автордың кітабын онлайн тегін оқу  Без права на наследство

Уилки Коллинз

Предисловие

Эта история посвящена предмету, волновавшему величайших писателей прошлого и настоящего, предмету, который никогда не перестанет интересовать людей. Еще одна книга о человеческой душе, разрывающейся между Добром и Злом. Мне хотелось представить Магдален как воплощение такой борьбы. Она полна жизни, хотя совершает ошибки и глупости. Мне хотелось, чтобы правда явилась в моей истории в соответствии с законами Природы. Трудная задача, но смею надеяться, что результат оправдывает мои усилия и ожидания читателей.

Центральная фигура оттенена другими – совсем непохожими на нее, и я пытался подчеркнуть контраст юмором. Серьезные сцены перемежаются забавными – это отвечает законам Искусства, кроме того, ведь (надеюсь, читатели согласятся с моим суждением) и в жизни не случается чистой трагедии. Взгляните сами: темное и светлое бесконечно переплетаются, образуя ткань человеческого бытия.

Перейдем от персонажей к истории как таковой. Ее структура заметно отличается от плана моего предыдущего романа и ряда ранних сочинений. Единственная тайна раскрывается в середине первого тома. С этой точки зрения главные события сознательно оставлены в тени до поры до времени – я намерен увлечь читателя потоком событий. В этой попытке я решительно отказался от прежнего опыта построения рассказа. Я стремился следовать новым курсом, расширить круг своих представлений об искусстве повествования и опробовать­ новые формы, в надежде, что читателям они по­нравятся не меньше, чем мне самому.

Нет нужды что-то еще добавлять к этому вступлению. Все, что я мог бы теперь сказать, уже есть в этой книге.

Первый акт.
Ком-Рейвен, графство Сомерсет

Глава I

Стрелки настенных часов в загородном доме в Западном Сомерсете, известном как Ком-Рейвен, показывали половину шестого. Было четвертое марта 1846 года.

Единственными звуками, нарушавшими таинственную утреннюю тишину холла и лестницы, были тиканье часов и храп большой собаки, растянувшейся на коврике в столовой. Но кто же спал в верхних комнатах? Пусть сам дом раскроет свои секреты, один за другим, по мере того как обитатели будут спускаться в гостиную.

Когда стрелка передвинулась вперед, отметив время без четверти семь, пес проснулся и встряхнулся всем телом. Не дождавшись лакея, который должен был выпустить его на улицу, пес прошел от одной закрытой двери первого этажа к другой и в недоумении вернулся на коврик, ограничившись грустным стоном, обращенным к спящей семье.

Еще не замерла последняя горестная нота, как заскрипели ступени наверху. Минуту спустя показалась служанка, кутавшаяся в линялую шерстяную шаль, – мартовское утро было зябким, а повариха страдала от ревматизма.

Пес радостно приветствовал ее, и повариха выпустила его наружу. Над просторной лужайкой, окаймленной­ темными елями, сквозь груды свинцовых облаков вставало солнце, кое-где падали тяжелые капли дождя, мартовский ветер трепал сырые ветви деревьев.

Пробило семь, домашняя жизнь набирала темп.

Спустилась горничная – высокая и стройная, с красным от типичного весеннего насморка носом. Затем личная горничная хозяйки – молодая, шустрая, пухленькая и сонная. Прыщавая кухонная служанка, за ней зевающий лакей с недовольным видом невыспавшегося человека.

Слуги собрались у медленно разгорающегося очага на кухне, переговариваясь между собой по-семейному. Их волновал вопрос: видел ли лакей Томас что-нибудь на концерте в Клифтоне, который накануне вечером посетили хозяин и его две дочери. Да Томас слушал музыку, ему же платят за сопровождение, концерт был громкий, очень громкий, вот неясно: стои­ло ли ехать шестнадцать миль по железной дороге, а потом еще девятнадцать миль в экипаже и вернуться в половине первого ночи, хозяин и молодые леди ему свое мнение не высказывали, а сам Томас был уверен – все это пустые хлопоты. Дальнейшие расспросы служанок не помогли узнать больше о самом концерте. Томас не мог напеть мелодию или описать платья дам. Слушательницы были разочарованы и занялись обычными делами. Часы пробили восемь, у всех было много работы.

Четверть, половина девятого – в хозяйских спальнях тихо. Наконец спустился мистер Эндрю Ванстоун, глава семьи.

Высокий, грузный, голубоглазый, с прямой осанкой и здоровым цветом лица, он был облачен в охотничий коричневый пиджак – по рассеянности неправильно застегнутый. Хозяина сопровождал сварливый скотч-терьер. Мистер Ванстоун опустил одну руку в карман, а второй опирался на перила. Спускаясь по лестнице, он напевал. Это был добродушный, красивый джентль­мен, познавший светлую сторону жизни и наслаждавшийся возможностью раскрывать ее для других. Жизнерадостность его не ослабела к пятидесяти годам. Легкий нрав, крепкое телосложение и умение радоваться придавало ему облик человека, которому еще и сорока не исполнилось.

– Томас! – мистер Ванстоун надел фетровую шляпу и взял толстую трость со столика в холле. – Завтрак сегодня накрывайте в десять. Молодые леди хотят выспаться после концерта. Кстати, как тебе самому по­нравилась музыка? Отлично? Такой ритм, и дамы при полном параде, только ужасно душно и тесно. Да-да, Томас, отличный концерт, но ужасно неудобно.

Высказав мнение, мистер Ванстоун свистом позвал терьера и вышел на прогулку, несмотря на дождь и ветер­.

А стрелки все ползли по циферблату, и вот уже показывали без десяти десять. Теперь настал черед остальных обитателей явиться на сцене. Первой стала гувернантка, мисс Гарт.

Любому было ясно, что она северянка: твердые черты лица, почти мужская решительность движений, открытый взгляд – все изобличало в ней женщину, родившуюся и воспитанную на границе Шотландии. Ей едва перевалило за сорок, волосы тронула седина, прикрытая простым старушечьим чепцом, который очень ей шел. Мисс Гарт выглядела старше своих лет, печать пережитых трудностей запечатлелась в ее облике, но держалась она уверенно, так как занимала в семье Ванстоун достойное место. Ее не назвать несчастной и униженной гувернанткой. Наниматели уважали и ценили ее – и не без оснований.

– Завтрак в десять? – переспросила мисс Гарт, когла лакей появился по ее звонку и сообщил о распоряжении хозяина. – Ха! Так и знала, что от вечернего концерта добра не жди. Когда сельские жители начинают устраивать такие развлечения, дела семьи расстраиваются. Судя по красным глазам и криво завязанному галстуку, вижу, ты скверно себя чувствуешь, Томас. Подавай чай без четверти десять. Если в течение дня не станет лучше, зайди ко мне, я дам тебе лекарство.

Когда лакей ушел, мисс Гарт пробормотала себе под нос:

– Хороший парень, но концерт за двадцать четыре мили от дома ему явно не по силам. Надо было им взять меня!

Пробило девять, но лишь двадцать минут спустя раздались на лестнице новые шаги. Появились сразу две леди: миссис Ванстоун и ее старшая дочь вышли к завт­раку. В юности миссис Ванстоун привлекала естественной английской красотой – свежестью лица, теперь превратившейся в воспоминания. Однако она сохранила другие достоинства. В свои сорок четыре, потеряв безвременно нескольких детей и вырастив двоих, она оставалась довольно стройной. Ее старшая дочь была почти идеальной копией матери – точнее, напоминанием о ее юности. Даже прически у них были схожими, только волосы миссис Ванстоун начали седеть, а у мисс Ванстоун ниспадала на плечи копна густых темных локонов. Щеки дочери были румяными от природы, в то время как мать вынуждена была наносить искусственные румяна. Мисс Ванстоун уже вполне созрела, ей было двадцать шесть лет. Унаследовав красоту матери, она не имела ее очарования. Тот же тип лица, изящные черты, но пропорции менее правильные. Рост поменьше. Темные глаза не имели живого блеска, характерного для взгляда матери в юные годы. Не хватало девушке и выразительности мимики, женственности, она казалась слишком спокойной и даже вялой. Но часто ли сила характера и интеллектуальные способности передаются от родителей к детям? В наши дни все чаще молодежь страдает нервной истощенностью и некоторой болезненностью.

На матери было коричневое платье, дополненное индийской шалью, дочь выбрала простое черное одея­ние, украшенное лишь темно-оранжевой лентой по подолу­.

– Как жаль, что тебя не было с нами на концерте, мама, – сказала мисс Ванстоун. – Не думаю, чтобы поезд­ка слишком утомила тебя.

– Может, и так, но я предпочла не рисковать здо­ровьем.

В дверях появилась мисс Гарт.

– Взгляни на Нору, – продолжала миссис Ванстоун, обращаясь к гувернантке, – она живое доказательство нашей мудрости: сырой воздух, долгая дорога, позднее возвращение, в результате бледный вид! Я совершенно уверена, дорогая, что у тебя болит голова.

Нора улыбнулась, а потом покачала головой:

– Совсем чуть-чуть, по крайней мере я не жалею, что побывала на концерте.

Девушка подошла к окну. Сад и луга терялись в дождевой дымке, отдаленные фермерские дома и скалы (в Сомерсете их называют Гребень) были едва различимы. Но фигура мистера Ванстоуна, возвращающегося с прогулки, была уже хорошо видна. Он заметил старшую дочь в окне и помахал ей. Она радостно ответила – впрочем, жесты ее отличались старомодной сдержанностью, странной для столь юной женщины.

