Оглавление

Баул

Селя в прекрасном расположении духа шел со льда в раздевалку. Тренеры перед играми особо не нагружали и команда, словно ирландские сеттеры перед охотой, источая желание, азарт и готовность, с удовольствием сделали все упражнения, без надрыва, весело, игриво и с задором.

— Александр, а, правда, что вы уходите из спорта? — вдруг откуда не возьмись, появился парень с диктофоном.

Селя, не обращая никакого внимания на журналиста, пошел дальше по резиновым коврикам, покачиваясь на коньках.

— Александр, есть так же информация, что вы поедите доигрывать в Европу. Это будет Швейцария? Швеция? А может Финляндия?

Селя усмехнулся и снова проигнорировал вопрос.

— Еще говорят, что вас после завершения карьеры, приглашают остаться в клубе тренером, как вы это прокомментируете? Это правда?

— Молодой человек, всё, что вы говорите, всё правда, — улыбнулся Селя.

— Ходят слухи, что у вас был конфликт с тренерами, как же вы с ними будете работать?

— Молодой человек, вы слышали, что я сказал. Всё правда. Сложновато, конечно будет, в трех чемпионатах играть и быть еще тренером здесь, но я постараюсь. Всего хорошего, — подмигнул Селя и скрылся в раздевалке.

— А всё таки… — крикнул парень уже в закрывающуюся дверь, но ответа не последовало, — Вот так всегда, — обреченно буркнул он отключая диктофон, — Вечно из этого Селиванова ни слова не выбить, шутки, прибаутки и никакой конкретики. Ну, не все же из этого слухи? Ведь не бывает дыма без огня, что-то же правда?

А правда была в том, что Александр Селиванов — Селя, решил заканчивать с хоккеем.

Во — первых, возраст. Ему стукнуло уже тридцать пять и за плечами были девятнадцать полнокровных профессиональных сезонов. Для обычных мужчин тридцать пять — это самый расцвет, замечательный, созидательный возраст, когда сил еще вагон, здоровых амбиций и азарта хоть отбавляй, но в то же время, уже есть и опыт, и житейская мудрость, которые не позволяют бросаться в омут с головой, пусть даже и в очень заманчивый. Тридцать пять отличная пора для больших свершений и завоеваний. Для спортсменов же тридцать пять — это глубокая старость. Спортивная жизнь скоротечна. Редкие долгожители дотягивали в хоккее до этого рубежа на приличном спортивном уровне. Большинство, и это разумно, заканчивают к тридцати — зачем быть миллионером, если ты не можешь пользоваться своими деньгами, заработанными потом и кровью? В тридцать, еще можно сохранить остатки здоровья и подольше пожить белым человеком, если конечно не нюхать, в «блек Джек» не засаживать деньги пачками и яхты и дома в Монако не покупать. Те, кто остаются еще поиграть в хоккей, после тридцати, как правило, доигрывают, доигрывают в заштатных клубах, в пивных лигах, напоминая лишь свою тень от былого величия. И лишь единицы до последней сирены выглядят матерыми гладиаторами, ничем не уступающими себе в молодости. Селя был из таких, соль и гордость нашего хоккея.

Саша Селиванов очень рано попал в команду мастеров, молодой да ранний, он ещё ребенком играл только за старшие возраста. С пятнадцати лет был во всех сборных. В шестнадцать, это был, наверное, самый тяжелый год в его карьере, он играл за свой год — за юношей, за старший год — за молодежку, за команду дублеров — их потом начали на новый лад называть фарм-клубами, иногда за мастеров — за первую команду и еще за юниорскую и молодёжную сборную страны, тогда ещё СССР.

В том сезоне, голова шла кругом — его везде приглашали, он много играл, много забивал, много ездил и совершенно забыл, что такое школа. Селя пытался брать с собой в поездки учебники, но это было скорее для успокоения нервов и очищения совести. Не возможно профессионально играть в хоккей и делать что-то еще. Десять месяцев в году ты только ешь, спишь, тренируешься и играешь. Еще постоянно куда-то едешь или летишь. Но его это не напрягало, и именно в том, памятном для себя сезоне, когда он впервые попал в команду мастеров, ещё совсем мальчишкой, Селя понял окончательно, что хоккей будет его и профессией, и хобби, и жизнью. В шестнадцать лет он, конечно, не думал, что сможет так надолго задержаться в спорте. Каждый сезон давался соленым потом, а иногда и соленой кровью, причём в самом, что ни на есть прямом смысле. Однако, как бы он не уставал от хоккея в конце чемпионата, как бы не нервировали и не мучили травмы, отдохнув летом пару месяцев, он с нетерпением ждал начала сборов с тяжелыми тренировками, выставочными матчами, не всегда тонкими и удачными розыгрышами, шутками и гусарскими бравадами в раздевалке. Девятнадцать лет он пахал от свистка до свистка с умопомрачительными предсезонками, с нагрузками за гранью человеческих возможностей, со сборами, постоянными сидениями на базах, бесконечными поездками, играми, турнирами, тренировками, раскатками, доходило до того, что он просыпался в самолёте и не мог вспомнить, откуда он летит, а главное куда? В ужасе он начинал озираться и успокаивался только тогда, когда взглядом находил знакомые лица партнеров по команде или тренеров:

— А, из Уфы летим в Казань… — вспоминал он и снова проваливался в сон. Даже мозг начинал давать сбои от постоянного переутомления и регулярных нервных потрясений, так как за один матч игроки и тренеры бывает, что по нескольку раз умирают и воскресают. Любая игра может перевернуться, как в одну сторону, так и в другую. Хорошо, когда команда вытаскивает безнадежный матч, все счастливы, в раздевалке торжество и ликование, такие матчи заряжают, сплачивают, а бывает, что команда отдает выигранную игру, не специально конечно, просто все так заплетается: уверенно повели, забили две-три шайбы, расслабились, а соперник от безнадеги обозлился и собрался. Беда, когда такие «камбэки» происходят в финальных или решающих матчах. Шрамы в душе и на сердце, седина на висках, горечь от воспоминаний, остаются на всю жизнь…

Однотипные перроны, аэропорты, гостиницы, полжизни в дороге, в автобусе, в поезде, в самолете и кроме гостиничных номеров, раздевалок и спортивных арен десять месяцев в году не видишь ничего. Как человек можешь пожить всего пару месяцев: май и июнь и за эти шестьдесят дней надо успеть сделать всё, что нормальные люди делают за год. Особенно трудно было, когда Селя учился в институте физкультуры. Кошмаром запомнился отпуск после первого курса и первого полноценного сезона в команде мастеров. В институт Селе, естественно, помог поступить родной клуб. Экзаменов он не сдавал, так для галочки появился первого сентября и пропал на год. В конце апреля, после тренировки его вызвал к себе начальник команды:

— Селя, — спокойно начал он, — Мне звонил твой декан и сказал, если ты к концу июня не сдашь экзамены и зачеты за зимнюю и летнюю сессии, то тебя отчислят.

Ему предстояло сдать восемь экзаменов и двадцать с лишним зачётов.

Сначала Селя подумал, что Лаврентич шутит. За весь сезон про институт он не вспомнил ни разу, думал, что клуб этот вопрос решит самостоятельно. Однако спросив в раздевалке у других молодых как они сдают сессии, выяснилось, что сдают, и Селя два месяца провёл за книгами, причём, не только дома, но и в библиотеке, ходил по кафедрам, искал преподавателей, сдавал, заваливал, приходил снова и пересдавал, но это была только часть кошмара. Окончательно Селя насладился отпуском, когда он решил получить права, а батя, обрадовавшись, что сын наконец-то дома и у него есть помощник, затеял дома ремонт, а на даче строительство бани. Сессия, занятия в автошколе, экзамены в ГАИ, стахановские темпы ремонта и стройки, батя понимал, что Селя скоро свалит, поэтому работали от рассвета и до темна, плюс нужно было наверстать всё упущенное за сезон с друзьями и подружками: ночью карнавал в клубе, танцы, веселье, девчонки, а утром сруб, побелка или покраска, а ночью опять всё с начала, короче, Селя не мог дождаться, когда начнутся тренировки и его все оставят в покое. Он думал, что больше такого отпуска у него не будет никогда. Такого больше и не было, но были другие со своими делами, заботами, беготней, всё надо было успеть и при этом ещё и отдохнуть, съездить на море, прогреть мышцы на солнце, поваляться на пляже, поесть и поспать, сколько хочешь, одним словом, обязательно нужно было организму дать возможность восстановиться, отдохнуть и набраться сил, потому что ему вновь предстоял сезон нечеловеческих нагрузок, запредельных тренировок, стрессов, нервов и ещё ряда малоприятных вещей, которые в профессиональном спорте ни удалось избежать ещё никому.

