Владимир Волков

Темная флейта вожатого

Под редакцией Анны Гутиевой

Комикс Ланы Отрешко

Карта на форзаце Антонины Линдеманн

© Волков В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Какая разница, кто убил Роджера Экройда?

Эдмунд Уилсон, американский критик

Глава 1

Дети

26 июля 2003 года (суббота)

1

Столовая детского оздоровительного лагеря «Белочка» медленно заполнялась народом. Отряды, подгоняемые вожатыми и воспитателями, один за другим втекали через распахнутые двери матового стекла в залитый солнцем обеденный зал. Воспитанники мыли руки, рассаживались за столами по четверо под песню про куклу Барби, которую крутили по внутренней сети вещания по кругу. Все еще полусонные и вялые, несмотря на только что оттарабаненную зарядку, дети ковыряли ложками в жидкой манной каше, мазали масло на хлеб, прихлебывали жидкий переслащенный чай. Вскоре все места были заняты, и только восемь столов у восточного окна оставались пустыми.

Прошло двадцать минут. Песня про куклу Барби, отыграв положенное количество раз, закончилась. По радиосети включили городские новости. Воспитанники вскакивали, несли тарелки с разворошенной манкой к окну грязной посуды и бежали к выходу навстречу разгоравшемуся июльскому дню. Столовая понемногу пустела, а завтрак на восьми пустующих столах так и оставался нетронутым. Каша в тарелках остыла и покрылась пупырчатой серой коркой, похожей на гусиную кожу.

– Смотри-ка, а десятый и не торопится на завтрак! – буркнула толстая повариха на раздаче.

– Дык у ихней воспитательницы-то, у Лидии Георгиевны, выходной седни, – отозвалась ее худая товарка, с грохотом скидывая партию тарелок в мойку. – Проспали, видать, вожатые-то. Ох, попадет же им от Ивана нашего Палыча…

Как раз в этот момент в столовую вкатился сам директор лагеря Иван Павлович Половняк, сопровождаемый администратором Варей и старшей вожатой Леночкой. Варя по обыкновению шла налегке, а у Леночки, как всегда, были заняты обе руки: в одной еле умещался пухлый блокнот с заложенной между страниц ручкой, в другой бряцала связка ключей. Совершив обязательный обряд омовения рук, троица устроилась за отдельным столом в углу.

Пока они усаживались, новости закончились. Динамик заиграл бравурную музыку, и бодрый мужской голос проговорил: «Новинка! Сладкие шарики “Кукурузка” со вкусом малины от компании “Тариан”. Покупайте уже сейчас в магазинах города». Хор детских голосов пропел: «Кукурузка, тинь-тинь-тинь! Пум!», и реклама оборвалась.

Иван Павлович поморщился, стащил с носа очки-хамелеоны, отер круглое румяное лицо носовым платком и с удовольствием принялся уплетать двойную порцию манки, не забывая про хлеб с маслом. Леночка цепляла маленькие комочки кончиком ложки, долго и тщательно пережевывала, вертя головой. Варя проигнорировала содержимое тарелки, отломила треть кусочка хлеба, пригубила чай и откинулась на стуле с видом скучающей царевны.

Насытившись, Иван Павлович залоснился, затопорщился пшеничными усами и бровями. Прихлебывая чай, он выпрямился, оглядел столовую и тотчас нахмурился.

– Так-так… А это чьи столы там у нас?

– Десятый отряд, – тотчас отрапортовала Леночка. – «Морские котики».

– Опаздывают, оболтусы, – проворчал директор, сверившись со старыми электронными часами «Монтана». – Больше чем на полчаса. Ты посмотри-ка!

Иван Павлович встал, прошелся между столами, с недовольным пыхтением разглядывая пропадающую зря манку и приговаривая: «Ну куда это годится?», «Вот ведь…», «Ну надо же!» Снова сверившись с «Монтаной», он поджал губы и запыхтел еще громче.

– Ленок, иди позови их, что ли… – обратился он к старшей вожатой. – Совсем совесть потеряли… Ну как так можно? Разгильдяи!

Леночка сунула ложку в недоеденную манку, схватила блокнот с ручкой и выпорхнула из столовой. Иван Павлович прошелся туда-сюда и вдруг остановился, словно споткнувшись. Румянец сошел со щек директора, и его лицо стало похоже на каравай серого хлеба.

– Слушай-ка, – обратился он к Варе, – так это ведь те самые «котики», у которых наш пионер-герой командует. Так?

– Угу, – кивнула Варя.

Она достала из сумочки пакет с «Кукурузкой» и захрустела сладкими шариками, складывая их себе в рот по одному. Иван Павлович снова глянул на допотопные электронные часы, на которых сложилась комбинация 8:45, и в раздражении цокнул языком. Не успел директор произнести очередное «ну надо же!», как к нему подбежал запыхавшийся мальчик в шортах, полосатой майке и синей бейсболке с полустертой надписью «American Eagle».

– Вам сказали… – выпалил гонец, переступая с ноги на ногу, – чтоб вы пришли…

– Куда? – Иван Павлович взглянул на воспитанника поверх очков.

– Туда… В Синий корпус, – махнул мальчик и сглотнул.

– Зачем?

– Не сказали. Сказали только, чтоб пришли…

– Та-а-а-к, – протянул начальник лагеря. – Черт-те что! Постой, а в чем дело?

Мальчик с усилием сглотнул, и лицо его болезненно скривилось. Казалось, он сейчас расплачется, но вместо этого гонец вытаращил глаза и выпалил:

– Там кровь!

Директор застыл с открытым ртом.

– То есть как? – Иван Павлович изобразил бледными губами слабую улыбку. – Ты уверен? Впрочем, я сам выясню. И ты это… сними кепку-то в помещении.

Мальчик стащил бейсболку за сломанный козырек, наблюдая, как бледный Иван Павлович семенит к выходу. Несколько человек бросились к окну, наблюдая за тем, как директор большим колобком скатился по лестнице, пересек площадку для линеек с тремя флагштоками, на которых уныло, по причине полного безветрия, повисли три флага – с гербом лагеря, с гербом области и официальный триколор, – и заковылял по дорожке к видневшемуся за березками Синему корпусу. За ним семенила Варя.

– Кукурузка, тинь-тинь-тинь! – прозвучало из всех динамиков, и радио замолчало.

2

– Тихо! Народ, все успокоились быстро! – в который раз повторил Иван Павлович. – Давайте наконец выясним, что здесь происходит.

Лицо директора розовело как после прогулки на морозе. Сверкающие глаза бегали туда-сюда, а пухлые руки то и дело сцеплялись в замок. Стоявшая посреди комнаты Леночка облизнула губы, закивала мелко и часто. Варя привалилась к косяку плечом и вздохнула. Присоединившийся к директору по дороге из столовой физрук Семен Ильич Стожаров не к месту улыбнулся. Прибывшие на зов вожатые и воспитательница одиннадцатого отряда переглянулись.

