказах отца, он, находясь в Соединенных Штатах, воспитывался в другой семье и обучался в неполной средней школе при советском генконсульстве в Нью-Йорке.

А Валентина Михайловна работала референтом генконсульства и теоретически могла видеться с сыном, но…

Исхаку Абудовичу, как нелегалу, были категорически запрещены любые контакты с советскими дипмиссиями, учреждениями и гражданами. Любой контакт с сотрудником генконсульства, а тем более визит в советское диппредставительство автоматически делали разведчика мишенью для пристального наблюдения со стороны ФБР. А такого нельзя было допустить. Поэтому совсем неслучайны в рассказе внучки разведчика слова: «родители могли видеть сына только издали, и то тайно». Остается восхититься мужеством и выдержкой Исхака Абдуловича и Валентины Михайловны. Не каждый может вынести такие испытания. Учтем это и вернемся к повествованию.

…23 апреля 1934 года в Нью-Йорк прибыл гражданин Турецкой республики Мустафа Дакмак. Целью его приезда в США было обучение в Колумбийском университете. Пройдя пограничный и таможенный контроль, скромно, но опрятно одетый молодой человек вскоре оказался на улицах Манхэттена. Так в США появился сотрудник ИНО ОГПУ (ГУГБ НКВД) СССР Исхак Абдулович Ахмеров, которому в Центре теперь был присвоен оперативным псевдоним «Юнг» (смена оперативны имен — распространенная практика в разведках различных стран, призванная затруднить работу контрразведывательных служб противника — прим. авт.).

Вскоре Юнг встретился с резидентом, оговорив с ним объем предстоящей работы, способы связи в случае возникновения непредвиденных обстоятельств и других неприятностей. Пока В. Б. Маркин не ставил перед Ахмеровым определенных задач: для него сейчас главным было поступление на учебу в университет с целью глубокого изучения английского языка с американскими особенностями.

А в августе, как уже упоминалось, Дэвис погиб. Различные источники описывают это чрезвычайное происшествие по-разному: одни говорят, что Маркин был ранен в перестрелке с гангстерами, другие — получил черепно-мозговую травму на улице. Но, так или иначе, Дэвис попадает в больницу, где вскоре умирает.

Внезапный «выход из игры» резидента — это всегда серьезное испытание для резидентуры, особенно малочисленной. При этом нарушается скоординированная работа всех звеньев, включая агентурную и оперативную работу, возможно возникновение проблем со связью между резидентурой и Центром, не исключен риск утечки информации. Мы не знаем, как в это время пришлось Ахмерову. Возможно, на какое-то время он был лишен связи с резидентурой.

В Центре понимали это. Поэтому вскоре в США прибыл новый нелегальный резидент Б. Я. Базаров, за плечами которого был значительный опыт разведывательной деятельности.

Борис Яковлевич Базаров (1893—1939) — советский разведчик-нелегал, участник 1 мировой войны, майор госбезопасности. Настоящая фамилия — Шпак. Окончил Виленское военное училище. В период гражданской войны воевал на стороне «белых» в армиях Деникина и Врангеля. С остатками «белой» армии эмигрировал в Константинополь. Позднее переехал в Берлин. С 1921г. — в ИНО ВЧК: с нелегальных позиций работал на Балканах и в Австрии. В 1926г. по состоянию здоровья уволился из ОГПУ и работал в ВСНХ. С 1927г. — вновь на работе в ОГПУ: нелегальная работа в Берлине, в 1935—1938гг. — резидент нелегальной резидентуры в США. В начале 1938г. отозван в Москву, где вскоре арестовывается по обвинению в шпионаже. 21.02.1939г. по приговору суда расстрелян. Реабилитирован в 1956г. Награды: два нагрудных знака «Почетный сотрудник ВЧК-ГПУ» и именное оружие.

С прибытием да Винчи, таким был один из псевдонимов Базарова (второй псевдоним — «Кин» — прим. авт.), работа резидентуры нормализовалась и приобрела новый импульс. Резидент, под чьим руководством работали молодые, включая Юнга, сотрудники, умело расставлял приоритеты, четко определял для подчиненных цели и задачи. Это была замечательная школа. И по сути Б. Я. Базаров был учителем начинающего разведчика Ахмерова. Эти знания и опыт Исхаку Абдуловичу пригодятся в дальнейшем.

Вскоре по согласованию с Центром Юнг перешел на другие документы. Теперь он — американец с немецкими корнями Билл Грейнке. Отличное знание английского языка позволяло это сделать. Но смена документов -всегда большой риск: в любой момент кто-то может вспомнить, что знал тебя под другим именем. А это почти всегда неминуемый провал. Уже через много лет, вспоминая тот период своей жизни, Исхак Абдулович скажет:

«…Переход с положения иностранного студента на положение американца в таком большом, многомиллионном городе, как Нью-Йорк, оказался делом не особенно трудным. В Колумбийском университете меня хорошо знали лишь преподаватель английского языка и девять-десять студентов, в большинстве иностранцы, которые почти все после окончания университета намеревались вернуться в свои страны. Во время регистрации в университете, которую обычно проходят тысячи людей, было также маловероятно, чтобы меня запомнили. Поэтому хорошо меня могли знать только один из преподавателей и хозяин квартиры, у которого я тогда проживал […] Таким образом, особого риска не было. Если бы я потом случайно встретился с этими людьми, мы могли бы лишь сказать друг другу „здравствуй“ и „до свидания“. Поэтому я считал, что, переходя на другие документы, я не особенно рискую. Зная о том, что предстоит перейти на другие документы, я намеренно не расширял круг знакомых, а когда стал проживать по документам американца, то не ограничивал себя в установлении связей. Перейдя на местные документы, я некоторое время сохранял прежнее прикрытие: посещал курсы, где читались лекции по экономическим, культурным и общественно-политическим наукам. С какой-либо другой работой я не был связан и поэтому располагал свободным временем, чтобы хорошо изучить язык, интересоваться общественно-политическими науками, читать журналы, ходить в библиотеки и т.п.»

В этих словах разведчика, конечно, есть определенная доля самоуверенности, которую он мог себе позволить, став признанным мастером. А в то время, когда Юнг делал первые шаги за океаном, волнение, безусловно, было. И нужно отдать должное его самообладанию. Ведь смена документов — это непросто другой паспорт, но это и выработка соответствующего поведения: нужно привыкнуть к новому имени и новой легенде. Если на родине для такого привыкания дается время, то за рубежом нелегал делает это на ходу. Юнгу удалось это сделать быстро. Во многом этому способствовала поддержка резидента.

Те годы работы советской внешней разведки в США по праву считаются наиболее плодотворными. Именно тогда шло формирование агентурной сети, которая во многом определит успех Ахмерова-резидента в годы второй мировой войны. И уже в наши дни, оценивая вклад Б. Я. Базарова в этот успех, историки отечественных спецслужб напишут:

«Значительных успехов достигла советская разведка в 1930-е годы в США. Нелегальная резидентура под руководством Б. Я. Базарова завербовала несколько ценных агентов, имевших непосредственные подходы к сотрудникам госдепартамента, и получала от них сведения по широкому кругу вопросов. Был приобретен источник со связями в окружении президента Рузвельта, передававший уникальную информацию о позиции правящих кругов страны в период вызревания в Европе военного конфликта».

На связи у резидентуры да Винчи находились, как минимум, три высокопоставленных сотрудника государственного департамента США, имевших оперативные имена Эрих, Кий и Фрэнк (под именем последнего, согласно многим источникам, работал Лоренс Даггэн, ставший в последующем руководителем Латиноамериканского отдела Госдепа — прим. авт.). Непосредственно с Юнгом контактировал Майкл Стрейт, проходивший в Центре под псевдонимами Номад и Нигел. Он был привлечен к сотрудничеству с советской разведкой на идейной основе еще в то время, когда обучался в Кембридже. Стрейт был вхож в Овальный кабинет Белого дома, поэтому информация от него всегда была наиболее ценной, так как отражала непосредственное мнение президента США.

Вербовка любого агента — результат сложной и кропотливой работы целой группы сотрудников резидентуры. Конечно, в истории советской внешней разведки бывали случаи, когда один разведчик проделывал всю работу сам, никого к этому не привлекая. Но все же чаще вербовка — итог коллективного труда. Как минимум, в этом процессе принимают участие трое: один выступает в роли наводчика, т.е. человека, который определяет возможность вербовки потенциального агента на какой-либо основе, второй является установщиком, собирающим всю информацию на человека, которого разведка планирует привлечь к сотрудничеству, и, наконец, третий проводит непосредственно вербовку. Все этапы вербовки согласовываются с Центром. Эта схема, безусловно, условна. В каждом конкретном случае возникают свои нюансы.

Юнгу в это время приходилось участвовать во всех звеньях процесса вербовки. И неоднократно.

Следует отметить, отличительной особенностью советской внешней разведки в тот период было то обстоятельство, что многие «агенты» шли на сотрудничество с ИНО, испытывая неподдельную симпатию к СССР. Особенно ярко это проявится в годы второй мировой войны. Поэтому большинство из привлеченных к работе с нашей разведкой работали не из-за материальных или иных выгод, а, как говорится, за идею. К их числу, например, относился и упомянутый выше Майкл Стрейт, который был, между прочим, представителем одной из богатейших семей США. Уже позже, в 1942-ом, он, разочаровавшись во многом, откажется от дальнейшего взаимодействия с ИНО. Центр этому препятствовать не будет.

Общался Ахмеров и с людьми, которые вообще не подозревали, что имеют дело с советским разведчиком. Но они тоже охотно делились информацией с общительным и располагающим к себе Билом Грейнке.

В наши дни существует немало источников, сообщающих буквально по именам американцев, кто, якобы, был агентом ИНО НКВД. К этим «спискам» следует относиться критически — туда по понятным причинам включили всех, кто когда-то был обвинен в антиамериканской деятельности. Зачастую в число «агентов» на Западе добавляют тех, кто никакого отношения к разведывательной деятельности, как таковой, не имел. Замечу лишь, что реальная агентурная сеть Ахмерова даже на начальном этапе его работы в США действительно впечатляет — в ней политики, финансисты, чиновники… Люди небедные и имевшие положение в американском истеблишменте.

Работа с агентурой и источниками информации входила в прямой круг обязанностей Юнга, как заместителя резидента. К 1936 году в нелегальной резидентуре в Нью-Йорке работали 6 сотрудников. Их взаимодействие с агентами настраивал и контролировал Ахмеров.

Общение с агентурой не всегда бывает приятным и спокойным. В связи с этим будут уместны слова генерал-лейтенанта В. А. Кирпиченко, проработавшего в разведке более 40 лет, а в 1974—1979 годах возглавлявшего управление нелегальной разведки ПГУ КГБ СССР:

«Я бы не сказал, что всех безоглядно надо любить. Иногда попадаются люди строптивые, привирающие, преувеличивающие свои возможности, излишне пассивные… Одни, получая вознаграждение, деликатно благодарят, а есть, которые говорят: „Мало! Надо бы добавить!“. Агента и воспитывать надо, и знать, как вытягивать из него информацию […] Надо представлять его возможности, чтобы не ставить вопросов, на которые он ответить не может. Все это — тяжелый труд… Агент не всегда вызывает восторг и любовь. Но ты всегда обязан заботиться о его безопасности, о том, чтобы он не провалился. И здесь ты уже не считаешься ни своим временем, ни с разными ситуациями…»

Так приходилось работать и Юнгу.

К профессиональным заботам добавлялась и вполне объяснимая тревога за будущее жены и сына. Ситуация, о которой было сказано выше, не могла тянуться до бесконечности в силу возраста Роберта. В то время при генконсульстве СССР в Нью-Йорке работала только начальная школа, где обучение велось 4 года. И 1935—1936 учебный год для Роберта был тут последним. А что же дальше? Отправка в СССР? И с кем он там будет? Словом, вопросов было немало. И их нужно было решать…

Хелен

В 1930-ых годах внутриполитическая ситуация в США была накалена и противоречива. Во многом это было обусловлено разразившимся мировым финансовым кризисом, который уже тогда называли великой депрессией. Кризис затронул многие капиталистические страны, но наиболее ощутимо он сказался на экономике США.

Началом кризиса принято считать октябрь 1929 года, когда в США произошел биржевой крах, сопровождавшийся резким падением цен на акции крупнейших предприятий. Причинами произошедшего стали сразу несколько факторов: кризис перепроизводства, дефицит денежной массы, значительный прирост населения и многое другое. К этому добавились проблемы, связанные с принятием в 1930 году, так называемого закона Смута — Хоули, направленного на защиту американских товаропроизводителей, но приведший в конечном итоге к обнищанию значительной части населения США.

Социальными последствиями этого затяжного кризиса стали резкое снижение рождаемости, массовая безработица и значительное увеличение числа сторонников коммунистического и фашистского движений.

В Москве отчетливо понимали, что внутриполитическая ситуация в США может существенно повлиять на исход будущего военного конфликта в Европе. А в его неизбежности высшее политическое руководство СССР не сомневалось. Этому было немало свидетельств, включая и те сведения, которые получала советская разведка за рубежом. От того, какая сила возьмет верх в Соединенных Штатах, зависело, на чью сторону станет правительство этой страны в будущей войне.

Исходя из этих рассуждений, Центр ставит перед советской разведкой в США задачу любой ценой не допустить фашитизации внутренней ситуации в Соединенных Штатах. А вероятность этого была крайне высокой — лидер американских нацистов Фриц Кун, которого Гитлер уже назвал американским фюрером, не скрывая своих планов, говорил: «…организация борется для защиты Америки от расы, которая не является американской расой, и даже не белой расой». На сторону «фюрера» перешло и тайное общество куклуксклановцев, проповедующее превосходство белой расы над всеми прочими.

Правительство США поначалу снисходительно относилось к деятельности Куна и возглавляемого им Германо-американского союза. Прозрение наступит позже. А пока единственной силой, способной реально бороться против американского фашизма, была Коммунистическая партия США (до 1929г. — Рабочая партия Америки — прим. авт.). Ее авторитет среди американских рабочих был очень высоким. К концу 1930-х число ее членов достигало 100 тысяч человек.

Генеральным секретарем Компартии США в 1930 году был избран Эрл Браудер — уроженец Канзаса, активный участник профсоюзного движения 1920-ых, в 1935 году ставший членом президиума Коминтерна. Он был весьма популярен в Соединенных Штатах, и к его мнению в определенной степени прислушивались и в Белом доме, и в Конгрессе США.

Прямые контакты советской разведки с зарубежными компартиями Центром были запрещены. Причиной этому было пристальное внимание спецслужб капиталистических стран к коммунистам. И любые явные связи с ними автоматически подводили советскую разведку под прицел контрразведок, которые, надо признать, работали весьма профессионально. Итогом этого становились многочисленные провалы как по линии Разведупра Штаба РККА, так и по линии внешней разведки. Чтобы не допускать этого впредь, Центр предписал своим резидентам прекратить все явные контакты с коммунистами, а агентам-коммунистам было рекомендовано, скажем так, выйти из состава своих компартий.

Но связи с коммунистами были необходимы, поэтому они стали проводиться нелегально.

