Оглавление

Часть 1

Глава 1

Никто в Бобровке не знал, почему прозвали Елизавету Елагину «Медведихой». Может быть, виной тому была высокая стать, которую местные бабы порой называли «гренадёрской» и «медвежьей», а может быть прозвище Елизавета получила, потому что жила в одноимённой усадьбе.

Сама Бобровка располагалась под холмом, за которым текла Койва, а на холме, так отличаясь от рубленых бобровских изб, стояла она, белокаменная усадьба «Медвежий Яр». Старожилы поговаривали, что заложена сия усадьба ещё дворянским родом Елагиных, якобы сосланных в Сибирь при царском режиме. Ну, чего не знаем, про то, конечно, и лгать не станем. А люди много чего говорят…

Так вот, и про саму Елизавету, и про мать её Екатерину Александровну то и поговаривали, что кровей они явно не простых, и что усадьба эта чудом уцелела в их владении. А всё потому, что покойный муж Екатерины Александровны, Владимир Фёдорович, был врачом, а до того и отец его им был, и дед. Так вот сам Владимир Фёдорович сделал какое-то важное государственное открытие, потому и не трогали их. Как жили Елагины в доме на холме, так и остались даже после кончины самого Владимира Фёдоровича, получая от государства пенсию за учёного.

Екатерина Александровна, тоненькая и высокая женщина, красивая даже в возрасте, не прибранной до последнего волоска на улице никогда не появлялась, а осанка её заставляла бобровских женщин самих расправлять плечи и выпрямлять спину.

— Говорят, мать её, или может быть бабка, в институте благородных девиц обучалась, и её приучила, ты смотри, какая она, эта Екатерина! — шептались местные кумушки, и в голосе их слышалось некоторое осуждение, но в то же время они так старались ей подражать, — А вот Лизка в кого такая уродилась, непонятно — то ли баба, то ли мужик, здоровая, прямо и сказать — медведиха… Кому такая понравится, точно замуж не возьмут, так и проходит в девках!

Бобровскую восьмилетку Елизавета окончила досрочно на год и с отличием, а в том была заслуга её матери — Екатерина Александровна сама учила дочь, видимо, как когда-то учили её саму. Никто и подумать не мог, что Елизавета отлично говорит на французском, довольно сносно знает и немецкий. А не знали потому, что уж очень нелюдимый был у Лизы характер, не приветливый. Да и сама Екатерина Александровна общительностью не отличалась, и в Бобровке ни с кем не приятельствовала.

Не водила Лиза ни с кем дружбы, сторонилась и девчат, всё молчком да молчком, так и уехала Елизавета в город после восьмилетки, к какой-то там своей дальней тётке, там окончила художественное училище, потому что как оказалось, имела она еще и талант к рисованию. Вернувшись в родные места, работать она пошла не абы куда, а в мастерскую при местном храме, который считали таким же «чудом сохранившимся пережитком прошлого», как, наверное, и семью Елагиных.

Снова зажила «Медведиха» в родном доме с матерью и какими-то их дальними родственниками, мужичком в годах и его женой Варварой, про которых поговаривали, что не родня они вовсе, а самые настоящие слуги, а мужик тот наподобие приказчика в доме, как раньше говорили. Хотя, скорее всего это тоже были просто досужие разговоры — какой приказчик может быть в этакое время, когда вся страна строит светлое будущее.

Так вот этот самый «приказчик- не приказчик», величали которого Архип Фомич, каждое утро запрягал гнедую лошадь, чтобы отвезти Елизавету «на службу», как он сам говорил, а вечером исправно привозил домой. Это дело конечно тоже диковинным казалось местным жителям, но уже давно все привыкли к странностям обитателей усадьбы, и внимания на это обращали мало, занимаясь больше своими делами.

Бобровка была большим селом, да ещё с присёлками и хуторами. Колхоз, пилорама, лесосплав с большими складами, небольшое кожевенное производство и еще несколько предприятий давали людям занятие и доход, так что и помимо обсуждений и слухов было чем заняться местным жителям. Да и библиотека была, и клуб был — просто загляденье, новый, с кинозалом!

Так и стояла усадьба на холме, окружённая ухоженным садом, мечтой местных мальчишек, потому что яблоки там были… уууу, ни у кого в Бобровке такие не росли — словно чуть прозрачные, что все семечки насквозь видно, с красноватым бочком. Однако Архип Фомич на ночь выпускал во двор троицу своих подопечных — поджарых, неизвестной породы и помеси псов, которые острыми зубами своими порвали уже не одни штаны…

Еженедельно появлялась в местном магазине полненькая Варвара, в неизменной своей коричневой юбке и повязанным поверх неё ситцевом цветастом переднике и платке. Пристально всматривалась она в то, что было выложено на магазинных прилавках, что-то считала, складывая и вычитая на пальцах. А потом строго говорила продавцам, сколько веса ей необходимо того или иного продукта, чем иной раз ввергала в негодование не очень трудолюбивую Зинаиду, заставляя несколько раз перевешивать то масло, то сахар.

— Ишь, тоже! — ворчала Зинаида, когда довольная покупками Варвара удалялась, — Буржуйские замашки! Вот кто эта Варвара у Елагиных, служанка? Смотри, сейчас на рынок пойдёт! И в кооперативный еще заглянет, откуда только деньги! Я сама видала, она там давеча кофе заказывала, зерновой! А, каково? Нет, Наташ, ты видала такое, чтоб в наше то время… Куда только власти смотрят!

— А что такого? — пожимала плечами напарница Зинаиды, молоденькая Наталья, — У них за отца пенсия знаешь какая? Ого-го! Я сама видала, как Екатерину Александровну дед Архип на поезд отвозил, её куда-то приглашали за покойного мужа очередную награду получать! Говорят, что она даже в Москву как-то ездила, вручали там что-то ей!

— Ой, тоже мне, интеллигенция! А чего тогда тут торчат? Вот и ехали бы в Москву! — ехидничала Зинаида, — Может Медведиху свою там бы за кого пристроили, бобыля какого б подыскали!

— Ну, дом тут у них посмотри какой! Моя бабушка говорила, что Владимира Фёдоровича отец тут жил, местных лечил, и дед его тоже, говорят заведовал в городе больницей какой-то, я не помню уже. Династия у них докторская! Чего бы и не жить там, где сами хотят! А Елизавета у них хорошая, добрая! Зря ты про неё так! И коса у неё посмотри какая шикарная!

