Оглавление

3. 1
4. 2
5. 3
6. 4
7. 5
8. 6
9. 7
10. 8
11. 9
12. 10
13. 11
14. 12
15. 13
16. 14
17. 15
18. 16
19. 1
20. 2
21. 3
22. 4
23. 1
24. 2
25. 3
26. 4
28. 2
29. 3
30. 4
31. 5
32. 6
33. 7
34. 8
35. 9
36. 10
37. 11
38. 12
39. 13
40. 14
41. 15
42. 16
43. 17
44. 18

СКАЗ О ЧУДЕ

1

Казалось бы, тихая, спокойная сентябрьская ночь опустилась на уральский лес. Но вдруг поднялся шквальный ветер, и огромные чёрные тучи, словно огромные чёрные корабли, приплыв со всех сторон, в каком-то странном, я бы даже сказал — военном, порядке построились и нависли над лесом. Ухнуло. Потом ещё. Ещё. И вот уже целая канонада небесного грома сотрясала воздух и землю. И засверкали молнии, подобные огромным турецким саблям. Они вонзались в несчастный лес, расщепляя стволы кустарников и деревьев, срезая, словно бритвой, их ветки. Иногда что-то вспыхивало, но, слава богу, пожара быть не могло, потому что лил дождь. Лил крупный и густой дождь. И так продолжалось всю ночь. Наконец, к шести утра, атака туч-кораблей на лес закончилась, чёрная армада уплыла восвояси, шквальный ветер затих. Вместо него заиграл дружелюбный, задорный ветерок, а над лесом, окружённое белым ореолом, стало всплывать рыжее сонное солнышко. И хотя лесу и был нанесён немалый урон, он не выглядел жалким, он по-прежнему был прекрасен: его ели звенели, расправляя могучие плечи, его полянки оживали — поднимались трава и цветочки, его ручейки журчали, как ни в чём не бывало. А вот и птахи зачирикали. А вот и солнышко проснулось окончательно и принялось отдавать своё тепло всему живому. Чудо!

Но полюбуйтесь ещё на одно, тоже вполне осязаемое, да только не очень-то симпатичное чудо, точнее сказать — Чудо-юдо. Появившись непонятно откуда в лесу, это Чудо-юдо ползло. Оно ползло сквозь чащобу, раздвигая трёхметровым чешуйчатым телом стволы приличного калибра и раздавливая им любую живность. Оно хваталось лапами с длинными когтями за всё, за что только можно было ухватиться, отталкивалось острыми коленями и ползло. Ползло и… стонало. Выбравшись на светлую поляну, существо приостановилось. Под взгляд его алых, чуть дымящихся — без зрачков! — глаз попал внушительных размеров пень. Продолжая стонать, оно взгромоздилось на него. Оно село, подобно человеку, пристроив зад и согнув в коленях задние лапы. У существа кровоточил бок, на его жабьей морде лежала печать страдания. Так, как делает это человек рукой, существо пошарило передней лапой под пнём, и вот в его когтях блеснула ампула — грамм эдак на двести. Трясущейся лапой чудище поднесло к пасти ампулу и… выронило её. Всё бы ничего, ампула упала рядом с пнём, в траву, но в траве предательски спрятался камень. Услышав лёгкий звук разбивающегося стекла, чудище взвыло, да так, что лес замер: птахи перестали петь, дятел — тюкать, болото — пузыриться. Наконец существо отревело. Вскоре в его когтях блеснула вторая, точно такая же ампула, и она была последней. Резким движением Чудо-юдо вогнало стеклянную «торпеду» прямо себе в рану, ампула лопнула, встретившись с рёбрами. Чудовище взвыло почти так же, как и до этого. Но спустя минуту мерзкое, ужасное тело успокоилось и обмякло. Алые глаза потухли. А уральский лес наоборот — снова ожил.