Перед Юнгом была поставлена задача организовать нелегальный канал связи с Э. Браудером, а через него проводить ряд оперативных мероприятий, направленных на разработку большого круга американских политиков, деятелей профсоюзного движения и представителей деловых кругов, которые могли быть полезными для советской разведки.

И такой канал связи Ахмеров создал. Однажды Элизабет Бентли, которая еще не была официальным агентом ИНО НКВД, но, будучи активной коммунисткой, уже попала в поле зрения нашей разведки, познакомила Юнга с очаровательной девушкой. Звали ее Хелен Лоури (в некоторых источниках — Лаури — прим. авт.). Она родилась в 1910 году в небольшом городке Уичито в штате Канзас. Ее родителями были люди среднего достатка, но главное — они были близкими родственниками Э. Браудера, что делало Хелен почти идеальной связной со своим дядей. К этому следует добавить, что девушка обладала многими качествами, которые и заставили Юнга остановить на ней свой выбор. Она была умна, сдержанна, понимала важность проводимых мероприятий и необходимость сохранения их тайны. Вот, как позднее охарактеризует ее В. Г. Павлов, работавший в конце 1930-ых годов в центральном аппарате ИНО НКВД и курировавший американское направление:

«Она производила впечатление откровенной, но очень сдержанной, умеющей владеть собой женщины, четко и ясно выражающей свои мысли. Проявила готовность выполнять любые функции, понимая, что работа предстоит небезопасная, требующая сохранения полной тайны. Было видно, что выросшая в партийной среде, окружающей ее дядю, она впитала в себя атмосферу конспиративности, сопровождавшую его деятельность».

Резидент Б. Я. Базаров сообщил в Центр о знакомстве Юнга с Хелен, дав ей свою оценку с точки зрения возможности дальнейшего использования в работе:

«…Она очень серьезная, спокойная, вдумчивая девушка […] предана нам всей своей душой […] работала в Нью-Йорке секретарем в одной торговой фирме. Она знает стенографию и машинопись […] я снял ее со службы здесь и в конце ноября переселяю на жительство в Вашингтон. Там она вначале будет учиться в одной из коммерческих школ, а затем поступит на работу. Если Вы не возражаете, я […] познакомлю ее с 19-м. Она не будет знать настоящую фамилию 19-го. Когда у 19-го имеется время, он может зайти […] и продиктовать ей важные срочные сообщения…»

В этой шифровке под именем «19-ый» фигурировал высокопоставленный сотрудник Госдепа США, сотрудничавший с советской разведкой на идейной основе.

Москва одобрила план вербовки. Теперь в переписке с резидентурой Хелен Лоури проходила под именем «Таня» (другой оперативный псевдоним — Ада — прим. авт.).

Она была новичок в разведке, поэтому Юнг уделял ей немало времени, чтобы научить азам конспирации, способам обнаружения слежки и ухода от нее, методам проведения закладки тайников и извлечения из закладок разведывательных материалов. Таня обучалось легко и, что было особенно заметно, охотно. Вскоре она уже могла удивить не только наставника, но и других сотрудников резидентуры своими умениями уходить от слежки, проявляя незаурядные способности к перевоплощению.

Постепенно сфера работы Хелен была расширена. Теперь она не только была связной между резидентом и Э. Браудером, но и стала выполнять другие задания. Уровень доверия к ней со стороны всех работников резидентуры неуклонно возрастал. Ей стали поручать выполнение самостоятельных заданий, научили технике фотографирования материалов. Это она делала оперативно и качественно.

Тогда Юнг, с симпатией относившийся к новому агенту, не предполагал, что связывает свою жизнь с «Таней» навсегда.

1938—1939 годы

Весной 1938 года резидент нелегальной резидентуры в США Борис Яковлевич Базаров, уже давно просивший Центр об отдыхе, наконец-то получил шифровку из Москвы, в которой ему разрешалось вернуться в СССР. Он ехал на родину с легким сердцем — созданная и воспитанная им резидентура работала успешно, а привлеченная агентура при всей своей разношерстности черпала информацию из самых высоких кабинетов американского правительства. Планировалось, что месяца через два «Кин» хорошенько отдохнувшим вернется в США, и совместная работа будет продолжена.

Однако уже в июне в США поступила другая шифровка из Центра, где было указано, что нелегальным резидентом теперь назначается И. А. Ахмеров, а его заместителем — молодой, но опытный Н. М. Бородин, отработавший бок о бок с Юнгом два года.

Бородин Норман Михайлович (1911—1974) — советский разведчик-нелегал, журналист, полковник, Заслуженный работник культуры РСФСР. Еще в юности, будучи с отцом в Китае, оказывал помощь сотрудникам ИНО ОГПУ. В 1927г. вернулся в СССР. Окончил Ленинградское мореходное училище, с марта 1930г. — сотрудник ИНО ОГПУ. С нелегальных позиций под видом студента института для иностранцев в Берлине и колледжа в Сорбонне работал в Норвегии, Германии и Франции. В 1934—1937гг. обучался в Военно-химической академии РККА. С 1937 по 1939гг. — заместитель нелегального резидента ИНО НКВД в США, в 1939г. отозван в Москву и уволен из разведки. Работал сотрудником иностранного отдела Главлита. С началом Великой Отечественной войны вновь принят на работу в разведку: по линии нелегальной разведки выезжал в Швейцарию, Германию и др. страны; С 10.1942 — начальник отделения в 3-м отделе 1-го управления НКВД СССР (разведка), затем заместитель начальника отдела 2-го управления МГБ СССР (контрразведка). В 1947г. вновь уволен из органов безопасности, до 1949г. работал журналистом в газете «Московские новости». В 1949г. арестован и в 1951г. сослан на поселение в г. Караганду, где до 1953г. работал в газете «Социалистическая Караганда». После возвращения в Москву в 1954г. реабилитирован. Работал в «Литературной газете». В 1955г. восстановлен на работе в КГБ СССР- работал в контрразведке до 1967г. В дальнейшем являлся политическим обозревателем Агентства печати «Новости». Награды: ордена Красного Знамени и Знак Почета, нагрудный знак «Почетный сотрудник госбезопасности»

Такой поворот событий был неожиданным. Ситуацию обостряло и то, что вместе с Б. Я. Базаровым был отозван и тоже не вернулся в США резидент легальной резидентуры Петр Давыдович Гутцайт (оперативный псевдоним «Николай» — прим. авт.). Уже потом Ахмеров узнает, что в Москве они оба будут арестованы и расстреляны, как агенты вражеских разведок.

В наши дни некоторые исследователи связывают отзыв в Центр сразу двух резидентов с именем нового сотрудника легальной резидентуры в Нью-Йорке Ивана Морозова. К сожалению и в советскую разведку иногда проникали карьеристы, которые для достижения своих корыстных целей не гнушались ничем, в том числе и доносами. Конечно, это делалось под видом революционной бдительности, но от этого донос не переставал быть доносом. Именно Морозов направил донесение в Москву, обвинив и П. Д. Гутцайта, и Б. Я. Базарова в троцкизме. Позднее Морозов напишет новый донос, его фигурантами станут И. А. Ахмеров и новый легальный резидент Гайк Бадалович Овакимян (оперативный псевдоним «Геннадий» — прим. авт.). Обвинения все те же — троцкизм.

Возглавив резидентуру, Юнг отдавал себе отчет в том, какой груз ответственности ложится на его плечи. И дело было не только в том, что теперь он отвечал за все происходящее в резидентуре и контролируемой ею агентурной сети, но и в достоверности той информации, которую резидент отправлял в Центр. Это требовало от Ахмерова концентрации усилий по тщательной перепроверке получаемой информации, которая в условиях уже начавшихся военных столкновений в Европе и Азии, приобретала первостепенное значение для высшего политического руководства СССР.

В официальных документах СВР РФ деятельность Исхака Абдуловича в тот непростой период освещена следующим образом:

«Ахмеров ненавязчиво […] устанавливал контакты с нужными людьми, умел расположить их к себе и вызвать на откровенный разговор, в беседе уловить новые сведения и тут же их оценить. Он был инициативен и изобретателен в работе, проявлял внимание и выдержку в отношениях с коллегами. В резидентуре пользовался неизменным уважением».

На основе аналитической информации, отправленной Юнгом в Москву, Центр принял решение о чистке агентурной сети, призванной исключить получение резидентурой недостоверной информации. Наряду с этим Центр дал согласие на новые вербовки ряда высокопоставленных сотрудников в правительстве США.

Москву очень интересовала позиция американского правительства и американских деловых кругов в отношении не только Японии и Германии, но и других стран.

Формально в США действовал закон о нейтралитете, подписанный президентом Ф. Рузвельтом 1 мая 1937 года под давлением оппозиционного большинства в Конгрессе. В первой статье этого закона говорилось:

«Установив, что между двумя или более государствами или в ходе ее президент объявляет об этом факте, после чего запрещается экспорт оружия, боеприпасов или военного снаряжения из любого пункта в Соединенных Штатах или их владений в любой порт воюющих государств или в любой нейтральный порт для транспортировки в воюющее государство или для его использования».

Однако на деле многие американские бизнесмены, невзирая на грозящий им штраф и даже тюремное заключение сроком до пяти лет, с легкостью обходили этот закон, поставляя и в Германию, и в Японию стратегическое сырье, а иногда и готовые вооружения. Мало того американские концерны владели на территории той же Германии целыми предприятиями, выпускавшими для рейха военную технику В предвоенный период США инвестировали в экономику Германии колоссальные по тем временам средства (более 800 млн. долларов — прим. авт.). Примерно такая же ситуация была и с Японией: в 1937 году, например, США поставили Токио свыше 5,5 млн. тонн нефти, а в 1938 году американские банки представили японской милитаризованной промышленности кредиты на сумму 125 млн. долларов.

В окружении президента Рузвельта было немало людей, понимавших, что политика изоляционизма, пусть даже и мнимого, может привести в конечном итоге к тяжелым последствиям, оставив США один на один с набравшим силу агрессором. Поэтому ими поднимался вопрос о принятии мер коллективной безопасности, многократно предлагаемых СССР. Но силы сторонников нейтралитета пока были выше. И это существенно сказывалось на внешнеполитическом курсе США.

Наряду с освещением этих вопросов советская внешняя разведка в Соединенных Штатах предпринимала усилия для получения информации о позиции правительств европейских стран в отношении возможного конфликта между Германией и СССР. И в этом отношении никаких иллюзий у разведки не было — все указывало на то, что в Лондоне и Париже советско-германская война устраивала многих.

Резидентура Юнга освещала многие другие вопросы, и ее работа была результативной. Однако в конце 1939 года из Центра поступил приказ свернуть работу резидентуры, и всему ее составу прибыть в Москву. Этот драматический поворот описан во многих современных исследованиях. Однако, учитывая малоизвестные страницы личной жизни И. А. Ахмерова, на этом событии следует остановиться особо.

Выбор

Совместная работа, безусловно, сближала Юнга и Таню. Наступил момент, когда они поняли, что обоюдная симпатия переросла в нечто большее. Конечно, этому способствовала во многом странная семейная жизнь резидента, ставшая жестокой расплатой за тот выбор, который он когда-то сделал.

Не будем углубляться в возможные варианты дальнейшего развития непростой во всех смыслах ситуации, но факт остается фактом — по сути дела нормальной семейной жизни у Ахмеровых не стало. Это понимали все участники сложившегося «треугольника».

Жена и сын покинули США чуть раньше Исхака Абдуловича: приказ о сворачивании работы резидентуры поступил в ноябре, а Валентина Михайловна с Робертом уехали на родину в августе 1939 года. Возможно, это было связано со скорым началом учебного года в СССР, но, наверное, и личные переживания сыграли свою роль.

Напомню, Роберт все эти годы проживал отдельно от родителей, воспитываясь в другой семье. Мы никогда не узнаем, как удалось организовать его обучение в США до подросткового возраста, но, если судить по спискам пассажиров морского лайнера «Нормандия», отправившегося из США в Европу 16 августа 1939 года, домой мать и сын Ахмеровы возвращались под своими настоящими именами.

Вернемся к приказу о возвращении резидента в Москву. Во всех без исключения источниках говорится, что Юнг принял решение возвращаться в Центр вместе с Хелен, и просил руководство дать ему разрешение вступить в брак с гражданкой США. Упоминается шифровка, которую по этому поводу Ахмеров отправил в Центр. Но ее текста никто никогда не публиковал. И нам остается только догадываться о ее полном содержании. В Центре точно знали о семейном положении своего резидента, поэтому поступок Ахмерова и вызвал такую бурную реакцию наркома НКВД Л. П. Берии, о которой в литературе написано немало.

Мы не знаем, что в те дни переживал Юнг. Но попробуем с позиций сегодняшнего дня разобраться в логике его поступка. То, что после отзыва в Центр он мог не вернуться в США, Ахмеров знал. Знал он и о том, что к тому времени уже несколько резидентов, опасаясь репрессий на родине, отказались от возвращения в СССР. О трагической судьбе многих своих коллег на родине Юнг был осведомлен. Так зачем в такой ситуации везти Хелен с собой и подвергать ее опасности? Да, он ее любил. Но, и я в этом уверен, Ахмеров не был безрассудным человеком. Простая обывательская логика подсказывает, что в тот тревожный момент «Таню» лучше было оставить в США. Это потом, если все обойдется, можно будет попытаться найти возможность как-то с ней воссоединиться. Конечно, потом будет сложнее. Но сейчас для нее так будет безопасней. Можно было, в конце концов, плюнув на все, остаться с любимой женщиной в США, но тогда их ждала жизнь вечных скитальцев. Нет, на такое он пойти не мог. И из-за своих убеждений, и из-за тревоги за судьбу Валентины и Роберта в случае своего невозвращения. Но и вернувшись, он тоже подвергал их опасности. Если его арестуют, а Юнг этого не исключал, участь близких ему людей становилась незавидной. Он наверняка знал о судьбах членов семей изменников родины.

И Ахмеров после тяжелых раздумий сделал выбор. Знала ли Хелен о возможной опасности в СССР? Уверен, что знала. Понимала она и то, что ее согласие выйти замуж за Юнга — это определенные, пусть и минимальные, гарантии его безопасности.

А в Центре, осознав всю неординарность поступка резидента, предпринимались меры по минимизации возможных рисков для Ахмерова и его семьи в Москве. По воспоминаниям В. Г. Павлова, недавно назначенный на должность руководителя 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР (внешняя разведка — прим. авт.) П. М. Фитин распорядился о подготовке объективных аналитических справок о деятельности Ахмерова, составлялся доклад, где обосновывалась возможная выгода такого необычного брака для разведки, были сделаны запросы в легальную резидентуру в США о позиции Э. Браудера в связи с выездом племянницы в СССР и ее замужестве с кадровым сотрудником советской разведки. Возможно, именно через легальную резидентуру в Москву поступило письмо лидера американских коммунистов, адресованное лично И. В. Сталину.

