Оглавление

1. Крещение Новгорода
2. Часть I
   1. Глава I. Волховская школа
   2. Глава II. Перун
   3. Глава III. Расправа
   4. Глава IV. Садко
   5. Глава V. Купала
   6. Глава VI. Кузнец и оборотень
   7. Глава VII. Меткая стрела
   8. Глава VIII. Разбойники
   9. Глава IX. Посадник
   10. Глава X. Гости из Рима
   11. Глава XI. Иоаким
   12. Глава XII. Крещение мечом
   13. Глава XIII. Крещение огнём
   14. Глава XIV. Крещение водой
3. Часть II
   1. Глава XV. Чародей и вампир
   2. Глава XVI. Богатыри
   3. Глава XVII. На реке Клязьме
   4. Глава XVIII. Владимир
   5. Глава XIX. Два князя
   6. Глава XX. Воля князя
   7. Глава XXI. Печенеги
   8. Глава XXII. Баба яга
   9. Глава XXIII. Клан Вепря
   10. Глава XXIV. Чернигов
   11. Глава XXV. Голова
   12. Глава XXVI. Дочь бабы яги
   13. Глава XXVII. Зима
   14. Глава XXVIII. Коляда
   15. Глава XXIX. Суд
   16. Глава XXX. Письмо от врага
   17. Глава XXXI. Озеро Ильмень
   18. Глава XXXII. Сорочинская гора
   19. Глава XXXIII. Кощинская дрягва
   20. Глава XXXIV. Возвращение
4. Часть III
   1. Глава XXXV. Леший и разбойник
   2. Глава XXXVI. Костёр для ведьмы
   3. Глава XXXVII. Ученик чародея
   4. Глава XXXVIII. Воевода
   5. Глава XXXIX. Полюдье
   6. Глава XL. Чародейские уроки
   7. Глава XLI. Серые Волки
   8. Глава XLII. Посвящение
   9. Глава XLIII. Два холма
   10. Глава XLIV. Земля Никиты
   11. Глава XLV. Земля змей
   12. Глава XLVI. Людинский голова
   13. Глава XLVII. Два воеводы
   14. Глава XLVIII. Чудово
   15. Глава XLIX. Месть
   16. Глава L. Засада
   17. Глава LI. Борис Шапкин
   18. Глава LII. Мстислав
   19. Глава LIII. Ползучий змей
   20. Глава LIV. Волга
5. Часть VI
   1. Глава LV. Многоликий
   2. Глава LVI. Царьград
   3. Глава LVII. Ядовитая кровь
   4. Глава LVIII Воины Бога
   5. Глава LIX. Ырка
   6. Глава LX. Третий Рим
   7. Глава LXI. Тень Будислава
   8. Глава LXII. Торг воеводы
   9. Глава LXIII. Оборотень
   10. Глава LXIV. Морской царь
   11. Глава LXV. Сотник Глеб
   12. Глава LXVI. Портал в Лукоморье
   13. Глава LXVII Серые волки
   14. Глава LXVIII Приведения
   15. Глава LXIX. Утопленник
   16. Глава LXX. Упырь и море
   17. Глава LXXI. Ритуал
   18. Глава LXXII. Сон воеводы

Часть I

Мы жизнь разгульную ведем,

Жизнь, полную веселья:

Мы ночью спим в лесу густом,

Нам бури, ветер нипочем,

Что ночь — то новоселье.

(Ф. Шиллер «Разбойники»)

Глава I. Волховская школа

— А кто такой Христос? — спрашивал как-то маленький Костя у своего отца — новгородского ремесленника Никиты Новоторжанина.

— Это, сын мой, ромейский бог, — отвечал отец, — говорят, жил тысячу лет тому назад в Римской Империи и был распят на кресте. А где ты про него услышал?

— Да волхвы в школе говорили. Они про многих богов нам сказывали, и про наших, и про иноземных. Но ни один бог, говорят, как бы могуч он не был, не властен над рожаницами — духами судьбы.

— Может они правы. Слушай наших волхвов, учись, набирайся уму-разуму в училище, не пей вина, не води дружбу с мальчишками из Людина конца, и когда вырастешь, судьба будет к тебе благосклонна.

В великом и молодом посаде Новгороде тогда было три конца: Славенский, Неревский и Людин конец. На правом берегу реки Волхов находились Людин и Неревский концы, а на левом — Славенский. Издревле в Неревском конце селилась нерва, в славенском — славене, а Людинском — люди. Позже всё перемешалось и перепуталось. Нерва была племенем угро-финским, в других городах Русской Державы жили родственные нерве угры, мурома, меря, именуемая так же чудью. Славене были племенем славянским, в державе русов родственные полянам, древлянам, северянами и пр. Люди были толпой без роду и племени, чужаки и приезжие, либо изгнанники из других концов. Славенский конец находился на торговой стороне, Людин конец всегда был его тенью. В Славенском конце торговали по закону, здесь в ходу были гривна и резана, в Людином конце скупали и сбывали краденное, жили ростовщики, торговали рублями и мехами. Но ни один из этих концов Новгорода не мог жить без второго, поскольку ради наживы нередко приходилось нарушать закон, а ради приличий приходилось закон соблюдать. Лишь самые богатые купцы могли позволить себе не иметь дело с людинами. В каждом конце Новгорода было своё вече, и многие роды из этих двух концов вели друг против друга кровную вражду.

Неревский конец всегда примирял между собой эти два враждебных конца, и именно в этом конце Новгорода жил Никита Новоторжанин вместе со своей семьёй. Из всех сыновей самые большие надежды подавал Костя. С детства у него появилась любовь к книгам, и отец решил отдать его в школу, что стоило ему немалых денег. Школа находилась в Славенском конце, в основном здесь учились дети бояр и богатых купцов — элита города. Обучали детей волхвы — чародеи, достигшие мастерства в целительстве и в воспитании, поклонявшиеся древним богам и духам предков. Среди них главным был верховный волхв — Родим — старец с длинной белой бородой и большой родинкой на щеке. Когда он появлялся в училище, все дети замирали перед ним, а все волхвы склоняли головы. Волхвы обучали грамоте и счёту, а сверх того и врачеванию. Купеческие дети учились лучше, боярские дети напротив, совсем не хотели учиться и даже не понимали, зачем это нужно. По обычаю их главным ремеслом была война, и дружинники должны были проводить дни и годы за тренировками, чтобы потом долгие годы проводить в войнах. Именно поэтому Костя Новоторжанин быстро стал одним из лучших учеников в школе. И потому всех удивляло, как он смог подружиться с двумя боярскими детьми — Васькой Буслаевым и Святославом Вольгой. Василий был полной противоположностью Кости — непоседливым избалованным мальчишкой, одержимым войной. Святослав — крёстный брат Василия, не отставал, хоть к наукам тоже стремился. Во всех выходках Василий всегда был заводилой, Святослав часто следовал за ним вместе с остальными боярскими детьми, мечтавшими о свободе. И всё же, юному Вольге, видимо, однажды надоело постоянно получать по заду розгами от своего отца за нерадивость, и он сблизился с отличником Костей.

— Василий всё мечтает попасть в дружину к князю Владимиру, — говорил Святослав, — силища у него воистину большая.

— А ты не хочешь в дружину? — спрашивал Костя.

— Наш князь Владимир далеко, он ушёл воевать против Киева и неизвестно, вернётся ли. Даже если он победит, он станет князем киевским, и мы здесь в Новгороде станем ему не нужны. Самые сильные, как Василий, возможно, попадут к нему в Киев. Ваське на судьбу гадали и предсказали ему великую славу. А мне нужно здесь устраиваться, изучать грамоту.

— А почему у Василия такое странно имя? — спрашивал Костя у своего боярского друга.

— Греческое, — отвечал Святослав, — отец его — Буслай намудрил. А может и мать — купеческая дочь.

Действительно, среди купцов тогда в Новгороде пошла мода на такие имена. Купцы много привезли всяких вещиц из Ромейской Державы, много рассказывали про её великую столицу — Царьград, про странную веру ромеев, про распятого Бога и помазанника его — цареградского василевса и императора. Поэтому Василий получил от матери греческое имя, в то время как Святослав имел традиционное — славенское.

И вот Костя начал помогать Святославу, а затем и непоседливому Василию. Читал за них книги и потом рассказывал про написанное. А друзья потом с его слов передавали содержание книг волхвам. За эту услугу Костя получал не просто дружбу боярских детей, но и нечто более важное — их защиту. Дело в том, что Костин дом находился на другом берегу, в Неревском конце, там же, где находился Людин конец. Отец его — Никита Новоторжанин был богатым торговцем из Людина конца, никому не известного происхождения, который потом перебрался в Неревский конец. Поговаривали, что Никита был либо еврей, либо хазарин, в любом случае, вера у него была не такая, как у всех. Его единоверцы поддерживали его и жили единой общиной на границе Неревского конца. Каждый день Костя переходил через Волхов мост в Славенский конец, видел богатых бояр и купцов, разъезжающих верхом на знатных конях, видел могучие бревенчатые строения, расписанные с невероятным мастерством. Прежде Новгород назывался Славенском, эта часть города была, по сути, всем городом. Людин и Неревский концы же были поначалу лишь пригородами по ту сторону реки. Когда Костя возвращался домой со школы, то всегда наталкивался на мальчишек из Людина конца. Поначалу дети охотников, воров, разбойников его не трогали, лишь пытались заговорить, чисто из любопытства. Но Костя хорошо помнил заветы своего отца: не водить дружбу с мальчишками из Людина конца, и старался их игнорировать. Это, видимо, злило людинских детей, и они стали набрасываться на одинокого беззащитного мальчишку, поднимали на смех, отбирали деньги, если находили, рвали берестяные свитки, выливали в реку чернила. Так случалось несколько раз, пока однажды вместе с Костей не пришли Василий и Святослав с прочими своими товарищами. Оба товарища были крепки телом, оба натренированы. Они перебили всех хулиганов Людина конца и обратили их в бегство, а после этого следующие пару дней провожали товарища до дома. На второй день никто на них не напал, на третий появилась толпа в три раза больше них числом и напала на всех друзей Кости, заставив их спасться бегством. Но прирождённых воинов это не заставило сдаться. Пошли они с Костей и на следующий день, ещё большим числом, и на этот раз встретили толпу людинских мальчишек лишь взглядом, а те грозными взглядами проводили их. Так длилось ещё несколько дней подряд, затем толпа стала уменьшаться, и когда людинские хулиганы совсем потеряли интерес к славенским гостям, тогда Костя и стал ходить снова один, теперь уже совершенно спокойно. Но однажды путь ему снова преградил один людинский мальчишка. Он с виду был не похож на других детей из Людина конца: красивый, светловолосый, худощав, но не по возрасту высок. При желании с ним можно было справиться, и Костя сжал кулаки.

— Оставь это, — усмехнулся людинский мальчишка, — я не хочу с тобой драться.

— Чего же тебе нужно? — оттолкнул его плечом Костя и продолжил путь.

— Моё имя — Садко, — проговорил тот, догоняя школьника, — я видел каракули, что нарисованы у тебя на бересте. Что они значат?

— Это лишь буквы, слова, предложения. Они могут значить, что угодно, зависит от того, что ты хочешь сказать.

— Интересно, а зачем тебе этому учиться?

— Отец говорит, что это нужно, чтобы вести хороший торг.

— Вот как? А что сам тебя не научит? Времени нет? А меня сможешь научить?

— А зачем тебе? — удивлённо взглянул Костя на Садка. Гордо смотрящий мальчишка в грязной измятой рубахе, которая явна была ему велика и сползала аш ниже колен.

— Торговать буду, богатым стану, — отвечал Садко, — вот, возьми.

Людинский мальчишка задрал рубаху, запустил руку в складку широких штанов и достал небольшой кожаный мешочек.

— Твои медяки. Я у брата старшего стащил, у Щегла, а он украл их у тебя. Щегол их спрятал, чтобы отец не отобрал, а я проследил, где он их спрятал.

