автордың кітабын онлайн тегін оқу Мошенник из Багдада
Григорий Кац
Мошенник из Багдада
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Григорий Кац, 2017
Удивительные и увлекательные приключения «турецкого» Остапа Бендера на пути из Багдада через всю Европу прямо в одесскую тюрьму. Что будет дальше с нашим героем?.. Невозможно оторваться, не дочитав!
Повесть написана в легкой, ироничной манере с привкусом восточного колорита. Тут намешаны и шпионские страсти, и любовь, и путешествия с цыганским табором. Прочтите эту книжку, чтобы поднять себе настроение, порадоваться красоте этого мира и удивиться причудам людских характеров.
18+
ISBN 978-5-4485-8016-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Мошенник из Багдада
- Мошенник из Багдада, или юность Остапа
- Обращение к Читателю от Автора
- Незнакомые слова, встречающиеся в книге
- Часть первая
- Пролог
- Глава первая
- Глава вторая
- Рассказ Айше
- Глава третья
- Рассказ Бориса
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Часть вторая
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Рассказ Степана
- Глава пятая
- Рассказ Айше
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Рассказ о Бене Мазлтове из Одессы
- Часть третья
- Глава первая
- Рассказ Айше про ее новую любовь
- Глава вторая
- Рассказ Берштейна
- Глава третья
- Рассказ Бориса
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Послесловие от Автора…
- Глава первая
Мошенник из Багдада, или юность Остапа
Неправдивая повесть
Автор Григорий Кац.
Перевод с фарси Эд. Лэнгри.
Обращение к Читателю от Автора
Дорогой незнакомый друг. Беря в руки эту книгу, не ищи в ней исторических сравнений, правдивых дат или знакомых имен среди наших персонажей. Книга написана слогом, нормами и орфографией, принятыми в те благодатные времена, когда вера в Аллаха не превратилась еще в знамя войны и мести. Когда история Шехерезады, в произведении «Тысяча и одна ночь» была еще условно-бытовым чтивом, разрешенным на Востоке, славившимся своей Скромностью, Праведностью, Мудростью и Целомудрием.
Мне посчастливилось найти эту рукопись, вы не поверите, в Центральной библиотеке Академии Наук СССР. Какие-то умники подложили рукопись под шкаф, чтобы тот не качался. Я с трудом вытащил ее, отряхнул от пыли и начал читать. Как обычно бывает с авторами, половину не понял, потому что рукопись была написана на трех языках: фарси, турецком (латиницей) и русском. Пришлось найти переводчика, знающего все три языка. Я отдал ему свои черновики и оригинал, и попросил сделать подстрочный перевод. Затем постарался облечь все это в более или менее литературную форму и то, что получилось, предлагаю вашему вниманию. Я постарался сохранить все кальки с подстрочного перевода, чтобы передать колорит автора рукописи. Видимо, эту рукопись когда-то использовали, потому что я обнаружил, что попытка создать из восточного хитреца, описанного в ней — образ известного российского афериста и проходимца середины 30-х годов — Остапа Бендера, в знаменитом романе И. Ильфа и Е. Петрова, — это попытка показать условия, при которых главный персонаж становится на путь обмана и афер. У каждого афериста свой путь, но мотивация, история, происхождение и внутренний мир у каждого разные. Праведниками не рождаются, а становятся, по мере отсутствия возможности жить по правилам и законам…
Незнакомые слова, встречающиеся в книге
Оглы — сын.
Ибн — отчество.
Чауш — погонщик верблюдов или ослов.
Дувал — глинобитный забор.
Машаллах — слава богу.
Иншаллах — не дай бог.
Хаммам — баня.
Имам — духовный сан.
Караван-сарай — гостиница.
Андарун — женская половина дома.
Кади — судья.
Хаким — врач.
Бану — главная жена или хозяйка гарема.
Шахзаде — сын падишаха.
Ферраш — палач.
Хиджаб — женская накидка в мусульманских странах.
Ага — господин.
Наиб — хозяин.
Зиндан — шахская тюрьма.
Тамдыр — открытая печь.
Меснед — трон падишаха.
Ханум — госпожа.
Диван — кабинет министров шаха.
Мулла — служитель мечети, учитель.
Харам — запрет, нарушение.
Адат — матримониальный закон.
Ваххабиты — вероотступники-мусульмане.
Дяли ханум — сумасшедшая баба.
Муаллым — учитель.