Павлов Виталий Григорьевич (1914—2005) — советский разведчик, дипломат, генерал-лейтенант. Окончил Сибирский автодорожный институт. С 1938г. по партийному набору в органах безопасности СССР. Обучался в Школе особого назначения, работал в центральном аппарате внешней разведки — стажер, оперуполномоченный, заместитель начальника, начальник американского отдела ГУГБ НКВД СССР. Принимал участие в разработке и реализации операции «Снег», выезжал под прикрытием должности дипкурьера в США. В 1942—1945гг. — легальный резидент внешней разведки в Канаде. С 1946 по 1965гг. работал в центральном аппарате, неоднократно выезжал в заграничные командировки. В 1966 — 1971гг. — резидент ПГУ КГБ СССР в Австрии, с 1971 по 1973гг. руководил Краснознаменным институтом ПГУ КГБ СССР. В 1973г. назначен представителем КГБ в МВД Польской народной республики. С 1987г. в отставке. Автор ряда публикаций об истории советской внешней разведки. Награды: ордена Ленина, Октябрьской Революции, Красного Знамени, Отечественной войны I ст., Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, нагрудный знак «Почетный сотрудник госбезопасности».

Нужно отметить, отзыв Юнга в СССР был частью проводимой в НКВД вообще, и в разведке в частности, очередной чистки, инициированной наркомом Л. П. Берией. Поэтому в Центр были отозваны многие разведчики, и по каждому из них принимались определенные решения, не исключавшие возможности ареста и суда.

В один из январских дней 1940 года в кабинете наркома состоялось совещание, на котором Л. П. Берия устроил настоящий разнос опытным разведчикам. Чтобы читатель ощутил остроту происходившего, приведу целиком цитату из воспоминаний присутствующего в тот момент в кабинете наркома В. Г. Павлова:

«…Взяв у помощника список, Берия стал называть по очереди фамилии сотрудников, которые сидели перед ним. Слова его раздавались в гробовой тишине громко и отчетливо, как щелчки бича.

— Зарубин!

Один из сидевших перед столом встал и принял стойку «смирно».

— Расскажи, — продолжал чеканить нарком, — как тебя завербовала немецкая разведка? Как ты предавал Родину?

Волнуясь, но, тем не менее, твердо и искренне один из самых опытных нелегалов дал ответ, смысл которого состоял в том, что никто его не вербовал, что он никого и ничего не предавал, а честно выполнял задания руководства. На это прозвучало угрожающе равнодушное:

— Садись! Разберемся в твоем деле.

Затем были названы фамилии Короткова, Журавлева, Ахмерова и других старослужащих разведки, отозванных с зарубежных постов. Унизительный допрос продолжался в том же духе с незначительными вариациями. Мы услышали, что среди сидевших в кабинете были английские, американские, французские, немецкие, японские, итальянские, польские и еще Бог знает какие шпионы. Но все подвергнувшиеся словесной пытке, следуя примеру Василия Михайловича Зарубина, держались стойко. Уверенно, с чувством глубокой внутренней правоты отвечал Александр Михайлович Коротков, под руководством которого я прослужил в дальнейшем несколько лет в нелегальном управлении. Спокойно, с большим достоинством вел себя Исхак Абдулович Ахмеров и другие наши старшие коллеги».

К этому стоит добавить, состоявшийся разнос был началом процедур проверок, допросов, очных ставок. Такое пережить было непросто, особенно если учесть, что все происходило не во вражеской контрразведке, а у себя на родине.

Затем последовал, как принято говорить в разведке, карантин. Для Ахмерова он длился более полутора лет. Это выматывало, но главное — все, и Хелен, и Валентина с Робертом, были невредимы.

Карантин — общепринятая практика во всех спецслужбах мира. Так было, и так будет. Об этом знает каждый, вступающий на стезю разведки. Это неизбежность, связанная с возникновением недоверия Центра. Оно может появиться, если разведчик имел пусть даже и кратковременные контакты с контрразведкой противника, если достоверность его информации вызывает сомнения, если появились подозрения в предательстве… Этот перечень, конечно же, значительно шире, ведь ставки в противостоянии разведок очень высоки.

Уже значительно позже описываемых в этой книге событий другой советский разведчик, в последующем ставший Героем Российской Федерации, Алексей Михайлович Козлов, вспоминая о своем карантине, говорил:

«Мне еще на погружении говорили, что ты пришел сюда добровольно и самого начала знаешь, что тебе будут доверять, но и будут проверять. Потому что за твоей работой стоит безопасность миллионов граждан страны и твоя ошибка может слишком дорого стоить».

Не стоит, наверное, говорить, что «карантинные мероприятия» в 1930-ых годах были несколько иными, нежели в другие времена. И не только, кстати, в СССР. Не буду больше развивать эту тему, но замечу, Юнгу в тот период было непросто.

Л. П. Берия, по-видимому, получивший прямое указание «сверху» не трогать зятя лидера американских коммунистов, все же решил в силу своих возможностей отыграться на резиденте. Он понизил Ахмерова до должности стажера американского отделения внешней разведки. Конечно, это выглядело издевательски, но Юнгу приходилось терпеть.

К тому времени у Исхака Абдуловича воинское звание было малозначительным — младший лейтенант госбезопасности, что по существовавшей тогда системе званий в НКВД приравнивалось к званию старшего лейтенанта в РККА. Приказ о присвоении был подписан 20 декабря 1936 года. Безусловно, такое звание не соответствовало уровню работы Ахмерова, которой он занимался все последние годы. Например, упомянутые выше П. Д. Гутцайт и Б. Я. Базаров были майорами государственной безопасности (соответствовало званию полковника РККА — прим. авт.). Но с командованием, как говорится, не спорят. Куда более сложным было смириться с тем положением, в котором он оказался в Центре по воле Берии.

Нужно отдать должное и руководителю разведки П. М. Фитину, и начальнику американского отделения Ф. А. Будкову, они понимали, что опытным разведчикам, проработавшим за рубежом в не самых простых условиях, сейчас приходилось сложно. И в силу своих возможностей пытались как-то смягчить далеко неправедный гнев наркома. В советской внешней разведке сложилась парадоксальная ситуация, которая считается неприемлемой во всех разведках мира — разведчиками, за плечами которых были большой опыт и множество успешных операций, стали руководить абсолютно неопытные молодые офицеры, только-только прошедшие специальную подготовку в Школе особого назначения. Это не могло не отразиться на качестве работы всей службы.

По воспоминаниям заместителя начальника американского отделения В. Г. Павлова, в отношении прибывших в его подчинение «стажеров», а помимо И. А. Ахмерова «стажироваться» прибыл не менее опытный разведчик Василий Михайлович Зарубин, было принято негласное решение о том, что «старики» будут обучать молодых руководителей, соблюдая, безусловно, субординацию и не афишируя этого процесса перед соглядатаями наркома. Во многом это способствовало сохранению работоспособности разведки в дальнейшем и помогло продолжению сбора информации, потребность в которой в преддверии войны возрастала с каждым днем.

Выполнить и забыть

Да, война была на пороге. Первые ее залпы прозвучали еще летом 1938 года, когда японские войска вторглись на советскую территорию на стыке границ СССР, марионеточного государства Маньчжоу-Го и Кореи. Накануне агрессии Токио развернул мощную пропагандистскую кампанию, темой которой были некие спорные территории, которые, якобы, когда-то принадлежали Маньчжурии. Бои, длившиеся почти две недели, закончились полным разгромом японской группировки, состоявшей из двух дивизий, пехотной бригады и трех пулеметных батальонов, которым были приданы отдельные танковые и авиационные части. Несмотря на поражение, в мае 1939 года японская армия нанесла удар по Монголии в районе реки Номонган, больше известной как Халхин-Гол. Предлог был прежний — спорные территории. При этом в Японии знали, что между СССР и МНР еще в 1936 году был заключен договор о взаимопомощи. Но это японских генералов и политиков не останавливало. Крупномасштабные боевые столкновения между СССР и МНР с одной стороны и Японией — с другой длились более двух месяцев. Победа над агрессором была достигнута, но она выявила и значительные проблемы в готовности Красной Армии к отражению крупных нападений. Наряду с этим проявились и пробелы в системе разведки, особенно на уровне Разведупра Штаба РККА.

А в Европе в это время уже вовсю шла германская агрессия. В 1939 году рейх приблизился к территории СССР вплотную. При этом западные демократии, имевшие в большинстве случаев договоры о взаимопомощи с малыми европейскими странами, не предприняли никаких мер по их защите. СССР многократно поднимал вопрос перед правительствами США, Великобритании и Франции о заключении союза по обузданию агрессора. Но дальше общих разговоров дело не двигалось. Но когда СССР, понимая неизбежность войны, заключил договоры о нейтралитете с Германией и Японией, на Западе был поднят шум о советском сотрудничестве с агрессорами. Все это делалось для отвлечения внимания, прежде всего населения своих стран, от подписанного в сентябре 1938 года, так называемого Мюнхенского соглашения между Германией, Италией, Англией и Францией, а также последующего раздела Чехословакии, в котором наряду с Германией приняли участие Польша и Венгрия. При этом замалчивалось о целенаправленном уклоне западных дипломатов от подписания каких-либо договоров с СССР; молчали СМИ и о том, что и в Париже, и в Лондоне очень рассчитывали на решение германской проблемы за счет Советского Союза.

Уже после войны бывший британский премьер-министр У. Черчилль признает:

«В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских каленым железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время Первой мировой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут».

Это будет потом, а пока мир неуклонно двигался к войне. Совсем скоро падет Франция, начнутся бомбардировки Англии. В этих условиях советское руководство поставило перед своей разведкой задачу ответить на следующие вопросы:

— Когда, где и какими силами Германия нанесет удар по СССР?

— Будет ли это нападение внезапным, или ему будут предшествовать какие-либо территориальные или экономические требования к Советскому Союзу?

— Будет ли Германия стремиться к завершению войны с Англией до нападения на СССР?

— Какой будет позиция ведущих капиталистических стран в случае нападения Германии на СССР?

— Вступит ли Япония в войну против Советского Союза на стороне Германии?

— При каких условиях в мировую войну могут вступить Соединенные Штаты, и на чьей стороне они будут воевать?

Ретроспективный анализ полученной советской разведкой информации в предвоенный период показывает, что на все эти и другие вопросы она ответила. Но, к сожалению, высшее политическое руководство СССР своевременно не воспользовалось всеми данными разведки.

Одним из ключевых моментов, который должна была осветить советская разведка, состоял в установлении намерений стран оси в отношении Советского Союза. Эта военно-политическая коалиция, начавшаяся с подписания германо-японо-итало-испанского антикоминтерновского пакта, полностью оформилась 27 сентября 1940 года подписанием между Германией, Италией и Японией так называемого Тройственного пакта. Позднее к нему присоединятся Румыния, Венгрия, Болгария, Таиланд, Финляндия, Норвегия и целый ряд марионеточных режимов, созданных на оккупированных территориях. В Кремле и Генеральном штабе РККА отдавали себе отчет в том, что наихудшим сценарием будущей агрессии против СССР станет война на два фронта, когда армии и флоту придется отражать вторжение и на западе, и на востоке. Такого варианта начала войны страна могла не вынести. Это отлично понимали и на Лубянке.

Сегодня существует две версии начала событий, в которых Исхак Абдулович Ахмеров принял непосредственное участие. По одной из них, приказ разработать специальную операцию по отвлечению Японии от нападения на СССР поступил из Кремля, по другой — операция разрабатывалась по инициативе разведчиков и позднее была поддержана высшим политическим руководством страны. Наверное, это не столь важно, кому первому в голову пришла эта идея. Важнее другое — операция была разработана и проведена блестяще.

Следует оговориться, по данным официальных источников СВР РФ, никаких документальных свидетельств проведения операции «Снег», таким было ее кодовое название, не сохранилось. По словам непосредственного участника операции В. Г. Павлова, после ее завершения нарком Л. П. Берия лично распорядился уничтожить все документы.

Общеизвестно, что информация по вопросу возможной японской агрессии против СССР поступала в Москву и по линии Разведупра Штаба РККА. Ее поставлял будущий Герой Советского Союза Рихард Зорге (оперативный псевдоним «Рамзай» — прим. авт.). Эта информация имела первостепенное значение, но в условиях приближающейся войны советскому военно-политическому руководству важно было не ошибиться в долгосрочных прогнозах и получить из-за океана точные сведения о планах руководства США в отношении Японии. В тот тревожный период информационные потоки были насыщены дезинформацией, призванной скрыть истинные намерения мировых держав. Поэтому любая стратегическая ошибка могла привести к катастрофе.

Пока Соединенные Штаты продолжали вести политику умиротворения милитаристской Японии, всячески избегая прямого военного столкновения. Такая неопределенность сказывалась на перспективах создания антигитлеровской коалиции, необходимость создания которой уже поняли в Лондоне, но пока не осознавали в Вашингтоне.

Учитывая все эти обстоятельства, И. А. Ахмеров разработал план операции «Снег», предусматривающий использование агентурных возможностей внешней разведки в доведении до высшего политического руководства США информации о расширении агрессии Японии в Тихоокеанском регионе и связанного с этим ущерба американским стратегическим интересам. Конечно, президент Ф. Рузвельт и его правительство знали об этом немало, но было необходимо преподнести информацию в таком виде, чтобы в Вашингтоне поняли, политика умиротворения в отношении Японии не действует, а только разогревает захватнические аппетиты агрессора.

Одним из близких информаторов Юнга в США был помощник министра финансов США Гарри Декстер Уайт — авторитетный экономист и аналитик, к мнению которого прислушивались в Белом доме. Их знакомство в 1937 году не было случайным, а стало результатом умелой «подводки» к Уайту некоего Билла Грейнке, в котором американец не заподозрил офицера советской разведки. Они сошлись на теме проблематики американо-японских отношений, обострявшихся все последние годы. Б. Грейнке проявил себя знатоком этих вопросов, прожившим в Китае достаточно много, чтобы понять, самое худшее еще впереди. Наверное, и Г. Уайт видел в своем новом знакомом хорошо осведомленного информатора, что, естественно, отражалось на частоте встреч и их содержании. Именно Уайта было решено использовать в операции «Снег». Согласно плану Ахмерова, Гарри должен был составить емкий меморандум о положении дел в Тихоокеанском регионе, обозначив ключевые моменты, которыми США во взаимоотношениях с Японией не могут поступиться не при каких условиях. Это должно было подтолкнуть правительство Соединенных Штатов к более решительным действиям, и в конечном итоге привести к обострению американо-японских отношений. Добившись этого, можно было рассчитывать на то, что Япония, поставленная перед угрозой войны с США, вообще откажется от планов нападения на СССР, или отложит их на более поздний период.

Об этих планах было доложено Л. П. Берии. Он одобрил операцию, но потребовал, чтобы за океан выехал не Ахмеров, как это планировалось изначально, а кто-то другой. Наркомовский «карантин» продолжался. Однозначно личная встреча Уайта с Биллом Грейнке была предпочтительней с точки зрения гарантий ее эффективности, но Берия был непреклонен. Поэтому разведчикам пришлось в срочном порядке перестраивать план операции. В США под видом дипкурьера решено было отправить В. Г. Павлова. И это при том, что он никак не мог выдавать себя за американца, так как его знаний английского языка для этого не хватало. Поэтому было решено ничего не выдумывать: да, он советский дипкурьер, который не так давно встречался в Биллом Грейнке в Китае, и тот попросил русского передать письмо своему другу в США. Конечно, все это выглядело весьма кособоко, но времени на придумывание чего-то другого не было — наступил 1941 год. Риск был колоссальным, Уайт мог не поверить русскому дипкурьеру, приняв его за провокатора, и уклониться от контакта. Поэтому очень важным было найти такие мелочи в предстоящей встрече, чтобы американец поверил. В Москве обсуждались все нюансы — откуда позвонить Уайту, что говорить по телефону, о чем и как разговаривать при встрече.

