Оглавление

Вода с секретом

В тихом дачном товариществе, где каждый участок — мир порядка, привычная идиллия рушится из-за отравленной воды. Неожиданно подозрение падает на того, кто больше всего ценит эту упорядоченность. Оскорбленный и полный решимости, он начинает собственное расследование, используя свой острый аналитический ум и старые бухгалтерские методы для наведения порядка в хаосе дачных тайн. Погружаясь в скрытую жизнь соседей, он сталкивается с сетью мелких конфликтов и глубоких обид, обнажая темные стороны обыденности. Чем ближе он подбирается к разгадке, тем сильнее чувствует опасность, обнаруживая нечто, что навсегда меняет представление о привычном месте. Сможет ли педантичный следователь-самоучка найти истину и восстановить справедливость в мире, где за каждым забором скрывается своя тайна?

Глава 1. Утренний осмотр

Ровно в семь утра Иван Петрович Кравцов выбрался из своей скромной дачи на участок номер пятнадцать, сжимая в левой руке потертый кожаный блокнот, а в правой — измерительную ленту, которая служила ему верой и правдой уже двадцать лет. Майское утро встретило его прохладной свежестью и запахом влажной земли, смешанным с едва уловимым ароматом цветущей вишни. Он остановился на пороге, вдыхая этот коктейль запахов, который стал для него своеобразным эликсиром жизни за последние два года.

Первым делом Иван Петрович направился к центральной клумбе, где в строгом геометрическом порядке располагались розовые кусты. Каждый куст находился точно в метре от соседнего, каждая лунка выкопана по заранее рассчитанной схеме. Он достал из нагрудного кармана потрепанную линейку и проверил расстояние между двумя крайними растениями — девяносто восемь сантиметров. Записал в блокнот аккуратными цифрами: «7 мая, 7.03 — роза „Королева Елизавета“, отклонение 2 см к югу».

Методично, словно проводя аудиторскую проверку, которой занимался всю свою трудовую жизнь, Иван Петрович обошел каждую грядку, каждый куст, каждое деревце. Его пальцы скользили по листьям, проверяя их на ощупь — нет ли признаков болезни, достаточно ли влаги, не завелись ли вредители. В углу участка, рядом с новенькой теплицей из поликарбоната, росли помидорные рассады, которые он с особой нежностью называл «Алешины любимчики».

— Ну что, мои дорогие, — прошептал он, склоняясь над нежными зелеными ростками, — как дела сегодня?

Алеша обожал помидоры. Мог съесть килограмм за раз, посыпав их солью и съедая прямо с куста. «Папа, а почему у тебя такие невкусные помидоры в магазине покупаешь?» — спрашивал он в детстве. С тех пор Иван Петрович выращивал только лучшие сорта, изучал агротехнику, экспериментировал с подкормками. Но теперь некому было их есть.

Он достал из заднего кармана джинсов небольшой прибор для измерения кислотности почвы и аккуратно воткнул его в землю рядом с одним из саженцев. Цифры на дисплее показали 6.8 — идеальный уровень для томатов. Иван Петрович удовлетворенно кивнул и записал показания в свой блокнот, где на каждой странице была начерчена схема участка с пронумерованными зонами. Следующим пунктом его утреннего ритуала был осмотр системы капельного полива. Два года назад, когда боль утраты была еще свежей и острой, как скальпель хирурга, он установил эту систему собственными руками. Каждая трубка, каждый эмиттер были рассчитаны и установлены с математической точностью. Иван Петрович присел на корточки возле главного таймера и проверил настройки: полив в 6.30 и 18.00, продолжительность — тридцать минут для овощных культур, пятнадцать — для цветов.

— Все правильно, — пробормотал он себе под нос, поправляя очки. — Система не подведет.

В отличие от людей, добавил он мысленно, но сразу же устыдился этой горькой мысли.

Солнце поднималось выше, и утренняя прохлада постепенно уступала место теплу. Иван Петрович снял легкую ветровку и аккуратно повесил ее на крючок, который специально для этого вбил в стенку сарая. Каждая вещь должна была иметь свое место — так он жил всегда, а после смерти сына это стало не просто привычкой, а жизненной необходимостью. Порядок в вещах помогал сохранить хоть какой-то порядок в душе.

Он направился к проблемному розовому кусту, который уже неделю вызывал у него беспокойство. Роза «Дабл Делайт» — белые лепестки с малиновой каймой — была любимицей его покойной матери. Именно такие розы росли в ее палисаднике в деревне, где Иван Петрович провел детство. Теперь куст выглядел нездоровым: листья желтели, бутоны мельчали, стебли теряли упругость. Опустившись на колени прямо в землю, не обращая внимания на то, что брюки могут испачкаться, Иван Петрович осторожно раздвинул нижние ветки и заглянул к основанию куста. Земля была подозрительно сухой, несмотря на исправно работающую систему полива. Он взял пригоршню почвы и растер ее между пальцами — слишком плотная, воздух плохо проходит к корням.

— Так, значит, дренаж нарушен, — констатировал он, доставая из кармана карманный pH-метр. — Посмотрим на кислотность.

Прибор показал 7.8 — слишком высокий уровень для роз. Иван Петрович нахмурился и записал показания в блокнот, тут же составляя план лечения: разрыхлить почву, добавить торф для снижения pH, возможно, пересадить куст в более подходящее место. Он работал с той же методичностью, с какой когда-то сводил баланс в своей бухгалтерии — каждая цифра должна была сойтись, каждая проблема — иметь решение. Людмила не понимала его одержимости садом. «Ты превратился в какого-то маньяка, — говорила она во время их редких и все более холодных разговоров. — Живешь среди этих грядок, как отшельник». Она не понимала, что этот сад — единственное место, где он еще мог что-то контролировать, где его действия имели смысл и результат. В городской квартире все напоминало об Алеше: его комната, нетронутая уже два года, фотографии на холодильнике, его любимая кружка в серванте. Здесь же, среди грядок и цветов, боль притуплялась, становилась более терпимой.

Разгибая затекшую спину, Иван Петрович заметил движение в окне соседского дома. На участке номер четырнадцать, за невысоким деревянным забором, жила Зинаида Михайловна — разведенная женщина лет сорока пяти, работавшая медсестрой в городской поликлинике. Она стояла у кухонного окна с полотенцем в руках, явно наблюдая за его утренним ритуалом.

Их взгляды встретились, и Иван Петрович почувствовал неожиданное тепло, разлившееся по груди. Зинаида Михайловна была привлекательной женщиной — не броской красавицей, но в ней была какая-то особенная теплота, которая читалась даже в ее взгляде. Темные волосы с едва заметной сединой у висков, добрые карие глаза, мягкие черты лица. Она носила простую домашнюю одежду, но всегда выглядела опрятно и женственно.

— Доброе утро, Иван Петрович, — помахала она рукой из окна. — Как дела у ваших помидорчиков? — Доброе утро, Зинаида Михайловна, — ответил он, чувствуя, как краснеют щеки. — Растут потихоньку, стараются. — А роза что-то плохо выглядит, — заметила она, указывая на проблемный куст. — Может, земля не подходит?

Иван Петрович удивился ее наблюдательности. Большинство соседей едва замечали, что происходит на их собственных участках, а она разглядела проблему с его розой с расстояния в двадцать метров. — Да, кислотность повышена, — признал он. — Буду лечить. — Если что, у меня есть хороший торф, прошлогодний, — предложила Зинаида Михайловна. — Могу поделиться. — Спасибо, очень любезно с вашей стороны.

Эти простые, житейские слова отозвались в его душе неожиданно сильным эхом. Когда в последний раз кто-то предлагал ему помощь просто так, без всяких задних мыслей? Людмила в последние месяцы общалась с ним только по необходимости, да и то через силу. А тут — незатейливое соседское участие, обычная человеческая доброта.

Но сразу же за теплом пришло чувство вины. Он женатый мужчина, пусть и несчастливо. Нельзя позволять себе такие мысли, такие чувства. Это предательство по отношению к Людмиле, к памяти об их совместной жизни, к сыну…

— Мне пора на работу, — сказала Зинаида Михайловна, исчезая из окна. — Удачного дня! — И вам того же, — отозвался Иван Петрович, но она уже не слышала.

Он остался один со своими смутными чувствами и розой, которая требовала лечения. Достав из сарая мотыгу, он принялся осторожно рыхлить землю вокруг куста, стараясь не повредить корни. Физическая работа помогала — руки были заняты делом, а мысли постепенно возвращались в привычное русло. Внезапно утреннюю тишину разорвали громкие голоса со стороны соседнего участка. Иван Петрович выпрямился, прислушиваясь. Голос председателя садового товарищества Галины Николаевны звучал особенно резко и негодующе, а отвечал ей мужской голос — спокойный, но с заметной ноткой превосходства.

— Это безобразие! — кричала Галина Николаевна. — Вы не имеете права ломать наши традиции! — Уважаемая Галина Николаевна, — отвечал мужской голос с едва заметным акцентом, — я действую в рамках закона. У меня есть все необходимые разрешения.

Иван Петрович отложил мотыгу и, стараясь быть незаметным, направился к забору, отделявшему его участок от места конфликта. Через щель между досками он увидел Галину Николаевну — массивную женщину лет пятидесяти пяти, облаченную в свой фирменный синий костюм с множеством карманов, который она носила на все официальные мероприятия. Ее лицо пылало от негодования, а в руках она сжимала папку с документами.
Напротив нее стоял мужчина, которого в СНТ уже окрестили «олигархом» — Степанов. Высокий, ухоженный, одетый в дорогой спортивный костюм и белоснежные кроссовки, он выглядел так, словно сошел с обложки журнала для успешных бизнесменов. Рядом с его участком поблескивал черный «Мерседес» последней модели.