Когда стрелки часов показали, что время завтрака пришло пять минут назад, наверху хлопнула дверь – и звонкий голосок прозвучал одновременно с быстрыми шагами. Младшая сестра спускалась почти бегом. Она появилась, словно вспышка света, перепрыгнув по­следние три ступеньки, и присоединилась к остальной семье.

По странной причуде природы младшее дитя мистера Ванстоуна не походило ни на одного из родителей, которые не раз удивлялись этому, пока девочка росла. Волосы у нее были светло-русыми, при определенном освещении они отливали золотисто-рыжим тоном. Мягкие и густые, они волнами ниспадали по сторонам лица. Брови и ресницы ее были темнее волос, а глаза фиалково-синего цвета обладали неоспоримым очарованием – особенно в сочетании с прелестной светлой кожей. Однако придирчивый наблюдатель мог бы заметить, что глаза стали бы эффектнее, если бы цвет их был чуть темнее. Трудно скрывать тончайшую игру чувств, обладая столь светлыми очами, отражающими малейшие душевные движения. Черты девушки были гармоничными и нежными, щеки округлыми, но рот слишком твердым и решительным для юного создания, а подбородок – массивнее, чем необходимо для ее возраста и пола. Отсутствие румянца свидетельствовало о физическом истощении или беспокойстве ума.

Ее выражение лица демонстрировало противоречивость натуры. Одна эмоция слишком быстро сменяла другую. Она была выше старшей сестры, выше большинства женщин, и обладала соблазнительной, кошачьей гибкостью тела – крепкого и хорошо развитого для восемнадцатилетней особы. Ей можно было дать не меньше двадцати, и она буквально искрилась энергией. Выбор одежды соответствовал ее характеру: яркое платье в полоску, множество лент, алые розетки на туфельках… она напоминала выросшего, но не повзрос­левшего ребенка.

Как нередко говорила мисс Гарт: «Магдален от рождения обладает всеми чувствами, кроме чувства по­рядка­».

Магдален! Довольно странный выбор имени был сделан при весьма необычных обстоятельствах. Такое имя носила одна из сестер мистера Ванстоуна – она умерла юной, и в память о ней любящий брат назвал младшую дочь. Старшая, Нора, удостоилась имени своей матери. Магдален… библейское, величественное имя, вызывающее воспоминания о покаянии и уединении­. Едва ли можно было найти нечто столь не подходящее к ее характеру.

– Ты снова опоздала! – заметила миссис Ванстоун, когда младшая дочь поцеловала ее.

– Снова опоздала, – с упреком повторила мисс Гарт. – Ну, и как концерт? – спросила она, по-свойски взяв девушку за подбородок, выдавая нежно-насмешливым жестом, что именно младшая воспитанница была ее любимицей. – Ты не заболела?

– Заболела! – повторила Магдален. – Не знаю, что означает­ это слово. По крайней мере, я в полном порядке. Да я могу и сегодня отправиться на концерт, а завтра на бал, а потом в театр. О, как же я люблю развлечения! – воскликнула девушка.

– Ты не знаешь меры, – улыбнулась мисс Гарт.

– Ну что же – все собрались, можно садиться за стол, – сказала миссис Ванстоун.

– Здравствуй, папа, – Магдален обняла отца – быстро и весело. – Мисс Гарт говорит, что я не знаю меры, но я и вправду хочу снова на концерт – или в театр, как ты решишь. Или на бал, если предпочитаешь. Я готова к любым развлечениям, лишь бы надеть новое платье, оказаться в обществе, чтобы было много света и радо­сти, чтобы все вокруг вращалось и крутилось. Только не посылайте нас спать в одиннадцать часов!

Мистер Ванстоун с доброй улыбкой слушал щебетание дочери, он давно привык к ее оживленной манере поведения.

– Если бы я сам выбирал способ развлечения, – произнес достойный джентльмен, – я бы предпочел спектакль. Девочкам концерт понравился больше, чем мне, – он обратился к жене. – Одна музыкальная пьеса тянулась минут сорок. Три раза музыканты останавливались, и мы думали, что это финал, аплодировали, но музыка продолжалась. Я уже пришел в отчаяние. Нора, дитя мое! Как называется это длинное произведение с тремя антрактами?

– Симфония, папа, – ответила Нора.

– Папочка, ты просто варвар, это же была симфония великого Бетховена! – рассмеялась Магдален. – Как только можно было скучать? Помнишь ту иностранку с желтым лицом и непроизносимым именем? Помнишь, как она пела? Она так представляла все эмоции, мама, мисс Гарт, это было просто чудо!

С этими словами он схватила со стола тарелку, словно это был нотный лист, приняла позу концертной певицы и стала изображать ее жесты и гримасы – вероятно, близко к оригиналу, потому что мистер Ванстоун не удержался от смеха. Лакей, который как раз вошел в комнату с почтой, растерялся при виде странной сцены.

– Папа, принесли письма, скорее давай мне ключ, – Магдален забрала у слуги закрытую сумку и уселась с решимостью, граничащей с грубостью.

Мистер Ванстоун пошарил в карманах, а потом покачал головой.

– Оставил ключ в библиотеке, вместе с остальными, пойди принеси его, милая.

– Дорогой, ты должен научить Магдален сдержанности, – сказала миссис Ванстоун, когда младшая дочь покинула комнату. – Эта ее привычка всех передразнивать… И с тобой она говорит с таким легкомыслием, оно меня просто шокирует.

– Я уже устала твердить это, – поддержала ее мисс Гарт. – Она обращается с мистером Ванстоуном, словно он ее младший брат.

– Папа, ты всегда очень добр к нам, а Магдален – у нее такой сильный характер, – решилась высказать мнение Нора, поддерживая отца.

– Спасибо, дорогая, – добродушно отозвался мистер Ванстоун. – Что касается Магдален, она бойкая девчушка. Дайте ей подрасти и повзрослеть. Время обуздает ее нрав.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Магдален с ключом от почтовой сумки в руках. Она поспешила открыть замок и высыпала письма грудой на стол. Меньше чем за минуту она их рассортировала и с деловитостью опытного почтальона раздала адресатам.

– Два для Норы, три для мисс Гарт, для мамы ни одного, мне одно, а вот папе целых шесть! Ты же терпеть не можешь отвечать на письма, старый лентяй, – со смехом воскликнула девушка, передавая письма отцу. – Ты будешь ворчать у себя в кабинете, когда придется писать всем послания. Папа, открывается Бристольский театр! – она наклонилась к самому уху отца и прошептала: – Я видела объявление в газете, когда ходила в библиотеку за ключом. Давай поедем туда завтра вечером!

Под болтовню дочки мистер Ванстоун механически разобрал письма. Первые четыре он распределил в какой-то своей последовательности, прочитав адреса, пятое внезапно привлекло его внимание, и он задержался, разглядывая его. Магдален замерла и заглянула ему через плечо, а потом прочитала вслух:

– Новый Орлеан. Это же письмо из Америки, папа. Разве у тебя есть знакомые в Новом Орлеане?

Миссис Ванстоун пристально взглянула на мужа, услы­шав­ эти слова Магдален. Но мистер Ванстоун ничего не сказал. Он медленно снял с шеи руку дочери, словно хотел показать ей, что не нуждается во вмешательстве. Магдален заняла свое место за столом. Ее отец, с письмом в руке, ненадолго замешкался, как будто он был не уверен, стоит ли открывать конверт. Супруга не сводила с него взгляда, и ее напряженное внимание не ускользнуло не только от мисс Гарт и Норы, но даже от легкомысленной Магдален.

После минутного колебания мистер Ванстоун все же распечатал письмо.

Едва он прочитал первые строки, лицо его резко изменило цвет: щеки побелели, на скулах проступила болезненная желтизна, трудно ожидать такую перемену в облике цветущего человека; лицо мистера Ванстоуна было опечаленным. Нора и Магдален с удивлением и любопытством смотрели на отца, но молчали – их смутила его непривычная реакция. Но только мисс Гарт заметила, что и хозяйка дома реагировала необычным образом.

Миссис Ванстоун казалась не встревоженной, а взволнованной и даже возбужденной. На щеках ее вспыхнул румянец, глаза ярко сверкали, она быстро разлила чай по чашкам – хотя торопливость никогда не была ей свойственна.

Естественно, паузу прервала Магдален, как балованное дитя, она не могла утерпеть долго.

– В чем дело, папа? – спросила она.

– Ничего особенного, – ответил мистер Ванстоун довольно резко, не глядя на дочь.

– Я уверена, что все не так просто, – настаивала Магдален. – Уверена, что ты получил плохие новости, папа, в этом американском письме.

– В нем ничего такого, что касалось бы тебя, – ответил отец.

Это была первая отповедь, полученная Магдален от любящего папочки. Она поверить не могла! Это могло бы показаться нелепым и невозможным при обычных обстоятельствах.

Но больше отец ничего не сказал. Впервые семья завтракала в напряженном молчании. У мистера Ванстоуна не было привычного здорового аппетита, он рассеянно съел сухой тост, запил его чашкой чая, затем попросил налить вторую, но она осталась нетронутой.

– Нора, – заговорил мистер Ванстоун после затянувшейся паузы, – не стоит ждать меня. Магдален, дорогая, можешь ступать к себе, когда пожелаешь.

Девушки встали из-за стола, а мисс Гарт последовала за ними. При всем добродушии мистер Ванстоун был человеком серьезным, и семья знала, что его слово для всех закон.

– Что могло случиться? – прошептала Нора, когда двери комнаты закрылись и девушки оказались в холле.

– Что заставило папу быть таким суровым? – недоумевала Магдален, погруженная в собственную обиду.