В апреле 1941 года Павлов выехал в США. Все, запланированное в Москве, случилось. Уайт пошел на контакт с русским и ознакомился с письмом Билла Грейнке. Уже значительно позже, когда война закончится, и в США развернется охота на тех, кто, якобы, занимался антиамериканской деятельностью, в печать просочится документ, вошедший в историю как нота Халла (К. Халл — госсекретарь США в 1933—1944гг. — прим. авт.). В нем, по словам В. Г. Павлова, почти слово в слово были повторены тезисы письма Билла Грейнке, переданного им Уайту. Поэтому следует остановиться на основных положениях «ноты», в ней в частности говорилось:

«1. Заключить многосторонний договор о ненападении между Японией, США, Великобританией, Китаем, Голландией и Советским Союзом;

2. Провести многостороннее обсуждение вопроса о Французском Индо-Китае;

3. Вывести из Китая и Французского Индо-Китая воинские части наземных, морских и воздушных сил, а также все полицейские силы;

4. Отказаться от признания на территории Китая всех правительств и всех властей за исключением чунцинского правительства, не принимать во внимание правительство Маньчжоу-Го и нанкинского правительство…»

К этому следует добавить, что «нота» требовала от Японии расторгнуть Тройственный пакт. Иными словами все требования США противоречили официальной внешнеполитической доктрине Японии, и выполнять их в Токио никто не собирался. Возможно, «нота» так бы и осталась очередным дипломатическим документом, а их с обеих сторон в те дни было немало, но ранним утром 7 декабря 1941 года Япония нанесла сокрушительный удар по военной базе США в гавани Перл-Харбор. Так Соединенные Штаты вступили в войну.

Уже в наши дни журналисты в погоне за громкими заголовками напишут: «Исхак Ахмеров — татарин, который устроил Перл-Харбор» и «Человек, спланировавший нападение на Перл-Харбор». Конечно, этого не было. Но стремление втянуть США в мировую войну, длившуюся уже 2 года, было. И не только у советской разведки. Достоверно известно, что за несколько дней до японской атаки на Гавайи в Англии были расшифрованы радиограммы, которыми обменивалось командование ВМФ Японии. Лондон никак не проинформировал США о грядущем нападении. Потом это объяснят тем, что Англия промолчала, боясь, что японцам станет очевидной расшифровка их шифров, и это, мол, поставит под угрозу проект «Энигма», направленный на дешифровку вражеских шифров. Объяснение, мягко говоря, странное. Но и в самих Соединенных Штатах, как выяснилось позже, агентурным путем были получены сведения о готовящемся японском нападении. Случайно или нет, но накануне удара из Перл-Харбора были выведены на безопасное расстояние все авианосцы. Словом, и в самой Америке были силы, стремившиеся к вступлению Соединенных Штатов в войну. Позиции военно-промышленного лобби в США всегда было сильны.

В 1995 году влиятельная японская газета «Майнити симбун» напишет на своих страницах:

«Операция „Снег“ — один из шедевров советской разведки. Ультиматум Вашингтона перечеркнул даже теоретическую вероятность японской агрессии на советский Дальний Восток. По мнению многих японских исследователей, он спас Москву, позволив перебросить на Западный фронт сибирские дивизии».

Война: опять Америка

С началом Великой Отечественной войны политическое и военное руководство СССР ощутило острую нехватку оперативной разведывательной информации. В Кремле и Генштабе во многом переосмыслили свое отношение к тем сведениям, которые стекались в страну из зарубежных резидентур в предвоенный период. Многое из того, о чем предупреждали разведчики, сбылось.

Безусловно, результативность советской разведки в предвоенный период могла быть еще выше, если бы не широкомасштабные чистки, которые буквально обескровили разведки НКВД и Разведупра РККА. В то время, когда мировая война уже шла, в СССР методично уничтожались разведчики экстра-класса, которые могли сделать для безопасности страны очень многое. Но даже в таких условиях разведка смогла своевременно предупредить Центр о предстоящей войне. И не ее вина, что информацию, добытую с великим трудом, в Кремле не восприняли.

Война потребовала коренной перестройки всей разведывательной работы за рубежом. На территории Германии легальная разведка стала невозможной из-за разрыва дипломатических отношений и последовавшего за этим интернирования работников советских учреждений в рейхе. Меры по переходу к нелегальной работе, предпринятые перед самым началом войны, вскоре оказались нерезультативными: стремительное продвижение немецких армий вглубь территории СССР лишило Центр связи с агентурой не только в Германии, но и некоторых других странах. Потребовалась срочная переналадка деятельности резидентур в третьих странах для работы на Германию и ее союзников. К этому следует добавить, с первых дней войны возникла острая необходимость в организации разведки на временно оккупированной территории. И это требовало от руководителя советской внешней разведки П. М. Фитина больших усилий, воли и целеустремлённости.

Павел Михайлович Фитин (1907—1971) — руководитель внешней разведки СССР (ИНО ГУГБ НКВД-НКГБ) в 1939—1946гг., генерал-лейтенант. Окончил инженерный факультет Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, Работал в издательстве «Сельхозгиз», в 1938г. по партийному набору переведен в органы безопасности, прошел обучение в Школе особого назначения. В мае 1939г. назначен начальником 1 управления НКВД-НКГБ (внешняя разведка). Под его руководством была восстановлена работа зарубежных резидентур, создано информационно-аналитическое управление, проведено множество успешных разведывательные операций, обеспечивших получение информации о направлении главных ударов противника, сроках открытия «второго фронта», создании новых типов вооружения, включая разработки атомного оружия в США, Англии, Германии и Японии; наряду с этим были освещены факты сепаратных переговоров стран-союзников по антигитлеровской коалиции с представителями Германии. В 1946—1947гг. являлся представителем МГБ СССР в советской оккупационной зоне Германии. С 1947 по 1951гг. — заместитель начальника управления государственной безопасности по Свердловской области, в 1951—1953гг. — министр госбезопасности Казахской ССР, с 1953 — начальник УМВД по Свердловской области. После ареста Л. П. Берии был уволен из органов безопасности. В последующем работал в Министерстве Госконтроля СССР и в Союзе обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами. В г. Екатеринбурге и в с. Ожогино Курганской области установлены мемориальные доски в честь П. М. Фитина, а в 2017г. в г. Москве был открыт памятник. Награды: два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, нагрудный знак «Заслуженный работник НКВД», а также награды зарубежных стран — орден Республики (Тувинская Народная Республика), орден Белого Льва (Чехословакия), орден Военный крест (Чехословакия), орден Партизанской Звезды (Югославия).

Фитину в это непростое время приходилось не раз брать ответственность на себя, преодолевая немалое сопротивление Л.П Берии. Это в последующем отразится на его судьбе и карьере. По настоянию Павла Михайловича в разведку будут возвращены те немногие, кто уцелел в период репрессий. Будут сняты «карантины» с тех, кто в самое опасное для страны время продолжал находиться в Центре. В службу будут привлечены новые кадры, которые проявят себя позже.

«Карантин» был снят и с Исхака Абдуловича Ахмерова. В Центре приняли решение о его срочной переброске в США. Туда же, но для работы под легальным прикрытием должности секретаря советского полпредства, был направлен В. М. Зарубин (оперативный псевдоним — Максим — прим. авт.). В ноябре 1941 года перед командировкой за океан с ним беседовал лично Верховный главнокомандующий И. В. Сталин. И это неслучайно — Зарубин назначался главным резидентом в США. На него была возложена координация усилий всех резидентур за океаном по сбору разноплановой разведывательной информации. Общая задача легальному резиденту была поставлена конкретная — обеспечить советское руководство достоверной информацией о планах США в отношении Советского Союза и Германии в свете создания антигитлеровской коалиции. В беседе с В. М. Зарубиным Сталин сказал:

«…До последнего времени у нас с Америкой, по существу не было никаких конфликтов интересов в мире. Более того, и президент, и народ поддерживают нашу борьбу с фашизмом. Нашу тяжелую борьбу. Но недавно мы получили данные, что некоторые американские круги рассматривают вопрос о возможности признания правительства Керенского в качестве законного правительства России в случае нашего поражения в войне. Этого им никогда не дождаться. Никогда! Но очень важно и необходимо знать об истинных намерениях американского правительства. Мы хотели бы видеть их нашими союзниками в борьбе с Гитлером. Ваша задача не только знать о намерениях американцев, не только отслеживать события, но и воздействовать на них через агентуру влияния и через другие возможности…»

Разведчиков-нелегалов за рубеж отправляют без напутствий вождей. О них, как правило, знает только узкий круг лиц, непосредственно занимавшихся подготовкой, и руководство подразделения нелегальной разведки. Словом, отправке Ахмерова в США не предшествовали встречи в Кремле или хотя бы в кабинете наркома.

Конечно, перед началом операции Ахмеров встречался и с сыном, и с Валентиной Михайловной. Им было, что сказать друг другу. Скоро Роберт окончит среднюю школу, и отец очень переживал за его будущее. Ведь шла война, и никто не знал, увидятся ли они когда-нибудь еще.

Времени на подготовку к командировке было крайне мало. Для Рида (новый оперативный псевдоним И.А.Ахмерова — прим. авт.) была разработана в общем-то незамысловатая легенда: якобы, в Советском Союзе начало войны застает канадскую семейную пару туристов; они, опасаясь за свою жизнь, возвращаются на родину через США. Ну а там в одном из городов на восточном побережье должна была появиться семья средних американцев, перебравшихся в эти края из Калифорнии. Там они откроют свой небольшой бизнес и будут жить жизнью обычных граждан США.

Но для того, чтобы добраться до Америки Исхаку Абдуловичу и Елене Ивановне (имя Хелен Лоури после принятия советского гражданства — прим. авт.) войти в роль канадских туристов пришлось уже в Москве.

В августе 1941 года «канадцев» поселили в гостиницу «Националь». Как и планировалось, Рид собрался в американское посольство для получения транзитных виз. Но тут случилось то, что невозможно было предвидеть, и отчего не застрахован ни один, даже самый опытный, разведчик. Спускаясь по парадной лестнице гостиницы, он столкнулся со своим однокашником по американскому колледжу в Бэйпине. Ахмерову пришлось разыгрывать сцену искренней радости встрече старых друзей. Сославшись на то, что спешит в аэропорт, Рид распрощался с приятелем и вскоре известил Центр о случившемся. «Канадцев» срочно перевели в другую гостиницу, а за однокашником Мустафы Дакмака установили наблюдение, чтобы не допустить новых нечаянных встреч.

Наконец все формальности были соблюдены и «туристы» выехали из Москвы. Их путь лежал через Китай и Сингапур. До Нью-Йорка они добрались лишь в первых числах октября. И там произошла еще одна неожиданная встреча, которая могла привести к провалу. Не успев толком обосноваться в Нью-Йорке, на одной из улиц многомиллионного города Рид столкнулся с человеком, который тоже знал Рида как Мустафу Дакмака. Когда-то он преподавал в американском колледже в Бэйпине, а Мустафа считался его лучшим студентом и был вхож в дом учителя. В очередной раз Риду пришлось проявлять свой артистизм и находчивость. Искренне обрадовавшись встрече, Мустафа объяснил своему бывшему наставнику, что здесь он по делам и на днях уезжает в Турцию. Эта неожиданная встреча к счастью последствий не имела, но для себя Рид сделал вывод — ему чаще нужно менять внешность. Через легальную резидентуру он известил Центр о своем прибытии и о неожиданной встрече с бывшим учителем.

А в Москве тем временем начали тревожиться за судьбу нелегалов. Время шло, а никаких вестей из Нью-Йорка не было. Рассматривались разные варианты, в том числе и возможный провал из-за каких-то проблем с паспортами…

Считается, что многие советские нелегалы, работавшие по всему миру в тот период, имели на руках американские паспорта, которые в свое время были получены нашей разведкой по каналам Коминтерна. Да, такое было. Американская коммунистка, сотрудничавшая с ИНО ОГПУ-НКВД на идейной основе, похитила чистые бланки метрических документов и передала их своему куратору из разведки. Но было и другое — коммунисты получили доступ к метрическим книгам, хранившимся в Национальной библиотеке США. Оттуда были взяты достоверные сведения о датах рождения конкретных людей, их родственные связи, места проживания и другая информация. Все это было отправлено в Москву. А там уже на основе тщательного отбора были изготовлены паспорта, которые и позволяли советским разведчикам легализоваться во многих странах мира. По сути дела эта была целая операция, обеспечившая успех нашей разведке на многие годы. В связи с этим приведу слова П. Г. Громушкина, который, кстати, много лет дружил с семьей Ахмеровых, Павел Георгиевич вспоминал:

«Вообще, на мой взгляд, процесс изготовления документации — это самый сложный процесс во всей разведке. Надо было не только изготовить сам документ, нужно было знать порядок его выдачи, массу других особенностей. Все это требовало очень большой точности, профессионализма… Трудно было делать американские документы. Потому что в американском паспорте на странице, где наклеивалась фотография, ставились две выпуклые печати: с одной стороны синяя, с другой — красная. Это очень сложно было сделать. А вообще в каждом документе были свои химические или другие секреты изготовления: где-то черточка не доведена до конца, где-то имелось какое-нибудь пятнышко или что-то еще. Обнаружить такой секрет было очень сложно, поэтому мы очень тщательно изучали и сравнивали все имеющиеся у нас образцы. Какие-то сведения мы получали от агентуры — например, краскотерки, номера красок и места, где их производят. А иногда просто копировали все, как есть. Это был очень сложный процесс. К тому же, как правило, приходилось делать не один документ, а готовить целый комплект. Допустим, нужно изготовить один только паспорт, но мало было в нем все правильно написать, подписать и наклеить фотографию — еще требовалось поставить несколько виз (якобы владелец паспорта уже ездил по каким-то странам), затем „подстарить“ хорошенько и только тогда уже можно было передавать его нелегалу. Но каждый такой заказ мы выполняли с большим удовольствием, и проколов по нашей вине не было».

Павел Георгиевич Громушкин (1913—2008) — советский разведчик, художник, Заслуженный работник культуры РФ. Работал в типографии «Рабочей газеты», в органах государственной безопасности с 1938г. Выезжал в командировки за рубеж со специальными заданиями, в Центре работал в глубоко законспирированной лаборатории по изготовлению поддельных документов для советских разведчиков и партизан. В послевоенный период возглавлял отдел по изготовлению документов для резидентур советской внешней разведки. За весь период его работы не произошло ни одного провала разведчиков из-за некачественно изготовленных документов. Является автором множества портретов видных политических и общественных деятелей, космонавтов и разведчиков. Награды: орден Красного Знамени, три ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны II ст., два ордена Знак Почета, нагрудный знак «Почетный сотрудник госбезопасности», звание лауреата премии СВР РФ.