Часть первая
Пролог
Недавно мне стукнуло девяносто. Именно стукнуло, потому что если в молодости — годы текут медленно, а уже в конце жизни — бегут, как сумасшедшие. Не знаю, сколько еще Аллах, наш Господь, в своей милости даст мне пожить на этом свете, но, если честно, я устал от бесконечной старости, которая живет со мной вот уже много лет, принося с собой немощь, болезни, скорбь и страдания. Я видел начало нового века, крушение империй, отречения от тронов, убийство царей, политическую кражу государств и континентов, жизнь и смерть политиков и монархов, взлет и падение великих начинаний. Я прожил большую жизнь и с нетерпением жду встречи со Всевышним. Некоторые философы говорят себе в утешение, что всякая пора жизни хороша, убеждая людей не сожалеть о прожитых годах. Я вам скажу — они неправы. Самая лучшая пора жизни — это юность и молодость. Пусть ошибки, пусть глупые фантазии. Но ты молод и востребован. Тебя любят за то, что ты есть. В тебя верят и тебя ждут. Хорошо сказал известный поэт: «Молодость — это сон. Будто я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне». Лучше и не скажешь. Вы простите мне мои стариковские бредни. Я хочу рассказать вам о моих самых юных годах, когда я был молод и смел. И знал, что был в состоянии свернуть горы…
О моей взрослой, сознательной жизни вы, наверное, читали в увлекательных романах Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Не могу сказать, что там абсолютная правда, но ребята точно описали ситуацию, в которой я оказался, выйдя из новой советской тюрьмы, без друзей и знакомых, с одним яблоком в кармане, которое — и то отдал голодному беспризорному. Это была абсолютная правда. А остальное — фантазия авторов. В своих воспоминаниях я хочу вам рассказать о своей юности и молодости, где я еще не был Остапом, а меня звали Юсуф, а вот отчество и фамилию мои авторы уже переделали на русский манер. Но думаю, хватит предисловий — приглашаю вас окунуться в Багдад начала 20-го века…
Глава первая
История моего знаменитого рождения. Мой отец — Ибрагим Паша-Оглы Русави Бендер. Детство в цирюльне. Скорбная кончина моего отца. Раздел наследства. Совет умного человека. Я покидаю Багдад. Старый знакомый.
Я родился в семье моего отца, который был успешным брадобреем в цирюльне, возле ворот самой крупной караванной дороги Багдада — Аль-Вастани. Я был единственным сыном знаменитого Ибрагима Паша-Оглы Русави Бендера, через руки которого провалилось тысячи голов правоверных. Ежедневно и в жару, и в холод отец вставал в четыре утра и шел открывать свою цирюльню. Отец из экономии не нанимал служку, и обязанности помощника выполняла моя мать, а потом, когда я немного подрос, этим стал заниматься ваш покорный слуга.
За несколько лет работы служкой я основательно изучил искусство брадобрея и перенял все повадки моего отца, когда он обслуживал посетителей цирюльни. С раннего утра до позднего вечера возле дверей толпились пилигримы, то есть путешественники из других областей огромной Османской Империи, прибывавшие караванами с сотней верблюдов и лошаков, чтобы поклонится святыням. Многочисленные чауши, разгружавшие товары в караван-сарай, находящийся неподалеку, выстраивались, как обычно, в живую очередь и сидели под дувалами караван-сарая в ожидании своего часа — оказаться в умелых руках моего отца.
Уже с десятилетнего возраста я успешно брил головы самым знаменитым имамам, приезжавшим поклониться мощам в Золотой Купол. А уже немного позднее, когда отец уже перестал видеть и отличать бритвы от ножниц — мы поменялись местами. И теперь мой отец, знаменитый Ибрагим Паша-Оглы Русави Бендер, исполнял обязанности моего служки, подогревая воду и поднося полотенца. Попутно отец развлекал посетителей цирюльни занимательными историями о том, как он в молодости был в плену у русских, демонстрировал знание русского языка, говоря, что русские стреляли заколдованными пулями, и часто повторял, что он высокого происхождения: Ибрагим Бендер ибн-дурак, ибн-стой, ибн-буду-стрелять, ибн-валет, ибн-проклятый-перс, — и происходил из рода чуть ли не русской царицы. Посетители качали головами и цокали языками, слушая разглагольствования моего отца, отдавая должное высокому его происхождению, которого ни подтвердить, ни опровергнуть они не в силах, потому что не понимали по-русски ни слова. Более того, они и не сомневались в сказанном моим отцом, потому что ни они сами, ни отцы их, ни отцы их отцов и слухом не слышали про заколдованные пули, и уважали святость моего отца, цирюльня которого находилась в самом центре мусульманской святыни — возле мечети Золотой Купол. Машаллах.