— О, слава богам, — обрадовался Костя, забирая монеты.

— Я тебя больше в обиду не дам, — говорил Садко, — от собак буду защищать, да от наших, ты только научи меня этим каракулям. Кстати, а как этих двоих здоровяков зовут?

— Василий и Святослав, — отвечал Костя, — самый крепкий — это Василий.

— А они мощные, не всякий сможет с Щеглом справиться, а Васька справился. А сколько этому Ваське лет?

— 12

— Ой ли? А моему брату — 14. Я, правда, тоже как-то его заборол, давно уже. Он не такой сильный был тогда, но уже злой. В тот же день с толпой друзей меня избил от души, у меня ухо потом весь день свистело и потом ещё неделю болело.

Садко и Костя Новоторжанин очень быстро подружились. Людинский мальчишка как мог учился и действительно защищал своего нового товарища. Садко был сыном людинского торговца-варяга — Зигмунда, бывалого моряка и воина. Так случилось, что часть воинов-варягов в Новгороде вошли в дружину и пользовались большим почётом. Прочие же остались наёмниками, и поселились в Людином конце. Многие здесь занялись торговлей и за короткий срок стали наводить в конце свой порядок, подчиняя и сметая всех, кто вставал у них на пути. Садко плохо помнил своего отца, но помнил, что жили они очень богато. Долго такое продолжаться не могло, и однажды местные мужики устроили людинским варягам жестокую и подлую расправу. В честном бою они не могли одолеть немногочисленных викингов, ночью же перерезали почти всех. Зигмунд храбро сражался и ранил двоих врагов, но их было слишком много, и уже израненному и обессилевшему викингу залили в горло расплавленную медь. Нападавшие поделили имущество торговца между собой. Кому достались рубли, кому — изба, а разбойнику по прозвищу — Волрог, раненному Зигмундом, досталась его жена с приданным. Вместе с женой он получил и её малого сына, которому теперь должен был стать отцом. У Волрога уже была жена и много сыновей и дочерей от неё. Люба — женщина Зигмунда, стала его второй, а после смерти первой, единственной женой. Детей с новой женой Волрог не нажил, объясняя это тем, что он и Люба были слишком из разных племён. Садка отчим не любил. Мальчишка рос плутоватым, отвагой порой напоминал собой отца, в работе же от него было мало толку. Правда, Садко всем нравился своей находчивостью и невероятным артистизмом, имел хороший певчий голос и слух. Сводные братья быстро полюбили Садка, насколько их сердца вообще позволяли им любить. Но мальчик помнил ещё своего отца-варяга, помнил, как тот говорил с людьми, как вёл торг, как записывал что-то чернилами на бересте, совсем как на свитках Кости. Зигмунд владел грамотой и счётом, значит, и Садко должен был ими владеть. Ещё в самом юном возрасте он решил для себя, что когда вырастет, станет богат, как отец, только умнее и сможет выжить. Хитростью и неслыханной дерзостью Садко уже в раннем возрасте научился получать, что хотел, и тем ещё больше напоминал Волрогу пресловутого Зигмунда, за что нередко был битым.

И всё же теперь сын Зигмунда вопреки всем взялся постигать грамоту и счёт, хоть наука эта давалась ему очень тяжело, а времени на занятия почти не было. Но летом легко было отлынивать от домашней работы, когда ребятня большую часть времени проводила на улице. Случалось, что они не появлялись дома даже не обед, а питались плодами с деревьев, отстреливали из луков дикую птицу или ловили рыбу. Здесь же, на улице они разводили костёр и готовили себе пищу. В этом людинские мальчишки имели гораздо больше свободы, чем их аристократические сверстники. Садко большую часть лета провёл на улице, и лишь когда с братом украл коня, отец побил их и запер под замок. Но через три дня они смогли сбежать и ещё несколько дней не появлялись дома. Спали они под открытым небом, слушая приятный хруст веток в костре, прерывистый гул и протяжный писк сов. Вскоре Садко и нового друга — Костю затянул в эту лихую жизнь. Поначалу Костя боялся, но потом настолько одичал, что как только покидал Славенский конец, тут же снимал обувь и дальше шёл босиком. Любил он ночью купаться в реке, когда вода была теплее, чем днём, и так не хотелось выходить на берег. Можно было нырнуть и исчезнуть для целого мира, погрузиться в приятный мрак. А наутро снова с товарищами искать себе пропитание, лазать по деревьям, царапая ветками до крови кожу, удить рыбу, охотиться, красть что-нибудь мелкое, мириться и ссориться, ездить верхом и дышать, дышать полной грудью.

Мальчишки из Славенского конца позволить себе такой жизни не могли, достаточно было лишь одному из них пропасть из дому, как поднималась тревога, вскакивала вся младшая дружина князя и принималась искать пропавшего. Лишь когда дети аристократии вырастали в юношей, они начинали позволять себе то, чего не позволял себе никто. Теперь не нужно было проводить время за учением, можно было верхом разъезжать в любой конец города, брать всё самое лучшее и ничего не отдавать взамен или отдавать, но лишь для того, чтобы похвастаться перед товарищами своей щедростью. И так могло длиться довольно долго, пока какая-нибудь война не взывала к их долгу, и тогда не было в Новгороде более отважных и доблестных воинов. Но всё это ждало школьников впереди, когда закончатся долгие годы обучения, а жить-то хотелось сейчас, и потому летом боярские дети чаще всего отлынивали от посещения училища. Бывало, даже Костя следовал их примеру.

Однажды, после очередной ночёвки под открытым небом он чуть не забыл, что следующий день — учебный. Спешно Костя прибежал домой, выслушал упрёки матери, собрался и почти бегом пошёл в Славенский конец. Здесь же уже вовсю началась потеха. Васька со Святославом затеяли новое развлечение — соорудили летающего воздушного змея, и каждый хотел этим змеем хоть немного поуправлять. Но просто так мальчики ничего никому не давали, и получали от кого калач, от кого — наливное яблоко в качестве платы. Но с Кости никто и не думал взымать платы. Ему дали змея даром, вне очереди.

— Хорошая вещь, — говорил меж тем Василий, — вот если бы такой змей мог бы воина поднять от земли, цены бы ему не было.

— Зачем же ему поднимать воина? — скептически возражал Святослав, — чтобы он упал, разбился насмерть или сломал себе чего?

— Да с помощью такого змея любое войско врага можно увидеть, как на ладони. Можно увидеть, сколько там человек, как расположены и где. И без труда потом всех перебить.

— Нашему князю не нужна такая ерунда, чтобы всех побеждать, — Святослав всегда делал вид, что сомневается в Василии, хоть в душе не мог не признавать его воинской смекалки.

— Наш князь уже почитай полгода в Новгороде не появляется. Как взял Киев, так там и остался, а про нас и думать забыл.

— Ничего, вернётся наш князь. Почто ему этот Киев? Там все чужие, а здесь его родная земля, здесь все его знают.

— Волхвы идут! — прокричал Никита — младший двоюродный брат Васьки.

— Бежим! — скомандовал Василий.

Костя вынужден был оставить летающего змея и побежать вместе с товарищами. Двое волхвов, не застав своих учеников на лавках, принялись их искать и нашли на заднем дворе училища. Теперь мальчишкам было не избежать наказания: их наказали бы либо учителя, либо отцы. Они сочли, что лучше потом получить от своих отцов и бросились врассыпную.

— Встречаемся у моста! — послышался лишь голос Святослава.

— Стоять, леший вас побери! — кричали далеко позади волхвы. Но вскоре их ученики затерялись уже меж домов на новгородских улицах. Костя один из первых прибыл к Волхову мосту, затем стали появляться и другие, прибежали и заводилы — Василий и Святослав, которые успели уже где-то стащить петуха. Птица неистово била крыльями, пытаясь вырваться, но часы её были сочтены. Мальчишки забрались под мост и принялись разводить костёр. Здесь, на небольшом клочке земли возле толстых деревянных свай под мостом уже была насыпана целая горсть золы, что говорило о том, что здесь часто устраивались посиделки. Место тут было укромное, из Славенского конца их было почти не видно, зато из Людина и Неревского концов их мог увидеть каждый. И вскоре, не успели они развести огонь, их действительно увидела горстка мальчишек и направилась к ним. Боярские дети насторожились, даже петух перестал кудахтать и притаился. Доски на мосту заходили ходуном в тех местах, где проходили незваные гости. Они приближались. Вот уже стало слышно, как сыплется земля с горки — они спускались. И вот рядом возникла группа мальчишек, вместе с которыми Костя ночевал сегодня на берегу реки. Садко совсем босый и по пояс голый держал за жабры огромную метровую щуку, которая иногда ещё била хвостом, намереваясь вырваться на свободу.

— Костя, айда с нами, смотри, какое чудище мы поймали, — вымолвил Садко, — можно весь город накормить.

— У нас уже есть добыча, — кивнул Василий на петуха, нахмурившись.

— Да это разве добыча? Нате, угощайтесь, славенские дети, здесь на всех хватит.

С этими словами Садко бросил рыбу на землю. Щука вильнула хвостом и дала им смачную оплеуху одному из мальчишек, который от неожиданности даже упал на спину. Рыба рванула к воде, но боярские дети схватили её, не давая убежать. В этой сутолоке петух снова забил крыльями и на этот раз смог-таки вырваться на свободу. Забравшись на мост, он воинственно прокукарекал гимн своей свободе и направился домой.

— Чёрт бы вас побрал, — выругался Святослав.

— Придётся теперь вашу щуку есть, — смирился с судьбой Василий.

И вскоре они принялись готовить себе пищу. Общая трапеза быстро подружила их. Детьми они ещё не знали, что такая дружба между сословиями является для них запретной. Но Костя был рад, что его друзья из разных концов города, как Садко, Василий Буслаев и Святослав Вольга сейчас находятся вместе и не ссорятся друг с другом. Тогда ему хотелось верить, что они на долгие годы станут крепкими друзьями, и дружба их будет сильнее любых преград и любых запретов. Что ж, иногда и несбыточные мечты могут сбываться.

— А теперь купаться! — снова произнёс Василий, и все мальчишки как по команде разделись и бросились в реку. Плавали они долго, некоторые даже начали дрожать и покрылись гусиной кожей, у других кожа на пальцах сморщилась, как у стариков. Но близился вечер, нужно было расходиться по домам. Расстались они друзьями. Костя и Садко ушли на другой берег, Василий и Святослав остались на этом и пошли домой. Они с тревожным трепетом представляли, что их ожидает дома от их отцов, как вдруг один из мальчишек не на шутку расплакался.

— Ну чего ты, Макар? — приобнял его за плечи Святослав.

— Князь-то к нам не вернётся. Бросил нас, не нужны мы ему. Как же Новгород теперь будет без князя-то?

— Вернётся князь, никуда не денется, — успокаивали его боярские дети, — не может Новгород жить без князя, а князь без Новгорода, что дерево без корней.

Все понимали Макара, ведь его отец вместе с князем Владимиром пошёл войной на Полоцк и Киев, и не известно было даже, жив ли он. Известно было, что князь новгородский победил и взял Киев, он стал могущественнее, чем любой из князей Новгорода до него, но какое дело до этого было мальчику, который ждал с войны своего отца?