— Разрешения! — фыркнула Галина Николаевна. — Да знаю я, как эти разрешения получаются! Клуб наш построен еще в семидесятых, там полвека проходили собрания, праздники отмечали, дети в кружках занимались! — Именно поэтому, — невозмутимо ответил Степанов, поправляя дорогие солнечные очки, — здание давно пора снести. Посмотрите сами — крыша течет, фундамент осел, электропроводка советских времен. Это просто небезопасно. — А спа-центр ваш безопасен, да? — В голосе председателя звучала нескрываемая ирония. — Для кого он будет доступен? Для наших дачников с пенсией в пятнадцать тысяч?

Степанов улыбнулся — белозубой улыбкой человека, привыкшего получать желаемое. — Галина Николаевна, вы мыслите слишком узко. Спа-центр — это инвестиция в будущее всего товарищества. Повысится престиж района, вырастут цены на недвижимость. Все только выиграют. — Ага, вырастут цены, а потом наших стариков вытеснят новые богатеи, — огрызнулась Галина Николаевна. — Я вас насквозь вижу, голубчик. Вам наше товарищество не нужно, вам земля нужна. Степанов на мгновение утратил свое спокойствие — что-то хищное мелькнуло в его глазах. — Осторожнее с обвинениями, уважаемая. Клевета — дело наказуемое. А что касается земли… — он окинул взглядом окрестности, — ну посмотрите сами. Половина участков заросла бурьяном, дома разваливаются, инфраструктура времен Брежнева. Может, действительно пора что-то менять?

К спорящим стали подтягиваться другие жители. Иван Петрович узнал несколько лиц: Марию Ивановну с участка номер восемь, которая держала кур и постоянно ругалась с соседями из-за того, что птицы разбегались по чужим грядкам; Николая Семеновича, бывшего военного, чей участок был образцом порядка, не уступавшим по аккуратности саду Ивана Петровича; молодую пару с близнецами-дошкольниками, фамилия которых ускользала из памяти.

— А кто вам разрешение на строительство дал? — спросил Николай Семенович, подходя ближе. — Собрание товарищества не проводилось. — Мне не нужно разрешение товарищества для строительства на собственном участке, — спокойно ответил Степанов. — Достаточно разрешения районной администрации. А оно у меня есть. — Да как же так? — возмутилась Мария Ивановна. — Клуб-то общий, не ваш личный! — Был общий, — поправил Степанов. — Теперь эта земля находится в моей собственности. Все оформлено по закону. Галина Николаевна побагровела еще сильнее. — Как это в вашей собственности? Клуб стоит на земле общего пользования! — Стоял, — с ударением на прошедшем времени произнес Степанов. — Оказывается, документы на эту землю были оформлены не совсем корректно еще в девяностых. Пришлось решать вопрос через суд. Теперь все чисто.

Повисла тяжелая тишина. Жители переглядывались, не зная, что сказать. Иван Петрович почувствовал, как что-то холодное сжимается у него в желудке. Он хорошо помнил времена приватизации земель в СНТ, когда многие документы действительно оформлялись наспех, с ошибками. Если у Степанова хорошие юристы…

— Это подлость! — не выдержала Галина Николаевна. — Вы купили участок в нашем товариществе, а теперь ломаете всю нашу жизнь! — Я улучшаю вашу жизнь, — невозмутимо поправил Степанов. — Спа-центр принесет сюда цивилизацию. Кстати, параллельно планирую модернизировать водопровод — нынешний находится в аварийном состоянии.

При слове «водопровод» несколько человек заинтересованно переглянулись. Действительно, система водоснабжения в СНТ «Ромашка» была притчей во языцех — трубы прокладывались еще в восьмидесятых, никто толком не знал схему разводки, постоянно случались прорывы и отключения.

— И кто будет платить за эту модернизацию? — подозрительно спросил Николай Семенович. — Первоначально — я, в рамках общего проекта благоустройства, — ответил Степанов. — Затем расходы будут возмещены через увеличение членских взносов. Но это будет справедливо — люди получат качественные услуги и должны за них платить. — Увеличение взносов! — ахнула Мария Ивановна. — Да мы и так еле сводим концы с концами! — Тогда, возможно, стоит подумать о продаже участков, — невинно предложил Степанов. — Я готов рассматривать любые предложения. По хорошей цене, разумеется.

Иван Петрович почувствовал, что больше не может оставаться простым наблюдателем. Он вышел из-за забора и приблизился к группе спорящих. Степанов окинул его оценивающим взглядом.

— А, Иван Петрович, — обратилась к нему Галина Николаевна. — Вы же разбираетесь в финансах. Скажите, может ли этот… товарищ просто взять и купить нашу общественную землю?

Все взгляды обратились на Ивана Петровича. Он чувствовал себя неуютно под пристальным вниманием, но попытался собраться с мыслями. — Теоретически… — начал он осторожно, — если документы на землю оформлены некорректно, и есть судебное решение… то да, такое возможно. Но это должно было обсуждаться на общем собрании товарищества. — Общее собрание обязательно состоится, — заверил Степанов. — Как только будут готовы все проектные документы. Я представлю полный план развития территории. — То есть вы ставите нас перед фактом? — нахмурился Иван Петрович. — Сначала покупаете землю, получаете разрешения, а потом уже спрашиваете наше мнение? — Я действую эффективно, — пожал плечами Степанов. — Бюрократические проволочки никому не нужны. Поверьте, через год вы будете мне благодарны. — А если мы не хотим никаких изменений? — твердо спросил Николай Семенович. — Если нас устраивает наш старый клуб и наш старый водопровод?

Степанов улыбнулся, и в этой улыбке было что-то неприятное. — Николай Семенович, — сказал он почти ласково, — я изучил финансовое состояние вашего товарищества. Задолженность по налогам, просроченные счета за электричество, проблемы с земельным кадастром… Одним словом, дела плохи. Без серьезных инвестиций СНТ «Ромашка» просто не выживет. Так что выбор у вас небольшой: либо принять мои предложения, либо готовиться к банкротству и принудительной продаже земли.

Эти слова прозвучали как приговор. Жители стояли молча, переваривая услышанное. Иван Петрович вспомнил свои недавние попытки разобраться в финансах товарищества, требования предоставить отчетность, конфликты с Галиной Николаевной по поводу «черной кассы». Если Степанов прав…

— Это шантаж, — тихо произнесла Галина Николаевна. — Это бизнес, — поправил Степанов. — И, кстати, о финансах. Слышал, у вас тут есть товарищи, которые требуют полной финансовой прозрачности. — Он многозначительно посмотрел на Ивана Петровича. — Возможно, им будет интересно узнать, куда именно тратились их взносы все эти годы. Намек был прозрачен как стекло. Иван Петрович почувствовал, как к горлу подкатывает комок. Его требования отчетности, его подозрения в нецелевом использовании средств — все это могло сыграть на руку Степанову. — Я думаю, на сегодня достаточно, — сказал Степанов, направляясь к своему автомобилю. — Дайте вам время все обдумать. Увидимся на общем собрании. Он сел в «Мерседес» и уехал, оставив за собой облако пыли и запах дорогого парфюма. Жители остались стоять в растерянности, не зная, что делать дальше. — Разойдемся пока, — устало сказала Галина Николаевна. — Нужно все хорошенько обдумать.

Люди начали расходиться по своим участкам, перешептываясь и бросая испуганные взгляды в сторону земли, где скоро должен был появиться спа-центр. Иван Петрович тоже пошел к своей даче, но ноги несли его медленно, словно через вязкую грязь. У калитки он обернулся и посмотрел на свой участок — на аккуратные грядки, на теплицу с «Алешиными любимчиками», на проблемную розу, которая все еще ждала лечения. Два года он создавал здесь свой маленький мир, где все было подконтрольно и предсказуемо. Место, где боль утраты становилась терпимой, где он мог чувствовать себя нужным хотя бы этим растениям.

А теперь все рушилось. Степанов со своими планами, угроза банкротства товарищества, возможное увеличение взносов или принудительная продажа участков… Иван Петрович вдруг ясно понял, что его тихое убежище под угрозой, и он ничего не может с этим поделать.

Он зашел в дом и сел за стол, на котором лежали его садоводческие блокноты и планы посадок на текущий год. Все эти схемы, расчеты, графики полива — насколько все это будет актуально, если Степанов воплотит свои амбициозные планы в жизнь?

В кармане зазвонил телефон. На экране высветилось имя «Людмила».

— Алло, — ответил он. — Иван, — голос жены звучал официально и отстраненно, — я хотела предупредить, что на выходные не приеду. У Лены день рождения, мы с подругами едем на дачу в Подмосковье.

Лена была Людмилиной сестрой. После смерти Алеши жена стала все больше времени проводить с ее семьей, словно пыталась заполнить пустоту чужими детьми и чужим семейным счастьем.

— Хорошо, — сказал Иван Петрович. — Передавай поздравления. — Передам. А ты как там? Не скучаешь в своем огороде?

В ее голосе слышалась привычная ирония, которая в последнее время появлялась всякий раз, когда речь заходила о даче. — Дел много, — уклончиво ответил он. — Рассада требует внимания. — Рассада, — повторила Людмила с той же иронией. — Ладно, не буду тебя отвлекать от важных дел. До свидания. — До свидания.

Иван Петрович положил трубку и еще долго сидел в тишине, глядя в окно на свой сад. Солнце поднималось все выше, день обещал быть жарким. Нужно было идти, заканчивать утренний осмотр, заниматься розой, поливать рассаду. Но впервые за два года эти привычные дела не приносили успокоения.