Они находились в игровой Синего корпуса. Здесь царил беспорядок: у одной стены стояли составленные неровными рядами стулья, посреди комнаты лежали раскиданные по кругу детские тапочки. Несколько пар также валялось около выхода и на пороге. На другой стене в полутора метрах от пола красовалась надпись, выведенная неровными красными буквами:

AVEC QUE LA MARMOTTE

Именно она и вызвала столько беспокойства. Сумрак в помещении, корявый почерк, алые потеки на стене и капли на плинтусе – все это производило зловещее впечатление. И хотя сразу же выяснилось, что автор неряшливого граффити пользовался обычной гуашью (баночку из-под которой нашли на подоконнике), это нисколько не успокаивало.

– Сразу нельзя было выяснить? – ругался директор. – Зачем надо было кричать «кровь, кровь»? К чему пугать людей?

– Мы ничего такого не говорили, – оправдывалась Леночка. – Андрюша случайно увидел и вообразил себе бог весть что…

– Ладно, – оборвал ее директор. – Меня другое интересует. Где отряд?

Леночка переложила блокнот с ручкой из одной ладони в другую и пожала плечами. Варя сложила руки на груди и с трудом удержала зевок. Физрук поскреб загоревшую безволосую макушку.

– И вожатых тоже нет? – продолжил директор. – И воспитательницы? Так получается?

– Прямо «Мария Селеста», – заметила Варя.

Синий корпус, на первом этаже которого размещался десятый отряд, а на втором – одиннадцатый, был осмотрен досконально. Директор лагеря самолично прошелся по коридорам, заглянул в туалеты, в сушилку и даже в пыльную, заваленную разным хламом кладовку, но не нашел ни души. Четыре пустые палаты на первом этаже. Везде аккуратно заправленные, укрытые покрывалами постели, на которых белыми холмиками возвышались подушки с тщательно вытянутыми уголками; полотенца на спинках коек, сложенная одежда на стульях и обувь у каждой кровати, книги и тетради на тумбочках. Что называется, идеальный порядок, все на своих местах. Но такие аккуратность и организованность нисколько не радовали глаз, а навевали совершенно другие настроения. Корпус действительно напоминал печально известный парусник, как справедливо заметила Варя, пассажиры и команда которого сгинули без следа, а обстоятельства произошедшего так и остались невыясненными.

Завершив предварительный осмотр, Иван Павлович приступил к дознанию. Сотрудники одиннадцатого отряда сообщили, что сегодня утром на первом этаже было тихо и что никого из «десятки» они со вчерашнего вечера не видели.

– И на зарядку они, кстати, тоже не явились, – вставил свои пять копеек физрук.

Иван Павлович взглянул на Семена Ильича сквозь полутемные очки, издал утробное «ур-р», собрал губы в бантик и уперся взглядом в потолок. Сверху доносились топот, смех, буханье чего-то тяжелого об пол. Там бесились дети из одиннадцатого, и от этого непривычная тишина на первом этаже казалась еще более гнетущей. Директор снова зашел в одну из палат.

– Они, выходит, так и ушли босиком и в исподнем? – в задумчивости пробормотал Иван Павлович, переходя от одной кровати к другой.

– А может, они пошутить решили? – предположила Леночка. – Ну, в прятки поиграть? Чтобы мы их нашли…

– Ой, да остыньте вы! – махнула рукой Варя. – Сразу ж понятно, что это прикол. Что я, «десятку» не знаю? Будто у них одежды запасной нет. Умотали, небось, в город за сладостями. Скоро вернутся. Может, они давно в столовке, а мы тут дурака валяем.

После краткого совещания было решено отправить гонца в столовую. (Тот вернулся через десять минут, но не принес утешительных известий.)

– Постойте-ка! – физрук нахмурился. – А это ведь тут вожатая в начале смены…

– Да тут, тут! – перебил его Иван Павлович и поджал губы. – Обязательно говорить об этом сейчас, правда?

Остальные вразнобой закивали, отворачивая головы, как при упоминании чего-то неприятного. Директор «Белочки» снял очки-хамелеоны, с усилием провел ладонью по лицу и опять повернулся к подчиненным. Повторилась все та же пантомима: Леночка совершила рокировку блокнота и ключей, Варя пожала плечами, а физрук изобразил задумчивость.

– А вожатые вообще где размещаются? – спросил Иван Павлович.

– Юля тут живет, – сообщила Леночка. – Комната в конце коридора. Мы к ней уже стучались. Там закрыто.

– Значит, плохо стучались, оболтусы! – Иван Павлович сверкнул взглядом из-за очков. – Ведите!

Физрук долго барабанил кулаком в обитую фанерой зеленую дверь, кричал и даже бил ногой. Собрались было послать за слесарем, как тут изнутри донесся недовольный голос, щелкнула задвижка. Мгновение спустя дверь приоткрылась, и в проеме возникла заспанная растрепанная особа в розовой ночной рубашке. Запахивая ворот и поджимая пальцы босых ног, она сонным голосом пробормотала:

– Ну что вы долбитесь как не знаю кто? С дуба рухнули, что ли?

Полуприкрытые глаза гневно сверкали из-под черных пушистых ресниц. Вздернутый и розовый, как у котенка, носик обиженно сопел. Молодая девическая грудь вздымалась и опадала под тонкой материей.

– Здрасьте вам! – воскликнул Иван Павлович. – Не разбудили?

Девушка зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– Юля, где отряд? – выступила вперед Леночка. – Где дети?

Вожатая поморщилась и присела на кровать.

– Ой, я почем знаю? Антон их вчера укладывал. Он же их на зарядку водил утром. У него и спрашивайте.

– А воспитательница Лидия Георгиевна?

– Выходной у нее. В город она уехала. Все… Отвяньте от человека.

Юля шумно вздохнула и бухнулась на кровать. Панцирная сетка тихо взвизгнула.

– Та-а-ак, – ухмыльнулся Иван Павлович. – Ну и где же этот Антон, чтоб его? В Желтом корпусе, я так полагаю?

– Ага, – подтвердила Варя. – Он в одной комнате с длинноволосыми живет. Которые грузчиками на кухне работают.

– Погодите-ка! – перебил ее Семен Ильич. – Так это ведь тот самый Антон…

– Да он, он! – директор поджал губы. – Антон Шайгин. Ну и что?

– Ничего, – развел руками физрук. – Просто он же…

– За мной! – рявкнул Иван Павлович и поспешил по коридору к выходу из корпуса.

3

Оставив Леночку и Варю с Юлей, директор и физрук вышли на улицу. Утро понемногу раскочегаривалось. Небо голубело сквозь ветви кленов и лип, рыжие лучи пронзали сочную листву, а трава источала свежие летние ароматы. Вереницы детей тянулись по дорожкам в сторону летней эстрады, где готовились к общелагерному празднику Дню Нептуна, запланированному на двенадцать часов. По радио играли современные хиты. Под речитатив певицы, передающей привет ромашкам, директор и физрук пересекли лужайку с воткнутым в землю деревянным щитом с надписью «По газону не ходить!» и двинулись по главной аллее в сторону южных ворот. Стекла директорских очков-хамелеонов еще больше потемнели.

Через пять минут Иван Павлович и Семен Ильич зашли в сумрачный, пропахший хлоркой коридор Желтого корпуса. Еще издалека они заметили распахнутую дверь в конце коридора и поспешили к ней.

