Литераторы на кухне
Почти не видные лучи
Проглочены печалью плитки.
Не самородки и не слитки,
Не сливки общества, не палачи —
Да, это мы на жёлтой кухне.
Горят конфорки, кран протёк,
И за спиной моею тухнет
В ноябрьских сумерках бычок.
Я попытаюсь сделать шаг,
Но зацеплюсь глазами за пол
И упаду лицом на запад,
Чтобы смотреть, как, не спеша,
Нальётся синим гематома,
Над воспалённым фонарём.
И я, как все тут, гекатомба —
Дань миру новому старьём.
Конец концерта
Концерт окончен, из софитов
Мигает отраженье ночи.
Вы все ушли домой, вы спите?
Никто тут не уполномочен
Остаться. Проданы билеты,
Все песни спеты до последней
И зал молчит, но стонет ветер
В рекламные врезаясь стенды.
Внутри останется намного
Чего-то меньше, чем отдал я.
Ничто не вечно
Никто не вечен,
А если мог бы —
Остался.
И топот стих, и ропот стих, и
Вы все, вы все затихли разом.
Закон у жизни хитрый, тихий…
Мы отвечаем ему спазмом
Гортани, превращаясь в песню,
Что в этом месте, час всего лишь
Назад звучала. Ну, же, вместе!
Но зал пустой, пустой как поле.
Внутри останется намного
Чего-то меньше, чем отдал я.
Ничто не вечно,
Никто не вечен,
А если мог бы —
Остался.
Прости что пел, не так, как должно
И жил не так, как все хотели,
Но ваш, не противоположный,
От гроба и до колыбели.
Ветра шумели. Праздник кончен.
Прости за то, что было плохо.
Никто не избегает кочек
Среди среды чертополоха.
Крик
Всё на месте, расставлено по углам.
Даже пыль на полке сидит, как надо.
В алфавитном порядке по кандалам
Все предметы вкопаны, как рассада,
В безразмерность ниш за стеной фасада.
А снаружи шумят кровотоком спин
Плотных волн удары в костяшки быта.
Увлечение ими не отразим
И сдадимся. Глядя на дно корыта,
Захлебнёмся, хоть пополам разбито.
Но пока не пора. Обречённым грудь
Воспаляет свежестью побережье.
Перегарным бореем какой-нибудь
Подзовёт моряк, анекдот в надежде
Пробасит. Хохочет до слёз. Но прежде
Плачет воском на плечи и стол свеча,
И маячит пламя в окне балкона.
Пусть увидят, а спросят — не отвечай.
Говорят, огонь теперь вне закона.
На него, на признак жилого дома,
Прилетает, как птица, скользнув под слив,
То, что вечно над головой витает.
Крыша съедет, фронтоны преобразив,
Атрибуты детства пугливой стаей
Улетят, чирикнув, чердак оставив.
Ты оставишь свой дом, побежишь туда,
Где не строят многоквартирных склепов,
Но и тундра — какая-то ерунда.
Это вечный поиск для человеков
Места в мире, смыслов, людей, успехов.
Как дорога — метафора жизни, так
Этот поиск — тропка без ориентиров.
Постоянно растущим плечам пиджак
Не носить. Мозолит бока квартира.
Раздаётся крик и летит над миром.
Никаких перемен
Я к тебе непременно приду,
Но когда — ещё точно не знаю.
Никаких перемен. Рандеву
Состоится по-прежнему. В мае.
Никаких перемен. В декабре.
В сентябре. Как всегда, неизменно.
Пошатнётся мужик во дворе,
Медсестра не нащупает вену.
Ты не в Вене. В июле. Всегда
Восхищайся величием века.
В январе. В феврале. Проводя
Октябри при наличии снега.
Неизменно ничто: ни апрель,
Ни ноябрь в дни дождливой погоды,
Ни унылый июнь-скорострел.
Никогда. Ничего. Не пригодны
Мелководные августа дни —
Петуху ни тонуть, ни напиться.
Под кадык воротник застегни —
Не летает домашняя птица.
На распашку ширинку — весна.
Только март омерзительно зимний.