Глава II. Перун

В тот год князь Владимир так и не вернулся в Новгород, а вместо него с княжеской грамотой на пергаменте приехал боярин Добрыня. В грамоте было написано повеление князя, которое смутило многих гордых бояр. С одной стороны, Владимир требовал от бояр назначить посадником Новгорода Добрыню, который даже не был родовитым новгородцем. Старый Добрыня происходил из рода древлянского, более того, приходился сыном бывшему мятежному древлянскому вождю Малу. В Киев Добрыня вместе со своей сестрой попал как заложник после поражения восстания древлян. Долгие годы он как раб служил отцу Владимира — покойному князю Святославу, при нём и стал дружинником. Улучшилось и положение его сестры — Малки, причём улучшилось так, что она стала очередной женой князя Святослава и родила ему сына — Владимира. Тем самым род древлянский породнился с ненавистным им варяжским родом Рюрика. Так, Добрыня приходился князю Владимиру родным дядькой, а, значит, по обычаю мог замещать князя на посту. Но Добрыню никогда не любили в вольном городе Новгороде. Бояре привыкли сами выбирать себе князей, посадников, тысяцких, а если нужно, и воевод. Одних назначала боярская дума, других из боярских родов выбирало новгородское вече Славенского конца. Когда-то Владимира так же избрали князем, больше из уважения перед его братьями и войском его отца, но потом полюбили, как родного. Чего нельзя было сказать про Добрыню. Древляне не любили викингов, а викинги не любили за это древлян. А многие боярские роды в Новгороде были связаны с викингами. Иные же, как варяг Сигурд и вовсе стали боярами при Владимире.

Но даже не это смутило новгородских бояр, сколько другая часть послания, писанного на пергаменте и заверенного великокняжеской печатью. Говорилось там, что князь Владимир установил в Киеве новую веру, заключив союз с четырьмя чародейскими кланами: кланом Вепря, кланом Сокола, кланом Быка и кланом Змея. Эти чародеи называли себя колдунами, потому как использовали самые тёмные и боевые чары, а потому наводили страх на все славянские земли. И теперь они объединились и стали друзьями князя. Верховным же богом признавали бога Перуна — бога войны, который теперь стал ещё и богом молнии.

— Во владениях князя и когана Владимира везде должна быть одна вера, — говорил Добрыня на собрании боярской думы, — а иначе враги наши нас сломят. Нельзя нам сейчас давать слабину, враги сильны и их много.

— А ежели кто не захочет чужой веры принимать? — вопрошали дружинники, — как с теми быть?

— Тех мы раздавим, — отрезал Добрыня.

Такие слова встревожили знатных людей.

— Нельзя так, Добрыня, — выступил старый боярин Дамир, — у нас столько разного народу живёт, и все разным богам поклоняются. Купцы, земщина, служилые, люди вообще чёрт пойми кого чтут. Как ты всё это приведёшь к единству?

— С вашей помощью приведём, — спокойно продолжал Добрыня, — если назначите меня посадником и поддержите своим оружием.

— Нет, Добрыня, не поддержим, — возражал Дамир, — какая такая опасность должна нам грозить, чтобы мы забыли про свои вековые обычаи и изменили порядкам, которым не изменяли даже при нашествии хазар?

— Напрасно вы мне противитесь, — начинал гневаться Добрыня, отчего скулы его напряглись, а ноздри расширились, голос же стал ещё громче, — со мной князь послал немалое войско, а так же клан Змея, который возглавляет известный вам вождь Усыня. Вы сами знаете, как колдуны не любят вашу волховскую веру. Только дай им волю, весь город в крови утопят.

— Крови хочешь, древлянский недобиток? — злобно прокричал Дамир и бросил на пол шапку, глядя прямо в глаза Добрыне. Далеко не каждый выдерживал его гневного взгляда, а сейчас взгляд Добрыни пылал гневом, лицо залилось краской, в конце концов он поднялся на ноги и хотел уже наброситься на боярина. Но сразу несколько рук обхватили Добрыню, а ещё с десяток рук сдержали Дамира. Очередной раз бояре порадовались, что старинным обычаем было положено оставлять оружие в прихожей и в думе выступать без него. Иначе сей же час началась бы страшная сеча.

— Я здесь выступаю не от своего имени, — кричал Добрыня, чтобы перекричать поднявшийся в избе шум, — и не от имени древлянской знати, а от имени вашего князя, избранного вами, и который по вашему согласию и с вашей помощью взял Полоцк и Киев. За ним правда, и вы это знаете. Мы не смеем идти против этой правды. К своим врагам великий князь беспощаден, а со своими друзьями он щедр и ласков. Решайте сами, кем вы хотите ему быть: друзьями или врагами.

И с этими словами он вырвался из рук держащих его дружинников и вышел вон из избы. А бояре крепко призадумались. В глубине души все они понимали, что Добрыня прав: они сами дали князю Владимиру войско и право захватить Киев, сами сплотили вокруг князя народ. И если им бы начали мстить, то не по отдельности, а всем сразу — и князю, и боярам, не различая, что они теперь в ссоре. Ситуация сложилась уникальная. Когда князь Владимир был князем Новгорода, он советовался с боярами и народом, и правил в согласии с ними, как обычный князь. Теперь же он захватил Киев, но не стал возвращаться в Новгород, а остался в Киеве. Местную дружину он всю разогнал, новгородцы на киевской вотчине своих земель не имели. Вот и стал вокруг князя складываться круг новых бояр, кому из своего войск он жаловал большие земли. Среди этих бояр оказались и жрецы войны — четыре клана колдунов, которые присоединились к князю после победы над Полоцком. Каждый клан получил себе обширные земли на киевской вотчине, и все вместе колдуны теперь имели там больше земли, чем бояре.

Начался поход князя Владимира, как это часто бывало, с мести. Он должен был отомстить за своего отца — великого князя Святослава, и бояре охотно поддержали такое благородное стремление юного князя и собрали ему для этой цели войско. Однажды князь Святослав возвращался из похода против ромеев, войско его задержалось на днепровских порогах. Именно здесь им и бросили вызов печенеги. Отступать было поздно, а терять богатую добычу князь не хотел. Ведь это были не просто награбленные предметы, это было свидетельство его победы над самой Римской Империей. И вот Святослав отправил своего дружинника — Свенельда с добычей в Киев, а сам остался прикрывать его отход. Свтослава уговаривали уйти со Свенельдом, и оставить здесь войско для прикрытия. Но князь знал разведку печенегов, и полагал, что те пойдут за тем войском, в котором будет князь. Так и случилось. Святослав пошёл в одну сторону, Свенедльд в другую, и печенеги пошли по следу Святослава, думая, что вся добыча у него. Князь увёл их как можно дальше, но в конце концов вынужден был дать бой. И даже в таком положении Святослав продержался против врага трое суток, и лишь на третьи сутки был смертельно ранен. Печенеги поняли, что у князя нет добычи, которой они искали, но их войско понесло такие огромные потери, что они уже не могли преследовать Свенельда. Из черепа Святослава вождь печенегов сделал себе чашу, из которой пил вино. Но ромейские трофеи были спасены, хоть вместе с ними сыновья Святослава и получили бремя мести кочевникам.

В тот год три сына Святослава: Ярополк, Олег и Владимир встретились в Киеве и поклялись перед богами и дружиной, что отомстят печенегам. Князем киевским стал старший сын — Ярополк. Значит, большая часть бремени мести ложилась на его плечи. Но Ярополк не спешил выполнять данную клятву, и тогда другой сын Святослава — Олег, заспорил со страшим братом, призывая его в поход на печенегов, и когда тот отказался идти в поход, сам стал собирать войско, чтобы идти без него. В результате ссоры между братьями Олег был убит, а Ярополк захватил земли обоих своих братьев, в том числе и Новгород — вотчину младшего Владимир. Костя Новоторжанин, Василий Буслаев были тогда совсем ещё детьми, но они прекрасно помнили, какие были настроения в Новгороде. Все говорили, что правда была за Владимиром, поскольку Ярополк нарушил клятву перед богами и дружиной, предал память своего отца. Именно поэтому Владимир вскоре вернулся в Новгород с дружиной викингов и захватил город. Новгородцы сами радостно встречали молодого князя, за которым была правда. Многие князья тогда шли за князя Владимира, включая черниговского князя Всеволода, поскольку чувствовали за ним правду. Но полоцкий князь Рогволод отказался занять сторону Владимира, хоть и к Ярополку не примкнул — остался нейтральным. Рогволод был один из дружинников покойного князя Святослава, а ещё был чародеем и пользовался поддержкой жрецов Перуна. Когда князь Владимир разорил Полоцк, четыре клана жрецов Перуна поддержали его и вместе с ним пошли на Киев. Вероломный киевский Ярополк был убит, и клятву мести стал нести на себе Владимир. Пришло время мести печенегам, пришло время правды. Именно для этого князь Владимир теперь объявил верховным богом Перуна — бога войны. Это говорило лишь об одном: вскоре начнётся великая война, и она не закончится, пока не будет уничтожена последняя орда печенегов. Колдуны, князья, народ поддерживали князя в этой войне, все шли за его правдой. Но новгородская дружина боялась, что, идя за правду, потеряет свободу, а Новгород потеряет славу вольного города. Новгородские бояре по природе своей были очень горды и не хотели терпеть своё зависимое, подчинённое положение. Боярин Дамир считался одним из самых родовитых и старых в новгородской дружине, и теперь он выступил резко против Добрыни. Дружинник лично наведывался в гости к знатным людям, и убеждал их так же не подчиняться и стоять на своём. Наведался он в гости и к дружиннику Буслаю — отцу Василия, и был встречен радушно и приветливо. Старший и единственный законный сын Буслая — Василий, спрятался в укромном месте, откуда ничего не видел, но хорошо слышал, о чём говорится в гостиной.

***

На следующий день после этого визита Дамира боярские дети, а вместе с ними и Костя Новоторжанин снова собрались в волховской школе. Настроения у всех были печальные, волхвы не скрывали своей тревоги и открыто высказывались против веры Перуна и религиозной реформы князя Владимира.

— Что же теперь будет? — беспокоился Костя, — неужели наше училище закроют.

— Может и закроют, — молвил Святослав Вольга, — тебе-то какая печаль? Грамоте и счёту ты уже выучился, а боярские мудрости тебе учить ни к чему.

Но вскоре все мальчишки замолчали, поскольку заговорил Василий Буслаев и повёл речь о вчерашнем визите Дамира.

— Дамир так и говорит отцу: «Плохи наши дела, Буслаюшка. Я знаю, что князь Владимир наделил тебя немалыми землями, но этому городу ты обязан большим, здесь ты вырос, здесь росли твои отец и дед, и все поклонялись рожаницам, все чтили судьбу. А теперь нас хотят заставить идти против самой судьбы, за бога войны. Хотят заставить поклоняться Перуну». А отец мой Буслай отвечал ему, мол, говорят, сам великий князь Святослав отдавал почести Перуну, что это бог воинов, и он дарует удачу на поле брани.

«Святослав на нашей земле не жил, — возражал ему Дамир, — он всегда воевал на чужой земле, а правила его мать и дружина, которые никогда не предавали рожаниц. Правили мудро, мирно. И Ярополк — сын Святослава, чтил родных богов».

«Ярополк — клятвопреступник, — резко оборвал его отец, — он отказался от мести за отца, и за это поплатился. За нашим князем правда. Вспомни, Дамир, как мы сами на руках несли его в этот поход на Киев. Владимир держит своё слово, именно поэтому он выбрал своим богом Перуна — бога войны». Но Дамир был непреклонен и строгим голосом спросил отца:

«Уж не отрёкся ли и ты, Буслаюшка, от родной веры? Вспомни, гадатели предсказали твоему сыну великую судьбу. Если отречёшься от Судьбы, то что будет с ним, что будет с державой? Вся Русь в огне погорит, брат брата начнёт убивать. Владимир — безумец, он уже убил родного старшего брата. И Перун — такой же безумный бог, убил своего старшего брата — Даждьбога, чтобы самому править на небесах. Но Даждьбог хоть и был богом и властителем судеб, но всегда подчинялся рожаницам, Перун же рожаниц не чтит, он заковал их в оковы.» А отец так отвечал ему: «Я всегда был и буду верен Судьбе, я не змея, своей шкуры не меняю. И коли уж надел одну шкуру, то всю жизнь в ней ходить буду, пока не помру. Но если ты, Дамир, хочешь воевать против Владимира и против правды, нам с тобой не по пути». Здесь мне показалось, что Дамир уступил отцу и заговорил несколько иначе, мол, я не собираюсь воевать против Владимира, что ты Буслай. Я лишь хочу напомнить ему о том, что Новгород — это вольный город, и с нами нельзя так грубо обращаться. Я хочу воевать против Добрыни, если угодно. Мол, Владимир лишь мальчишка, а тот, кто натравливает его против судьбы — это старый раб Добрыня.