В комнате царил разгром. Кровать с голой панцирной сеткой лежала на боку. Недалеко от нее валялся загнувшийся полосатый матрас с содранной простыней. Две другие кровати без покрывал стояли, неровно прижавшись друг к дружке, а в углу у окна разевал пасть старый пустой чемодан. В другом углу лежали разбитый вдребезги двухкассетник «Россия» и несколько раздавленных кассет; повсюду валялись одежда, листы с нотами и книги. Посреди этого бедлама стояли два парня – высокий худой Димон и малорослый коренастый Вован, оба длинноволосые, в драных джинсах и стоптанных белых кроссовках.

– Та-а-ак, – протянул директор, снимая очки. – И что тут у нас произошло?

Димон и Вован заявили, что сами «не в курсах», поскольку не видели Шайгина со вчерашнего вечера. Оказалось, что нынешней ночью он в комнате не появлялся, а погром, видимо, был учинен утром с пяти до восьми, когда приятели работали на кухне.

– Веселенькое дело! – воскликнул Семен Ильич.

– Так-так, и где же нам его найти? – нахмурился Иван Павлович.

Коренастый Вован шмыгнул носом и буркнул что-то неразборчивое. Длинный Димон почесал худую шею и выдал:

– На чердаке кинотеатра его можно выцепить по-любому. Он обычно там зависает.

Через десять минут директор и физрук стояли у здания кинотеатра, по совместительству служившего актовым залом, у пожарной лестницы. Иван Павлович задрал голову, прищурившись на небо. Он снял очки, спрятал их в карман и двинулся вслед за Семеном Ильичом: тот уже громыхал кроссовками по ржавым ступеням.

Добравшись до верхней площадки, они остановились у маленькой двери, обитой листовым железом. В воздухе витал отчетливый аромат гари, а над крышей поднимались клубы жидкого дыма. Физрук переглянулся с директором, взялся за ручку двери и решительно дернул ее на себя.

Из образовавшегося проема тотчас хлынул густой дым. Стаей черных бабочек навстречу выпорхнул ворох клочков жженой бумаги. Они закружились в воздухе, оседая на одежде и запутываясь в волосах. Иван Павлович охнул и отступил. Семен Ильич кашлянул, вглядываясь в мутную полутьму. Когда дым немного рассеялся, директор и физрук шагнули в проем, щурясь и прикрывая рты носовыми платками.

Через минуту из задымленного полумрака появился человек. Он сидел на стуле, положив локти на колени и обратив к вошедшим макушку с неровным пробором. Длинные, почти до плеч, волосы болтались влажными космами, кисти рук свисали вниз, а босые ноги с закатанными штанинами были забрызганы грязью. Белая рубашка, вымазанная сажей, как будто светилась в единственном луче солнца, пробивавшемся из слухового окна. Шелковый пионерский галстук, обхватывавший шею вожатого, пламенел, как огонь. Концы его подрагивали на сквозняке.

Перед сидящим стоял эмалированный таз, в котором скручиваясь и потрескивая, дотлевал ворох обугленных листов, испуская последние струйки дыма. Рядом валялись обложка книги, выпотрошенная общая тетрадь и серебристая флейта, облепленная комками желтой засохшей грязи.

– Антон? – осторожно позвал физрук, вытирая слезы. – Эй… вожатый!

Семен Ильич развернул вожатого к свету и тотчас отпрянул. Директор попятился, ударился головой о балку и тотчас вылетел из каморки на площадку, где раскашлялся, тряся пухлыми щеками. Семен Ильич выбрался следом, жадно глотая свежий воздух и вытирая слезящиеся глаза.

– Дрянь какая-то… – пробормотал он. – Просто дрянь.

Иван Павлович не сказал ничего.

4

– Да что с ним такое?! – воскликнул директор, всплеснув руками. – Пьяный он, что ли?

Иван Павлович развернулся на каблуках. Круглая физиономия директора рдела, как раскаленный металлический блин, волосы топорщились клочьями, а слипшиеся брови и усы свисали, словно поникшая трава.

С вожатым бились уже полтора часа. За все это время он не произнес ни слова. Ни крики, ни обливание водой, ни остальные попытки привести его в чувство, включая две оплеухи, которые отвесил ему в сердцах самолично директор «Белочки», не принесли желаемых результатов.

Вожатый Антон Шайгин сидел на стуле, откинувшись назад и вытянув ноги-ходули с грязными босыми ступнями. Его длинные руки свисали плетьми. Обращенное к потолку лицо, измазанное сажей, напоминало трагическую маску: оно застыло в одном выражении боли и страдания, почти не двигаясь. Губы вожатого, стертые до крови, опухли и потрескались. Из приоткрытого рта вырывались тихие звуки: молодой человек дышал в одном ритме – короткий вдох, медленный долгий выдох. Пионерский галстук слегка колыхался на груди. Могло показаться, что Антон просто спит в такой неудобной позе, если бы не приподнятые веки, под которыми виднелись белки с сеткой лопнувших сосудов.

Вызванная из медблока фельдшерица ослабила узел галстука на шее пациента, посветила ему в зрачки, померила давление, стукнула молоточком по предплечьям и коленям, похлопала по щекам и развела руками: «А я что могу сделать? Вызывайте “Скорую”». Ее выпроводили за ненадобностью.

В кабинете директора и так было многолюдно. У стола по стойке «смирно» стояла раскрасневшаяся и растрепанная Леночка, неразлучная со своими орудиями труда – блокнотом и ручкой. Старшая вожатая то и дело поглядывала на Варю, словно просила ее о чем-то. Администратор стояла, привалившись к стене с пакетиком «Кукурузки» в руках, и сохраняла все тот же индифферентный настрой. В углу на пуфике сидела прелестная Юля, умытая, с дневным макияжем, с забранными в хвост волосами, в которых еще заметней проступали рыжие подпалины. Засунув обе руки под гладкие ляжки, заключенные в короткие шорты, она то поджимала губы, то снова вытягивала их вперед, словно выполняя некое мимическое упражнение.

Досрочно вызванная с выходного воспитательница десятого отряда Лидия Георгиевна Ахметова стояла у двери, прижимая к себе черную замшевую сумку. Отсутствующий взгляд женщины был направлен на ручку старого полированного шкафа. По обе стороны от окна расположились замдиректора по воспитательной работе Симченко-старший и воспитатель первого отряда Симченко-младший. В одинаковых камуфляжных костюмах, с одинаковыми, стриженными почти под ноль головами, со сходными хмурыми выражениями на лицах и в скопированных друг у друга позах они сейчас больше походили не на сына и отца, а на братьев: первый выглядел значительно моложе своего возраста, а второй – гораздо старше.

Собравшиеся то и дело сводили взгляды на неподвижной фигуре на стуле, которая была похожа на сломанную куклу, невесть как оказавшуюся в кабинете директора.

Иван Павлович прошелся туда-сюда и остановился у своего стола.

– Значит, говорите, прятки? – Он глянул на Леночку. – В город пошли? За сластями? – Глаза директора вперились в лицо Вари. – А с этим тогда что? – Иван Павлович ткнул пальцем в Шайгина. – Он где был?

Люди в кабинете молчали. Никто не хотел озвучивать новые версии, тем более что все наиболее вероятные варианты были перебраны.