Никаких перемен. Никогда
С этих глаз не расплачется иней.
Круглый год знай: однажды приду,
Неизменная, как твоя поза.
Всё равно вечер равен утру
И неважно как рано, как поздно.
Жди меня. Никаких перемен.
Надевай на себя одеяло.
Ты довольно закутался в тлен.
Я приду. Я тебе обещала.
Встречному
Беги, беги… Мне нечего сказать.
Беги, не спрашивай — я не отвечу.
Мои часы спешат. Тупой азарт
В ногах, бегущих вечности на встречу.
Я каждый день в бреду бегу, спешу,
Опаздываю, а куда — не знаю.
Но я пишу, и слово-парашют
Смягчает приближение к трамваю.
***
1
Люди ложатся спать,
Выключив в доме свет;
Каждый, кто под и над,
Суток проходит треть.
Люди лежат одни.
Люди лежат вдвоём.
Выдохни в вдохни
День, сокращённый сном.
Каждый, кто слаб и гол.
Каждый, чей дом — скамья.
Немец, араб, монгол.
Женщина, муж, семья.
Тот, кто давал приём.
Кто управлял страной.
Вместе, один, вдвоём
Спят к потолку спиной.
Спят ли, не спят? Кто их
Всех разберёт? — не я.
Слышно, как дом затих,
Значит, пора унять
Взгляд воспалённый днём,
Ищущий что-то вне
Дня, что переживём
И погребём во сне.
2
Ночь. Темнота. Сосед
Жмётся к стене щекой.
Что-то ему смотреть
Сон не даёт простой.
Что-то он видит и
Что-то всё не уйдёт.
Так глубоко внутри
Щемит, бросает в пот.
Я приложил к стене
Ухо и слышу скрип,
Звук, будто вздох, — не мне —
Неадресованный сип.
Шёпот, шуршанье, шаг.
Встал, подошёл. Балкон
Резко открыл, мешал
Слушать его шансон
Из проезжавшей двор
Ржавой шестёрки ВАЗ.
Вынесен приговор
Репликой: «П***рас».
Вот мой сосед опять,
Скрипнув спиной, к стене
Ляжет, промнёт кровать,
Вроде бы всё, но нет.
3
Нет, он не спит, не спит.
Знает, что не беда
Эта шестёрка. С ним
Что-то совсем не так.
Люди давно лежат,
Спят, только он — никак.
Вроде бросает в жар,
Вроде мороз, сквозняк.
Вот головой стучит,
Я отвечаю, мол,
Знаю. И кирпичи
Нам не преграда. Пол
Ночи ещё пройдёт.
Утром тебе вставать.
Выпей чего-то от
Этого. И молчать.
Не говори. Лежи
Молча, смирись, оставь.
Ночь переждать лишь бы.
Солнцу вернуться дав,
Сам ты вернёшься в свет.
Там, где в потоке всех,
Ты потечёшь как все
Мимо себя — успех.
4
Люди проснуться днём.
Женщина, муж, семья.
В розницу и вдвоём.
Тёплой стоит скамья.
Будет вещать экран,
Будет греметь оркестр,
Люди из разных стран,
Люди из разных мест,
Люди идут вперёд,
Весело, хорошо.
Весь разношёрстный сброд
Встал и, зевнув, ушёл.
5
Но остаётся ночь
Взглядом из-за окна.
Ночь ночевать не в мочь…
Будит нас тишина.
Так не хватает нот,
Речи, молчит напев,
Да никак не уснёт
Мой сосед заболев
Тем же, чем болен я.
Так от заката до…
Пенится простыня,
Просится в домофон.
Сразу со всех сторон
Будто стучат, — вы кто?
Я не помощник. Вон,
Тоже ищу у строк
То, чего не нашёл
Ночью, пока все спят;
Перевернувши стол,
Скатертью сам объят.
6
Люди лежат, всхрапнув:
Вместе, одни, вдвоём.
Кажется, мой недуг
Смотрит в дверной проём.
Кажется, что идёт
Прямо из-за стены
Или на оборот,
Ведь глаза не честны
С нами. И я к нему
Лезу в проём, в кровать.