2

Вот уж год, как сорокалетний Михаил Евгеньевич Кремниев являлся пенсионером. Пенсию получал по инвалидности. Заболевание у него было странное, медицине не известное. Двадцать лет назад, вернувшись из армии, Миша Кремниев устроился на единственный в городе металлургический завод учеником кузнеца. Кстати, современный кузнец — это вам не тот языческий лохматый силач с испариной на лбу да в кожаном фартуке, кующий мечи, подковы и гвозди, — это совсем другой персонаж: чумазый работяга в суконной робе, на голове которого пластмассовая каска, на носу — защитные очки, его слух защищают наушники, а с недавнего времени — беруши. Этот человек находится возле огромного пресса, где вручную (щипцами) подкладывает под молот пятидесятикилограммовые стальные, алюминиевые или титановые чушки или тоже самое делает при помощи манипулятора.

Вот к такому кузнецу-работяге и прикрепили Мишу Кремниева, только что отслужившего в армии, на два месяца учеником. А через два месяца способный ученик сдал на разряд и начал работать самостоятельно. А ещё через пять лет Мишу Кремниева все коллеги по цеху (вплоть до начальника цеха) стали величать Михаилом Евгеньевичем.

Девятнадцать лет Михаил Евгеньевич Кремниев отдал заводу. Работал себе человек, работал и вот на тебе — рядовой медосмотр. Отоларинголог проверяет слух, а слух-то у кузнеца сверхотменный. Вроде бы это хорошо? Но заступил как-то бригадир-кузнец на смену и… из ушей его внезапно потекла кровь. Звуки он стал слышать в десятки раз отчётливей обычного человека. Беруши помогали, но от грохота пресса порвало ушные перепонки.

Боль позже отступила, а неизвестная в мире медицины болезнь осталась. Кремниева направили в Москву. В Москве врачи собрали консилиум, постановили — обострённый слух, чем громче произнесённый звук, тем хуже ушным перепонкам. Взвинченная человеческая речь, надрывное мяуканье кошки, близкое жужжание пчёлки — ещё куда не шло, а вот, к примеру, громкий стук, резкий хлопок, грохот, взрыв — всё это могло сыграть очень злую шутку со слухом, вплоть до глухоты. Закончив обследование, светилы медицины прописали необычному больному беруши, дали инвалидность, свалив всё на профболезнь, и отпустили с миром.

Простившись с заводом, Михаил не спешил искать новую тихую работу, пенсия по инвалидности была не такой уж плохой (приплачивал завод). Да и много ли надо одному, ведь за всё время сознательной жизни он так и не женился и детей не завёл. А родителей он схоронил несколько лет назад: мать умерла от рака, после чего от горя у отца не выдержало сердце.

Почти год бывший кузнец валял дурака, редко с кем общался из друзей, знакомых и родственников, но зато за это время он пристрастился к чтению. Записался в заводскую библиотеку и мало того, что брал книги на дом, так ещё и два-три раза в неделю посещал читальный зал, там садился обычно в какой-нибудь угол и читал, читал, читал. Он увлекался этим настолько, что не всегда вставлял в уши беруши. А иногда и вовсе забывал про них.

3

Сегодня он снова пришёл в этот храм святой тишины, вечных страстей и истин. Поднялся на второй этаж, с трепетом открыл обычные деревянные двери и проник в атмосферу, где одни люди с жадностью поглощали фантазии и мысли других людей, называемых в мире писателями.

— Губермана, если можно. Любую книжку.

— Минутку…

Миловидная блондинка — библиотекарша Варя — скрылась в «книжных джунглях» и вскоре, лучезарно улыбаясь, вынесла Кремниеву томик стихов.

— Спасибо, — сухо поблагодарил он и удалился в свободный угол читального зала.

