Поведать Вам, друзья, решил я,
Одну историю про то,
Что уже было или будет,
А с кем, — на небе решено.
Про двух солдат, про две их драмы:
Танкиста, родом из Владимира,
И чернокожего солдата,
С далекой, жаркой Алабамы.
В своем рассказе я осмелюсь,
Чуть вывернуть нутро войны,
Подав его в реальных красках,
Дабы задумались все мы.
Чтоб ясно все могли представить,
И запах носом ощутить,
Изо всех сил, чтобы старались,
Мир ради жизни сохранить.
И жизнь, и смерть, я попытался,
Вам натуральней показать,
Чтобы представить, как не просто,
Жизнь ради жизней отдавать.
***
В ладу и в мире жил Владимир,
Пока не началась война,
Не покидая свой Владимир,
Но разлучила их беда.
Стоял, как все в военкомате,
В руках повестку он держал,
— Танкисты есть? Вопрос услышал.
— Да, я танкист. В ответ сказал.
Начал он службу в развед-бате,
Стал их усиливать броней,
И тишина была так редко,
Что забываться стал покой.
Понюхал пороху он вволю,
Товарищей в бою терял,
Видел, как в землю кровь уходит,
Но из последних сил стоял.
История двух судеб разных,
Двух миллиардов, двух тысяч лет…
В секунды дремоты солдатской,
Мысли в тоннеле ищут свет.
***
Качнуло танк в дорожной яме,
Стукнулся шлемом по броне.
«Чуть задремал, ну что ж, бывает,
Я здесь, я снова на войне».
Ревет мотор, машина едет,
Отход разведки прикрывать,
Что шарит, словно шило в сене,
Чтоб знать, где силу применять.
И вот сегодня это шило
Вонзилось в мякоть не друзей,
Переполох был со стрельбою,
С девизом: «Лучше первым бей».
Засады умно расставляя,
Разведка отходила в тыл,
Друзей навеки оставляя,
Чтобы один за всех платил.
И он платил за всех с улыбкой,
Таких не нужно назначать…
Вот и сейчас, остались двое,
Чтоб жизнь, на время обменять.
Тут полоса лесная справа,
Вот ферма — главный ориентир,
Слившись с листвой в полоске леса,
Отряд отводит командир.
Вдали был слышен бой недолгий,
Засады били с двух сторон.
Затихший враг недолго думал,
Гранатомет… Вопрос решен.
Разведка быстро отходила,
Неся чужие тайны вдаль,
Погоня резво нагоняла.
«Скоро работать… эх, печаль».
А командир, словно влюбленный,
Усталых глаз не оторвет,
От красоты земли родимой,
Которая убережет.
Пускай найдется лишь морщинка,
В этой великой красоте,
Овражек, малая ложбинка,
Почти по нашей высоте.
Мы будем в ней малозаметны,
Недосягаемы для стрел.
Был козырь первого удара,
Верный помощник ратных дел.
Вылез из люка, стал на башню,
Пути отхода поискать,
Ведь мало ли, как карты лягут,
Нужно уметь и отступать.
— Владимир, спишь?
— Я тут, коллега.
— Вон, видишь в поле поворот,
Что делает эта дорога?
— Да, он в прицеле, вижу вот.
— Померь до ориентиров дальность,
В пушку «осколочный» забей.
Проснитесь, рулевой обоза!
— Да с вами я. Сказал Сергей.
— Как хорошо, команда в сборе, иди ко мне,
Только быстрей, я покажу тебе морщины,
Что продлевают жизнь людей.
Определил пути отхода.
— Все по местам, уж близок час.
Владимир взял в прицел дорогу,
В стволе осколочный фугас.
— Я на верху, за пулеметом,
Чуть покусаю, и под люк.
С первых минут, как можно многим,
Нам нужно выписать «каюк».
— Механик, брат, как бой начнется
И мы им станем не секрет,
Включай, дружище, передачу
И будь готов спасть от бед.
Первый разрыв от миномета,
Это сигнал нам отходить.
Отходим, вон по той ложбинке,
Чтобы позицию сменить.
В прицеле лишь простое поле,
Дорога, жизненный пейзаж,
Но мчит уже на повороте,
Вражьей разведки экипаж.
— Сперва по БМП работай,
А я по «хаммеру» пройду,
Всем действовать по обстановке,
Если с дистанции сойду.
Марка прицела, словно стрелка,
С градуировкой и шкалой,
Будто бы график из тетрадки,
Школьной поры его, былой…
Стрелку отвел на упрежденье,
Кнопку нажал — снаряд ушел,
С ужасной силой оттолкнувшись,
Назад орудие отвел.
Лязгнул затвор, как наковальня,
Исчезла гильза из ствола,
А пыль, как занавес из тюля,
Обзор слегка заволокла.
Быстро пошел горящей точкой,
Навстречу с целью их снаряд,
Скоро решатся чьи-то судьбы,
Что за броней чужой сидят.
— Да, попадание! Отлично!
Чуть вздувшись, встала на дыбы,
Пехоты вражеской машина,
Одной беды, одной судьбы…
И в «хаммера» попали тоже,
Но не фатально, заюлил,
За холмик поскорей убраться,
Пока не поздно поспешил.
И БМП второе в поле,
Ищет укрытие уже,
Навскидку, наспех отстрелялись,
На незнакомом рубеже.
Уже второй снаряд в канале,
Сигналит лампочка «готов»,
Но не готов еще наводчик,
Шепчет сквозь зубы пару слов.
Вроде поймал, нажал на «выстрел»,
Умчалась точка вдаль к врагам,
Но где-то с ними разминувшись,
Ударила в степной курган.
Восемь секунд, и шанс последний,
Иначе скроется из глаз.
— Не подкачай, родной, достань их,
Так же давай, как первый раз!
Увидел холм неподалеку,
«К нему наверняка бегут»,
Навел туда, чуть выждал время,
Нажал… и тишина, все ждут.
— Ура!!! Попал родной, ты гений!
Кричал охрипший командир,
А по броне, уж застучало,
Смерть приглашала всех на пир.
А вот и первые разрывы,
Ищет добычу миномет,
Буд-то бы фишки на квадраты,
Чтобы заполнить их, кладет.
Взревел мотор, и задымившись,
Танк задним ходом отступал,
В леске, тем временем разведчик,
Врагам урок преподавал.
***
Хлопки от выстрелов, разрывы,
Решается извечный спор,
Нарвали гневные нарывы,
И гнев потек, как гной из спор.
По спорам кожи он сочится,
Адреналиновый озноб,
Чуть сплоховал — и оштрафуют,
Горячей пулей прямо в лоб.
Тут все по-честному, без фальши,
Здесь лишь сильнейший победит,
И еще год, а может месяц,
Он за идею постоит.
Коль не смогли договориться,
Люди в солидных пиджаках,
Что, словом могут спор уладить,
А не в бою на кулаках.
Врагам уменье улыбаться,
Дар политических мужей,
Во лжи и фальши разбираться,
Врага запутанных речей.
То говорить будут другие,
В одежде грубой и в броне,
Кто жив — тот в споре победитель,
Хоть мог, не правым быть вполне.
Вот тут нужна всем помощь Бога,
Чтоб только правый победил,
Знамя добра во имя жизни,
Чтобы над Миром водрузил.
***
Танк отошел, сменили место,
Дальность замерили уже,
И «хаммер» вражий откатился,
Став за горящим БМП.
Ведет огонь из пулемета,
И корректирует обстрел,
Укрытых где-то минометов,
И в этом он поднаторел.
Ложатся рядом с танком мины,
Так и гляди накроют их,
И снова танк переезжает,
Механик трудится, затих.
«Скоро враги подтянут силы,
Бить артиллерия начнет,
И наши, тоже на подходе…»
Предмет — война, живым — зачет.
— Послушай кэп, левее двести,
Я «хаммера» смогу достать.
— В открытом поле, нам и сотни,
Враг не позволит пробежать.
— Хотя бы сто, и я достану.
— Точно достанешь?
— Будет мой.
— А, что ответит нам на это, наш несравненный рулевой?
— Можно рискнуть.
— Тогда за дело. Ну, покажи вожденья класс.
— Лишь бы машину не разули,
Тем самым шанс, отняв у нас.
Взревел опять надежный дизель,
И танк по полю побежал,
Сжирала ямы «ходовая»,
Каждый себя внутри держал.
Но все равно, нет сил им данных,
Чтоб тряску адскую сдержать,
И бьются лица о прицелы,
Кровь на лице его опять.
Разбиты губы, пыль эмали,
Песком скрежещет на зубах,
Это печалит их едва ли,
Адреналин кипит в сердцах.
Хоть и трясло, как в шторм ужасный,
В триплексы видел командир,
Две вспышки от гранатометов,
Танк был мишень, а поле — тир.
Как точка пронеслась над баком,
Кумулятивная стрела,
Другая чиркнула по башне,
И «глаз ночной» с нее снесла.
Тяжелый выдох напряженья,
Наводчик, рядом командир:
— Фухх… пронесло нас, слава Богу.
— Водитель, ты же мой кумир!
— Чуть-чуть вперед, прикройся кочкой.
Наводчик, заряжай снаряд!
Метров пятьсот до них, не больше,
Быстрей, у них перезаряд!
Танк подползал, скрывая брюхо,
Поросшим травами холмом,
Конвейер выбрал из комплекта,
Снаряд для встречи со стволом.
Лязгнул затвор, замкнулась глухо,
Цепь из железа и людей,
Союз тепла с холодной сталью,
Для достижения идей.
Сердце колотится, но руки,
Тверды подобно стали той,
Стрелку установил под «хаммер»,
Кнопку нажал… «Ну все, ты мой».
Словно вулкан под ним разверзся,
Подбросило машину вверх,
Тела небрежно разбросало,
И смерть угомонила всех…
— Смени позицию, Сережа.
Владимир, выстрел просто класс.
Прими Господь все эти души,
И за грехи прости всех нас.
***
Уже не так точны их мины,
Ослеп далекий миномет,
Да, и в леске стрельба стихает.
«Первый тайм наш, живым — зачет».
Живым — зачет, почет — погибшим,
Смерть жертвам начала подсчет,
Вот результат ошибок страшных,
Большой политики просчет.
Танк отошел, наверх все вышли,
Бинокль ходит по рукам,
Рукой дрожащей сигарету,
Поднес к разбитым в кровь губам.
Дали бинокль, взял, всмотрелся
И сигарету уронил…
Правее БМП подбитой,
Расчет на них ПТУР наводил.
— Ложись!! На нас «трубу» наводят!
И инстинктивно прыгнул в люк,
Двое бежали от машины,
Волненье, паника, испуг…
Башней вильнул и цель нащупал,
«Осколочный» зашел в канал,
Увидел пуск… «Все же успели»,
На кнопку выстрела нажал.
И разминулись где-то в поле,
Две смертоносные стрелы,
Разных людей, идей и воли,
Одной безжалостной войны.
Доли секунды жили мысли:
«Я цель, мишень, я видел пуск,
Забавно так…» И улыбнулся.
«Так странно, смерти не боюсь…»
***
Где-то, примерно часом раньше,
В той, что напротив стороне,
Лежал один солдат в палатке,
Лежал и думал о войне.
Был он из штата Алабама,
Контракта шел последний год,
Привык уже, что Алабамой,
Его любой солдат зовет.
Инструктором на Украину,
Солдат приехал помогать,
Чтобы помочь «свободным людям,
В битве с тираном устоять».
Весь развед-взвод сюда прислали,
Ими командовал сержант.
— Мы здесь являемся примером,
Во все глаза на нас глядят.
«Не зря мы здесь, мы Мир спасаем.
У Мира есть надежда — мы.
И Бог нас в этом не оставит,
Раз с нами Бог, то мы сильны.
Так говорил нам всем, наш лидер,
Напутствуя на долгий путь,
Что мы особенные люди,
И в нашей правде, жизни суть».
Затем, чуть преломились мысли,
Буд-то сквозь матово стекло,
Поплыли образы любимых,
Все дымкой сна заволокло.
Шум, беготня, сержанта крики,
Заставили покинуть сон,
В котором, словно в теплом море,
Был с головой он погружен.
— Подъем солдат! У нас проблемы,
Погиб весь наш разведдозор,
Один в плену, враги отходят,
Не перехватим — нам позор.
Схватил винтовку, и на выход,
«Хаммер» всем двери распахнул,
Упали в кресла и помчались,
А старший карту развернул.
Две БМП несутся сзади,
Едва видны в клубах пыли,
Сержант по рации для взвода:
— Меня всем слышно? Раз, два, три.
— В первой «коробочке» вас слышим,
— Вторая плохо слышит вас.
Откройте шире карты уши,
Всем слушать боевой приказ:
Разведдозор от развед-взвода,
Столкнувшись с силами врага,
Практически весь уничтожен,
Убитых пять всего пока.
Их было шесть, значит шестого,
Враг, отступая, взял с собой,
Четвертый взвод их догоняет,
Прикрывшись лесополосой.
Вот полоса, старая ферма,
Они сюда врага теснят,
Мы же зайдем во фланг иль с тыла,
Наша задача — перехват.
Проехали изгиб дороги,
Ферма виднеется в дали,
Две БМП летят вдогонку,
Чуть отрываясь от земли.
Вдруг, впереди сержант заметил,
Вспышку чуть видную в пыли,
Что поднимает выстрел пушки,
Укрытой в трещинах земли.
Закрыл глаза, напрягся в целом,
Подумал: «Лишь бы не страдать…»
Но, тишина. «Вдруг показалось?
Знать, не сейчас мне умирать».
Вздрогнуть заставил разрыв сзади.
«Не показалось все же, нет».
Вмиг обернулся и увидел,
Как БМП сошла на «нет».
С дистанции ушло пол взвода,
«Страшный удар нанес нам враг».
По связи закричал: — Все в поле!
Спасенье холм или овраг!
И тут же, словно молотками,
Пули по «хаммеру» прошли,
Дыры в стекле, хрипит водитель:
— Я не могу сержант, рули…
Стрелой машина мчалась в поле,
Стремясь за холм скорее встать,
А вслед за ней свистели пули,
Стремясь опять ее достать.
Слышно, как с БМП стреляли,
Заметив спрятавшийся танк,
Они огнем своим не дали,
Их расстрелять и сорвать банк.
«Хаммер» за бугорком укрылся,
Водитель перестал стонать,
Крупнокалиберная пуля,
Навеки уложила спать.
— Коробочка, не стой на месте,
Бегом за холмик на час дня!
Спасибо за огонь поддержки,
Нам дали шанс, должник ваш я.
Станешь за холм и задымляйся,
Я минометы запрошу,
Начнут долбить, ПТУР установим,
Я его лично потушу.
Он запросил поддержку тыла,
Координаты передал,
И видел, как снаряд неточный,
За БМП курган вспахал.
«Должен успеть к холму, уж близко,
Еще немного — и ушли,
И будет шанс у нас отбиться,
Вот, минометы в ход пошли».
Смотрел он вслед своей машине,
Как вдруг, расширились глаза.
«Да… в них попали, нет их больше».
В глазах бессилия слеза.
«Всего каких-то десять метров,
И был бы экипаж спасен,
Теперь исход этого боя,
Не в нашу пользу предрешен».
Дыру пробив, внутри взорвался,
Отменно пущенный снаряд,
Машина вздулась, башня рядом,
Фрагменты тел вокруг лежат.
А впереди пошли разрывы,
Прогнали минометы танк.
— Эй, Алабама, ПТУР поставьте,
Попробуем сыграть ва-банк.
Они отходят, задымились,
Я тоже «хаммер» отведу,
ПТУР хорошо замаскируйте,
Их пулеметом отвлеку.
Цель уточню я минометам,
Танк будет вновь переезжать,
Тогда, и шансы у вас будут,
Его стрелой своей достать.
Возьми ручных гранатометов,
И пару я себе возьму,
«Трубу» ведь заряжать не быстро,
Из них стреляйте по нему.
Но, лишь когда корму покажет,
В лоб — только зря будешь стрелять,
Смотрит в бинокль и вещает:
— Левее восемь, вперед пять.
Мины ложатся совсем рядом,
Скорей всего скоро пойдет,
Быстрей ползите к тому камню,
Установите свой расчет.
Завел машину, ехал задом,
К горевшей технике своей,
В которой потерял он сразу,
Десять проверенных людей.
Двоих живых он обнаружил,
Возле горящей БМП,
Один без ног и без сознанья,
Другой с одной рукой в руке.
Смог обколоть ее морфином,
И кровь жгутом остановить.
— Могу стрелять из пулемета…
Солдат пытался доложить.
— На жгут, морфин, займись вот этим,
Не то он кровью истечет,
Шанс не велик с гранатометом,
После пойдешь за пулемет.
А, Алабама и товарищ,
Ползли с железом на спине,
Тот был крупней, тащил треногу,
С гранатометом на ремне.
Труба досталась Алабаме,
И РПГ был за спиной.
«Еще чуть-чуть и вот он камень,
Прикрыть он сможет нас собой».
Танк, в самом деле, снялся с места,
Сержант по рации: — Огонь!
Противник дал нам шанс, ребята,
Мчится по полю словно конь!
Один, второй, и оба мимо.
Да, расстоянье велико,
Если б стреляли на ученьях,
Сержант сказал бы: «в молоко».
А кэп попал, но неудачно,
Фару «луна» он с башни снес,
И вновь танк стал недосягаем,
Все дело, осложнив всерьез.
Спустя минуту выстрел танка,
«Хаммер» подбросил над землей,
Сержант умолк, соединился,
Со своей взводною семьей.