— Да чего в ней хорошего то?! Как глянет, страшно делается! А в сумерках такую встретить, умрёшь со страху! — зло буркнула Зинаида, которая стеснялась своих жиденьких волос, и от слов коллеги еще сильнее нахмурилась.

— Мама моя недавно ходила к бабушке в Кузнецово, та приболела, так Елизавету как раз дед Архип вёз, маму пригласили даже, доехала, всё не пешком. А ты — страшно! Не таких людей бояться следует!

— Да ну тебя, блаженная ты какая-то! Вот и водись тогда с Медведихой, раз она так тебе нравится! — надулась обиженная Зинаида и достав из-под прилавка зеркальце и помаду, стала красить губы.

Наталья же покачала головой и принялась протирать витрину, думая о злых словах напарницы. Ведь как несправедлива бывает порой судьба… Вот Лиза Елагина, ненамного она старше самой Натальи, и может быть человек золотого характера, и никогда никому ничего плохого не сделала, а вот поди ж ты, чем-то заслужила такие о себе разговоры…

Что ж, вот такую судьбу и прочили бобровские кумушки Елизавете, как вдруг однажды летом, когда в самой поре был покос, громом среди ясного неба разразилась в Бобровке новость, что Елизавета «Медведиха» выходит замуж!

— Да говорю тебе, Клавка Ромашова мне сказала, а она в сельсовете работает, — говорила в магазине той же Зинаиде её подруга и соседка Верка Быкова, — Так вот, Клавка сказала, Медведиха с женихом приходила, заявление на регистрацию написали! Вот так вот!

— Да ты что! А кто? Кто жених-то? Неужто кто из местных до её роста допрыгнул, — Зинаида хихикнула, — Уж не Сомов ли Николай? Он у нас тут только ходит, каланча! Правда, еще и худой, как щепка!

— Нет, не местный! — продолжала шептать Верка, — Сплавщиков бригадир! Недавно приехал, вот прошлой осенью, а может раньше, разное болтают. Здоровенный, ей под стать! Говорят, сам он откуда-то с Кубани, так ведь собой-то хорош! Чего уж выбрал-то себе в жёны, мог бы и покрасивше кого найти, сам то кудреват, брови чёрные, улыбчивый! Михаилом зовут, мне брат сказал!

— Да ты что! Бригадир! — ахнула Зинаида и густо покраснела, потому как сама уже давно старательно строила Михаилу глаза, когда заходил он в местный магазин, — Не может быть! Может врёт всё твоя Клавка!

— Ничего не врёт, ничего не врёт! — возмущенно зашипела Верка, — Я сама их видала недавно, они в город поехали вместе, на станции стояли, а я как раз к тётке своей ездила! Я еще думала, что обозналась, а вот и нет!

Зинаида утёрла ладошкой вспотевшее лицо. Как же так, ведь она так старалась, когда почти вся бригада с лесосплава являлась в магазин, она-то точно знала, кому как не бригадиру положить и сыр посвежее, и папиросы подороже… Да как же смогла обойти её эта Медведиха, что вообще он в ней нашёл!

Верка замолчала, потому что к прилавку подошла бабушка Анисья Захарова, и подслеповато прищурилась на ценники:

— Зиночка, а скажи, почём у вас кусковой сахар? Я к чаю себе беру, люблю очень.

— Я тут что, справочное бюро?! — рявкнула в ответ Зинаида, злость на Медведиху никак не отпускала её, а тут еще эта старуха, — Вон всё написано, для кого, спрашивается?

— Дак я очки позабыла, дочка, — виновато ответила не вовремя подоспевшая покупательница, — Мне ведь уж почитай восемьдесят два, глаза не видят!

— А не видят, так пусть дети за сахаром тебе ходят, — ответила Зинаида, потом не сдержалась, зло выдернула с дальней витрины ценник на сахар и стукнула им по кассовому столу перед Анисьей Петровной, — Вот, так видно?!

— Спасибо! — ответила Анисья Петровна, но покупать ничего не стала, повернулась и вышла из магазина, опираясь на свою палочку.

— Нет, ну ты видала? — зло воскликнула Зинаида, указав подруге на Анисью, — Пытала-пытала, а брать ничего не стала! Что, поболтать просто приходила?!

До самого вечера не отпускало Зинаиду плохое настроение, и до закрытия магазина всё валилось из рук. Зависть к этой Медведихе просто душила её, никак не могла она поверить в рассказанную Веркой новость, и решила, что всё это не иначе как сплетни, и быть такого просто не может!

Глава 2

Михаил Голобец, старший в бригаде сплавщиков, и вправду был хорош собой, улыбчив и добр, чем быстро снискал в Бобровке добрую славу. Жил он не в большом бараке, где располагалась обычно бригада, а квартировал в доме вдовы Горшениной, женщины средних годов, очень шустрой и предприимчивой.

Большой дом Людмилы Горшениной стоял почти у самой околицы, рядом с берёзовой рощей, в которой родился и бежал до реки студёный родник. Так вот Михаил занимал небольшой флигель, выстроенный позади дома и выходящий окнами как раз на рощу.

Сам он был родом из маленькой кубанской станицы, рано остался без матери и в общем-то детство своё помнил нерадостным. Отец женился повторно, у мачехи, красивой и видной женщины, было двое своих детей, и пасынок ей был не только безразличен, но даже и мешал. А когда пошли совместные дети, то она и вовсе перестала скрывать, что пора бы Мишке подумать о том, куда он уедет, окончив школу, потому что в доме отца ему места нет.

Отец, работавший механизатором, мало обращал внимания на домашние неурядицы, при том, что в его присутствии новая жена была одинаково ласкова со всеми домашними. Михаил не жаловался отцу, выполняя все указания мачехи, работал по хозяйству и присматривал за младшими, но, к сожалению, никто не поинтересовался, что же у мальчика на душе… Первым делом это отразилось на учёбе, Миша съехал на тройки и это послужило визитом учительницы в дом к семье Голобец.

После беседы с родителями, учительница ушла домой с чувством исполненного долга, а Мишка был выпорот отцовским ремнём. Однако, визит учительницы возымел и некоторый положительный эффект — отец высказал жене, что воспитанием их старшего сына она занимается плохо, раз у него с учёбой трудности, и с того дня мачеха стала строже контролировать Мишу, задавая ему меньше работы по дому. Учёба пошла «в гору».

Так и добрался Михаил до окончания школы, ни шатко, ни валко, но аттестат получился без троек. Чему очень удивились в районном военкомате, куда он явился за месяц до своего восемнадцатилетия.