Вот с такими документами Риду и Вере (оперативный псевдоним Хелен — прим. авт.) нужно было легализоваться в США.

…Наконец в начале ноября из Нью-Йорка поступила информация о прибытии нелегалов и их начале работы. Как выяснилось, это была повторная шифровка, а первая, отправленная через легальную резидентуру еще месяц назад, покоилась на дне Атлантики — пароход, на котором перевозилась дипломатическая почта, был атакован германской субмариной и затонул.

А в Нью-Йорке тем временем велась напряженная работа. Еще перед отъездом в Центре, проанализировав всю агентурную сеть, законсервированную в 1939 году, Ахмеров составил список агентов, которых, по его мнению, нужно было активизировать в первую очередь. Большинство из них работали в правительственных учреждениях США и могли уже сейчас выдать информацию о планах американского правительства в отношении СССР и Германии. С выбором Рида Центр согласился. Список был внушительным, поэтому с первых дней за океаном Ахмеровы были погружены в интенсивную работу по расконсервации агентуры. Для начала нужно было установить с ними связь, удостовериться, что агенты по-прежнему обладают возможностями получения разведывательной информации, определить способы передачи разведданных и решить множество иных вопросов. Ежедневно и Рид, и Вера проводили до 20 агентурных встреч, страхуя друг друга при каждом выходе на встречу.

В тот период Центр интересовал широкий спектр вопросов, связанных с неопределенностью позиции США в условиях начавшейся войны. Да, уже велись переговоры о возможной коалиции с русскими в борьбе с фашизмом, но все только начиналось и могло в любой момент остановиться.

Одним из вопросов, который предстояло осветить Риду, была тема деятельности переехавшего в США из захваченного немцами Парижа бывшего председателя Временного правительства России А. Ф. Керенского. Слова, произнесенные Сталиным при встрече с В. М. Зарубиным, были не фантазией Верховного, а реальностью. Агентурное дело по Керенскому в советской разведке было открыто еще в 1938 году. И в нем за три года накопилось немало интересных сведений. То, что Керенский в 1918 году бежал в Англию при помощи кадрового сотрудника британской разведки Сиднея Рейли, на Лубянке знали. Были осведомлены и о его контактах с английскими спецслужбами и белоэмигрантским движением в Европе. Все последние годы Керенский проявлял большую политическую активность. В период, когда только разворачивалась будущая мировая война, когда только намечались направления будущей агрессии, бывший российский премьер открыто призывал западные демократии в союзе с Германией нанести удар по СССР. И даже после 22 июня 1941 года он восторгался будущим разгромом Советов. Не нужно думать, что его слова не воспринимались определенными кругами в правящей элите Соединенных Штатов. Еще не прозвучали первые залпы Великой Отечественной войны, а в американском госдепартаменте был разработан меморандум под названием «О позиции США в отношении СССР в случае начала войны между Советским Союзом и Германией». В этом документе, ставшем известным советской разведке, помимо условий и объемов оказания помощи СССР в случае германской агрессии, говорилось, что «тот факт, что СССР воюет с Германией, не означает, что он исповедует или сражается за те же принципы международных отношений, что и мы». И далее:

«…мы решим отказаться признать советское правительство в изгнании или прекратить признавать советского посла в Вашингтоне в качестве дипломатического представителя России, если Советский Союз будет разбит и советскому правительству придется покинуть страну».

Понятно, что такие рассуждения не могли не обеспокоить Кремль. К этому добавились и сведения о встрече Керенского с английским посланником в Вашингтоне Галифаксом, состоявшейся 2 июля 1941 года. В ходе диалога бывший российский премьер заявил, что если Сталин распустит колхозы и даст народу волю, чтобы Гитлер на оккупированной территории не воспринимался освободителем от тирании, то он поддержит Сталина.

Конечно, все это больше походило на браваду, но Керенский продолжал будоражить общественное мнение в США, раздавая интервью многим газетам. Он пытался добиться аудиенции у президента Рузвельта, но из этой затеи ничего не вышло. К слову замечу, в последующем тональность его выступлений существенно изменится, и он станет желать успехов Красной Армии. Но в самом начале войны советской агентуре приходилось приглядывать за беспокойным жильцом дома №1060 на Парк-Авеню в Нью-Йорке.

Безусловно, Керенский был не самым главным и не самым важным направлением в деятельности Рида. Куда более значимым было подтверждение намерений США в отношении Японии. Удостоверившись в том, что Соединенные Штаты в ближайшее время пойдут на конфронтацию с японцами, он проинформировал Центр о грядущих событиях в тихоокеанском регионе.

Не менее важным было осветить весь комплекс информации о состоянии экономики Германии и ее военно-промышленном комплексе. К тому времени таких сведений в государственных учреждениях и финансовых структурах США накопилось немало. Бизнес есть бизнес — все свои вложения в германскую экономику американцы предваряли тщательным анализом и прогнозом рыночной конъюнктуры, расчетами финансового баланса своих партнеров по бизнесу в Германии. И такая информация была очень важна для Москвы, чтобы понять, каким потенциалом обладает противник.

Особо актуальным для советского руководства был вопрос об уровне промышленного производства в самих Соединенных Штатах. Да, факт развитости американской экономики был общеизвестным, но Кремль интересовали конкретные объемы промышленного производства, особенно связанного с выпуском стратегического сырья и продукции военного назначения. Этот интерес был обусловлен началом переговоров с США и Англией по поставкам сырья и вооружений в СССР для отражения германской агрессии. Вашингтон и Лондон, на словах поддержавшие Советский Союз в его борьбе с врагом, пока не торопились удовлетворить всю потребность СССР в материалах и вооружениях. Было понятным, США и Англия сомневаются в способности СССР устоять в этой войне.

Уже в конце сентябре 1941 года во время переговоров в Москве И. В. Сталин, не скрывая истинного положения на фронтах и в экономике страны, выслушав очередные отговорки союзников, прямо заявил представителям США и Великобритании: «Незначительность ваших предложений прямо показывает, что вы хотите видеть Советский Союз побежденным […] Почему это США могут дать мне только тысячу тонн стальной брони для танков, когда страна производит свыше пятидесяти миллионов тонн?». Несмотря на некоторую пробуксовку переговоров, представителям трех стран удалось договориться о поставках в СССР свыше 70 видов вооружений, техники и материалов, а также 80 видов медикаментов и изделий медицинского назначения.

Уже позже один американский дипломат, участвовавший в тех непростых переговорах, напишет:

«Несмотря на то, что Советский Союз сталкивался в то время с самой большой опасностью в его непродолжительной истории, поскольку немецкие войска находились в 30 милях от Москвы, и, несмотря на то, что он весьма остро нуждался в немедленной и значительной помощи со стороны союзников, тем не менее, Сталин проявил себя как жесткий партнер по переговорам, который мог использовать и использовал тактику нажима, выводящую из себя его партнеров по переговорам. Заставляя их защищаться, он вынуждал поставщиков играть роль просителя, создавая, таким образом, психологический настрой и отношения, которые с большей гарантией обеспечивали выполнение его требований. Вероятно, ни разу Сталин не демонстрировал подобную историческую тактику ведения переговоров русскими, когда столь успешно применялось дипломатическое искусство с целью создания из слабой позиции на переговорах позиции сильной».

И это было правдой. Во многом успех стал возможным, благодаря тому, что советское руководство владело разведданными по реальному положению дел в экономиках США и Англии.

Очень важным для работы любого разведчика является вопрос прикрытия. У легальных разведчиков, как правило, таким прикрытием служат официальные должности в диппредставительствах или иных отечественных организациях за рубежом. А нелегал должен иметь дело, которым он будет заниматься как любой житель той или иной страны. Причем, это дело нужно вести неформально. В противном случае у властей, и в первую очередь у спецслужб, может возникнуть резонный вопрос, чем зарабатывает себе на жизнь гражданин? И если вразумительного ответа не будет получено, то неминуемы слежка и проверки. Поэтому, чтобы не привлекать внимание контрразведок, советские нелегалы всегда находили себе занятия, которые служили им хорошим прикрытием. При этом зачастую они достигали значительных успехов в этом деле — становились успешными бизнесменами или людьми творческих профессий. Были среди них практикующие врачи и сотрудники государственных учреждений, преподаватели и финансисты… Нередко это позволяло Центру значительно сократить расходы на содержание резидентур и агентуры, так как получаемых доходов с лихвой хватало на это. В истории советской внешней разведки бывали случаи, когда наши нелегалы возвращались на родину с чемоданами валюты — так разведчики везли домой свои партийные взносы за все годы работы за рубежом.

Для Рида и Веры таким делом в Нью-Йорке на первых парах стал магазин женского платья на 57-ой улице, принадлежавший Генри Букману. Исхак Абдулович работал в этом магазине бухгалтером, Елена Ивановна — продавщицей. Однако за Букманом водились «грешки» — он тратил деньги резидентуры по своему усмотрению. В связи с этим наши нелегалы планировали открыть свой модный салон, и об этом резидент сообщал в Центр;

«…В США, чем больше занимаешься всякими торговыми и финансовыми делами, тем большим уважением пользуешься и тем лучшее общественное положение занимаешь. Здесь какой-нибудь малограмотный коммерсант смотрит свысока на профессора […] предлагаю организовать следующее дело: открыть свой магазин меховых изделий. Это — модное и солидное дело.

Здесь очень много небольших фешенебельных меховых магазинов. Я немножко разбираюсь в меховом деле: в свое время мой дедушка имел меховой магазин. Я, будучи мальчиком, помогал ему в этом деле. Сейчас я мог бы заняться изучением этого дела. «Нелли» также могла бы принимать в нем активное участие. Она могла бы быть зав. магазином и продавщицей. Тем временем она могла бы посещать курсы по модам и подготовить себя в течение короткого времени как специалиста. Дело может выглядеть так:

на Медисон-авеню или в районе 50-х улиц, между 5-м и Медисон-авеню — хороший магазин меховых изделий. Я и «Нелли» — владельцы на началах корпорации. «Нелли» постоянно находится в магазине как продавщица и вообще заведует делом. Я также принимаю активное участие как владелец: занимаюсь покупкой мехов у оптовиков, хожу на аукционы и пр. Мне самому необязательно постоянно находиться в магазине. В продаже будут чернобурые лисицы, каракулевые и котиковые пальто, жакеты и другие меховые изделия. Помимо продажи готовых изделий будут также приниматься заказы. В зависимости от заказов мы нанимаем от одного до трех мастеров. Я нанимаю «Хозяина» как постоянного служащего в качестве закройщика. «Хозяин» получает определенное жалованье как служащий и компаньоном не является. Если дать ему возможность распоряжаться деньгами, то он опять по привычке может израсходовать наш капитал на свои нужды…»

Следует пояснить, в этой шифровке под именем «Нелли» фигурирует Елена Ивановна Ахмерова, а «Хозяин» — это Генри Букман.

Такой салон Рид и Вера откроют, но не в Нью-Йорке, а в Балтиморе. Необходимость перебраться на новое место возникла весной 1942 года. С одной стороны это приближало резидента ко многим источникам, проживавшим и работавшим в Вашингтоне, а с другой стороны — географически отстраняло его от агентуры в Нью-Йорке, что было немаловажно для безопасности всей сети. Вопрос переезда был согласован с Центром.

Балтимор Ахмеровым был выбран неслучайно. Город расположен всего в часе езды от американской столицы, и до Нью-Йорка относительно недалеко — чуть больше 300 км. Это делало Балтимор удобным местом для проживания резидента, ведь ему приходилось ездить на встречи с источниками и агентурой в Вашингтон и в Нью-Йорк.

Своей отдельной связи с Центром у Рида не было, она поддерживалась через легальную резидентуру в Нью-Йорке. Непосредственный контакт Ахмерова с коллегами из легальной резидентуры в целях недопущения провала Москва запретила сразу. В связи с этим все контакты Рида с резидентурой в Нью-Йорке осуществляла Елена Ивановна. К слову замечу, человеком, кто обрабатывал всю информацию, доставляемую Верой в Нью-Йорк, был молодой сотрудник легальной резидентуры Анатолий Антонович Яцков — будущий Герой Российской Федерации.

Кроме выгодного географического положения Балтимор имел и прикладное значение для нелегалов. Здесь размещался крупный порт, через который отправлялись грузы по программе ленд-лиза, и сведения об этом тоже интересовали нашу разведку. Наряду с этим интерес был и к некоторым промышленным предприятиям города, которые могли быть задействованы в производстве новых видов вооружений.

К началу 1942 года стратегия внешнеполитического курса США на ближайшую перспективу стала более-менее определенной. Конечно, этому способствовало вступление США в войну после японской атаки на Перл-Харбор. Но немалую роль в этом сыграла и победа Красной Армии под Москвой в декабре 1941 года.

После объявления войны Японии, Италии и Германии в Соединенных Штатах были значительно усилены меры по выявлению германской и японской агентуры, а также предотвращению диверсионных актов на территории страны. Президент Рузвельт подписал указы №2525—2527, которые объявляли всех немцев, японцев и итальянцев «враждебными иностранцами». В конце июня 1941 года Федеральное бюро расследований (ФБР) арестовало сразу 33 немецких агентов, входивших в так называемую сеть Дюкенса, опутавшую многие предприятия американского ВПК. Были схвачены все связники и 2 радиста. Это парализовало немецкую разведку за океаном, но окончательно не разрушило. Во время войны Абвер и гестапо предпринимали немало попыток проникнуть в США. Поэтому усиление контрразведывательных мер было вполне оправданным. Безусловно, все предпринимаемые правительством США меры не могли не сказаться и на условиях работы советских разведчиков. Им приходилось работать крайне осторожно, чтобы случайно не попасть под наблюдение ФБР. И это было непросто. Понимая состояние Рида, Центр писал ему:

«Мы прекрасно понимаем, что условия для работы в стране стали более сложными, чем они были в мирное время, особенно нелегалов. Совершенно естественно, что спецслужбами принимаются меры предосторожности. Поэтому надо перестроить работу применительно к новым, более сложным условиям в стране».

И с этой задачей резидент справился. Но были и другие проблемы…

В самом начале 1942 года Билла Грейнке вызвали на военную регистрацию. Она подразумевала заполнение анкеты на 13 листах с указанием подробным сведений о себе, своих предках и родственниках. Заполняя бумаги, Риду пришлось многое придумывать на ходу — не все, о чем говорилось в анкете, укладывалось в легенду, разработанную Центром. Некоторые вопросы вообще не учитывались. Но он справился. Его ответы комиссией были приняты. А потом Рида привели к присяге.

Ахмеров известил Центр о возможном призыве на военную службу. Такой поворот не был неожиданным для Москвы: война есть война. К слову замечу, некоторых агентов советской разведки в армию США призвали. Но это были агенты, а сейчас речь шла о призыве резидента. Такое не могло не сказаться на работе всей сети. Но и уклоняться от призыва было опасно — дезертиров везде преследуют. В случае его исчезновения начнется расследование, и это могло привести к провалу. Поэтому Центр приказал Исхау Абдуловичу готовиться к призыву и передать всех агентов на связь Елене Ивановне.