– Может, они в поход отправились? – осмелилась выдвинуть предположение Лидия Георгиевна, отрывая взгляд от ручки шкафа. – Я когда в «Березке» работала, у нас был аналогичный случай. В индейцев детишки играли. Вырядились в какие-то лохмотья и бродили по чаще. А потом, как проголодались, обратно вернулись.

– Как у вас все просто получается, Лидия Георгиевна! – воскликнул Иван Павлович, описав рукой круг в воздухе. – Индейцы! Ковбойцы! Сами ушли, сами пришли. Выходит, нам сидеть и ждать, когда они вернутся. Так?

– Ну нет, – замялась Лидия Георгиевна. – Надо, наверное, что-то делать…

– Вот именно! – буркнул Иван Павлович. – Как-то, что-то, каким-то образом. А толком никто ничего сказать не может. И этот вожатый еще, чтоб ему пусто было…

– А я предупрежда-а-ал, – прикрыв глаза, протянул Симченко-старший. – Этот Шайгин – мутный тип. Не место ему в лагере. Надо было сразу выгнать его. После того случая…

– Во-во! Пральна! – подхватил Симченко-младший. – Я б таких пионеров…

Он глянул на Шайгина выпученными глазами и с силой впечатал кулак в свою же раскрытую ладонь, из-за чего в кабинете прозвучал неприятный влажный шлепок.

– Только не надо этого сейчас, ладно? – Иван Павлович опустил голову и поднял руки, растопырив пальцы. – Не о том нужно думать!

– Не надо так не надо, – согласился Симченко-старший и поправил ремень.

Директор «Белочки» крякнул и отвернулся к окну. Снаружи бушевал знойный июльский день, почти истративший всю первую половину. Аллеи лагеря пустовали. По приказу директора отряды сидели по корпусам под присмотром вожатых и воспитателей. Праздник Нептуна, к которому готовились чуть ли не с начала смены, был отменен. Только дежурный в красной пилотке и с красной повязкой на руке изредка переходил пустующий плац с флагштоками и тут же скрывался за деревьями. Зря играло лучами солнце на безоблачном небе, одаряя мир теплом и светом. Напрасно зеленела трава на лужайке у косогора, где старшие отряды должны были разыгрывать товарищеский матч за звание лучшей команды лагеря. Тщетно блестела вода, зазывая купаться в вычищенном накануне бассейне. Почти триста воспитанников «Белочки» сидели в душных палатах, укрываясь от неизвестной опасности.

Лишь Семен Ильич с группой вожатых прочесывал березняк у западной границы лагеря, куда старшие отряды иногда убегали покурить и поиграть в карты. Вся территория «Белочки» уже была осмотрена: зашли в каждый корпус, осмотрели каждое помещение, заглянули во все щели – в подвалы, на чердаки, в кусты, в заброшенные строения – и даже проверили мусорные баки на заднем дворе столовой. Леночка же пробежала по лагерю и опросила народонаселение «Белочки». Вернувшись, она сообщила следующее.

Вчера вечером сразу после ужина десятый отряд, как и положено по режиму, вернулся из столовой в Синий корпус. К тому времени воспитательница Лидия Георгиевна уже отбыла в город на выходной, полагающийся ей по графику. Антон сказал напарнице, что сам займет детей, присмотрит за ними до отбоя и уложит их спать, намекая девушке, что на остаток дня она может быть свободна. Обрадованная Юля прямо из столовой двинула в вожатскую, где и провела весь вечер за приготовлением декораций ко Дню Нептуна. Вернувшись за полночь, Юля, не заглядывая в палаты, пошла к себе в комнату, где благополучно проспала до утра, пока ее не разбудила группа во главе с директором лагеря.

Вожатые и воспитанники одиннадцатого отряда утверждали, что вчера звуки флейты доносились с первого этажа чуть ли не до полуночи, но после ужина соседи сверху «десятку» не видели. Рассыльные с кухни, которые, как обычно, в полдевятого принесли в Синий корпус «сонник» (пакеты с ряженкой и булочки), оставили еду на столе у входа и ушли. Никого из десятого отряда, включая вожатых, они тоже не заметили, но слышали шум и музыку из игровой.

О том, что происходило потом, оставалось только гадать. Предположительно, Антон вывел отряд из корпуса после отбоя и, скорее всего, направился к известной всему лагерю дыре в заборе, через которую малыши бегали в киоск за сладостями, а ребята постарше – в магазин за напитками известного рода. Северный вход был закрыт на замок, на южных воротах круглосуточно дежурила охрана, а перелезть через забор высотой в два с половиной метра с острыми пиками даже при наличии лестницы было бы весьма проблематично.

– И как, скажите на милость, этому мерзавцу удалось незаметно провести тридцать детишек через весь лагерь?! – воскликнул директор «Белочки».

Остальные притихли. И без того вопросов было много. Что случилось в игровой? Что означает «кровавая» надпись на стене? Почему дети отправились на ночную прогулку без одежды и обуви? Для чего вышли за территорию лагеря? Что произошло с самим вожатым? И главное – где же сейчас отряд?

– Короче, девочки и мальчики, – нарушил тишину Симченко-старший, – паршивая получается ситуёвина. Первое: детей в лагере нет. Второе: где они, мы не знаем. Возможно, поблизости, а возможно, и у черта на куличках. Третье: этот пионер, – он кивнул на Шайгина, – наверняка причастен к пропаже. Но, и это четвертое, он в отрубе и ничего сказать не может. Вопрос: что будем делать?

Заместитель директора по воспитательной работе повернулся к Ивану Павловичу и приподнял одну бровь. Иван Павлович поджал губы и состроил такую мину, как будто его смертельно оскорбили.

– Это я вас спрашиваю, что делать! – рявкнул директор, сверкая глазами. – Ваши предложения?

Симченко-старший пожал плечами.

– Я свои предложения высказал еще в начале смены.

– А сегодня, между прочим, родительский день у средних отрядов, – вставила Варя, ковыряя краску на косяке.

– Я в курсе! – директор тряхнул головой. – Спасибо, что сказала!

– Пожалуйста, – фыркнула Варя.

– Я вам прямо скажу, – заговорил Симченко-старший глухим голосом. – Мы попали. Все. Дело уголовщиной пахнет.

– Чево-о-о-а-а? – протянул Иван Павлович, весь дрожа от негодования. – Ты на что это намекаешь?

– Да завалил он детишек! – выцедил Симченко-младший. – Стопудово! Я б этого придурка… – И он снова впечатал кулак в ладонь с неприятным шлепком.

Заявление замдиректора по воспитательной работе вызвало неимоверный всплеск эмоций. Леночка захныкала, приговаривая «Я не хочу в тюрьму!», Варя принялась ее успокаивать. Лидия Георгиевна что-то бормотала, крепче сжимая сумку. Юля надула губки, отвернула голову к окну и прижала колени друг к другу.

– А ну-ка хватит! – скомандовал Иван Павлович. – Ленок, прекрати реветь! Никто тебя в тюрьму не посадит. И ты тоже хорош, Андрей Александрович! Выдумываешь всякие небылицы! Ну какая уголовщина? Трупов же нет.

– Пока, – вставил Симченко-младший.

