игов — автор… нового типа. Он принимает необходимость успеха без всяких оговорок. И может быть, именно эта безоговорочная капитуляция перед требованиями общества постепенно выворачивает наизнанку тему свободы.
Я сам из того же карасса, чувствую одинокого человека за километр, но такого глубокого одиночества, кажется, не встречал», — сказал о Пригове его многолетний собеседник, художник и писатель Виктор Пивоваров
Сталин — это Пушкин сегодня». Все смеялись: какая наглость — сравнивать Пушкина со Сталиным. А я понял, что любой язык, который стремится к господству, поражается раковой опухолью власти.
Есть среди этих монстров и автопортрет Пригова.
Однако его «имидж» принципиально деиндивидуализирован и синтетичен — составлен из анонимных клише и откровенных стереотипов, лишен трагизма и самопародиен.
Когда Блок появлялся — становилось почти жутко: так похож он был на самого себя
поясняя: «Для меня важна их предельно явленная имиджевость» [НК, 438]. Их «имиджевость» непосредственно связана с «серебряновечным» пониманием Gesamtkunstwerk — только переведенным в измерение индивидуальной жизни поэта, ставшей неотделимой от его творчества. Об этом одним из первых в 1921 году по отношению к Блоку выразительно написал Б. М. Эйхенбаум
теория карнавала становилась теорией контркультуры — как тотального произведения искусства не только лишенного авторитарного центра, но и подрывающего любую авторитарную правду («одностороннюю серьезность») спектаклями «веселой относительности бытия».
Карнавальный Gesamtkunstwerk выдвигал на первый план совершенно иные основания, чем у Вагнера, — не возвышенное, а непристойное; не теургию, а пародию; не спиритуальность и символизацию, а гротескное тело, реализующее себя прежде всего «на границах искусства и самой жизни. В сущности, это — сама жизнь, но оформленная особым игровым образом»
Бахтинский карнавал, как и Gesamtkunstwerk, предлагал «проецирование социально-эстетической утопии» — утопии свободы: «в карнавале сама жизнь играет, разыгрывая — без сценической площадки, без рампы, без актеров, без зрителей, то есть без всякой художественно-театральной специфики — другую свободную (вольную) форму своего осуществления, свое возрождение и обновление на лучших началах.