Вскоре слава обо мне прокатилась по всему Багдаду, потому что, кроме работы в цирюльне, я был мастер разминания плеч и спин правоверных в хаммаме, используя для этих целей разные перчатки, собственного производства. Вскоре отец мой Ибрагим Паша-Оглы Русави Бендер скончался, да будет дорога его в рай устлана розами, и я стал единовластным владельцем его наследства и, как я предполагал, приличной суммы денег, которые отец, будучи разумным в тратах, копил всю жизнь. Так как я не знал особо грамоте, хотя несколько лет посещал медресе, я пригласил помочь разделить наследство отца между мной и моей матерью близкого приятеля моего покойного отца — учителя, имама Шафи.
Закрыв лавку, мы с учителем принялись считать полотенца, утварь в цирюльне, ковры и имущество в доме. Когда с этим было покончено, — я перешел на женскую половину, где жила моя мать, и попросил ее принести котелки с динарами, в которые отец складывал заработанные деньги. Однако мать моя Зарифа-ханум, накинув на себя скорбное покрывало, вышла из андаруна с проклятиями в адрес учителя и меня, говоря, что отец, несмотря на свою известность в Багдаде, всю жизнь оставался бедным человеком и не заработал ни копейки. Учитель сразу смекнул, в чем дело, и попытался подсчитать все расходы и доходы моего отца более чем за сорокалетнюю работу в главном караван-сарае, возле ворот Аль-Вастани, где всегда толпились желающие побрить свои головы у человека, славившегося своим почтением к Аллаху. Ничего не добившись, учитель ушел, оставив недовольство моей матери ко мне, со словами: «Машаллах, ага; утром я принесу вам хорошую весть». Ободренный этими словами, я пошел спать и не видел, как учитель поздней ночью проскользнул в андарун моей матери и вскоре вышел оттуда с небольшим мешочком в руках.
Наутро, едва рассвело, учитель снова явился для составления описи денежного имущества моего покойного отца. Выслушав, как водится, проклятья моей матери, учитель показал мне свои расчеты и заверил, что мать была права, и наше с ней имущество, которое следует разделить, составляет всего пять тысяч туманов. Естественно, потребовав десятую часть за подсчеты.
Со скорбным видом я пошел к моему давнему приятелю, участнику моих детских игр, а ныне охраннику главных ворот караван-сарая Мамеду-Оглы. Мамед успокоил меня насчет подсчетов и сказал, что по его мнению, мой покойный отец был весьма прижимистым и брил по двадцати, а иногда и больше голов в день. Вместе, помножив эти головы на почти сорокалетнюю службу моего отца, выходило, что в андаруне у матери отец накопил около сорока тысяч туманов. Первым порывом моим было немедленно обратиться к кадию, но Мамед-Оглы остановил меня, сказав правдивые слова: кадии и муллы — самые вороватые правоверные на свете. Кадий обдерет тебя как липку, а ты накличешь на себя великий позор, что судишься с матерью. «Иншаллах. Бери то, что тебе дают и благодари Аллаха, что ты жив, имеешь профессию и можешь прокормить себя в любое время. Видимо, Аллаху не было угодно, чтобы ты жил в Багдаде и занимался этим ремеслом».
«Машаллах», — сказал я в ответ и поступил так, как было сказано.
Придя в дом, где я провел свое беззаботное детство, я понял, что ремесло брадобрея мне опостылело, и что я достоин лучшего применения, по воле Аллаха. Воспрянув духом и выйдя на улицу, я увидел старого знакомого моего отца, которому покойный часто брил голову в надежде почерпнуть у него немного учености. Это был хаким Осман, главный врач шахского дворца.
Поговорив о том, о сем, помолившись за душу почившего, который в этот час уже наслаждается с гуриями в саду Аллаха, благородный хаким, ученость которого покрывает всю земную поверхность Османской Империи, вникнув в мои сетования на жизнь, предложил мне место его помощника, тем более, что я владел мастерством услаждать головы правоверных своими бритвами. Смекнув, что я, находясь ежеминутно под рукой, могу быть полезен и в качестве его брадобрея, и одновременно исполнять мелкие поручения по дому, а иногда прислуживать его гостям. Платы он не установил мне никакой, давая понять, что ученость, которую я приобрету, находясь рядом с ним, стоит гораздо дороже презренных туманов, часть из которых, после раздела с матушкой, звенела в моем кошельке.