В прицел увидел Алабама,
Как покидает место танк,
«Вот это да, остановился,
Кумулятив в трубе — ва-банк!»
Танкисты вылезли на башню,
Смотрят в бинокль по одному,
«Секунды вам, враги, остались,
Лишь перекрестия сведу».
Но вдруг, танкист расчет заметил,
Предупредив всех, прыгнул в танк,
И башня в сторону расчета,
Вдруг повернулась… «Да, ва-банк».
Кресты сошлись на русском танке,
И Алабама «пуск» нажал,
В прицел, увидев пыль и вспышку,
Как дым из пушки вытекал.
«Все же успел…» Мелькнули мысли.
«Какой хороший механизм,
Что танк так быстро заряжает,
И его создал коммунизм…»
Страшный удар в глаза и уши,
Адская боль, то свет, то тьма,
Открыл глаза, земля дымилась,
Лежала рядом голова.
И хаотично был разбросан,
Кишечник этой головы,
Чужим жильем нутро запахло,
Глаза закрылись. «Мы мертвы…»
В неописуемом блаженстве,
Не познанным за столько лет,
Он поднимался над телами,
Его тянул небесный свет.
***
А в пятисотметровой зоне,
Без башни танк стоял в огне,
Владимира несли по полю,
Поочередно на спине.
Сильный удар пришелся в башню,
В лоб с командирской стороны,
Кумулятив промыл дыру в ней,
Внутрь вплеснув поток брони.
Кровь из ушей, ожоги тела,
Контузия и боли шок,
Но экипаж не растерялся,
Быстро товарища извлек.
Танк запылал, комплект взорвался,
Башня поднялась на огне,
И он, теряющий сознание,
Смотрел на все словно во сне.
Как бы в замедлившихся кадрах,
Упала рядом, пыль подняв,
И все кто мог, перекрестились,
За Божье чудо все приняв.
— Чудом успели, да, Серега?
— Доли секунды, правда, кэп.
Значит, не зря достать рискнули,
Чуть не сгорел, хотя ослеп…
— Нет, не ослеп, глаза я видел,
Он просто сильно обгорел.
Так что, не зря все, потащили,
У каждого здесь свой удел.
Уже он видел не глазами,
Боль отключилась, он взлетел,
Тоннель светился ярким светом,
И он в него войти хотел.
С улыбкой тело провожая,
Что нес по полю его кэп,
Он от блаженства отключился,
От света яркого ослеп…
***
Открыл глаза, белым бело все.
«Толи тоннель, толи просвет»,
Не было стен и все светилось,
Пошел вперед на этот свет.
Шел или плыл, как будто зная,
Куда в итоге он придет,
Видит пространство в виде залы,
А в нем собравшийся народ.
Все были странно так одеты,
По шею в белом, лишь лицо,
Смотрело сверху силуэта.
«В уме ли я, в конце концов?»
А эти белые одежды,
Светились, создавая фон,
Где хорошо видны, лишь лица.
«Где это я?» Подумал он.
И вдруг, себе уже не веря,
Почти списавши все на бред,
Знакомые увидел лица.
«Какой-то странный лазарет».
Двое парней из развед-взвода,
Стояли рядом, как в строю,
— Здорово, парни. Это где мы?
Я только что ведь был в бою.
Ваш же отход мы прикрывали,
Две БМП подбил наш танк…
И, что это за спецодежда,
Вы объясните, что да как?
— Здоров, Владимир. Мы в засадах,
Двух перекрестных стали ждать,
Чтобы врага чуть-чуть замедлить,
Дать нашим фору минут пять.
— Но трех минут не простреляли,
Наш автомат и пулемет…
— Уж больно меткий у них парень,
Что в руки взял гранатомет.
Похоже, друг, что мы убиты…
— А вон еще двое идут,
Из нашего подразделенья…
— А остальные, кто все тут?
— Ну, раз я вижу чернокожих,
Американцы значит, брат.
— Да, набралось их тут не мало…
— А вон еще трое летят.
— Значит, убиты мы… Печально.
— Мы-то убиты, а вот ты…
Ты отличаешься немного,
От всей блестящей простоты.
Комбинезон, твои ботинки,
Даже сквозь свет бросают фон,
Такой же, вон, стоит средь этих…
— Хотя на вас есть балахон…
Вокруг, как видишь, все босые,
Нам остается лишь гадать…
— Не долго, думаю, осталось,
И мы сумеем все узнать.
Вдруг, яркий свет померк немного,
А чуть поодаль ярче стал,
Вращаясь будто по спирали,
Затягивал в себя портал.
Один, второй, все друг за другом,
Втекали лица в этот свет,
Дошел черед и до разведки,
И до всех тех, кто шел вослед.
— Прощай, танкист!
— Прощай, разведка, увидимся ль еще когда…
Ответа их он не услышал,
Лица текли словно вода.
Он тоже мелкими шажками,
К водовороту подступал,
С ним рядом шел американец,
Но свет потух — закрыт портал.
***
В массу восторженности неба,
Земная замешалась грусть,
Словно родных кого-то встретил,
И тут же потерял… « Что ж, пусть…».
«Пусть будет все, что суждено мне,
Страшней чем было — не бывать».
— Ну, что уставился, черт смуглый,
С русскими тяжко воевать?
Вдруг, визави глаза расширил,
Будто был сильно удивлен.
— И не таких мы побеждали…
Словно случайно бросил он.
Возникла пауза немая,
Каждый столь ясно осознал,
Что их различие лишь в коже,
Один другого понимал.
Свет в зале был, словно обычный,
И комната ли, то была…
Некое светлое пространство,
С границей белой добела.
Смотрели друг на друга молча,
Хотя и знали, что враги,
Но злоба, как-то притупилась,
Чувства земные — далеки.
Мысль довольно необычно,
Перемещалась в голове,
Неловко пауза тянулась,
Стояли двое в тишине.
— Как ты погиб? Спросил Владимир,
Сам от себя не ожидав.
Солдат молчал, стоял напротив,
Ни слова так и не сказав.
— И, черт с тобой, не интересно,
Я так, беседу поддержать,
Какая разница, как всем вам,
Скоро придется умирать.
Лишь бы скорей вы передохли,
Конец здесь уготован вам,
Как удобрение пойдете,
Нашим не паханым полям.
— Мы вас сильней, умней и лучше,
Вы же — империя из зла,
Вас окружим и уничтожим,
Где Кремль был — будет зола.
Восторг небесный чуть подтаял,
Вновь вспомнилось земное зло,
Сжав кулаки, уперлись лбами,
Беседу круто занесло.
— Поляки жечь Москву пытались,
Чуть позже, и Наполеон,
Но, без империи остались,
А тот, утратил власть и трон.
Гитлер к Москве когда-то рвался,
Тоже исчез с лица земли,
Чтобы мечтать поджечь наш Кремль,
Надо к нему сперва дойти.
Я видел здесь, как вы нас лучше,
Тридцать твоих, и наших пять.
Что думал, в сказку здесь попали?
Готовьтесь много умирать.
Москву увидеть на открытке,
Вам будет лучше, мне поверь,
Вам не родить столько героев,
Сколько положите потерь.
Солдат молчал, услышав факты,
На правду нечего сказать.
— Молчи, молчи лучше смуглянка,
А то, могу и в морду дать.
— Ну, уж на это я отвечу,
Можешь попробовать солдат,
По каратэ имею пояс
И по стрельбе первый разряд.
— Еще скажи, что ты не куришь,
Бегаешь в парке по утрам…
А я курю, дерусь со школы,
На улице учился, сам.
Блеснув визитками солдаты,
Расширили проем меж лбов,
В проеме тишина повисла,
Между друг другом средь врагов.
Нарушил паузу нерусский.
— Хочешь узнать, как я погиб…
Танк расстрелял весь взвод наш в поле,
Но мой заряд им в башню влип.
Владимир, аж застыл на месте,
Буквально весь окаменел.
«Вот это да, какая встреча!»
— Знаешь, кто в танке том сидел?
Это был я, американец…
Так это ты в меня стрелял?
Кумулятивный твой посланец,
Нашу машину подорвал?
— Жаль, это раньше не случилось,
Стольких парней ты погубил,
Ты весь наш взвод из своей пушки,
Как крыса, спрятавшись, убил…
Лбы их опять соприкоснулись,
Злоба им сжала кулаки.
— И еще тысячи убил бы,
Хватило б твердости руки.
Не мы пришли на вашу землю,
Силою споры разрешать,
Как я уже сказал недавно,
Готовьтесь много умирать.
— Донбасс — это земля не ваша…
— Умник, историю читай.
Чувства вскипели, забурлили,
Переливаясь через край.
И на эмоциях, в порыве,
Ударил в его черный нос,
Тот же в ответ ему немедля,
Удар возмездия нанес.
С минуту длилась потасовка,
Друг друга жалили враги,
Упал на спину наш Владимир
Не удержав удар ноги.
Противник сверху, и сцепившись,
Катались по полу, сопя,
Изредка резко выдыхая,
Удар по цели, нанося.
***
Вдруг потемнело все в округе,
Бойцы затихли, в тот же миг,
Вернулся свет, а с этим светом,
Старик загадочный возник.
Стоял босой, как все здесь в белом,
С такой же длинной бородой,
О можжевельниковый посох,
Опершись сильною рукой.
Смотрел глазами голубыми,
И взглядом мудрость источал,
Пристукнул посохом слегка он,
И на ноги бойцов поднял.
Встав во весь рост, смогли увидеть,
Что ростом был старик не мал
И богатырскую фигуру,
Небесный балахон скрывал.
До пояса был белый волос,
Как иней от холодных стуж,
Но это есть не дряхлый старец,
А просто очень древний муж.
— Полно солдаты, прекратите.
Старик спокойно произнес,
Злоба ушла, успокоенье
Двум неприкаянным принес.
— Вы же у Бога на пороге,
Нельзя такое тут творить,
Меня он к вам сейчас отправил,
Чтоб дать вам шанс сей спор решить.
Голос его влиял на душу,
Словно магический орган,
Его всю жизнь хотел бы слушать,
Как эликсир душевных ран.
— Сейчас отвечу я, Владимир,
На языке твоем вопрос.
Словно мороз пошел по коже,
А взглядом к старику прирос.
Не отрывая глаз от мужа,
Смотрели оба на него,
Разных сторон, идей и взглядов,
Два сына Бога одного.
— На небе я встречаю первый,
Души в бою павших солдат.
Ну, так сказать я принимаю,
Их первый ангельский парад.
Ваш случай редкий и особый,
Для вас закрыт пока тот свет.
Последний раз вот так стояли,
Здесь Челубей и Пересвет.
Они друг друга поразили,
Синхронно копьями пронзив.
И так же, как и вы подраться,
В споре своем нашли мотив.
Когда случается такое,
Некий сигнал уходит к нам,
И шансы выжить и остаться,
Мы увеличиваем вам.
Точно по центру разминулись,
Ваши ракета и снаряд,
Чуть-чуть друг друга не коснулись,
Создав энергии заряд.
Этот заряд и есть тот импульс,
Словно песчинка на песке,
Весы судьбы он перевесил,
Жизнь, удержав на волоске.
Ваши товарищи, солдаты,
Спасибо сильным их плечам,
Смогли доставить вас немедля
Хорошим, опытным врачам.
И те, склоняясь сейчас над вами,
Почти колдуют, чуда ждут,
А вы, в «небесной канцелярии»,
Немного задержались тут.
Вам хочу сделать предложение.
Возможно, лестное для вас
И, если мы здесь сговоримся,
То вы получите свой шанс.
Ваши врачи, те, что колдуют,
Над вами уже час подряд,
Своими умными руками,
Там с вами чудо сотворят.
Набравшись смелости Владимир,
Вопрос решился вдруг задать.
Старец, слегка глаза прищурив,
Кивнул и разрешил сказать.
— А Пересвету с Челубеем,
Ты тоже что-то предлагал?
— Нет, они были здесь недолго,
Смерть им открыла путь в портал.
Ну что, озвучить предложение?
Должны ответить вы сейчас:
«Да» или «Нет».
Такие шансы мы предлагаем только раз.
Так не везло еще солдатам,
Что здесь я видел до сих пор,
И заодно будет возможность,
Вам завершить ваш сложный спор.
«Да» — я озвучу предложенье.
«Нет» — что смог уже сказал…
Скорей всего, что очень скоро,
Для вас откроется портал.
— Конечно да, небесный канцлер!
Владимир произнес в сердцах,
И словно искорка мелькнула,
В бездонных старческих глазах.
Взгляд перевел на Алабаму,
Тот чуть замявшись, сказал: — Да.
— Ну, тогда слушайте солдаты,
Задача очень непроста.
Тем более, я лишь озвучу,
Не поздно будет «нет» сказать,
Все исключительно по воле,
Мы не умеем принуждать.
Итак, друзья, я продолжаю,
Задача будет такова:
Отправиться вам вниз придется,
В край, где свирепствует война.
Край вам чужой, война не ваша,
Хотя, причастны все к войне…
Секрета нет, что получилось,
Людей поссорить Сатане.
Во всех концах большого Света,
Вместо того чтоб просто жить,
Люди воюют за ресурсы,
Стремясь друг друга погубить.
И, если б ненасытный дьявол,
Войной не отвлекал им мысль,
То до энергии бесплатной,
Их мысли скоро б добрались.
Все бы осилили болезни,
Достойно бы ценился труд,
У каждого была б работа,
И достижим любой маршрут.
И не было б голодных, нищих,
За хлеб готовых убивать,
И до безумия богатых,
Брезгующих руку им подать.
Ведь так устроено все Богом,
Что там всего хватит на всех,
Но слугам дьявола все мало…
Их ненасытность страшный грех.
Чтоб в золотом расплыться троне,
Мира судьбой повелевать,
Дьявол для этой гнусной цели,
Столкнет народы воевать.
Страна та Сирией зовется,
Который год в огне войны,
Идея там с идеей бьется,
Согласно плану сатаны.
Позиции сильны там Беса,
Все контролирует везде.
Теряем мы Али из вида,
И знаем, скоро быть беде.
— Что, неужели Бог не в силах,
С небес любой вопрос решить,
И дьявол смог себе участки,
Костьми и кровью отчертить?
— В твоем вопросе, храбрый воин,
Господь зашифровал ответ.
Где ты сейчас? Ответь мне просто.
— На небесах, сомненья нет.
— Вот, и ответ тебе Владимир:
Нет Беса в Светлых Небесах,
Внизу черт очертил границы,
И правил нет в этих чертах.
Бывает так, что Бог не в силах,
Там что-то лично изменить,
И призывает простых смертных,
Готовых Богу послужить.
Вас выделил из всех тот импульс,
Не всем задача по плечу,
Без жертв ее вы не решите,
Предупредить я вас хочу.
Играть придется вам без правил,
Там одно правило — война.
И вся военная сноровка,
Вам будет очень там нужна.
Фигуры ваши в игру вводим,
За городом, из далека,
Так будет дольше, но надежней,
Шанс возрастет наверняка.
В красивом городе Алеппо,
Точке на теле у Земли,
Живет в семье простой, мальчонка
С арабским именем Али.
Судьбой начертано мальчишке,
Лидером стать у мусульман,
Объединить в одном союзе,
Много больших и малых стран.
Девиз союза того будет:
«Со всеми только в мире жить».
Он примиренью во всем Мире,
Сможет начало положить.
Неважно кто как в Бога верит,
Важны в итоге лишь дела,
Жить, созидать, любить и верить,
Во имя мира и добра.
В разных частях этого Света,
Такие дети рождены,
Чтобы спасти сей Мир прекрасный,
От пищи дьявола — войны.
Двое других растут спокойно,
Вокруг Али идет война,
Отнять у Мира шанс последний,
Решил трехглавый Сатана.
На месте вам дорогу знаком,
Я попытаюсь указать,
Голос души старайтесь слушать,
Не стоит им пренебрегать.
Здесь в кладовой нашей небесной,
Хранятся дубликаты тел,
Их применять имею право,
Только для крайне важных дел.
Скоро наступит очень редкий,
За бытность всю мою момент,
Тела свои вы обретете,
Их берегите, других нет.
Вижу, что есть еще вопросы,
Жаль время мало объяснять,
С собой на землю унесете,
Дар языки все понимать.
Если покажется вам часом,
Что выхода, как будто нет,
Просите помощи у Бога,
Он ниспошлет вам добрый свет.
Посох поднял, и свет стал ярче,
Их ненадолго ослепив,
Они познали невесомость,
Над балахоном воспарив.
Недолго все это продлилось,
Вернувшись на круги своя,
Они пред ним, словно висели,
В глаза бездонные смотря.
Стал различаться фон привычный,
Где белое все добела,
Их чувства стали необычны,
Им ощущались их тела.
— Что, непривычно, а солдаты?
Вижу, отвыкли вы от них,
Тела такие же, как были,
Шрамы и родинки на них.
И замолчал, в глаза им глядя,
Минуту тишина была,
Словно сказал им очень много,
Наполнив силой их тела.
— Вижу, готовы вы солдаты,
Богу помочь спасти ваш Мир,
Кстати, отсутствует над вами,
Вам столь привычный командир.
Без кэпа, как вы говорите,
Пройдете путь от «А» до «Я»,
Слушайте сердце вы, и душу.
Что ж, с Богом, он же вам судья.
***
Вдруг твердость из-под ног исчезла,
Каждый паденье осознал,
К земле тянуло свое тело,
В котором, раньше не бывал.