Всё это время, точнее, целый год Варя наблюдала за высоким, чуть седовласым, с умными карими глазами мужчиной, и каждый раз, когда Михаил приходил в библиотеку, а именно — в читальный зал, где она работала, сердце её стучало сильнее, чем обычно. Глядя на него, она мысленно отмечала: «Надо же, всегда выбритый и чисто одетый». И частенько беспокоилась: «Неужели женат?» Затем успокаивалась: «Хотя кольца нет». А ещё она иногда думала: «Какой мужчина! Жалко, кажется, глуховат…»

К своим двадцати девяти годам библиотекарша Варя получила высшее образование, сходила, как говорят, замуж, родила мальчика, развелась, и теперь жила тихой, монотонной жизнью с матерью-пенсионеркой и девятилетним сынишкой.

Стихотворения Губермана были занятными: весёлые умные четверостишья жемчужными бусинками нанизывались на нить доверительного разговора автора с читателем. Поглощать это легко. Закончив читать, Кремниев подошёл к столу библиотекаря и вернул книгу. Варя невольно привстала.

— Как вам Губерман? — с неким волнением спросила она.

— Смешно, поучительно.

— Мне тоже по душе его «гарики». И даже мат у него уместен.

— Ещё как! — согласился бывший кузнец. — Правда, я за свою трудовую деятельность наслушался этой скабрёзности выше крыши.

— Кстати, вы так давно сюда ходите, а мы даже не знакомы. Меня Варей зовут, — женщина протянула ему свою маленькую ручку.

— Я знаю. Меня — Михаилом, — он бережно пожал её ручку своей клешнёй.

— И я знаю, что вас зовут Михаилом. Конечно же, вы работаете на нашем металлургическом.

— Работал, — пояснил мужчина. — Ныне на пенсии.

— Такой молодой?

— У меня инвалидность — профзаболевание.

— А… простите… мне искренне жаль, — Варя повернула голову к окну, за которым дымились трубы металлургического завода. — Вот он, кормилец нашего города…

Миловидная библиотекарша тоже нравилась Михаилу. Но ему — сорок, Варя гораздо моложе; мужчина застеснялся, подумав, мол, куда мне! Она встретит мужчину более достойного, чем он, — ровесника. И главное — здорового… Зачем портить молодой женщине жизнь? Хотя женщина Михаилу очень приглянулась.

Последних слов, сказанных Варей, Кремниев прочитать по её губам не смог, а расслышать не позволяли беруши. И как раз в этот момент вошедший читатель нечаянно громко хлопнул дверями. Михаила словно спугнули.

— До свидания, — пробормотал он и зашагал к выходу.

Завтра он собирался отправиться в лес.

4

Слева от перрона располагался дачный посёлок, справа — лес. День обещал быть солнечным, как-никак бабье лето. Михаил вынул из ушей беруши, поправил на плече рюкзак, в котором лежали лукошко и термос с горячим чаем, и с наслаждением втянул полной грудью воздух. «Ну, здравствуй, родной», — мысленно поздоровался он с лесом и направился вглубь чащобы. Хруст сухой ветки, тюканье дятла, уханье совы щекотали ушные перепонки, но Михаил терпел ради завораживающей, дивной, осенней красоты уральского леса. Мужчина знал здешний лес с детства, его грибные места. Но сегодня чего-то дельного попадалось мало (постарались дачники). Да и Бог с ними, с грибами, не они — главная цель. Михаил наслаждался хрустальным воздухом, солнышком, которое начинало набирать свой оранжевый цвет, и, самое главное, наслаждался тишиной. Вдруг Кремниев уткнулся в странный бурелом, с туннелем внутри: такое ощущение, что по лесу полз огромный червяк, ломая своей тушей кустарники и деревья, сгибая их в крутые дуги. Бывший кузнец, поражённый невиданным зрелищем, с осторожностью пошёл по «следу» мнимого чудища; иногда он невольно наступал на красно-бурые пятна, напоминавшие кровь. Михаил шёл всё осторожнее и осторожнее. Но бурелом закончился и ничего сверхъестественного не произошло. Далее раскинулась весёлая, светлая полянка, посреди неё торчал большой пень. Пень густо ощетинился опятами. «Мама моя! Хоть что-то!» — обрадовался Кремниев и приготовил лукошко с ножом. Срезая опята и складывая их в лукошко, он то и дело оглядывался на бурелом, при этом думал об этой странной загадки природы. Находясь в таком «рассеянном» состоянии, он не заметил осколочков стекла и поранил указательный палец левой руки. От неожиданности он ойкнул, машинально сунув палец в рот. Теперь Михаил увидел и красноватые осколочки стекла и всё те же красно-бурые пятна на пне и около него.