К таким малоприятным вещам относились травмы, и это была вторая причина, почему Селя решил завязать. За долгие годы в хоккее их подкопилось слишком много. Есть такое понятие как профессиональные заболевания: у библиотекарей развивается аллергия на пыль, у учителей из-за того, что их должен слышать весь класс и они вынуждены постоянно повышать голос — начинаются проблемы с голосовыми связками, у людей науки садится зрение из-за постоянной работы с большим количеством текстов, а у хоккеистов летят мениски и связки в коленях, многочисленные переломы, сотрясения мозга, спинные и паховые грыжи, хроническое переутомление и все это у Сели было. Одних «сотрясясов» — четыре штуки. Прежние переломы, растяжения, сотрясения и грыжи его не беспокоили, но он стал бояться, что могут появиться новые. Одно дело, когда тебе семнадцать лет и на тебе всё заживает как на собаке и совсем другое, когда тебе за тридцать. Восстановление проходит дольше, всё срастается сложнее, а самое главное, с возрастом повышается оценка степени опасности и даже не физически, а эмоционально травмы переживаешь тяжелее. В тридцать лет, после очередного перелома Селя осознал, что профессиональный спорт — это торговля здоровьем. Так или иначе, но абсолютно все игроки торгуют своим здоровьем! Просто кто-то талантлив, и своё здоровье может продать дорого, ибо переломы, сотрясения и грыжи в хоккее ещё не удалось избежать никому, а кто-то вынужден торговать своим здоровьем за копейки, ну не дал Бог таланта, а кроме хоккея человек ничего больше делать не умеет, ну и не хочет конечно, кто променяет хоккей на что-то другое, вот и мучается, сокращая себе дни, играя, как слоник за орешки на окраинах и помойках хоккейного мира. То, что спорт полезен для здоровья — это миф. Спорт вреден. Это физкультура полезна — аэробные пробежки в парке в выходные по утрам, походы с семьёй на лыжах или в бассейн, футбол во дворе, баскетбол с друзьями, это всё полезно, а вот спортсмены — это чистые гладиаторы, поэтому и деньги профессионалам платят бешенные, потому что деньги эти политы своим потом, а иногда и чужой кровью, и так изо дня в день.

Была и третья причина, почему Селя решил закончить. Он мог запросто ещё пару сезонов играть, задора и сил хватало. Мог заставить себя спокойно относиться к тренировкам, к нагрузкам, к постоянным поездкам. Да и травмы не так уж и сильно его беспокоили. Сколько их было за всю его спортивную жизнь, так что одной больше, одной меньше, ему к ним было не привыкать. Переломы, растяжения, надрывы, вывихи, восстановление, реабилитация, возвращение спортивной формы — это тоже была часть работы. К травмам он, можно сказать, привык. Новым, конечно, не обрадовался бы, но и драматизировать бы тоже не стал. Хоккея без боли не бывает. Ещё великий Тарасов говорил, что если после игры у хоккеиста нет ни одной шишки и ни одного синяка, то это трус, а не хоккеист. Селя был далеко не трус, и дело было не в переломах. Дело было в семье. Жена устала жить на чемоданах, каждые два-три года муж менял клуб, а это снова новый город, новая чужая квартира, ни родственников, ни друзей, да и дети подрастали, им нужна была нормальная школа, свой дом, очаг, постоянные друзья во дворе, одноклассники, бабушки и дедушки под боком, причем это всё было. Хоккей дал возможность Селе заработать на жизнь. В городе, откуда он был родом, где впервые встал на коньки, и где познакомился со своей женой, он построил шикарный дом, перевез туда своих родителей и родителей жены, посадил сад, завел кошек и собак, но с женой и детьми в своём доме он мог пожить ну в лучшем случае месяц в году. В родном городе он только начинал играть в хоккей, а известным на всю страну Александром Селивановым он стал в сборной и других клубах. Крепкие команды, которые боролись за медали чемпионата страны, содержали хозяева нефтяных вышек и металлургических комбинатов. Хоккей был любимой игрушкой олигархов и очень амбициозных губернаторов, которые лично приглашали звёзд и создавали для них все условия, вот и колесил Селя, а вмести с ним и вся семья от одного нефтяника к другому.

— Знаешь, чем мальчики от мужчин отличаются? — как-то поинтересовался Селя в шутку у жены.

— Чем?

— У мужчин игрушки дороже.