– Могу я поинтересоваться: какое право у вас вмешиваться в частные дела вашего отца? – с упреком спросила мисс Гарт.

– Право? – повторила Магдален. – У меня нет секретов от папы – откуда у него вдруг секреты от меня?! Я просто возмущена.

– Если вы всерьез задумаетесь, то поймете, что некрасиво проявлять чрезмерное любопытство, – хладнокровно заметила мисс Гарт. – Ах, как вы похожи на современных девушек! Едва ли одна из сотни знает теперь границы приличий.

Гувернантка и ее подопечные вошли в гостиную, где женщины обычно проводили время по утрам, и Магдален продемонстрировала отношение к упрекам мисс Гарт, яростно хлопнув дверью.

Прошло полчаса, но ни мистер Ванстоун, ни его жена так и не покинули комнату для завтрака. Слуга, не имевший понятия о происходящем, вошел к ним, чтобы убрать­ со стола, но застал хозяев погруженными в серьезный разговор – так что немедленно ретировался. Еще четверть часа – и наконец дверь открылась, уединенное совещание супругов подошло к концу.

– Я слышу мамин голос в холле, – оживилась Нора. – Вероятно, она сейчас зайдет к нам и что-то расскажет.

Миссис Ванстоун и вправду вошла в гостиную. Щеки ее горели румянцем, в глазах блестели слезы, шаги были необычно торопливыми. Вообще, все ее движения отличались теперь странной резкостью и порыви­стостью.

– У меня новости для вас, дорогие. Вы будете удивлены, – заговорила она. – Мы с вашим отцом завтра отправляемся в Лондон.

Магдален схватила мать за руку в безмолвном изумлении. Мисс Гарт отложила рукоделие. Даже спокойная Нора встала, пораженная известием, и повторила за матерью:

– Отправляетесь в Лондон!

– Без нас? – ахнула Магдален.

– Мы с отцом поедем одни, – твердо ответила миссис Ванстоун. – Вероятно, нас не будет недели три, но не больше. Мы едем… – она поколебалась, прежде чем продолжить: – Мы едем по важному семейному делу. Отпусти меня, Магдален. Это внезапно, но очень важно, мне сегодня надо многое успеть устроить до отъезда. Ну, полно, милая, не огорчайся.

Миссис Ванстоун высвободила руку, торопливо поцеловала младшую дочку в лоб и покинула гостиную. Даже Магдален поняла, что в этот момент не стоит беспокоить мать лишними вопросами.

Утро все тянулось, но мистера Ванстоуна больше никто не видел. Природное любопытство побуждало Магдален, вопреки упрекам и рекомедациям мисс Гарт и явному неодобрению сестры, пойти в кабинет отца и поискать его там. Когда она потянула на себя дверь, выяснилось, что та была заперта. Магдален пыталась позвать его, но из-за двери раздалось:

– Я занят, дорогая, не отвлекай меня.

Однако найти миссис Ванстоун не составляло труда. Она сидела у себя в комнате, вокруг суетились служанки, которым она раздавала поручения, связанные со сборами в дорогу. Прислуга в доме не была при­учена к внезапным переменам и странным заданиям, так что горничные вели себя довольно бестолково и часто ошибались. Они бегали из комнаты в комнату без лишней необходимости, теряли время и доводили хозяйку до отчаяния. Если бы в этот момент в доме оказался посторонний человек, он мог бы вообразить, что тут случилось ужасное несчастье – по крайней мере, он едва ли заподозрил бы, что поводом для суматохи была всего лишь поездка в Лондон. Все летело вверх тормашками. Магдален, обычно по утрам занимавшаяся за фортепиано, бесцельно бродила по лестницам и коридорам, периодически выходила на улицу, когда дождь прекращался, но вскоре возвращалась промокшая. Нора, чье пристрастие к чтению в семье было всем известно, брала с полки то одну, то другую книгу, но все ставила назад, не способная сосредоточиться на какой-то одной. Даже мисс Гарт испытывала влияние всеобщего расстройства стабильного семейного уклада и, хотя оставалась у очага в гостиной, то и дело опускала рукоделие на колени и надолго задумывалась.

«Какие еще семейные дела?» – размышляла она, вспо­миная слова миссис Ванстоун. Мисс Гарт двенадцать лет прожила в Ком-Рейвене и впервые услышала о каких-либо загадочных семейных делах, которые могли бы послужить супружеским секретом Ванстоунов. Что все это означает? Грядут перемены? «Наверное, я старею, потому что совсем не рада переменам», – вздохнула гувернантка.

Глава II

На следующее утро, в десять часов, Нора и Магдален в одиночестве стояли в холле дома Ком-Рейвен, наблюдая за тем, как экипаж с их родителями отправляется к лондонскому поезду.

Вплоть до последней минуты обе сестры тщетно надеялись получить от отца или матери хоть какое-то объяснение таинственных «семейных дел», вскользь упомянутых накануне миссис Ванстоун. Но даже в ажио­таже­ перед отправлением, столь непривычном для безмятежного семейства, решимость мистера и миссис Ванстоун держать рот на замке была непреклонной. Они нежно попрощались с девушками, горячо обняли их и уехали, унося тайну с собой.

Когда смолк вдали шум экипажа, а сам он скрылся за поворотом дороги, сестры переглянулись – каждая по-своему переживала волнение и недоумение, ведь они впервые не понимали, что делают их родители и почему. Самообладание Норы побуждало ее замкнуться в молчании – она села прямо в холле и хмуро уставилась вдаль сквозь открытую парадную дверь. Темперамент Магдален не позволял ей ограничиться столь скупыми средствами выражения.

– Не знаю, что все это означает, но полагаю, нас обеих бессовестно водят за нос! – безапелляционно заявила она, плюхнувшись на стул рядом с сестрой, и тоже посмотрела сквозь дверь на открывавшийся перед ней участок подъездной дороги.

В холл из гостиной вышла мисс Гарт, быстро оценила ситуацию. Здравый смысл подсказал ей, что следует вмешаться и занять девушек чем угодно.

– Послушайте, если мы трое собираемся благополучно провести предстоящие дни в одиночестве, необходимо придерживаться заведенных в доме правил. Именно так поступают все разумные люди. Надо смириться с обстоятельствами, и я намерена подать вам пример. Я только что распорядилась приготовить нам отличный обед, его подадут в обычное время. Затем я планирую достать аптечку и заняться лечением кухарки: ее дурное самочувствие – явное свидетельство несварения желудка. Тем временем вы, Нора, дорогая, займетесь по традиции в библиотеке своими книгами, а вы, Магдален, прекратите завязывать в тысячу узлов свой платок и дадите другой труд пальцам, вернувшись к пианино. Обедаем в час дня, потом гуляем с собаками. Глядите веселей! Идем, оставьте свою мрачность.

Закончив увещевание, мисс Гарт препроводила Нору в библиотеку, отправила Магдален в гостиную, где стоя­ло фортепиано, и твердым шагом пошла за аптечкой.

Решительная и вместе с тем непринужденно-шутливая манера позволяла ей легко управляться с подросшими дочерьми мистера Ванстоуна, несмотря на то, что обязанности гувернантки давно завершились. Нора уже много лет переросла период воспитания и обучения, да и Магдален успела завершить свое образование. Однако мисс Гарт слишком давно жила в доме, к ней все привыкли и привязались, так что никому и в голову не приходило распрощаться с ней. Она пару раз выражала готовность покинуть семью, которая в ней более не нуждалась, но встретила искренний протест, так что предпочла не настаивать, упоминая грядущий отъезд разве что в шутку. Она взялась за управление домашними делами, проявив здравый смысл и твердый характер, стала компаньонкой и собеседницей Норы, наставницей Магдален в музыкальных занятиях, находя возможность быть приятной и полезной всей семье.

К середине дня погода наладилась. В половине второго выглянуло солнце, и дамы вышли на прогулку с собаками. Они пересекли ручей, спустились по камени­стой тропе между холмами и повернули налево, чтобы вернуться домой другой дорогой, через деревню Ком-Рейвен.

Когда показались вдали первые коттеджи, им встретился путник, пристально посмотревший на Магдален, а затем на Нору. Это был невысокий, одетый в черное джентльмен, совершенно незнакомый и непримечательный, так что дамы продолжили свой путь, мгновенно забыв о встречном.

Уже выходя из деревни на дорогу, которая прямиком вела к дому, Магдален удивила мисс Гарт, заявив, что тот незнакомец в черном обернулся, миновав их, а теперь следует за ними.

– Ему явно приглянулась Нора, – поддразнила сестру Магдален. – Так что я совершенно ни при чем.

Дамы были уже рядом с домом, так что преследование их не особенно смутило. Все же мисс Гарт в воротах оглянулась и, действительно, увидела, что незнакомец явно прибавил шагу и, вероятно, хочет завязать разговор, а потому она отослала девушек домой с собаками, а сама остановилась в воротах, чтобы понять, что происходит.

Приблизившись, незнакомец учтиво поклонился, снимая шляпу. Мисс Гарт решила, что это священник, оказавшийся в затруднительном положении. Шляпа его была с высокой тульей и креповой лентой, лицо бледное и длинное, изрытое пятнами давней ветрянки, а глаза оказались разного цвета: один желтовато-зеленый, а другой карий. Впрочем, взгляд незнакомца выдавал ум и живость. Седые волосы тщательно зачесаны на висках, щеки гладко выбриты, нос прямой и короткий, а губы тонкие и чуть кривившиеся в полу­улыбке или усмешке. Белый галстук накрахмален, высокий ворот жестко стоит, плотно облегая шею и буквально подпирая подбородок. Невысокая фигура облачена во все черное, сюртук застегнут на все пуговицы, сдержанно приоткрываясь только выше уровня груди. На руках черные перчатки – мисс Гарт заметила, что на пальцах они были аккуратно заштопаны, а одежда явно поношена. Зонт в кожаном чехле, который, судя по состоянию, регулярно смазывали маслом, незнакомец использовал вместо трости. На вид мужчине было лет пятьдесят или больше, но походка оставалась пружинистой и молодой. Когда он заговорил, голос оказался низким и глубоким, а манера говорить свидетельствовала об образовании и хорошем воспитании.