Здравствуй, ты кто, ау?
Будем мы вместе спать.
7
Нет, подожди, увы
Этот сосед — обман.
В ночь пострашней совы —
Это всё был я сам.
Это схожу с ума,
Это смотрю в окно,
И отражает тьма
Простыни полотно.
И отражаюсь сам
Вместе с… один, один!
Кинуть бы мысли в спам,
Вот бы не приходил
Страшный сосед ко мне.
Имя ему «один».
Люди лежат во сне,
Людям мы сон простим.
8
Всякий, кто спит вдвоём,
Счастлив уже и тем,
Что не один. И дом
Полон простых проблем.
Каждый, кто порознь спит,
Гладящий простыню,
Чувствует жар ланит
Грудью и жар внизу.
Каждый, кто спит один,
Знает, что одинок.
Мучается самим
Им. Совладать не смог.
Так до зари гори,
Стукаясь в стену лбом.
Люди лежат в ночи,
Люди со всех сторон…
I
«Доброе» в голосе дрогнуло утро,
Лютым оскалом лицо улыбнулось,
Сверху колючая сыплется пудра —
В темечко семечкой падает глупость,
Мудрые маты — молитвы заборов,
Тополь-коралл на чернеющем фоне,
Лодкой подводной автобуса короб
На остановке, не допит в флаконе
«Шипр», ненароком забытый на лавке,
Видимо, выпить достанется мне
Всё, что не выдумал выдумщик-Лавкрафт,
Всё, что на деле таится на дне.
***
Тише, тише…
Не создавай ни звука.
Звук излишен
И суетлив, потому как
Звуки в шуме
Теряют свою весомость.
Так же в Думе
Теряют весы и совесть,
Растворяясь
В общем, не нужном гаме.
Мы, стараясь
Перекричать,
Растворимся сами.
Пусть молчит то,
Всё, что гудит и лает.
Тихо, чисто
Бывает снаружи стаи.
Мир замолкнет.
И только тогда со сцены
Первым воплем
Ляжет разумных пенье.
Тихим-тихим,
Но в чём-то истошно звонким.
Как стихии:
Из капель родят потоки.
Чтобы слышать,
Не заливайся лаем.
Тише, тише…
Давай говорить словами.
Уезжай
Я не знаю этих дворов.
Я не знаю этих квартир.
Незнакомый бездомный, вздохнув,
Взглядом тёмным трамвай проводил.
Скачки стук вдоль по рельсам — трамвай
Покатился домой. Там он смолк.
Что мне дом? Дом весь мир, дома нет
Промеж стен у кирпичных домов.
Я бездомен. Без домен я зверь,
Ну а с домнами — гулкий трамвай;
Просто вещь, цель которой был крик:
Уезжай, уезжай, уезжай!
***
Медью в закатных лучах алюминий
Задних поверхностей знаков дорожных
Кажется. Словно сливаются мили
В дни или знаки — на реки похожи.
Дважды в одну не получится реку
Ноги спустить, и напиться не выйдет.
И по воде — это тоже не выход,
Даже светящие тонут и меркнут
Ночью, в реке, на глухой отворотке.
Там, где не место и вывеске даже,
Там, где названия нет и где плотный
Лес вместо гроба из многоэтажек.
Время сбегает сквозь сжатые пальцы,
Эти колёса его не догонят.
Блики кончаются. Всхлипы и стоны
Рвутся у автомобиля из пасти.
О конях
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
(С. А. Есенин)
Это я, это я, твой смешной дуралей,
Это я за пулей автобуса,
Задыхаясь, бегу. Не догнать полей
Для меня больших, для тебя — в расфокусе.
Победил прогресс и железный мир,
Только я на своих стареньких,
На двоих. И, мне кажется, дождь полил —
Веко капает ржавым краником.
Жаль живых. Конечно, моим коням,
Поскакать ещё нужно сколько-то.
Их нельзя унять, им нельзя понять,
Кровь их движется от топота.