Он встал, взял мотыгу и вышел обратно в сад. Роза все еще ждала его внимания, земля вокруг нее была наполовину разрыхлена. Иван Петрович опустился на колени и продолжил работу, но мысли его были далеко от агротехники.

Степанов прав в одном — перемены неизбежны. Мир вокруг изменился, а СНТ «Ромашка» застыло в прошлом. Но означает ли это, что нужно сдаваться без боя? Что нужно позволить богатому чужаку перекроить их жизнь по своему усмотрению?

Иван Петрович поднял голову и посмотрел на окно Зинаиды Михайловны. Она уже ушла на работу, окно было пустым. Но почему-то именно сейчас он особенно остро почувствовал, что значит для него этот маленький мир — не только сад и грядки, но и люди, которые здесь живут. Простые, обычные люди со своими радостями и горестями, со своими мечтами и проблемами.

Он закончил рыхлить землю вокруг розы, добавил торфа для снижения кислотности и обильно полил. Растение сразу приободрилось, листья словно расправились, приподнялись к солнцу. Может быть, и людям нужно не так много — немного внимания, немного заботы, немного справедливости.

Иван Петрович встал, отряхнул колени и посмотрел на свои руки, испачканные землей. Эти руки когда-то считали чужие деньги, составляли отчеты, проверяли балансы. Теперь они выращивали помидоры в память о погибшем сыне и лечили больные розы. Но может быть, настало время вспомнить старые навыки и применить их для защиты того, что стало дорого?

Утренний осмотр закончился не так, как обычно. Вместо привычного чувства умиротворения Иван Петрович ощущал тревогу и какое-то новое, незнакомое беспокойство. Но вместе с тревогой в нем шевельнулось что-то еще — то, что он не чувствовал уже очень долго. Желание действовать.

Глава 2. Когда рушится порядок

Ровно в семь утра, как всегда в последние два года, Иван Петрович Кравцов вышел из своей небольшой дачи, сжимая в руке потертый кожаный блокнот с аккуратно расчерченными графами. Майское утро встретило его привычной симфонией звуков: заливистым пением малиновки в густых ветвях старой черешни, монотонным жужжанием пчел над распустившимися одуванчиками и едва слышным шелестом молодых листьев березы, склонившейся над его забором. Воздух был напоен сладковатым ароматом цветущих вишневых деревьев, смешанным с едва уловимым запахом прелой прошлогодней листвы и свежевскопанной земли.

Иван Петрович поправил очки и открыл блокнот на заранее подготовленной странице, озаглавленной крупными печатными буквами: «УТРЕННИЙ ОСМОТР — 15 МАЯ 2025». Его взгляд скользнул по аккуратно расчерченной таблице, где каждая грядка имела свой номер, каждое растение — свою отметку о состоянии. Эта ритуальная точность помогала ему не думать о том, что еще год назад подобные записи он делал для сына, объясняя Алешке тонкости выращивания рассады и ведения дачного хозяйства. Теперь блокнот служил якорем, удерживающим его на плаву в океане утраты.

Направляясь к системе полива, он мысленно прокручивал план предстоящего дня. Сначала — полив рассады томатов «Алешкины любимчики», которые он вырастил из семян, собранных с последнего урожая, который они собирали вместе с сыном. Затем — проверка состояния огуречной рассады в теплице, рыхление земли под молодыми кустиками смородины и обязательная обработка яблонь от тли. Каждое действие было распланировано до минуты, каждый шаг просчитан и занесен в таблицу. Такой порядок давал ему иллюзию контроля над хаосом, который ворвался в его жизнь той страшной ноябрьской ночью два года назад.

Вчерашняя сцена между Галиной Николаевной и этим напыщенным Степановым все еще вызывала у него неприятное чувство тревоги. Иван Петрович не любил конфликтов, особенно публичных, и попытки олигарха пересроить их привычный мир казались ему кощунственными. СНТ «Ромашка» был его убежищем, местом, где он мог скрыться от напоминаний о прежней жизни, и любые изменения воспринимались как угроза этому хрупкому равновесию.

Он остановился возле автоматического таймера полива — небольшой зеленой коробочки, которую сам установил три года назад. Иван Петрович достал из кармана рулетку и тщательно проверил расстояние между форсунками, записывая измерения в блокнот. Все было в порядке, как и должно быть в мире, где каждая деталь подчиняется строгой логике и расписанию. Он взглянул на часы — семь ноль три, ровно по графику — и потянулся к крану подачи воды, предвкушая привычное удовлетворение от наблюдения за тем, как струи воды равномерно орошают его зеленые владения.

Когда Иван Петрович повернул кран, из системы полива хлынула не привычная прозрачная вода, а густая коричневая жижа с отвратительным запахом канализации. Первые секунды он стоял как зачарованный, не в силах поверить в происходящее, наблюдая, как эта мерзкая субстанция обрушивается на его драгоценные томатные кустики. Запах был настолько отвратительным, что у него перехватило дыхание — острая смесь гниющих органических отходов, сероводорода и чего-то химически едкого, что заставляло слезиться глаза.

«Господи… что же это такое?» — прошептал он, судорожно пытаясь перекрыть кран, но коричневая жижа продолжала литься, превращая его аккуратные грядки в болото зловонной грязи. Сладкий аромат цветущих вишен, который еще минуту назад наполнял утренний воздух, теперь смешивался с этой гнилостной вонью, создавая тошнотворный контраст, словно сама природа издевалась над его попытками создать красоту из горя.

Его руки дрожали, когда он наконец сумел перекрыть подачу, но было уже поздно. Молодые растения «Алешкиных любимчиков» поникли под слоем отвратительной жижи, их нежные зеленые листочки начали желтеть и скручиваться. Два года кропотливого труда, два года попыток вырастить что-то живое и прекрасное в память о сыне — все это гибло у него на глазах. Иван Петрович опустился на колени рядом с погибающими растениями, его аккуратно выглаженные брюки мгновенно пропитались зловонной грязью.

«Нет, нет, этого не может быть…» — бормотал он, пытаясь руками очистить листья от липкой коричневой массы, но только размазывал грязь еще сильнее. Его аналитический ум, несмотря на шок, уже начинал каталогизировать детали происшествия. Консистенция жидкости напоминала промышленные отходы, запах указывал на органическое загрязнение, возможно, с примесью химических веществ. Время происшествия совпадало с началом утреннего цикла полива, что означало системный характер проблемы.

Судорожно вытащив из кармана блокнот, Иван Петрович дрожащими руками начал записывать наблюдения: «7:03 — обнаружено загрязнение системы полива. Жидкость коричневого цвета, плотной консистенции, сильный канализационный запах с химическими примесями. Поражены растения томатов, грядки №1—4…» Привычка документировать все происходящее с бухгалтерской точностью помогала ему сохранять рассудок, пока его сердце разрывалось от вида гибнущих растений — последней живой связи с памятью о сыне.

Звук открывающихся калиток и встревоженные голоса соседей заставили его поднять голову. По всему СНТ «Ромашка» разворачивалась похожая сцена — люди выбегали из своих домиков, кто-то кричал, кто-то плакал над погибшими цветами. Иван Петрович медленно поднялся, вытирая грязные руки о старую тряпку, и направился к соседним участкам, инстинктивно взяв с собой блокнот. Его внутренний бухгалтер требовал данных, фактов, системного анализа происходящего.

На участке Веры Ивановны, пожилой учительницы на пенсии, картина была такой же удручающей. Женщина стояла посреди своего загубленного цветника, прижимая к груди увядшие тюльпаны, слезы текли по ее морщинистым щекам.

«Иван Петрович, вы видели, что творится? Мои цветочки… я их с осени готовила, луковички отбирала самые лучшие…» — всхлипывала она, показывая на клумбу, где еще час назад красовались яркие тюльпаны и нарциссы, а теперь поникшие головки цветов торчали из коричневой жижи как надгробные памятники.

«Вера Ивановна, скажите, когда вы впервые заметили загрязнение?» — спросил Иван Петрович, доставая ручку. «В котором часу включился полив?»

«Да как обычно, в семь утра по таймеру… Я услышала какой-то странный звук, как будто вода булькает не так, как всегда. Выглянула в окно и увидела эту… эту мерзость!» — она указала дрожащей рукой на систему капельного полива, из которой все еще сочилась грязная жидкость.

Иван Петрович тщательно записал показания, отметив время и характер загрязнения. Его методичный подход к сбору информации действовал на соседку успокаивающе — в хаосе катастрофы появился человек, который, казалось, знал, что делать.

Следующим был участок молодой семьи Комаровых. Муж и жена стояли возле детской песочницы, куда попала зараженная вода из автоматической системы полива газона. Их трехлетняя дочка плакала, показывая на свои грязные игрушки.

«Это что вообще такое? У нас ребенок здесь играет!» — возмущенно выкрикивал Андрей Комаров, размахивая руками. «Кто за это ответит? Кто будет платить за ущерб?»

Его жена Наташа, молодая женщина с измученным лицом, прижимала к себе плачущую девочку: «Машенька чуть не попробовала эту грязь! Хорошо, что я вовремя заметила… А если бы она отравилась?»

Иван Петрович почувствовал, как сжимается сердце при словах о ребенке, который мог пострадать. Образ маленькой Маши невольно наложился на воспоминания о собственном сыне в этом возрасте, и он поспешил отогнать болезненные мысли, сосредоточившись на фактах.

«Наташа, Андрей, расскажите подробнее — когда именно включился полив, сколько времени текла зараженная вода?» — его спокойный, деловой тон немного успокоил взволнованных родителей.