«Что ж, всему есть объяснения, — успокоившись, мысленно стал разговаривать сам с собой Кремниев, — если рассуждать логически, быть может, начался сезон охоты на крупного зверя? В общем: стреляли, скажем, в лося. Ранили бедняжку, он метался, видимо, даже полз — вот тебе и бурелом, и кровь. Ясно, что событие ужасное…» Хотя открыт или не открыт сезон охоты Михаил точно не помнил! Затем он посмотрел на порезанный палец, ещё раз посмотрел, осмотрел его весь — ранку затянуло, как будто её и не было.

«Вот это да!» — выкрикнул он, подумав: — «Странное стекло». Он решил, что пора сматываться. Сидя в электричке Михаил пил чай, но картина загадочного, невесть откуда взявшегося бурелома у него не выходила из головы. Напротив Михаила на тряском сидении притулился мужичок в телогрейке из разряда этаких, бывалых, как говорят в народе.

— Вы не знаете, — обратился к нему Кремниев, — сезон охоты уже начался?

— Это смотря на какую птицу, зверя, — ответил бывалый.

— Ну, скажем, на лося.

— На лося ещё не начался, вот тёплые деньки уйдут и начнётся. Сам жду, с нетерпением, я же охотник. А вы?

— Нет, я не охотник.

«Не начался…» — мелькало у него то и дело в голове…

Вернувшись домой, Михаил первым делом замочил грибы. Ближе к ночи сварил их и засолил «по горячему», как учила его покойная мать. Получилось три литровые баночки. Не удержался и съел несколько свежих, не просоленных грибочков. Спать лёг поздно. Ему, переваливающемуся с бока на бок, во сне, чудились кошмары: какое-то чудовище, какая-то прелестная женщина с платиновыми волосами и странным рубином на лбу, какой-то сердитый старик. С такими же волосами, с таким же рубином на лбу… Чушь какая-то…

5

Массивное кресло было деревянным, без всякой краски, обивки и подушек, на пухлых резных ножках, по бокам — с резными поручнями. Такое кресло могло вместить и выдержать пятерых взрослых людей, но сидел в этом кресле один-единственный могучий старик. Его платиновые волосы стекали на широкие плечи, такие же платиновые усы переходили в бороду платинового цвета, коя время от времени вздымалась на покатой груди. Его чело обхватывал тонкий золотой обруч со странным на лбу большим рубином, который каждую секунду менял оттенок — зрелище завораживающее. Белого цвета, длинное одеяние, опоясанное кушаком, было надето на старике, из-под полы выглядывали острые носки сапог тоже белого цвета. Глаза старика были закрыты, руки мирно покоились на коленях, он не спал и не дремал. Он был погружён в раздумья. Возле его ног, свернувшись калачиком, словно собачонка, лежал маленький горбун в красном костюме скомороха, который не просто спал, он дрыхнул, издавая храп и пуская слюни. Как называлось такое помещение, ярко-освещённое, в котором находились кресло, старик и горбун, понять было невозможно. Вроде бы зал дворца: высокий белый потолок, белые колонны, но — никакой помпезности, из мебели одно кресло, по бокам тяжёлые шторы тоже белого цвета. Но окна или что-то иное таились за ними, было не ясно. И непонятно было, откуда исходил необычно яркий свет. Вдруг в метрах десяти от старика возникло серебристое облако, которое быстро рассеялось. Вместо него появились трое — два огромных белых голубя и… Чудо-юдо, его крыльями с усилием подтолкнули те же голуби. Старик открыл глаза, спокойное выражение его лица не изменилось. Проснулся и отодвинулся от его ног карлик-горбун. Тот позевал, протёр глазенки и живо вскочил на свои кривые ножки.