В ушах надрывно ветер свищет,
Дыханья спазм не превозмочь,
Ботинки прикоснулись к почве.
— В глазах темно или тут ночь?
— Скорей всего, что ночь настала,
Сейчас привыкнем к темноте.
Где-то слышны были разрывы,
Виднелись вспышки вдалеке.
Был впереди им виден город,
Блестели редкие огни.
— К утру бы нам туда пробраться,
Пока мы будем не видны.
Что ж, решено, пошли навстречу,
Мерцающим вдали огням.
— Пусть темнота нам помогает,
К утру нору найти бы нам.
Долго шли молча, не решаясь,
Продолжить спор, что начат «там»,
Эту нелегкую задачу
Ввек не осилить двум врагам.
Только плечом к плечу друг с другом,
Можно нелегкий путь пройти,
Вокруг война, война чужая,
И в ней Али нужно найти.
Чуть в стороне пошла дорога,
Решили в сторону уйти,
Две невидимки вошли в город,
Блокпост, оставив позади.
Тридцать шагов и остановка,
В городе шли по одному.
Слушать, смотреть, — эта страховка,
Не помешает никому.
Дошел до взорванной машины,
Присел, прислушался вокруг,
Сигнал подал, и с перебежкой,
К этой машине идет друг.
Добрались до многоэтажек,
Дома безлюдны и пусты,
И редкий дом был в том районе,
Где в стенке не было дыры.
Решили тут остановиться,
Укрыться в верхних этажах.
Уже светало понемногу,
Чтоб не маячить на глазах.
Отсюда можно осмотреться,
Понять, что здесь к чему и как,
Там где война — нужна разведка,
Иначе, в общем-то, никак.
Зашли в какую-то квартиру,
Где-то на пятом этаже,
Мебель, разломанная в щепки…
Хотелось им поспать уже.
Рваный матрац нашел Владимир.
— На вот, приляг и отдохни,
А я пока что подежурю,
Как отдохнешь — меня смени.
Кстати, меня зовут Владимир,
И во Владимире мой дом,
Большой России малый город,
Всю жизнь свою я прожил в нем.
— А я из штата Алабама,
И Алабамою зовусь,
Давно меня так называют,
На имя уж не отзовусь.
С натяжкой протянули руки,
В сердцах сквозил привкус вражды,
Но нужно было уживаться,
Раз оказались средь беды.
Так необычно, словно сбилась,
Где-то какая-то программа:
Вместе Владимир из Владимира,
Из Алабамы Алабама.
Средь дня друг друга убивали,
Чуть-чуть, за малым не убив,
А не прошло еще и суток,
Руки пожать нашли мотив.
Объединенные задачей,
Среди руин войны чужой,
Сон охранял один другого,
И тот другой уже был свой.
***
Недалеко слышны раскаты,
Происходил локальный бой,
Бил пулемет, гранатометы
Рассветный ранили покой.
И автомат швейной машинкой,
С короткой паузой строчил.
Владимир наизусть их звуки,
За год прошедший изучил.
Совсем недалеко стреляли,
В городе хитрая война.
Линия фронта — дом, квартира,
И явно глазу не видна.
Метрах в двухстах она проходит,
Кто, где и как трудно понять…
Давно воюет оппозиция,
Чтоб власть у Ассада отнять.
«Вот выспится американец,
Надо на крышу нам сходить,
И с высоты многоэтажки
Картину можно оценить».
Уснул с открытыми глазами,
Мелькнула девушка его.
«Маринка, милая Маринка,
Как жаль, что ты так далеко…»
Чуть дернувшись, сразу проснулся.
«Нельзя солдат спать на посту,
В момент окажется враг рядом,
Хоть только что был за версту».
Сидел на корточках он рядом,
С разбитым вдребезги окном
И вдруг, двоих солдат заметил,
Что-то тащивших в этот дом.
К двери входной тихо подкрался,
В руке держа кусок трубы,
Сердце тревожно колотилось.
«Только бы не было беды».
Шаги прошествовали мимо,
На крышу эти двое шли,
И диалог свой на арабском,
Они между собой вели.
Владимир с удивленьем понял,
Что понимает эту речь,
Но важное из разговора
Не удалось ему извлечь.
Выглянул сонный Алабама.
— Как обстановка, ты с трубой?
— Уже минут, эдак пятнадцать,
Как не одни мы здесь с тобой.
Я думал, когда ты проспишься,
Вместе на крышу сходим мы,
Чтобы понять кто, где и как здесь,
И где среди всего есть мы.
— Может, вздремнешь?
— Да не до сна уж, те двое спать мне не дадут.
Теперь на крышу путь заказан,
Если заметят — нас убьют.
— Давай предельно осторожно,
Посмотрим с далека на них.
Может, их нет уже в помине,
И рядом бой почти утих.
— Давай попробуем, согласен,
Пойду пролетом сзади я,
Смотри вперед, спина прикрыта,
Надейся смело на меня.
Поступью кошки Алабама,
Первым по этажам пошел,
Следом, чуть ниже наш Владимир,
Ступая на носочки, шел.
Шли, останавливались слушать,
Опять, подобно кошкам шли,
И вот уже этаж последний,
Все в битой крошке и в пыли.
Лестница в рубку, ход на крышу,
— Будь здесь, я выгляну слегка,
Выглянул, тихо все, и вылез,
От напряжения тряслась рука.
Чуть-чуть прокрался, и увидел:
В правом крыле сидел солдат,
Словно рога, глаза буссоли,
За парапетом вверх торчат.
Парень уселся на футляре
И корректирует огонь,
Держала только «Моторолу»
Его солдатская ладонь.
А автомат стоял у стенки,
Была возможность нападать,
«Но если бы один он был здесь,
Что же второго не видать».
***
Владимир в тяжком ожиданье,
Тоже на лестницу шагнул
И выглянув чуть-чуть из рубки,
Часть крыши быстро оглянул
Но ничего там не увидев,
Решил на свое место стать.
Спускаясь, ногу вниз поставил,
Вздрогнув, услышал вдруг: «Стоять».
Словно замерз в нелепой позе,
Руки на лестнице с ногой,
Другая пола лишь коснулась…
«Досадно так, хоть волком вой».
Чуть обернулся и увидел:
В руках солдата автомат,
Который на него направлен…
Видно, как нервничал солдат.
Так и стоял он руки к верху,
Ногой, не смея на пол стать.
«Сейчас вернется Алабама,
Мне надо знак ему подать».
Услышал шорох где-то сверху,
Глаза молящие поднял.
— Брат, не стреляй! Довольно громко,
На чуждом языке сказал.
Чудом услышал Алабама,
И понял с удивленьем речь.
Чуть заглянул, и ствол увидел.
«Как же враг смог нас подстеречь?»
Теперь была только минута,
И он не стал ее терять,
Кусок стекла блеснул на крыше,
Он поспешил его поднять.
Невдалеке бой разгорался,
Шум растворял его шаги,
Ткань намотал, как рукоятку,
Для сохранения руки.
Подкрался к парню и с размаху,
В шею хрустальный штык вогнал…
Солдат вскочил и пошатнувшись,
Протяжно, жутко застонал.
В глазах застыли боль и ужас…
Боль от бессилия, ужас ран,
А из-под тряпки уже красной,
Крови пульсировал фонтан.
Шагнул, шатаясь к автомату,
Но тот уж был в чужих руках.
Резкий удар в кадык прикладом…
Паденье, рук бессильный взмах.
К рубке бежал и вдруг увидел,
Как в той же позе «руки вверх»,
Владимир из нее выходит.
«Успел, есть шансы на успех».
Опершись на грибок железный,
Стал на одно колено он,
Дернул затвор, загнал в патронник,
Зеленый, новенький патрон.
Прицелился, на спуске палец,
И громко крикнул: — Упади!
Владимир тут же распластался,
Только противник впереди.
И грянул громко одиночный,
А может, это звон в ушах…
Попала пуля в грудь солдату,
Не устоял он на ногах.
Лежал на крыше, в небо глядя,
Как крылья руки разбросал,
И крепко автомат советский,
В руке дрожащей он держал.
Слегка подергивались ноги,
И мышцами играла грудь,
Сердце кровь больше не качало,
Душа засобиралась в путь…
***
— Спасибо друг, жизнью обязан!
А ты, брат, воин неплохой.
— Сам от себя не ожидал я…
Уж больно хочется домой.
Откуда взялся этот в рубке?
— Сзади зашел и взял врасплох.
Смысл всего слова — в окончании…
Что ж, будет мне урок.
— Нужно отсюда убираться,
Их скоро кинутся искать.
Проверь у этого карманы,
А я на том пойду искать.
Две рации, два автомата,
Карта и пачка сигарет,
Рюкзак военный, магазины,
Гранаты, нож и пистолет.
Еще бинокль был и шашки,
Чтобы пускать в глаза всем дым,
Предметов обрели немало,
Все было очень нужно им.
С собой трофеи уносили,
Два быстрых силуэта вдаль.
«Мы живы — значит победили».
Но все равно была печаль.
— Ты что, грустишь, ответь Владимир?
— Да жаль того, совсем юнец.
— Если бы мы их не убили,
Поверь, что был бы нам конец.
Прекрасно это понимаю.
Не будет «наших» тут для нас,
Нет времени нам разбираться,
Миссия важная у нас.
В душе смятенье, скребут кошки.
«Что ж с людьми сделала война?»
Из головы не шел тот парень.
«Теперь он мертв, чья в том вина?»
Красивый город весь в руинах,
Ведь все для жизни было в нем.
Теперь вся жизнь сидит в подвалах
И не выглядывает днем.
«В диких зверей мы превратились,
По чьей-то воле, по вине…
Людей увидел — стреляй первый.
Ты на войне брат, на войне…»
Это не сон, что к сожаленью,
Это реальная война,
Во многих точках в этом Мире,
Все исковеркал Сатана.
***
«Ложись!» Услышал вдруг Владимир,
И тут же наземь он упал,
Метрах в семи лег Алабама,
К земле прижавшись, наблюдал.
Шла БМП в полсотни метров,
За нею джип и грузовик.
Из кузова смотрел с опаской,
С гранатометом боевик.
Шмыгнули в дом, как все утихло,
Слушали, рыскали вокруг,
Но все, как будто было тихо.
— Ну что, пойдем на крышу друг?
Вдруг зашипела «Моторола»,
Кто-то Саида очень звал,
Тело, которого на крыше,
А сам Саид вошел в портал.
— Давай-ка рации отключим.
— Да, их нам надо отключить,
Мало ли что, а их сигналы,
Нас могут враз разоблачить.
Их отключив, пошли на крышу,
Раздельно, осторожно шли
И, слава Богу, без сюрпризов,
До крыши не спеша дошли.
Глядя вокруг, смотрели в карту,
С трудом свой дом определив,
Справа от них был в сотне метров,
Частных домов большой массив.
Слева и прямо шли кварталы
Таких же типовых домов.
— Судя по карте, до дороги,
Еще земля боевиков.
А тут уже войска режима…
— Он не режим, а власть страны.
Свергнуть ее и создать хаос,
Такой ведь план у Сатаны?
— Свергнуть его ради свободы.
Он плохой лидер, он тиран.
Мы оппозиции поможем…
— А следующий будет Иран?
— Там тоже все очень печально,
Нет демократии, — режим.
Дойдет черед и до Ирана,
Мы так же разберемся с ним.
— Так же, как в Ливии с Ираком?
Теперь там хаос и война.
А раньше был мир и порядок,
Цвела в нем каждая страна.
Там правил их народный лидер,
И был порядок и закон,
Пока судьбой их не занялся,
Ваш вездесущий Вашингтон.
Сейчас вот, Сирия пылает,
На Украину влезли вы,
Зато в Америке порядок,
Две сотни лет там нет войны.
Скажи, кто дал такое право,
Вам судьбы стран других решать?
Вы слишком широко идете,
Штанишки можете порвать.
— Вы что ли нам штаны порвете?
Дикая, нищая страна.
Ты посмотри, как вы живете,
Ведь вокруг вас всегда беда.
— Штаны и все, что под штанами,
Ходили много к нам с войной,
Все об нас зубы поломали,
Позор познав, в штанах с дырой.
Тем же путем и вы идете,
Будет война, где влезли вы,
Везде свой грязный нос суете,
И вы есть, слуги Сатаны.
А потому вокруг нас беды,
Что всем покоя не дает,
Величие страны огромной,
Зависть слюной из вас течет.
Ты насчет дикости ошибся,
Нашу культуру чтит весь Мир,
Чехов, Толстой и Достоевский,
Для миллионов он кумир.
Да, не богаты мы сверх меры,
Но и не бедны, не скажи,
За свой счет мы живем, как можем,
Не то, что вы, в долгах и лжи.
На крыше средь антенн и тросов,
Под жарким солнцем среди дня,
Стояли два врага вчерашних,
Друг друга жалили виня.
Вчерашний враг, врагом уж не был,
Но другом стать пока не смог,
Хоть кое-что и прошли вместе,
Не просто перейти порог.
Молчал чуть хмурый Алабама,
Владимир факты говорил,
Которые нечем оспорить,
И он его не перебил.
Сказав, что думал без помехи,
Владимир тоже замолчал.
— Прости, я не хотел обидеть.
Американец вдруг сказал.
— Здесь извинения не к месту,
Ты убежденный патриот,
Кем-то введенный в заблужденье,
А в Мире все наоборот.
Будет возможность, докажу я,
Как заблуждаешься ты друг
И, что политика вся ваша,
Порочный, замкнутый, злой круг.
***
Невдалеке стрельба открылась,
Ухнул пехотный миномет
И мина, разрезая воздух,
До цели начала полет.
Невольно оба аж присели,
К реальности вернул их звук,
И автоматы крепче сжали,
Ладони их солдатских рук.
Слышен раскат, взорвалась мина,
Что вдаль отправил миномет,
Ухнул еще раз, и еще раз.
— В кого же он так часто бьет?
Владимир посмотрел в бинокль,
Толкнул товарища: — Смотри!
Вон видишь, где снаряд взорвался,
Там дом, весь в облаке пыли.
И от зажженного пожара,
Клубами поднимался дым,
И, что-то очень отдаленно,
Напоминало это им.
Секунда, и дошло обоим,
Дым очень уж напоминал,
Фигуру старца неземного,
Что их на небе принимал.
— А вот и знак, туда нам значит.
— На карте место обозначь.
— Теперь хоть не вслепую ползать…
— Присядь Владимир, не маячь!
Карта наглядно показала
Силы сторон, как напоказ,
Но не секрет, что измениться,
Все может круто через час.
Маршрут прикидывали с крыши,
И визуально осмотрев,
Перенесли его на карту,
Путь запасной предусмотрев.
На их удачу у Саида,
Сух-пай хранился в рюкзаке,
Они его, им помянули,
Перекусивши налегке.
И долгожданной сигаретой,
Владимир голову вскружил,
Американец сидел рядом,
Он был спортсмен и не курил.
Включили рацию, чтоб слышать,
Что на частотах говорят,
Слышали, как ругался кто-то,
Минуту целую подряд.
Нашли себе они средь многих,
Одну пустую частоту
И зафиксировав, забрали.
— Тебе вот эту, а мне ту.
Вдруг разбросает нас по карте,
Чтобы на связи быть тогда…
— Владимир, ближе к парапету!
Снайпер заметит, здесь война…
***
Солнце добралось до зенита,
Горело будто бы пожар,
Плоскую крышу накалило
И кровля источала жар.
Давно когда-то на гражданке,
Владимир эти крыши крыл.
Вспомнил он вдруг, как битум брызнул
И ему руку опалил.
Припомнил тут же запах боли
И жар оплавленной брони.
«Если б не пушка с огражденьем…
Они меня уберегли».
— Задача сложная Владимир,
Линию фронта перейти.
И вероятность есть большая,
Что нас заметят по пути.
— Будем решать по обстановке.
Идти то нужно все равно…
Не хочется второй раз гибнуть,
Но будет то, что суждено.
— На вот, держи, и Алабама,
Подал танкисту пистолет,
Засунь за пазуху, сгодится,
Он, как подсобный инструмент.
Себе за пояс нож засунул,
Гранаты ровно разделил,
Снял магазин, патрон дополнил,
Что на Саида разрядил.
Владимир посмотрел с улыбкой
И с пониманием кивнул.
— А вдруг его, как раз не хватит.
И свой проверить отстегнул.
— Везде оружие здесь ваше,
А говоришь, что вы не зло.
— Просто оно всех лучше в Мире.
Война, она, как ремесло.
И чем надежней инструменты,
Тем идеальней результат.
Не подведет в жару и стужу,
Тебя советский автомат.
***
Стали тихонько вниз спускаться,
Чтобы нелегкий путь пройти,
До цели, где им знак был подан,
Метров семьсот было пути.
У выхода, где-то минуту,
Бегло смотрели по домам,
Но вроде было все спокойно.
— Пора друг, выдвигаться нам.
Сейчас пойду я к тому дому,
Ты мою спину прикрывай,
Как осмотрюсь, тебя прикрою,
А ты быстрей перебегай.
Довольно быстрою походкой,
Слегка пригнувшись, он пошел,
Исчез в черной дыре подъезда.
«Ну, слава Богу, он дошел».
Прошла минута, и вторая,
Владимир стал переживать.
«Спокойно», говорил себе он.
«Все тихо, значит нужно ждать».
Минут пять-семь тянулись вечность,
Как вдруг увидел он, как друг,
Ему рукой махнул из тени,
Шагнул вперед, забыв испуг.