В 1940 году Конгресс США принял закон «О всеобщей воинской повинности», согласно которому каждый совершеннолетний мужчина должен был встать на воинский учет. Закон предусматривал сложную систему отсрочек в зависимости от различных обстоятельств. Отсрочки могли быть сняты в случае ухудшения военной обстановки и необходимости дополнительной мобилизации. Учитывая, что Биллу Грейнке было 40 лет, он был женат и имел небольшую торговую фирму, его зачислили в III-а группу. И хотя риск внезапного призыва на службу был небольшим, Рид все же решил подстраховаться — через знакомых врачей он получил медицинское заключение о своей непригодности к военной службе по состоянию здоровья. Центр это одобрил.

Агентурные сети

Залогом успешной деятельности разведчиков всегда является отлаженная агентурная работа. От того, насколько продуманно была сформирована агентурная сеть, установлены способы и методы взаимодействия с агентами, определены цели и задачи проводимых мероприятий, во многом зависит безопасность всей сети и каждого ее участника в отдельности. В конечном итоге слаженность в агентурной работе способствует достижению целей разведки.

В задачи резидента, особенно на этапе формирования агентурной сети, входит обучение привлеченных агентов способам и методам ведения разведки. Мало быть готовым к сотрудничеству с разведкой, надо понимать, как это делать. В зависимости от конкретных условий и обстановки могут использоваться различные агентурные методы — наблюдение, подслушивание, осведомление, копирование или хищение (используется крайне редко — прим. авт.) секретных документов, хищение (нередко это достигается легальным или полулегальным приобретением, т.е. покупкой — прим. авт.) образцов материалов, техники и вооружений.

Важнейшим направлением работы с агентурой является обеспечение взаимодействия сотрудников резидентур с агентами. При этом разведчик обязан учитывать реальные возможности агента для добывания разведывательной информации и обеспечить взаимопомощь агентов при проведении тех или иных мероприятий. Наряду с этим необходимо не просто получить информацию, но и убедиться в ее достоверности. В противном случае разведданные могут оказаться дезинформацией контрразведки противника. А это не просто брак в работе, это неминуемый провал.

Связь с агентами — краеугольный камень во всей многосложной агентурной работе. Она может быть личной и безличной. Каждый из этих видов имеет свои достоинства и недостатки. При личной связи разведчик имеет возможность воздействовать на агента — оценить его моральное и физическое состояние, дать совет, приободрить и т. д. Наряду с этим при личной встрече можно конкретизировать поставленную перед агентом задачу, уточнить ее детали и возможности достижения цели. И вообще личный контакт может многое сказать разведчику об агенте и определит степень доверия к нему. Однако любой личный контакт — это и повышенный риск разоблачения. Чем меньше агентов будут знать резидента в лицо, тем лучше.

Безличная связь тоже имеет свои преимущества. Она обеспечивает высокую конспиративность и относительную безопасность, дает возможность контактировать с агентами независимо от их положения в обществе и личных особенностей. Но в то же время такая связь не дает резиденту оценить моральное состояние агента и повлиять на него.

Поэтому умелое сочетание личных и безличных контактов с агентурой способствует успешной работе разведки.

Советская агентурная сеть за океаном, как уже отмечалось, формировалась продолжительный период времени. Ее основой на начальном этапе были активные члены коммунистического движения США, искренне верящие в возможность победы мировой революции и стремившиеся помочь первому в мире социалистическому государству. В большинстве случаев такая агентура обладала небольшими возможностями в добывании разведывательной информации и не владела опытом для этого. Поэтому такие идейные агенты с успехом использовались советской разведкой для других целей.

Значительно важнее для Москвы было привлечение к сотрудничеству людей, обладавших широкими возможностями для получения информации с учетом того положения, которое они занимали в американском обществе. Они тоже в той или иной мере поддерживали социалистические идеи, с симпатией относились к Советскому Союзу, особенно в период войны, верили в возможность иного мироустройства и стояли на позициях антифашизма.

Уже в наши дни известный историк маккартизма Эллен Шрекер признает:

«…Мужчины и женщины, которые передавали информацию в Москву в 1930-х и 1940-х годах, делали это по политическим, а не денежным соображениям. Они уже были привержены коммунизму, и они рассматривали то, что они делали, в качестве своего вклада в дело […] Эти люди не подписывались на традиционные формы патриотизма; они были интернационалистами, чья политическая преданность превзошла национальные границы. Они думали, что „строят“ лучший мир для масс, не предавая свою страну».

Так сколько их было? Рассекречивание архивных документов, не всегда, кстати, законное, появление многочисленных исследований на эту тему не дают однозначного ответа на этот вопрос. Попытки увязать одни сведения с другими зачастую приводят к искажению истины. Возможно, это делается целенаправленно.

Чтобы понять, какой по численности была агентурная сеть советской разведки в США, обратимся к словам бывшего директора ЦРУ А. Даллеса, который писал:

«…стремясь выяснить, какого курса намеривались придерживаться после войны Соединенные Штаты в отношении Германии, стран Центральной Европы и Японии, Советы обзавелись более чем сорока агентами, занимавшими в годы второй мировой войны высокие посты в различных государственных структурах Вашингтона».

Даллес не лукавил, называя это число. Он основывался на результатах расследования, организованного в США сразу после окончания войны и положившего начало эпохе маккартизма. Это расследование тогда не привело к каким-либо юридическим последствиям для обвиненных в шпионаже американцев, но оно, как и планировали его организаторы, породило в стране антикоммунистическую истерию, ставшую элементом начавшейся «холодной войны».

Бывший руководитель ЦРУ не мог не знать о существовании проекта «Венона», ведь возглавляемое им ведомство подключилось к этому проекту в 1953 году. Уже значительно позже на Западе будут заявлять, что «Венона» позволила вскрыть масштабы советского разведывательного проникновения в США, будут называться колоссальные цифры, при этом ничем не обоснованные. Однако следует отметить, американским криптологам удавалось читать далеко не все. По их официальному признанию, в 1942 году ими было расшифровано лишь 1,8% перехваченной информации, в 1943-ем — 15%, в 1944-ом — почти 50%, а в 1945-ом — опять 1,8%. При этом возникает вопрос, так откуда потом взялись те цифры, о которых сегодня многие говорят? И одно дело — прочитать шифровку, и совсем другое — понять, кто и кому ее отправил. Ответ, увы, нерадостный. Значительный объем секретной информации попал на Запад из России.

В годы второй мировой войны на территории США успешно работали три легальных резидентуры — в Вашингтоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско. Работали они под «крышей» советских диппредставительств. Существовали также небольшие по численности сотрудников подрезидентуры в Лос-Анджелесе, Сиэтле и некоторых других городах. В 1943 году будет создана отдельная резидентура научно-технической разведки (НТР). Согласно опубликованным в наши дни данным, в период 1941—1945 годов с советской разведкой сотрудничали от 372 до 548 агентов. В западных источниках называются и другие цифры. Естественно более значимые.

И была нелегальная резидентура под руководством И. А. Ахмерова. Он в той или иной степени контролировал 5 агентурных групп. Общая численность агентов превышала 80 человек. Каждая из групп возглавлялась своим руководителем, а резидент осуществлял координацию работы всей сети, определял приоритетные направления поиска необходимой разведывательной информации, предпринимал меры по проверке достоверности полученных материалов и организовывал передачу сведений в легальную резидентуру.

Естественно, у каждой группы возможности получения информации были различными. Все зависело от того, где работали члены группы и каким уровнем информированности обладали источники, контактирующие с агентами. Группа «Карла», скажем так, специализировалась на получении сведений в департаменте сельского хозяйства, казначействе, бюро статистики, министерстве финансов и ряде других государственных учреждений. А группа «Берга» черпала информацию в крупных компаниях и на промышленных предприятиях.

Наиболее крупной и, пожалуй, самой результативной являлась сеть «Звука». Ее основателем и руководителем был Яков Наумович Голос. Она была организована еще в конце 1920-ых годов из числа членов коммунистической партии США. Участники группы активно работали по линии Коминтерна, и вскоре Голос был привлечен к сотрудничеству с ИНО ОГПУ. Ему был присвоен оперативный псевдоним «Звук». Знакомство Ахмерова с этим человеком произошло еще во время первой командировки Рида в США. Тогда Яков Голос немало удивлял нашу резидентуру степенью своей осведомленности по целому ряду ключевых вопросов, которые интересовали советскую разведку.

Яков Наумович Голос (1889—1943) — российский революционер, один из основателей Коммунистической партии США, агент ИНО ОГПУ (НКВД-НКГБ). После побега из сибирской ссылки в 1909г. тайно перебрался в США, работал в типографии. С 1915г. — член Социалистической партии США. В 1919г. был делегатом учредительного съезда Коммунистической партии. В 1919 — 1926гг. — крупный функционер Компартии. В 1926—1929гг. проживал в СССР. С 1930г. — вновь в США, принимает участие в партийном строительстве Компартии, ее взаимодействии с Коминтерном. С 1930 г. официально привлечен к сотрудничеству с ИНО ОГПУ-НКВД (оперативные псевдонимы Звук, Джон, Ум и др. — прим. авт.). Разведывательная деятельность агента отличалась многосторонностью, глубиной и результативностью.

Но вместе с этим Звук зачастую не открывал перед нашей разведкой свои источники информации. В его донесениях того времени нередкими были фразы «один клерк из паспортного бюро» или «один клерк из Нью-Йорка». Да, информация, добываемая Голосом, была очень интересной, но важен был ее источник. В противном случае можно было натолкнуться на провокацию, или, что еще хуже, быть втянутым в контрразведывательные мероприятия, проводимые ФБР. К этому следует добавить, что и перед своими источниками Звук почти никогда не открывался — большинство его агентов не знали, что Я. Н. Голос сотрудничает с советской разведкой.

Возвращаясь к теме поддельных документов для разведчиков, стоит упомянуть одну из шифровок, посланную резидентурой в Центр в 1939 году:

«В последнее время мы достали через „Звука“ 10 чистых бланков с подписью и печатью муниципалитета, служащих для получения метрик, по которым можно оформить паспорта американских граждан, а также такие же справки без подписи. Более 70 свидетельств о натурализации на лиц различных национальностей, 27 свидетельств о рождении, на основании которых можно также получить паспорта».

Наряду с этим Голос выполнял функции не только наводчика, установщика и групповода, но иногда и сам выступал в роли вербовщика. Словом, его деятельность была весьма многогранной. Уже в наши дни в официальной хронике СВР РФ будет написано:

«Заслуги Я. Н. Голоса перед советской разведкой трудно переоценить. Он честно и бескорыстно выполнял свой долг, много работал над изучением людей, представлявших интерес для разведки, занимался проверкой их надежности, привлекал к сотрудничеству. От приобретенных им ценных источников информации Голос получал важные сведения по экономическим, военным, политическим, научно-техническим вопросам. Переданная им информация учитывалась при развитии отношений СССР с США, проведении советским правительством внешнеполитического курса, укреплении и повышении эффективности советской экономики, оборонного потенциала Советского Союза. Деятельность Голоса была настолько многогранной, что ее трудно свести к одному какому-то аспекту. След, оставленный Яковом Голосом в истории внешней разведки, настолько значителен и впечатляющ, что отдельные просчеты не могут бросить на него тень сомнения».

Однако с началом войны и усилением контрразведывательной деятельности ФБР возникла необходимость в кардинальной перестройке организации работы в группе Звука. Ее широкая разветвленность и ориентация только на одного человека снижали эффективность работы. К тому же резиденту было важным понять, от кого конкретно поступает информация, и можно ли ей доверять. Ведь в это время ошибки могли дорого обойтись нашей стране. Поэтому Азмерову приходилось прикладывать немало усилий для того, чтобы убедить агента передать часть своих источников на связь другим разведчикам. Это было обусловлено не только заботой о безопасности всей сети, но и необходимостью переориентации части источников на получение информации иного типа, связанной с разработками атомного оружия.

В группе Я. Н. Голоса работало не менее 40 человек. Среди них были сотрудники департамента торговли, внешнеэкономического управления, сената, госдепа, министерства обороны и целого ряда других организаций, включая администрацию президента и Управление стратегических служб (разведка — прим. авт.).

Среди агентов, поставляющих информацию И. А. Ахмерову (к 1943г. оперативный псевдоним — Альберт, позднее — Мэр — прим. авт.) следует упомянуть «Грега», работавшего в управлении экономической войны, сотрудника Минфина США «Закса», английского разведчика «Чарли», работавшего в Центре координации британской разведки в Нью-Йорке, личного помощника руководителя американской разведки «Коха», помощника начальника отдела графики УСС «Тони» и других. На связи с Альбертом также была группа высокопоставленных чиновников, работавших в правительственных учреждениях в Вашингтоне.

Через эти группы к Ахмерову стекался громадный объем информации, который предстояло оперативно передавать в Центр. Уже в наши дни будет скрупулезно подсчитано: от резидентуры Альберта в Москву в 1942 году поступило 59, в 1943-ем — 211, в 1944-ом — 600, в 1945-ом — 1896 катушек с микропленкой. Все эти микропленки включали в себя 75000 страниц секретной информации. Такое и с технической точки зрения сделать было сложно. Поэтому нетрудно себе представить, с каким напряжением Ахмеровы работали все эти годы.

Содержание упомянутых микропленок было весьма значимым для высшего политического руководства СССР. В них были материалы, освещающие политику союзников в отношении Советского Союза, цели западных партнеров по послевоенному мироустройству, планы открытия «второго фронта» и многое другое.

Все это помогало руководству СССР выстраивать взвешенную политику в отношении союзников и вести с ними переговоры. И совсем неслучайно бывший посол США в СССР А. Гарриман вспоминал:

«В беседах с ним (Сталиным — прим. авт.) меня неоднократно поражали его глубокие знания о других странах, что было тем более примечательно ввиду того, что он редко бывал за рубежом».

Бесспорно, в осведомленность советского лидера по многим международным вопросам значительный вклад внесла внешняя разведка. Она же осветила и планы союзников по проведению сепаратных переговоров с Германией, целью которых было создание в Восточной Европе барьера для СССР и устранение угрозы появления здесь в послевоенный период просоветских государств.

Осенью 1943г. в УСС был разработан секретный меморандум, посвященный возможным направлениям американской стратегии в отношении Германии и СССР в свете военных успехов Красной Армии. В нем недвусмысленно рассматривались возможности заключения сепаратного мира с Германией с тем, чтобы не допустить проникновение коммунизма в Европу. Практической реализацией этого меморандума станут многочисленные контакты американских и английских спецслужб с представителями рейха, которые в свою очередь тоже искали выходы на западных политиков, чтобы не допустить «экспансии панславянизма». Информация о таких контактах, в которых важнейшую роль играл будущий директор ЦРУ А. Даллес, резидентурой И.А.Ахмерова было зафиксировано немало.