— А почему в техникум не идёшь? Или в институт, ведь есть хорошие шансы, — внимательно глянул на Михаила офицер, изучив его бумаги, — Ну, раз говоришь — в армию, так в армию. После службы решишь, кем хочешь стать, так?

Отслужив, весенним днём Михаил вернулся в дом, где стало еще теснее — братья и сёстры подросли, еще двое малышей весело агукали в деревянной кроватке. Но всё равно, это был дом, родной дом… Миша лежал на опустевшем за зиму сеновале, закинув руки за голову, и пытался вспомнить, как же выглядел их двор и дом, когда жива была мама… и не мог вспомнить. Только смутные образы темноволосой женщины, её улыбка и тёплые, пахнувшие горячим хлебом ладони, обнимающие маленького Мишку, согревали сердце.

За завтраком, который недовольная лишним ртом мачеха накрыла на дощатом столе во дворе, отец сказал:

— Ну что, Мишка, надо тебе думать, куда-то учиться идти, профессия ведь нужна. От совхоза отправляют учиться на тракториста, или на комбайнёра. А можно и в райцентр, в техникум автомобильный. Сам-то ты чего хочешь? Ты не торопись, подумай, пока отдохни, только ведь приехал.

Однако дома оставаться и отдыхать, как сказал отец, Миша не смог — уж очень красноречив был взгляд мачехи, уж очень громко и яростно гремела она у печи пустыми горшками и кастрюлями…

— Бабка Афанасьева сказала, — вернувшись из сельсовета, сказала как-то мачеха, — Что вот их Генка, вернувшись с армии, дома штаны не просиживает, а едет куда-то там работать, на Урал. Лес сплавлять! Говорят, деньги хорошие платят. Ты бы тоже мог, хоть что-о заработал бы, может дом бы строить начал. Куда жену приведёшь? К нам на сеновал?

Знала, что сказать, на что надавить… Горек стал кусок и думы не шли из Мишкиной головы. Потому что пока он в армии служил, соседка Валюшка неожиданно подросла… И теперь её шикарная рыжая коса и веснушки на носу не давали Мишке спокойно заснуть. Тем более, что девчонка, завидев Мишу, густо краснела и улыбалась. Вроде бы ему улыбалась…

— Валь, пойдём в кино в пятницу? — набравшись смелости, Миша подошёл к сидевшей на скамейке у своего двора Валюшке, — Говорят, хороший фильм в клуб привезли…

— Тоже, жених выискался, — расхохоталась в ответ девушка, вздёрнув носик, — И что, потом и замуж позовёшь? В вашем доме табором жить? Да я каждый день заснуть не могу, пока вся ваша орава не угомонится!

А в пятницу вечером Миша, возвращаясь от бабки, матери своей мачехи, которой относил привезённое отцом лекарство, встретил Валюшку. Она шла в клуб в сопровождении Олега Проценко, сына председателя сельсовета.

Насмешливо глянув на Мишу, девушка отвернулась и рассмеялась на шутку своего спутника, весёлого симпатичного парня, студента второго курса престижного городского ВУЗа.

Миша свернул в переулок, чтобы поскорее дойти до дома Афанасьевых и расспросить Генку, куда он там собрался ехать. Генка был одногодок Михаила, учились они в параллельных классах, но особенно дружбы не водили. Однако теперь Генка встретил Мишу, словно старого друга, только узнав, зачем тот явился.

Так и поехал Миша на сплав впервые. Отец покряхтел, поворчал, но отпустил сына, собрав ему в дорогу и продуктов, и денег, сколько было, прицыкнув на жену, которая было пыталась ворчать, что последнее отдаёт.

А заработок был очень даже неплох. Приехав обратно после первого сезона, Миша все деньги отдал отцу, только немного себе оставил, чтобы купить гостинцев младшим в семье и себе вещи, которые будут необходимы при поездке на следующий сезон. На этот раз мачеха не так ворчала, и даже похвалила пасынка, молодец, мол, что о семье думает…

Отработав подсобником в совхозе до следующего сезона, Михаил снова собрался и вместе с Генкой Афанасьевым отправился в путь.

— Я вот еще съезжу пару раз, и всё, — мечтательно закинув руки за голову, вещал Генка с верхней полки плацкарта, — Отец сказал, хватит мотаться, буду на заочное поступать. Да и это… Галинка моя тоже сказала, что не станет больше ждать, пока я там по стране мотаюсь.

Так и случилось, только всё произошло раньше — отработав сезон, на третий Генка не поехал, семья не отпустила. А вот Мишка решил, что мотаться туда-сюда нет смысла, и стал оставаться в Бобровке и в межсезонье, благо работы там тоже хватало.

Отправляя регулярно деньги семье, Михаил изредка получал из дома весточки — в основном писали братья или сёстры, изредка отец, но письма становились всё короче и короче с каждым разом… Но Миша всё равно каждый раз отвечал подробно и пространно, описывал местность и людей, где жил, сообщал, что теперь его назначили бригадиром и конечно отправлял деньги.

А потом, зимним морозным утром пришла короткая телеграмма. Мачеха сообщала, что отец скончался. Никаких подробностей, ничего, просто пара слов… И Миша понял, что отныне его там некому ждать… С трудом, при помощи директора пилорамы, где он работал, Михаил раздобыл билет на самолет, чтобы успеть на погребение, в последний раз проститься…

Сидя на лавке в родном доме, Миша понимал, что теперь покинет его навсегда, потому что нет ему здесь места.

— Вот, держи. Это матери твоей, венчальная, — мачеха протянула Мише потемневшую от времени икону, — Отец твой берёг, думал, что на твоей свадьбе её достанет. А вон как вышло… Забери, пусть у тебя будет.

Миша взял в руки оклад чернёного серебра, и погладил образ. Он не помнил ничего из того, что осталось от матери, как-то всё само собой исчезло, стёрлось из их дома еще когда он был маленьким. А вот теперь он прикасался к тому, что когда-то его мама держала в руках…

— Спасибо, — только и смог он тогда ответить женщине, прожившей с ним столько лет, но так и не ставшей ему хоть сколько-то родной.

Вернувшись в Бобровку, Михаил продолжал работать и отправлять деньги семье, только вот писем он уже не получал. А вскоре его денежный перевод и вовсе вернулся обратно… Вызвав на переговорный коммутатор Генку, Миша узнал, что мачеха продала всё — дом, скотину, какая была, и уехала к каким-то своим родственникам. Так оборвалась последняя ниточка, тянувшаяся от Миши к местам, где он родился.