Двадцать секунд и снова вместе.
— Ты где так долго пропадал?
— Прошелся, малость осмотрелся,
За вон тем домом наблюдал.
Такой же дом многоэтажный,
С офисом в первом этаже,
Согласно вывеске разбитой,
Но не прочесть ее уже.
Зашли в какую-то квартиру,
Чтоб осмотреть и сзади вид,
Хотелось пить, жаль не оставил,
Им в рюкзаке воды Саид.
В окно, чуть выглянув, смотрели,
На город в шрамах от войны,
Но ничего не усмотрели,
Они и с этой стороны.
Тут слышался немного громче,
Огонь, идущий с двух сторон.
Надменно плюнув в лицо жизни,
Дьявол устроил полигон.
— Послушай, друг американский,
Не говорил тебе пока,
Но нам гораздо будет легче,
Если возьмем мы «языка».
У нас так называют рыбку,
Которую мы ловим в сеть,
Он и расскажет нам, что знает…
— А, если нет, тогда что, смерть?
— Навряд ли смерть, ведь мы не звери,
Будет живой, обычный плен.
Настанет время — пригодится,
Бывает пленными обмен.
— Мысль неплохая для танкиста…
Да не смотри ты так — шучу.
Как ты красиво материшься,
Я ваш язык учить хочу.
***
Вздрогнули оба, в стены вжались,
Отпрянув разом от окна.
Во двор пикап «тойота» въехал,
Беседу прервала война.
Подъехав к дому, где был офис,
Джип у подъезда тормознул,
Один солдат из него вышел,
И пулею в подъезд нырнул.
За ним второй пошел спокойно,
Водитель за рулем сидел,
Смотрел по сторонам, как сокол
И, что-то на арабском пел.
Минуты две и показались,
Из дома пара тех солдат,
Несли они тяжелый ящик.
— Похоже танковый заряд.
— Понятно, что боеприпасы,
Он прилетел с передовой.
— Как хорошо, что здесь мы были
И не пошли в тот дом с тобой.
Солдаты все еще грузили,
С десяток ящиков вошло,
Затем, куда-то укатили,
Все было тихо и светло.
— Надо пойти их склад проверить.
— Да надо бы, а вдруг опять,
Они за чем-нибудь прикатят,
Что тогда делать, воевать?
— Повоевать за это можно,
Машину взять и «языка»…
— Шансы свои мы увеличим,
Все это взяв, наверняка.
— Давай предельно осторожно,
Мы будем в этот дом входить,
Вдруг там у них сидит охрана…
— Да, может быть, все может быть…
Как тени к дому промелькнули,
Разведчик возле входа стал,
Ну, а танкист все шаг за шагом,
Внутри спокойно изучал.
Стояли ящики в проходе,
Именно их грузили в джип.
«Да, это танковый арт-выстрел».
Вдруг взглядом к баку он прилип.
Бак из пластмассы столитровый.
«Солярка вряд ли в нем была».
Пальцы скрутили быстро крышку…
«Обыкновенная вода!»
Но счастлив необыкновенно,
Он был воде той в этот миг
И тут же к горловине бака,
Губами жаркими прилип.
— Эй, Алабама, пей дружище!
А я пока что посмотрю.
— Больше чем клад ты обнаружил,
От жажды я давно горю.
Напившись вдоволь, осмотрелись,
Бумага на полу везде,
Разбитый принтер, телевизор,
Портрет Башара на стене.
Слева и справа были двери,
Таблички были на дверях,
Виден был стол, клавиатура.
«Знать, уходили второпях».
Нашел бутылку из-под «пепси».
— Напиток наш пьют, все равно…
— Ваши напитки и фаст-фуды,
Поверь, — реальное дерьмо.
Ненатуральные, как правда,
Которую несете вы.
Такое вот питье с едою,
Уверен я — от Сатаны.
И от такой убогой пищи,
Потом бывают у людей,
Ненатуральные улыбки,
Даже в кругу своих друзей.
Ваш президент тому примером.
Улыбка — будто в маске он…
Фальшивая улыбка, правда,
По лжи он первый чемпион.
— Ты, что-то очень разошелся,
Возьми бутылку для воды,
Попей еще и успокойся,
Сейчас нам споры не нужны.
Владимир сполоснул бутылку,
Понюхал, чтобы точно знать,
Что не опасно в нее воду,
Для личных целей наливать.
***
— Послушай-ка, друг Алабама,
Так неспокойно что-то мне.
Как бы машина не вернулась,
Нужно готовиться к войне.
Сказал, как будто в воду глядя…
Недавно ведь в нее глядел,
Джип задом подъезжал к подъезду,
Владимир весь оторопел.
— Ты в эту дверь, а я чуть дальше,
Походу буду поджидать,
Как понесут, я атакую
И постарайся не стрелять.
Только исчезли за стеною,
Двое заходят в коридор,
Владимир, стоя за дверями,
Похолодел весь словно вор.
Шаги прошли так близко, рядом,
Был слышен разговор двоих,
Стоял от них он в паре метров
И хорошо расслышал их.
— А почему атака ночью?
Один вопросы задавал.
— Послушай, я откуда знаю,
Я же тебе не генерал.
Я слышал, ночью иль под утро,
Как авиация пройдет.
Американец держит в тайне,
Когда он совершит налет.
— Хитрый, как лис американец,
И подлый, как степной шакал…
— Нас бы давно Ассад осилил,
Если бы он не помогал.
— Просто совпали интересы,
Это им на руку сейчас,
А завтра эти самолеты,
Могут начать бомбить и нас.
Подняли ящик и с нагрузкой
По коридору с ним пошли,
Подошвы шаркали по полу,
Бетонной крошке и пыли.
Владимир выглянул тихонько,
Взял для удара автомат,
Сердце так бешено забилось,
Ствол был назад, вперед приклад.
Видел, как вышел Алабама
И сделал сам скачек вперед,
Хоть и трясло его немного,
Он знал, рука не подведет.
Выпад ножом и сталь блеснула,
Первый и вскрикнуть не успел,
Зажав разрезанное горло,
На ноги ватные присел.
Лишь нож в руках у Алабамы,
Черту на горле прочертил,
Владимир, сам того не помня,
Второго с ног прикладом сбил.
Случилось все молниеносно,
Не пострадала тишина,
Чуть загремел упавший ящик,
Но заглушила звук война.
Жаль звук войны неподалеку,
Не мог те звуки заглушить,
Что издавал тот, шедший первым,
Который больше не мог жить.
Хрипел он, глядя удивленно,
Руками рану зажимал,
Будто душа хотела выйти,
А он ее не выпускал.
Взгляд стекленел, он повалился,
На пол весь залитый в крови,
Сильное тело извивалось,
Скользили в жиже каблуки.
И вот затих, больше не в силах,
Тело в себе душу держать,
Она на яркий свет взлетела,
Чтоб неизвестный путь познать.
— Этот готов, твой без сознанья,
Свяжи его, его ремнем,
Не будет лишним связать ноги,
Проверь, что ценного при нем.
А я пойду, займусь машиной
И добываньем «языка»,
Ты не задерживайся с этим,
Нам скоро в путь наверняка.
***
Водитель был певец наверно,
Опять он, что-то напевал,
Сзади подкрался Алабама,
Ладонью в кузов постучал.
Певец затих, хлопнула дверца,
Солдат к багажнику пошел
И там же, в крайнем удивлении
Причину стука он нашел.
Стоял пред ним американец,
Черный солдат средь бела дня,
Был на курке такой же палец,
Сказал: — Не огорчай меня.
Воин подумал: «А быть может…»
Но глядя в ствол, решил что: «Нет,
Может в какой-нибудь другой раз…
Сегодня варианта нет».
Второй, но белый, показался.
— Американцы, я вам свой,
Я оппозиция, союзник…
— Мы очень рады, рот закрой.
Я говорю — ты будешь слушать,
Лишь на вопросы отвечать,
Поверь, что нам бы не хотелось,
Тебя сегодня убивать.
Солдат заметил, что тот белый,
Кровавый оставляет след
И понял, что: «Двух его воинов,
На этом свете больше нет…»
Он независимо держался,
Хоть был среди врагов один,
Но разговаривал охотно.
Звали солдата Аббудин.
Его в машину посадили,
Связали руки за спиной.
— Скажи куда нам переехать,
Где относительный покой.
— Прямо езжай, потом налево,
Теперь направо и во двор.
Тут же у них и состоялся
Пятиминутный разговор.
Солдат им показал на карте,
Которую сразу узнал,
Где есть они, а где противник,
Хоть о последних мало знал.
— Тут где-то танк у них закопан,
Здесь мощный ДОТ, и тут танк есть,
Три БМП, переезжают…
И точек для стрельбы не счесть.
Смотрел глазами в свою карту,
Которую недавно дал,
Двоим проверенным солдатам
И на задание послал.
«Теперь понятно, что случилось,
Лишь непонятно почему.
Зачем этим двоим все это?»
Вопрос мешал дышать ему.
И был он вовсе не водитель,
А командир их полевой.
Водитель стал корректировщик,
А он, пока что, рулевой.
— Будешь подсказывать, как ехать,
Чтоб мимо ваших проскочить.
Нам перейти дорогу нужно…
— Хотите пулю получить?
— Пулю, не пулю, а нам надо.
— Ну, вам же надо, а мне нет.
Лучше здесь, сразу пристрелите,
Таков, глупцы, вам мой ответ.
— Ну, хорошо солдат, как скажешь.
Владимир, дай мне пистолет.
Был у тебя твой шанс, пусть малый,
Теперь и этого уж нет.
— Вон из машины!
И он вылез, а Алабама взвел курок,
Спокойно глядя на солдата,
Навел оружие в висок.
Тот видел нож его кровавый,
Что из-за пояса торчал
И понял: «Он шутить не будет».
С условием согласье дал.
— Когда проскочим уже наших,
То вы отпустите меня.
Если не дороги вам жизни,
Зачем же к ним еще моя?
— Что ж, хорошо.
— Даете слово? И взгляды встретились двоих.
Душой недоброе почуял,
Вдруг Алабама в этот миг.
Взревел мотор, пикап поехал,
Той же дорогой со двора,
Мимо пустой детской площадки,
Где не шумит уж детвора.
— Сейчас можно быстрее ехать.
Владимир на педаль нажал,
Сидел у двери Алабама,
К затылку ствол врагу прижал.
— Здесь поворачивай направо
И слишком быстро не лети,
Тут БМП может дорогу,
Бесцеремонно перейти.
Было заметно, как солдаты
Перемещались кто куда,
Справа горел костер и грелась,
На нем солдатская еда.
Стояла БМП в руинах,
Между домов был вкопан танк,
И миномет расчет поставил,
У здания с табличкой «Банк».
Кто-то махал рукой машине,
Пленник вдруг буркнул: — Посигналь.
Владимир тут же посигналил.
— Вон поворот на магистраль.
Она же нас и разделяет,
За поворотом уже риск,
Что пулемет вас обстреляет,
А может танк, пришлет сюрприз.
***
Джип приближался к повороту.
— Ну-ка Владимир, тормози.
Проход освободил солдату.
— Прощай, и за друзей прости.
Прыгнул в салон и хлопнув дверцей,
Услышал: — Я вам не прощу.
Волей Аллаха, до свидания,
Я за друзей вам отомщу.
Успел увидеть Алабама,
Его зрачков звериный блеск,
Джип повернул, пошел по трассе
И справа стал им слышен треск.
Трещали дружно автоматы
И сделал пуск гранатомет,
Как по растянутой спирали
Граната начала полет.
Владимир гнал, что было мочи,
Нога дрожала, вжав педаль,
Вильнул и, зацепив обочину,
Пылью окутал магистраль.
Пули звенели по железу
Со скрежетом дырявя сталь,
Ракета от гранатомета
Рядом мелькнув, умчалась вдаль.
Джип заюлил.
«Видать пробили пули машине колесо».
Видел, как болью исказило
У Алабамы все лицо.
— Гони, гони, в меня попали!
Разведчик, боль терпя, вопил,
Мотор им выдал все, что может,
Из-под капота пар валил.
Стекло все в трещинах и дырах,
Но сквозь него был виден дом,
Который знаком был указан,
Заметили его вдвоем.
— Вправо ныряй, жми в частный сектор,
Бросим машину и уйдем,
Найдем с тобою, где укрыться,
Вдвоем мы друг, не пропадем.
Свернули, понеслись по ямам,
К домам, что словно вряд стоят,
В то место, где вот только были,
Ударил танковый снаряд.
Чуть дрогнула земля в округе
И страшный грохот все потряс,
В воздух поднял фрагмент дороги,
Обычный танковый фугас.
Куски асфальта разлетались,
Пыль ветром в сторону несло,
Джип на боку лежал, был промах…
Владимир думал: «Пронесло».
Слегка контуженные оба,
Поспешно отходили вдаль,
А джип тихонько разгорался,
Вновь опустела магистраль.
Тут оппозиция открыла,
По точкам вражеским огонь,
Война как будто бы дремала,
Но лучше сон ее не тронь.
Растормошил пикап прорывом,
Старуху вредную, войну
И она скрюченной рукою,
Палкой стучала по всему.
Враг из всего, что только было,
Начал удары наносить,
Чтобы побольше огня точек
Успеть, скорее погасить.
***
Кровь уходила, но не быстро,
Американец послабел,
Рукой, держа плечо танкиста,
Превозмогая боль сопел.
Скрипя зубами, шел он быстро,
Чтоб от огня скорей уйти,
Дома виднелись за забором,
Буквально в метрах тридцати.
Сидели в маленькой ложбинке,
В сухих, трескучих камышах,
Хлопки раскаты и разрывы
Эхом им вторили в ушах.
— Да, растревожили с тобою,
Мы весь этот осиный рой.
— Вон вечереет, скоро стихнет,
Непрекращающийся бой.
Куртку сними, давай посмотрим,
Что за сюрприз тебя догнал,
Я взял аптечку у солдата,
Когда ремнем его вязал.
Пуля, пробившая железо,
Вошла в плечо неглубоко.
— Артерий с венами нет рядом
И кости тоже далеко.
Так что, разведчик, жить ты будешь,
До свадьбы точно заживет…
— А я уже, мой друг, женатый.
— Это так шутит наш народ.
Но доставать ее придется,
Надо немного потерпеть,
Иначе вспухнет, загноится
И лишь страшней станет болеть.
— Владимир, ты прости, конечно,
Ведь я тебе не говорил…
Первой не стала эта пуля
Из всех, что я уже словил.
Вопрос меня волнует больше,
Считай, что я его задал:
А эта пуля, какой будет,
Из всех, что ты уже достал?
— А, если даже будет первой,
Выбора, друг у тебя нет.
Я, как-то раз такое видел,
Был рядом с нами лазарет.
Владимир вымыл нож водою,
И антисептик разорвав,
Покрыл им острый нож и рану,
Жгутом предплечье обмотав.
Малый разрез в районе пули
И попытался ковырнуть,
Но деформировалась пуля,
Через металл, пробив свой путь.
Придется друг, крестом разрезать,
Еще немного потерпи,
Другой разрез и шевельнулась,
Пошла, чуть хлюпнув на крови.
Все обработали, промыли,
В аптечке оказался бинт,
Слегка повеселел разведчик.
— Спасибо, даже не болит.
— Все, вечереет, скоро темень.
Надо приблизиться к домам,
Где знак небесный был нам подан,
Чтоб указать дорогу нам.
Подкрались к краешку ложбинки,
Чуть выглянув из камышей,
Как звери всматривались в сумрак,
Ни звука мимо их ушей.
Стрельба утихла, летний вечер,
Можно представить — войны нет.
— Смотри, смотри. Шепнул Владимир.
В их сторону шел силуэт.
За ним второй идет и третий,
Всего их насчитали шесть.
— Ага, вот сумерек дождались
И джип решили осмотреть.
— Владимир, все очень серьезно,
Только к машине подойдут,
Мы, прикрываясь камышами,
Должны быть далеко не тут.
Но, не так просто все случилось,
Туда отправили троих,
Трое других тихо присели,
Не так уж далеко от них.
— Сейчас поймут, что в джипе пусто,
Камыш проверить скажут им…
— Против огня их автоматов,
Мы здесь с тобой не устоим.
Владимир судорожно шарил
В другом добытом рюкзаке,
Что-то нашел и поднял руку.
Ракетница была в руке.
— Что ты задумал, сумасшедший?
— Спокойно, друг, не пропадем.
Сейчас мы их чуть-чуть подсветим,
Враг их увидит словно днем.
Дернул шнурок, ракета взмыла.
В небо, шипя, она ушла
И, словно лампочка включилась,
Всех обнаружила, нашла…
Те, что сидели, распластались,
Прижались телом всем к земле,
Но незаметными не стали,
Словно три капли на стекле.
Секунд пять-шесть и заработал,
Там, за дорогой пулемет
И ухнул, на свою удачу,
Старый надежный миномет.
Смотрели, спрятавшись в ложбинке,
Как землю пулями рыхлит:
Один уже серьезно ранен,
Другой, скорей всего убит.
Живой оттягивал солдата,
Который кровью истекал
И тут, совсем неподалеку,
Снаряд их вражеский нагнал.
Шурша загадочно о воздух,
Буквально под ноги попал,
Подбросив и живых и мертвых…
Живому ноги оторвал.
Осколки били по заборам,
В домах посыпалось стекло
И камыши над головою,
Словно косою посекло.
Вновь темнота, лишь у машины,
Какой-то раненый стонал,
С той стороны пошла ракета,
Бой снова силу набирал.