Селя был дорогой игрушкой. На жизнь, он уже заработал прилично и это — была ещё одна из причин, почему он решил, что этот сезон для него станет не крайний, а уже последний. Хоккеисты, как и спецназовцы, никогда не говорят последняя — последняя игра, последняя тренировка, последняя поездка. Всегда говорят крайняя. Зачем гневить судьбу, а то скажешь: «Я в последней игре две забил», а на следующей же тренировке повредишь спину, или шею, или колено, и больше уже никогда на лед не выйдешь. Вот и получиться, что и впрямь, в «последней» игре две забил, а мог бы еще играть и играть, хотя, кто знает…

Естественно, как истинный спортсмен, а потому человек суеверный, Селя никому ничего не сказал, а словосочетание «последний сезон» не произнес бы даже в пустой комнате, хотя ему всё тяжелее и тяжелей было заставлять себя биться в кровь на льду, бегать кроссы и ворочать штанги. Он был богат и давно уже мог вести другой образ жизни, без поездок, без тренировок, без шишек и ушибов. Мог жить в своем доме с семьёй, заняться каким-нибудь бизнесом со скуки, растить детей, путешествовать, но он считал, что это всё он ещё успеет. На это будет вся жизнь после спорта, а вот в хоккей поиграть скоро уже будет невозможно. Молодые подпирают, да и сил и желания играть с каждым годом всё меньше и меньше, а на восстановление времени нужно всё больше и больше. Если раньше он мог даже накануне игры всю ночь отжигать в ночном клубе, а затем, поспав пару часов, нормально выйти на утреннюю раскатку и вечером великолепно отыграть игру, то теперь соблюдая спортивный режим от и до, сна и выходных, которые давали тренеры между играми и тренировками, их ему не хватало. На полное восстановление требовалось значительно больше времени, а его ему никто дать не мог. Против природы, а точнее физиологии не попрешь. Постоянное недовостановление привело к хронической усталости, а как следствие — раздражительности. Селю раздражало и бесило всё: постоянное куриное мясо в день игры; партнёры по команде, одни и те же лица, с которыми он был вынужден находиться круглосуточно, годами, день изо дня; прокуренные гостиничные номера; молодые, которые рвались в состав и грубо играли против него на тренировках; раздражали неточные пасы, которые были не в клюшку и так далее, и так далее и так далее… В один момент он понял, что переламывать себя больше не может, а главное не хочет. Последней каплей стала утренняя тренировка тридцать первого декабря. Второго января команда улетала на игры, поэтому накануне праздников тренеры объявили, что тридцать первого утром тренировка, и первого тоже:

— Поэтому вы подумайте, — добавил главный тренер, — Находясь за праздничным столом… — он сделал паузу и многозначительно обвел всю раздевалку взглядом, — Чего и сколько вы себе можете позволить.

— Мы разберемся, — еле сдерживая маты, — раздраженно сказал Селя, — Для чего тренировка в Новый год? Понятно первого января, перед выездом, нет вопросов, но не лучше ли будет, если мы выспимся дома и весь день перед новым годом проведём с семьями?

— Селиванов, — обрубил главный, — Станешь тренером, тогда и будешь решать, что лучше. Встречаемся тридцать первого.

Селя отлично понимал, что это выступление, не смотря на имя и заслуги тренеры ему не простят, поэтому он сам зашёл в тренерскую, извинился и сообщил, что этот сезон последний, он доиграет и уедет домой. Для профилактики его немножко повоспитывали, дескать, он ветеран и должен думать, что и где можно говорить, а чего нельзя, никогда. Селя ещё раз извинился, вернулся в раздевалку и сообщил о разговоре с тренерами.

Проводы Селе устроили шикарные. Последний матч в сезоне был домашний. Все знали, что Селя уходит, поэтому команда победила, а партнеры по тройке все три периода играли исключительно на него, и в ворота гостей, под рёв болельщиков, Александр Селиванов отправил две шайбы. После сирены и рукопожатий Селю подхватили на плечи, торжественно провезли круг почета под аплодисменты переполненных трибун и унесли в раздевалку. Затем банкет, суета, сборы и уже через три дня Александр Селиванов проснулся в своем доме, в своей спальне в прекрасном настроении. Никуда не надо было спешить, не надо было торопиться на тренировку, никаких штанг, кроссов, никаких свистков, режима, расписания по минутам…

Селя в ужасе зажмурился. Только сейчас до него дошло, что девятнадцать лет, большую часть своей жизни, он жил по расписанию и никуда нельзя было опоздать. Нравы в хоккее жесткие, если опоздал — штраф сто долларов. Если опоздал в день игры — пятьсот, если игра плей-офф — тысяча, и это при том, что у хоккеистов чрезвычайно насыщенное расписание и вероятность опоздать куда-либо просто космически велика!

Селя поморщился и вспомнил свой рядовой, будний день, когда команда жила, а точнее была заперта на базе:

Подъем — 7—30.

Выход на зарядку — 8—00.

Завтрак — 8—30.

Отъезд на тренировку — 9—00.

Выход в зал на сухую разминку — 9—30.

Выход на лед — 10—00.

Окончание ледовой тренировки — 11—15.