Собравшись кое-как с духом, принял Михаил всё случившееся и стал жить дальше. Откладывал деньги, думал, может обзаведётся когда-то своим углом.

Как-то раз сидел он у себя во флигеле, усталая спина ныла от напряжения после смены, неожиданно тоска затопила душу, и он достал завернутую в чистый рушник мамину икону. В дверь стукнули и на пороге показалась хозяйка дома, Людмила Тимофеевна, с тарелкой и крынкой молока в руках.

— Не спишь еще? На-ко вот, угостись. По мужу моему, Ивану Прокофьевичу, годовая нынче. Уж почитай двенадцатый год нет его, ох…

Во флигеле запахло пирогами, Миша посмотрел в грустное лицо хозяйки.

— А это что у тебя? — Людмила Тимофеевна увидела икону на вышитом рушнике, — Как потемнела, помутнела… Образ-то почти не видать. Это твоя что ль?

— Да, моя. От мамы мне осталась, их с отцом венчальная.

— А что же ты, хоть отдай её вон в мастерскую при церкви, там у нас ведь иконописцы есть. Посоветуют, может что поправить можно, да и оклад в порядок приведут. Я вот отдавала, старая икона была, а вернули, так будто засияла.

Идея Мише понравилась, и в следующий же свой выходной он отправился туда, куда направила его хозяйка дома, прихватив с собой и мамину икону в рушнике.

Глава 3

Благоговение и тишина встретили Мишу в небольшом старинном храме на самой окраине Бобровки, протянувшейся далеко вдоль реки. Храм стоял на невысоком холме, под которым с одной стороны простиралась Бобровка, а с другой шумел бескрайний зелёный лес, простирающийся до самого горизонта.

Что же видели на своём веку эти стены из белого камня, подумал Миша, встав скромно возле стены. Служба в храме закончилась, свечи догорали на кандилах перед иконами, людей в храме почти не осталось. Только невысокая старушка в светлом платочке сидела в углу, и щурясь читала небольшую книжицу.

— Добрый день, матушка, — почтительно обратился к ней Миша, — Простите, что вас побеспокоил…

— Здравствуй, сынок. Ничего, говори, чем тебе подсобить?

— Мне нужна иконописная мастерская, где найти?

— Пойдём, провожу тебя, это позади храма в хозяйстве, — женщина поднялась со стула и повела Михаила на двор, где располагались небольшие постройки.

Миша читал надписи на небольших строениях — «Крестильня», «Пекарня» и еще другие, которые ему были мало понятны. Давно, когда была жива его бабушка, мать его мамы, он смутно помнил, как воскресным утром она его, совсем малыша, водила на причастие. Теперь же знакомые запахи и образы будто вернули его в далёкое-далёкое детство.

Вспомнились Михаилу родные места, тягучие и медленные кубанские реки, по которым поутру разливался такой густой туман, что твоё молоко. Вспомнил старую мельницу возле высокой запруды, где они с другом Данилкой любили удить рыбу. Где теперь Данилка… После окончания школы он уехал учиться в институт, а после его мать говорила, что направился он куда-то на всесоюзную стройку. Так и затерялся друга след на просторах огромной страны. Сжалось сердце и как-то тоскливо стало в груди, посмотрел Михаил на высокое небо над куполами и силился вспомнить мамино лицо.

— Ну вот мы и пришли, — сказала женщина, открывая перед собой дверь невысокого строения с миленькими окошечками, и открытыми резными деревянными ставнями.

Пригнув в дверях свой недюжинный рост, Михаил вошёл внутрь. Помещение было небольшое и практически всё было заставлено столами и шкафчиками, на которых стояло множество баночек с красками, коробки и банки с кистями разной толщины и формы украшали подоконник.

В мастерской Михаила встретил невысокий пожилой мужчина, чью переносицу украшали очки в металлической круглой оправе, поверх которых он смотрел на вошедших. Руки его были испачканы какой-то то ли краской, то ли сероватый сажей, Михаил так и не понял. Мужчина тщательно вытирал их ветошью и улыбался гостям:

— Здравствуйте, чем обязан? В гости к нам редко заходят. Разрешите представиться, зовут меня Николай Никифорович, собственно, я и заведую всем вот этим хозяйством.

— Здравствуйте, Николай Никифорович, а я вот вам гостя привела, — сказала женщина в светлом платочке, — Ну вы тут поговорите, а я пойду.

— Здравствуйте, меня зовут Михаил, — молодой человек огляделся вокруг и протянул Николаю Никифоровичу крепкую мозолистую ладонь, — Мне сказали, что здесь мне могут помочь. Вот, я бы хотел сделать так, чтобы эта вещь вернула прежний вид. Наверное, её хранили неправильно, и потому…

— О! Однако! — Николай Никифорович наклонился над образом, который Михаил бережно положил перед ним на стол.

— Понимаете, это мамина вещь… всё, что осталось мне от родителей…

— Оклад серебряный… м-да, а вот сам образ… липа или кипарис, надо внимательнее смотреть. Так-с, так-с, наверняка льняное масло… Елизавета!

Николай Никифорович снял очки, весело глянул на Михаила и снова склонился над заинтересовавшим его предметом. На его зов из соседнего помещения показалась высокая девушка в фартуке, на котором виднелись пятнышки краски. В руке она держала тонкую кисть и недовольно хмурила брови явно сердясь на то, что её отвлекли от работы.

— Гляньте-ка, голубушка, какую красоту нам принёс наш гость. Кстати, познакомьтесь, это наш специалист, Елизавета Владимировна Елагина. А этот молодой человек — Михаил.

Елизавета кивнула в знак приветствия и совершенно не обращая внимания на гостя, не сводила глаз с принесённого Мишей образа. Николай Никифорович и Елизавета заговорили между собой, словно на каком-то непонятном для Миши языке, хотя он старался вникнуть в смысл слов. Но больше его завораживал тембр голоса Елизаветы… будто он уже слышал его где-то, когда-то очень давно. Глубокий голос её звучал, мягко обволакивая его и отвлекал от сути разговора.

— Ну что, если хозяин согласен, то мы можем попробовать, — сказал наконец Николай Никифорович и посмотрел на очнувшегося Михаила, — Только это не быстро будет. Нужно заказывать материалы, возможно даже в столицу. У знакомых поискать, вот я как раз поеду черед две недели в Свердловск, месяц там пробуду, может быть, что-то найду. Как, согласны, Михаил?