В погоне за бомбой

Накануне второй мировой войны в физических лабораториях многих стран полным ходом шли исследования в области расщепления атома. Открытие супругов Кюри вывели мировую науку и технику на кардинально иной уровень. На новом этапе своего развития оказалось и человечество. С самого начала исследований стало понятным — та энергия, которая выделяется при расщеплении атома, по своей мощи многократно превышает все доселе известные источники. Это открывало широкие перспективы развития цивилизации, но, как нередко бывало в истории человечества, научные открытия в первую очередь были использованы для создания нового типа вооружений. Разгорающаяся мировая война послужила катализатором атомной гонки.

Наибольших результатов в лабораторных исследованиях в этой сфере добился Ф. Кюри, работавший в лаборатории Коллеж де Франс. В 1939 году он установил, что при распаде атомов урана высвобождается несколько нейтронов, которые в свою очередь разрушают соседние атомы. Так была открыта цепная реакция, которая и ляжет потом в основу теории ядерного взрыва. Чуть позже подобных результатов добились и работающие в США Э. Ферми и Л. Сцилард.

Не отставали и немецкие ученые-физики. 24 апреля 1939 года на имя министра промышленности третьего рейха А. Шпеера поступило письмо от профессора Гамбургского университета П. Гартека, в котором говорилось:

«… в ближайшее время возможно создание взрывчатого вещества, которое по своей разрушительной силе на много порядков превосходит обычную взрывчатку. Страна, которая первой поставит себе на службу достижения ядерной физики, обретет абсолютное превосходство над другими».

А в сентябре 1939 года, когда война уже началась, на базе Физического института Общества кайзера Вильгельма было создано «Урановое общество», в которое вошли ученые-физики с мировыми именами — П. Гартек, Г. Гейгер, В. Боте, К. Дибнер и др.

В 1940 году к теме разработки атомного оружия подключились английские ученые. Среди них были Г. Тизард, Р. Пайерлс, К. Фукс, Д. Кокрофт и мн. др. Все разработки англичан были объединены в программу «Мауд Комитти», которая позднее ляжет в основу проекта «Тьюб Эллойс». В Англии были осведомлены о работах ученых в Германии, и это, безусловно, беспокоило правительство страны. Поэтому У. Черчилль одним из приоритетов английской разведки определил «срыв возможных усилий нацистских ученых по созданию атомного оружия».

Высоким был интерес к разработкам атомного оружия и в Японии. По указанию генерала Т. Ясуды, возглавлявшего научно-техническое управление императорских военно-воздушных сил, в мае 1941 года профессор И. Нисина возглавил работы по разработке атомного оружия. Этот проект получил название «Ни».

В Советском Союзе в предвоенный период также интенсивно велось изучение атомного ядра, были достигнуты значительные результаты. Еще в 1934 году академик А. Ф. Иоффе прогнозировал использование атомной энергии для нужд человечества. Его ученик Г. А. Гамов стал автором теории альфа-распада, с его участием был создан первый в мире циклотрон. Но этих достижений не хватало для перехода от теоретических работ и лабораторных исследований к практическому внедрению научных разработок. В 1939 году вопрос о возможности проведения на практике ядерной цепной реакции был одним из ключевых на состоявшемся в Харькове всесоюзном совещании по атомному ядру. В 1940 году академики АН СССР В. И. Вернадский, А. Е. Ферсман и В. Г. Хлопонин в своем письме в Совнарком писали:

«… стоит еще ряд очень больших трудностей и потребуется проведение большой научно-исследовательской работы, однако, как нам кажется, трудности эти не носят принципиального характера. Нетрудно видеть, что если вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решен в положительном смысле, то это должно в корне изменить всю прикладную энергетику. Важность этого вопроса вполне сознается за границей, и по поступающим оттуда сведениям в Соединенных Штатах Америки и Германии лихорадочно ведутся работы, стремящиеся разрешить этот вопрос, и на эти работы ассигнуются большие средства […] Мы полагаем, что уже сейчас назрело время, чтобы правительство, учитывая важность решения вопроса о техническом использовании внутриатомной энергии, приняло ряд мер, которые обеспечили бы Советскому Союзу возможность не отстать в разрешении этого вопроса от зарубежных стан».

В то время никаких принципиальных решений советское правительство не приняло, ограничившись созданием при АН СССР Комиссии по проблемам урана.

А потом началась война, перечеркнувшая все планы и надежды.

Но в Центр еще с конца 1930-ых годов из различных резидентур поступало немало сведений о научно-технических разработках за рубежом. Были среди них и шифровки, так или иначе связанные с ураном. Из Германии, например, поступали интересные сведения от агента В. Лемана (оперативный псевдоним «Брайтенбах» — прим. авт.) о германских разработках в этой сфере, а также испытаниях ракет, способных доставить заряд большой мощности на значительные расстояния. Из лондонской резидентуры поступило сообщение агента Д. Маклина (оперативный псевдоним «Гомер» — прим. авт.), содержащее ценнейшую информацию по результатам работ в рамках программы «Мауд Комитти». Поступали разрозненные сведения и из других резидентур. И не только, кстати, внешней разведки, но и Разведупра РККА тоже. К этому следует добавить, что начальник отделения научно-технической разведки НКВД-НКГБ Л. Р. Квасников (будущий Герой Российской Федерации — прим. авт.) обратил внимание, что из зарубежной печати исчезли все упоминания о научных исследованиях в области ядерной физики. Это не могло не настораживать. Работы за рубежом велись, а о них ничего в прессу не попадало, хотя в довоенное время об этом писалось немало.

Изучив всю имеющуюся в распоряжении Центра информацию, П. М. Фитин проинформировал об этом главу НКВД Л. П. Берию. Однако реакция наркома была крайне негативной: нарком расценил эти разведданные как дезинформацию англичан, стремившихся полностью обессилить советскую экономику в ходе войны. Тем не менее, руководитель советской внешней разведки, в очередной раз взявший на себя всю ответственность, разослал во все резидентуры указание продолжить сбор информации по атомным разработкам.

Следует особо подчеркнуть, разведчики были нацелены не только на поиск информации о научно-практических разработках в области атомной энергии, но и на сбор сведений о перемещении ученых-атомщиков и компонентов, необходимых для производства атомного оружия. Этот вопрос был очень важным, чтобы понять, какими ресурсами обладают участники атомной гонки.

Самым крупным поставщиком урановой руды в довоенную Европу была бельгийская фирма «Юнион миньер», принадлежавшая некому Э. Сенжье. Фирма добывала урановую руду в Конго и морем доставляла ее в Европу. С началом войны немцам удалось захватить небольшую часть этой руды, кроме этого Германия теперь владела и маломощными урановыми рудниками в Чехии.

За рудой, которая еще не была ввезена из Африки в Европу, началась «охота». На Сенжье с предложениями покупки урана выходили англичане, французы и немцы. Перед самой оккупацией Бельгии Сенжье переправил всю добытую руду в Анголу, там по подложным документам она была загружена на два зафрахтованных судна, которые взяли курс на Кейптаун. Но по пути корабли исчезли. Куда делась урановая руда, оставалось загадкой, которую предстояло разгадать советской разведке.

Вторым важным компонентом атомного производства была «тяжелая вода». Еще в 1934 году в норвежском городе Рьюкане франко-норвежская фирма «Норскгидро-электрик» построила завод по производству этого вещества. В 1940 году весь запас «тяжелой воды» в Норвегии пытались купить немцы. Но пока шли переговоры, французы тайно вывезли этот запас (185 кг — прим. авт.) в Париж. Когда Германия объявила войну Франции, англичане попытались вывести все остатки «тяжелой воды» из Парижа и переправить ее в Англию. Но при выходе из французского порта Бордо английский сухогруз подорвался на мине.

Все это было известно советской разведке. Теперь ставилась задача определить местонахождение африканской руды.

Забегая вперед, отмечу, английская разведка, стремившаяся не допустить лидерства Германии в атомной гонке, своими диверсиями и прицельным бомбометанием практически парализует работу завода в Рьюкане. И это не даст возможности немцам запустить свой атомный реактор.

А резидентуре И. А. Ахмерова в 1942 году удастся установить местонахождение пропавшей африканской руды. 1250 тонн этого стратегического сырья агенты Рида обнаружат вначале в Балтиморе, а потом в пакгаузе порта Нью-Йорка.

К концу 1942 года высшему политическому руководству СССР станет очевидным явное отставание нашей страны в вопросе разработки нового вида оружия. Очевидным будет и то, что лидером атомной гонки на тот момент становились Соединенные Штаты, где были сконцентрированы все необходимые ресурсы, включая крупнейших специалистов-атомщиков. В Кремль была затребована вся имевшаяся в распоряжении разведки информация.

Вскоре из Центра во все резидентуры советской разведки в США, Англии и Канаде были разосланы шифровки, в которых предписывалось активизировать сбор разведывательной информации и предпринять все необходимые меры по агентурному проникновению на объекты, которые в той или иной мере занимались разработкой атомного оружия.

А в СССР была создана «лаборатория №2» под руководством академика И. В. Курчатова, которой предстояло в кротчайшие сроки ликвидировать отставание в атомной гонке и перейти к практическим разработкам.

В Москве принимается решение о проведении секретной операции, направленной на обеспечение советских физиков информацией о результатах атомных разработок за рубежом. Этому было несколько причин. Во-первых, нужно было в кротчайшие сроки ликвидировать возникшее отставание, а во-вторых, учитывая состояние экономики и финансовой сферы СССР в ходе затяжной войны, на этапе исследований требовалось избежать неэффективных расходов, которые были неизбежны при самостоятельной разработке атомного оружия. К тому же было очевидным — союзники своими атомными секретами с Советским Союзом делиться не собирались.

Операции было присвоено кодовое название «Энормоз». О ней, ее целях, задачах и конечных результатах, которых следовало достичь, знали немногие: в Центре — руководитель разведки П. М. Фитин, его заместитель Г. Б. Овакимян, начальник отделения научно-технической разведки Л. Р. Квасников и переводчик Е. М. Потапова; в Нью-Йорке — главный резидент ИНО ГУГБ НКВД В. М. Зарубин, сотрудники резидентуры С. М. Семенов, А. С. Феклисов и А. А. Яцков; в Лондоне — резидент А. В. Горский и сотрудник резидентуры В. Б. Барковский. Такое сужение круга осведомленных делалось специально — этим соблюдался принцип форматирования — каждый должен знать ровно столько, сколько должен знать.

Был ли осведомлен о «Манхэттенском проекте» (кодовое название американской программы по разработке атомного оружия — прим. авт.) и операции «Энормоз» резидент И. А. Ахмеров? Думается, что нет. И в этом нет ничего странного. Даже в администрации президента США никто не знал о масштабах грандиозного проекта и его деталях. И, конечно же, резидент не мог знать, кому и для чего нужна та информация, которую требовал Центр. Но среди агентов нелегального резидента было немало тех, кто владел информацией по отдельным направлениям сверх засекреченного проекта. И собирая эти сведения, резидентура Ахмерова вносила свой вклад в реализацию операции «Энормоз».

Следует отметить, информации по теме атомного оружия в Нью-Йоркскую резидентуру поступало очень много. Она многократно увеличила общий объем разведданных, поступавших из всех резидентур в США, Канаде и Латиноамериканских стран. В этом море шифровок, микропленок и агентурных сообщений необходимо было выбрать именно то, что имело прямое отношение к «Манхэттенскому проекту» и то, что с таким нетерпением ждали в Центре. Для того, чтобы определить степень значимости поступающей информации и координировать деятельность резидентур по поиску атомных секретов, в 1943 году в США была создана, скажем так, специализированная резидентура научно-технической разведки. Ее возглавил Л.Р.Квасников (оперативный псевдоним «Антон» — прим. авт.).

Леонид Романович Квасников (1905—1993) — советский разведчик, полковник, Герой Российской Федерации. Окончил Московский институт химического машиностроения. В 1938г. по партийному набору принят на работу в органы госбезопасности: оперуполномоченный американского отделения ИНО ГУГБ НКВД, старший оперуполномоченный, заместитель начальника, начальник 16-го отделения (научно-техническая разведка). Был одним из инициаторов начала работы внешней разведки по теме атомного оружия. В 1943г. назначен заместителем резидента в США по научно-технической разведке. Внес значительный вклад в реализацию операции «Энормоз», результатом которой стало создание первой советской атомной бомбы. В конце 1945г. вернулся в СССР. В дальнейшем находился на руководящих должностях в научно-технической разведке. После выхода в отставку в 1966г. работал в НИИ межотраслевой информации. Награды: звание Героя Российской Федерации (посмертно), ордена Ленина и Отечественной войны II ст., два ордена Трудового Красного Знамени, три ордена Красной Звезды, нагрудные знаки «Заслуженный работник НКВД» и «Почетный сотрудник госбезопасности». В г. Туле установлена мемориальная доска в память о Л.Р.Квасникове.

К тому времени в Москве уже знали, что к реализации «Манхэттенского проекта» подключилось не менее 500 специалистов, на его реализацию выделено астрономическая по тем временам сумма — 90 млн. долларов. Было очевидным, такие ресурсы в скором времени могут дать конкретный результат — создание оружие невиданной силы. Центр торопил разведчиков. В одной из шифровок, адресованной резидентуре в Нью-Йорке, говорилось:

«На фоне этой грандиозной по масштабу и глубине исследовательской работы, приводящейся тут же рядом с вами, затянувшиеся темпы агентурной разработки по США особенно недопустимы. Вместо того, чтобы ухватываться за малейшие возможности и развивать их дальше, не используются даже те конкретные направления, которые были подсказаны на основании от вас же полученных сообщений […] Об актуальности этой проблемы мы писали вам неоднократно. На данном решающем этапе войны особое значение приобретает вопрос о получении информации о подготовке и намерениях противника (страны оси и вассалы), а также подробно о достижениях Страны и Острова в деле разработки как средств защиты, так и возможных средств нападения».

Следует пояснить, «Страна» в этой шифровке — США, а «Остров» — Англия.

Нетерпеливость Центра нетрудно было понять: в войне наступил решающий перелом, Красная Армия вступала в Европу, а в это время за спиной СССР ведутся сепаратные переговоры, и создается абсолютно новый тип вооружений. Все это могло существенно изменить ход войны.

Из Центра нередко поступали абсолютно конкретные вопросы, на которые предстояло ответить разведчикам. Сегодня уже очевидно, что эти вопросы формулировались И. В. Курчатовым, который высоко оценивал материалы, представляемые ему НКВД-МГБ в обезличенном виде. К слову замечу, с этими материалами знакомился лично И. В. Курчатов, никому другому без специального разрешения он не имел права о них рассказывать.

Так, в одной из шифровок ставились задачи выяснить:

«1. Сведения по лагерю-2: расположение, цехи и их назначение, пути сообщения, энергетика, снабжение, постройки, правила внутреннего распорядка.

2. Сведения о работниках лагеря-2 […]: имена, должности, характер работы, условия жизни и проч. Отдельно указать, кто принадлежит к той части прогрессивных людей, о которых сообщает […].

3. Сведения о тех работах, которые ведутся в Лос-Аламосе, в 40 милях от лагеря-2 […]».

Замечу, эта шифровка имела прямое отношение к одному из агентов, завербованных в свое время Я. Н. Голосом, а позднее переданного на связь И. А. Ахмерову. Через него позднее будут привлечены к работе другие агенты, которые будут добывать информацию на важнейших объектах «Манхэттенского проекта».