«Минут десять, не больше. Я сразу выключила автоматику, как только увидела, что льется не вода, а какая-то жуть,» — ответила Наташа, качая на руках успокаивающуюся дочку.

Иван Петрович аккуратно зафиксировал и эти данные, отметив, что загрязнение затронуло не только его участок, но и всю систему полива в СНТ. Масштаб катастрофы становился все более очевидным, и его аналитический ум уже выстраивал предварительные гипотезы о причинах происшествия.

Обходя участок за участком, он видел одну и ту же картину разрушения. Старик Василий Кузьмич, бывший слесарь, безуспешно пытался промыть свою теплицу от коричневой слизи. Супруги Петренко в отчаянии разгребали грязь в своем огороде, где должны были расти первые овощи сезона. Молодая вдова Светлана Борисовна плакала над погибшими саженцами роз, которые покупала на последние деньги.

Каждый рассказ добавлял новые детали в общую картину. Загрязнение было повсеместным и одновременным, что указывало на проблему в центральной системе водоснабжения, а не на локальные неисправности. Иван Петрович методично заполнял страницы блокнота, создавая подробную карту бедствия, охватившего их маленький мир.

«Иван Петрович! Иван Петрович, помогите!» — отчаянный крик заставил его резко обернуться. Через свой участок к нему бежала Зинаида Михайловна, и вид у нее был такой растерянный и испуганный, что сердце его невольно сжалось от сочувствия.

Она была в старой белой футболке и джинсах, явно поспешно натянутых поверх домашней одежды. Футболка промокла насквозь и облепила ее фигуру, но Зинаида, казалось, не замечала этого в своем отчаянии. Ее обычно аккуратно уложенные волосы растрепались, на лице не было ни капли косметики, что делало ее моложе и беззащитнее. Она размахивала руками, указывая в сторону своего дома, и в ее голосе звучала настоящая паника.

«У меня подвал затопило! Эта гадость лезет из всех труб! Я не знаю, что делать!» — она остановилась перед ним, тяжело дыша, и он почувствовал сложную смесь эмоций, которая заставила его смутиться.

Присутствие Зинаиды всегда вызывало у него противоречивые чувства. С одной стороны, она была просто соседкой, женщиной, с которой он вежливо здоровался и иногда обсуждал дачные дела. С другой стороны, что-то в ее взгляде, в том, как она иногда задерживала на нем глаза, заставляло его чувствовать себя не просто вдовцом, потерявшим сына, а мужчиной. Это пробуждало в нем чувство вины перед памятью жены и сына, смешанное с давно забытым волнением.

Сейчас, глядя на ее мокрую футболку, прилипшую к телу, он почувствовал предательскую волну желания, которая смешалась с болью от вида погибших растений и создала такой коктейль эмоций, что он едва сдержался, чтобы не застонать вслух.

«Зинаида Михайловна, не волнуйтесь, мы разберемся,» — сказал он, стараясь говорить спокойно и деловито. «Расскажите подробнее, что именно происходит у вас дома.»

«Ночью я услышала странные звуки из подвала — будто вода журчит, но как-то не так. А утром спустилась и увидела… там везде эта коричневая жижа! Она поднимается через дренажную систему, заливает все мои заготовки, инструменты…» — ее голос дрожал, и Иван Петрович увидел, что она на грани слез.

Он закрыл блокнот и решительно направился к ее дому: «Покажите, я посмотрю, что можно сделать.»

Подвал Зинаиды действительно представлял собой печальное зрелище. Коричневая жидкость поднималась из нескольких дренажных отверстий в полу, образуя зловонное озеро глубиной в несколько сантиметров. Банки с консервированными овощами плавали в этой грязи, деревянные полки потемнели от сырости, а воздух был настолько спертым и отвратительным, что дышать можно было только через платок.

«Это дренажная система,» — пробормотал Иван Петрович, изучая конструкцию подвала. «Загрязнение поднимается снизу, из общей канализационной системы СНТ. Это означает, что проблема гораздо серьезнее, чем простое загрязнение водопровода.»

Зинаида стояла рядом с ним на верхней ступеньке, и он чувствовал тепло ее тела, запах ее духов, смешанный с запахом испуга и влажности. Когда она наклонилась, чтобы лучше рассмотреть затопленный пол, ее рука случайно коснулась его плеча, и он ощутил знакомый укол желания, от которого становилось еще труднее дышать в спертом воздухе подвала.

«Что же теперь делать? Как это все убрать?» — спросила она, и в ее голосе он услышал не только отчаяние, но и доверие. Она обращалась к нему как к человеку, который может решить проблему, и это одновременно льстило ему и пугало.

«Сначала нужно перекрыть все источники поступления воды в СНТ, найти причину загрязнения и вызвать специалистов,» — ответил он, стараясь сосредоточиться на практических вопросах. «А пока что постарайтесь не спускаться сюда без необходимости — эти испарения могут быть ядовитыми.»

Они поднялись наверх, и Иван Петрович почувствовал облегчение, оказавшись на свежем воздухе. Но его внутреннее смятение только усилилось. Рядом с ним стояла женщина, которая нуждалась в его помощи, смотрела на него с благодарностью и доверием, а он чувствовал себя раздираемым между долгом помочь, неуместным желанием и виной за это желание.

«Иван Петрович, что вы думаете — это серьезно? Это надолго?» — спросила Зинаида, и он заметил, что она стоит ближе к нему, чем обычно. Ее глаза были полны беспокойства, но в них читалось и что-то еще — то самое особое внимание, которое он иногда замечал и которое заставляло его сердце биться быстрее.

«Боюсь, что да,» — честно ответил он. «Такое масштабное загрязнение не устраняется за один день. Нужно будет полностью промывать систему, менять фильтры, возможно, даже часть труб…»

Зинаида вздохнула и провела рукой по волосам, и этот жест показался ему таким женственным и трогательным, что он поспешно отвернулся, делая вид, что изучает свои записи в блокноте.

Их разговор прервал звук сирены «скорой помощи», пронзительно разрезавший утреннюю тишину СНТ. Иван Петрович и Зинаида одновременно повернули головы в сторону центральной дороги, где между деревьев мелькнули красно-белые машины экстренных служб.

«Господи, что еще случилось?» — прошептала Зинаида, хватая его за руку. Ее пальцы были холодными и дрожали от волнения.

Не отпуская ее руки, Иван Петрович быстро зашагал в сторону места, где собиралась толпа соседей. Сердце его бешено колотилось не только от физического контакта с Зинаидой, но и от предчувствия новой беды. По опыту работы с кризисными ситуациями он знал, что катастрофы редко приходят поодиночке.

У центрального водозаборного пункта СНТ, возле старой бетонной колонки, стояла группа перепуганных соседей. В центре внимания оказалась Анна Петровна Кузнецова, пожилая женщина, которая держала на руках своего внука Мишу, семилетнего мальчишку с бледным лицом и остекленевшими глазами. Рядом с ними металась мать ребенка, молодая женщина по имени Ольга.

«Он выпил из колонки! Я не углядела, а он побежал попить воды после игры в футбол!» — кричала Ольга, размахивая руками. «А потом его начало тошнить, он жалуется на боль в животе!»

Фельдшер «скорой», полная женщина средних лет в белом халате, быстро осматривала мальчика, проверяя пульс и заглядывая ему в рот. Ее лицо было серьезным и сосредоточенным.

«Сколько он выпил?» — спросила медик, готовя капельницу.

«Не знаю… может, полстакана, может, больше. Он так быстро напился и убежал играть…» — Ольга плакала, судорожно сжимая руки.

Иван Петрович почувствовал, как внутри у него все холодеет. Ребенок отравился той же гадостью, которая погубила его растения и затопила подвал Зинаиды. Но если для растений это означало смерть, а для подвала — неприятности с уборкой, то для ребенка последствия могли быть непредсказуемыми.

«А где еще дети?» — спросил он у стоящего рядом Андрея Комарова.

«Катя Морозова тоже пила из колонки утром. Ее мать уже везет в больницу на своей машине. И еще маленький Дима из дома номер 15 — его родители заметили, что он вялый и жалуется на тошноту…»

Имена детей — Миша, Катя, маленький Дима — эхом отзывались в сознании Ивана Петровича, болезненно напоминая о его собственном потерянном сыне. Алешка тоже любил бегать к колонке в жаркие дни, тоже пил эту воду, считавшуюся чистой и безопасной. Мысль о том, что могло бы случиться с его мальчиком, если бы он оказался здесь в такой ситуации, заставляла руки дрожать.

Фельдшер закончила осмотр и обратилась к собравшимся: «Нужно срочно госпитализировать ребенка. У него признаки сильного отравления — возможно, химического. Всех, кто пил или контактировал с зараженной водой, необходимо показать врачу.»

«А что с водой? Что в ней такого страшного?» — спросила чья-то дрожащая старушечий голос из толпы.

«Пока не знаю. Нужен анализ. Но судя по симптомам у ребенка, там может быть что угодно — от тяжелых металлов до органических токсинов…» — фельдшер помогала загружать Мишу в машину скорой помощи.

Толпа соседей стояла в растерянности, переглядываясь и не зная, что предпринять. Галина Николаевна пока не появлялась — возможно, еще не знала о случившемся. Степанов тоже отсутствовал. Люди ждали, что кто-то возьмет на себя ответственность, организует действия, скажет им, что делать дальше.

И вдруг Иван Петрович понял, что все взгляды устремлены на него. Соседи, которые раньше едва с ним здоровались, теперь смотрели выжидательно, словно ожидая от него каких-то указаний. Его репутация бывшего бухгалтера, человека системного и надежного, его спокойное поведение во время утренней катастрофы — все это сделало его в глазах соседей тем, кто может взять ситуацию под контроль.