Но постреляв ожесточенно
Минут, не более чем пять,
Все вновь утихло… «Сколько можно,
В друг друга наугад стрелять…»,
— Спасибо маленькой ложбинке,
От смерти нас уберегла.
Раненный смолк, все было тихо.
— Что ж выбираться нам пора.
Склонившись, шли мимо убитых.
— Даже не дали встать с земли…
Так мерзко, будто их подставил…
— А, если б они нас нашли?
— Хватит винить себя, Владимир.
Не забывай, мы на войне
И все, кто в форму здесь одеты,
К смерти готовы, друг, вполне.
У них свои были задачи,
У нас задача есть своя,
И наша, поважнее будет,
Ты прекращай казнить себя.
***
Зашли в район, тут все безлюдно,
Как будто жизни вовсе нет,
Две тени шли от дома к дому,
Крепчал на небе лунный свет.
Сзади района холм огромный.
— Здесь нет маневра отступать,
Вот почему позиций нет тут.
— Должен быть пост, чтоб наблюдать.
— Скорей всего, что наблюдают,
Нужно внимательными быть,
Иначе можно напороться
И миссию всю провалить.
— Надо в том доме разместиться,
Чуть отдохнуть, составить план,
Пока здесь наши самолеты
Не превратят все в ураган.
Они у нас лучшие в Мире,
Поверь, если начнут бомбить,
То всем тут будет мало места…
Нам лучше ноги уносить.
— В твоих словах я слышу гордость,
А ожидал услышать стыд,
Столько невинных здесь погибнет…
Душа, неужто не болит?
Тем временем подкрались к дому
И, осмотревшись, внутрь вошли,
Обшарили все закоулки,
Но ничего в нем не нашли.
Расслабиться дала им крыша,
Забыться малость, дал забор,
И вновь продолжился меж ними,
Едва начатый разговор.
— Мой Бог, о чем я здесь глаголю!
Тут о душе речь не идет,
По головам живых и мертвых,
К цели страна ваша идет.
А цель, известно всем какая:
Жандармом стать в Мире для всех.
И, она очень уж плохая,
И не достичь вам в ней успех.
— Ну почему сразу жандармом?
Свободу людям мы несем,
Освобождаем от тиранов.
Мы в Мире первые во всем.
— Теперь послушай, в чем ты первый,
У вас все началось с крови…
Индейцев коренных прогнали,
Не вы ли, с их родной земли?
Весь сброд, что убежал с Европы,
Все кто с законом не в ладах,
В Америку текли рекою,
С разных концов на кораблях.
Везде Индейцев убивали,
Устроив страшный геноцид…
— Мы перед ними извинились.
— Ну да, теперь их дефицит…
Вы их почти что истребили,
Нужно ли им, ваше «прости»?
Судьба плохая вам досталась,
С начала вашего пути.
— Что вспоминать, давно то было…
— Согласен, очень уж давно,
Но так у вас все начиналось.
Видишь, к чему вас привело?
Что ж, ладно, а в двадцатом веке,
Была Панама, был Вьетнам
И сотни тысяч убиенных,
Бомбежки страшные, напалм.
— Мы во Вьетнаме, вы в Афгане,
Тоже пролили чью-то кровь…
Так создан Мир — кровь неизбежна,
Не вечны радость и любовь.
— Вот это, бесовские речи,
Это и есть план Сатаны,
Там где война идет по Миру,
Там обязательно есть вы.
Свойственно людям совершенство,
И вас, оно не обошло…
Так много стран, по вашей воле,
Дымом войны заволокло.
Афганистан — наша ошибка,
Кровь лили, но не так, поверь.
Не может быть больших компаний,
Без промахов и без потерь.
Но мы там строили дороги,
Садики, школы и дома,
Реально помощь оказали,
Без зла нас помнит та страна.
— Мы очень разные, меж нами,
Споры резонные вполне.
Даже союзниками были…
Трудно поверить в это мне.
Как с вами можно быть в союзе?
Вы мыслите наоборот…
На столь обширной территории,
Варваров диких, пьяный сброд.
— Так рассуждать может, лишь неуч,
Сильно оглохший и слепой,
Жертва наивной пропаганды…
Есть вариант еще такой:
Пьяный медведь, под балалайку,
В огромных валенках, ревет,
Ну, а вокруг, под плетью стонет,
Грязный, испуганный народ…
А достижения науки, театр, балет,
Тогда же, как?
И первый в космосе Гагарин,
Тоже, незначимый пустяк?
А то, что мы были в союзе,
То всем известно про него…
Себя и тут вы проявили,
Здесь не попишешь ничего.
Мы в одиночку били немцев,
В начале, еле устояв,
А вы нам грузы отправляли,
Все в золото пересчитав.
Даже на этом наживались…
Зачем же выгоду терять?
В войну вступать не торопились,
Предпочитали наблюдать.
И вот, когда уже погнали,
В обратный путь фашистов мы,
Тут-то и вы в войну вступили,
И цель была у той войны.
Чтоб лагеря разбить в Европе,
Образ врага из нас создать,
Не дать России и соседям,
В делах и мыслях ближе стать.
Тот же спектакль в Украине,
Сейчас проходит на показ.
Вы роль доски в игре им дали,
Фигуры двигая на нас.
— Мы братскую подали руку.
Не вы ли захватили Крым?
Зло, это вы, и вы — агрессор!
А мы, лишь помогаем им.
Ты заблуждаешься, Абама…
Ой, Алабама, извини.
В Крыму неделею ликовали,
Что вновь с Россиею они.
Там вплоть до Киева, все братья,
Братья народу моему.
Как Бес смог к власти там пробраться,
Я до сих пор, друг, не пойму.
Опять же, вы тут постарались,
В гнусных делах опыт большой…
Милошевич, Хуссейн, Каддафи,
Все казнены вашей рукой.
Еще одно первое место,
Мир вам не сможет позабыть.
Вы страшный грех на душу взяли,
Решивши бомбу применить…
И на японский мирный город,
Сбросив цинично эту смерть,
Людей обычных, много тысяч,
Вы обрекли в аду сгореть.
И одного вам было мало,
Вы и второй город сожгли,
Навек себя, связав с позором.
Вы — палачи этой Земли.
Так же себя ведет, наглея,
Среди людей какой-то хам.
Пинает тех, кто послабее,
Пока не схватит по зубам.
Но только выплюнет все зубы,
Сразу на место он встает.
Поверь, Америка к такому,
Шагами быстрыми идет.
— Не вы ли выбьете нам зубы,
И, кто же в этом Мире хам?
— Этого много кто хотел бы,
Но по зубам задача нам…
Опять, наверное, придется,
Нам от беды спасти весь Мир,
Иначе цели черт добьется,
И на костях устроит пир.
Да, наш народ имеет опыт,
Как зубы хамам обломать,
Не одному штаны порвали,
И вам сумеем их порвать.
Я излагаю вкратце факты,
И знаешь, далеко не все…
Кто хам — тебе решать, дружище,
Решать, солдат, только тебе.
И, замолчал американец,
Ведь все понятно друг сказал
И, хотя вкратце, но доступно,
Факты спокойно излагал.
В целом представилась картина,
Стало немного стыдно вдруг,
Врагу впервые не ответил.
Вчерашний враг, ему стал друг.
***
Разрыв невдалеке заставил,
К реальности вернуться их.
— Тревожащий огнь — не больше,
Вряд ли уже это прорыв.
— После налета самолетов,
В бой оппозиция пойдет.
Пока что, есть немного время…
— Но время нас, увы, не ждет.
Во всю длину раскрыли карту,
— Здесь старый город, вот река.
— А вот, и с Турцией граница,
Не так отсюда далека.
— Да, в общем, судя по масштабу,
Здесь километров пятьдесят.
— Туда, наверное, все люди,
Укрыться от войны спешат.
Опять друзья насторожились,
За окнами гудел мотор,
Шла БМП между домами.
— Живых ходил искать дозор.
— По ним, наверное, стреляли
Заметив их с той стороны.
Над этим долго не гадали.
Будни обычные, войны…
Следить решили за дозором,
Чтоб обнаружить их блокпост,
А те, и не подозревали,
Что вслед за ними идет «хвост».
Успеть не просто оказалось,
За быстроходною броней,
Запыхались две невидимки.
План был у них: «Уйти с зарей».
Довольно просто обнаружив,
Блокпост правительственных сил,
Наш спецотряд из двух военных,
Опасность тихо обходил.
***
— Как же нам друг, скажи на милость,
В ночи, среди чужой земли,
Мальчишку где-то обнаружить,
С нередким именем Али?
Что же нет символов и знаков?
Без них нам не найти вовек…
— Нам проводник нужен из местных,
Любой гражданский человек.
— В вас что-то есть такое, в русских,
А, может это лишь в тебе…
Чутье, находчивость, смекалка,
Не пропадете вы нигде.
— Спасибо друг, на добром слове,
У нас все большинство таких.
Разведчик слушал с интересом
И фон войны на миг утих.
— В нашем быту не все так ладно,
Система, сложная порой,
Вот и приходится крутиться
И быстро думать головой.
Чтобы успеть жить, как другие,
А может даже лучше тех…
Шанс есть всегда, он где-то спрятан,
Найдешь его — будет успех.
— Да, нам порою невозможно
Или столь трудно вас понять,
Как вы в условиях тяжелых,
Умеете все ж, выживать.
Помню, как мы вместе с Европой,
Вас санкциями обложив,
Ждали, когда же вы согнетесь,
Дыханье, прямо, затаив.
Но будто вас и не коснулись,
Меры серьезные извне,
Вы никого не умоляли…
Вот это, непонятно мне.
И ожидаемый бунт народа,
Который должен власть смести,
Как мы не ждали — не случился…
Все это правда, друг, прости.
— Нет, это вы друзья, простите,
За столь напрасные надежды.
Придумать это против русских,
Могли лишь круглые невежды.
Которые совсем не знают,
Что за народ у нас живет,
Какой он нашей умной власти,
Кредит доверия дает.
Все лишь сплотились вокруг центра,
Что мыслит так, как вся страна:
«Переживем и не такое,
Сложней бывали времена».
Поверь, разведчик, все застонут,
А русский, стиснув зубы — нет.
Санкции ваши там достигнут,
Обратный только лишь эффект.
Многие в панике забились,
И стали власть критиковать,
Но большинство было спокойным,
Им не впервой, верить и ждать.
Скупал и продавал валюту,
Банкир трясущейся рукой,
Курс неизбежно повышая,
Думая жадною душой.
И повышал на гречку цены,
Торговец — тот же спекулянт,
И мир богатых был напуган,
Позорной паникой объят.
И, лишь простой народ спокойно,
В рублях зарплату получал.
«Пускай, немного скудней стала,
За принцип платим…», твердо знал.
Трудности русским дают силы,
В борьбе свой принцип отстоять,
А там, за принципы умеют,
Бороться, жить и умирать.
Проблемы обострят смекалку,
И наш находчивый народ,
С азартом все найдет решенья
И с честью трудности пройдет.
Однажды я, в старой машине,
С гордым названьем «Жигули»,
Понял, что в неудобном месте,
Их генератор рвет ремни.
Когда-то в юности далекой,
Пришлось открытие открыть:
Что инструмент, ремень, запаска,
Предохранитель, должны быть.
Поехали вдвоем с девчонкой,
За город, постоять в лесок.
Старый ремень, взял и порвался,
Вокруг темно, ну просто шок!
Аккумулятор тоже старый,
Нам не доехать. Как же быть?
Пошли пешком мы до дороги,
Стали попутки тормозить.
Все пролетали пулей мимо,
Их не виню — сам так летал.
У нас в добро не очень верят,
И много кто, это познал.
Но все ж, мужик остановился,
Уже в годах и с сединой,
Ради добра на кон поставил,
Мужик, как минимум покой.
— Что неужели все так плохо,
А, что могло случиться с ним?
— Мог без машины он остаться
И кошелек отдать другим.
Народ наш, в целом очень добрый,
С широким сердцем и душой,
Все же, в семье не без урода,
Тем более, в такой большой.
Ремня в запасе не возил он,
Зато хороший дал совет,
Как на вопрос мой очень сложный,
Найти очень простой ответ.
«Сними с девчонки ты колготки,
На шкиве завяжи узлом,
И снова загорятся фары,
Утром поедешь за ремнем».
Подвез нас к брошенной машине
И в ночь обратно укатил,
Ну, а минут так, через десять,
Уже мотор я запустил.
На радостях, и с облегченьем,
Тем более чулок уж нет,
Мы не заметили с подругой,
Как в окна заглянул рассвет.
— Да, интересный очень случай,
Смекалка русская сильна.
Хотел бы я узнать вас лучше,
Если б не чертова война…
У нас звонишь по телефону,
Что через милю на пути,
Механик сразу выезжает,
Готовый вас всегда спасти.
— У нас бы их скоро разбили,
Создав в них био-туалет…
Это конечно большой минус,
Но не сказать, что плюсов нет.
Машину подготовь надежно,
Чтоб не ломаться по пути,
А если, все же поломался,
Сумей решение найти.
В те времена большая редкость,
Был для народа телефон,
Как экспонат стоял на тумбе,
Мог даже гордость вызвать он.
Звонить ходили мы к соседям,
В котельной сторож разрешал,
На счастье многих, любил выпить,
Как говорится: «Выпивал».
— Я эту жизнь назвал бы словом,
Тем, что фаст-фуд ты называл…
— Ты бы ошибся очень сильно,
И хорошо, что не назвал.
Такая жизнь нас научила,
Не раскисать перед бедой,
Где есть навоз — цветы красивей,
И запах от цветов живой.
Американец много понял,
За столь недолгий разговор,
Сидели во дворе, в беседке
Их прикрывал собой забор.
После погони за дозором,
Им нужно было отдохнуть,
Чтобы продолжить в неизвестность,
Полный экспромта сложный путь.
— Мне помоги понять, Владимир,
Что означает: «Выпивал»?
Выходит так, что кто-то рядом,
Ему все время наливал…
Владимир тихо засмеялся.
— И так бывало иногда,
Но он был воин-одиночка
И зачастую пил с горла.
Проблема есть не в том, как выпить,
Что выпить — в том проблема вся.
Мы его часто выручали,
Портвейн, с собою принося.
И пил наш дядя Вася столько,
Что ты устал бы наливать,
Как только донышко увидел,
Тут же шел новую искать.
Кричал он громко, сильно пьяный,
Мешая всем в округе спать,
Что алкоголь — есть враг коварный,
Надо его уничтожать.
С упорством, что присуще русским,
Он бой врагу всегда давал,
А враг, все новыми рядами,
На дядю Васю наступал…
— Что с ним теперь?
— Замерз зимою. Ходил искать врага в метель…
Так и остался под забором,
Одетый в старую шинель.
— Как-то все черство и бездушно…
Его вы все могли спасти,
Помочь ему в людских объятьях,
Покой и радость обрести.
— Да, узнаю американцев,
В этом и есть вся ваша суть.
Вам тяжело понять, что каждый,
Должен пройти свой личный путь.
Спасайте тех, кто вас попросит,
У вас же все наоборот,
Куда вы влезете там скоро,
Случается переворот.
С улыбкой лишь могу представить,
Как дядю Васю ты спасал,
Кем он назвал тебя при этом,
Насколько букв тебя послал.
Спасать его — одно и то же,
Что в битве отвлекать бойца…
Тут вряд ли избежать удара,
В область спасителя лица.
— А, что сказал бы дядя Вася?
— Есть слово страшное у нас…
Если мужчине его скажут,
Он будет драться целый час.
Так «голубых» мы называем,
И быть таким у нас позор.
Для вас, не столь страшно то слово,
У вас широкий кругозор.
— Но «голубые» тоже люди,
Зачем же вам их притеснять?
— Что люди, я с тобой согласен,
Путь каждый волен выбирать.
Мы против браков, гей-парадов,
Это уже, брат, через край,
Если болеешь головою,
Других к себе не привлекай.
Парады только для военных,
В честь достижений и побед.
Парад больных мы не проводим,
Марш для убогих и их бед.
— Ты ошибаешься, Владимир,
Этой болезни вовсе нет,
Такими родились те люди
И в этом нет ни зла, ни бед.
Поверь, все знаю, понимаю,
Но в том и есть уже беда,
Что в их «болоте» исчезают,
И не «такие» навсегда.
Увидит шествие мальчишка,
С тонкой душой и голоском,
Что шел со школы музыкальной
И получил в живот носком…
И не пойдет в школу по боксу,
Дабы нахала наказать,
А побежит к красивым дядям,
Чтоб доброту их всю познать.
Станет дружить он только с ними,
Будет везде с ними ходить.
Ну, а девчонки… безобидны,
Девчонок можно не любить.
Так и расти будет с годами,
Все поголовье «голубых»,
Все меньше, меньше оставляя,
Парней на улицах, простых.
Это болезнь — сказал я мало!
То кара страшная небес,
И здесь замешан однозначно,
Порочный и лукавый Бес.
Представить даже невозможно,
Что формам женским я не рад
И, что меня вдруг возбуждает,
Обыкновенный мужской зад.
И мой партнер по отношеньям,
Тряся всем тем, что дал нам Бог,
Меня уже обходит сзади…
Я б рвоту удержать не смог.
Так что, пускай сидят в подполье,
Нечего тут маршировать,
И в свой немаленький кружочек,
Свеженьких членов вербовать.
Обильно приправляя матом,
Владимир завершал рассказ,
Разведчик слушал увлеченно
И восхищался связкой фраз.
