1. Город и море
В один из июньских полудней 1962-го года я вышел из рейсового автобуса дальнего следования у Магаданского автовокзала.
Выезжая из Сусумана, я был предусмотрительно подготовлен к своему первому путешествию по улицам Магадана, которые должны привести меня к зданию пединститута.
Прямо от меня, вверх на подъём, уходила прямая, чистая и красивая улица Ленина — главная улица города. Проложенная как будто по линейке, она была видна сразу вся: от автовокзала до небольшой площадки в конце крутого подъёма. Там она упиралась в телевизионную вышку, там было её начало. Площадь эта находилась высоко над уровнем моря, и по ней всегда гуляли ветерки, что дало право называть её площадью «На семи ветрах».
Я ступил на тротуар, выложенный шестигранными плитами, и, не спеша, держа в руке небольшой и лёгкий чемоданчик, пошёл вверх по направлению к телевышке. Вдоль тротуара тянулась низкая чугунная ограда, за которой стояли небольшие деревца. Справа и слева — дома красивой архитектуры. Узнаю по рассказам на своём пути ресторан «Магадан», гостиницу, кафе, книжный магазин.
На втором перекрёстке вижу слева большую площадь, украшенную цветочными клумбами, а за ней — гастроном, кинотеатр, Дом пионеров и центральный вход в городской парк. Вот то место, где мне надо сделать поворот направо и ступить на улицу Портовая.
Неужели сейчас я увижу море?
На своём лице я уловил тугой и напористый ветерок.
Он нёс незнакомые, волнующие запахи соли и йода, холодящую свежесть и ещё что-то неизъяснимо мажорное, отчего всё моё тело напряглось, плечи сдвинулись вперёд, шаги сделались твёрже, а взгляд острее.
Море я увидел раньше, чем здание пединститута.
Увидел с большой высоты.
Увидел его всё, до самого горизонта — спокойное и величавое.
Портовая улица уходила дальше к самым его берегам, а мне нужно было остаться здесь. Я уже увидел два рядом стоящие дома. Один из них учебный корпус МГПИ, другой — общежитие с библиотекой. Мне туда. Первая экскурсия по городу закончена.
Хорошо бы поселиться в общежитии так, чтобы видеть из окна море! Как повезёт.
2. Общежитие
В холле общежития было тихо и пусто. Лишь техничка мыла полы. Увидев меня, она разогнула спину, бросила мокрую тряпку в ведро, вытерла о фартук руки и пошла, улыбаясь, мне навстречу.
— С чемоданом, значит к нам. Угадала? Доброе, я смотрю, пополнение у нас. Побольше бы таких хлопцев, побольше!
Молодая, лет тридцати, в возрасте старшей сестры, она после нескольких заинтересованных фраз уже казалась давно знакомым тебе человеком. Она поступила на работу в институт с первого дня его существования и была оформлена сразу на две ставки: вахтёра и технички. Работа её давала возможность видеть всех входящих в здание и выходящих из него, знать в лицо и по именам всех жильцов студенческого общежития. Наделённая особыми качествами характера, она не могла сидеть «кукушкой» за стеклянной витриной своей вахты и постоянно шла на доверительные контакты со всеми, вникала в студенческие нужды, помогала, где и чем могла, иногда журила и сетовала, умела сострадать и пожалеть того, кто в этом нуждался. В неспешных разговорах она всегда клала свою левую руку на плечо собеседнику, склоняла слегка голову набок и смотрела прямо в глаза, мягко улыбаясь.
Все жильцы общежития обращались к ней исключительно по имени. Все звали её Наташей: и молодые студенты, и преподаватели, и её непосредственное начальство.
И совсем неудивительно, что судьба Наташи сложится так необычно. Пройдут года. Минует четыре десятилетия. В институтских корпусах сменится несколько десятков дежурных и техничек. Рядом со старыми зданиями будет построен новый учебный корпус. Станут пенсионерами, отработав в школах города и области положенный срок, выпускники 60-х годов.
Но в холле на первом этаже будет по-прежнему звучать:
— Здравствуй, Наташа!
…
— Здравствуйте, тётя Наташа!
— Здравствуй, здравствуй! Ты не туда пошла. Твоя мама поправляла причёску вон у того зеркала. Я тебе уже об этом как-то раз говорила.
…
— Здравствуйте, тётя Наташа!
— Здравствуй! Опять поздно прибёг? Звонок уже прозвенел. Когда же ты себя в руки возьмёшь?
…
— Здравствуй, Наташа, дорогая! Узнаёшь ли ты меня теперь?
— Здравствуй, Женечка, голубчик мой! Как не узнать!
— Давно мы с тобой не виделись! А ты всё такая же, как и была раньше.
— Что ты! Что ты! Какая уж там такая? А ты, дорогой, к жене, видать, пришёл? Она только что прошла на кафедру. Да, послушай! Сыновей твоих часто здесь вижу. Парни что надо! Обходительные, как и ты. Высокие ростом ребята. Повыше тебя будут. Да! Какое время прошло!
В тот последний раз, в 1985-м году, мы говорили с Наташей долго.
Её левая рука всё лежала на моём плече, глаза улыбались, а седая голова склонялась к правому плечу.
В коридоре было пусто. Шли занятия.
— Наташа, а ты всё ещё помнишь то лето 62-го года?
— Как будто вчера было. Ты в серых брючках и полосатой тенниске. Гарний такой хлопчик был.