«Иван Петрович, вы же разбираетесь в таких делах,» — сказала Вера Ивановна, подойдя к нему ближе. «Что нам теперь делать? Куда обращаться?»

«Может, вы поговорите с властями? Организуете что-нибудь?» — добавил Андрей Комаров, кивая в сторону уезжающей скорой помощи.

Иван Петрович почувствовал, как на его плечи ложится тяжелый груз ответственности, которого он не хотел и к которому не был готов. После смерти сына он сознательно избегал любых обязательств, связанных с другими людьми, особенно с детьми. Его мир сузился до размеров дачного участка, где он мог контролировать каждую деталь и не нести ответственности ни за кого, кроме себя.

Но теперь дети лежали в больнице с отравлением, соседи смотрели на него с надеждой, а Зинаида стояла рядом, и он чувствовал тепло ее руки на своем локте. Отказаться означало бы предать их доверие, оставить без помощи людей, которые нуждались в организованных действиях.

«Хорошо,» — сказал он после долгой паузы, и его голос прозвучал намного увереннее, чем он себя чувствовал. «Сначала нужно полностью перекрыть водоснабжение, чтобы никто больше не пострадал. Затем — вызвать службу экстренного реагирования и потребовать немедленного анализа воды.»

Он открыл блокнот на чистой странице и начал составлять список первоочередных действий. Привычка структурировать информацию помогала ему справляться с нарастающей тревогой.

«Андрей, вы помните, где находится главный запорный кран системы водоснабжения?» — спросил он у Комарова.

«Да, в техническом помещении за клубом. Но там обычно замок висит…»

«Это не важно. Сейчас ситуация критическая. Идите и перекрывайте воду любым способом. Вера Ивановна, у вас есть телефон службы водоканала?»

Пожилая учительница кивнула: «Есть, я записывала, когда у нас в прошлом году проблемы с напором были.»

«Звоните им немедленно, требуйте аварийную бригаду. Скажите, что у нас массовое отравление детей зараженной водой. Это должно ускорить реакцию.»

Иван Петрович чувствовал, как его старые навыки управления кризисными ситуациями просыпаются после двухлетней спячки. В прежней работе ему не раз приходилось координировать действия во время финансовых кризисов, аудиторских проверок, реорганизаций. Принципы были те же — быстро оценить ситуацию, определить приоритеты, распределить обязанности, обеспечить контроль исполнения.

«Зинаида Михайловна, можете ли вы связаться с родителями пострадавших детей, узнать их состояние в больнице? Нам нужна актуальная информация для служб.»

Зинаида кивнула, доставая мобильный телефон: «Конечно, я знаю телефон Ольги, мамы Миши.»

«Остальные пока никому не позволяйте пить воду даже из бутылок, которые стояли в домах — неизвестно, не попала ли туда зараженная вода через системы фильтрации. Используйте только покупную воду в заводской упаковке.»

Соседи начали расходиться, каждый получив конкретное задание. Иван Петрович остался у колонки с блокнотом, куда методично заносил все новые данные о катастрофе. Время, место, пострадавшие, предпринятые меры — все фиксировалось с бухгалтерской точностью.

Зинаида не ушла, осталась рядом с ним, делая телефонные звонки. Он слышал ее приглушенный голос: «Ольга? Это Зинаида из СНТ. Как Миша? Что говорят врачи?»

Слушая ее разговор, Иван Петрович понимал, что ситуация с детьми серьезная. Миша оставался в реанимации с подозрением на острое отравление тяжелыми металлами. Катя Морозова была в несколько лучшем состоянии, но тоже требовала интенсивного лечения. Маленький Дима пока не госпитализирован, но его состояние вызывало тревогу у родителей.

«Иван Петрович,» — Зинаида закончила разговор и обернулась к нему. «Врачи говорят, что это очень серьезное отравление. Они берут анализы, но результатов пока нет. Одна из медсестер сказала Ольге, что такие симптомы бывают при отравлении промышленными отходами или химикатами.»

Он записал и эту информацию, стараясь не думать о том, что могло попасть в их воду. Промышленные отходы в СНТ «Ромашка»? Это казалось абсурдным. Ближайшее предприятие находилось в десятках километров отсюда, а их водозабор был автономным, питался от собственной скважины.

К вечеру возле клуба СНТ образовался импровизированный штаб по борьбе с последствиями катастрофы. Иван Петрович установил там большой стол, принесенный из собственного дома, разложил карты участков, блокноты с записями, списки пострадавших и контактные телефоны всех служб.

Андрей Комаров сумел перекрыть главную водопроводную магистраль, хотя для этого пришлось сломать замок на техническом помещении. Вера Ивановна дозвонилась до аварийной службы водоканала, но получила стандартный ответ: «Заявка принята, бригада будет направлена в течение 24 часов.» На ее возмущенные объяснения о пострадавших детях ответили, что «все заявки рассматриваются в порядке очереди.»

Зинаида координировала связь с больницей и семьями пострадавших. Она оказалась на удивление эффективной в этой роли — умела говорить с расстроенными родителями, добывать информацию от медиков, организовывать практическую помощь семьям.

Иван Петрович наблюдал за ее работой и удивлялся, как много он не знал об этой женщине. Она проявляла такую целеустремленность и организованность, которую он за ней не подозревал. Ее спокойный голос в телефонных разговорах, умение находить нужные слова для каждого собеседника, готовность взять на себя самые неприятные обязанности — все это открывало ее с совершенно новой стороны.

«Иван Петрович, я созвонилась с санитарной службой,» — доложила она, подойдя к столу с очередной порцией информации. «Они обещают прислать лабораторию завтра утром для взятия проб воды. Но предупредили, что результаты анализа будут готовы только через три-четыре дня.»

«Слишком долго,» — проворчал он, делая новые записи. «А что с детьми? Есть новости из больницы?»

«Состояние Миши стабилизировалось, его перевели из реанимации в обычную палату. Катя чувствует себя лучше, возможно, завтра ее выпишут. А вот маленький Дима… его все-таки госпитализировали час назад. У него начались судороги.»

Иван Петрович сжал кулаки. Каждое сообщение о детях отзывалось болью в груди, напоминая о его собственной утрате. Но одновременно эта боль подстегивала его, заставляла работать еще усерднее, организовывать помощь еще эффективнее.

«Нужно связаться с местной администрацией,» — сказал он. «Такие ситуации должны решаться на уровне районных властей.»

«Я уже звонила в приемную главы района,» — ответила Зинаида. «Секретарь сказала, что глава в командировке, а его заместитель сможет принять нас только послезавтра.»

«Послезавтра!» — Иван Петрович с силой ударил ручкой по столу. «У нас дети в больнице, а они говорят о послезавтра!»

Зинаида положила руку ему на плечо, и этот жест показался ему удивительно интимным и успокаивающим одновременно.

«Мы делаем все, что можем,» — сказала она тихо. «Вы организовали отличную работу. Без вас мы бы вообще не знали, с чего начать.»

Ее похвала затронула что-то глубоко внутри него. Как давно он не слышал таких слов! Как давно кто-то не говорил ему, что он справляется, что он нужен, что его работа имеет значение! После смерти сына ему казалось, что он стал никому не нужен, что его профессиональные навыки и жизненный опыт больше никому не пригодятся.

«Спасибо,» — сказал он, не поднимая глаз от блокнота. «Просто… у меня есть опыт работы с кризисными ситуациями. И потом…» — он замолчал, не решаясь произнести вслух то, о чем думал.

«И потом?» — мягко подтолкнула его Зинаида.

«Потом, когда смотришь на этих детей… вспоминаешь своего. И понимаешь, что не имеешь права подвести их родителей так же, как…» — голос его дрожал, и он не сумел закончить фразу.

Зинаида сжала его плечо сильнее: «Вы никого не подвели, Иван Петрович. То, что случилось с Алешей, было несчастным случаем. Вы не могли этого предотвратить.»

Он удивленно посмотрел на нее. Они никогда не говорили о его сыне, и он не думал, что она знает подробности той трагедии.

«Откуда вы…?»

«Я много чего знаю о своих соседях,» — грустно улыбнулась она. «И я вижу, как вы мучаете себя. Но сейчас вы помогаете другим детям. Вы даете им шанс, которого не было у Алеши.»

Эти слова прозвучали как откровение. Действительно, впервые за два года он чувствовал, что его действия имеют смысл не только для него самого. Организуя помощь пострадавшим детям, координируя работу служб, он словно искупал свою вину за то, что не сумел защитить собственного сына.

К девяти вечера импровизированный штаб закончил работу. Все неотложные меры были приняты, контакты с нужными службами установлены, информация о состоянии пострадавших собрана. Соседи постепенно расходились по домам, благодаря Ивана Петровича за организацию помощи и обещая завтра продолжить совместные действия.

Зинаида помогала ему собирать документы и складывать их в аккуратные стопки. Они работали молча, но между ними витало какое-то новое понимание, близость, которой не было утром.

«Иван Петрович,» — сказала она наконец, когда они остались одни возле клуба. «Я хотела сказать… сегодня вы были просто замечательным. Я не знала, что вы умеете так организовывать людей, так четко мыслить в критической ситуации.»

«Это просто работа,» — ответил он, но в голосе его слышалось удовольствие от похвалы. «Я привык к подобным задачам.»

«Нет, это не просто работа. Это… забота. О людях, о детях. Вы взяли на себя ответственность, которую никто не просил вас брать.»

Они медленно шли по темной дороге к своим участкам. Иван Петрович нес сумку с документами, Зинаида — складной стол. Фонари вдоль дороги освещали их путь мягким желтым светом, где-то вдалеке играла музыка с одной из дач, доносился смех и голоса людей, которые еще не знали о случившемся или уже забыли о нем в вечерних заботах.