— Вроде ругательства я слышу,
Но, как красиво сплетены…
Спасибо деду неземному,
Друг друга понимаем мы.
— Кто-то сказал: «Не было б счастья,
Да вот, несчастье помогло».
Русский язык, как ты прекрасен!
Лучше и быть бы не могло.
— Нет, не один бы переводчик,
Не смог, уверен, объяснить,
Хитросплетенье ваших матов,
Умение их применить.
— Да, вашей скудной «мазефаке»,
Там одиноко за бугром.
Наш мат красив и многогранен,
Хоть день весь говори на нем.
Это ведь, как конструктор «лего»,
Лепи, покуда есть талант,
Но симпатичен в сказках гномик,
Уродлив — сказочный гигант.
Нужно средь нас жить и работать
И лучше с детства начинать,
Чтобы понять всю его прелесть
И научиться применять.
Если не к месту его лепишь,
Будешь похож на быдло ты,
А, если в речь вплетать искусно,
То все не против красоты.
При этом, как и во всем в жизни,
Место и время нужно знать,
Иначе, очень даже могут,
Совсем неправильно понять.
***
Десять минут на передышку,
Дала война этим двоим,
Звезды, как с купола мечети,
Ярко поблескивали им.
В числе особо приближенных,
Светит красавица Луна,
Будто любимица султана,
Такая видная одна.
Сияет ярко, пока время,
Еще не кончилось ее,
Со светом дня, она исчезнет,
И все забудут про нее.
Словно, как жизнь, светла и ярка,
Не вечна, к сожаленью, нет…
Затмит однажды ее яркость,
Невидимый живым всем, свет…
— Давай опять вернемся к дому,
Где знак увидели мы днем.
Все скрупулезно в нем обыщем,
Может сейчас, кого найдем.
— Мы все углы в нем обыскали,
Я б временем не рисковал.
— С тобой не спорю, обыскали,
А, если в доме был подвал?
— Ну, если был, значит не все мы,
Обследовали в доме том.
Не так он далеко от сюда,
Тогда вставай, танкист, пойдем.
Пошли тихонько вдоль заборов,
Пригнувшись, пряча силуэт,
Минут за десять пришли к дому,
На счастье обошлось без бед.
Зашли во двор, в кустах укрылись,
Не торопились в дом входить.
Смотрели, слушали спокойно,
Душа просила не спешить.
Другому, сердце подсказало:
«Что надо, малость подождать…»
Чуть пошептались и решили,
Подсказкой не пренебрегать.
Душа — энергия для сердца,
Сердце — пожизненный мотор,
Глаза — их зеркало снаружи,
Внутри — для мозга монитор.
И вот, когда только собрались,
Они в известный дом входить,
Скрипнула дверь, военный вышел,
Следом старик, чтоб проводить.
Обнял склонившегося воина,
К дряхлой груди своей прижал,
И еле различимо уху,
Слова напутствия сказал.
Солдат учтиво поклонился
И зашагал от дома прочь,
Старик исчез, чуть скрипнув дверью,
Вокруг была война и ночь.
— Может, солдата остановим?
— И в свою веру обратим…
— Владимир, тут не место шуткам.
— Без шума нам не сладить с ним.
— Согласен, это отпадает…
Ну, что тогда нам предпринять?
— Надо быстрее в дом проникнуть,
Не то, дед спрячется опять.
— Тогда пошли.
— Постой, не время, заладил словно пономарь…
Пусть отойдет солдат подальше.
Полез в рюкзак, достал фонарь.
Смотрели, как солдат нагнулся,
Поднял с земли велосипед,
Сел на него, нажал педали,
Вскоре простыл солдата след.
Тихо взошли, на дверь нажали,
Скрипеть им отказалась дверь.
— Да, заперта или подперта.
— В окно пойдем с тобой теперь.
Окна, смотревшие на трассу,
Без стекол были в основном,
Минуту под окном стояли
И молча, слушали вдвоем.
Китайский маленький фонарик,
Шарил по комнате лучом,
Стоял, взобравшись на фундамент,
Что был обложен кирпичом.
Внутри было уныло, пусто,
Разбросано все, кавардак…
Казалось, что совсем безлюдно,
Но оба уже точно знали, что это далеко не так.
— Похоже, правда, дом с подвалом.
— И сто процентов он закрыт,
А в нем с надежным автоматом,
Тот самый дедушка сидит.
— Снаружи подождем, вдруг выйдет.
— Иль кто придет, нам стоит ждать,
Дом знаковый и здесь есть кто-то,
Нам больше нечего искать.
— Теплая ночь в самом начале,
Я подежурю, ляг поспать,
Будет на много думать легче,
Если немного подремать.
Снял куртку и свернув рулоном,
Другу под голову вложил,
Земля теплом с ним поделилась,
А сон глаза ему закрыл.
Час пролетел, второй проходит,
Спокойно все, и тянет спать,
Но он не первый раз в засаде,
Мог, отгоняя сон, как зверь, часами ждать.
Шло время, три часа был движенья,
Не удержав усталых век,
Уснул на несколько мгновений,
Ведь в форме был обычный человек.
Какой-то звук, и напряглось все тело,
Открылись воспаленные глаза.
Автомобиль невидимый подъехал,
И скрипнули машины тормоза.
Клацнула дверь, через секунды,
Тот же солдат вошел во двор,
Он что-то нес в руках, но было плохо видно,
Американец глаза тер.
— Вставай танкист, пора, Владимир,
Приехал снова тот солдат.
— Да, да проснулся я, спасибо…
Давно они вот так стоят?
— Пара минут, как тот военный,
Паролем в двери постучал,
Старец ему открыл вот только,
Тот, что-то в руки ему дал.
Старик исчез в дверях обратно,
Солдат назад к машине шел,
Взял снова, что-то из машины,
И с этим чем-то в дом вошел.
— По-моему бачек с водою, мешок с продуктами…
— Как знать…
— Я гляну, есть ли кто в машине,
Готовься, будем его брать.
Пока смотрю я за машиной,
Следи за домом, прикрывай
И, если что, действуй прикладом,
Лишь, в крайнем случае стреляй.
Через минуту он вернулся.
— Плохие новости, солдат.
Там еще двое бородатых,
Вооруженные сидят.
— Надо спешить, скоро светает,
Задачу с мальчиком решить,
Сам черт, наверно точно знает,
Когда твои начнут бомбить.
— Тогда заходим в дом, коллега.
— Опять экспромт, не удивлюсь…
— Лучше без шума отработать,
Как зашумим — те двое плюс.
***
И быстро к дому побежали,
Две тени в темноту вошли,
Ту комнату, что освещали,
Вмиг, как знакомую прошли.
В другой, такой же очень темной,
Луч из подполья бросал свет,
Который освещал немного,
Чей-то могучий силуэт.
Солдат склонился над подвалом
И, что-то вниз им опускал,
Внизу старик небезызвестный,
Руками, это принимал.
Встав во весь рост, и обернувшись,
Хотел бачек с водою взять,
Но тут же замер на мгновенье
И думал: «Что бы предпринять».
В трех метрах были два солдата,
Слева и справа от двери,
И два ствола их автоматов,
Изрешетить здесь все могли.
Рука тянулась к пистолету,
Белый солдат сказал: — Постой.
Это неверное решенье,
Все может кончиться бедой.
Если бы мы убить хотели,
Мы бы не стали говорить.
Послушай нас, солдат, спокойно,
Все может по-другому быть.
Внизу был слышен звук затвора,
Старик готовился стрелять,
Он был готов сражаться насмерть,
Ему не страшно умирать.
Белый, смотрел невозмутимо,
Слегка качая головой.
— Скажи ему: «Стрелять не нужно».
Крышку не полностью прикрой.
— Дядя, прошу, стрелять не надо.
Ты вглубь подвала отойди,
Сядь и на лестницу прицелься,
И так, немного подожди.
Если спускаться кто-то будет,
В любого должен ты стрелять,
Здесь есть повсюду мои люди,
Помощь недолго будешь ждать.
Старик послушался, военный,
Крышку одной рукой прикрыл
И не меняя позы, слушал,
Владимир тихо говорил.
— Мы здесь с особою задачей,
Нам вас не нужно убивать,
Наоборот, и это правда,
Мы здесь, чтоб чью-то жизнь спасать.
— Что ты несешь, американец?
Закамуфлированный бред…
Если б не вы, то не случилось,
Столько несчастий здесь и бед.
— Прошу послушай, время мало,
С рассветом вас начнут бомбить,
Нужно быстрей спасать мальчишку,
Скорей отсюда уходить.
Солдат в лице переменился,
Речь шла, похоже, об Али.
«Откуда эти два неверных,
О мальчике узнать могли?»
— Я русский, не американец,
Если тебе спокойней так…
— А друг твой, сибиряк наверно?
Чуть загорел, но то пустяк…
— Не сибиряк — американец,
Танкист с улыбкою сказал.
Сириец тоже улыбнулся,
Улыбкой шанс беседе дал.
Мы с ним вчера еще погибли,
На Украине, видит Бог…
А, если видит, то поможет,
Чтоб ты поверить в это смог.
И оказались мы в пределах,
Твоей воюющей земли,
Чтобы спасти от смерти страшной,
Мальчонку с именем Али.
Глаза солдата округлились,
Он им не верил, но опять,
Сомнение закралось в душу.
«Как же все это понимать?
Откуда они знают точно,
Где прячется малыш Али?
Могли не раз они погибнуть,
Пока сквозь ад сюда дошли…»
— Что ж, по твоим словам выходит,
Что сей же час, лицом к лицу,
В упор того не замечая,
Я обращаюсь к мертвецу…
— У вашего Али, поверь мне,
В будущем важная судьба,
Он примерить сможет народы,
При нем закончится война.
Бог дал на небе нам попытку,
Чтоб мы от смерти сберегли,
Мальчишку малого в Алеппо,
Для будущего всей Земли.
И, если это нам удастся,
То к жизни возвратимся мы,
Не дав сгореть надежде Мира,
В огне по воле Сатаны.
Солдат смотрел и сомневался,
Время нельзя было терять.
— Поверь, мы будем идти к цели…
Но, в вас не хочется стрелять.
И, чтоб ты нам совсем поверил,
Хоть друг мой и не будет рад,
Я передам тебе спокойно,
Из своих рук мой автомат.
Секунды пауза висела,
Сириец пристально глядел,
На одного и на другого,
Не ожидая таких дел.
— Скоро начнут бомбить вас с неба,
В бой оппозиция пойдет,
Я убедить тебя пытаюсь,
Ведь время попусту идет.
Буквально через час начнется,
Здесь на земле кромешный ад,
И нам помочь вам будет трудно,
Решать только тебе, солдат.
Владимир развернул спокойно,
Стволом к себе свой автомат
И посмотрел в глаза сирийцу.
— В руки возьми его, солдат.
Тот взял его с опаской в руки,
Взгляд с Алабамы не спускал,
Разведчик думал интенсивно,
Но ствол, пока не опускал.
Вдруг, шум послышался им сзади,
Чьи-то шаги сюда идут.
Солдат спросил не тихо: — Кто здесь?!
— Мой командир, здесь я, Махмуд.
Тут Алабама точно так же,
Солдату отдал автомат,
С двумя козырными тузами,
Против вольтов играл солдат.
Немая тишина снедала,
Воин подумал: «Может быть,
Убить мне двух пришельцев странных,
И обо всем скорей забыть…».
Дьявол подсунул эти мысли.
Мысли от Бога таковы:
«Да, ускользнуть Али обязан,
От страшных жерновов войны».
Те два загадочных пришельца,
Сделали все, чтоб убедить,
В том, что: «Представить невозможно,
Чего никак не может быть».
— Зачем машину ты оставил?!
Я же сказал вам, меня ждать,
Быть на чеку, враг где-то рядом.
Ну, как с такими воевать?
Шаги поспешно удалились,
Дверь скрипом подала сигнал,
Стволы немного опустились,
Он им еще не доверял.
И в этот миг, свет из подполья,
Так необычно засиял,
Вылез по лестнице мальчонка,
Солдата черного обнял.
Мальчишка с крупными глазами,
С кудрявым волосом, как смоль,
Обнял присевшего солдата,
Тут же, пронзила сердце боль.
Минуту этот свет светился,
Давая всем внутри понять,
Что случай крайне необычный,
Каждый узнал, что должен знать.
Думал старик: «Слава Аллаху.
Не зря всю жизнь молился я,
К закату лет, твой свет увидел,
Благословенна жизнь моя».
Солдат шептал:- Хвала Аллаху,
Что не сгубил этих двоих…
В носу от слез чуть-чуть щипало,
Стоил всей жизни этот миг.
А два посланника небесных,
К мальчишке ощутив родство,
Небесным светом заряжались.
Чудо-чудес, как волшебство!
В подполье было только двое.
— А где родители его?
— Месяц назад попала бомба
И не осталось никого…
Семья немалая погибла,
В живых остался лишь Али,
Чуть позже, разобрав завалы,
Деда его найти смогли.
Али, двоюродный племянник,
Как сына я люблю его,
Здесь и моя семья погибла,
Смерть не щадила никого.
А дед его, это мой дядя,
Из всей семьи, лишь трое нас…
Ходили желваки на скулах
И слезы капали из глаз.
Американская ракета…
Два слова вымолвил старик.
Мальчонку крепко прижимая,
Разведчик головой поник.
— Мне на блокпост вернуться надо,
Будут искать, давно нас нет.
Рахмад — так дядю называйте.
Ну, а меня зовут Ахмед.
— Я Алабама.
— Я Владимир.
Друзья представились в ответ.
С сиянием врагов не стало, теперь, и незнакомцев нет.
Уже волнуются наверно,
Мои надежные солдаты,
Скоро вернусь, сидите тихо,
И заберите автоматы.
— Ахмед, послушай, мало шансов,
Нам в этом глиняном районе…
Куда-то надо перебраться,
К большим строеньям из бетона.
— Когда вернусь — переберемся,
Не выходите за забор.
Недавно был прорыв машины,
Погиб весь наш развед-дозор.
Мы до сих пор, живых иль мертвых,
Людей из джипа не нашли,
Словно сквозь пальцы просочились
И очень грамотно ушли.
Друзья про джип сказать хотели,
Но тот поднялся и ушел.
«И хорошо, что не сказали,
Мимо плохой момент прошел…».
В пакете были сыр и мясо,
Лепешки, сок и шоколад,
Старик с мальчишкой угощали,
Проголодавшихся солдат.
Общительный и очень добрый,
Был пятилетний друг Али,
С большими, умными глазами,
Надежда стонущей Земли.
Будто родной, с их рук не слазил,
Тепло и нежность пробудив,
За пять минут весь лед холодный,
Сердец солдатских растопив.
Любой из них, за жизнь мальчишки,
Вторую жизнь бы отдал,
Необычайно добрый ангел,
Глазами добрыми моргал.
Был на руках у Алабамы,
А тот, за спину спрятав нож,
Играл, как со своим ребенком
И на себя стал не похож.
Молча на них смотрел Владимир,
И думал: «Почему все так?
Судьбу решает человека,
Случайность, небольшой пустяк.
Ими убитые солдаты,
Друзьями могли стать вполне,
Но не дала судьба им время,
Его так мало на войне.
Вот и стараются солдаты,
В друг друга первыми стрелять,
Не веря в то, что он успеет,
Слова заветные сказать.
Какое счастье, что с Ахмедом,
Была возможность говорить,
Душу Али, его бы гибель,
Могла навеки изменить.
Так откровенно, как с родными,
Мальчишка с ними б не играл,
Выстрел бы нить, что идет к Богу,
Грубо, бездумно оборвал».
***
Вскоре уже Ахмед вернулся,
Оставив на посту солдат,
Али ему заулыбался,
Увидеть вновь его был рад.
Как много радости забрала,
У маленьких детей война…
Радость того, что еще жив ты,
Оставил детям Сатана.
— Ахмед, уже вот-вот светает,
Услышал ли ты друг, меня?
Возможно, скоро все здесь будет,
Сплошная линия огня.
— Тебя услышал я, Владимир,
И всех своих оповестил,
Что весть об авиа-ударе,
По рации перехватил.
Хочу вас вывезти за город,
Машину эту вам отдать,
Граница с Турцией тут рядом,
Как говорят, рукой подать.
Время не тратя ни минуты,
Все вещи взяв, пошли во двор,
И вскоре заурчал приятно,
Японский дизельный мотор.
Доехали до поворота,
Дом был в ста метрах позади,
Вдруг адский грохот с яркой вспышкой,
Мелькнули где-то впереди.
Слегка подпрыгнула машина,
Души людей сжались в комок,
Шеи у всех втянулись в плечи,
Все пережили страшный шок.
— Все началось. Держись подальше,
Ты от позиций войск, солдат!
— В дома сейчас попала бомба,
Там явно танки не стоят!
Неслись по улицам, виляя,
К убежищу спешил Ахмед,
И путь уже им освещали,
Рассвет и взрывы от ракет.
Старик, Али и Алабама,
Сидели сзади, и солдат,
К груди прижал рукой мальчишку,
Под ноги бросив автомат.
Другой рукою он держался,
Чтобы Али не придавить,
Неслась машина очень быстро,
Резко могла затормозить.
Слышались страшные разрывы,
Совсем от них невдалеке,
Владимир весь сгруппировался,
Не в силах дрожь унять в руке.
Вдруг впереди, прямо по курсу,
Метров в семидесяти от них,
Дом пошатнувшись, развалился,
И сердца стук в груди затих.