— Я? Конечно, согласен! — спохватился Миша, — Только бы вернуть вид прежний… Я сам же всё равно ничего в этом не понимаю.

Обговорив детали, Михаил вышел из мастерской и остановился возле маленькой скамеечки. Уходить не хотелось, так хорошо и тепло ему не было уже давно… словно домой попал.

Через неделю Михаил вернулся к двери мастерской, подгадав время, чтобы рабочий день уже заканчивался. Елизавета вышла из мастерской, складывая в небольшую сумочку голубую косынку. Увидев перед собой Михаила, девушка покраснела и хотела было поскорее уйти.

— Здравствуйте, Елизавета Владимировна, — Миша шагнул вперед, пытаясь скрыть свой страх, — Простите, что я так вот… не званный-нежданный. Можно с вами поговорить?

— Здравствуйте, — ответила Лиза, — Ну… вам лучше с Николаем Никифоровичем разговаривать по поводу вашей иконы. Я мало что могу вам рассказать, а он очень опытный специалист.

— Да я, собственно… не только про икону. А можно, я вас немного провожу? Вы далеко живёте?

Так и повелось. Миша почти ежедневно приходил встречать Елизавету, хотя Архип Фомич неизменно приезжал за нею, ласково понукая гнедую кобылу с милым именем Ромашка. Сначала он хмурился, завидев маячившего возле ворот в ожидании Елизаветы Михаила, строго расспрашивал, чего ему тут понадобилось.

— Ты сам-то откуда? Чего это я раньше тебя в Бобровке не видал! — строго прищурившись, спрашивал Архип Фомич Михаила, — Смотри у меня, вожжами отхожу, коли нашу Лизаньку обидишь!

Михаил уважительно и обстоятельно, понимая беспокойство Архипа Фомича, рассказал о себе, кто он откуда, как оказался в Бобровке и почему остался. Рассказал и о знакомстве с Елизаветой, уверив, что ничего дурного у него и в мыслях нет.

С того дня частенько Миша объявлялся у мастерской к окончанию рабочего дня, и они с Лизой шли, разговаривая о том, о сём позади подводы, на которой изредка поглядывая на них, причмокивал на Ромашку Архип Фомич.

В дом Елагиных впервые Миша попал зимой. До этого, как бы он ни старался — приглашал Лизу и в кино, и в клуб на концерт по поводу Годовщины Октябрьской революции — на всё он получал категорический отказ. Он понял, что не особенно Лиза любит появляться на людях, чему очень удивлялся. Девушка была таким интересным собеседником… Миша рядом с нею ощущал себя полнейшим неучем, в чём ей и признался однажды.

— Ну ничего, я могу тебя подготовить, и мама моя поможет, — утешила его Лиза, — Поступишь учиться, ведь главное — желание! Кстати, мама просила пригласить тебя на ужин на Рождество. Придёшь?

— Я… приду конечно, — растерялся Миша, — Только я, наверное, не понравлюсь твоей маме… Не умею я вот это… ну, там за столом с приборами, и всё такое.

— Что ты, мама вовсе не такая, — рассмеялась Лиза, — И ты ей обязательно понравишься. Не слушай, что тут люди болтают, в этом и крупицы правды нет.

— Я и не слушаю. Про меня тоже много чего болтают, чего нет, — усмехнулся Михаил, а только всё внутри него похолодело.

Хозяйка дома, где Миша квартировал, сразу увидела, что квартиранта её что-то гложет, а так как любопытства у неё было хоть отбавляй, хоть и не склонна она была к сплетням, а всё же узнать что-нибудь интересное она любила. Потому и махнула ему рукой, приглашая зайти в дом, где на столе дымилась стопка горячих блинков.

— Миш, давай-ка, садись, поужинаем вместе, — пригласила Людмила Тимофеевна, — Напекла вот, одной мне много, ты покушай. Слушай, у меня скоро племянник приедет, хочет тоже на сплаве поработать, поможешь на сезон его пристроить?

— Спасибо, Людмила Тимофеевна, за приглашение, я с удовольствием. А насчёт племяша вашего, конечно я поговорю, возьмем его к себе в бригаду.

— Что, правду говорят, что ты с Лизой Елагиной дружишь? — доверительным тоном спросила Людмила Тимофеевна, — Мне Зинка наболтала, которая в магазине работает.

— Ну, да… А Зине-то до этого какое дело, — Миша недовольно нахмурился, потому что эта самая Зина уж очень была навязчивой, хоть в магазин не ходи.

— Да она по тебе сохнет, ты что, сам не замечал? — рассмеялась Людмила, — Хотя вы, мужики, порой дальше своего носа и не видите. А она ведь на хутор Малинники собралась идти из-за тебя, там знахарка живёт, бабка Аксинья, так Зинка тебя приворожить хочет.

— Меня? Приворожить? — Миша засмеялся, — Не верю я в эти все бабкины сказки! Да и не получится у неё ничего, я… меня уже, можно сказать, другая приворожила! На ужин зовут, а я так опозориться боюсь!

— Не веришь? Ты это зря, — грустно сказала Людмила Тимофеевна, — Я давно на свете живу, всякого повидала… Ну да ладно, главное — ты сам в себе уверен. А про ужин, это к Елагиным тебя позвали? За это ты не бойся, Екатерина, мать твоей зазнобы, женщина очень хорошая, добрая. В неудобное положение тебя уж точно не поставит, вот увидишь. И дочка у неё хорошая… только не любят их здесь многие, в Бобровке нашей… Потому что другие они, особняком живут.

Миша с удовольствием ел угощение, а сам думал, что на всё готов ради Лизы. Потому что теперь и жизни не мыслил без неё.

Глава 4

Ужин в семье Лизы прошёл для Миши неожиданно… по-домашнему уютно. Несмотря на то, что в начале его немного смутила белоснежная скатерть и приборы на столе, но после того, как Архип Фомич весело подмигнул гостю и радостно потёр руки, завидев на столе запотевший графинчик с наливочкой, Миша подумал, что не будет он тут не к месту. Хоть он не любил спиртное и не употреблял его, но этот весёлый взгляд деда Архипа придал ему смелости и уверенности в том, что здесь живут обычные люди, как и он сам.