«Зинаида Михайловна,» — начал он нерешительно. «Сегодня я понял, что совсем не знаю вас. То, как вы работали, как разговаривали с людьми… Вы оказались совсем не такой, какой я вас представлял.»

«А какой вы меня представляли?» — спросила она, и в ее голосе прозвучала легкая игривость.

«Ну… тихой соседкой, которая живет одна и никого не беспокоит. А сегодня выяснилось, что вы умеете организовывать людей не хуже любого управленца.»

«У меня тоже есть опыт работы с людьми,» — ответила она. «Я двенадцать лет проработала администратором в медицинском центре. Приходилось координировать работу врачей, решать конфликты с пациентами, организовывать экстренные ситуации.»

«Почему же вы ушли оттуда?»

Зинаида помолчала, и он подумал, что задал слишком личный вопрос. Но она ответила:

«После развода мне нужно было начать новую жизнь. А там было слишком много воспоминаний о том времени, когда мы с мужем были счастливы. Он часто приходил ко мне на работу, мы вместе ходили на корпоративы…» — ее голос стал грустнее. «Иногда нужно уходить от прошлого, чтобы суметь жить дальше.»

Иван Петрович понял, что она говорит не только о себе, но и о нем. Его бегство на дачу, уход от всех социальных контактов, попытка создать изолированный мир вокруг памяти о сыне — все это было тем же самым бегством от прошлого, которое описывает Зинаида.

Они остановились у калитки ее участка. Зинаида поставила стол на землю и повернулась к нему:

«Иван Петрович, я не знаю, что будет завтра, когда приедут эти службы, когда начнутся разбирательства. Но я хочу, чтобы вы знали — сегодня вы спасли ситуацию. Без вас мы бы просто паниковали и не знали, что делать.»

«Я просто делал то, что умею,» — ответил он, но внутри него теплилось непривычное чувство удовлетворения.

«Вы делали то, что было нужно. И дети, которые лежат сейчас в больнице, получили помощь быстрее благодаря вашей организации.»

Она шагнула ближе, и он почувствовал ее запах — легкий аромат духов, смешанный с запахом весеннего вечера и усталости прошедшего дня.

«Спокойной ночи, Иван Петрович. Увидимся завтра.»

Она легко коснулась его руки и направилась к своему дому. Он проводил ее взглядом, наблюдая, как ее силуэт растворяется в темноте сада.

Дойдя до своего участка, Иван Петрович остановился у погибших грядок с томатами. В свете фонарика растения выглядели еще более безнадежно — листья почернели, стебли поникли, земля покрылась коркой засохшей коричневой жижи. Два года кропотливого труда, два года попыток вырастить живую память о сыне — все это погибло за один утренний час.

Но странное дело — боль от этой потери была не такой острой, как он ожидал. Возможно, потому, что день принес ему другую боль — за чужих детей, лежащих в больнице. Возможно, потому, что он понял: память об Алеше не в этих растениях, а в его способности заботиться о других детях, помогать им, защищать их.

Он открыл блокнот и при свете фонарика написал на новой странице: «15 мая 2025 года. День, когда закончилась моя изоляция и началась новая жизнь. День, когда я понял, что могу быть нужен людям. День, когда увидел настоящую Зинаиду Михайловну.»

Закрыв блокнот, Иван Петрович направился к дому. Впереди его ждала беспокойная ночь, полная тревожных мыслей о детях в больнице, о завтрашних разбирательствах с чиновниками, о том, что принесет расследование причин катастрофы. Но впервые за два года он засыпал не с чувством пустоты и безнадежности, а с ощущением того, что завтра будет новый день, полный важных дел и людей, которые в нем нуждаются.

Глава 3. Суд соседей

Клубный домик СНТ «Ромашка» никогда не видел такого столпотворения. Обычно на собраниях собиралось человек двадцать самых активных дачников, но сегодня люди буквально ломились в дверь. Иван Петрович прибыл за полчаса до начала, надеясь занять место где-нибудь в стороне, но теперь понимал, что это была наивная надежда. Кожаный блокнот в его потных ладонях казался единственной защитой от надвигающейся бури — в нем были записаны все технические подробности утреннего происшествия, аккуратно зафиксированные наблюдения и логические выводы.

Первыми в зал заходили старожилы: семья Петровых с третьего участка, всегда недовольные всем и вся; Анна Ивановна, которая держала пять кошек и постоянно жаловалась на соседских собак; дед Василий, который помнил еще советские времена и любил рассказывать, как раньше все было лучше. За ними потянулись более молодые дачники: программист Михаил с женой, купившие участок три года назад и до сих пор не освоившиеся с местными порядками; многодетная семья Козловых, которые приезжали только на выходные, но всегда бурно реагировали на любые новости.

Воздух в помещении становился все более спертым и душным. Запах старого дерева смешивался с ароматами дешевого одеколона, пота и табака. Кто-то принес термос с кофе, и горьковатый запах напитка добавлял еще одну ноту в эту гремучую смесь. Иван Петрович сидел в третьем ряду, чувствуя, как его рубашка прилипает к спине. Он несколько раз поправлял очки, которые сползали от влажности, и пытался сосредоточиться на своих записях.

Разговоры вокруг него становились все более оживленными и тревожными. Люди обсуждали случившееся с утра, и Иван слышал обрывки фраз: «…никогда такого не было…», «…кто-то же это сделал специально…», «…нужно найти виновного…». Некоторые поглядывали на него с любопытством, другие — с плохо скрываемым подозрением. Он пытался ловить взгляды, кивать знакомым, но реакция была странной — люди быстро отворачивались или отвечали натянутыми улыбками.

Когда часы показали без пятнадцати семь, в зал вошел Степанов. Иван Петрович увидел его сразу — этого человека было невозможно не заметить даже в толпе. Олигарх был одет в спортивный костюм, который явно стоил больше, чем иные дачники тратили на весь сезон. Ткань была какой-то особенной, матовой, темно-синего цвета с едва заметными серебристыми полосками. Кроссовки на ногах выглядели так, будто только что сошли с витрины дорогого магазина. Даже его часы, массивные и блестящие, кричали о богатстве и статусе.

Степанов не искал место среди других дачников. Он прошел в самый дальний угол зала и остался стоять, опершись спиной о стену. Его позиция была идеальной для наблюдения — отсюда он мог видеть всех присутствующих, не участвуя активно в происходящем. Иван Петрович почувствовал неприятный холодок в животе. Что-то в манере Степанова держаться напоминало хищника, который терпеливо выжидает подходящий момент для атаки.

Ровно в семь вечера Галина Николаевна поднялась со своего места в первом ряду и направилась к импровизированной трибуне — старому столу, покрытому выцветшей скатертью. Ее лицо было красным от жары и волнения, а строгий костюм, который она всегда надевала на официальные мероприятия, выглядел помятым и неопрятным. Председательша явно нервничала — ее руки дрожали, когда она раскладывала на столе свои бумаги, а голос звучал выше обычного.

— Товарищи дачники, — начала она, и зал постепенно затих. — Сегодня произошло чрезвычайное происшествие, которое затронуло всех нас. Как вы знаете, утром в нашем водопроводе обнаружено загрязнение химическими веществами. Несколько наших жителей попали в больницу с отравлением.

Она замолчала, оглядывая зал полными тревоги глазами. Иван Петрович видел, как она ищет поддержки, понимания, но лица людей оставались серьезными и требовательными.

— Я созвала это экстренное собрание, чтобы мы все вместе разобрались в ситуации и приняли необходимые меры, — продолжила Галина Николаевна. — Прежде всего, хочу сообщить, что представители санэпидемстанции уже взяли пробы воды. Результаты будут готовы завтра утром.

— А что с теми, кто отравился? — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— Владимир Степанович и Мария Федоровна находятся в стационаре под наблюдением врачей. Их состояние стабильное, угрозы для жизни нет. Но это не означает, что мы можем относиться к случившемуся легкомысленно.

Галина Николаевна взяла в руки лист бумаги и пробежала по нему глазами. Иван Петрович заметил, как ее пальцы стискивают край документа до побеления костяшек.

— Товарищи, — голос председательши стал тверже, — мы должны понимать, что такое загрязнение не могло произойти случайно. Кто-то намеренно добавил химические вещества в наш водопровод. Это акт диверсии против нашего СНТ.

Зал взорвался возгласами возмущения и недоверия. Люди начали перебивать друг друга, выкрикивать вопросы и предположения. Иван Петрович почувствовал, как атмосфера в помещении накаляется до предела.

— Диверсия? — переспросил программист Михаил. — Кому это нужно? Кто станет травить собственных соседей?

— Вот именно этим вопросом мы и должны задаться, — ответила Галина Николаевна, и в ее голосе появились стальные нотки. — Кто имел возможность получить доступ к водопроводу? Кто обладает техническими знаниями, чтобы провести такую операцию незаметно?

Иван Петрович почувствовал, как его сердце начинает биться быстрее. Что-то в тоне председательши заставило его насторожиться. Он видел, как Галина Николаевна искоса поглядывает в его сторону, и неприятное предчувствие скребло где-то в груди.

— Кроме того, — продолжила она, повышая голос, чтобы перекрыть шум в зале, — я хочу напомнить всем о недавних конфликтах в нашем СНТ. Некоторые товарищи выражали недовольство работой правления, требовали проверки наших финансовых документов, ставили под сомнение наши решения.

Теперь все взгляды обратились к Ивану Петровичу. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу, а в ушах начинает звенеть. Блокнот в его руках стал скользким от пота.