Так бегу, бегу и рукою в след
Всё машу, но в стекла омуте
Никаких подробностей и примет
Твоего лица, только дома тень
Разглядеть смогла пассажира на
Повороте Москва — провинция.
Я сошёл в метро, где тел жернова,
Размололи меня. Полиция
Почесав за ухом, вернёт домой
Отбывать свой срок. Как подстреленный,
Я вернусь с протекающей головой,
В этот век не коней, но меринов.
***
Когда меня спросили как дела,
Я отвечал, не думая: «Нормально».
Навстречу приближался кадиллак;
Чернел пиджак. Но это всё формальность.
На самом деле, дело без прикрас
Действительно давным-давно нормально.
Когда-то напечатан был приказ:
«Действительность черным-черна» — формальность.
За формой слова образ, пустота:
Необразованная опухоль нормально
Напоминает оклик пастуха:
«Чё, как дела?» — привстречная формальность.
Ко мне подходит в белом пиджаке,
Мы пожимаем руки ненормально.
В побелке мелом, в этом мужике,
Написана вся правда как формальность.
Я суну руки в брюки, поищу
В кармане деньги, не найду карманов.
Карман — формальность. Прячу нищету
Внутри груди, в пристанище кошмаров.
И говорит мне белый человек:
«Придти сюда без зелени — нормально.
Нас довезут, бездельников. Нас всех
Положат штабелями за формальность.»
Чернеет ушлая четвёрка под авто,
И тормоза скрипят и всё нормально.
Дела окончены, условимся на том,
Что белый с чёрным — сущая формальность.
Дела окончены. Условимся ещё,
Что «хорошо» и «плохо» — всё формальность.
Наш кадиллак не требует расчёт,
Пока он на ходу — дела нормально.
Ночной поезд
Я живу далеко от вокзала,
Сквозь который текут вагоны.
По ночам их печальные стоны
Слушать — лучшее, что мне осталось.
Их движение — жизнь. Больше
Видишь жизни в других странах.
На дорогах пустых самых
Память глаз тобою полощет.
Нереальных миров палитра
Застилает полглаза пледом.
Влага вытеснена Архимедом;
Ванна разума раз–лита.
Однотонный пейзаж дома,
Натюрморт полукровки-леса
Не имеют, как вещь, веса;
Раскрываются как идиомы.
Точно также весь «мир после»
Заключает в себе память.
Смысл вещей больше не вещами
Обусловлен. Они площе,
Чем бумага. На ней чёрным
Отпечатан двойник мысли.
Если слышу гудка выстрел,
Значит поезд кричит: «Помни!»
***
Он ходит и стучится в двери —
Молчком сиди.
Зрачком среди
Заставленного дома ищет
В окне тебя,
Во тьме скребя
По стёклам пальцами кривыми.
Он ходит и зовёт, и ждёт, и
Готов напасть,
И нож запас.
А ночь проходит, утро близко.
Ты выйдешь из
Дому и визг
Издашь, увидев ужас мира.
***
Соберу букет из последних сил
И приду к тебе, чтоб над «Ё» расставить…
Точно серп-судьба буквой «С» скосил…
Плачет краска закрытых ставен.
Это точно ты или, может, я?
Не узнать тебя, не назвать, не вспомнить.
Обрастаешь мхом, змеи множатся,
Отпадают волос комья.
Загляну тебе в деревянный рот.
Заходить не стану, ты слишком страшен.
Ты и сам придёшь, хоть на оборот
Закрывай замкадье замком телебашен.
Ты и так придёшь, деревянный мой,
Чернобровый, высокий, уставший, проклятый,
Ты и так придёшь, привиденье-моль.
Мне тебя никуда не спрятать.
По ночам я слышу, как шпингалет
Открывает хлипкий большая лапа.
Надо мной нависнет автопортрет
И прошепчет ласково: «Я твой папа».
***
Он ползёт за мной — ощущаю дрожь.
Так земля дрожит, как мои колени.
Он ползёт. Весь лес превратив в поленья,
Превращает лица в гримасы рож.
Он ползёт один, шевелит усами,
Слышу, будто хочет сказать, настичь…
Жизнь проходит серыми полосами,
Наступает будничный паралич.