Вспышка огня, ужасный грохот,
Куски бетона, кирпича,
В облаке пыли разлетались
И приземлялись грохоча.
Три стороны квадрата пали,
И крыша обвалилась вниз,
А интернета крепкий кабель,
Над всем безжизненно повис…
Один лишь угол сохранился,
Над тремя павшими стоял,
Как зуб, который не лечили
И, его кариес сожрал…
К стене прибитая антенна,
Впредь не найти ей свой сигнал,
И абонент, всем недоступный,
Там, под завалами лежал…
Ахмед вильнул, ушли налево,
И по прямой стал быстро гнать.
— Там впереди, большая школа,
Налет в ней можно переждать.
Бомбоубежище есть в школе,
Советский еще был проект,
В твоей стране, как будто знали,
Что будет через много лет.
Я побегу к своим солдатам,
Машина остается вам,
Вот здесь, есть два комплекта формы,
В ней проще выбираться вам.
Бомбежка стихнет — уходите.
Нам город вряд ли удержать,
Те, кто придет сюда умеют,
Детей и женщин убивать.
Очень надеюсь, что спасете,
Моего мальчика Али,
Жизни свои себе вернете
И шансы будут у Земли.
— Прощай, солдат.
— Друзья, прощайте. Дядю обнял вместе с Али.
Шептал: — Чего бы ни случилось,
Аллах его убереги.
***
И побежал по переулкам,
А три фигуры внутрь вошли,
Старик, два воина небесных,
Один из них держал Али.
Много народу повернулось,
Чтоб на пришельцев посмотреть,
«Кого еще сюда загнала,
Сверху гуляющая смерть?»
Немалое пространство это,
Было объято темнотой,
Лишь кое-где горели свечи,
В центре стоял бачек с водой.
Над ним горела керосинка,
Был слышен тихий разговор,
Здесь рассмотреть кого-то можно,
Если приблизиться в упор.
Нашли местечко, разместились,
Глаза привыкли к темноте,
Лишь эхом гулким отзывалась,
Война на этой глубине.
Били тяжелые кувалды,
Вздымая пыли облака,
И от ударов этих тяжких,
Сыпался мусор с потолка.
На входе вдруг засуетились,
Кто-то входил, кого-то нес,
Поджавши хвост, шмыгнул во внутрь,
Испуганный, весь пыльный пес.
Пригнувшись, заходили люди,
И двое одного несли,
Кто-то кричал, чтоб свет и воду,
Им поскорее принесли.
Несли мужчину молодого,
Всего в крови, с гримасой злости,
С обеих ног выше колена,
Торчали вылезшие кости.
Глаза куда-то закатились,
Он был в сознательном бреду,
Тут поднесли и свет и воду,
Владимир встал: — Я помогу.
— Его плитою придавило,
Еле смогли освободить.
Спасители его сказали,
Что нечем кровь остановить.
— Мы впопыхах перевязали,
В укрытие спешили с ним,
Много людей там под завалом,
Но повезло лишь с ним одним.
Его смогли достать мы быстро,
Плиту все вместе приподняв…
Мужчина вскоре отключился,
Крови немало потеряв.
На лоскуты порезав куртку,
Ноги смогли перетянуть,
Доски найти и сделать шины,
Чтоб после туго притянуть.
Чуть оттянув страдальцу ноги,
Кости в свои места вложить,
Ну, а потом уже и шины,
Вдоль повреждений наложить.
Израненный был без сознанья,
Телом безжизненным лежал.
— Если к врачам не попадет он,
Три дня — и ноги потерял…
Я все промыл, и антисептик,
Сейчас ему поможет мой,
Но раны рваные огромны,
Через день-два в них будет гной.
Вокруг был слышен злобный ропот,
Народ почуял иностранцев,
И кто-то эмоционально,
Вслух проклинал американцев.
Наш спецотряд переоделся,
Помог им в этом полумрак,
Скорей всего без инцидента,
Не обошлось бы здесь никак.
Американские погоны,
Не стоило бы видеть им,
Иначе нелегко пришлось бы,
Небесным странникам двоим.
— Спасибо, брат. А вы откуда,
На нашу прибыли войну?
Я из России, друг Тунисец,
Мальчишка родственник ему.
Тут подошел и стал общаться,
С собратьями старик Рахмад.
Поставил на предохранитель,
Разведчик черный автомат.
Час не прошел, как все утихло,
Стали наружу выходить,
Машина к счастью уцелела,
Сели и стали заводить.
Невдалеке ожесточенный,
Наземный разгорался бой,
Смертельной хваткою сцепились,
Враги теперь между собой.
Люди машину окружили,
Просили раненного взять,
Разведчики им отказали…
Владимир вверх начал стрелять.
Рыча мотором, они быстро
По мертвым улицам неслись,
И там и тут дым от пожаров
Клубами поднимался ввысь.
Вдруг, занесло зад у машины,
Досадой скорчило лицо,
Один из тех, там, возле школы,
Ножом проткнул им колесо.
Остановились у развалин,
Дом был разрушен, догорал,
Мимо мужчина шел в крови весь,
Ребенка на руках держал.
Среди руин старик в лохмотьях,
Весь трясся и без слез рыдал,
Слабые руки, подняв к небу,
Он самолеты проклинал.
В багажнике была запаска,
К счастью, домкрат, комплект ключей,
К замене быстро приступили,
На фоне бедствия людей.
Им было горько, очень стыдно,
Что нет им время, помогать,
Враг приближался, нужно было,
Спасать мальчишку, убегать…
Буквально за двумя домами,
Уже послышалась стрельба,
Друзья отчаянно спешили,
В глазах Рахмада, лишь мольба.
Вот, наконец-то все готово,
Снова машина на ходу,
Взревел мотор и полетели,
Спиною, чувствуя беду.
— Скоро на мост пойдет дорога,
Проскочим реку — будем жить.
— А, если мост этот разбомблен?
— То будем снова колесить.
На счастье мост остался целым,
Но на беду — забит людьми.
— Здесь час мы будем пробираться,
Вот, есть другой, к нему гони.
Он показал танкисту карту,
«Ниссан» изящно повернул,
И в поворот ближайший вправо,
В хорошем темпе он нырнул.
***
Ахмед со взводом в это время,
Оборонял к реке подход,
Враг напирал, тех было много,
И таял на глазах их взвод.
Уходят основные силы,
Чтоб закрепиться за рекой,
Часть прикрывать отход осталась
Чтоб дать врагу последний бой.
Отходят, прячась за домами,
«Вьют гнезда» в первых этажах,
В прицел их лица различимы,
Вплотную подобрался враг.
Вот танк прошел между домами,
За ним враги, гуськом идут,
Гранатомет из дома ахнул,
Танк обездвижен, он разут.
Стоит, орудие наводит,
В окно, откуда сделан пуск.
Стрелять не стал, к тому моменту,
Стрелок ушел, был угол пуст.
Движение в окне заметил
И, туда стрелку перенес,
Выстрел потряс ужасным эхом,
Снаряд квартиру всю разнес.
Ахмед контуженный немного,
С осколками в левой руке,
Ловил солдат в прорезь прицела,
Сжимая палец на курке.
Видел, как вскидывали руки,
Пулей пробитые враги…
«Всевышний, дай немного время,
Уйти мальчишке помоги…».
Менял позиции, походу
Пустой сменяя магазин,
Людей все меньше было рядом,
Вскоре остался он один…
Вбежал в какую-то квартиру,
Присев к окну, начал стрелять,
Словно из грозди винограда,
Стал чьи-то жизни обрывать.
Гранатометчик, что напротив,
Цель глазом опытным нашел,
Выдох, прицелился спокойно,
Нажал на пуск — заряд ушел.
Ахмед увидел, как граната,
Дымя хвостом, к нему летит,
Спустил курок, падая на пол,
Еще один был враг убит.
Упал на пол под подоконник,
Тут же в окно влетел фугас,
Ударив в стену, разорвался
И взрывом все вокруг сотряс.
Адская боль сдавила уши,
Волной к стене приплюснут он,
Попытка встать боль причинила
И вырвался звериный стон.
Пробито легкое осколком,
И позвоночник перебит,
В боку застрял кусок металла,
Загнувшись розочкой, торчит.
Будто бы камеру проткнули
И та, спускает не спеша,
В отверстие выходит воздух,
Иначе, камеры душа…
Кровь собирается в гортани,
Со спазмом выдох, бульбы, хрип,
Струйка крови со рта стекает,
К ней на полу, жучек прилип…
Слышал шаги по коридорам,
Выстрелы, стоны, разговор,
Те, недобитых добивали,
Надменно, выстрелом в упор.
Заходят в комнату ботинки.
— Добей его. Кто-то сказал.
Подняв глаза, лицо увидел,
Смерть предвкушающий оскал.
Враг опустил ствол автомата,
Был дульный срез, как смерти глаз,
Нажал курок он, улыбаясь,
И для Ахмеда, свет погас…
***
«Ниссан» тем временем примчался,
К другому, дальнему мосту,
Людей здесь было многим меньше.
— Не зря мы мчались за версту.
Зато блокпост стоял на въезде,
Смотрел сквозь прорезь пулемет,
И командир смотрел дотошно,
На тех, кто за реку идет.
Сказал всем выйти из машины
И документы показать,
А двум бойцам стоящим сзади,
Велел машину обыскать.
Старик тут вышел, хлопнув дверью,
И стал со старшим говорить,
Сказал, что он дядя Ахмеда,
Что тот их должен пропустить.
— Старик, Ахмеда я не знаю…
Вмешался вдруг, один солдат:
— Разведка дальнего района…
А старика зовут Рахмад.
Я сам из этого района,
А мой отец Хаджи Мурат.
Старик сказал, что его помнит.
Старший убрал свой автомат.
Метрах в двухстах, в жилом районе,
Загромыхал внезапно бой,
И командир им дал проехать,
Подав солдатам знак рукой.
***
С крыши одной многоэтажки,
Последней, на пути к мосту,
Кто-то стоял, в бинокль глядя
И видел всех, на блокпосту.
Военный, что стоял на крыше,
Там находился не один,
Корректировщик был с ним рядом.
— Мы ждем команды, Аббудин.
Рота его на этом фланге,
Должна была очистить мост,
И на пути у роты были:
Стрелки в районе и блокпост.
Стрелка последнего добили,
Теперь на очереди пост,
И открывается дорога
Им в новый город через мост.
На этом фланге войска мало,
Все силы в центре у врагов,
Рота должна пройти здесь быстро,
И в тыл зайти, вот план каков.
Данные эти безпилотник,
Американский раздобыл,
И на основе этих данных,
Подробный план составлен был.
Вдруг, что-то будто бы кольнуло,
Бинокль сильней к глазам прижал,
Он чернокожего солдата,
Сейчас в бинокль наблюдал.
Даже глазам он не поверил.
«Вот так удача, славен Бог,
Такого щедрого подарка,
Представить я себе не мог».
— Корректировщик, корректируй,
По блокпосту наш миномет,
Уже в машину, вон садятся,
Давай быстрей, а то уйдет!
Только машина покатила,
По телу длинного моста,
У блокпоста взорвалась мина,
Сразу сняв старшего с поста.
— Бей по мосту, бей по машине!
Надрывно в рацию кричал,
Корректировщик расстояние,
Расчету быстро уточнял.
В цилиндр мина опускалась,
Как поршень в старенький насос,
Со звоном громыхнувший выстрел,
Мину свистящую унес.
***
Взрыв их заставил обернуться,
Разбилось заднее стекло,
Разведчику над правым ухом,
Немного кожу рассекло.
В переднем трещины поплыли,
Осколок и его пробил,
Владимир вновь, что было силы,
Педаль ногою надавил.
Вторая взорвалась чуть дальше,
Немного их опередив,
Мост, слава Богу, завершался,
Виднелся городской массив.
В стекле добавилось отверстий,
Старик тихонечко стонал
И на полу лежал разведчик,
Али в объятиях скрывал.
— Все целы?! Закричал Владимир.
— Мальчишка цел, я тоже цел.
— А мне в плечо, что-то попало.
Рахмад чуть слышно прохрипел.
Съехав с моста, в район влетели
И сразу сделав поворот,
Слышали как другая мина,
Взрывом закончила полет.
В моторе, что-то клокотало,
И радиатор был пробит,
Черной кривой парило масло,
Весь путь за ними им покрыт.
Исчезла тяга у мотора,
Пора была коня бросать,
Еще каких-то двести метров
И, «колом» может мотор стать.
Так и случилось, конь скончался,
Не выдержал их «Боливар»…
Телом своим закрыл дорогу,
Оставив только тротуар.
***
Блокпост держался три минуты.
Вопрос решил гранатомет…
Точно попали в цель фугасом,
И замолчал их пулемет.
Через минуту, точно так же,
Умолк последний автомат.
В крови лежал, держа гранату,
Смертельно раненный солдат.
Плоть вся искромсана железом,
Боль исказила все лицо,
Вытаскивал рукой ослабшей,
Предохранителя кольцо.
Враги спокойно подходили,
Блокпост толпою окружив,
Заметили бойца живого.
— Смотри, а этот еще жив.
Трое зашли за огражденье,
Наваленных мешков с песком,
Солдат вдыхал и задыхался,
В горле кровавых сгустков ком.
Взгляд стекленеющий, предсмертный
Три силуэта различал,
Рукой немеющей гранату,
Он из последних сил держал.
Жизнь тонкой струйкой вытекала,
По бороздам от пуль внутри,
Сквозь шум в ушах, подобно эху,
Обрывки фраз: «Умри, умри…»
Один сказал: — Умри собака
И, только лишь свой ствол поднял,
Солдат с улыбкою блаженной,
Ладонь с гранатою разжал.
Глухой разрыв присесть заставил,
Его никто не ожидал…
Двое убиты, один ранен,
Катаясь по земле, стонал.
Тут подъезжает пара джипов,
Вышел печальный Аббудин.
— Преследовать врага я буду.
Останься с раненным один.
Абу-Бакар — мой заместитель,
Иди и выполняй приказ:
Рота должна быть в том районе.
Над картой пальцем своим тряс.
А я, с надежными бойцами,
Врагу вдогонку полечу.
Неверным, за наших погибших,
Я очень отомстить хочу.
***
Едва в квартиру заскочили,
Послышался моторов звук,
Тревожней и намного чаще,
Сердца их выдавали стук.
Плечо Рахмаду замотали,
Рубаху чуть укоротив,
Боль он терпел вполне достойно,
Звук ни один, не проронив.
Укрывшись в самом дальнем доме,
Стали в бинокль наблюдать:
Въезжает джип, выходят трое.
— Опять придется воевать…
— Включай Владимир «Моторолу»
И уходите со двора.
Я постараюсь жить подольше,
Моя сейчас пришла пора.
Танкист, ты очень постарайся,
Второго джипа захвати,
Он где-то рядом здесь, я слышал,
На нем вы сможете уйти.
Во двор еще вбегают трое,
Всеми командует один,
Разведчик видит всех в бинокль.
— Старый знакомый, Аббудин…
— Все, мы пошли…
— Прощай, Владимир. Ну, что стоишь?! Давай, давай!
Много сказать хотелось другу,
Глядя в глаза, сказал: — Прощай.
Вылез в окно, принял мальчишку,
Помог спуститься старику.
Во двор соседний побежали
И озирались набегу.
Разбив шестерку на три пары,
Расширил поиск Аббудин.
— Ищем двоих солдат и деда,
У них есть раненный один.
***
Владимир, крадучись дворами,
Делал обход, как по дуге,
Чтоб выйти к брошенной машине,
Держа мальчишку на руке.
И вот, знакомая дорога,
«Ниссан» разбитый поперек,
Возле него стоит «Фольксваген»,
Пикап огромный «Аморок».
Кусты густые их скрывали,
Как зверь по сторонам смотрел,
Сняв магазин, его дополнил,
Сам от волненья весь вспотел.
— Рахмад, вы здесь с Али сидите,
А я к машине подберусь,
Сразу себя стрельбой не выдай,
Если я с кем-то в бой ввяжусь.
Пусть враг себя сперва проявит,
Даже не зная про тебя,
Шуметь начнет, тогда уж можно,
С тылу иль с фланга дать огня.
Старик, как будто стал моложе,
Когда оружие держал,
Кивнул Владимиру: «Все понял»,
С его руки Али забрал.
Танкист зигзагом с перебежкой,
К пикапу близко подошел,
И никого в нем не увидев,
Дорогу быстро перешел.
«Те шестеро нас справа ищут,
Заметив их кровавый след,
Значит здесь двое или трое,
Сомнений в этом почти нет».
Прикинул в мыслях направление.
«Враг появиться должен здесь».
Присел за брошенной машиной,
Как на ладони двор был весь.
Вдруг зашипела «Моторола»,
— Владимир, как ваши дела?
От неожиданности вздрогнул,
Душа чуть-чуть не обмерла.
За эти несколько минуток,
Про рацию совсем забыл,
«Ну, напугал ты, Алабама».
Холодный пот весь лоб покрыл.
— Я обнаружил их машину,
Она, как из моей мечты…
Али в укрытии с Рахмадом,
Сижу в засаде. А, как ты?
— Скоро начну шуметь, Владимир,
Будь начеку, пока сиди,
Ты только захвати машину,
Меня не ждите, — уходи.
— А, может, все-таки…
— Отставить! Даже не думай помогать.
Но, для начала тебе нужно,
Машину у врага забрать.
Все, конец связи, они близко,
Удачи тебе, русский брат,
Сейчас сдавать экзамен будет,
Старый советский автомат.