Л. Р. Квасников в начале 1945 года информировал Центр о перспективах дальнейшей агентурной работы в части научно-технической разведки:

«1. Возникший среди широких слоев американских инженерно-технических работников большой интерес и доверие к Советскому Союзу дает возможность нашим товарищам больше вращаться в среде американских специалистов и использовать это обстоятельство в целях вербовки новой агентуры.

2. За время войны, как никогда раньше, большое количество прогрессивных элементов, хорошо относящихся к Советскому Союзу и желающих оказать нам помощь, имело возможность устроиться на работу в предприятия и учреждения, куда они до войны проникнуть не могли. Есть основания полагать, что часть из них — наиболее талантливая — сумеет и после войны закрепиться во всех областях промышленности. Эта прослойка людей является хорошим объектом для разработки в целях вербовки новой агентуры […].

6. В области проблемы «Энормоз» агентурная обстановка является более благоприятной, потому что круг ученых, инженеров и техников, допущенных к этой работе, с каждым днем все более и более расширяется, делая, таким образом, контрразведывательную работу в этом направлении более сложной».

Результатом многосложной работы советских ученых-атомщиков, подкрепленных сведениями, полученными советской разведкой, в 1945 году станут решения правительства СССР о создании атомных промышленных объектов. Их было немало, в том числе и на территории Челябинской области, где должны были появиться уран-графитовый реактор на природном уране (завод А), радиохимическое производство плутония-239 (завод Б) и производство чистого металлического плутония (завод В).

Все это появится, а пока разведка продолжала сбор информации. И не только по атомной тематике. Следует отметить, что резидентура И. А. Ахмерова «специализировалась» на получении политической информации из самых высоких кабинетов американского правительства. И это делало ее исключительно важной во всей системе разведки за океаном. Ведь мало создать атомную бомбу, нужно знать, что с ней будут делать те, кто принимал политические решения.

Но, не смотря на свое основное предназначение, резидентура И. А. Ахмерова собирала много и другой ценной информации, в том числе и научно-технической. Узнав что-то интересное в этой сфере, резидент передавал сведения в Нью-Йоркскую легальную резидентуру, а там эти материалы запускали в работу.

Были, например, материалы от агента «Сетер» о приборах локации подводных лодок, которые в Центре были оценены, как очень ценные. Был агент «Кирилл», поставлявший сведения о реактивной авиации. Сотрудничал с советской разведкой агент «Стенли» — специалист по радиотехнике… Их было немало, имена многих из них неизвестны до сих пор.

В 1947 году, выступая перед Конгрессом США, директор только-только созданного ЦРУ А. Даллес заверил конгрессменов в том, что его ведомство «…будет в курсе, если некоторые лица по ту сторону океана сумеют создать атомную бомбу и будут готовы ее использовать». Через 2 года, когда в СССР пройдут успешные испытания первой атомной бомбы, в Соединенных Штатах многие испытают шок. И главным был не столько сам факт испытаний, а то, что ЦРУ не сумело правильно предсказать, когда это произойдет.

От любви до предательства

Одна из задач, поставленных Центром И. А. Ахмерову перед его отправкой за океан, состояла в переформатировании работы агентурной сети, созданной когда-то Я. Н. Голосом. Необходимость этого ощущалась уже давно. Но если до начала войны определенная расплывчатость разведданных, лишенных ссылок на конкретные источники информации, была терпимой, то в условиях резкого обострения международной обстановки и создания двух основных противоборствующих коалиций Центру, а значит и высшему политическому руководству СССР, требовалась максимально достоверная информация, которую можно было бы перепроверить; нужны были не общие сведения о намерениях, а копии конкретных документов. А этого без знания источников информации, умения агентуры собирать по-настоящему актуальные сведения, сделать было невозможно.

Поэтому с первых дней своего пребывания в США Рид приступил к обсуждению этого сложного вопроса непосредственно с Я. Н. Голосом. Их встречи были непростыми и не всегда заканчивались результативно. Важно понимать, «Звук» не был кадровым сотрудником советской разведки и не зависел от нее материально. Поэтому традиционных «рычагов», обычно помогавших резиденту как-то изменить поведение агента, у Ахмерова не было. Оставалось одно — аргументированное убеждение. Естественно, Рид не мог объявить Я. Н. Голосу, что он — нелегальный резидент. А Звук вскоре поставил условие дальнейшего обсуждения неприятного для него вопроса — свести его с официальным представителем советской разведки.

К тому времени В. М. Зарубин уже приступил к исполнению обязанностей главного резидента, поэтому Рид сообщил ему об условии, поставленном Звуком. Центр одобрил такую встречу.

В архивах СВР РФ хранятся документы, описывающие эту непростую ситуацию, в частности в них говорится:

«… Невзирая на такт и товарищеское отношение со стороны […], „Звук“, особенно первое время, вел себя чрезвычайно недружелюбно. Интерес, проявлявшийся нами к работе группы, к людям, методам и путям добычи информации, расценивалось „Звуком“ как совершенно необычное, не имевшее раньше места и необоснованное вмешательство с нашей стороны в его дела. „Звук“ настаивал на том, что вопрос об источниках материалов и путях их получения для нас никакой роли играть не должен. Нам незачем знать всех подробностей о людях, так как он и сам их не всегда знает и этим не интересуется. „Звук“ считал, что создавать из земляков агентов нельзя. Его люди должны оставаться земляками и прививать им навыки разведывательной работы неправильно и вредно. Невзирая на такую позицию „Звука“ о нашей роли в его работе, нам все же постепенно удалось частично ознакомиться с его людьми и убедить его в необходимости держать нас в курсе дела всех вопросов группы. В последующем „Звук“ стал подробнее информировать нас об оперативной и организационной стороне дела. Материалы начали носить менее обезличенный характер и стали больше отвечать нашим запросам».

Следует пояснить, родственниками в этом документе названы члены Компартии США. Очевидно, что Звук не хотел «засвечивать» своих соратников по партии перед советской разведкой, видимо, опасаясь возможных репрессий со стороны американских властей в случае провала. В. М. Зарубин и И. А. Ахмеров на протяжении полутора лет работали с Я. Н. Голосом очень деликатно, перестраивая работу разведывательной сети. Логика подсказывала, что американские коммунисты, искренне желавшие помочь Советскому Союзу, но абсолютно не владевшие опытом конспиративной и разведывательной работы, рисковали значительно сильнее без подстраховки, советов и поддержки профессиональных разведчиков. Ведь иногда доходило до того, что агенты приносили целый ворох документов, даже не убедившись в отсутствии слежки.

Переход части агентуры Звука на прямую связь с резидентурами вскоре показал свою эффективность. Поступающие материалы стали более информативными, агенты научились быть осторожными и, самое главное, стали понимать, какую информацию следует собирать.

Но, как покажет последующий ход событий, процесс реорганизации сети Я. Н. Звука был проведен с опозданием. Случись это раньше, все дальнейшее могло сложиться по-другому. Но, как мы помним, в 1939 году резидентура И. А. Ахмерова была отозвана в Москву.

Нужно отдать должное Я. Н. Голосу, он, осознавая важность перестройки работы, старался ускорить этот непростой процесс. Чтобы морально поддержать Звука, резидентура выступила с ходатайством о его награждении. Но пока в Центре готовили наградные документы (планировалось наградить орденом Красной Звезды — прим. авт.), случилось непоправимое — 25 ноября 1943 года Яков Наумович Голос скоропостижно скончался. Это прискорбное событие, безусловно, отразилось на работе сети. Ведь пока еще очень многое было завязано на руководителе группы.

В ближайшем окружении Я. Н. Голоса пять лет находилась Элизабет Бентли (оперативный псевдоним Мирна — прим. авт.). Ее со Звуком связывали не только совместная разведывательная деятельность, но и личные отношения. Это сказывалось на уровне доверия руководителя группы к агенту. Зачастую в нарушение всех общепринятых правил в разведке Звук доверял Мирне те сведения, которыми кадровый разведчик не поделился бы с близкими людьми ни при каких обстоятельствах.

Мирна происходила из семьи торговца средней руки, что позволило ей обучаться в колледже и Колумбийском университете. Она была не лишена дарований и целеустремленности, что сделало ее одной из самых успешных студенток университета. Результатом этого стала целевая стипендия, позволившая Элизабет продолжить обучение во Флоренции. Там она, как и многие в то время, увлеклась политикой, примкнув к профашистской молодежной организации. Потом на почве любви к преподавателю она поменяла свои политические взгляды и перешла в молодежное антифашистское движение. Вернувшись на родину, Бентли продолжила общественную деятельность в Американской Лиге против войны и фашизма, созданной в 1933 году под эгидой Компартии США. Это обстоятельство привело Мирну в ряды американских коммунистов. Ее сотрудничество и связь с Я. Н. Голосом начались в 1938 году. Звука она буквально боготворила, видя в нем преданного партии человека, ведущего непримиримую борьбу с фашизмом.

После случившейся трагедии Мирна замкнулась в себе, стала злоупотреблять алкоголем, что сделало общение с ней весьма опасным для разведчиков. Но и дистанцироваться от нее не было никакой возможности, так как только Бентли теперь поддерживала связь с важными для советской разведки агентами и источниками. Речь идет о тех, кого Звук не успел или не захотел передать на прямую связь с советской резидентурой. Не трудно себе представить, как непросто приходилось в этот период Ахмеровым. С Мирной приходилось общаться не только Исхаку Абдуловичу, но и Хелен, пытавшейся, по-женски утешить Бентли и помочь ей.

Все эти переживания и волнения разведчики докладывали в Центр. На одной из таких шифровок П. М. Фитин поставил резолюцию: «Надо иметь в виду неуравновешенность и непостоянство «Умницы» (сегодня она говорит одно, а завтра другое)…». Поясню, Умница — это новый оперативный псевдоним Элизабет Бентли.

К этому следует добавить, что в 1944 году на родину был отозван главный резидент В. М. Зарубин, что добавило забот Ахмерову и по части всей работы, и по выстраиванию непростых отношений в Бентли.

В июне 1944 года резидент отправил в Центр шифровку, в которой говорилось:

«…Я считаю, что при помощи тактичного отношения, дружеского обращения и твердой, деловой постановки рабочих взаимоотношений — можно исправить ее поведение».

Но уже вскоре в Москву будет направлена несколько иная информация, в обширном письме резидент писал:

«Пару недель назад я послал Вам заметки о нездоровых настроениях «Умницы» по отношению к нам. После этого я имел длинные дружеские беседы с ней. В этих разговорах она высказывала настроения, совершенно непохожие на ее прежние высказывания о нас. Я надеюсь, что она сейчас откровенна. Она осознала, что ею были сделаны скверные и нездоровые замечания о нас […] После всех ее прежних выпадов я еще не могу быть абсолютно уверенным в ее откровенности и преданности нам. Она имеет сильный характер и является хорошей актрисой — в колледже у нее был драматический уклон. Это кажется слишком хорошо, чтобы быть правдой, так как она стала ангелом во всех отношениях […] Разволновавшись, она сказала мне, что, может быть, ее мучат те же нерешенные вопросы, что и «Звука», что «Звук» решил их своим уходом, что, может быть, для нее остается только этот путь. Она сказала мне, что «Звука» беспокоили серьезные вопросы, что за день до смерти «Звук» сказал ей, что он принял важное решение. Она сказала, что не говорила мне всех этих вещей раньше, так как считала это чисто личным.

Ее замечания сводятся к тому, что «Звук» не смог решить стоявших перед ним вопросов и покончил жизнь самоубийством. С ее слов я понял, что она имеет в виду такие же мысли и для себя. Я сказал ей, что эти истории вымышлены и, чтобы успокоить ее, переменил разговор. После обеда она возвратилась к прежней теме и сказала, что между нами и «Звуком» большое различие и что теперь она не может себе точно уяснить истинное положение «Звука». Может быть, углубляя свои ошибки, «Звук» зашел так далеко, что стал предателем. Она неоднократно думала об этих вопросах, но не могла решить их. Перед своим уходом «Звук» был очень возбужден, что-то сильно беспокоило его. Она говорила, что мы пытались установить связь с его людьми, но «Звук» крепко держал их всех в своих руках. Я понял, что этот вопрос был одним из основных, но я не понял, какое же решение принял «Звук». Она толкует так, как будто его решением было самоубийство».

Риторика Бентли выглядела, по меньшей мере, странной. Мэр (новый оперативный псевдоним И. А. Ахмерова — прим. авт.), лично общавшийся с Голосом незадолго до его внезапной смерти и уже хорошо изучивший психологию агента, никаких странностей в его словах и поступках не заметил. К тому же тщательнейшая проверка достоверности информации о причине смерти Звука показала ее естественную основу.

Поведение «Умницы» вызвало тревогу не только у разведчиков, но и агентов, работавших с Бентли. Один из них как-то сообщил резиденту:

«Вся организация находится сейчас в таком положении, что, если кто-нибудь начнет хотя бы самое поверхностное расследование, то вся группа с их прямыми связями немедленно будет выявлена».

Такая тревога была неслучайной. Доходило до того, что Бентли собирала многих агентов у себя дома, тем самым нарушая все правила конспирации и «засвечивая» одних агентов перед другими.

Безусловно, Умница стала представлять серьезную опасность для всей сети.

В октябре 1944 года в Вашингтон прибыл новый легальный резидент А. В. Горский (оперативный псевдоним «Вадим» — прим. авт.), который работал под официальным прикрытием должности первого секретаря советского постпредства.

Горский Анатолий Вениаминович (1907—1980) — советский разведчик, полковник государственной безопасности, переводчик. В органах госбезопасности с 1928г., работал в экономическом управлении ОГПУ, с 1936г. — в ИНО ГУГБ НКВД; в 1936—1944гг — помощник резидента, позднее — резидент в Лондоне. Был оператором знаменитой «Кембриджской пятерки», поставляю в Центр ценнейшую информацию, включая сведения об атомных разработках в Англии. В 1944—1946гг. — легальный резидент в США: курировал работу важных агентов в различных государственных учреждениях, внес значительный вклад в добывание информации по «Манхэттенскому проекту». С 1946 по 1957гг. работал на руководящих должностях в центральном аппарате разведки. Выезжал в краткосрочные зарубежные командировки. Позднее работал во 2 главном управлении КГБ СССР (контрразведка). После выхода в отставку занимался переводами иностранной художественной литературы (детективы, приключения). Награды: ордена Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны II ст., Красной Звезды, Знак Почета, нагрудным знаком «Заслуженный работник НКВД».

С его приездом работа по обеспечению безопасности разведывательной сети была активизирована. По согласованию с Центром принимается решение попытаться «привязать» Бентли к резидентуре материально. Планировалось, что Ахмеров будет ежемесячно ей выдавать по 200 долларов. Однако материальная составляющая для Умницы была неактуальной. В деньгах она особенно не нуждалась. Да и никакие деньги не могли ей заменить любимого человека. Она страдала от одиночества. Поэтому абсолютно логичной выглядит шифровка, отправленная Мэром в Москву:

«Я желал бы, чтобы мы могли решить ее личную проблему. Как я писал Ва