— На колени, — тихо приказал старик.

— На колени! — продублировал хозяина своим мерзким скрипучим голосом горбун, просеменив вокруг чудовища.

Чудовище не шелохнулось.

— Ну! — у старика набрякли желваки.

— Ну! — подхватил скоморох.

Издав рык, Чудо-юдо припало на одно колено, но головы не преклонило.

— Ты вновь совершил преступление, — в голосе старика появились грозные нотки, — ты сбежал из моего зоопарка.

— Хозяин, насчёт зоопарка — смешно, ей богу, смешно! — Горбун покатился по полу. — Хаааааа!

— Цыц! — Старик грозно повёл бровью.

— Яволь! — горбун мгновенно вскочил на ноги и приложил ладонь к сбившемуся колпаку, на котором дзинькали бубенчики. — Хозяин, подать ли вам посох под номером тринадцать? — карлик облизнулся: — Посох для испепеления — мой любимый.

— Уймись, дурачок.

— Значит, чуть попозже.

Старик снова обратился к чудовищу:

— Мало тебе того, что я сделал с тобой? Ещё совсем недавно ты был мужчиной в расцвете сил, а теперь ты непонятно кто и непонятно что. Мало тебе?! Неужели ты и в самом деле надеялся спрятаться от меня на Земле?

Чудо-юдо заговорило, и заговорило вполне красивым мужским голосом:

— Я много лет прожил на Земле, пока был похож на человека. Эта планета стала для меня домом. Вторым домом. Я просто хочу жить в нём, и не только я один. А ещё я хочу, чтобы плохие люди на этой планете становились хорошими. И я готов всячески содействовать этому.

— Что?! — выражение лица старика изменилось, его начал охватывать гнев. — Ты забыл, что я тебя отправил на Землю много веков назад! Но для чего?! Отвечай!

— Я должен был быть проводником твоей воли.

— Моей воли, — каждое слово отчеканил грозный старик. — Моей! Слышишь?! Почему ты не давал умереть людям, когда им это было суждено мною? Зачем ты приглашал за стол переговоров вождей, королей, царей, президентов, предотвращая тем самым войны? И всё это ты делал, не спрашивая меня. Ты помогал людям строить города, ты помогал им двигать вперёд науку, развивать искусство. А сейчас ты собираешься из подлецов варганить ангелов? Разве ты — это я?! — старик помрачнел ещё сильнее. — Надеюсь, ты раскаиваешься?

— Нет, — чудовище по-прежнему не преклоняло головы.

Старик поднялся во весь свой исполинский рост, но не сделал ни шага.

— Хозяин! — взвился горбун, почуяв нужный момент. — Я за тринадцатым!

Холоп метнулся в строну и подал старику посох чёрного цвета. Тот принял от горбатого карлика посох, именуемый тринадцатым. Ещё минута и старик направит кончик посоха в Чудовища, от которого в испуге шарахнулись огромные белые голуби.

— Э, хозяин, вы не спросили про универсальный эликсир выздоровления, — горбун склонился в поклоне.

— Да… м… откуда ты, дерзкий, взял две ампулы универсального эликсира выздоровления? — старик разозлился не на шутку. — Молчишь? Что ж, гори, несчастный!

— Постой, отец! — в этот момент все услышали пронзительный женский голос, который доносился откуда-то из глубины зала.

— Принесла нелёгкая! — с досадой выпалил карлик.