«Можно и по-другому, — возражал ему отец, — Почему мы должны напоминать князю о своей свободе сейчас, когда он одержим своей клятвой, когда за ним правда и все князья? Можно напомнить ему позже, когда он осуществит свою месть печенегам».

«Позже? — прокричал Дамир. — А до той поры мы должны терпеть этого выскочку Добрыню, бывшего холопа? Нет, Буслай, ты как знаешь, а я его терпеть не буду».

Дамир был полон решимости, и я, признаюсь, подслушивая их разговор даже почувствовал, как сердце моё сжалось от напряжения. Казалось, воздух в комнате стал густым как студень.

— Так что же, получается, Дамир замыслил восстание? — спрашивал Вольга, — так что, Вася, решил твой отец?

— Я не знаю, но я уверен, он рассудит всё по правде.

— Ох, что же теперь будет, братцы? — испуганно спрашивал Костя у своих боярских друзей, — неужели конец наступит миру в Новгороде?

Но никто ему не отвечал, головы боярских детей были заняты более сложной задачей. Они задавались вопросом о том, что задумал Дамир и о том, как поступят их отцу и какую займут сторону в грядущем конфликте. Дамир приходился родственником Буслаю, их роды недавно породнились, хоть род Буслая и не так давно стал знатным. Его дед всю жизнь был простым кузнецом, но мастерством своим превосходил всех других. Однажды он выковал меч для самого князя. Затем князь ушёл на войну с хазарами. Сталь тогда была плохого качества, и многие переломали свои мечи и так и погибли на поле боя. Но меч князя не сломался, более того, сломал меч врага, собиравшегося его убить. В благодарность за спасённую жизнь князь определил кузнеца в дружинники и пожаловал ему землю. Кузнец быстро, пока князь не передумал, поспешил породниться с другими знатными родами. Так, отдал свою дочь замуж за Дамира, она стала его третьей женой, женил отца Буслая на девушке из знатного рода. У Буслая было много братьев и сестёр, но сёстры вышли замуж, а братья все ушли на войну вместе с князем, оставив Буслая за старшего в роду. И вот теперь на нём лежала тяжкая ноша и ответственность за весь свой род. Тяжкая дума одолела Буслая и не давала ему покоя. На следующий день он отправился за советом к волхвам. Местные чародеи традиционно были врагами колдунов и потому заняли сторону Дамира. Редко между волхвами из разных родов наблюдалось такое единодушие, как сейчас, в борьбе против новых обычаев. Верховный жрец Судьбы волхв Родим был готов идти на смерть за своего бога. Буслай пуще прежнего расстроился, понимая, какой раздор ожидает в ближайшее время Новгород.

Тем не менее, новых идолов поставили на капище, причём намеренно в пятницу — торговый день, когда большинство людей ушли на торжище. Старых идолов не убрали, и потому поначалу никто не почувствовал произошедшей перемены. Но за внешним дневным спокойствием горожан скрывалось волнение готовящегося мятежа. Скандинавские и русские бояре в заговоре не участвовали, как и многие бояре из других племён, все они единодушно приняли новую веру. Но при этом они сохранили за собой право поклоняться и своим богам. Старые капища в Новгороде никто не сносил, и всё же большое капище на центральной площади не давало покоя Добрыне. Всё яснее становилось для него, что народ не хочет исполнять волю князя Владимира и выступает против реформы. Это могло означать лишь одно — на предстоящих выборах новгородцы могли выбрать себе совсем другого посадника. А там и до восстания против Киева не далеко. Новгородцы были народом вольным и далеко не робким. И в конце концов Добрыня принял решение и навлёк на себя большую опасность. В один из пасмурных осенних дней огромная процессия двинулась от дома Добрыни к соборной площади, многие ехали на повозках, запряжённых лошадьми. Народ, надо сказать, уже сразу нутром почуял, куда движется толпа и под руководством волхвов двинулся на площадь к главному капищу. Затем стали подтягиваться и знатные люди, кто верхом, а кто пешие, иные даже в кольчугах с щитами и копьями, готовые хоть сейчас ринуться в бой. Сражаться, сидя на коне, было неудобно, но сверху было всё прекрасно видно. Так, Дамир разглядел в толпе пешего Буслая, тот был без оружия, но, если присмотреться, можно было увидеть под рубахой кольчугу. Значит, он ещё не знает, зачем пришёл, просто посмотреть или сражаться за своих родных богов. Было и много других именитых горожан, из самых разных племён. Когда народ начал окружать площадь, вся процессия во главе с Добрыней была уже там. Идолов старых богов они перемещали, чтобы освободить место для бога войны, некоторые из них при этом падали в грязь, и, изваляв в грязи кумиров, рабочие ставили их на новое место. И в конце концов на холме осталось лишь несколько чистых идолов, среди которых возвышался суровый лик Перуна. Грозный бог недобрым властным взглядом смотрел на толпу, и от этого взгляда многим становилось не по себе.

— Ой, да что же это делается! — закричали в слёзы женщины, а затем сотрясли рыданиями всю площадь. Народ начал роптать и тесниться, но люди Добрыни стояли плечом к плечу в круг, сомкнув щиты и выставив вперёд копья. Никто не прошёл бы через эту стену. Будто специально, не спеша, дружинники в стороне от капища стали разводить костёр, в котором, очевидно, должны были сгореть жертвы новому богу. Добрыня ухмылялся и лишь изредка встречался взглядом с Дамиром. Решится ли старый боярин поднять мятеж против великокняжеской власти? Кончилось время, когда Дамир мог, не снимая шапки, в княжеских палатах перечить самому князю. Теперь наступило иное время, княжеская власть в Новгороде усиливалась, власть бояр ослабевала. Где-то позади толпы собралась группа городских мальчишек. Среди них были и Садко, и Василий Буслаев, пока ещё никому не известные, совсем юные, но уже тогда лидеры и любимцы сверстников. И всё же, в Славенском конце они не подавали виду, будто они были приятелями, для боярских детей это было стыдно. Василий, пользуясь своей силой, помогал знатным товарищам забраться на крышу ближайшего дома, откуда всё было прекрасно видно. Мальчишки из Людина конца так же просили им подсобить, но получали лишь отказ и насмешки от детей знати. Костя Новоторжанин теперь был в компании людинских мальчишек, в какой-то момент Садко схватил его за рукав, и на какое-то время оба исчезли из виду, а спустя какое-то время появились с украденной с большим риском лестницей. И вот вскоре все мальчики расселись на соломенных крышах, словно птицы на ветках, и, не отрываясь, глазели на происходящее.

— А Дамир-то мешкает что-то, — проговорил Васька.

— А ты бы на его месте не мешкал бы? — спросил Святослав, — правильно, не гоже поперёк княжеской власти лезть.

— Эка ты князя нашего полюбил, — говорил Василий, — может, ты в дружину к робичичу захотел?

Эти речи были очень смелые, даже безрассудные, и услышь их Буслай, непременно выпорол бы своего неразумного сына. Святослав в ответ на его слова лишь покачал головой. А тем временем события на площади развивались своим чередом. Народ теснился и уже едва не прыгал на копья, но тут в один момент расступился, и все увидели старого волхва Родима с посохом в руках. Не спеша он пошёл прямо к копьеносцам. Сам Добрыня при виде верховного волхва замер в ожидании.

— Не разумеете, что творите, — произнёс Родим, поднимая свой посох, — родных богов наших перепачкали, обидели. А рядом развели огонь, но наши боги в огне и родились. В огне Вселенной под молотом Сварога. И от огня мирового их сила.

А затем с силой ударил посохом по земле, и из костра, в котором горели идолы, поднялся столб пламени. Добрыня едва успел отскочить в сторону, чтобы не воспламениться. А огонь в костре стал менять цвет и становился каким-то синим.

— Взять его! — прокричал Добрыня, — скорее, ну же.

И стена копьеносцев двинулась вперёд. Здесь уже сам Дамир слез с коня и повёл за собой верных товарищей, и мечи их со звоном встретились с копьями.

— За Судьбу, за Сварожичей, — прокричал боярин.

— За Перуна, — прокричали в ответ дружинники.

И вот два отряда столкнулись, Дамир едва успел закрыть собой волхва Родима. В его щит тут же ударилось вражеское копьё. А в это время с пламенем в костре творилось что-то неладное, никто уже не сомневался, что это проделки волхвов, а то и самих богов. Какие-то огоньки начали плясать и вырываться прочь, струи огня выстреливали в разные стороны, и несколько дружинников уже воспламенились от них и бросились к воде. Защитники новых богов стали падать духом и уступать неприятелю. Дамир изо всех сил сдавил эфес меча в руке, чтобы нанести очередной удар, но тут один из дружинников вырвал у него щит. Теперь старый боярин был беззащитен перед несущимся на него копьём. Но в последний момент чья-то рука отвела вражеское копьё в сторону. Это был Буслай. В руках он держал огромную дубину. Лишь на мгновение он встретился глазами с благодарным взглядом Дамира, а затем замахнулся своей дубиной и переломил сразу несколько вражеских копий. Следующим ударом он разломал щит дружинника и повалил его на землю, а затем размозжил ему череп.

— Да, отец, так его! — радовался Василий.

— Гудмунда убили! — послышался вдруг рядом чей-то крик, — Буслай убил Гудмунда, Буслай — предатель.

Василий повернул голову и увидел на соседней крыше Щегла — старшего брата Садка. Людинский мальчишка теперь во всё горло поносил отца Василия.

— Замолчи! — прокричал оскорблённый сын, сжимая огромные кулаки.

— Змею князь пригрел на своей груди! — не унимался Щегол, стараясь кричать как можно громче, — Буслай князя предал.

Единственное, что защищало сейчас Щегла — это то, что он и Василий сидели на разных крышах. Но Василий не поленился и спустился на землю. Людинские мальчишки, видя это, затащили лестницу наверх, и теперь боярскому сыну не было никакой возможности добраться до них. В одиночку он не мог забраться на соседнюю крышу и вынужден был терпеть насмешки над своими нелепыми попытками. Это помешало Василию разглядеть, чем кончилось дело на площади. А меж тем в бой вступил уже сам Добрыня.

— Перун, отец дружин, не оставь нас, помоги своим верным слугам, — произнёс он, — вся кровь, что будет пролита здесь нами, будет нашей жертвой тебе.

И едва эти слова были произнесены, как все почувствовали, что ветер усилился. Откуда-то с севера поползли серые тучи и стали заволакивать всё небо. А затем пошёл редкий дождь, который, однако, смог потушить пламя костров.

— Вот и наши боги пришли к нам на помощь! — прокричал Добрыня и с копьём в руке и диким рёвом ринулся в самую гущу схватки. И враг тут же потеснился, а дружина Добрыни пошла в наступление. Василий Буслаев тем временем уже висел на одной руке под крышей, демонстрируя тем самым свою невероятную силу, но едва он пытался положить на крышу другую руку, как её спихивали ногами мальчишки. Людинские мальчишки наступали ему на пальцы ногами, и боярский сын вынужден был убирать то одну, то другую руку. У Кости от этого зрелища разрывалось сердце, он хотел ринуть к краю крыши, чтобы помочь другу, но Садко крепко схватил его и не отпускал. Дождь только усиливался, и вскоре сидевшая на крышах ребятня начала промокать. Добрыня раскалывал щит и протыкал копьями своих врагов, мало кто мог устоять перед его яростным натиском. В свалке куда-то пропал волхв Родим, и не ясно было, жив он или погиб. Буслай отважно сражался, его невероятно тяжёлая дубина отбрасывала врагов и раскалывала щиты. Но неприятелей было слишком много, и своей массой они всё-таки задавили боярина-кузнеца и повалили на землю. Под ударами вражеских ног в кожаных сапогах Буслай совсем обмяк и лишился чувств. Василию повезло, что он этого не видел, так как в этом момент висел под самой крышей избы и уже вот-вот готов был сдаться и свалиться вниз. Но тут один из мальчишек допустил ошибку и слишком далеко вниз запустил свою ногу, пытаясь спихнуть сына Буслая. Василий тут же свободной рукой ухватился за его ногу, подтянулся и оказался на крыше. Часть Людинский мальчишек тут же набросились на него, другие, включая Садко и Костю, принялись их оттаскивать. Василий стоял крепко и твёрдо был намерен добраться до Щегла. Только бы доползти, только бы ухватить негодяя за горло. Но Щегол специально близко не подходил к этому безумному силачу, лишь издалека наносил удары и пытался ногой спихнуть Василий вниз. В конце концов Васька из последних сил подпрыгнул вместе с уцепившимися в него мальчишками, схватил Щегла и вместе с ним рухнул с крыши. Боярский сын придавил своим весом людинского мальчишку и гневно ударил ему по голове кулакам. Но едва он замахнулся для второго удара, как его оттащили в сторону. Среди держащих его Василий узнал Святослава.