– Замолчите! – приказал директор и хлопнул несколько раз в ладоши. – Успокоились все! Не мешайте мне! Я думаю…

Иван Павлович засунул руки в карманы мятых льняных брюк и уставился в окно, где томился неизбывный июльский день. Варя успокаивала Леночку, гладя ее по волосам. Симченко изучали трещины на потолке. Юля ритмично двигала ступнями в красных баретках, как будто по очереди давила невидимых муравьев. Лидия Георгиевна прочищала горло, закрывая рукой рот. Прошло пять минут.

– Может быть, – дрожащим голосом начала старшая вожатая, подняв заплаканное лицо, – все-таки стоит вызвать…

– Что?! – Иван Павлович подпрыгнул, словно мячик, и выпучил глаза. – Кого ты хочешь вызвать, Леночка? Кого, милая моя?

Девушка опустила голову и всхлипнула.

– Да знаешь ли ты, кто в этом отряде у нас числится? – продолжал Иван Павлович. – Сын самого начальника ГУВД Бельска. А еще кто, знаете? Ну вот! Так что не надо мне тут тинь-тинь!

Леночка провела рукой по красной шее и тяжело вздохнула. Варя ободряюще кивнула ей. Юля поерзала на стуле и поудобнее устроилась на собственных ладонях. Лидия Георгиевна опустила руки с сумкой.

– Никого вызывать не будем, – объявил Иван Павлович после минутного раздумья и мазнул мутным взглядом по лицу каждого. – Сами найдем ребятишек. Не могли они далеко уйти. Оболтусы! И без паники мне тут! Ясно?

– Пум-пум! – задумчиво сказала Варя и тут же прикрыла рот рукой.

5

Опираясь на выясненные в ходе опроса обстоятельства, стали придерживаться версии, что Шайгин увел детей в Комовский бор и оставил их там. В расчете на то, что отряд не мог уйти далеко, директор решил отправить на поиски три группы. Одной предстояло обыскать участок за старой эстрадой, другой – отправиться по просеке на север, а третью направили к лощине Каменного ручья за мостом. Уже были готовы три поисковые бригады по десять человек в каждой, отец и сын Симченко повязали на головы одинаковые банданы цвета хаки, нацепили на пояса одинаковые красивые охотничьи ножи, а Иван Павлович приготовился произнести последнее напутствие, как в этот важный момент возникла заминка. С улицы донесся шум, на лестнице заговорили беспокойные голоса, а через полминуты в кабинете появился Семен Ильич, ведя перед собой стриженного ежиком мальчика в шортах и футболке.

– Вова! – воскликнула Лидия Георгиевна, приседая перед мальчиком и хватая его за плечи. – Как ты? В порядке? А где все? Где остальные?

Вова глядел на взрослых исподлобья поверх круглых «докторских» очков. Обеими руками он прижимал к животу литровую, затянутую сверху марлей банку, в которой металась крупная серая ящерица. Иван Павлович пододвинул на середину комнаты стул, усадил на него воспитанника и самолично взялся вести расспросы.

По словам мальчика, сразу после ужина дети собрались в игровой на мероприятие – это было часов в девять. Сам Вова туда не пошел, а остался в палате читать книгу о динозаврах и за этим занятием незаметно уснул. Проснувшись утром в одиночестве, он решил, что остальные, должно быть, ушли в столовую, забыв его разбудить. Опасаясь получить нагоняй, мальчик решил пропустить завтрак и отправился к своему излюбленному месту, старой эстраде, ловить ящериц, где его и обнаружила группа Семена Ильича.

– Ну и куда же все ушли?

– Не знаю, – пожал плечами Вова.

– Ну как это «не знаю?» – вздохнул директор. – Что хоть за мероприятие-то было?

– Ну как… – Вова поерзал на стуле. – Играл он…

– Играл? – Иван Павлович нахмурился. – Как это играл? Во что?

– Да ни во что. На флейте играл. Ду-ду, ду-ду.

– Да, я позволяла Антону играть детям перед сном, – вклинилась Лидия Георгиевна, будто оправдываясь. – А что такого? В этом же ничего предосудительного нет…

«Ур-р-р», – прогудело в воздухе. Одновременно по стене и полу пробежала неприятная вибрация, как от гудения двигателя. Не успели люди сообразить, что происходит, как под потолком что-то хлопнуло, словно вылетела пробка из бутылки.

Вова вздрогнул. Руки его разжались, и банка, соскользнув с коленей, вдребезги разлетелась по паркету снопом звенящих осколков. Хлестко чиркнула по полу юркая серая тень, метнулась молнией по стене и выскочила в окно. Звякнули кольца на занавесках, раздутых порывом ветра. Иван Павлович вцепился пальцами в запястье Лидии Георгиевны, открыл рот, но сказать ничего не успел.

– Ду-ду! – прогудел низкий голос.

Все повернулись к Шайгину. В тот же момент Антон вдруг подпрыгнул на стуле, словно чья-то невидимая рука рванула его за шиворот рубашки и усадила прямо. Концы красного галстука взметнулись вверх, ноги вожатого дернулись, а длинные руки подбросило. Несколько секунд Антон сидел, покачиваясь всем телом вперед-назад, мотая головой и широко раскрыв налитые кровью глаза. Лицо вожатого, до того каменно-спокойное, вдруг ожило: лоб прорезали морщины, брови поднимались и опускались, а зубы обнажились в отвратительном оскале.

– Ду-ду-у-у! – протянул вожатый. – Ду-ду-у-у!

Иван Павлович выпустил руку Лидии Георгиевны и шумно вобрал воздух, словно во рту у него оказался горячий пельмень. Сделав два шага назад, он врезался спиной в шкаф и ойкнул. Звон стекла слился с визгом Юли, сложившейся на пуфике пополам, будто у нее прихватило живот. Леночка, прижимая стиснутые кулачки ко рту, вжалась в стену, кривя лицо в беззвучном крике. Лидия Георгиевна застыла столбом, продолжая держать замершего Вову за плечи, а оба Симченко одновременно чуть присели, будто собираясь броситься вперед. И все не отрывали глаз от Шайгина, с которым происходило что-то невероятное.

Вожатый еще раз подскочил на стуле и сел прямо. Рот его сложился в искусственную клоунскую улыбку. Руки с поднятыми локтями подпрыгнули вверх, пальцы изогнулись, сжимая воображаемую флейту, а кисти образовали замысловатую композицию. Застыв в таком положении, вожатый собрал уголки рта и растянул опухшие стертые губы.

– Ду-ду-у-у! – запел он хриплым голосом, перебирая пальцами по клапанам невидимого инструмента. – Ду-ду-у-у!

Шайгин наклонялся то в одну, то в другую сторону. Босые ноги музыканта то вытягивались, то выпрямлялись по очереди, будто он танцевал, тело качалось маятником из стороны в сторону, а стертые губы чуть шевелились. Концы красного галстука трепыхались, как будто раздуваемые сильным ветром.

– Ду-ду-у-у! – раздавалось в кабинете. – Ду-ду-у-у!

Голос вожатого то срывался в фальцет, то уходил в нижний регистр, губы то вытягивались, то уплощались, ноги продолжали дергаться, а присутствующие на этом ужасном концерте смотрели и слушали, не в силах пошевелиться.

– Ду-ду-ду-ду-ду! – протараторил вожатый с пулеметной скоростью и вдруг захохотал деланным петрушечьим смехом: – Их-ха-ха-ха-ха!