Он ползёт, пугая ораву птиц,
Приминая башни к земле, как рожь.
Он ползёт — всё падает ниц.
Всё в моих глазах. Превращает лес
В пепелище чёрное до воды,
Что поила корни сосны-вдовы,
Но теперь просохла. Я сам исчез.
Убежал. Очнулся, смотрю назад:
Он ползёт неспешно, но не отстал.
Я уже устал от него бежать,
Не успел ещё досчитать до ста,
А уже тяжёлая голова.
Но до ста шагов не хватает. Вес
Пятидесяти маловат.
Вес сосны, что пала, в грозу весной,
Оставляя рядом торчать одну
Из того ж ствола, только не согнуть…
Что же с весом стало, что с той сосной?
Очень просто — вес обессилел весь,
А торчать осталась та, что сильней.
Весь огромный лес тихо пал, исчез,
Но она осталась и вес при ней.
Победит длина, глубина корней,
Победит упрямость тоску и зной,
Паралич бледно-серых дней.
Это смелость, стойкость, позволь отдать
До земли поклон, даже три не жаль,
Только видишь, мне бы бежать, бежать,
Да не знаю сам, сколько вёрст, куда…
Не смотри ты так, не качай мне вслед,
Словно пальцем, веткой. Не обвиняй.
Знаю сам из самых немых бесед,
Знаю сам всё худшее про меня.
Знает больше тот, кто спешит догнать.
Оттого бегу от него меж дач,
И дрожит на ходу нога.
И на света край, в середину тьмы,
И куда б ни шёл, не укроюсь там.
Он ползёт бесчестно — по головам,
И не важно где — мы не спасены.
Повернусь лицом, задрожу листом.
Принимаю! вот я — бери, как есть!
Говори мне всё, говори все сто,
Все проценты правды, отбросив лесть!
Он смотрел в глаза, не решаясь лезть.
Я проснулся новым, чуть-чуть иным,
Обретая малый, но вес.
***
Расскажи мне глубокое звёздное небо,
Что открылось из узких квадратов дворов.
Расскажи мне о том, где я был и где не был,
Расскажи, не используя слов.
Расскажи одним взглядом и жестом зовущим
Как постыло, уныло, не мило, темно.
Расскажи мне о том, что бывает не лучше
И не хуже. И всем всё равно.
Расскажи мне о тех, кто кричать перестали,
Захлебнувшись от эха пустой суеты.
Расскажи, как разрушены были скрижали,
Расскажи, не боясь немоты.
Расскажи мне, что всё всё равно и пошло всё:
Вся бессмыслица слов, эти жёлтые стены.
Расскажи мне о будущем или о прошлом
И о поиска, что перманентны.
Расскажи, когда я упаду на дороге,
Находившись, набегавшись и наоравшись.
Расскажи. И пусть будет всё, как не у многих.
Расскажи мне сейчас, расскажи опоздавши.
А я буду смотреть в это звёздное небо,
Обрамлённое рамкой советских дворов.
Ты расскажешь. А я то ли был, то ли не был —
На дороге лишь лужица слов.
***
Мы говорим на одном языке,
Не понимая друг друга нисколько.
Резкое не успеваешь в руке
Взвешивать слово, тяжёлое, скользкое.
Слово, как правило, не воробей…
Ты, хлопнув дверью, уходишь. Не слышишь,
Как я кричу: «Не хотел! Не тебе!
Не уходи!» И бросаюсь за вышедшей.
Нет. В лабиринте бульваров, дворов
Не отыщу на тебя ни намёка.
Смысл потеряю в сплетении слов
И потеряю себя, одинокого.
Крики, призывы, попытки найти —
Дёргаю за рукава пешеходов,
Но среди них ни один, ни один
Не понимает. Язык изуродован
Мой. Не могу продвигаться вперёд.
Не разговор, а какая-то бойня!
Ну хоть когда-нибудь приобретёт
Стройность язык, чтобы вы меня поняли?!
…Ты из глухого шагнула угла,
Молча кивнув, мол, без слов всё понятно.