Начало тренировки в тренажерном зале — 11—30.

Окончание «штанги» — 12—30.

Заминочный кросс — 12—40.

Отъезд на обед на базу — 13—15.

Обед — 13—30.

Дневной восстановительный сон — 14—00 — 15—30.

Полдник — 15—45.

Отъезд на вечернюю тренировку — 16—00.

Сухая разминка — 16—30.

Выход на лед — 17—00.

Окончание ледовой тренировки — 18—15.

Начало силовой подготовки в тренажерном зале, или баскетбола, гандбола, флорбола в игровом зале, или еще какой-нибудь подвижной работы «на земле» — 18—30.

Отъезд на ужин на базу — 19—30.

Ужин — 20—00.

Перед отбоем может быть еще собрание, просмотр на большом экране игр соперника, теоретическое или тактическое занятие, как соперник играет в большинстве, активно или пассивно в меньшинстве, как начинает атаку, как выходит из зоны… и только после этого ты начинаешь принадлежать самому себе, однако, даже когда уже пошло личное время, мысль ни дай Бог куда-нибудь опоздать, все равно сидит в тебе и ты по-прежнему собран и сосредоточен. Привычка, точнее профессиональная деформация, ибо из о дня в день ты живешь по расписанию, неделями, месяцами, годами. Ежедневно двадцать — двадцать пять пунктов расписанных по минутам, причем не важно, летние это сборы, домашние игры, когда команда живет на базе, или выездные матчи, когда база меняется на гостиницу. Двадцать с лишним пунктов остаются неизменными, с той лишь разницей, что утренние тренировки в день игры меняются на раскатки, а вместо вечерних тренировок сами матчи, то, ради чего так жестко поддерживается дисциплина в командах. Все пашут ради очков и побед, безропотно, ни на что не отвлекаясь.

Селя с молодых ногтей расписание соблюдал от и до, но в любой команде есть ребята, которые, не смотря на всю строгость правил и немалые штрафы, все равно умудряются каждый день куда-нибудь опаздывать, а иные и по нескольку раз в день. Именно они являются «генеральными» спонсорами новогодних банкетов, или банкетов по случаю окончания сезона. Система штрафов поддерживает не только дисциплину в команде, но и здоровую атмосферу, что не менее важно, особенно, когда чемпионат подходит к концу и все устали не только от физических нагрузок, но и друг от друга. Штрафы прекрасны тем, что тренерам «хроников» не приходится ругать, воспитывать, взывать к совести, дескать, такой большой, столько лет в хоккее, чемпионом уже был, весь в заслугах и медалях, а все опаздываешь как мальчик, вечно тебя ждем, нас нервируешь, команду, сколько это можно терпеть, наверно пора прощаться… Или того хуже, когда слова покрепче и обороты пожестче, доходит до оскорблений и обид, совсем не детских, команда начинает заступаться за игрока, тренеры, в отместку, подворачивать гайки, чтобы бунтовать неповадно было никому и весь сложный механизм, с таким трудом отлаженный и настроенный, разбивается и разлетается на отдельные шестеренки и пружинки, а когда есть штрафы, не надо никого отчитывать, не надо ни с кем портить отношения, вместо этого, с улыбкой, просто озвучивается сумма и провинившийся, не оправдываясь, ничего не объясняя и не доказывая, не краснея, спокойно идет и отсчитывает казначею деньги.

Казначеем, как правило, назначают начальника команды, который принимает деньги, всё записывает и ведет кассу. В конце сезона, чтобы никому не было обидно, что эти деньги кто-то себе присвоил, закатывается банкет и пока все еще трезвые, казначей под шквал шуток, свист и аплодисменты называет самого главного спонсора команды. Поэтому, в классных командах, где сильный и здоровый дух, когда кто-то куда-то опаздывает или что-то нарушает, по раздевалке, тренажерному залу, ледовой площадке, ресторану или автобусу, в зависимости, куда человек опоздал, прокатывается одобрительный шум и слова благодарности. Все это естественно в шутливой форме и таким образом достигается самое главное — железная дисциплина и дружелюбная атмосфера, когда не клеймят паршивую овцу, а все переходит в юмор, шутки, задиристый и боевой настрой. Парадокс, штрафы не создают обиженных, и не разобщают, а наоборот, делают из команды единый кулак, способный крушить и пробивать любые препятствия.

Селя за всю свою спортивную жизнь опоздал лишь однажды. Когда он под одобрительный гул появился в раздевалке, то демонстративно подошел к начальнику команды, отсчитал сумму в два раза больше положенной, и театрально вручив её, сказал: — Ребята, для вас, ничего не жалко!