Выражаю благодарность своему отцу, который бросил меня еще до рождения. За возможность прожить без его трусости, пьянства и дополнительных семейных скандалов.
А мои аффективные реакции совершенно несоразмерны ситуациям, ведь по-другому меня просто не научили. Как мама приходила в ярость от любой моей провинности, так и я реагировала на любую мелочь — ярко и агрессивно.
Все это под скрип эмоциональных качелей, на которых пограничник постоянно качается. То, летя вверх, в эйфорию и безудержную радость, то опускаясь вниз, в глубокую депрессию и злость. Все ровно так же, как тогда в детстве, когда невозможно было предугадать материнское настроение, оно могло быть веселым, и мы бы пошли гулять, а могло бы быть агрессивным, и тогда жди очередных побоев, даже если ты ничего такого не сделала.
И если совсем уже погрузиться в науку и спросить, а точно ли это все приобретенное, ведь многие психические расстройства являются генетическим фактором? Я отвечу, ученые до сих пор спорят, является ли ПРЛ врожденным или же приобретается в детстве, сопряженным с насилием. Вот только можно иметь врожденную особенность, но если детство пройдет положительно, она просто не проявится. А можно не иметь генетического фактора и сломать человека «воспитанием». Была ли у меня плохая генетика, я не знала, но то, что меня все детство ломали «воспитанием», это так.
И вот сейчас, спустя столько лет боли и страданий, я должна была жить с пограничным расстройством, вновь и вновь погружаясь в эмоциональное состояние прошлого. Мой мозг не мог разглядеть иной жизни, потому что сложившиеся паттерны [4] поведения требовали многолетней терапии, которая смогла бы лишь облегчить симптомы, но не искоренить их полностью.
Такова природа ПРЛ, которым страдает около 6% населения, и которым страдаю я.
Я — девочка, у которой была и не была мать.
Я — девочка, которой не достаточно было ее детства.
Я — девочка, которой еще предстоит найти решение — таблетку от этого страшного расстройства, которое отказываются лечить в наших больницах.
Я — девочка, которая давно уже выросла, но все еще остается той маленькой девочкой, потому что не знает, как повзрослеть.
Я не выбирала неадекватные способы реагирования, чтобы испортить жизнь себе и своим близким. Формы пограничных реакций и моделей сложились на основе того, как мне приходилось приспосабливаться к жизни, в какой семье расти, какие адаптивные механизмы включать.
Согласно теории объектных отношений, дети, вырастая, выстраивают отношения по тому типу, что были у них с родителями. Если родители умели справляться со своими эмоциями, заботились о ребенке, то он вырастает с более надежной структурой личности. Ведь для того, чтобы вырасти и стать кем-то, каждый должен побыть ребенком.
В моей же семье было нарушено естественное развитие и созревание.
Семья, как для ребенка, так и для любого взрослого, это место безопасности. Пространство, где можно укрыться, расслабиться, стать самим собой, отбросив социальные роли и нормы. Но моя семья была моим кошмаром. Я раз за разом замирала у двери в квартиру, боясь туда заходить, понимая, что там только боль и разочарование. Но, будучи ребенком, у меня не было возможности жить вне этого дома, этой семьи, поэтому мне приходилось туда возвращаться снова и снова.
В этой ситуации родился своеобразный психологический механизм — меня бьют, унижают, оскорбляют, потому что я плохая. Это развивало депрессию, ведь я начинала испытывать стыд и вину за то, что мешаю людям жить. И тут рушилась моя идентичность — я плохая, меня не должно быть; мои потребности не замечают, меня нет, я не существую.
Периодически, как это бывает у пограничников, изнутри прорывалась вторая сторона медали. Нет, это вы все плохие, и вас не должно быть! И тогда отсутствующее «Я» превращалось в нарцисстичное.
Чувство реального или вымышленного одиночества, на которое так болезненно реагируют все пограничники, в моем случае формировалось еще в утробе матери. Я не была желанным ребенком, и могла чувствовать это по ее небрежному отношению к беременности, а потом и в момент спровоцированных родов. Позже это чувство укреплялось, когда мама оставляла меня подолгу без внимания, а потом и вовсе отдала в очень раннем возрасте в ясли. В детском саду и лагерях чувство покинутости уже было сформировано и остро давало о себе знать, страхом навсегда остаться одной и желанием во что бы то ни стало вернуться к матери.
Еще одним симптомом ПРЛ были нестабильные межличностные отношения. Пограничник видит малейшую угрозу в отношениях, если с ним начинают спорить или просто хотят сделать что-то по-своему. В такие моменты его сознание сужается, и он впадает в бурный аффект. Абсолютная убежденность в своей правоте, невозможность увидеть факты и посмотреть на ситуацию с другой стороны, максимальная вовлеченность в себя и обвинение другого. Происходит быстрая и отчаянная попытка защитить свою искаженную реальность. Другой человек должен мыслить и поступать, как я, слиться со мной, иначе я не могу ему доверять и перестать испытывать тревогу, которую не способна переварить.
Я услышала эти два когда-то желанные слова. Но сейчас они были мне не нужны и ничего не принесли. Ни облегчения, ни какого-то завершения. Это были пустые два слова, которые больше ничего не значили.
Но все это, черт подери, ерунда! Ты так много говорила, но так и не сказала главного. Ты не сказала, прости. Прости, что я сломала твою жизнь. Что сделала тебя больной, и ты навсегда такой останешься. Прости, вот что я ждала от тебя. Вот что было важно! — на этих словах из моих глаз покатились слезы. — Но сейчас я не хочу даже этого. Мне не нужно твое прощение, я хочу лишь одного, чтобы ты навсегда исчезла из моей жизни.