Так и оказалось Екатерина Александровна, Лизина мать, больше рассказывала, иногда только спрашивая у гостя, как же ему работается на лесосплаве, не тяжело ли, и как его родные смотрят на то, что он уехал так далеко. Миша рассказал о себе всё, как на духу, не забывая лакомится приготовленным Варварой жаркое, какого он в своей жизни и не едал ни разу.

— Так ты без матери рос…, — Екатерина Александровна прижала к щеке платочек, — Тяжко, наверное, с мачехой-то, не сладко пришлось…

— Ничего, мачеха у меня не шибко суровая была, — ответил Михаил, но по глазам Лизиной матери увидел, как та жалеет его, вероятно представляя еще мальчишкой…

После того дня стал Миша чаще захаживать в гости к Елагиным, чем вызвал в Бобровке немало пересудов о себе. Иные так прямо и говорили, что позарился он дескать уж явно не на красоту Медведихи, а на достаток профессорской семьи, на добротную усадьбу да хозяйство.

— Что, Михаил Фёдорович, к профессорше в зятья метите? — ядовито спросила его Зинаида, когда Михаил наведался в Бобровский магазин за покупками, — И даже невеста не пугает?

— А ты, Зинаида, как я гляжу, до сих пор ни с кем не женихаешься? — опередив Михаила, спросила случайно оказавшаяся в очереди Людмила Тимофеевна, — Никто на такую красоту не зарится и в очередь не встаёт? А вот умела бы ты язык свой прикусить вовремя, может быть, и нашёлся бы кто. И не зыркай на меня так!

Зинаида побоялась грубо отвечать Людмиле Тимофеевне, потому что та издавна водила тесную дружбу с заведующей магазином, Тамарой Матвеевной, поэтому грубость по отношению к женщине могла обернуться для продавца лишением премии, в лучшем случае.

А Михаилу такие разговоры очень досаждали. Неприятно было слышать такое, хоть и было это неправдой, но всё же.

— Не хочу я примаком к ним в дом идти, — говорил он своей хозяйке, когда та завела про это разговор, что людские пересуды слушать не стоит, — Пойду на пилораму к Яковлеву, буду просить, пусть похлопочет, чтобы землю выделили, у меня есть немного денег, хотя бы начну строиться.

— Это конечно, пойди. Только дорого нынче строиться. Ну, может тебе лесу выделят сколь-то, да и у Лизаветы семья поможет, так и отстроитесь с Божьей помощью.

Но землю выделить оказалось не так и просто, потому что Михаил не один такой оказался, кто желает получить участок под строительство. А тянуть с женитьбой он сам не хотел, потому и поехал в город за колечком для Лизы, и уже с кольцом явился в усадьбу Елагиных, просить руки Елизаветы, дрожа от страха и телом, и душой.

Сумбурно и сбивчиво говорил Михаил, стоя перед сидевшей у круглого стола Екатериной Александровной. Пытался рассказать о том, что к лету обещали ему участок, и он уже написал заявление в сельсовете на лес, тут же перескакивал на то, что полюбил Елизавету, как только увидел…

Сама Лиза сидела тихонько в углу и улыбалась, глядя как волнуется её жених. Из-за двери любопытно выглядывала Варвара, прикусив кончик своего цветастого платочка, а возле покрытой изразцами печи на невысоком табурете сидел Архип Фомич, покряхтывая в усы.

— Миша, вы успокойтесь, — ласково сказала Екатерина Александровна, когда взмокший от волнения Михаил окончил свой монолог, — Вы можете пока пожить у нас, в усадьбе. Места здесь хватит на всех, дом большой, и левое крыло давно уже пустует. А если вы волнуетесь, что по селу пойдут какие-то кривотолки, так это дело обычное. Мы уже к этому давно привыкли и не обращаем внимания. Для меня самое главное — это счастье моей Лизаньки, поэтому за ней и остаётся слово — даст ли она вам своё согласие. А я буду рада вас благословить, если моя дочь выберет вас себе в мужья.

Миша повернулся к Елизавете, сил на вопросы и увещевания у него не осталось совершенно, и он просто протянул ей на ладони тоненькое колечко, купленное им в городе.

— Ты согласна? — только и смог он проговорить охрипшим от волнения голосом.

— Согласна, — просто сказала Лиза, и у двери радостно охнула Варвара, дед Архип довольно крякнул, а Екатерина Александровна смахнула слёзы.

Когда страсти и волнения улеглись, а на дубовом круглом столе появилась скатерть и сервиз, и румяная от переживаний Варвара накрывала стол к чаю, Екатерина Александровна сказала:

— По правде сказать, дорогой Миша, я бы очень не хотела, чтобы усадьба пустовала. Мой муж, а до этого его отец очень любили это место, и мне очень хочется, чтобы мои внуки жили здесь. Так ли вам принципиально строить свой собственный дом? Да и так ли это необходимо? Семья у нас дружная, а вас мы уже успели полюбить, вам не будет здесь плохо. Да и усадьба требует хозяйской заботы… Считайте, что это Елизаветино приданое и оставайтесь здесь. Лизанька, а ты сама что же скажешь?

Когда лад в семье, то такие вопросы решаются быстро, поэтому и было решено, что после свадьбы молодые останутся жить в усадьбе. Архип Фомич, казалось, этому был рад больше всех — с превеликим удовольствием водил он Михаила по дому и двору, показывая, что да как, а попутно сообщая, где и что в усадьбе они теперь сделают вместе!

Миша и сам будто загорелся, старинный дом манил его и некоторой своей таинственностью, и руки чесались от слов деда Архипа, что и вот тут, и здесь подправят, хозяин дому нужен, а как же!

Свадьбу даже и скромной нельзя было назвать — молодые расписались в сельсовете, и, как поговаривали бобровские бабули, обвенчались в местной церкви, но никаких торжеств не было. Гудела Бобровка после известия о том, что Медведиха замуж вышла. Не только Зинаида, зло поблёскивая черными своими глазами, нашёптывала товаркам, что Мишка-бригадир оказался таким прохиндеем! Втёрся в доверие к профессорше да и охмурил их дочку, которая того и гляди оказалась бы перестарком, потому что в Бобровке не было ей женихов.

— Ты смотри, какой оказался! Ишь! — говорила старуха Семенихина, — Тихим сапом, а притёрся. Хотя, Варвара про него говорит, что руки у него золотые, не нахвалится! Может и наоборот всё было — как батрака его себе заимели! А что, рукастый парень, да справный! Лизка-то у них всё молчком, набычится и ходит, а смотри-ка ты какого парня охмурить умудрилась! Наши-то девки, которые и с лица получше, и пофигуристей, а ни на одну не поглядел!