– Остановите его! – завизжала Юля, прижимая ладони к ушам. – Остановите! Ради бога…

И тогда Симченко-старший встрепенулся, отделился от стены и, размахнувшись, ударил вожатого в солнечное сплетение. Флейтист тотчас обмяк на стуле и упал бы, если бы директор по воспитательной работе не удержал его. В кабинете установилась почти полная тишина, и только мерзкое «ду-ду-ду» продолжало звенеть эхом в ушах.

– Ну вот и все, – прошептал Симченко-старший.

Иван Павлович икнул и опустился на стул. Заплакал с надрывом Вова, таращась на осколки разбитой банки. Лидия Георгиевна судорожно, большими глотками вбирала в себя воздух, держа мальчика за плечи и сама не осознавая, что трясет его, как куклу. Юля разогнулась и бросилась вон из кабинета. Варя выдала трехэтажное ругательство и вылетела вслед за ней. Леночка сползла по стене, опустилась на пол и разрыдалась, закрыв лицо руками.

Симченко-старший отпустил вожатого, который снова обмяк на стуле. Замдиректора указал сыну на Шайгина, потом сделал знак Ивану Павловичу, и оба тотчас вышли из кабинета. Через минуту они сидели на ступенях крыльца.

– Вот что, Палыч, – буркнул Симченко-старший, глядя на клумбу с бархатцами, – там, в лесу, какая-то нездоровая дрянь приключилась. Так что мы туда не пойдем. Не проси даже.

– Угу, – отозвался Иван Павлович. – Ик!

Сверху слышались голоса, плач Вовы, рыдания Леночки, наставления Лидии Георгиевны. Вскоре все стихло. Через две минуты на крыльце появилась Леночка с пустыми руками. Ее глаза были припухшими, а ресницы мокрыми от слез.

– Ленок, – Иван Павлович, не оглядываясь, поднял руку с пухлыми дрожащими пальцами, – давай звони… Вызывай эту… милицию.

Старшая вожатая помедлила, повернулась и скрылась в корпусе. Было слышно, как она набирает номер и громко говорит: «Алло!»

– А с пионером что? – спросил Симченко.

– В изолятор его, – отозвался Иван Павлович. – И охрану поставьте.

Он помолчал, закрыл лицо руками и простонал:

– Что сейчас начнется!

* * *

Из показаний свидетелей

Юлия Кузнец, вожатая десятого отряда (19 лет):

«Поначалу Антоха показался мне таким недоделанным. На пьянки не ходит, в карты не играет, спортом не занимается. Все книжки заумные читает да на дудке дудит. Потом я его немного узнала, и меня к нему потянуло. Мне всегда нравились высокие парни. Подумывала замутить с ним, да только ничего не вышло. Чудной он. Не от мира сего. По-моему, он вообще девственник.

Другие вожатые его недолюбливают, а вот дети от него кайфуют конкретно. Странно, но чем-то он их привлекает. Они подчиняются ему беспрекословно, хотя Антоха никогда не кричал на них, ни разу не наказывал. Пошутит, улыбнется, подмигнет – и они уже такие шелковые. Укладывает спать отряд на раз-два. Я даже завидовала: как это у него получается? У меня иногда по полтора часа уходило, чтобы четыре палаты успокоить.

Вчера вечером он был реально взбаламучен. На бодрячках. Никогда его таким не видела. Будто перед свиданием. И меня зачем-то отпустил. Что там в лесу произошло – я в душе не чаю. Вряд ли Антон детей порешил. Не такой он человек. К тому же отряд попался такой боевой! Вы не знаете “десятку”. Они себя в обиду не дадут».

Иван Филинов, вожатый одиннадцатого отряда (20 лет):

«Антон Шайгин – это человечище. Без преувеличения. Я с ним мало общался, хотя наши отряды в одном корпусе размещаются. Он был сам по себе. Ни с кем особо не сближался. Меня всегда поражала в нем одна вещь… У него же такие способности: талантливый музыкант, институт окончил за два года, диссер написал. Круто же, да? Получается, ему с малолетства такие перспективы открывались, а он не воспользовался шансом. Зарыл талант в землю. Не понимаю, для чего в лагере работать при такой голове.

Прошлой ночью я был наверху. Укладывал детей. Моя напарница Валя была в Оранжевом корпусе и помогала остальным готовиться ко Дню Нептуна. Ничего необычного вчера не заметил. Разве что после отбоя флейта играла. Так и раньше бывало. Антон часто детям играл. А вообще “десятка” странная была. Дети там такие подобрались – себе на уме. Никогда таких не видел. Лето на дворе, жарища, а они, бывало, за книжками сидят. И все какую-то муть читали».

Николай Валерьевич Солин, охранник (34 года):

«Про Антона ничего плохого сказать не могу. Другие говорят, что он ненормальный, но это из зависти. Я ничего странного за ним не замечал. Общались мы, правда, мало. Но его же все знают. Вы же помните, что в девяностом было? Мне отец рассказывал. То, что он сделал, это однозначно подвиг.

Вчера вечером мы ничего подозрительного не заметили. Если б целый отряд через лагерь ночью пошел, мы б заметили, сто процентов. Тем более что Синий корпус почти на виду стоит. Точно вам говорю, никто оттуда не выходил».

Глава 2

Милиция

1

Пока происходили вышеописанные события, стрелки часов приблизились к полудню, наступило время обеда, и в столовую друг за другом потянулись отряды. Лагерь продолжал жить по обычному режиму, как будто ничего не случилось, только за этой кажимостью, за тонкой и прозрачной, как целлофан, завесой проглядывала совершенно иная действительность. Иван Павлович уже примечал ее в незначительных деталях.

По лагерю поползли нехорошие слухи. Директор сам слышал, как вожатая восемнадцатого отряда говорила двум расшалившимся сорванцам, что, если они будут плохо себя вести, их «тоже заберут в лес». Два или три раза до ушей главы «Белочки» долетело страшное и неприятное слово «похищение», а один раз ему показалось, будто кто-то громко сказал, что «уже ничего не исправить», и это вконец выбило бедного Ивана Павловича из колеи.

Иван Павлович ходил по кабинету из угла в угол. В нос то и дело ударял мерзкий запах одежды, пропитанной гарью, и голос вожатого повторял отвратительное «ду-ду». В половине первого открылась дверь. Директор повернулся с радостным выражением на лице, но, увидев приземистого человечка в милицейской форме с погонами майора, который буквально впрыгнул в кабинет в сопровождении Леночки, тотчас же сник.

– Здравствуйте, Иван Павлович! – произнес гость с деланной улыбкой и с таким же фальшивым добродушием потряс маленькой, но крепкой ладонью мягкую руку Ивана Павловича. – А вы кого ожидали? Я все-таки начальник отделения города Комово. Без меня никак. Опять у вас что-то стряслось? Опять милиция понадобилась? Майор Ким по вашему приказанию прибыл!

– Добрый день, Леонид Ефимович, – промямлил директор «Белочки». – Беда у нас. Отряд пропал…

– Целый отряд? – как будто удивился майор Ким и глянул на Леночку. – Ай, как нехорошо! Надо же! Куда ж он подевался?

Выслушав объяснения директора, майор Ким, не убирая поддельной улыбки с лица, проговорил:

– И снова тот самый вожатый замешан? Какое совпадение! То голые вожатые, то голые дети. Что у вас за лагерь такой?

