голова сибарита и бонвивана, раздобревшего от спокойной, уютной и сытой жизни и исполняющего положенные обязанности с тем елейным и вкрадчивым видом, с каким полагается приступать к занятиям почтенным и благопристойным.
Всем нам приходилось читать о том, как маленькие речки со спокойным течением, которые мирно несут свои воды, не поднимая ряби и не плеща волнами, пока на пути их не встретится преграда, внезапно преисполняются ярости и гнева, когда их поток пытаются перегородить непреодолимой плотиной. Точно так же и сердечная склонность, какой бы кроткой и нежной она ни была, может превратиться в неукротимую, безудержную страсть, если на пути ее вырастут роковые препятствия.
ез сомнения, сейчас он тщился со всей возможной суровостью, строгостью и серьезностью подчинить каждую свою мысль, каждое чувство духу своих священных обетов, но все же если человек однажды утратил бессознательную душевную чистоту, присущую уму, не опаленному пламенем страстей, то никакими слезами ее потом не вернуть. Ни покаяние, ни молитва, ни угрызения совести не возвратят душе потерянное некогда безыскусное целомудрие.
сомнения, сейчас он тщился со всей возможной суровостью, строгостью и серьезностью подчинить каждую свою мысль, каждое чувство духу своих священных обетов, но все же если человек однажды утратил бессознательную душевную чистоту, присущую уму, не опаленному пламенем страстей, то никакими слезами ее потом не вернуть. Ни покаяние, ни молитва, ни угрызения совести не возвратят душе потерянное некогда безыскусное целомудрие.
Без сомнения, сейчас он тщился со всей возможной суровостью, строгостью и серьезностью подчинить каждую свою мысль, каждое чувство духу своих священных обетов, но все же если человек однажды утратил бессознательную душевную чистоту, присущую уму, не опаленному пламенем страстей, то никакими слезами ее потом не вернуть. Ни покаяние, ни молитва, ни угрызения совести не возвратят душе потерянное некогда безыскусное целомудрие.
Без сомнения, сейчас он тщился со всей возможной суровостью, строгостью и серьезностью подчинить каждую свою мысль, каждое чувство духу своих священных обетов, но все же если человек однажды утратил бессознательную душевную чистоту, присущую уму, не опаленному пламенем страстей, то никакими слезами ее потом не вернуть. Ни покаяние, ни молитва, ни угрызения совести не возвратят душе потерянное некогда безыскусное целомудрие
Ведь следует заметить, воздавая должное христианской религии, что итальянцам никогда не принадлежала честь создания оригинальных образцов изящного искусства, пока они не обрели вдохновения в христианстве. Искусство Древнего Рима было второразрядной копией своеобразного, легкого и воздушного греческого и часто отличалось затейливостью, но никогда — живостью и самостоятельностью. Именно средневековому религиозному искусству, в особенности умбрийской и флорентийской школе, обязаны мы неповторимым расцветом итальянского духа.
Любовь пускает самые глубокие корни и прорастает всего быстрее в душе скорбящей и одинокой, ведь ничто в ней не оспаривает почву, на которую любовь заявила свои права.