Кто на что горазд, то и выдумывал, а пока слухи да пересуды бродили по Бобровке, пока некоторые, такие как Зинаида, крыли почём зря то хитроватую Лизку и её семью, охмурившую бригадира, то наоборот говорили, что это сам Мишка оказался весьма падким на зажиточное хозяйство и усадьбу, сами Миша и Лиза про эти разговоры и не слышали.

Они просто были счастливы, и вообще появление Михаила в усадьбе будто заново вдохнуло в неё жизнь. Теперь во дворе часто звучала пила, под покрикивания и смех Михаила, переговаривающегося с Архипом Фомичом, то дружно стучали молотки где-то к глубине двора, а в кухне у большой печи колдовали Елизавета и Варвара.

А потом, когда уже давно улеглись и пересуды, и разговоры, когда все привыкли, что Михаил со своей Лизы глаз не сводит, в Бобровку пришла весна…

Зазеленели луга, черёмуха во дворе Людмилы Тимофеевны оделась в белый наряд, словно невеста, и проходивший мимо Михаил чуть задерживался у забора, глядя, как хозяйствует теперь во флигеле другой квартирант его бывшей хозяйки.

На душе у него было так радостно, хотелось обнять весь мир, потому что совсем недавно он узнал, что его Лизанька в положении. И скоро затопают маленькие ножки по заботливо выметенным дедом Архипом дорожкам в саду усадьбы, а Варвара достанет из большого сундука отрез батиста, чтобы шить распашонки и чепчики…

Сам он намеревался в это лето брать больше смен, и возможно напроситься у Яковлева доехать до кошельного сплава по большой воде. Там и деньги платили другие, намного больше, да и сезон не только в паводок.

Вячеслав Яковлев, обстоятельный и серьёзный мужик лет сорока с небольшим, руководит в Бобровке и сплавом, и пилорамой, и еще занимал какую-то должность в местном лесничестве. Дружбы он ни с кем не водил, к работникам был строг, но относился справедливо и с пониманием, поэтому, когда к нему пришёл Михаил Голобец, выслушал его внимательно.

— Ты, Миша, подумай хорошенько, это почти на всё лето работа, далеко от дома, — покачал он головой в ответ на просьбу Михаила, — Жена у тебя в положении, забота ей нужна. Давай-ка лучше вот на пилораму, там Захарьин на пенсию уже давно просится, а я ему замену никак не подберу, вот ты и попробуй. И рядом с домом, и зарплата хорошая. Конечно, не как на сплавах. Но ведь там сезон, а здесь ты постоянно дома будешь.

— Спасибо за доверие, Вячеслав Петрович, — Михаил кивнул, — Но я бы вот еще сезон отработал на сплаве, всё же заработок. А Захарьин, как я слыхал, как раз к зиме уходить собирается. Вот я вернусь как раз, и если ты не передумаешь, то сразу и на пилораму выйду, даже отдыхать не буду.

На том и ударили по рукам, оба оставшись довольными таким уговором. Кто бы знал тогда, как сложится жизнь, наверное, и тот, и другой из договорившихся изменили бы свои решения.

Глава 5

— Миш, может быть, и вправду не поедешь? — грустно говорила мужу Лиза, собирая его в дорогу, — Пока поработал бы на пилораме, пообвык. У Захарьина бы опыта набрался. Ведь денег нам хватает, не нуждаемся, зачем эта поездка… да и тяжело это, сплав, поберёг бы ты себя.

— Что ты, Лизок, загрустить решила? — усмехнулся Михаил и обнял жену, — И соскучиться не успеешь, как я уже и вернусь! Деньги нам сейчас не лишние, дом подновим, мебель какую прикупим. А потом уже и можно жить спокойно, буду на пилораме работать. Тебе можно будет уйти с мастерской, всё же это не полезно, красками дышать и всякой химией. Потом я думаю в лесотехнический поступить, образование ведь нужно, а то вот подрастёт у нас сынок, что скажет? Мама образованная, а папаня — неуч? Непорядок!

— Почему же сынок? — сквозь грусть от предстоящей разлуки говорила Лиза, — Может у нас дочка будет!

— Хорошо, если дочка! Ты её научишь, будет наши портреты рисовать! Ну, утри слёзы, хватит и самой расстраиваться и маленькому настроение портить!

Собравшись, Михаил отправился к конторе лесничества, где ждали его ребята из его бригады, кто тоже на кошельный сплав собрался, на устье Койвы, к Чусовой. Был и новенький — тот самый племянник бывшей квартирной хозяйки Михаила Людмилы Тимофеевны. Серьёзный паренёк, только после армии, чем-то напомнил Михаилу его самого. Звали новенького Игорем, а бригада уже успела прозвать его Игорьком.

Проводила Лиза мужа, скрепив слёзы, потому что Варвара сказала — плохая примета по уехавшему горевать, и стала готовиться к рождению малыша. Теперь чаще она появлялась в Бобровке, заглядывая в магазин то по одной, то по другой надобности, чем неимоверно раздражала завистливую Зинаиду, когда попадала в её смену.

— Ходит тут, пузом своим трясёт! — злобно бурчала Зина, провожая взглядом удаляющуюся Елизавету, — И так была здоровая, как кобыла, а сейчас еще пузатая, так вообще будет как бегемот!

— Зина! Прекрати! — возмущенно выговаривала коллеге Наталья, — Что она тебе сделала плохого, что ты так её ненавидишь! Ты с ней и не разговаривала толком никогда, что такое, откуда такая злость! Ой… похоже это Елизавета забыла…

Наталья увидела, что на витрине отдела промтоваров лежит свёрток, как раз только что Елизавета покупала там нитки сороковку, видимо что-то намеревалась шить.

— Дай сюда, я уберу, — зло сверкнув глазами, радостно сказала Зина, — Пусть Медведиха поищет!

— Нет! Что ты придумала! Сейчас я догоню её, отдам. Недалеко еще ушла! А у меня как раз перерыв начинается.

— Ха! Ушла! Скажешь тоже, станет она ноги свои бить, её поди дед ихний привёз, а то еще растрясёт Медведиха дитёнка своего! Тоже, семейка!

Наталья подхватила забытый свёрток и поспешила догонять Елизавету, которая и вправду ушла совсем недалеко и стояла в тени высокого тополя, вспоминая, куда еще хотела заглянуть, пока пришла в Бобровку.