— Надо уходить, Вася, твоего отца схватили, — произнёс он.

— Не может быть! — всё ещё в гневе прокричал сын Буслая. Но его глаза сами говорили, что друг прав. Василий видел отступающую в панике толпу, перед которой в рассыпную с криком разбегались куры, гуси, собаки и прочая дворовая живность. Крик же толпы превратился в неразборчивый гул, в котором иногда издавались крики ярости или боли. Лишь немногие ещё сражались против приверженцев нового бога, среди них был и старый боярин Дамир. Возраст играл против него, он уставал, к тому же, он сражался уже без щита, его закрывали другие дружинники, но ряды мятежников редели. И вот Добрыня с силой ударил копьём и проткнул насквозь Дамира. Кто-то вскрикнул, но это был не Дамир, старый боярин мужественно перенёс страшный удар.

— Как ты сказал? — злорадствовал Добрыня, — древлянский недобиток?

И с этими словами поднял умирающего Дамира на копье над собой, чтобы все могли видеть.

— Перун, приношу тебе эту жертву!

И с этими словами швырнул тело Дамира к идолу Перуна. Так было покончено с властью старых богов в Новгороде, отныне там правил другой бог.

Глава III. Расправа

Вскоре соборная площадь в центре Славенского конца Новгорода полностью очистилась от живых людей. Остались здесь лежать только мёртвые, коих, нужно сказать, было не много. В основном мятежники и дружинники отделались ранениями, а многие бунтовщики и просто были побиты и схвачены. И всё же зелёная трава и земля во многих местах теперь были перепачканы кровью, а у подножия идола Перуна лежало мёртвое тело боярина Дамира. И лишь три живых человека ещё были на поле боя. Точнее сказать, они пришли сюда после. Все троя ещё мальчишки, двоя в знатных одеждах, впрочем, на одном перепачканных и местами порвавшихся. Если бы на площади ещё остались люди, то многие из них могли бы узнать сына Буслая с его товарищем — Святославом, сыном Бориса, а так же юного Костю Новоторжанина. Костя хотел в этот тяжёлый момент быть рядом с друзьями, всем сердцем хотел поддержать их, как-то помочь. Но Василий и здесь оставался твёрдым и не позволял себе слабости. Они что-то искали здесь, и вскоре нашли. Огромная дубина Буслая валялась на земле, прямо в том месте, где его схватили.

— Это точно было здесь? — спрашивал Василий.

— Да, это здесь, — отвечал Святослав, — я помню.

— И что теперь будет с моим отцом?

— Он против закона совершил убийство знатного человека, пошёл против князя, его будут судить. И существует только одно наказание за такое злодеяние.

Василий крепко сжал кулаки. Он знал, что даже князю было запрещено убийство бояр, старый закон гласил: бояре делают, что хотят, но не могут идти против боярства. Ещё один боярин мог спорить с другим и лишить его жизни, за это, как правило, начиналась либо кровная месть между двумя родами, либо суд, который наказывал виновных. Правда, зачастую и такой суд не мог остановить кровной мести. Но если боярин шёл против единогласной воли дружины и творил своё насилие против её высшей воли, то никто с ним не церемонился. И, поскольку Добрыня сманил немалую часть дружины на свою сторону, а остальная часть лишь молча наблюдала за происходящим, то ничто не мешало объявить повстанцев врагами дружины и подвергнуть их самой жестокой каре.

— Я отомщу за своего отца, — злобно промолвил Василий и схватился за дубину. Оружие его отца оказалось невероятно тяжёлым. Василий смог поднять лишь один конец, но даже не смог оторвать всю дубину от земли. Святослав и Костя пришли ему на помощь. Вместе они взяли оружие и отнесли его на повозку. Василий всё это время оглядывался на идола Перуна. Бог войны с золотыми усами стоял прочно и казался непобедимым. И всё же Василий не боялся смотреть прямо на него и даже ненавидеть его.

***

Когда же оружие Буслая было погружено на повозку, запряжённую конём-тяжеловесом, на площади появились и другие люди. В красивых светловолосых мужчинах легко можно было узнать викингов, и их вождя Сигурда. Вместе с викингами пришли и слуги, которые под надзором воинов стали погружать тела мёртвых в повозку. Сигруд был верным дружинником новгородского князя Владимира. До того, как Владимир стал князем Новгорода, викинг служил здесь наёмником, помогал собирать дань. Новый князь сделал его боярином, наделил своим высоким доверием, и теперь Сигруд входил не просто в дружину, а в старшую дружину. Все прочие викинги были либо его личной дружиной, либо простыми наёмниками, живущими в разных концах или переплывающими с места на место. Когда князь Владимир начал свою войну против Киева, именно эти наёмники под предводительством Сигурда составили основную часть его войска. Были и другие варяги в дружине, но никто из них больше землёй не владел. И вот теперь Сигурд вместе с Добрыней вернулся в Новгород и стал его опорой в принуждении города к верности новым богам. Сигурда здесь боялись и уважали, и потому одно его присутствие развязывало Добрыне руки. Но были ещё и другие. Поначалу мало кто обращал внимание на странных молчаливых приближённых Добрыни, закутанных в балахоны, в складках которых они прятали мечи. Но теперь скрывать уже не было смысла. Гости перестали скрываться под балахонами, теперь они вырядились в переливающиеся на солнце кольчуги, позади за спинами развевались большие чёрные плащи. Мечи же, спрятанные в ножнах, открыто повесили на поясе. И теперь всем стало ясно, что это есть никто иные, как колдуны. По городу поползли нехорошие слухи, будто теперь эти колдуны станут новгородскими дружинниками, а землю они получат ту, что Добрыня отберёт у дружинников из числа мятежных сторонников старой веры. Но страхи эти были беспочвенны. Обычай колдунов запрещал им иметь крупное личное имущество. Всё имущество, какое принадлежало им, принадлежало и всему клану в целом, по факту — вождю клана. Так они добивались полного равенства друг с другом, в отличии от волхвов, которые при желании могли иметь немало личного добра и земли, и долгое время жить не в своём клане.

Как выяснилось чуть позже, колдуны совсем неспроста вырядились в свои типичные чёрные плащи. Они готовились к встрече гостей. Вскоре все увидели приближающийся к Новгороду отряд всадников в серебристых кольчугах. Высоко над собой они поднимали знамя, на котором было изображено две змеи, которые стояли на своих хвостах и переплетались возле голов так, что на самом верху мордами были обращены друг ко другу. Знамя клана Змея. Колдуны торжественно вошли в Новгород, сам Добрыня вместе со старшей дружиной вышел их встречать. Впереди чародеев верхом на вороном коне ехал длинноволосый колдун. Всем горожанам запомнились его большие глаза на выкате и длинные, свисающие усы на бритом лице. Подъехав к дружинникам, он слез с коня, прикоснулся ладонью к своему сердцу и поклонился.

— Добрыня, воевода новгородский, приветствую тебя, — проговорил он.

— И тебе привет, Усыня, вождь клана Змея, — кланялся в ответ Добрыня.

И они прилюдно заключили друг друга в объятия и прошли в терем. Знаменитый вождь Усыня только прибыл из Киева, где находились другие великие вожди богатырского воинства: Дубыня — вождь клана Вепря, Горыня — вождь клана Быка и Ураган — вождь клана Сокола. Четыре крупнейших клана колдунов заключили между собой союз и приняли в качестве верховного бога Перуна. Их общим вождём стал верховный жрец Перуна — Кривша. Все прочие колдуны и чародеи, что не вошли в союз, теперь должны были либо в него войти, и признать верховенство Перуна, либо объявлялись врагами. Первым таким врагом стал клан Серого Волка, который находился недалеко от Новгорода и уже высказал своё недовольство реформой. В клане этом жили чародеи-оборотни, и именно с ними теперь предстояло сражаться богатырям Усыни вместе с его кланом. Перед походом колдуны должны были принести жертву богам, иначе удачи в бою не будет. Добрыня настаивал, чтобы это была именно человеческая жертва.

— Пусть это будут бунтовщики, поднявшиеся против Перуна, — уговаривал он вождя, — думаю, так мы очень угодим могучему богу.

— Я так не думаю, — возразил Усыня. — Мы знаем, Перуну иногда приносят человеческие жертвы, чаще всего это делают на войне. Но если это происходит не в бою, а в спокойное время, то обычай запрещает приносить в жертву свободных людей.

— Они не свободные люди, они заперты в темнице, они враги.

— И всё-таки, они знатные люди, Добрыня. Наш обычай, да и обычаи других колдунов запрещают казнить знать. Ты ведь знаешь, чем такое может обернуться. Кровная вражда. Мы не хотим, чтобы знатные роды воевали против нашего клана.

— Так что же, мне нужно продать их в рабство, чтобы их можно было принести в жертву?

— Если они станут кощеями, тогда да, мы сможем совершить ритуал.

— Но кто возьмёт к себе в кощ бывших бояр? Ведь новгородская знать так же боится кровной вражды.

— Не знаю, Добрыня, я уже сказал своё слово, и кончим на этом. Давай лучше поговорим о том, кто станет новым верховным волхвом в Новгороде.

— Как? Усыня, разве ты откажешься от этой чести?

— Я вождь своего клана, Добрыня, и я должен оставаться со своим кланом. Нам предстоит ещё много сражений. На место верховного волхва я предлагаю своего старого друга — Богомила. Он не жрец Перуна, но он хороший чародей и владеет даром красноречия.

— И сколько колдунов ты хочешь с ним оставить, любезный вождь?

— Дюжины, я думаю, хватит, воевода.

— Дюжины? — даже подскочил на лавке Добрыня, — прости, великий вождь, но это слишком мало, мы не сможем подавить бунт в случае необходимости.

— Для этого у тебя есть дружина, у тебя есть Сигурд. Разве нет? А колдуны не должны подавлять мятежи, мы должны воевать во славу Перуна.

— В таком случае, Богомил не сможет стать верховным волхвом, — возражал Добрыня, — городское вече отвергнет его, бояре, понимая это, тоже его не примут.

— И что же ты предлагаешь, мудрый воевода? Оставить Новгород без верховного волхва?

— Нет, у Новгорода будет верховный волхв, и им буду я.

— Невозможно, — отвечал Усыня, и его большие глаза на выкате стали ещё больше, — ты даже не чародей, и ты уже занял должность воеводы.

— Воеводой меня никто не избирал, я сам взял себе эту власть. А, значит, я могу взять и другую власть — власть верховного волхва. Понимаю, ещё ни один человек в Новгороде не имел столько полномочий, народ может подняться. Но это всё временно. Как только мы закончим обращение в новую веру, я стану посадником, и Новгород изберёт нового верховного волхва.

— Что ж, в таком случае не зови меня на помощь, когда поднимется бунт, — лишь отвечал могучий вождь Усыня. Дальнейшие переговоры шли вяло, и вскоре и вовсе закончились. Когда колдуны покинули избу, Добрыня жестом подозвал к себе слугу.