– Полагаю, это резиденция мистера Ванстоуна? – спросил он, обводя дом и прилегающий участок широким жестом. – Я имею честь обращаться к члену его семьи?

– Да, – коротко ответила мисс Гарт. – Я гувернантка семьи Ванстоун.

– А те две леди, которых вы сопровождали, без со­мнения, дочери мистера Ванстоуна? – продолжал он. – Старшая, темноволосая, чрезвычайно похожа на свою прекрасную мать. А младшая леди…

– Надо полагать, вы знакомы с миссис Ванстоун? – прервала его мисс Гарт, подумавшая, что незнакомец разговаривает слишком вольно.

Он поклонился еще раз и продолжил как ни в чем не бывало.

– Младшая леди похожа на отца, можно предполагать? Уверяю вас, у нее удивительное лицо. При всем моем дружеском расположении к семье, я бы даже сказал: замечательное лицо. Обаятельное, выразительное, запоминающееся. Совсем не похожа ни на сестру, ни на мать. Без сомнения, копия отца?

Мисс Гарт вновь попыталась прервать поток слов незнакомца. Она сделала вывод, что он никогда не видел мистера Ванстоуна – иначе не высказал бы идею о сходстве с ним младшей дочери. Но насколько хорошо он знаком с миссис Ванстоун? Кто он? Что ему нужно?

– Вероятно, вы давний друг семьи, поскольку за по­следние годы я вас ни разу не встречала, – сказала мисс Гарт. – Что привело вас сюда? Вы хотели нанести визит миссис Ванстоун?

– Я был бы счастлив видеть ее, – уклончиво ответил незнакомец. – Как она поживает?

– Как обычно, – вежливость мисс Гарт стремительно иссякала.

– Она дома?

– Нет.

– Как скоро вернется?

– Они с мистером Ванстоуном уехали в Лондон.

Длинное лицо незнакомца еще больше вытянулось. Карий глаз скосился, а зеленый последовал за ним по­сле краткой паузы. Мужчина явно был в затруднении.

– И как скоро миссис Ванстоун вернется домой? – спросил он после паузы.

– Недели через три. Полагаю, вы задали уже достаточно вопросов, но не сочли нужным даже представиться. Если у вас есть поручение для миссис Ванстоун, я напишу ей с вечерней почтой.

– Тысяча благодарностей! Позвольте мне воспользоваться вашей любезностью!

Он совершенно проигнорировал почти раздраженный тон мисс Гарт – так, словно услышал только само предложение. Быстро подхватив зонт под мышку, он извлек из кармана старомодную, потрепанную записную книжку. В нее был вложен карандаш и карточка. Незнакомец на мгновение заколебался, а потом что-то быстро написал на карточке и протянул ее мисс Гарт.

– Буду глубоко обязан вам за честь вложить эту карточку в ваше письмо, – сказал он. – Не стану беспокоить дополнительным посланием. Мое имя вполне ясно скажет миссис Ванстоун о моем небольшом семейном деле и освежит ее память. Еще раз благодарю вас. Сегодня день приятных сюрпризов. Я нахожу сельскую местность здесь весьма приятной, я видел двух очаровательных дочерей миссис Ванстоун и имел честь беседовать с членом семьи мистера Ванстоуна. Я могу себя поздравить. Всего доброго.

Он снова приподнял высокую шляпу, сверкнул глазами, улыбнулся широко и жизнерадостно, а потом развернулся и пошел прочь, быстро направляясь в сторону деревни. Несколько мгновений – и вот он уже скрылся за поворотом.

Мисс Гарт смотрела на карточку в немом изумлении. Она прочитала написанные карандашом имя и адрес незнакомца, обликом напоминавшего священника:

«Капитан Редж. Почта, Бристоль».

Глава III

Вернувшись домой, мисс Гарт не стала скрывать крайне неблагоприятное мнение о незнакомце. Она рассчитывала получить указания от миссис Ванстоун и надеялась, что их оценка субъекта совпадает. Что ему понадобилось? Возможно, это какой-нибудь бедный родственник? Мисс Гарт спросила у девушек, не упоминала ли их мать имя капитана Реджа, но они тоже не слышали о нем. А говорила ли миссис Ванстоун о дальних и неблагополучных родственниках? Вовсе нет, она даже сказала как-то, что у нее не осталось никого из родных. И все же капитан Редж прямо упомянул «семейные дела». Что бы это означало? Ложь или очередную загадку в дополнение к той, что увлекла хозяев дома в Лондон?

Мисс Гарт даже задумалась, нет ли связи между «семейными делами» в Лондоне и теми, о которых говорил капитан Редж. Все эти мысли крутились в голове гувернантки, когда она вкладывала карточку незнакомца в конверт и запечатывала письмо к миссис Ванстоун.

Со следующей почтой пришел ответ.

Мисс Гарт всегда вставала первой из дам, она была уже в комнате для завтрака, когда принесли письмо. Естественно, ей не терпелось узнать, что скажет миссис Ванстоун. Распорядившись насчет чая, она поднялась к себе.

Письмо нельзя было назвать кратким. Сначала миссис Ванстоун внесла некоторую ясность по поводу капитана Реджа и причин его появления в Ком-Рейвене.

По словам миссис Ванстоун, ее мать была замужем дважды. Первым супругом был некий доктор Редж – вдовец с маленькими детьми, одним из которых является столь не по-военному выглядящий капитан, располагавший адресом «Почта. Бристоль». От доктора Реджа у матери миссис Ванстоун детей не было, а во втором браке родилась нынешняя хозяйка Ком-Рейвена. Миссис Ванстоун потеряла обоих родителей в раннем возрасте, а родня первого супруга матери быстро умирала – один человек за другим. Наконец, не осталось никого, кроме каких-то очень дальних кузенов, с которыми миссис Ванстоун не была знакома и не имела о них достоверных сведений.

Так имеет ли капитан Редж какие-либо родственные притязания?

Официально – никаких. В качестве сына первого мужа матери от предыдущего брака он не может быть включен даже в число отдаленных родственников. Миссис Ванстоун прямо заявила, что знает это, и не хотела бы принимать капитана Реджа. В крайнем случае она готова была проявить гостеприимство, однако не хотела беспокоить мистера Ванстоуна, а потому готова была оплатить все возможные расходы из своего кошелька. Оказывается, она не раз уже помогала капитану Реджу, при условии, что он не будет даже приближаться к дому ее мужа.

Миссис Ванстоун отмечала, что, насколько ей извест­но, на протяжении многих лет капитан жил за счет то одних, то других родственников ее покойной матери. С юных лет он проявлял немалые дарования в разных областях, но странным образом терпел неудачи во всех начинаниях и стал причиной разочарования семьи. Его изгнали из армии, не раз увольняли с должно­стей. Он едва сводил концы с концами, не располагая соб­ственными средствами. Женился он на бедной и невежественной женщине, служившей официанткой в недорогом ресторане и получавшей жалкую зарплату. Небольшое наследство он быстро растратил. Короче говоря, капитан Редж был законченным неудачником, и миссис Ванстоун оказывала ему помощь исключительно по доброте душевной. Она также сообщала в письме, что сама написала уже по адресу, указанному на карточке, чтобы по возможности предотвратить его повторное появление в доме.

Все это свидетельствовало о слабости характера миссис Ванстоун, которой прежде мисс Гарт, близко знакомая с ней уже много лет, не замечала. Однако информация была вполне достаточная, ее вполне хватало, чтобы удовлетворить любопытство двух молодых леди. Поэтому первая часть письма была воспринята мисс Гарт с облегчением. Совершенно другой оказалась вторая часть послания, касавшаяся лондонской поездки.

Миссис Ванстоун начала с напоминания о долгой дружбе, связывавшей ее с мисс Гарт и дававшей основание быть откровенной. Вероятно, мисс Гарт была удивлена внезапным отъездом, писала миссис Ванстоун­, тем более что «семейные дела» могли быть только у мистера Ванстоуна – ведь сама она родственников более не имела.

Излагать суть этих дел миссис Ванстоун не считала возможным, пока все не приведут в порядок. А сама она решила сопровождать мужа в Лондон, чтобы посетить знаменитого доктора и проконсультироваться по деликатной медицинской теме. Так что вся срочность связана лишь с вероятностью, что ей вновь предстоит стать матерью.

Сперва она подумала, что ошибается в своих подо­зрениях: со времени рождения последнего, покойного ныне ребенка, прошло несколько лет, а состояние здоровья не внушало надежд на новую беременность, однако все свидетельствовало о зарождении новой жизни. При сложившихся обстоятельствах миссис Ванстоун сочла разумным посоветоваться с ведущим специали­стом, вместе с тем избавив дочерей от волнений – неизбежных, если бы она пригласила лондонского врача к себе в имение. Теперь она могла твердо сказать, что ее предположения подтвердились, она вновь ждет ребенка к концу лета, но в ее возрасте и с учетом прочих обстоятельств беременность внушает серьезные опасения. Доктор ободрил ее, но сомнения и тревоги ее не покидают.

Миссис Ванстоун просила хранить пока эту информацию в секрете. Сама она поделилась с мисс Гарт, только получив подтверждение от врача, но дочерям намеревалась рассказать обо всем сама, ближе к лету. А пока достаточно сказать им, что родители вернутся двадцать третьего числа – мистер Ванстоун уверен, что к этому времени завершит дела, и они смогут спокойно отправиться домой. После этого известия следовала краткая прощальная фраза – и письмо довольно внезапно завершалось.

Первой реакцией мисс Гарт было сочувствие миссис Ванстоун и естественное волнение за нее. Однако затем гувернантка обратилась мыслями к другим вопросам, смущавшим и огорчавшим ее. Было ли объяснение в письме исчерпывающим? Тщательное размышление привело ее к выводу, что миссис Ванстоун слишком о многом недоговаривает.

В утро отъезда миссис Ванстоун покидала дом в самом бодром настроении. В ее возрасте и с учетом состояния здоровья, на которое она ссылалась, могла ли она быть так спокойна накануне встречи с доктором? И что означало письмо из Нового Орлеана, послужившее толчком к внезапной перемене обстоятельств и причиной поездки в Лондон мистера Ванстоуна? И почему его супруга так взволновалась, услышав только название американского города? Нет, определенно тут было еще немало тайн.

Выводы были неутешительными. Хотя миссис Ван­стоун и говорила в письме о давней дружбе с мисс Гарт, ее откровенность была далеко не полной. Прямая и искренняя, мисс Гарт испытывала недоумение: испытанию подвергалось ее безоговорочное доверие и душевное расположение к хозяйке дома, сердце сжимала неясная тревога.

Она положила письмо в ящик стола, заперла его и вернулась к текущим делам, спустившись обратно в комнату для завтрака. Мистер и миссис Ванстоун возвращаются двадцать третьего. Кто знает, какие новые открытия и перемены ожидают всех домочадцев?

Глава IV

Однако откровений не последовало. Запретная тема «семейных дел» в Лондоне не получила никаких разъяс­нений со стороны мистера или миссис Ван­стоун. Впрочем, вид у них был вполне довольный – оба супруга­ казались спокойными и непринужденными в манерах. Миссис Ванстоун была такой же безмятежной, как обычно, а ее муж был воплощением жизнелюбия и ленивой грации. Останется ли тайна американского письма и последующего путешествия в столицу навеки погребенной?

Но ничто в мире не остается тайной навсегда. Даже зарытые в землю клады рано или поздно выходят на поверхность. Земля хранит следы шагов предателя, вода выносит на берег тело утопленника. Даже огонь выдает секреты в пепле. Потаенные чувства видны во взглядах и жестах. Неумолимый закон разоблачения принадлежит самой природе: чудо, если удается долго хранить секрет.

Но как же вышла наружу тайна имения Ком-Рейвен? Какое событие разоблачило секрет и сыграло фатальную роль в жизни семьи? Пожалуй, первым шагом (не замеченным родителями и детьми) стало событие, случившееся вскоре после возвращения мистера и миссис Ванстоун, само по себе совершенно банальное и непримечательное.

Через три дня после приезда четы из Лондона жен­ская часть семейства собралась в утренней гостиной. Из окон открывался вид на цветник и окружавшую его живую изгородь, за которой начиналась дорога. Внезапно внимание дам привлекли плетеные ворота – оттуда долетел до них скрип несмазанных петель. Магдален поспешила к окну и заметила фигуру человека, который шел за деревьями.

Несколько минут спустя джентльмен появился на открытом пространстве – он шел к дому по извилистой садовой тропинке. Магдален присмотрелась и издала удивленный возглас, а потом быстро обернулась к матери и сестре, объявив:

– Мистер Фрэнсис Клэр.

Это был сын старого друга и ближайшего соседа мис­тера Ванстоуна.

Старший мистер Клэр проживал в небольшом коттедже, расположенном неподалеку от живой изгороди, отмечавшей границу владений при особняке Ком-Рейвен. Младший отпрыск старинной фамилии, он уна­следовал обширную библиотеку, собранную предками. Она заполняла все комнаты его скромного дома, выплескиваясь также на лестницы и в коридоры. Книги составляли главную ценность в жизни мистера Клэра. Он давно овдовел, однако к потере жены отнесся с философским спокойствием. Трех сыновей он воспринимал как неизбежное домашнее зло, отвлекавшее его от святости ученых трудов и блажен­ства чтения и угрожавшее безопасности его сокровищ. Проводив мальчиков в школу, он вздохнул с облегчением. На умеренный доход и минимальные расходы свои мистер Клэр взирал с равнодушной иронией. Он называл себя породистым нищим. Поручив заботы о доме единственной престарелой служанке, он потребовал, чтобы она даже не прикасалась к книгам, он сам стирал с них пыль, из года в год ухаживая за бесценной библиотекой. Любимыми его поэтами были Гораций и Поуп, а философами – Гоббс и Вольтер. Мистер Клэр с крайней неохотой выбирался на свежий воздух, ограничиваясь­ обычно прогулкой по двору и едва ли дальше ближнего участка дороги. С возрастом он стал невероятно сутулым и раздражительным. В питании он ограничивался редькой и зеленым чаем, а на человечество взирал, словно новый Диоген, начитавшийся сентенций Ларошфуко. Больше всего мистер Клэр любил высмеивать предрассудки.

Если и обладал он более благородными качествами, они оставались скрытыми от окружающих. Мистер Ванстоун утверждал, что «худшая сторона мистера Клэра­ всегда на поверхности», но он был единственным соседом, дружелюбно настроенным к стареющему библиофилу. Эти два совершенно разных человека многие годы сохраняли добрые отношения, которые можно в каком-то смысле назвать дружбой. Они встречались вечерами, курили и вели беседы в духе киников на самые неожиданные темы. Обычно мистер Ванстоун выдвигал идею, а мистер Клэр подвергал ее ядовитым нападкам, и оба допоздна наслаждались спором, далеким от практических сторон жизни. В силу этой дружбы мистер Ванстоун питал искреннее расположение к сыновьям соседа, который считал, между прочим, особое пристрастие к собственным детям еще одним предрассудком и заблуждением человечества.

«Я смотрю на этих мальчиков совершенно беспристрастно», – заявлял доморощенный философ. Он утверждал­, что они по уровню развития ниже среднего во всех отношениях, а в девятнадцатом веке у бедного джентльмена может быть только одно оправдание – выдающиеся способности. «Мои мальчики с младенчества туповаты, если бы я выбирал для них специальности, сделал бы Фрэнка мясником, Сесила пекарем, а Артура бакалейщиком. Денег для них у меня нет, а мозгами они не располагают. На мой взгляд. Это три заурядно­сти в грязных сюртуках и скрипучей обуви. Если бы они сами не держались подальше отсюда, уж и не знаю, что бы я с ними сделал».

К счастью для отпрысков мистера Клэра, взгляды мистера Ванстоуна соответствовали «предрассудкам». При его участии Фрэнк, Сесил и Артур получили образование в приличной школе. Во время каникул они пользовались поддержкой и гостеприимством мистера Ванстоуна и его супруги, подружились с их дочерьми. Отец мальчиков иногда все же покидал свой коттедж (в домашнем халате и шлепанцах), чтобы взглянуть на сыновей за изгородью, во владениях соседа. «Вы с женой – исключительные люди, – говорил он потом мистеру Ванстоуну. – Уважаю ваши честные заблуждения, которые идут на пользу моим мальчикам. Но вы ужасно ошибаетесь на их счет, я ведь сужу непредвзято. Помяните мои слова, Ванстоун: все трое окажутся порчеными экземплярами, как бы вы ни старались».

Когда Фрэнку исполнилось семнадцать лет, отношения между старыми друзьями осложнились. Некий инженер с севера Англии, выполнявший поручение мистера Ванстоуна, выразил желание взять юношу под покровительство. Мистер Клэр, как обычно, предоставил соседу выполнять отцовские функции. «Это отличный шанс для Фрэнка», – горячо утверждал мистер Ванстоун. «Друг мой, да никто мальчика не возьмет», – пожимал плечами мистер Клэр. «Но его уже берут на службу». Мистер Клэр вздохнул: «Говорите, парень соображает в математике и всякой там индустрии, говорите, у него есть честолюбие. Но вы не видите его так же непредвзято, как я. Да нет у него ни способностей, ни честолюбия! Ничего нет!»

«Не хочу слышать подобного! – восклицал мистер Ванстоун. – Фрэнк – блестящий юноша, и он сумеет отлично применить их». Мистер Клэр возразил, что и медяка бы не поставил на успех Фрэнка, зато даст целую гинею, что затея кончится провалом. Мистер Ванстоун ударил с ним по рукам – он давал пять к одному, что Фрэнк преуспеет в делах.

При таких обстоятельствах мистер Фрэнсис Клэр отправился на север Англии, чтобы учиться на ин­женера­.

Время от времени мистер Ванстоун получал известия об успехах подопечного. Юноша проявлял способности, но слишком легко впадал в уныние. Несмотря на старания, инженерная профессия давалась ему тяжело. Затем Фрэнка направили на практическую работу в Бельгию в качестве помощника хорошего специали­ста, там он, наконец, приобрел уверенность, преодолел чрезмерную застенчивость и стал быстро набирать квалификацию. Мистер Ванстоун регулярно делился сведениями о Фрэнке с его отцом, который по-прежнему взирал на будущее сына пессимистически.

Через два дня после возвращения мистера Ванстоуна из Лондона его оторвали от завтрака и просмотра корреспонденции по каким-то домашним делам, он встал, одним движением прихватив со стола конверты с не прочитанными еще письмами, засунул в карман, а позже случайно оставил там одно, лежавшее снизу. Так случилось, что это был финальный отчет того инженера, что взялся обучать Фрэнка. Он сообщал, что их соглашение завершено, и юноша немедленно возвращается в отцовский дом.

Важное известие так и завалялось в кармане мистера Ванстоуна, а упомянутый юноша уже ехал поездом в родные края. В половине одиннадцатого вечера, ко­гда мистер Клэр мирно читал книги, потягивая зеленый чай, а черный кот уютно свернулся рядом с ним, составляя­ единственную компанию, дверь открылась – и на пороге появился Фрэнк.

Обычный человек был бы удивлен, но философ и бровью не повел, словно Фрэнк отсутствовал три минуты, а не три года.

– Как я и предсказывал! – проворчал мистер Клэр. – Не прерырвай меня объяснениями, не пугай кота. Можешь поискать еду на кухне и отправляться спать. Завтра сходи в Ком-Рейвен и передай послание от меня мистеру Ванстоуну. Пусть отдаст мне пять гиней в подтверждение того, что ты вернулся без всякого результата. Спокойной ночи.

Наутро юноша и вправду счел за лучшее нанести визит соседям.

Неудивительно, что Магдален не сразу узнала Фрэнка, который уехал в семнадцать, а вернулся взрослым молодым человеком двадцати лет. Он обрел силу и изя­щество, заметно подрос. Некрупные черты лица он унаследовал от матери. Бородка была еще юношеской, едва затрагивая щеки. Красивые карие глаза больше подошли бы женщине. Руки его беспокойно двигались, выдавая не вполне прошедшую застенчивость. Фрэнк был бесспорно красив, изящен и хорошо сложен.

Появление юноши в доме вызвало всеобщий переполох, стали искать и недостающее письмо – и отыскали его в кармане домашнего жакета мистера Ванстоуна.

В письме инженера говорилось, что способности Фрэнка не вполне соответствует избранной профессии, так что не стоит тратить время впустую. Таково мнение обеих сторон после трех лет обучения. Юноше разумнее вернуться домой. Однако за время учебы он проявил усердие и добрый нрав, так что многие люди на севере искренне желают ему успеха в других начинаниях.

Кто-то мог сделать вывод, что инженер просто старается смягчить приговор, не веря в будущее Фрэнка. Но мистер Ванстоун отличался оптимизмом и добротой. Кроме того, ему очень хотелось переубедить соседа, так что он не заметил неблагоприятного содержания письма. Разве вина Фрэнка, что инженерное дело – не его призвание? Разве не бывает, что юноши начинают с ложной попытки, а потом находят свою дорогу?

– Не печальтесь, мой юный друг! – он похлопал Фрэнка по плечу. – Мы еще покажем вашему отцу, хотя на этот раз он и выиграл пари.

Вся семья Ванстоун рада была приветствовать юношу. Исключение составляла Нора, хранившая обычную официальность манер и подчеркнутую сдержанность. Зато Магдален, в детстве особенно дружившая с Фрэнком, была в восторге. Если Нора называла гостя «мистер Клэр», младшая сестра звала его Фрэнком. Нору не тронул даже рассказ о суровом приеме юноши накануне вечером в отцовском доме. Она выслушала, не поднимая глаз, хотя на щеках ее и выступил румянец ярче обычного. Все, кроме нее, сочли поведение старого мистера Клэра возмутительным. В разгар беседы в гостиной появился слуга, объявивший о прибытии новых гостей: «Мистер Мэррабл, миссис Мэррабл и мисс Мэррабл, Эвергрин-лодж, Клифтон».

Нора с готовностью поднялась навстречу вновь прибывшим. За ней последовала миссис Ванстоун. Магдален осталась с отцом и Фрэнком, а мисс Гарт, поколебавшись, решила покинуть комнату. Фрэнк тоже встал, чтобы откланяться. Однако мистер Ванстоун удержал его. Он заверил, что мистер Мэррабл – купец из Бристоля, с которым он встречался пару раз в Клифтоне на приемах. Это лишь знакомый, вовсе не близкий друг. Вряд ли гости приехали надолго.

Мистер Ванстоун взял Фрэнка под руку, прошептав, что они ретируются в зимний зал, а присутствие юноши послужит свидетельством того, что хозяин занят и не может уделить внезапным гостям много времени. Минут десять два джентльмена тихо беседовали о пустяках, а потом дверь распахнулась, и на пороге появилась яркая, как птичка, младшая дочь Ванстоунов, едва не опрокинувшая несколько горшков с цветами.

– Папа, сбылась мечта моей жизни! – воскликнула она. – Я просто взлететь готова! Мэрраблы прибыли с приглашением. Угадай: что будет в Эвергрин-лодж?

– Бал! – без колебаний ответил мистер Ванстоун.

– Домашний спектакль! – закричала Магдален, и звон­кий девичий голос разнесся по зимнему саду, словно колокольчик. Она взмахнула руками, так что рукава распахнулись, обнажая белоснежную кожу. – Они будут ставить «Соперников» Шеридана, папа! И они хотят, чтобы я играла там роль! Это моя самая заветная мечта. Все теперь зависит от тебя. Мама качает головой, и мисс Гарт смотрит с ужасом, а у Норы, как всегда, кислый вид. Но если ты разрешишь, они все трое не станут возражать. Прошу, ну прошу тебя! – пролепетала она умоляющим тоном. – Да-да-да, ну папочка, ну пожалуйста, я буду хорошей девочкой всю остав­шуюся жизнь.

– Хорошей девочкой? – повторил мистер Ванстоун. – Безумной девочкой, надо сказать. Ох уж эти Мэрраблы и их домашний театр! Пойдем разберемся, что происходит. Не бросайте сигару, Фрэнк, можете оставаться здесь.

– Нет, не может, – заявила Магдален. – Он тоже там нужен.

Мистер Фрэнсис Клэр скромно держался на заднем плане. Но теперь он сделал шаг вперед с выражением искреннего изумления на лице.

– Да, – решительно подтвердила Магдален. – Вы тоже будете играть в спектакле. Мисс Мэррабл и я уже поговорили об этом, мы за пять минут нашли общий язык. Надо было найти еще двух человек – на роль Люси, горничной, которую буду играть я, если папа позволит, он же не откажет, правда? – она состроила отцу милую гримаску. – Во-первых, потому что папа милый. Во-вторых, потому что я люблю его, а в-третьих, потому что у нас ведь никогда-никогда не бывает разногласий, да? И в-четвертых, потому что я его поцелую! Ах да, я отвлеклась, я хотела сказать Фрэнку…

– Прошу прощения, – перебил ее Фрэнк, тщетно поднимая руки в знак протеста.

– А вторая роль, – продолжала Магдален, не обращая внимания на его жест, – Фолкленд, ревнивый возлюб­ленный, у него ужасно много текста. Мы с мисс Мэррабл обсуждали роль Фолкленда, пока остальные разговаривали между собой. Она такая очаровательная! Такая импульсивная, чувствительная, такая иск­ренняя! Она мне совершенно доверяет. Она сказала: «Беда в том, что мы никак не можем найти джентльмена, способного справиться с трудной ролью Фолкленда». И я ее тут же успокоила. Я заверила, что знаю такого! А она мне: «О небеса! Кто он?» Вот я и назвала вас. Она ужасно хочет поскорее увидеть вас. Я сразу прибежала сюда – я почувствовала запах сигар и угадала, где вы спрятались.

– Я понимаю, вы хотите сделать мне комплимент, – растерянно пробормотал Фрэнк, – но надеюсь, что вы с мисс Мэррабл извините меня…

– Конечно, нет. Мы с мисс Мэррабл обладаем удивительной твердостью характера. Вы определенно подходите на роль Фолкленда. Пойдемте, я вас представлю.

– Но я никогда даже не пробовал играть. Я не умею…

– Это не важно. Я вас всему научу.

– А ты-то откуда знаешь, как надо играть? – рассмеялся мистер Ванстоун.

– Папа, умоляю, будь серьезнее! Я совершенно убеждена, что могу сыграть любую роль в спектакле – даже Фолкленда. Фрэнк, не заставляйте меня повторять. Идем, я вас представлю.

Она взяла отца за руку и потянула его к двери из зимнего сада в дом. Потом обернулась к Фрэнку, жестом призывая его следовать за ними. Решимость в сочетании с красотой подействовали, девушка была в этот момент просто очаровательна – с румянцем на щеках, сияющими глазами, живостью юности и необычайной грацией движений. Немногие из мужчин постарше сумели бы устоять перед ней, а Фрэнку едва исполнилось двадцать. Словом, он оставил сигару и последовал за Магдален из зимнего сада в гостиную.

Закрывая дверь сада, на мгновение потеряв ее из виду, он вспомнил, что не намерен был участвовать в спектакле. Перед лестницей Фрэнк помедлил, сорвал веточку ближайшего растения, покрутил в руке. Налево дверь вела наружу, к отцовскому коттеджу и бегству. Может, воспользоваться этим шансом?

Но тут мистер Ванстоун и его младшая дочь остановились на верхней площадке, Магдален посмотрела на юношу – и он забыл о намерении сбежать и последовал за ее улыбкой.

Так заурядный визит знакомых и их намерение устро­ить домашний спектакль сыграли свою роль в развитии событий. И хотя секрет лондонской поездки все еще оставался скрытым, ему предстояло быть раскрытым и сыграть мрачную роль в нашей истории.

Глава V

Мистер Ванстоун попытался расспросить подробнее о планируемом спектакле в Эвегрин-лодж, в ответ на него обрушилось описание настоящей домашней катастрофы, в которой мисс Мэррабл воплощала саму невинность, а ее родители исполняли роль главных жертв.

Мисс Мэррабл была тираном самого распространенного типа – единственным ребенком в семье. Она не получала юридического права терроризировать отца и мать, но с момента, когда у нее стал резаться первый зуб, право это неизменно применялось на практике. Теперь приближался семнадцатый день ее рождения, и в свою честь она решила устроить спектакль. Родители не смели перечить. Миссис Мэррабл готова была пожертвовать гостиной для устройства сцены и зала. Мистер Мэррабл взялся собрать группу достойных молодых леди и джентльменов, согласных взять на себя исполнение ролей. Он же отвечал за преодоление неизбежного хаоса. Семья уже не сопротивлялась тому, что в процессе подготовки спектакля ломали мебель, портили стены, а дом наполняли странные звуки: пронзительные­ возгласы, хлопанье дверей, топот шагов, беготня по лестницам и коридорам. Но самой трудной задачей оказался подбор актеров-любителей.

«Соперников» выбрала мисс Мэррабл, которой захотелось сыграть роль Лидии Лэнгвиш. Один из ее по­клонников согласился представить Капитана Абсолюта, а другой парень без возражений взялся за роль сэра Люциуса О’Триггера. Одна из родственниц – старая дева с богатым воображением – взяла роль миссис Малапроп, и начались репетиции. Однако оставалось еще девять персонажей, и тут начались трудности с подбором актеров.

Друзья семьи вдруг оказались людьми, на которых нельзя положиться. Впервые в жизни! Сначала они одобряли идею поставить спектакль, но один за другим отказывались принести себя в жертву. Другие соглашались сыграть роль, но затем не учили текст и не появлялись на репетициях, или им не нравился предложенный персонаж, или внезапно заболевали, или у них объявлялись родственники-пуритане, приходившие в ужас от самого факта их участия в театральном действе. А рабочие тем временем вовсю трудились над постройкой сцены, по всему дому разносился стук молотков. Мисс Мэррабл была на грани истерики, семейный доктор был встревожен ее состоянием, так что родители взялись за поиск соучастников. В отчаянии приглашали восемнадцатилетнего парня на роль сэра Энтони Абсолюта, джентль­мента почтенного возраста, в расчете на театральный грим, способный прибавить лет. Корпулентная леди неопределенного возраста с вечно юным сердцем взялась за роль сентиментальной Джулии. Благодаря усилиям мистера и миссис Мэррабл все вакансии, наконец, были заполнены. Осталось лишь два персонажа: горничная Люси и ревнивый возлюбленный Джулии по имени Фолкленд. Джентльмены приходили, видели «Джулию», ее объемистые формы и странный парик, на котором исполнительница настаи­вала, делали комплименты, извинялись и ретировались. Леди читали роль Люси, отмечали привлекательность персонажа в первой части спектакля, но затем были разочарованы тем, что роль сходила на нет, в то время как у всех остальных участников оставался шанс показать себя во всей красе. Они вздыхали и вежливо отказывались. Оставалось восемь дней до представления, вложено было много сил и средств, и отсутствие двух персонажей становилось катастрофой. Рассказав эту печальную историю, Мэрраблы признались, что визит в Ком-Рейвен – последняя надежда найти «Люси» и «Фолкленда».

Жалобы гостей тронули сердца и пылкой Магдален, и ее сердобольного отца.

Не обращая внимания на реакцию жены и мисс Гарт, мистер Ванстоун не только разрешил Магдален участие в спектакле, но и предложил свои услуги, а также помощь Норы. Миссис Ванстоун поспешила отказаться, сославшись на слабое здоровье, а мисс Гарт оказалась единственной, кому никто ничего не предлагал. Роли Люси и Фолкленда были немедленно вручены предполагаемым актерам. Фрэнк слабо возражал, но его даже слушать не стали. Мэрраблы составили расписание репетиций на все оставшиеся дни и удалились, громко выражая благодарность.

– Если сегодня появятся еще какие-нибудь гости, скажите, что меня нет дома, – торжественно заявила Магдален, когда укатил экипаж Мэрраблов. – Все гораздо серьезнее, чем можно подумать. Ступайте к себе, Фрэнк, учите роль, старайтесь не отвлекаться. Я сего­­дня буду занята до самого вечера. Но если вы зайдете к нам на чай – с папиного разрешения, конечно, – я смогу высказать вам свое мнение о роли Фолкленда. Томас! Почему этот садовник снова шумит под моим окном? Я останусь у себя – и чем тише будет в доме, тем больше я буду всем вам благодарна.

Прежде чем успела возмутиться мисс Гарт, прежде чем рассмеялась миссис Ванстоун, Магдален сделала поклон и с самым серьезным видом удалилась – впервые поднявшись по лестнице степенно, а не бегом. Растерянность Фрэнка добавляла сцене особую абсурдность. Он переминался с ноги на ногу, вопросительно глядя на окружающих.

– Я уверен, что не смогу, – заговорил он наконец. – Может, я загляну после чая и выслушаю Магдален? Спасибо, около восьми. Только не говорите моему отцу об этом спектакле, прошу вас.

С этими словами он склонил голову и побрел в сторону прохода в живой изгороди, самый беспомощный Фолкленд на свете.

С уходом Фрэнка семья осталась в одиночестве, и тут на мистера Ванстоуна посыпался град упреков.

– О чем только ты думал, Эндрю, давая согласие? – воскликнула миссис Ванстоун. – Неужели мое молчание не было достаточно красноречивым «нет»?

– Это ошибка, мистер Ванстоун, – заметила мисс Гарт. – Вы действовали из лучших побуждений, но все же это ошибка.

– Возможно, это ошибка, – вступилась за отца Нора, – но я не понимаю, как папа или кто-то другой смог бы отказаться при сложившихся обстоятельствах.

– Ты права, дорогая, – вздохнул мистер Ванстоун. – Обстоятельства были против меня. Мы не могли отказать этим людям в помощи, а Магдален так сильно хотела играть в спектакле. Разве я мог начать читать мораль? Мэрраблы вполне почтенные люди, у них собирается лучшее общество в Клифтоне. Какой от этого вред? Если играет мисс Мэррабл, почему нельзя Магдален? Пусть развлекаются!

Защитившись таким образом, мистер Ванстоун ушел в зимний сад выкурить сигару.

– Я не стала говорить папе, но единственная опасность – возможность чрезмерного сближения Магдален и Фрэнсиса Клэра, – произнесла Нора, обращаясь к матери.

– Ты несправедлива к Фрэнку, милая, – ответила миссис Ванстоун.

Нора опустила глаза и замолчала. Она не изменила мнения, но не хотела спорить. Она умела проявлять сдержанность, и в этом всегда была ее сила.

– О чем вы сейчас думаете? – поинтересовалась мисс Гарт, пристально всматриваясь в лицо Норы. – Если у Магдален любая мысль написана на лице, вы слишком скрытны, Нора.

Время клонилось к вечеру, а Магдален все еще не выходила из комнаты. Ни болтовни, ни беготни, ни частых визитов на кухню. Вся семья была в растерянности. Мисс Гарт решилась, наконец, подняться наверх, два­жды постучала в дверь и вошла, получив разрешение.

Магдален сидела в кресле перед зеркалом, волосы ее были рассыпаны по плечам. Девушка погрузилась в пьесу, явно забыв обо всем на свете. Ставни были прикрыты, и яркий солнечный свет проникал сквозь небольшие отверстия, так что в комнате царил таин­ственный полумрак, горничная расчесывала длинные волосы девушки. Балдахин над кроватью был подхвачен красными лентами, контрастировавшими с белизной постели. Весело раскрашенная ванна с бело­снежной эмалью внутри, масса флаконов на туалетном столике, серебряный колокольчик с ручкой в форме купидона – все это придавало обстановке атмосферу роскоши и изящества. Спокойствие и очарование сцены, нежный аромат цветов и парфюмерии, красота Магдален, по­груженной в чтение, ритмичные движения рук горничной завораживали. Яркий свет, оживление оставались где-то вдали, за границей двери.

Мисс Гарт невольно замерла на пороге и залюбо­валась.

Магдален обожала, когда ей расчесывали волосы­, это знали все в доме. Отец часто подшучивал над этим, сравнивая дочь с кошкой, которая любит, когда ее гладят, а она мурлыкает. При всей экстравагантно­сти сравнения оно было не лишено смысла. В девушке было нечто кошачье – вероятно, чувственность и грация, стремление привлекать внимание и получать удовольствие от жизни.

– Вы давно тут? – спросила гувернантка у гор­ничной.

– Весь день, мисс, – рассеянно ответила служанка. – Мисс Магдален говорит, что это успокаивает ее и обост­ряет чувства и мысли.

Мисс Гарт поняла, что подопечную сейчас лучше не беспокоить, и покинула комнату. Спускаясь по лестнице, она невольно улыбалась, размышляя, как непросто придется будущему мужу Магдален.

За ужином Магдален оставалась задумчивой. Обычно ее аппетит мог бы напугать сентиментального наблюдателя, ожидающего от девушки томной нежности. Но на этот раз она отказывалась от одного блюда за другим с непривычным мужеством современной мученицы, готовой на все ради стройности.

– Я разобралась с частью роли Люси, – произнесла она торжественно. – Теперь главная задача – чтобы Фрэнк понял роль Фолкленда. Не вижу поводов для смеха, это очень серьезный вопрос, он требует ответ­ственности. Нет, папа, сегодня никакого вина, спасибо. Мой разум должен быть ясным. Воды, Томас, и немного желе – полагаю, этого будет достаточно.

Когда вечером пришел Фрэнк, Магдален взяла его за руку, словно учительница средних лет маленького мальчика. Несмотря на попытки юноши заговорить на другие темы, она решительно придерживалась сурового практицизма и была чрезвычайо сосредоточена на пьесе. Она уверенно вводила Фрэнка в курс дела, объясняла ему содержание и характер роли. Тем временем отец заснул в кресле, миссис Ванстоун и мисс Гарт быстро­ потеряли интерес к занятиям новоявленных актеров и погрузились в тихую беседу между собой. Становилось все позднее, а Магдален не останавливалась. Лицо Норы отражало крайнее неудовольствие, когда она смотрела на сестру и Фрэнка, сидевших рядышком и объединенных общим интересом. Лишь в половине двенадцатого ночи «Люси» оставила в покое «Фолкленда», отпустив его спать.

– Она удивительно умна, – произнес потрясенный Фрэнк, обращаясь к миссис Ванстоун уже на пороге гостиной. – Я приду завтра и еще выслушаю ее, если не возражаете. Я никогда не участвовал в спектаклях, я ведь сразу говорил. Я все время что-то путаю и забываю. Ужасно, правда? Доброй ночи.

Через день состоялась первая настоящая репетиция. Накануне вечером миссис Ванстоун была подавлена, в разговоре с мисс Гарт она сослалась на то, о чем уже упоминала в письме из Лондона: она упрекала себя за слабость в отношении капитана Реджа, которому позволяла постоянно напоминать ей о некоем подобии родства. Жаловалась она и на здоровье, смутно намекала на перемены, ожидавшие ее летом, причем самым тревожным тоном. Мисс Гарт тщетно пыталась развлечь хозяйку дома, а потому поспешила сменить тему разговора, вернувшись к театральному представлению. Мисс Гарт заверила, что готова сопровождать Магдален на все репетиции и не выпускать ее из поля зрения за пределами отцовского дома. Так что утром Фрэнка встречала мисс Гарт, настроенная исполнять роль неусыпного Аргуса рядом с Люси и Фолклендом. Они вместе отправились в Эвергрин-лодж, и в час началась репетиция.

Глава VI

– Надеюсь, мисс Ванстоун выучила свою роль? – прошептала миссис Мэррабл, чуть склонившись к мисс Гарт, обе они сидели в уголке импровизированного театрального зала.

– Если грация и обаяние делают актрисой, мадам, Магдален всех удивит, – ответила мисс Гарт.

Режиссер с книгой в руке стоял прямо перед сценой. Это был деятельный человечек с жизнерадостным характером. Он дал знак начинать, словно не было прежде трудностей, а впереди не может возникнуть никаких проблем. Спектакль открывали два комиче­ских персонажа – Работяга и Кучер. Они были слишком высокими для задника сцены, изображавшего «Улицу в Бате». Оба плохо владели руками и ногами, так как оставались­ слишком скованными и неуверенными, однако их сцена заслужила полное одобрение собравшихся, искренне смеявшихся над эпизодом.

– Тишина, джентльмены, прошу вас, – упрекнул их режиссер. – Громко говорить надо на сцене, а не в зале. Мисс Мэрабл готова? Мисс Ванстоун? Осторожнее с зад­ником! Смотрите в эту сторону, мисс Мэрабл, прямо в зал, если можно. Мисс Ванстоун, – внезапно он замер. – Любопытно, она сама правильно развернулась к публике, – пробормотал он себе под нос.

Сцену открывали слова Люси:

– В самом деле, мэм, я полгорода прошла в поисках. Не может быть в Бате передвижной библиотеки, которую я еще не посетила.

Режиссер взволнованно заерзал в кресле.

– Поверить не могу! Она говорит без подсказки!

Тем временем диалог продолжался. Люси сообщала мисс Лидии Лэнгвиш, что принесла частное чтение – и извлекала книгу из-под пальто. Режиссер вскочил на ноги. Чудесно! Никакой спешки, и книгу не уронила. Прежде, чем передать томик «хозяйке», «Люси» по­смотрела на название: «Хамфри Клинкер», «Чувствительные слезы», а потом слегка подмигнула. В следующий момент она уже объявляла, что пришла с визитом Джулия – и особенным образом кланялась, как делают опытные горничные. И после мгновенно покинула сцену, в соответствии с указанием в пьесе. Режиссер то привставал, то ерзал на месте, многократно косился на мисс Гарт, а потом сказал ей:

– Прошу прощения, мэм, мисс Мэрабл говорила мне, что эта молодая леди впервые будет принимать участие в постановке. Не могу в это поверить!

– Но это правда, – мисс Гарт и сама была удивлена. Неужели интерес Магдален к театру проистекал из природной склонности и дарования?

Репетиция продолжалась. Тучная леди в нелепом парике (та самая, с чувствительным сердцем) изображала сентиментальную Джулию с сугубо трагической точки зрения, непрестанно используя внушительный носовой платок. Старая дева, игравшая роль миссис Малапроп, делала чудовищные ошибки в тексте и от этого все сильнее нервничала. Несчастный, которому­ досталась роль сэра Энтони Абсолюта, не соответ­ствовал ни по возрасту, ни по темпераменту, а потому отчаянно наигрывал – он постоянно колотил палкой об пол и шаркал ногами, представляя старика. Первый акт продвигался вперед – с остановками и перебоями, спадами и внезапными затруднениями. И только Люси радовала глаз живостью и естественностью, простотой манер и отличным знанием текста.

Однако репетиция не обошлась без непредвиденных трудностей, с которыми в самой первой сцене Магдален не сталкивалась. И отсутствие опыта в данном случае неизбежно приводило ее к ошибкам. Режиссер торопился помочь ей с энтузиазмом, которого не проявлял по отношению к другим участникам спектакля. Один раз он подсказал ей, как выдержать паузу, прежде чем покинуть сцену. В другой попросил остановиться на полуфразе, склонить голову и дерзко бросить взгляд в сторону публики – и она мгновенно поняла и все исполнила. Когда она достала список полученных подарков, ей удалось непринужденно похлопать по нему пальцами (как бы спрашивая подтверждения) и слегка улыбнуться, давая оценку событию. Она могла принять ехидный вид и сделать особые акценты, точно соблюдать расположение на сцене и развороты в сторону зала. Лицо режиссера сияло от радости. Он засунул папку с пьесой под мышку и захлопал в ладоши, к нему присоединились и джентльмены, наблюдавшие за репетицией. Дамы переглянулись с сомнением, словно не знали, стоит ли так явно поддерживать новенькую. Но Магдален была слишком увлечена процессом. Она старалась исполнять сцены без ошибок, на лету ловила советы и с охотой повторяла некоторые эпизоды.

– Она понимает каждый намек! – воскликнул режиссер. – Она прирожденная актриса!

– Надеюсь, что нет, – пробормотала мисс Гарт, чуть не уронив рукоделие, которым занималась, пока другие репетировали. Оправдывались ее худшие опасения, ведь театр – совсем не благородное занятие для леди и джентльменов, это она знала твердо. Магдален как легкомысленная неопытная девушка – это одно. Магдален с талантом прирожденной актрисы – случай потруднее.

А репетиция тем временем продолжалась. Во втором акте на сцене вновь, в последний раз, согласно пьесе, появилась Люси – на этот раз вместе с сэром Луциусом и Работягой. Магдален сделала ошибку, но и на этот раз с полуслова поняла режиссера и исправилась на ходу. «Браво!» – воскликнул за сценой один из джентль­менов. «Невероятно, она же играет совсем пустячную роль», – проворчали дамы. «Господи, помилуй! Как жаль, что мы не паписты, я бы завтра же отправила ее в монастырь», – мысленно простонала мисс Гарт. В этот момент в комнату вошел один из слуг мистера Мэррабла, и гувернантка воспользовалась возможностью и ото­слала его за сцену с заданием: «Мисс Ванстоун исполнила свою роль в репетициях, прошу ее пройти ко мне и сесть рядом». Слуга вернулся с вежливым извинением: «Наилучшие пожелания от мисс Ванстоун, она просит прощения, но подойти не может, так как помогает мистеру Клэру». Ее помощь оказалась, видимо, толковой, так как Фрэнк неплохо справился. По крайней мере, на фоне других джентльменов выглядел отлично. Режиссер прокомментировал: «Она его буквально вытянула. Какая жалость, что ей не досталась роль получше».

«Какое счастье, что не досталась, – подумала мисс Гарт. – Одно утешение, что во втором акте она быстро выходит из действия».

Мисс Гарт имела склонность рассуждать логиче­ски, а потому никогда не спешила с выводами. Тороп­ливость она считала слабостью. Но в данном случае она сама совершала ту же ошибку, поскольку заранее убедила себя в разрушительном влиянии спектакля, а особенно сценического успеха, на характер молодой особы.

По окончании репетиции тучная дама в парике отделилась от компании, чтобы подкрепиться у столика с закусками, приготовленного по распоряжению гостеприимного мистера Мэррабла. Ее отсутствия никто не заметил вплоть до начала следующей репетиции, но в назначенный час исполнительница роли Джулии не появилась. Вместо этого к сцене приблизилась миссис Мэррабл, в руке у нее было раскрытое письмо. Хозяйка дома отличалась прекрасным воспитанием, но в моменты крайнего волнения даже она могла потерять уверенные и сдержанные манеры. Она взмахнула руками и издала восклицание, которое едва ли было уместным в устах леди. Потом она протянула письмо дочери:

– Дорогая, мы прокляты, – и она покинула комнату прежде, чем потрясенное общество успело отреаги­ровать.

Режиссер проводил даму пристальным взглядом, с