С этими словами Ким взял Леночку за плечи, развернул к двери и выдворил из кабинета. На лестничной клетке зазвучали приглушенные голоса обоих Симченко и Вари. А майор прикрыл дверь, отвел Ивана Павловича в угол, где разговор принял уже совершенно другой оборот.

– Ты че мне тут лепишь, лось?! – тихо заговорил майор тонким сипловатым голосом, глядя в лицо директору. – Че ты мне ссанину льешь в уши, а? За лоха меня держишь? Че за шняга такая?

Иван Павлович всхлипнул под напором бесконечных «че». А Ким продолжал свою атаку:

– Два происшествия за одну смену! Это че? В прошлый раз я пошел тебе навстречу, чтобы «побыстрее все уладить». И только благодаря мне эта история не просочилась в прессу. А вот не надо было… Непростой у тебя лагерь, видать. И снова тот вожатый. Тут одной взяткой должностному лицу не обойдешься. Так что… Либо ты рассказываешь мне, что на самом деле в лагере произошло, либо я тебя сдаю со всеми потрохами. Поэл?

Директор «Белочки» потянулся пухлой дрожащей рукой к графину. Горлышко выбивало дробь о стакан, пока Иван Павлович пытался нацедить себе воды. Он сделал несколько торопливых глотков, вытер губы рукой и присел на диван. Директор еще мялся с минуту, потом поднял взгляд на злого гостя и проговорил:

– Дело в том, что Шайгин…

Майор Ким наклонился, и директор прошептал несколько слов на ухо начальнику отделения Комово. Тот глянул на Ивана Павловича, как будто собирался ударить его.

– И че, после этого ты оставил его в лагере? – медленно проговорил Ким, не отрывая взгляда маленьких мышиных глаз от лица собеседника.

Директор «Белочки» едва заметно кивнул. Ким смотрел на него с минуту, прошелся от окна к окну и снова остановился у диванчика, на котором сидел Иван Павлович.

– Ладно, – усмехнулся Ким. – Че теперь вату катать. Эта… экскурсия как-то связана с пропажей? Нет? Точно? Тогда вот чего: пока о ней не говорим никому. Если узнают про вожатую, подтвердим. Про остальное – ни слова. И своих предупреди. Поэл?

Иван Павлович закивал.

– Молодец! Теперь насчет отряда, – майор Ким потер подбородок. – Ща тут будет куча народа. Пока следак с опергруппой не прискакали, пойдем по-быстрому с вожатым перетрем. Попробую привести его в чувство. Может, чего и нароем.

Майор Ким с Иваном Павловичем выбрались из кабинета. Директор велел Леночке и Варе ждать в фойе, а обоим Симченко приказал следовать за собой. Вчетвером они вышли на улицу. Возле облезлого милицейского «уазика» топтались двое ребят в форме ППС. Поодаль, у зеленой «шестерки», курили два опера, которые по знаку Кима подошли неторопливой походкой. Вместе все двинулись к медкорпусу.

2

Репродуктор внутренней связи издавал тихое шипение. Был сон-час, но в лагере никто не спал. Напуганные дети даже не раздевались, а воспитатели не настаивали, разрешив своим подопечным провести время дневного отдыха по своему усмотрению.

Майор Ким провел в изоляторе около получаса. Он пробовал привести вожатого в чувство, но не добился весомых результатов. По распоряжению начальника отделения Комово двое оперов перенесли Шайгина в салон старой зеленой «шестерки» и повезли его в психоневрологический диспансер на освидетельствование. Сам Ким с патрульными и обоими Симченко приступил к осмотру территории «Белочки».

Иван Павлович не пошел с ними. Он позвал в кабинет Леночку, Варю, Лидию Георгиевну, Юлю, вожатых и воспитательницу одиннадцатого отряда. В течение получаса он глухим голосом давал наставления, переспрашивая поминутно: «Понятно вам?» Когда собрание закончилось, Леночка и Варя отправились по корпусам, воспитательницы и вожатые уселись на лавочках, где сидели в молчании какое-то время.

А Иван Павлович снова хлебнул воды, прошелся от стены к стене, выглянул в окно. На месте ему не сиделось, и он вышел на улицу. Начальник «Белочки» слонялся по аллеям минут двадцать. То и дело он видел Кима с патрульными и Симченко, которые бродили то в одну сторону, то в другую. Майор что-то говорил. Симченко спорили.

Чтобы не видеть их, Иван Павлович свернул на боковую дорожку. Солнце немилосердно палило, порывами налетал неприятный жаркий ветер, а лицо щипал липкий пот. Добравшись до стенда с фотографиями вожатых, директор опустился на скамейку в тени и склонил голову. Землю усеивали сухие семена березы и пожухлые сережки, между которыми бегали муравьи. Ветер нес по асфальту скатки пуха, сухие листья и разорванный пакет из-под кукурузных шариков. В косых лучах солнца метались, изредка зависая в воздухе, мухи-журчалки, в кустах чирикали птахи, и невидимый кузнечик выводил свою громкую стрекочущую песнь.

– Иван Павлови-и-и-ч! – донеслось издалека. – Приехали-и-и!

Директор поднял голову. В конце дорожки стояла Леночка и махала ему издали рукой. Иван Павлович пригладил мокрые от пота волосы и быстро, насколько ему позволяли габариты, рванул к административному корпусу. Здесь у крыльца, приткнувшись бамперами к клумбе, стояли две машины: стандартная серая милицейская «буханка» и «Лада Самара-2» с ведомственными номерами. Сонная Варя, стоявшая в тени ирги, сообщила, что опергруппа отправилась на «место происшествия».

Оставив Леночку с Варей, Иван Павлович со всех ног побежал в Синий корпус. Около крыльца светловолосая девушка в милицейской форме играла с детьми в догонялки. Поймав кого-нибудь, она тормошила то одного, то другого воспитанника и так заразительно смеялась, что сам директор против воли улыбнулся.

– Меня зовут Яна, – улыбнулась девушка. – Вы проходите!

– У нас, между прочим, сон-час! – буркнул Иван Павлович, но на большее его не хватило.

Внутри Синего корпуса директор лагеря нашел лишь серьезного типа в серых брюках, черной водолазке и латексных перчатках. Человек бродил по коридору, внимательно рассматривая дощатый пол. В одной из палат на полу стоял раскрытый чемодан с мудреными инструментами, на тумбочке лежал потрепанный фотоаппарат «Зенит-ЕТ» со вспышкой, а в помещении стоял чужой неприятный запах. Человек представился экспертом-криминалистом (имя и фамилию директор «Белочки» не разобрал) и перенаправил его в Желтый корпус.

В разгромленной комнате директор застал двух молодых людей в милицейской форме (они оказались стажерами) и еще третьего, облаченного в джинсы и клетчатую рубашку, поверх которой был надет потертый пиджак из черной кожи. «Старший оперуполномоченный Сергеев», – представился он и вернулся к своему занятию. Опер собирал с пола пинцетом клочки бумаги и складывал находки в пакетики. Один из стажеров, высокий и светловолосый Максим (он жевал ранетки, держа их в ладони), сообщил, что следователь «вместе с близнецами» ушел к кинотеатру. Другой, горбоносый Валерий, кивнул.