— Поедешь к Вахрамею, передашь ему послание, — вымолвил воевода. — Он должен принести в жертву бунтовщиков, когда колдуны покинут город. Усыня не согласился, а Вахрамей согласится, я знаю.

— Но, владыка, не навлечёшь ли ты тем на себя гнев людей?

— Людей нужно припугнуть. Где-то в Новгороде ещё скрываются волхвы старой веры, среди них и Родим-собака. Я знаю, они ещё в городе, а никто их не выдаёт. А так, испугаются, да, может, и выдадут. Ступай, передашь всё Вахрамею на словах. Да, вот возьми мой перстень, по нему он узнает, что ты от меня.

И с этими словами Добрыня снял с пальца большой перстень с княжеской печатью и передал его своему слуге. Тот поклонился и тут же исчез за дверью. Чародей Вахрамей не заставил себя долго ждать и вскоре тайно прибыл в Новгород. Его клан хоть и не был колдовским, но входил в союз Перуна вместе с другими четырьмя великими кланами. Вахрамей был вождём в своём волховском клане и верховным волхвом в Чернигове, а потому давно был знаком с Добрыней. Как и предполагал Добрыня, за щедрую плату чародей согласился исполнить ритуал и принести в жертву свободных людей.

***

В назначенный день, когда колдуны отбыли в поход, свершился суд на Буслаем и другими злостными мятежниками, коих оказалось ещё трое. Все они были из знатных родов, все были приговорены к позорной смерти. Семьи их по решению Добрыни лишались всего имущества и должны были покинуть Новгород. К счастью, Буслай заранее был готов к такому решению, и уговорил своих знатных родственников забрать к себе его детей. Поэтому никто из его дочерей не присутствовал на суде, не было и его сына Никиты. Но Василий, как самый старший, оказался самым упрямым и отказался уходить в другую семью, а потому, когда провозглашался приговор, мальчик был ещё на площади. Сжав зубы и кулаки, он вслушивался в каждое слово, но когда услышал приказ покинуть город, то на лице его застыло выражение боли и отчаяния.

— Ничего, ничего, — взял его за руку Святослав, который был в этот момент рядом, — поселишься у родных, тебя усыновят, а потом, может, и вернут в дружину.

— Но мать-то мою выгонят, — возражал старший сын Буслая, — нет, я её не оставлю. Поселимся в Людином конце, оттуда нас выгнать не смогут.

— Как знаешь.

— Но я теперь не дружинник, — казалось, Василий вот-вот расплачется.

— Всё ещё образуется, не волнуйся. Пойдём, Вася, не нужно на это смотреть.

— Нет, я не могу!

Но тут Василия сзади схватил отец Святослава — Борис, и буквально силой потащил с площади.

— Отец! — вырывался Василий, и теперь уже слёзы брызнули из его глаз, отчаяние овладело им. Буслай взглянул на своего сына, и печально наморщил лоб. Вахрамей в это время был уже на помосте и готовился казнить первого мятежника.

— Дай время, Вася, — говорил Борис, уводя сына Буслая с площади, — Добрыня успокоится, я уговорю его вернуть тебя в дружину. А сейчас нужно собираться. Бери всё самое необходимое, пока ваше добро не разобрали, и уезжай в Людин конец. Есть там у меня знакомые, они помогут вам устроиться.

Вскоре все троя: Василий, Святослав и Борис подошли к дому Буслая. Мать Василия была здесь, бледная, как мрамор, с заплаканными глазами. Борис рассказал ей о приговоре суда и велел спешно собираться. Вскоре появился наездник на повозке, запряжённой крупным волом. На повозку стали погружать все пожитки бывших бояр, взяли немало и ценных вещей: мехов и монет, что позволило бы им как-то жить первое время. Василий волоком по полу вытащил за собой дубину своего отца.

— А это ещё зачем? — возразил Борис.

— Позволь отец, — попросил его Святослав, — это память от его отца.

— Давайте, давайте, только быстрее.

И дубину так же погрузили на повозку, которая вскоре понесла бывшую знать через Волхов мост в Людин конец. Теперь они лишились всего, были изгнаны и опозорены. Всё, ради чего Вася воспитывался с раннего детства, потеряло всякий смысл. Он был отвергнут, был не нужен. Невероятно горько было на душе, и лишь одна надежда тешила мальчика, что отец Святослава сможет уговорить воеводу вернуть его в дружину. Сейчас же жизнь потеряла всякий смысл. Просторные светлые палаты сменились ветхой полуземлянкой. Не было слуг, всё приходилось делать самим, не было никакого уважения и почёта, и, главное, не было никакой цели впереди. Все друзья Василия остались на том берегу реки, всё самое красивое и светлое умерло там, вместе с его несправедливо замученным отцом. Не было теперь и волховской школы, так как все волхвы старой веры теперь были вне закона.

***

Борис уже на следующий день отправился к Добрыне, рассчитывая, что тот уже удовлетворил свою жажду крови и немного успокоился. Борис сам по себе был дружинник из старого, но не богатого рода. Земли у него было мало, и находилась она далеко, возле берега реки Волги, потому и самого его называли — Борис Вольга. И всё же Вольга не бедствовал, потому как успешно занимался ремёслами и торговлей, щедро и регулярно отдавал часть своих доходов волхвам бога Велеса, за что бог ему благоволил. Больше всего дохода Борису приносила его конюшня, так же он имел свою кольчужную мастерскую, которая считалась в городе одной из лучших. Войдя в палаты воеводы, боярин поклонился в пояс. Добрыня сидел на кресле на возвышении, как настоящий князь, все пришедшие должны были говорить с ним стоя.

— Ну, говори, с чем пришёл, — поторопил его Добрыня

— Скверные дела творятся, воевода, — заговорил Борис, — не успел свершиться суд над Буслаем, как дом его разграбили местные люди. Забрали всё, ничего не досталось новгородской казне.

— За семью Буслая беспокоишься, Борис, или за городскую казну? С казной всё в порядке. Земли Буслая мы забрали и отдаём их клану Змея, его золото по большей части хранилось не дома, и уже всё у нас. А все эти мелочи, доставшиеся черни — ерунда. Семья Буслая сама виновата, что оставила его дом прежде времени, до кого как их изгонят. Кстати, не знаешь, где они? Я слышал, ты их родственник.

— Это верно, — отвечал Борис, — но очень дальний. А семья Буслая ушла в Людин конец. Там они молятся новым богам о своём прощении. Василий — сын Буслая — крепкий малый, он станет достойным дружинником и очень сожалеет о том, что не может служить князю и Новгороду.

— Эх, Борис, Борис, не слушаешь ты меня. Я же уже кажется сказал, земли Буслая мы отдали клану Змея, монеты его в новгородской казне, никто их точно не считал, и не знает, сколько там было. Даже если бы я захотел вернуть всё это семье Буслая, я бы не смог.

— Но возьми Василия хоть в младшую дружину, воевода, — взмолился Борис, — он достоин этого. Дай ему шанс смыть позор его отца. Вспомни, ведь княгиня Ольга проявила к тебе милосердие, когда ты был в таком же положении, в каком сейчас находится Василий.

— Это ты называешь милосердием? — поднялся с кресла Добрыня, вид его был страшен, — Да ты знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы попасть в дружину? Сколько лет я провёл в позорном рабстве? Да лучше бы меня изгнали, это было бы куда милосерднее. Уходи, Борис, я уже принял решение, и я его не изменю.

И Борис, опечаленный, вышел прочь, и велел своему сыну пока не рассказывать о решении воеводы Василию. Вскоре после этого он в совершенном одиночестве, закутавшись в балахон, отправился в Людин конец. Несколько раз по дороге он оборачивался, чтобы проверить, не следит ли кто за ним. К счастью, Добрыня никого не подослал на эту работу. Борис проходил мимо бедных дворов и старых домов, по грязной грунтовой дороге с огромными лужами. Порой они были так широки и глубоки, что казалось, здесь может утонуть целая повозка. Но вскоре Борис дошёл до места. Хлипкий плетень окружал небольшой участок земли, заросшей высокими сорняками. Старый, покосившийся дом стоял одиноко, наполовину врытый в землю. Борису стало тяжело на сердце, когда он увидел, в каких условиях живёт семья бывшего боярина. Прежде к знати в городе было гораздо больше уважения. Но когда Вольга вошёл вовнутрь, он погрузился в полумрак, и глаза его уже не тревожил вид местной бедноты. Когда он уселся за стол, куда его любезно пригласила мать Василия, то заговорил о вестях, которых от него давно ожидали. Каждое слово его было словно нож по сердцу семье Буслая, с каждым словом будущее становилось более мрачным и ужасным.

— Что же делать, Борис? — опечалилась вдова Буслая, и, опираясь локтями о стол, спрятала своё лицо в ладони.

— Не печалься Амелфа, — отвечал Борис, — я знаю, как помочь твоему сыну. Скажи лучше, где сейчас твой Вася?

— На рыбалку пошёл, хочет добыть чего-нибудь к обеду, но я боюсь, как бы мальчишки местные не побили его.

— Ничего, пусть пока погуляет, ни к чему ему слышать, что я тебе скажу. Послушай меня, милая Амелфа. То, чего не смог сделать я, сможешь ты, если добьёшься встречи с Добрыней. Сделать это будет непросто, но я кое-что придумал. Через три дня в Людином конце будут проходить русалии. Сходи и ты на этот праздник, не одевай платка, распусти волосы, одень платье покороче. В общем, сделай так, чтобы воевода обратил на тебя внимание и на твою красоту. Ты женщина ещё молодая и легко сможешь привлечь его. А дальше уже говорим с ним, о чём хочешь, но лучше о деле сразу речи не веди, подожди, когда он смягчится.

— Ох, Борис, — тяжело вздохнула Амелфа, — разве может вдова Буслая, почтенная женщина расхаживать в таком виде по улице, да ещё появляться на русалиях? Замужней женщине это строго запрещено, что бы Буслай подумал, если бы узнал об этом?

— Буслая больше нет, Амелфа, а тебе теперь нужно думать о сыне: как его вырастить, как его защитить. Думаю, Буслай хотел бы, чтобы после его смерти ты вышла замуж за достойного мужчину. Но положение сложилось такое, что никто не возьмёт тебя в жёны из знати. Но ты можешь стать подругой знати, и тогда у тебя появится шанс обратиться с просьбой к Добрыне, разжалобить его. Потом забудешь про всё это, как про страшный сон. Будешь ходить по улице в платке, и никто из тех мужчин, что прежде пользовались твоей лаской, тебя не узнают.

Амелфа молчала, отвернувшись к стене. По тому, как дрожали её плечи, Борис предположил, что она плачет и даже захотел приобнять её, но в последний момент сдержался. Слишком она была привлекательна, и если бы она стала любовницей боярина, то его план в момент рухнул бы.

— Ты прав, Борис, — произнесла она спустя время, — я должна забыть о себе, о своей чести, обо всём ради сына. Я погибла вместе с Буслаем, теперь моя жизнь не важна, важно лишь, чтобы выжил и вырос Вася.

В назначенный день вдова Амелфа Тимофеевна отправилась на праздник русалий. Здесь было много девиц разного возраста и положения, одетых легко, с распущенными волосами. Когда-то, ещё до замужества, Амелфа частенько появлялась на таких празднествах с подругами, сейчас же она была совершенно одна. Все её подруги давно стали замужними женщинами или достопочтенными вдовами. Но всеобщее веселье быстро развеяло тоску Амелфы и не позволило ей скучать от одиночества. На подобных праздниках обязан был присутствовать верховный волхв, поэтому Добрыня был здесь, хоть по лицу его и видно было, что ему всё это развратное веселье не нравится. Было немало знатных мужчин из молодёжи — лишь немного старше Василия. Некоторым из них очень понравилась присутствующая здесь женщина среднего возраста, и они захотели с ней познакомиться. А когда обнаружился ещё и ум Амелфы, вокруг неё стал даже складываться некоторый круг из молодых поклонников. Внезапно над праздником раздался гул большого горна, и все невольно замолчали. Добрыня решил говорить.