— Я считаю, — голос Галины Николаевны звучал все более уверенно, — что мы должны рассмотреть все возможные мотивы этого преступления. Месть, недовольство, желание дискредитировать руководство СНТ — все это может стать причиной для подобных действий.

Иван Петрович попытался встать, но ноги как будто не слушались его. Он понимал, что попал в ловушку, но не мог поверить, что это происходит наяву. Галина Николаевна, с которой он знаком уже несколько лет, которая всегда была строгой, но справедливой, теперь превращалась в его обвинителя.

— Товарищ Кравцов, — обратилась она к нему напрямую, и в зале воцарилась мертвая тишина. — Вы не хотите что-то сказать собранию? Объяснить, например, почему вчера вечером вас видели возле насосной станции?

Иван Петрович медленно поднялся со своего места. Голова кружилась, а во рту пересохло так, что трудно было говорить. Он оглядел зал и увидел десятки пар глаз, устремленных на него. В некоторых читалось любопытство, в других — подозрение, в третьих — откровенная враждебность.

— Я… я проверял таймер полива, — сказал он хрипло. — У меня есть автоматическая система орошения, и я хотел убедиться, что она работает правильно.

— Какое удобное объяснение, — бросила Анна Ивановна с первого ряда. — Всегда найдется причина, почему вы оказались в нужном месте в нужное время.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — Иван Петрович почувствовал, как злость начинает закипать в его груди. — Я обнаружил загрязнение воды утром и сразу же сообщил об этом. Если бы я был виновен, разве стал бы я привлекать внимание к проблеме?

— А может, вы рассчитывали, что никто не заметит, — вмешался дед Василий. — А когда поняли, что дело раскрывается, решили сыграть роль героя, который якобы обнаружил преступление.

Иван Петрович почувствовал, как земля уходит из-под ног. Логика обвинения была порочной, но в ней была своя циничная последовательность. Он понимал, что любые его объяснения теперь будут восприниматься как попытка оправдаться.

— Кроме того, — продолжила Галина Николаевна, явно воодушевившись поддержкой зала, — всем известно о профессиональных навыках товарища Кравцова. Он не только бухгалтер, но и в молодости работал слесарем-сантехником. Он прекрасно знает устройство нашего водопровода и может легко получить к нему доступ.

— Это не преступление — разбираться в технике! — воскликнул Иван Петрович. — Я помогал ремонтировать трубы, когда другие отказывались это делать. И теперь мои знания используются против меня?

— Никто не говорит о преступлении, — голос Галины Николаевны стал елейным. — Мы просто анализируем факты. А факты говорят о том, что у вас были и мотив, и возможность совершить диверсию.

— Какой мотив? — Иван Петрович почувствовал, как его голос становится громче. — Объясните мне, какой у меня мотив травить собственных соседей?

— Вы требовали ревизии черной кассы, — напомнила председательша. — Вы обвиняли правление в нецелевом использовании средств. Вы хотели дискредитировать нашу работу.

— Я требовал прозрачности! — взорвался Иван Петрович. — Я хотел знать, куда идут наши деньги. Это мое право как члена СНТ!

Зал зашумел. Люди начали перебивать друг друга, выкрикивать свои мнения. Иван Петрович услышал, как кто-то говорит: «Всегда знал, что с ним что-то не так», а другой голос добавляет: «После смерти сына он совсем странным стал».

Упоминание о сыне ударило Ивана Петровича как физический удар. Он почувствовал, как внутри что-то обламывается, и ярость, которую он подавлял месяцами, начала прорываться наружу.

— Не смейте, — прошипел он, сжимая кулаки. — Не смейте говорить о моем сыне.

— Иван Петрович, — голос Галины Николаевны стал примирительным, — никто не хочет причинить вам боль. Мы все понимаем, что вы пережили тяжелую утрату. Но это не дает вам права…

— Права на что? — перебил ее Иван Петрович. — Права требовать честности от тех, кому мы доверили управление нашим товариществом? Права знать, куда тратятся наши взносы?

В этот момент от стены оторвался Степанов. Он двигался медленно, уверенно, как человек, который привык к тому, что его появление меняет ход событий. Зал постепенно затих, все взгляды обратились к элегантно одетому мужчине.

— Позвольте мне вмешаться, — сказал Степанов, и его голос, тихий и спокойный, без труда достиг каждого уголка помещения. — Я понимаю, что ситуация очень сложная, и всем хочется найти виновного как можно скорее. Но давайте не будем торопиться с выводами.

Он сделал паузу, оглядывая зал внимательным взглядом. Иван Петрович заметил, как люди невольно подались вперед, чтобы лучше слышать каждое слово.

— Я предлагаю провести независимую экспертизу, — продолжил Степанов. — Не только воды, но и всей системы водоснабжения. Выяснить, где именно и каким образом произошло загрязнение. Естественно, все расходы я беру на себя.

Зал взорвался аплодисментами. Иван Петрович понял, что происходит что-то ужасное. Степанов позиционировал себя как спасителя, человека, который готов потратить собственные деньги ради общего блага. А он, Иван Петрович, оказался в роли подозреваемого, от которого все хотят избавиться.

— Это очень щедрое предложение, — сказала Галина Николаевна, и в ее голосе звучала искренняя благодарность. — Я думаю, все мы должны поблагодарить Олега Викторовича за готовность помочь нашему СНТ в трудную минуту.

— Не стоит благодарности, — ответил Степанов с легкой улыбкой. — Мы все здесь соседи, и должны помогать друг другу. Главное — найти того, кто совершил этот подлый поступок, и привлечь его к ответственности.

Слово «подлый» прозвучало как приговор. Иван Петрович почувствовал, как последние остатки поддержки ускользают из-под его ног. Степанов мастерски превратил ситуацию в свою пользу — теперь он выглядел великодушным благотворителем, а любые возражения против экспертизы воспринимались бы как признак вины.

— Экспертиза покажет правду, — сказал Иван Петрович, пытаясь сохранить спокойствие. — И тогда все убедятся в моей невиновности.

— Конечно покажет, — согласился Степанов. — Современные методы анализа позволяют установить не только тип загрязнения, но и способ его внесения в систему. Мы узнаем все до мельчайших подробностей.

В его словах была скрытая угроза, которую Иван Петрович уловил мгновенно. Степанов давал понять, что экспертиза будет настолько детальной, что скрыть вину будет невозможно. Но что, если экспертиза будет подтасована? Что, если у олигарха есть свои люди, которые могут представить любые нужные результаты?

Иван Петрович попытался найти в зале хотя бы одно дружественное лицо. Его взгляд задержался на Зинаиде Михайловне, которая сидела в четвертом ряду справа от него. Она была одета в простое синее платье, которое подчеркивало цвет ее глаз, а волосы аккуратно уложены в пучок. Вчера она прибегала к нему за помощью, вчера они пили чай на его кухне и говорили о жизни. Вчера он впервые за два года почувствовал, что может быть не одинок.

Но сейчас Зинаида Михайловна смотрела на него с выражением, которое было хуже враждебности. В ее глазах читалось разочарование, словно она вдруг поняла, что ошиблась в человеке. Она отвернулась, когда их взгляды встретились, и демонстративно пересела на другой ряд, подальше от него.

Этот жест ударил Ивана Петровича сильнее всех обвинений. Зинаида была единственным человеком, который в последние дни проявлял к нему теплоту и понимание. Ее доверие стало для него лучиком света в темном туннеле горя, возможностью поверить, что жизнь может быть не только болью и воспоминаниями. А теперь и этот луч погас.

Она выбрала безопасность. Она выбрала быть с большинством, а не с тем, кто может оказаться преступником. И Иван Петрович понял, что не может ее винить — любой разумный человек поступил бы так же. Но от этого понимания не становилось легче.

— Товарищи дачники, — снова заговорила Галина Николаевна, — я думаю, мы все согласны с предложением Олега Викторовича. Независимая экспертиза даст нам объективную картину произошедшего. А пока мы ждем результатов, я призываю всех сохранять спокойствие и не поддаваться эмоциям.

— Легко говорить о спокойствии, — выкрикнул кто-то из задних рядов, — когда диверсант может в любой момент повторить свои действия!

— Правильно! — поддержали его несколько голосов. — Мы не можем спать спокойно, зная, что среди нас есть отравитель!

Иван Петрович почувствовал, как атмосфера в зале накаляется до предела. Люди начали оборачиваться к нему, их лица искажались злостью и страхом. Он понял, что находится в центре урагана, который может смести его без остатка.

— Послушайте меня, — сказал он, поднимаясь с места. Его голос звучал тише обычного, но в нем появилась какая-то новая интонация — твердость, которой не было раньше. — Я понимаю, что вы напуганы. Я понимаю, что вам нужен виновный. Но я не тот человек, которого вы ищете.

Зал затих. Люди смотрели на него с напряженным вниманием, словно ждали признания или оправдания.

— Вы говорите о мотивах, — продолжил Иван Петрович, раскрывая свой блокнот. — Да, я требовал прозрачности в финансовых вопросах. Да, я задавал неудобные вопросы. Но разве это делает меня преступником? Разве желание знать правду о том, как тратятся наши деньги, может быть мотивом для отравления соседей?

Он сделал паузу, переводя взгляд с одного лица на другое.

— Вы говорите о возможностях. Да, я разбираюсь в технике. Да, я знаю устройство водопровода. Но знаю не только я. Любой, кто живет здесь больше года, представляет, где проходят трубы и как работает система. Это не секретная информация.

Галина Николаевна попыталась перебить его, но Иван Петрович поднял руку, требуя дать ему закончить.

