Травматофилический процесс подобен акту токсикомании: оба способствуют регрессии в поведении и оба успокаивают, не принося удовлетворения. Однако самоуспокоительное поведение нельзя считать адекватным способом реагирования
Тот, кто использует самоуспокоительные процессы, находится в состоянии регрессии с уровня психики на уровень поведения в отличие от регрессии, вызывающей активность мысли.
Что касается избегания, то оно может стать модальностью объектного отношения либо привести к дезобъектализации, если доминирует тенденция к развязыванию
Поиск боли и опасности отражает невозможность использования галлюцинаторного удовлетворения желания, из-за чего приходится прибегать к перцепции сенсорных и телесных ощущений, имеющих отношение к непроработанным травмам. В конечном счете это поведение проявляется как повторные попытки реинвестировать уровень функционирования, основанный на определенных перцептивных ощущениях тела, а также на некоторых действиях моторного аппарата в ущерб психической репрезентации и аффектов, которые таким образом удерживаются на расстоянии
Повторение травмы является классическим способом защиты Я, направленным на господство над ситуацией, при котором пациенты отводят себе активную роль вместо роли пассивной жертвы, но подобное компульсивное травматофильное поведение не всегда свидетельствует о бессознательном акте. Некоторые добровольные галерщики, которые стремятся к ситуации крушения и крайнего отчаяния, с целью самоуспокоения неустанно повторяют таким оператуарным способом раннюю травму, оставшуюся непроработанной. Третья возможность не была здесь рассмотрена, так как под нее не подходит рассматриваемый мною случай: речь идет о поиске близости смерти как о способе борьбы с погружением в депрессию.
Можно сказать, что подвергаясь очень сильной опасности при реализации своих «смертельных номеров» и надеясь лишь на технику, на свои автоматизмы и на свою сверхбдительность, Педерсен активно вводит себя в состояние, близкое к оператуарному функционированию. К этому можно также добавить, что это поведение проистекает как раз из отсутствия оператуарного функционирования и самоуспокоительных приемов оператуарного больного. Ему на самом деле необходимо придумывать все более и более сложные опасности, чтобы в конце концов дойти до того, чтобы сделать опасность реальной и чтобы она обрела какой-то смысл (попытаться объектализировать диффузную тревогу). Педерсен создает опасности для своей жизни, но он не знает, уходит ли его жизнь на самом деле в небытие.
Если поиск опасности часто является составной частью такой эротизированной игры со смертью, свидетельствуя о смешении влечений, то иногда он может повиноваться и автоматизму повторения травмы, которая психически не обрабатывается. В этом случае мы имеем дело с идентичным повторением травмы под влиянием влечения к смерти, недостаточно связанного с влечением к жизни, и резкого ослабления деятельности по психическому связыванию.
Эта гипотеза об использовании поведения в качестве защиты, которая начинает свою работу после перенесенного травматического состояния, кажется мне интересной при рассмотрении различных точек соприкосновения между клиникой оператуарной жизни и клиникой травматических состояний
З. Фрейд отмечает наличие особых отношений между травматическим неврозом и соматическим заболеванием. Он пишет о неврозах войны, что «если человек получает ранение или повреждение, то это в целом препятствует появлению невроза» (Freud, 1920, р. 50). Он считает также, что риск появления травматического невроза уменьшается, если возникает «заболевание с болью и лихорадкой, которое оказывает сильное влияние на перераспределение либидо на все то время, пока длится заболевание». В конечном итоге, по его мнению, телесное поражение, «требующее нарциссической сверхинвестиции пораженного органа, связывает избыток возбуждения».