— Мы сохранили старые обычаи и порядки, — начал он свою речь, — но помните, что все жертвы мы теперь приносим одному богу. Перун не любит излишнего веселья и пустых празднеств, его стихия — война. Посему призываю вас быть серьёзнее. Прежние наши боги были сильны, как сама природа, так же сильны, как и духи судьбы — рожаницы. Иногда их называют богинями, но они не богини, хоть и произошли в одно время с богами. Верховный бог — Даждьбог назывался ещё Сварожичем, что значит: сватает рожениц. Иными словами, он был повелителем судьбы, но сам над своей судьбой был не властен. Даждьбог подчинялся роженицами, хоть и был над ними сватом. И было у Даждьбога два брата — Перун и Велес. Перун был яростным богом войны, который всегда верно служил Даждьбогу, но и хотел завладеть его молнией, так как всегда лучше с ней управлялся, чем старший брат. Велес был полной противоположностью Перуна — тонкий, хлипкий, смешливый. Но Велес был великий чародей и оборотень. Все три брата вместе с рожаницами и прочими существами произошли от самого первого Духа, первого вышедшего из тьмы. И было предсказано Даждьбогу, что однажды Перун восстанет против него и, завладев его молнией, а затем свергнет старшего брата. Даждьбог знал, что он не властен над своей судьбой и не в силах что-то изменить, но страшное предсказание угнетало его, и в конечном итоге он решил погубить Перуна. Для этого он сговорился с Велесом и велел ему соблазнить жену Перуна. Велес сделал это и навлёк на себя великий гнев Перуна. Судить их взялся Даждьбог, и решил он осудить Перуна, как виноватого, и в наказание заточить его в пещере. Так и было сделано. Чары наложил сам Велес, и Перун никак уже не мог выбраться.

Шло время, у Даждьбога появился сын — Ярило, которого отец так любил, что все прочие боги начинали ревновать своего правителя. А Велес и вовсе решил погубить Ярилу. Как-то непоседливый Ярило убежал из дома, подговоренный Велесом. Велес стал встречать его в пути в образе зайца, волка, медведя и лисицы, и каждый раз пытался съесть Ярилу. В итоге в образе лисицы он его и съел, но Даждьбог подоспел вовремя, распорол живот лисице и высвободил своего сына. Велес за это был сильно наказан и сослан в Лукоморье. В отместку он снял свои чары с пещеры Перуна. Перун восстал, и без чар Велеса его уже никто не мог остановить. После долгой битвы против Даждьбога Перун одолел старшего брата и завладел его молнией. При этом Перун не стал освобождать Велеса, а оставил его наказанным в Лукоморье, между явью — миром живых и навью — миром туманным. Между этими мирами протекает река Смородина. Лишь в одном месте можно перейти из явного мира в Туман и из Тумана в явный мир — по Калинову мосту. Каждый раз после смерти люди по этому мосту переходят в Туман. Охранять этот мост поставлен бог Симаргл. Ярила был оставлен при своей службе и признал владычество Перуна. Далее великий Перун отказался подчиняться рожаницам, не желая, чтобы его постигла судьба старшего брата. Больше того, Перун и людей освободил от поклонения рожаницам. Теперь каждый сам стал вершителем своей судьбы. Родившийся рабом может стать царём, а родившийся царём может умереть рабом. Перун ценит доблестных и смелых, и позволяет им добиться всего, что они пожелают. И раз уж бог оборотней и чародеев Велес до сих пор наказан, поостерегитесь и вы, не забывайте отдавать почести Перуну.

Речь верховного волхва смутила всех присутствующих. Очевидно, что воевода не подходил для своей роли волхва и стал вносить в религию политику. Но молодёжи пришлось смириться и умерить свой пыл. Меж тем, Добрыня уже собирался уходить, и, видя это, Амелфа решительным шагом направилась к нему. Воевода давно уже её заметил, но не подавал вида, теперь же он и вовсе взглянул на неё с глубоким, испепеляющим презрением. В результате Амелфа только смогла склонить голову и взмолиться: «Не губи, владыка, мы голодаем, позволь вернуться!»

— Как, вы ещё не покинули города? — возмутился воевода, — если вздумаете идти против моего слова, я прикажу вас казнить.

— Но ведь каждый теперь сам творец своей судьбы, — произнёс с улыбкой как-то молодой боярин и, обняв Амелфу за плечи, стал уводить её прочь. Добрыне эта выходка не понравилась, и он уже хотел наброситься на этого дерзкого мальчишку, но Сигурд его остановил.

— Не спеши, владыка. Они сейчас полны страсти, и она им нравится. Они не позволят её схватить.

— Но они перечат князю.

— Они все опьянённые и не в своём уме. Не стоит лишать людей праздника.

И действительно, на тех русалиях Амелфа обрела немало молодых поклонников, которые никому не позволили бы её схватить и причинить ей какой-то вред. И хоть затея Бориса с Добрыней провалилась, вдова Буслая уже точно знала, как сможет спастись от голода.

Глава IV. Садко

В день, когда казнили Буслая, отчим Садка — Волрог внезапно исчез из дому. Его позвал сам старшина Чурила. Быстро собралась шайка из Людина конца и отправилась в Славенский конец. Именно они разграбили боярский дом, и взяли оттуда много ценных и редких вещей. Волрогу достался красивый настенный ковёр, старшина угнал себе доброго боярского коня. Чурила был самый влиятельный и самый опасный старшина из Людина конца. Его братчина насчитывала больше всего бойцов — отпетых разбойников, воров и охотников. Были и другие старшины, но по одному никто из них не мог противостоять Чуриле. Прежде в Людином конце так боялись только варяжскую общину, из которой был родной отец Садка. Викинги действовали в открытую, чёрные дела совершали посреди бела дня, а перерезаны были людьми Чурилы ночью. После их истребления новая братчина стала действовать более скрытно и более жестоко. Никто не знал настоящего имени старшины, прозвище «Чурила» он получил за шрам на лице, который искривлял его в выражении некоторой брезгливости, а левый глаз будто бы всё время щурился. И именно он теперь стал владельцем коня, на котором некогда разъезжал отважный Буслай.

Дети Волрога получили от отца щедрые подарки, но Садко не получил ничего. Он уже давно привык к такому унизительному положению в семье и потому старался как можно меньше времени проводить дома. Волрог редко называл своего пасынка по имени, в основном же обращался к нему как «мальчишка», «малой» или «щенок». Когда он приходил пьяный, заставлял Садка стаскивать с себя сапоги, а иногда, под действием хмельной браги становился чересчур разговорчив и принимался учить пасынка жизни.

— Мать слишком жалеет тебя, слишком любит, — твердил Волрог, — хочет, чтобы ты вырос бабой, наверное. Эх, глупая баба. Запомни, малой, наша жизнь — это навозная куча. Никто тебе не подаст руки и не поможет, никто не пожалеет. Чтобы выжить, обманывай, кради, убивай. Но знай — кого, и не попадайся. И, главное, доводи всегда дело до конца. Если уж взялся за что, то не отступай, не робей, даже если будет совсем тошно и невмоготу. И всегда помни, кто ты и откуда произошёл. Помни о своих хлопцах из Людина конца.

Но хлопцы из Людина конца не вызывали у Садка доверия и всегда казались какими-то странными. Они постоянно предавали друг друга, дрались, воровали и вообще совершали друг другу всякие подлости. Но, что удивительно, потом снова виделись и общались, как ни в чём не бывало. Как будто вчера с раскрасневшимися мордами не стояли с ножами в руках и не грозились друг друга зарезать, как будто один и не взял силой сестры другого накануне, как будто пьяные они не избивали друг друга до полусмерти вчера вечером. Нет, они не прощали и не забывали, народ здесь был очень злопамятный, но почти напрочь лишённый какого-то самоуважения. Были какие-то запреты, переступать через которые было нельзя, как мужеложество или убийство, во всём остальном же здесь люди были напрочь лишены чести. Оттого местные вожди всегда были тиранами, управляли силой и кровью. Все предавали друг друга, а потом, после предательства вдруг смотришь, а уже вместе пьют и обнимаются. Здесь всегда можно было ожидать удара в спину, и к этому нельзя было привыкнуть. Но Садко каким-то невероятным инстинктом выживания нашёл способ выжить и здесь. Пришёл на помощь его невероятный артистизм и чувство юмора. Ещё с детства Садка считали отменным шутом. Ему было легко смеяться над жителями Людина конца, ведь он презирал их всех, но мало кто мог это разгадать, и потому принимали его насмешки за простое поясничество или просто за безумие. Из всех богов Садко почитал больше всех Симаргла, который входил в пантеон князя Владимира наравне с Перуном и другими божествами. Симаргл считался богом-шутом, как и Велес, и был известен ещё под прозвищем — Переплут. Так же как и Велесе Симаргл был Сварожичем, то есть мог сватать рожениц, имел власть над судьбой. Но если Велес всегда был богом, то Симаргл когда-то был человеком, и лишь наполовину богом, сыном Велеса.

Он охранял мост между миром живых и миром мёртвых, в который теперь были низвергнуты самые влиятельные из старых богов, а теперь попадали и человеческие души после смерти, он шутил с человеческими жизнями, одним даруя удачу, другим — несчастье, всячески пакостил богам и стравливал их друг с другом. И именно Симаргл выпускал из мира мёртвых злых духов, которые приходили в мир живых и устраивали здесь свои бесчинства. При этом ему всегда удавалось убедить богов, что духи вырываются из мира мёртвых совершено случайно и против его воли. Симаргл не просто стоял на заставе между миром живых и миром мёртвых, он сторожил старых богов в их тюрьме, охранял их сон и мог на время даже пробуждать кого-то из них, чем периодически развлекался. Впрочем, Переплут же чаще всего и погружал их обратно в сон.

Симаргл нередко ломал планы других богов и губил его их любимцев,

За это боги наказали рыжего волка и сделали так, чтобы он не мог сойти с Калинова моста. Тогда Сварожич отрастил себе крылья и стал летающим волком. До этого он уже превращался в животное, чаще всего в волка, и потому был наполовину животным, и лишь наполовину разумным, как и Велес. Иными словами, страж Калинова моста был оборотнем и научил чарам оборотня некоторых чародеев, от которых пошли все оборотни на земле. Симаргл иногда в образе прекрасного юноши занимался любовью с земными женщинами, и они рожали ему самых причудливых монстров. При этом изначально они рождались людьми, а позже их магическая природа брала верх. Монстры эти наводили страх на людей и не давали покоя чародеям. Даже боги иной раз не могли справиться со страшными порождениями Симаргла. И всё же, крылатый волк входил в пантеон князя Владимира в Киеве, а теперь и в Новгороде. Всего в пантеоне богов было 6: Перун, Макошь, Стрибог, Даждьбог, Хорс и Симаргл.

***

Что же касается Садка, то лишь одного человека его шутовство никак не веселило, а только злило. Это был его старший сводный брат Щегол. Тот самый, что постоянно натыкался на кулаки Василия Буслаева. Он всегда ходил угрюмый и озлобленный, всегда отвешивал подзатыльники младшим и трусливо трепетал перед старшими. Щегол был из тех, кто считал Садка просто сумасшедшим, дурачком, и в этом с ним соглашались очень многие. Иной раз юный Садко мог улыбаться каждому встречному, часто разгуливал по местности с распущенными до земли рукавами, которые, бывало, доставали до земли и оттого все были перепачканы в грязи. Летом, бывало, измазывался в грязи и сам и так долго ходил, пока не смывал её с себя в реке. Или, например, разъезжал по улице верхом на козле или на огромном матёром хряке под всеобщий хохот. Порой он вовсе брался парадировать людинских хлопцев, и в своей комичной манере повторял поведение даже Чурилы. Как-то Садко насадил свиную голову на палку и объявил её идолом неизвестного бога, которому он якобы поклонялся. Голова уже провоняла, а глаза её выели мухи, но юный пересмешник исправно приносил ей каждый день в жертву мёртвых лягушек, ящериц и рыб. Пока в один прекрасный день свиная голова куда-то не пропала. Нередко Садко и других мальчишек подначивал на свои смешные проделки. Так, однажды, после большого улова на рыбалке он затеял настоящее фехтование на рыбах и отвесил нескольким мальчишкам мощные оплеухи щукой по шее. Или в тот день, когда он накормил огромной щукой боярских детей и так подружился с Василием Буслаевым. Тогда тоже Садко увлёк всех за собой. Увлёк он и Костю Новоторжанина, и многих других, и всё же никто из них не смел слишком далеко заходить за ним. До тех пор, пока в Людином конце не поселился Василий Буслаев.