Потный и задыхающийся Иван Павлович добрался до здания кинотеатра, но там ему было сказано, что опергруппа ушла в сторону старой спортплощадки. Добравшись туда, директор оказался в самом дальнем и редко посещаемом уголке лагеря. Здесь располагались старый хозяйственный корпус, несколько ветхих деревянных домиков и заброшенная спортплощадка, которую теперь использовали для складирования различного хлама.

Он собирался уже повернуть обратно, как откуда-то сбоку до его уха долетел собачий лай. Иван Павлович повернул голову, и его пшеничные брови тотчас же сдвинулись. Из-за кустов вылез широкоплечий, приземистый и оттого кажущийся почти квадратным мужик в рубахе навыпуск и светлых брюках, очень похожий на заблудившегося дачника. Он огляделся и зашагал через лужайку с таким беспечным видом, как будто находился у себя на садовом участке. Издалека можно было заметить, что в руке он держал белую книгу в прозрачной обложке.

События прошедшего утра здорово потрепали директора «Белочки», но вид постороннего, незаконно проникшего на территорию, тут же разбудил в Иване Павловиче начальника.

– Э, ты чего тут прогуливаешься?! – заорал он. – Я тебе говорю: чего гуляем тут? Это же не парк! Тебе кто сюда пройти разрешил? Ну-ка давай живо обратно!

«Дачник» как будто не удивился. Он повернулся на голос, махнул Ивану Павловичу и неторопливо зашагал к нему. Меньше чем через полминуты он уже стоял перед директором «Белочки», уперев одну руку в бок, и улыбался, похлопывая себя книгой по бедру. «Мамаев. Атлас-определитель насекомых», – прочитал Иван Павлович название на обложке.

– Вы кто такой? Это, между прочим, закрытая территория, – продолжил Иван Павлович. – Здесь нельзя шастать кому попало.

Он замолчал, поперхнувшись собственными словами. «Дачник» стоял, осклабившись, и рассматривал директора «Белочки» с таким видом, как будто выбирал подержанный автомобиль.

– Хрущ июньский, – вдруг сказал «дачник».

– Простите?

– Я говорю, вы просто хрущ июньский, – повторил незнакомец. – Все жужжите и жужжите. Спасу от вас никакого нет.

С этими словами «дачник» раскрыл «Атлас-определитель», полистал его и сунул книгу директору под нос. В углу страницы был изображен большой коричневый жук с булавовидными усами. «Хрущ июньский» значилось под рисунком.

– Ничего не понимаю… – пробормотал Иван Павлович. – Какой хрущ? При чем тут я?

– Да посмотрите только! – оживился «дачник». – Вы же просто братья-близнецы. Оба толстые, усатые и блестящие. Оба жужжите. Ну?

«Дачник» расхохотался, придерживая панаму, но глаза его пристально и цепко продолжали следить за директором. Иван Павлович поджал губы и насторожился. Несмотря на белиберду, которую нес квадратный человек, и его беззаботный вид, от него почему-то веяло тревогой.

– Ну знаете ли… – буркнул директор.

– Да вы не обижайтесь, – примирительно сказал «дачник», продолжая разглядывать Ивана Павловича. – Видите ли, я всех людей с кем-нибудь да сравниваю. Привычка у меня такая.

Иван Павлович кашлянул, нахмурил брови и затопорщил усы.

– А вы, собственно, кто?

Человек извлек из нагрудного кармана небольшой красный прямоугольник, ловким движением разделил его надвое и протянул в лицо Ивану Павловичу.

– Капитан Стаев. Старший следователь прокуратуры по Зареченскому району. Говорят, у вас тут отряд пропал. М?

– Уф-ф-ф, – запыхтел Иван Павлович, всплеснув руками. – Мы вас давно ждем. С самого утра. Меня зовут…

– Иван Палыч Половняк, – опередил его гость. – Директор детского оздоровительного лагеря «Белочка». Будем знакомы!

Стаев энергично потряс вялую ладонь директора и улыбнулся еще лучезарнее.

– Лагерь у вас просто прелесть! – заговорил следователь после ритуала знакомства. – Вы только посмотрите, какие красоты! Природа! Лес, луг, речка вон за забором… Хорошо-то как! А погоды какие стоят! Окунуться бы щас, а Иван Павлович? Тут у вас, наверное, и пляж имеется, а?

– Имеется, – автоматически ответил польщенный директор. – Только… я бы рекомендовал бассейн. Речка грязная. Туда стоки сливают. А бассейн накануне чистили. И вообще, у нас лагерь первый по области. Столько наград. Даже сам губернатор…

Тут директор осекся. Глаза Стаева вдруг посветлели, а его твердый взгляд воткнулся директору «Белочки» прямо в переносицу, будто вилка с двумя зубцами. Все добродушие исчезло из облика следователя. Под этим взглядом Иван Павлович сжался и даже попятился.

– Рассказывайте! – быстро сказал Стаев. – Излагайте все как есть. Да побыстрее! Пошароваристей, как говаривала моя матушка. Ну?

– Отряд у нас пропал… – замямлил Иван Павлович. – Тридцать человек.

– Как считаете, куда делись ребятки?

Иван Павлович хлопнул глазами и раскинул руки.

– Да тут и думать нечего! Вожатый их увел… Шайгин Антон.

– С чего вы решили, что увел их именно он? Разве кто-то видел, как он выводил отряд из корпуса? Или он сам вам об этом сказал?

– Нет. Никто не видел. А вожатый ничего не говорил. Он…

– Значит, можно предположить, что это сделал кто-то другой. В конце концов, дети могли уйти сами.

– Ну что вы! С чего им уходить-то?

– Мало ли что ребятам в голову взбредет, дорогой гражданин Хрущ, – без юмора улыбнулся Стаев. – Дети – существа непредсказуемые. К тому же вон и дыра в заборе имеется. Все условия для побега. Тут не захочешь, а сбежишь.

Следователь вдруг приосанился. Он вытянулся, объем из его тела исчез, и перед Иваном Павловичем предстал не человек-квадрат, не рыхлый дачник в панаме, а плотный мужчина средних лет. При виде такой стремительной трансформации, произошедшей прямо на его глазах, директор «Белочки» аж присел.

– Ну что, Хрущ, сам признаешься или как? – вдруг выдал Стаев жестким голосом. – Бил детишек-то? Наказывал? Еще чего с ними делал? Давай, колись! Я же про тебя все-е-е узнал. Договоримся так: оформим тебе чистосердечное, получишь три года условно, и дело шито-крыто. Идет? А будешь упрямиться, я тебя, гнида, упеку надо-о-олго. Понял? Даю минуту. Время пошло.

Стаев круто развернулся и затопал по направлению к главной аллее, помахивая «Атласом-определителем». Иван Павлович спохватился только секунд через десять и бросился догонять следователя. Почти сферическая, как надутый мяч, фигура директора стала понемногу расплываться и терять округлые очертания.

– Да помилуйте, гражданин следователь! – воскликнул директор. – Я же… Да я тут совсем ни при чем!

Забежав вперед, Иван Павлович чуть не бухнулся на колени перед следователем.

– Не виноватый я! – завопил директор. – Честное сл