— Но главное, — его голос стал громче и увереннее, — вы игнорируете простую логику. Если бы я хотел навредить СНТ, если бы у меня были злые намерения, разве стал бы я первым сообщать о загрязнении? Разве не проще было бы промолчать и позволить ситуации развиваться самой по себе?

Эти слова заставили нескольких человек в зале задуматься. Иван Петрович видел, как некоторые лица становятся менее враждебными, более сомневающимися.

— Кроме того, — продолжил он, пользуясь моментом, — я предлагаю вам подумать о том, кому может быть выгодна эта ситуация. Кто получает пользу от хаоса в нашем СНТ? Кто может использовать наши проблемы в своих интересах?

Он не смотрел на Степанова, но чувствовал, как олигарх напрягся в своем углу. Иван Петрович понимал, что идет по тонкому льду, но ему нечего было терять.

— Товарищ Кравцов, — вмешалась Галина Николаевна, — вы хотите сказать, что кто-то из присутствующих здесь может быть заинтересован в наших бедах?

— Я хочу сказать, что мы должны рассматривать все возможные версии, — ответил Иван Петрович. — А не хвататься за первого попавшегося подозреваемого только потому, что это удобно.

Степанов снова отошел от стены и сделал несколько шагов к центру зала. Его движения были неторопливыми, но в них чувствовалась скрытая угроза.

— Иван Петрович, — сказал он мягко, — я понимаю, что вы расстроены. Любой человек на вашем месте чувствовал бы себя несправедливо обвиненным. Но давайте не будем искать козлов отпущения среди тех, кто искренне хочет помочь.

— Я не ищу козлов отпущения, — ответил Иван Петрович. — Я ищу правду. И я найду ее, даже если для этого придется перевернуть все камни в нашем СНТ.

Эти слова прозвучали как вызов. Иван Петрович сам удивился своей решимости — еще утром он был сломленным человеком, который просто хотел покоя. А теперь в нем просыпалось что-то, что дремало все эти два года. Злость. Упрямство. Желание бороться.

Смерть Алеши сделала его пассивным, превратила в человека, который плывет по течению и не пытается изменить свою судьбу. Но сейчас, когда его загнали в угол, когда попытались превратить в козла отпущения, в нем проснулся тот Иван Петрович, который когда-то не боялся задавать неудобные вопросы и добиваться справедливости.

— Очень хорошо, — сказал Степанов с легкой улыбкой. — Я восхищаюсь вашей решимостью. Но помните — экспертиза покажет правду объективно и беспристрастно. И если вы действительно невиновны, у вас нет причин для беспокойства.

— У меня нет причин для беспокойства в любом случае, — ответил Иван Петрович. — Потому что я не совершал никакого преступления.

Он закрыл блокнот и направился к выходу. На полпути к двери он остановился и обернулся к залу.

— Знаете, что меня больше всего расстраивает? — сказал он. — Не обвинения и не подозрения. А то, что вы так легко поверили в мою вину. Мы соседи уже несколько лет. Я помогал многим из вас — чинил краны, объяснял налоговые вопросы, сидел с детьми, когда родители уезжали. И теперь, при первой же возможности, вы готовы обвинить меня в том, на что я никогда не был способен.

Зал молчал. Некоторые люди опустили глаза, не выдерживая его взгляда.

— Но ничего, — продолжил Иван Петрович. — Я найду настоящего виновного. И тогда вы поймете, как легко потерять доверие и как трудно его вернуть.

Он вышел из клуба, не оборачиваясь. Вечерний воздух показался ему удивительно свежим после духоты переполненного помещения. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в розовато-золотистые тона. Где-то вдали пел соловей, а из соседнего участка доносился запах шашлыка.

Обычно эти простые дачные радости успокаивали его, напоминали о том, что жизнь продолжается несмотря ни на что. Но сейчас Иван Петрович их почти не замечал. В его голове крутились события последнего часа, анализировались слова и реакции людей.

Он шел по главной дорожке СНТ, мимо знакомых участков, и впервые за долгое время чувствовал себя по-настоящему живым. Не просто существующим, не просто переживающим один день за другим, а живым. Злость, которая кипела в его груди, была болезненной, но она была настоящей. Решимость, которая наполняла его мысли, была пугающей, но она была его собственной.

Два года назад он потерял сына и вместе с ним потерял часть себя. Он стал тенью, призраком, который механически выполнял привычные действия, но не жил по-настоящему. Дача стала его убежищем, местом, где он мог прятаться от мира и от собственной боли.

Но теперь мир сам пришел к нему. Мир, который пытался превратить его в преступника, обвинить в том, чего он не совершал, отнять у него последние остатки покоя и достоинства. И это пробудило в нем то, что он считал навсегда утраченным — волю к борьбе.

Добравшись до своего участка, Иван Петрович прошел в дом и сел за кухонный стол. Он открыл блокнот на чистой странице и написал заголовок: «Расследование загрязнения водопровода».

Под заголовком он начал составлять список всех присутствовавших на собрании, отмечая их реакции, слова и поведение. Рядом с каждым именем он ставил плюс или минус, в зависимости от того, поддерживал ли этот человек обвинения против него или сомневался в них.

Минусов было намного больше, чем плюсов. Это причиняло боль, но Иван Петрович заставил себя быть объективным. Он анализировал ситуацию так же тщательно, как когда-то анализировал бухгалтерские отчеты на работе.

Потом он начал составлять список людей, которые имели доступ к водопроводу. Потом — список тех, кто мог бы иметь мотив для диверсии. Потом — временную шкалу событий, начиная с момента, когда он в последний раз проверял воду и убеждался, что она чистая.

Работать с цифрами, фактами и логическими связями было привычно и успокаивающе. Это напоминало ему о том, кем он был до трагедии — человеком, который умел находить истину среди хаоса цифр и документов.

За окном совсем стемнело, когда Иван Петрович наконец оторвался от блокнота. Он приготовил себе чай, достал из холодильника остатки вчерашнего ужина и сел обедать. Еда казалась безвкусной, но он заставил себя поесть — ему нужны были силы для предстоящей борьбы.

Он понимал, что завтра будет трудным днем. Результаты экспертизы могут быть любыми — в зависимости от того, насколько беспристрастными окажутся эксперты. Соседи будут избегать его, возможно, кто-то из них попытается осложнить ему жизнь. Степанов будет следить за каждым его шагом, готовый использовать любую оплошность против него.

Но Иван Петрович больше не боялся. Страх, который парализовал его последние два года, отступил перед более сильным чувством — жаждой справедливости. Он найдет настоящего виновного. Он докажет свою невиновность. Он вернет себе имя и репутацию.

А потом… потом он подумает о том, что делать дальше. О том, стоит ли оставаться в этом СНТ среди людей, которые так легко в него поверили. О том, можно ли простить Зинаиде ее предательство. О том, как жить дальше, когда борьба закончится.

Но это будет потом. А сейчас у него есть цель, есть план и есть решимость довести дело до конца. Впервые за долгое время Иван Петрович чувствовал себя не жертвой обстоятельств, а человеком, который может влиять на свою судьбу.

Он взял ручку и написал в блокноте: «Завтра начинаю собственное расследование. Кто бы ни был настоящим виновным — я его найду».

Глава 4. Архивные тайны

Иван Петрович медленно спускался по скрипучим деревянным ступеням в подвал клуба, каждая доска под его ногами издавала протяжный стон, словно старое здание сопротивлялось вторжению в свои забытые тайны. Воздух становился всё гуще и спертее с каждым шагом, пропитанный застарелым запахом плесени, мышиного помёта и десятилетиями накопившейся пыли. Единственная голая лампочка под потолком бросала резкие тени на стены, покрытые паутиной, создавая причудливые узоры, которые двигались и колыхались от малейшего движения воздуха.

За его спиной осторожно спускался Сергей Волков — двадцативосьмилетний инженер, сын покойного друга Ивана, который неожиданно подошёл к нему после катастрофического собрания товарищества. Молодой человек был худощав и подтянут, с внимательными серыми глазами за стёклами современных очков в тонкой оправе. Его тёмные волосы были аккуратно подстрижены, а одежда — простая рубашка в клетку и выцветшие джинсы — выдавала практичный характер и привычку к физической работе.

— Папа всегда говорил, что вы самый скрупулёзный человек из всех, кого он знал, — тихо произнёс Сергей, осматривая хаотично заваленное документами помещение. — Если кто и сможет разобраться в этом бардаке, так это вы, Иван Петрович.

Подвал клуба представлял собой настоящее кладбище бюрократии. Металлические стеллажи, покосившиеся от времени и тяжести, были забиты папками, связками документов, перевязанными бечёвкой, и картонными коробками, на которых выцветшими чернилами были нацарапаны даты и названия. Некоторые коробки провалились под собственным весом, рассыпав содержимое по полу. Повсюду валялись пожелтевшие листы бумаги, покрытые печатными штампами советских времён.

Иван Петрович достал из кармана небольшой блокнот в кожаной обложке и аккуратно записал дату и время начала поиска. Его движения были размеренными и точными, словно он возвращался к забытому ритуалу своей профессиональной деятельности.

— Начнём с систематизации, — произнёс он, и в его голосе впервые за долгое время прозвучала уверенность. — Все документы до девяносто первого года складываем сюда, с девяносто первого по две тысячи — туда, более поздние — отдельно. Нас интересует всё, что касается водоснабжения, канализации и дренажных систем.

Сергей кивнул, засучивая рукава. Его молодые руки быстро и ловко перебирали документы, а острый инженерный взгляд мгновенно выхватывал нужную информацию из потока бумажного мусора.

— Иван Петрович, а почему вы решили, что отравление было умышленным? — спросил он, разбирая очередную стопку пожелтевших бумаг. — Может, это действительно просто авария?