— Лиза! Постой! — крикнула Наталья, — Ты забыла покупку свою!

— И вправду, позабыла, — спохватилась Елизавета, — Спасибо вам, Наталья, большое. Вот бы мне от Варвары выговор был, мы с ней пелёнки шить собрались, а нитки заканчиваются.

— Не стоит благодарности, — смутилась Наталья, — А что же ты меня на «вы»? Неловко мне, давай уж по-простому, без церемоний. Послушай, я еще тебя всё хотела спросить, сестра у меня младшая рисует хорошо, и нравится ей это. Куда бы её свозить, чтобы посмотрели рисунки, направили, посоветуй.

Елизавета посмотрела в открытое Натальино лицо, ожидая увидеть плохо скрытую насмешку, или какой-то подвох, но та смотрела на неё по-доброму, без той искорки, которая часто встречалась в глазах бобровских жителей, считавших странными всех обитателей Медвежьего Яра.

Они простояли в тени высокого тополя почти весь Натальин перерыв, смеялись, что-то обсуждая, и обе были довольны общением.

— Наташа, ты приходи ко мне как-нибудь на выходных, — пригласила Елизавета, — Приноси рисунки вашей Иришки, я посмотрю, любопытно. Можете вместе с ней к нам прийти на чай. И я напишу тебе адрес и телефон человека, он преподаёт в художественном училище, и может помочь, если увидит, что девочка талантлива.

— Лиза, спасибо, я с удовольствием, — Наташа даже чуть покраснела, получив приглашение, — Ой, у меня же перерыв заканчивается! Ну, я побежала, Лизочка, пока! А то у меня напарница, иной раз хуже собаки злющая!

— Пока! Жду тебя, приходи!

Лиза шла по улице и улыбалась. Приятно было поговорить, вроде бы даже подумалось ей, что они с Наташей могли бы стать подругами, которых у Елизаветы никогда не было. Она радовалась, что догадалась пригласить Наташу на чай, и надеялась, что та придёт.

Наталья же тоже вернулась в магазин в хорошем настроении, разговор с Лизой, которую все, да что говорить — и она сама в том числе, считали нелюдимой и необщительной, оказалась очень даже приятной собеседницей, и добрым человеком.

Надевая скинутый впопыхах синий форменный халат, Наталья прямо-таки наткнулась на злобный взгляд Зинаиды, пронзивший её чуть не насквозь.

— Что, в подружки Лизкины набиваешься? Хихикали там стояли полчаса, две подруженьки! С каких это пор вы с ней стали такие приятельницы?

— Зина, прекрати! — поморщившись, ответила Наталья, — Я не знаю, что тебе Лиза сделала, да и знать не хочу, от чего ты на неё так взъелась! А с кем я говорю и дружу, тебя вообще не касается. Знаешь что? Мне кажется, ты ей просто-напросто завидуешь!

— Ой, я не могу! — рассмеялась Зина злобным смехом, от которого двое покупателей в соседнем отделе испуганно вздрогнули и посмотрели на них с Натальей, — Да чему завидовать?? Тем, что на ней пахать можно, до того здорова? В плуг запрягай вместо кобылы, да и пашню паши!

— Ты завидуешь, — тихо повторила Наталья, чтобы не привлекать внимания посетителей, — Тому, что она за Михаила замуж вышла! За то, что он на тебя даже не посмотрел, а с неё глаз не сводит и любит её.

— Это мы еще посмотрим! — глаза Зинаиды зло сверкнули, — Скоро он на неё и смотреть не захочет, вот увидишь! Я тебе это точно говорю! Останется Лизка со своим отпрыском одна, бросит он её, даже не сомневайся!

— С чего бы вдруг, — пожала плечами Наталья и стала прибираться на кассовом столе, — Или… ты что? Что ты сделала? Ну? Говори!

— Что надо, то и сделала, — дернула плечами Зинаида, — Не твоё дело! А скажешь что-то про меня новой своей подружке Медведихе, я и на твоего Юрку сделаю, поняла? Тошнить его от тебя будет, на километр не подойдёт. Вот и Мишка разлюбит свою Медведиху, вот сама увидишь! Вспомнишь потом мои слова!

Наталья похолодела сердцем. Вообще-то она не верила в такие вещи, как разные заговоры да наговоры, но всё же…. У них с Юрой всё было так хорошо, они ладили и собирались осенью играть свадьбу, а что, если… Ну вот кто знает, про эту самую бабку Аксинью, к которой явно и ходила Зинка, разные всякие слухи ходят! И не только в Бобровке. Говорят, что к ней даже из самого Свердловска приезжают люди разные, со своей надобностью…

— Всё это бабкины сказки! — собравшись с духом, заявила Наталья напарнице, — Придумываешь всякое, делать тебе нечего! Я в это всё не верю, и тебе советую подобные глупости выбросить из головы и ерундой не заниматься! А Лизе я, конечно, ничего не скажу, но только не потому, что боюсь этой твоей ерунды, а потому, что не хочу её расстраивать. И всё у них с Мишей будет хорошо, ребёночек родится, будут жить, как все люди! А тебе… добрее надо быть!

Наталья схватила с кассового стола тряпку, и начала протирать стеллажи, ей было неприятно и от взгляда Зины, такого недоброго и самоуверенного, и от этого разговора!

«Надо попроситься в другую смену, — думала Наталья, яростно орудуя тряпкой, — Не могу я с этой… столько злости, просто кошмар какой-то! Вот вчера отчитала Мелехину Таю, а за что? Та уж из магазина выскочила! Зачем вообще её здесь держат, столько жалоб на её поведение, только покупателей распугивает! В понедельник пойду с Тамарой Матвеевной переговорю, пусть меня убирает от неё!»

Если до этого разговора между напарницами и так не было особенной дружбы, то после него и вовсе отношения стали еще хуже. Наталья старалась заняться чем-то даже тогда, когда в магазине не было покупателей, чтобы не общаться с Зиной, а та в свободную минуту по своему обыкновению садилась возле окна и наблюдала — кто куда пошёл по улице, кто с кем, и всё это сопровождала нелестными характеристиками прохожих.

А потом вдруг снова подошла к Наталье, которая стояла на шаткой стремянке, протирая верхние полки стеллажей, стукнула ногой по нижней ступени и прошипела:

— Смотри у меня! Станешь болтать, я тебе покажу! Поняла меня?

— Отстань, ненормальная, — испуганно ответила Наташа, крепко уцепившись