Костя очень переживал за Василия, всячески помогал ему, пока тот жил в Людином конце. Возможно, поэтому его поначалу не трогали, хоть и многие были злы на боярского мальчишку. Костя нарушал запрет отца, дружил с людинскими мальчишками, но он оправдывал себя тем, что делает это в порядке исключения, ради Садка — своего главного друга. И Садко очень ценил эту дружбу и прислушивался к Косте. На следующий день после обращения Васьки в веру Перуна, небольшая процессия мальчишек направилась прямо к избе, в которой он проживал. Когда Василий вышел на улицу, то увидел сидящего верхом на огромной грязной свинье Садка, за которым следовала пешая компания. Некоторых из них сын Буслая знал, особенно — Костю Новоторожанина, другие были ему не знакомы.

— Здрав будь, боярин, — заговорил Садко.

— Чего надо? — недобро нахмурился Василий.

— Мы привезли тебе дань, владыка. Не побрезгуй, возьми и стань другом в нашем братстве.

Один из мальчишек подошёл к Василию и, поклонившись, протянул к нему руки с лежащей на ней булкой хлеба. Сын Буслая подозрительно взглянул на подарок, хоть и был голоден, и ничего не ел с утра.

— Бери, бери, Вася, — говорил Садко, слезая со свиньи, — мы своих не бросаем. Князь тебя выгнал, а мы принимаем. Будь нам братом.

На этот раз Василий даже улыбнулся и принял подарок. А после вместе с мальчишками отправился на реку. Людинская ребятня казалась ему слишком чужой и дикой, с другой стороны, высокая речь Василия так же вызывала у них насмешку, но не злую, потому как боярский сын ещё был для них авторитетом и вызывал много любопытства. Мальчишки засыпали его вопросами о том, как так случилось, что его отца казнили, почему князь Владимир не приехал в Новгород, что будет дальше, и т. д. Как будто Василий знал ответы на все на свете вопросы.

— Раньше был закон, — говорил он, — дружина делает, что хочет, а кто вред причинит дружине, тот не жилец. Теперь Добрыня наказал платить за убийство знатного человека виру. Тиранит боярскую волю, а вместе с ней и Новгород под ноги кидает Киеву.

— Так вам и надо боярам, — проговорил какой-то прыщавый мальчишка, — а то больно вольно жить стали, а простой люд и помнить забыли.

— Да как ты смеешь! — хотел уже накинуться на него Василий.

— Не горячись, Вася, — остановил его Садко, — ты теперь не в Славенском конце, твоих знатных речей здесь никто не поймёт. Здесь народ простой, нет племён и родов, всё вперемешку.

— Что же в этом хорошего? Лошадей по несколько поколений тренируют и отбирают, чтобы отобрать нужную породу? Так же и у человека, чтобы отобрать нужную породу, нужны роды, нужно боярство. Иначе конец Новгороду, как вы не понимаете.

— Ну и чёрт с ним, с этим Новгородом, — заголосил горбатый мальчишка по имени Хома, — наш дом — чистое поле, нас кормят нож и твёрдая рука. А коли живот набит, то и чего ещё надо?

Людинские мальчишки были слишком грубы, их речи поначалу задевали Василия, но он научился не подавать виду. Он понял, что говорят они это не с каким-то злым умыслом, а лишь потому, что слабы умом, и многого не могут понять. Но Садко был не таков. В первые дни он удивил Василия тем, что хоть и плохо, но владел грамотой и продолжал в этом совершенствоваться. За внешним шутовством его скрывалась хорошая смекалка, которую можно было бы использовать с пользой. Но самое главное, общение с Садком и Костей Новоторжанином позволило Василию отвлечься от настигшей его беды и снова начать радоваться жизни, несмотря на положение, в котором он оказался. В боярском сыне мальчишки сразу почувствовали большую силу, а так же явную склонностью к лидерству, хоть он был ещё и очень юн. Вскоре положение Василия стало загадочным образом налаживаться. Один из новгородских бояр пожаловал ему с матерью избу и землю в Людином конце. Конечно, это был не боярский терем, но можно было жить и завести небольшое хозяйство, крыша защищала от дождя, были двери и забор. Одновременно с этим по городу поползли нехорошие слухи о репутации Амелфы Тимофеевны. Мол, спуталась она с один молодым боярином, лет на пять только старше её сына Василия, но который был от неё без ума и готов был ради неё на всё. Ни к чему хорошему такой роман привести не мог, поэтому родители знатного сына решили женить. После этого его свидания с вдовой Буслая стали значительно реже. Василию от этого слуха становилось не по себе, но Садко сообщил ему, что для Людина конца это в порядке вещей, и редко какую женщину здесь ни разу не называли шлюхой. От Василия Садко научился играть на гуслях. Случилось это так. Однажды Садко пришёл к Василию, держа у себя под рубахой какой-то предмет. Когда Васька спросил, что там, Садко достал жирного белого гуся.

— Это не просто гусь, — пояснил он, — в эту птицу вселился злой дух. Ни с того, ни с сего он вдруг напал на меня и начал щипать. Нужно изгнать из него злого духа.

Пошли изгонять злого духа из гуся. Снова собрались мальчишки понаблюдать за странным ритуалом. Садко произнёс какое-то заклинание в стихах и пролил воду на животное. Затем собирался обмазать его грязью, но тут появилась хозяйка гуся с хворостиной, и мальчишкам пришлось разбежаться врассыпную.

— Хорошо это у тебя получилось, с заклинанием, — переводя дух, говорил Василий, — сам придумал?

— Сам, — улыбался в ответ Садко.

— Пойдём.

Вскоре они оказались во дворе Василия. Сын Буслая вынул из дома гусли и вместе с другом отправился в тихое место возле реки.

— Давай, я буду играть, а ты пой что-нибудь.

— Что петь-то?

— Не знаю, сам придумай.

И Василий принялся играть звонкую степенную мелодию. Садко какое-то время молчал, перебирая в голове слова, а затем запел чистым звонким голосом, без нотки фальши:

Как по Волхову, по реке, гуляла рать дружинная,

Пила крепкое вино, пивом запиваючи.

Понабили животы так, что всех повырвало.

Поползли они домой, ругаясь и рыгаючи.

Песня эта рассмешила Василия, и всё же он не мог не удивиться тому, как складно и быстро смог Садко придумать такую песню, а особенно тому, как хорошо он её исполнил.

— Тебе, брат, нужно в сказители идти, — заключил боярский сын.

— Какая мне нужда быть сказителем? — недоумевал Садко, — я и так могу всякие байки рассказывать. Хочешь, расскажу про Ротана, сына Симаргла. У него два рта было, один, как у людей, а другой — вместо задницы.

— Да погоди. Я слышал, хорошие сказители неплохо зарабатывают. Голос у тебя хороший, научишься играть, цены тебе не будет. Только если петь будешь не такие смешные стишки, а что-нибудь серьёзное.

— Серьёзное — это слишком скучно. Но играть на гуслях я, так и быть, выучусь. Это ремесло доброе, я слышал, всех боярских детей этому учат.

И Садко принялся играть на гуслях. Василий лишь удивлялся, как быстро его новый друг делал успехи. Садко же очень быстро понял, что получил в руки сильное оружие — гусли, которым может покорить сердца очень многих. Изначально, в детстве песенки его были всегда смешные, высмеивали знать или кого-нибудь из жителей Людина конца. Острый язык юного сказителя порой очень сильно задевал простой люд, и тогда только защита Василия спасала его от чужих кулаков, в том числе и от кулаков его брата — Щегла. Волей-неволей Щеглу пришлось смириться, что его младший брат перестал быть простой жертвой, и изменил стратегию, стал теперь без конца жаловаться отцу на разнузданное поведение пасынка. Волрог же, когда руки у него доходили, наказывал Садка, когда нет, ругал его мать. Так мальчишки росли и крепчали, и вместе с тем крепла их дружба. Василий однако очень скоро стал испытывать сильную нужду в деньгах. Отцовские монеты уже закончились, бедное хозяйство, которое они завели с матерью, прокормить их не могло. И здесь на помощь пришёл Костя Новоторжанин. Он определил Василия подмастерьем в кузницу к кузнецу Людоте. Известно, что род Буслая происходил из кузнецов, и сын его так же как и отец в своё время обучался кузнечному делу. Теперь это ремесло ему очень пригодилось. Василий вспомнил всё, чем его учили и принялся усердно работать. Но он тут же столкнулся с тем, что был ещё слишком мал, а Людота требовал от Васьки, чтобы тот работал как взрослый мужчина. Из-за этого сын Буслая поначалу оказался плохим работником и часто получал от своего мастера подзатыльники и пинки. Всё это оскорбляло его боярскую гордость, и всё же, пустой желудок заставлял терпеть и это. Руки у Людоты были сильными, от подзатыльников его порой звенело в ушах. Но Василий стиснул зубы и продолжал работать. Он не успевал, ошибался, ужасно уставал, но каждый рабочий день снова приходил в кузницу. И в конце концов за это упрямство Людота зауважал маленького боярского сына и стал учить его немного по-другому, больше разговорами. Василий вместе с тем мужал и становился сильнее. Вскоре, не смотря на свою юность, он научился управляться с работой взрослого человека. Но, несмотря на это, он ещё не мог оторвать от земли дубину своего отца. Стало быть, Буслай был ещё сильнее, а, может, знал какой-нибудь чародейский секрет, как можно поднимать такие тяжести.

***

За работой и шутками с местной ребятнёй время проходило быстро. Минуло уже два года. Василий был силён не по годам, а Садко не по годам был смышлён и красноречив. И вот однажды они вместе с Костей Новоторжанином и другими приятелями собрались вдали от всех в своём тайном месте.

— Вот что, братцы, — заговорил Садко своим всегда задорным и немного смешливым голосом, — думаю, пора нам свою братчину создавать. А что, чем мы хуже Чурилы или других старшин? Да, мы ещё дети, но если мы сейчас выберем себе старшину и объединимся, то вскоре станем настоящим братством, и будем наводить страх на всех в округе.

— И как назовём наше братство? — спрашивал Хома.

— Мы будет называться шутовским братством, и богом нашим будет Симаргл. Чтобы никто не догадался, что мы — настоящая братчина. Будут думать, что это шутка, а за этой шуткой будет крепнуть настоящая сила.

— Дело говоришь, — смекнул Костя, — и кого старшиной изберём?

— Как кого? Это же и так, думаю, ясно. Самый сильный из нас — это Василий, ему и вести нас к победе.

Никто особо и не возражал, и все единогласно избрали Василия своим лидером. Затем Садко велел всем произнести клятву, повторяя за ним:

— Именем Симаргла — божественного мытаря и вождя безумцев мы клянёмся, что всегда будем вместе, всегда будет стоять друг за друга горой, а если погибнем, наш бог встретит нас как добрых гостей и щедро наградит. Отныне мы братья друг другу, и никакие беды не разрушат нашего братства. Клянёмся всегда смеяться смерти в лицо и всегда пить вино. Клянёмся, клянёмся, клянёмся!

Мальчишки с радостью произнесли эту клятву, даже те, которым идея братства показалась лишь очередной шуткой Садка. Тогда их было немного, не больше дюжины, но эта странная клятва в зарослях у реки навсегда связала их судьбы и определила их дальнейшую жизнь.