Ты поняла. Поняла, поняла!
Я бормотал что-то очень невнятное…
Читая подаренную книгу
Тут каждое про тебя,
Тут каждое про меня,
И можно ли променять
Хотя б слово?
Страницами шелестя,
Ни звука, когда придя,
Всё кончится не на «я»,
На «ты» снова.
Там солнечный променад,
Там к чёрту все якоря.
Тебя лишь боготворя,
Забыть. Помнишь?
Я помню какое «над» —
«Надземное» — назад!
Сейчас могу ли соврать,
Смеясь в полночь?
Тут, в зимней серости дня,
Ломая руки и мня,
Неприкосновенно ревя.
Дрожат рты.
Тут каждое про меня,
Тут каждое про тебя,
И каждая буква, трубя,
Кричит: «ты!»
Услышь
Услышь меня из темноты,
Услышь из непроглядной ночи,
Сквозь толщу стен и оболочек,
Сквозь разделители-мосты.
Через поля, через равнины,
Через леса, как пилигримы,
По автострадам и просёлкам,
И через лужи без ботинок;
Дорогой, вымощенной шёлком;
Услышь меня, как плачь ребёнка.
Услышь, как зов, услышь, как крик;
Услышь, как голос — мой двойник —
Среди дворов гуляет эхом
И как при этом он поник,
Скукожился под рыбьим мехом.
Зима не согревает смехом,
Кузнечным раздувает мехом
Иголки ветра — яд на них.
Услышь, как инием покроюсь,
Забившись где-нибудь в углу,
Насквозь прошедшую иглу
Услышь, и грохот капель крови.
Не в этом дело, дело в слове,
Которое к тебе кричу.
Услышь мои слова, услышь.
Они должны к тебе добраться.
Они не терпят трепанаций,
Они лишь звуки, звуки ниш;
Наборы из ассоциаций.
Но это всё, что я могу
Тебе отдать, тебе оставить.
Средь винегрета «просто букв»
Живёт моя любовь как память.
Она живёт умней, чем я.
Чем я, она тебя достойней.
Услышь её вместо меня,
Согрейся ей и спи спокойно.
***
Горбатые нависли фонари
Над головой бетонными свечами.
Зачем вы, одноглазые созданья,
Мерцая, скрыли звёздный фон? Ори
Исступленно на них, грози руками…
А толку? Им ли предо мной держать
Ответ за то, что их воздвиг создатель?
Всё против воли их. Предприниматель
Растит свой капитал, как на дрожжах,
Держась за провода, — поводья тел
Бетонных и мясных. Как схожи мы!
Вросли подошвы в чернозём бесплодный
В той точке карты, где, в связи с погодой,
Нет ни хороших, ни ухоженных…
Далёких, дорогих и вольных. Подло!
Как подло то, что я так близорук,
Как подло жить… Под липким жёлтым светом
Не видеть звёзд. Слова легкоатлетом
Кидать тебе, как бледный лунный круг,
Как выраженье слабости приветом.
Я приеду к тебе
Я приеду к тебе
Через тернии, звёзды.
Даже если мне гвозди
Прикрепили подошвы,
Точно корни, к земле.
Я приеду к тебе.
На ногах, на моторах
Пронесусь сквозь заборы,
Сквозь поля и угоры,
Через глобус-макет.
Я приеду к тебе
Для последнего всхлипа.
Упаду, буду тихо
Оживать, точно лихо
Мне — спасенье в беде.
Я приеду к тебе,
Чтоб услышать твой голос,
Лицезреть милый образ,
Растопляющий холод
Замерзавших сердец.
То, что рождает песни
Серый дом из скучного кирпича
Каждый день, отражаясь в глазнице-луже
Генерала белого, голову кружит,
Заставляет нахмуриться, но молчать.
Потому что наружность — обман и скука.
Тот же двор с припаркованною старухой
И собакой-крысой… пищит опять
Среди ночи так, будто опиат
Гулких взвизгов дарует свободу лапам
И даёт превращение в солнце лампам.
Безнадёжный город, страна, планета:
