Григорий Кац

Письмо из прошлого

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Григорий Кац, 2017

Будущее может быть самым разным, прошлое же неизменно. Прошлое — это всего лишь один из возможных вариантов развития событий, но тот самый — сбывшийся, единственный, неоспоримый вариант, воплощённый в реальности.

Откуда мы родом? Из прошлого, даже если оно страшное. Куда мы движемся? В будущее. И пусть оно окажется хоть чуточку светлее настоящего…

18+

ISBN 978-5-4485-4364-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Письмо из прошлого
2. Глава первая
   1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
3. Глава вторая
   1. 1
   2. 2
   3. 3
4. Глава третья
   1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
5. Глава четвертая
   1. 1
   2. 2
   3. 3
6. Глава пятая
   1. 1
   2. 2
7. Глава шестая
   1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
8. Глава седьмая
   1. 1
   2. 2
   3. 3
9. Глава восьмая
   1. 1
   2. 2
10. Глава девятая
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
11. Глава десятая
    1. 1
    2. 2
    3. 3
12. Глава одиннадцатая
    1. 1
    2. 2
    3. 3
13. Эпилог
14. Моя автобиография

Глава первая

1

Поезд, тяжело отдуваясь, медленно въехал на платформу полустанка. Издав победный гудок и пыхтя отработанным паром, паровоз с огромной звездой на тендере замер в ожидании своей дальнейшей судьбы. Бригада путевых рабочих не спеша отцепила огромный паровоз, и тот медленно покатил к водокачке. На платформе выстроились красноармейцы, внимательно наблюдая за закрытыми теплушками. Было раннее утро, и из теплушек никто не выходил. Это и немудрено, потому что поезд литерный, в теплушках были и красноармейцы, возвращавшиеся из Европы с Победой, и лица, освобожденные из концлагерей, и арестанты в зарешеченных вагонах.

В особом вагоне были дети, чьи родители погибли в застенках немецких лагерей смерти. Оставшиеся в живых, испытав всю трагедию гибели близких, ехали в неизвестность в чужую страну-победитель с надеждой на новую жизнь. Проделав неблизкий путь в теплушке через всю Европу, эти дети, связанные общей трагедией, изредка, когда это было дозволено, выходили на платформы незнакомых станций, чтобы подышать свежим воздухом свободы; без войны. Их можно было отличить от обычных детей по однообразной монастырской одежде — длинным, почти до земли коричневым платьями с белыми кружевными воротничками, а главное — по их унылым обреченным лицам детей, не знавших детства.

Это были девочки из европейских стран разного возраста, от шести до двенадцати лет, разной национальности и с разными языками. Их собрали в церковных общинах для отправки в СССР для дальнейшего воспитания и образования. Руководство страны решило, что эти дети должны стать в будущем пропагандистами развитого социализма Страны Советов, а главное — не забывать, что их приютила страна-победитель фашизма и германского империализма. Конечно, девочки ничего этого не знали и не понимали целей своего путешествия. Но главное, что в пути их кормили, они ехали в теплушках, где не холодно, с ними была монахиня из Гданьского костела, которая утром и вечером заставляла девочек молиться и благодарить Господа за свое освобождение.

В пути дети объединились по национальному и языковому принципу и жили своеобразными маленькими общинами, помогая друг другу. Роза и Марыся, примерно одного возраста, всю дорогу развлекали сами себя бесконечными играми в камешки и страшными рассказами про кладбища и мертвецов, от которых сами дрожали от страха. Старшие девочки пытались выпытывать друг у друга интересные эпизоды их коротких жизней, путешествий, довоенных друзей и знакомых. Про родителей пытались не вспоминать — это табу. Иногда монахиня запевала какую-то заунывную монастырскую песню или католический псалом. Тогда девочки подпевали ей, и на глазах у некоторых были слезы.

Поезд остановился. Было раннее утро. Некоторые дети спали, а самые непоседливые разглядывали в щели теплушки незнакомые строения и людей. Монахиня отодвинула засов дверей теплушки и свежий морозный воздух проник в вагон

— Выходить нельзя. Видите на платформе стоят вооруженные солдаты? Будут стрелять в непослушных

— Матушка София, но у нас совсем нет воды. Может, можно попросить сбегать за водой?

Марыся с Розой спрыгнули на платформу.

— Мы мигом.

Матушка София не успела что-то сказать, как Марыся стрелой помчалась к водопроводному крану, из которого текла вода. Стоящий поблизости красноармеец крикнул: «Стой, стрелять буду!», вскинул винтовку и нажал на курок. В тишине мартовского утра выстрел прозвучал как гром среди ясного неба. Марыся споткнулась и замертво упала на рельсы. Коричневое платье окрасилось алой кровью.

— Ааа!! — завопила Роза, и криком закричала матушка София, заливаясь слезами.

— Побег! — коротко прокомментировал красноармеец. — Шаг влево, шаг вправо –буду стрелять без предупреждения.

— Да ребенок хотел набрать воды!

— Я сказал — побег! Такой приказ. Поезд литерный. Никто не имеет права выходить из вагонов без разрешения.

Роза упала на платформу, залившись слезами. К вагону уже бежал комендант поезда — армейский майор.

— Кто стрелял, что случилось?

— Попытка побега, — отрапортовал красноармеец.

Майор уставился на солдата.

— Ты в своем уме? Не можешь отличить арестанта от ребенка?

— На ней не написано, арестант она или нет. У нас приказ: шаг вправо, шаг влево — побег. Поезд литерный, приказ стрелять в случае побега.

К вагону приближался комендант станции, подполковник НКВД.

— Что за выстрел?

— Боец охраны сержант Сидоров! — отрапортовал стрелявший красноармеец. — Побег, товарищ подполковник. Вот из этого вагона.

Подполковник молча развел руками, хмуро оглядев солдата. Поглядев на майора, сказал:

— Ничего не поделаешь, приказ. Давай, майор, зайдем в помещение и составим протокол. Хоть война и кончилась, люди все равно напряжены. Ты же везешь арестантов? Вот поезд номерной, выставлена охрана. А вдруг на самом деле арестант попытался сбежать? Ты бы тогда протоколом не отделался. Сам понимаешь…

— Но ведь он видел, что это ребенок.

— Видел. Но ты знаешь, на каком языке и о чем она разговаривала со своей подружкой? Не знаешь! И солдат не знал. Подпиши протокол и оформи выбытие одного человека. Мы оставим девочку здесь и утром похороним на местном кладбище. Бывает…

Обитатели теплушки уже проснулись и рыдали навзрыд. Некоторые девочки повыпрыгивали из вагона, пытаясь подойти к Марысе. Красноармеец передернул затвор винтовки.

— Назад. Буду стрелять!

— Где есть костел? — рыдая, обратилась Роза к проходившему мимо железнодорожнику. Мужчина только пожал плечами и отвернулся. Станция была маленькая, и вряд ли кто-то знал, что такое костел.

— Марысю нужно отпевать и похоронить по польскому обряду, — обратилась Роза к матушке Софии.

— Молчи, дочь моя. Нас победители везут в свою страну из милости, поэтому ты должна молчать, что твоих родителей фашисты сожгли в печах. Мы все — дети врагов народа. Пленные — это люди предавшие свою Родину. Молчи, терпи и благодари Бога, что осталась жива.

Паровоз, набравший воды, медленно задним ходом приблизился к составу. Звякнули сцепки, зашипели ожившие тормоза. Дети забрались в вагон и закрылись в теплушке. Все молчали, всхлипывая. Поезд набирал ход. Матушка София начала тихонько читать молитву, и девочки присоединились к ней, разматывая про себя весь ужас происшедшего.

2

Комендант поезда медленно прохаживался вдоль теплушек, отдавая приказания младшему офицеру.

— Лейтенант, сначала будем отправлять арестованных, затем больных и раненых, а в последнюю очередь беспризорных из третьего вагона.

— Но это займет как минимум часа три, — возразил подчиненный. — Дети там задохнутся в вагоне.

— Делай как приказано. Они без присмотра, и старая монашка их не удержит. Их всех постреляет охрана. Ничего, пусть немного образумятся. Ты слышал, что произошло на разъезде?

— Слышал, чего уж там. Недоглядели…

— Уж больно ты сердобольный, лейтенант. Они — дети врагов народа. С ними нужно строго. Вот так…

И комендант сжал кулак.

— Но война уже закончилась…

— Нет, не закончилась. Ты знаешь, чьих они родителей? А сколько родичей-недобитков у них в Европе осталось? То-то. За ними глаз да глаз. У нас свои беспризорные по городам шляются. А тут еще этих корми…

— Страна большая, прокормим как нибудь. Чем дети виноваты?

Станция Нежин была заполнена ранеными, выздоравливающими, мужиками и бабами, принесшими какой-то скарб или нехитрую еду на продажу. Раненые неохотно выходили из теплушек, пересаживаясь на подводы, направлявшиеся в лазарет. Те, что поздоровее, шли своим ходом, держась за подводы. Стоял невообразимый шум и гам, какой всегда присутствует на станциях после прибытия поезда. В третьем вагоне, где ехали девочки, стояла необычная тишина. Кто-то смотрел сквозь щели вагона на непривычную суету на перроне, кто-то искал по вагону разбросанные вещи, а кто-то тихо дремал в уголке. Непоседливая Роза перебегала от одного бока вагона к другому, прислушиваясь к незнакомому говору снаружи. Вдруг она крикнула:

— Они говорят по-польски, вот послушайте.

— Это не польский, а украинский говор. Украинцы столетиями жили рядом с поляками. Поэтому ты их понимаешь. Когда ты только родилась, Сталин захватил часть польских земель и разделил с Гитлером Польшу. Эти украинцы не католики, как мы, а православные, но Господь у нас един, — высказалась монашка.

— Но если хорошо слушать, то можно понять, что они говорят, — ответила настырная Роза. –А когда нас уже выпустят из вагона?

— За нами должны приехать из приюта. А пока сидите тихо.

Наконец двери теплушки раздвинулись и строгий мужской голос скомандовал:

— Выходи по одному. Строиться…

Девочки послушно спустились на деревянную платформу и неловко построились в шеренгу, кто как.

— Вас не учили строиться по росту? — спросил офицер. Ему никто не ответил, потому что не знали языка, на котором была команда. Человек грубо схватил старших девочек, которые были повыше ростом и поставил их впереди колонны, затем оглядев всех остальных, сказал:

— Ну ладно, сойдет и так.

Затем обратился к монашке:

— Где списки прибывших?

Монашка молча подала офицеру листок бумаги.

— Я сейчас буду называть фамилии, а вы будете отвечать коротко: «Я!». Вам ясно?

Перекличка немного затянулась, так как офицер с трудом читал латинские буквы, путаясь в произношении. Не услышав или не поняв свою фамилию, девочки в строю молчали. Тогда офицер, повысив голос, дважды или трижды называл фамилию, с разным ударением. Дойдя до фамилии Марыси, офицер сказал:

— Закон военного времени. Строго, но справедливо.

— Она только хотела набрать воды, — заикнулась Роза.

— Говори нормальным языком, — перебил ее офицер. — Я директор вашего приюта, главный и безоговорочный командир. Хотите быть понятыми — учите русский язык. А теперь кругом! Шагом марш вон к тем телегам. Садитесь по шесть человек, чтобы можно было считать. И не забывайте: шаг вправо, шаг влево — побег. Я буду стрелять. Всем ясно?

Дети молча потянулись к телегам, усаживаясь поудобнее, положив свои нехитрые вещички себе на колени. Стало понятно, что 11 дней, проведенные в теплушке с монахиней Софьей, были самыми счастливыми днями в их коротких жизнях.

Но дети есть дети. И даже в этой жестокой ситуации они находили маленькие детские радости. То снегири на таявшем снегу, то ошалелый зайчишка, выбежавший из рощицы, то лай собак, — все то, что давно было забыто и выпало из памяти, возвращалось на место. Их удивляло все. И 

...