— Наташа, знаешь кто ты?
— Знаю. Поломойка я. Дурна да стара.
— Ты для меня, Наташа, есть символ. Не меньше. Ты, Наташа, символ! Ты феноменальный символ, Наташа!
— Выучили вас всякому мудрёному. Баба я и есть баба.
— Это как посмотреть, Наташа.
Да, это она была самым первым человеком, который встретился мне в незнакомом городе.
Это она, закрыв свою «дежурку» на ключ, отвела меня на четвёртый этаж и поместила в угловую комнату, где уже проживали три абитуриента: Саша Феськов — демобилизованный сержант-танкист, Володя Мякинин — демобилизованный старший сержант артиллерии и Валера Нестерко, два года назад окончивший среднюю школу в одном из посёлков области.
Последнюю, четвёртую койку, у двери, занял я.
Два бывших солдата были приземистые и крепкие ребята, а третий высокий и очень худой. Дембеля вели себя степенно и уверенно, а Валера много суетился и много смеялся. Его стараниями через какой-то час был организован стол с закуской и выпивкой.
Новая жизнь для меня началась.
3. Раньше и теперь
Быстро полетели дни, насыщенные новизной.
Новизна была во всём:
в делах, которые мне приходилось теперь выполнять;
в том окружении, которое стало теперь моей средой обитания;
в чувствах, которые я испытывал;
в мыслях, которые набегали в мою голову перед сном —
всё было новым.
Новизна начиналась для меня с самого утра.
Раньше всегда ранний подъём был для меня обязателен — впереди ждала рабочая смена. Теперь я сам должен был решать для себя, когда вставать и чем заниматься.
Раньше я усаживался в кабину бульдозера с работающим дизельным мотором. Теперь сижу на мягком стуле в тишине читального зала.
Раньше всю рабочую часть дня я ходил в засаленной, пропахшей соляркой, робе. Теперь весь день на мне лёгкие летние брюки, шёлковая тенниска, а вместо тяжёлых кирзовых сапог — лёгкие сандалии.
И настроение все дни новое, приподнятое. Когда, вроде бы, ни с того ни с сего вдруг почувствуешь, что лицо твоё улыбается само собой. Или какой-нибудь бравый мотивчик не выходит целый день из головы.
Всякое новое дело увлекало меня и радовало. Сидеть в читальном зале за отдельным столиком и в тишине погружаться в тексты книг было для меня везением и счастьем. Вот бы мои друзья-работяги увидели меня сейчас!
А совершать ежедневные прогулки по незнакомому городу? Читать названия улиц, следить за их направлением и переплетением. Знакомиться с названиями и местонахождением различных учреждений, магазинов, кинотеатров, столовых, кафе. Обживать аллеи и скрытые в кустах закоулки городского парка. С высокой точки от телевышки любоваться морем и крутыми берегами бухты Нагаева. Прогуливаться перед зданиями музыкально-драматического театра и Первой магаданской школы.
И всё это в одиночку, наедине со своими мыслями и своим восторгом.
Так мне больше нравилось.
Но когда я однажды захотел спуститься вниз, через нагаевский «шанхай» к морю, то Наташа предостерегла меня от такой прогулки.
— Один через Нагаево к морю не ходи. Это самое опасное место в городе. Я там живу и знаю, что там бывает. Чужака там сразу видят и уж в покое не оставят. Если хочешь к морю, поезжай на автобусе от автовокзала к бухте Гертнера. Там спокойнее.
Теперь целыми днями я был предоставлен сам себе.
4. Новая среда
Новая жизнь пришлась мне настолько по вкусу, что у меня стала появляться настойчивая уверенность в том, что я обязательно стану студентом, что я больше никогда не вернусь к своей прежней работе, к прежней жизни, к прежним местам, к прежним людям.
Если что и вызывало у меня в этот период сожаление, то это потеря тех людей, с которыми я до этого сжился, сработался, сдружился. Та рабочая среда была мной освоена и понята со всеми своими простыми и ясными нравственными установками, которыми она жила. Последние два года мне было в этой среде и уверенно и надёжно. А здесь мне ещё предстояло вживание в новую среду, непохожую во многом на прежнюю.
Во-первых, это была уже не та, чисто мужская, грубоватая и не «шибко грамотная», но надёжная и мне понятная среда. Основной состав моего нынешнего окружения составляло женское общество. Оно целый день мельтешило перед глазами причёсками разного фасона, цветастыми платьями и халатами, оголёнными до колен ногами. Оно громко говорило, громко смеялось, весело напевало или тихо шепталось, напускало разные мины на свои лица или строило глазки.
Во-вторых, новая среда была выше прежней по интеллектуальному развитию. С первых же своих шагов я увидел, что проигрываю по многим направлениям. Увидел, что мне нужно больше читать, больше молчать, больше слушать и запоминать, чтобы дотянуться до их уровня.
В-третьих, мой характер, уже сформировавшийся в определённой среде, не всегда мог быть мне хорошим помощником в предстоящей незнакомой жизни.
Но меня неудержимо тянуло в эту среду.
Это был единственный данный мне шанс не остановиться в своей жизни, не закиснуть, не прозябать, а продолжать жить насыщенно и интересно. У меня уже зародилось внутреннее стремление к этому, меня уже неудержимо понесло в эту сторону, я уже был заряжен бо