Он слышал лишь его дыханье,
Секунды тикали в ушах,
И затрещали автоматы…
В душе разбудит зверя страх.
Видит бегущего солдата,
Следом еще один бежал,
«Первый, наверное, водитель»,
В карман полез, что-то достал.
Замедлившись перед машиной,
Всей грудью он зашел в прицел,
Владимир просто идеально,
В него прицелиться успел.
Очередь съела три патрона,
Две пули в грудь бойцу вошли,
А третья в голову попала,
Три гильзы в сторону ушли.
Назад отброшенное тело,
Слегка подошвами мелькнув,
На землю грузно повалилось,
Чуть притяженье обманув.
Еще дымящиеся гильзы,
Со звоном бились о металл,
Владимир взял в прицел второго,
И снова на курок нажал.
Но тот, упавши на колено,
Чудом от пуль его ушел,
И быстро автомат свой вскинул,
Стрелять его черед пришел.
Длинная очередь сказала,
О том, что в панике боец,
Крошил кирпич над головою,
Неточно пущенный свинец.
Владимир выглянул немного,
На свой курок опять нажал,
Тот, как раз делал перебежку,
Но, «вроде бы, один попал».
Для баков мусорных площадка,
Была в трех метрах от стрелка,
Два-три прыжка и он за нею,
Он ранен был наверняка.
Лежала рядышком граната,
Заранее ее достал.
Сорвал кольцо, зажал в ладони,
Опершись на капот, привстал.
И зашвырнул довольно точно,
В район площадки «аргумент»,
Над ней как раз ствол показался,
И грянул взрыв в этот момент.
Было секунды три-четыре,
Владимир стал перебегать.
«Как можно дальше уйти влево,
Чтоб с фланга недруга достать».
Садилась пыль, живой противник,
Плитой, прикрывшись, отползал,
За бок держался, тянул ногу
И след кровавый оставлял.
Слышал, как во дворе соседнем,
Гранаты начали взрывать.
«Крепкий орешек Алабама,
Разведчик может воевать».
Сменив позицию Владимир,
Видел ползущего стрелка,
Бой перевел на «одиночный»,
Прицелился наверняка.
На выдохе, спокойно пальцем,
Курок нагревшийся нажал,
Свинец, пробив врагу затылок,
Фонтан земли за ним поднял.
Вокруг него все было тихо,
Быстро к машине побежал,
Разжав ладонь того солдата,
Пульт вместе с чипом в руку взял.
И, задержавшись на секунду,
На убиенного взглянул.
«Прости солдат, что не вернешься,
Ты в город свой или аул».
Подумал: «Просто совершенство,
Созданный Богом человек,
Матерью вскормленный с пеленок,
Чтобы прожить свой личный век.
Бог создал это чудо — тело,
Искру души в него вдохнул,
Нажав курок, я за секунду,
Чудо его убить рискнул…»
Из-за ушей на клочьях кожи,
Виднелись черепа куски,
И слиплись все в пыли и крови,
Слегка седые волоски.
Пуля ему попала в щеку,
Лицо, почти не изменив,
И деформировавшись, вышла,
Все на пути разворотив.
Чип зажигание втянуло,
Пальцем нажал на кнопку «старт»,
Мотор завелся, словно ожил,
Бросил на кресло автомат.
Педаль нажал и развернувшись,
Машину быстро подогнал,
В то место, где старик с ребенком,
Его все это время ждал.
И только, благородно клацнув,
Огромная закрылась дверь,
Рванул вперед в пыли буксуя,
Рыча мотором словно зверь.
Слышал разрыв гранатомета,
И автоматную стрельбу,
Зажмурившись, промчался мимо,
Переборов души мольбу.
— Мы что, бросаем Алабаму?
Старик, нахмурившись, спросил.
Владимир с влажными глазами,
Губу до крови прикусил.
— Старик, мой друг заплатит жизнью,
За то, чтоб мы смогли уйти,
Туда вернуться — означает,
Свернуть нам с главного пути.
Рахмад свой мудрый взгляд потупив,
Обняв мальчишку, замолчал,
Владимир, рядом бросив карту,
Маршрут примерный выбирал.
***
Только закончив сеанс связи,
Разведчик, видя двух солдат,
Достал из рюкзака гранату,
Присел, прижав к плечу приклад.
Слышал шаги, давал поглубже,
Им в эти комнаты войти,
Чтобы отрезать к отступленью,
Врагам возможные пути.
Ждал, как охотник, и дождался,
Первый в его прицел вошел,
Два звонких выстрела и тут же,
Один с дистанции сошел.
Второй за угол прыгнул тенью,
И вытащив наружу ствол,
Стал поливать дождем свинцовым,
Заполнив дымом с пылью холл.
Сыпалось крошево бетона,
Свистал повсюду рикошет,
Разведчик за углом с гранатой.
«Наверно цел, раз боли нет».
Со звуком характерным вышло,
Туго сидевшее кольцо,
Стрельба утихла, прилег на пол,
За угол, высунув лицо.
Лязгнул затвор. «Это противник
Свой автомат вновь зарядил».
И словно в боулинг гранату,
Катиться по полу пустил.
Солдат готов был стрелять снова,
Буквально в тот же самый миг,
Из-за угла вышла граната,
Взрыв заглушил предсмертный крик.
Пригнувшись, побежал на выход,
Но только выглянул за дверь,
Как тут же заскочил обратно,
Тут не пройти ему теперь.
Боец на лестнице присевший,
Дал очередь в дверной проем,
Но он упал в прихожей на пол,
И не царапины на нем.
Там на полу лежал убитый,
Упал он прямо в его кровь,
Глянул в глаза, что закатились,
Видел, как дергается бровь.
Бежал почти на четвереньках,
В другую комнату к окну.
«С той стороны этого дома,
Если получится, уйду…»
И в том окне, лишь промелькнул он,
Начали с улицы стрелять,
К другому он не стал и бегать,
Напрасно жизнью рисковать.
Тем более оно выходит,
Во двор, где джип врагов стоит,
Там сто процентов знал он, кто-то
В окно прицелившись, сидит.
Выход закрыт, в комнатах окна,
Он снова в спальню перешел,
Там, где и был он изначально,
Когда сюда только пришел.
В ней окон не было на счастье,
Напротив, в комнате окно,
А слева комната другая,
Уже стреляли там в него.
Прекрасно знал, что он в ловушке.
«Скоро затянется петля…
Но жизнью кто-нибудь заплатит,
Пред тем, как здесь погибну я».
И начались поползновения,
Движение у входной двери,
Высунул ствол, стрелял не глядя,
Бил «одиночным», раз, два, три.
Тут же влетела в холл граната,
Он в угол комнаты нырнул,
Там был комод, кровать большая,
Разведчик в центр их стянул.
Только присел за баррикаду,
Граната в холле взорвалась,
Осколки чиркали о стены
И пыль вся с пола поднялась.
В соседней комнате, он слышал,
Как кто-то лез через окно,
Кого-то выдало некстати,
Чуть хрустнув битое стекло.
Прыгнул к двери и перед нею,
На пол немедленно упал,
Оружие вперед направив,
Увидел и курок нажал.
Стоял солдат слегка, пригнувшись,
Свой ствол, нацеливший на дверь,
Глаза его огнем горели,
Он был охотившийся зверь.
Но появленье цели ниже,
Боец никак не ожидал,
Доли секунды Алабама,
Этим приемом отыграл.
Длинная очередь от низу,
Доверху вся вошла в него,
Две пули голову пробили,
В ней не оставив ничего.
Тело отбросило обратно,
Ногами в воздухе махнув,
Он сполз, ударившись о стену,
Нелепо руки подогнув.
Часть потолка, стена напротив
Мозгом и кровью залита,
Сырости запах был, столь личный,
Что подступила тошнота.
С прихожей катится граната.
Вновь вглубь пытается уйти,
Но в позе он не столь удобной,
Взрыв застает на полпути.
Часть тела вместе с головою
Уже исчезли за стеной,
Ногу, бедро и ягодицу,
Сечет осколочной волной.
С трудом заполз за баррикаду,
Гранату снова развенчал
И, изловчившись, в холл забросил,
Но только пыль взрывом поднял.
Быстро жгутом перетянулся,
Чтоб скоро кровью не истечь,
Навел на вход прорезь прицела
И, как в засаде стал стеречь.
Если чуть-чуть сместиться влево,
Тонкой полоской виден холл,
Только сместился, и увидел,
Как с РПГ заряд пошел…
В туже секунду вспышка пламя,
Встреча гранаты со стеной,
Страшный разрыв сотряс квартиру,
Все, раскидав своей волной.
Хрустела мебель, крошась в щепки,
Сотни осколков дал фугас,
Один пробил комод навылет
И выбил Алабаме глаз.
Вошло горячее железо
В шею и спину глубоко,
В ушах колокола звенели,
Целый глаз сильно обожгло.
Правой рукою зацепил он,
Рядом лежащий автомат,
С большим трудом курок нащупал,
Быстро слабеющий солдат.
Совсем не видя и не слыша,
Он просто пальцем нажимал…
Семнадцать выстрелов он сделал,
Еще минуту отыграл.
Трое вошли, как все утихло,
Поняв мотив его стрельбы,
Сидел солдат, раскинув ноги
И кровь текла из головы.
С левой руки торчали кости,
Кожа щеки свисала вниз,
Были видны десна и зубы,
И глаз на ниточке повис.
Плечи в агонии вздымались,
Последний воздух ртом хватал,
И плохо слушавшимся пальцем,
Курок последний раз нажал.
Один хотел добить солдата,
Но Аббудин ему не дал,
Молча, смотрел, как тот скончался
И, интенсивно размышлял.
«Он здесь один, а где же белый,
И почему с ними старик?»
Вдруг, о второй машине вспомнил,
Словно прозрел на краткий миг.
В пылу короткого сраженья,
Не контролировал он всех,
Теперь лишь понял, что не полный,
В мести своей достиг успех.
Еще двоих не было рядом,
И он убраться поспешил,
Прыгнули в джип, и с пробуксовкой,
Прочь со двора он укатил.
В припадке ярости бессильной,
Трупы еще двоих нашел.
Несся по городу в надежде,
Что враг недалеко ушел.
***
Владимир очень быстро ехал,
Все незнакомое вокруг,
Невдалеке стрельбу услышал,
Ладони увлажнились вдруг.
Ушел направо и стал дальше,
От этих звуков уходить,
Из-за угла вдруг вышли двое,
Рефлекс призвал затормозить.
Один махал ему руками,
Видать, машину он узнал,
Владимир в рюкзаке пошарил
И дымовую шашку взял.
Действие сделал, зашипела,
Руку назад с ней протянул.
— Открой окошко и брось в кузов.
Старик в ответ ему кивнул.
Стал подъезжать вперед тихонько
И резко надавил педаль,
Бойцы метнулись врассыпную,
Машина уходила вдаль.
Вскинув стволы, вмиг развернулись,
Но цель от глаз скрыл густой дым,
Две длинных очереди дали…
Все, что осталось тем двоим.
Владимир гнал по тротуару,
Чтоб с центра улицы уйти,
Он знал, что вслед огонь откроют
И дал очередям пройти.
Старик с мальчонкой легли на пол,
Но все, на счастье обошлось,
Джип пробирался по району,
Вперед, на выезд, на авось…
Блокпост на выезде за город,
Дымящий кузов их привлек,
Старик в окно белой рубахой,
Рьяно махал, как только мог.
Стрелять собрался пулеметчик,
Но командир сказал: — Постой.
Держи его пока в прицеле,
Возможно, это кто-то свой.
Подъехав медленно к развилке,
Остановились у мешков,
Старик со старшим объяснялся,
Сказав немало добрых слов.
— А, это кто?
— Это солдаты, они воюют здесь за нас.
Сейчас меня везут к границе,
Ахмед такой им дал приказ.
Владимир рассказал военным,
Что рота с фланга к ним идет,
Чтобы они примерно знали,
Что в скором будущем их ждет.
— В районе том, уже стреляют…
— Там взвод у нас передовой.
Мы думали, что с их разведкой,
Бой завязал товарищ мой.
Ты говоришь, что там их рота?!
— Да, взвод ваш скоро окружат.
Ты знаешь сам, что дальше будет…
Все, нам пора, прощай солдат.
— Прощай, спасибо за поддержку.
— Прости, помочь ничем не смог…
— Ты выполняй приказ Ахмеда,
Нам бы ты мало, чем помог.
— А, далеко ли до границы?
— Да километров сорок пять.
Быстрей отсюда уезжайте,
Мы скоро будем умирать.
И протянув друг другу руки,
Глядя в глаза, пожали их,
Владимир знал, что очень близок,
Для парня тот, последний миг.
Остались краткие минуты,
Солдату этому дышать…
Прыгнул в машину и помчался,
Время нельзя было терять.
Минут пять-семь смог продержаться,
Этот последний, стойкий пост…
Слева и справа шли гранаты,
Дымом, закручивая хвост.
Лаем дворняжек автоматы,
Шумели с множества окон,
И в гуле взрывов, рикошетов,
Не слышен раненных был стон.
Догом породистым загавкал,
Прямолинейный пулемет,
Пит-булем плоть кромсал живую,
Мастер убийств — гранатомет.
Пост обошли и окружили.
В нем изредка стрелял один…
Пока его огнь тушили,
Мимо промчался Аббудин.
Он в гневе был, что враг уходит,
И он не мог его достать.
— Едва ли сможем мы на джипе,
Пять километров наверстать.
— Мой командир, я сам с Алеппо…
Есть по степи короткий путь,
Я ездил этою дорогой
И знаю точно, где свернуть.
Азарт надежда подогрела,
Весы, склонив на позитив,
Они неслись степной дорогой,
В клубах пыли, их гнал мотив.
— В трех километрах от границы,
Есть насыпь с рельсами и мост,
К нему идет эта дорога.
Обгоним или выйдем в хвост.
***
Владимир быстро гнал машину,
Прошли три четверти пути,
Старик сказал: — Тоннель и насыпь,
Нам скоро предстоит пройти.
Мысли о друге Алабаме,
Пульсом стучали в голове:
«Ты жизнью оплатил минуты,
Спасибо, верный друг тебе…»
На первый взгляд, вокруг спокойно,
Но беспокойство все росло,
Вдруг, что-то стукнуло по крыше,
Испуг, машину занесло.
Взбодрил заряд адреналина.
Резиною чуть засвистев,
Технично выровнял машину,
Рулем немного повертев.
Стекло посыпалось дверное.
— Все на пол! Громко закричал,
А справа, в полукилометре,
Джип клубы пыли поднимал.
Левее взял, чтоб стать поменьше,
И усложнить стрельбу врагу,
Сзади старик лежал с мальчишкой,
К Аллаху вознося мольбу.
Видел, как вспыхивали вспышки,
На джипе несшимся в пыли,
Но пули их не доставали.
«О, Боже правый, помоги…»
Вот уже насыпь показалась,
Трамплином желтым впереди,
Джип в поле начал приближаться,
Был в трехстах метрах позади.
«О Боже, Боже, помоги нам!
В страшной опасности малец,
Ведь в двух шагах он от спасенья,
Нас догоняют, нам конец…»
Вот впереди врата тоннеля,
Под желтой насыпью просвет,
И в нем, внезапно засветился,
Небесным знаком яркий свет.
— Рахмад, садись на мое кресло!
Автопилот включить успел
И руль, держа одной рукою,
В другое кресло пересел.
Старик проворно перебрался,
Мальчишка плакал на полу.
— Не плачь, хороший мой, не надо,
Я защитить тебя смогу.
— Рахмад, сейчас за эстакадой,
Машину чуть притормози,
Я выскочу, и, что есть мощи,
До самой Турции гони.
Джип вражий выбрался на трассу,
И расстоянье сокращал,
Отрезок, где-то метров двести,
Уже машины разделял.
Вот оказались в полумраке,
В конце тоннеля виден свет,
Словно сияние надежды,
Которой уж казалось, нет.
Вылетев, чуть притормозили,
Владимир прыгнул на ходу,
Барахтаясь в пыли катился,
Ушибся сильно на беду.
Ни дерева вокруг, ни камня,
На землю ровную прилег,
В джипе почуяли опасность,
Свет стоп-сигналов их привлек.
Десять секунд — джип не выходит,
И стал догадываться он…
«Сейчас поднимутся на насыпь
И расстреляют с двух сторон».
Мысль лихорадочно металась,
На грани паники он был,
Нервы, как струны натянулись.
«Спокойно», он себе твердил.
«Мне бы прожить хоть три минуты,
Чтобы старик дальше ушел…»
К решению, что было верным,
Себя, взяв в руки, он пришел.
Рукою в рюкзаке вновь шарил
И шашку из него достал.
Она шипит, дым белый валит,
Момент метнуть ее настал.
Швырнул ее в район тоннеля,
И со всех ног рванул к нему,
На насыпи враг показался,
В него палил он набегу.
Пули ударили о насыпь,
Вздымая каменную сыпь,
Тот вниз упав, исчез из виду,
Решивши «лихо» не «будить».
Другой, правее эстакады,
Лежа на насыпи стрелял,
Владимира уже не видно,
Его надежно дым скрывал.
Водитель оставался в джипе,
Когда закончится все, ждал
И, что появится противник,
Меньше всего он ожидал.
Вздрогнуть заставила картина:
Из облака скакнул солдат,
Бежал он с дикими глазами,
Держа в руке свой автомат.
Тот, за рулем слегка опешил
И вдруг, решил давить врага,
Педаль до пола с силой вжала,
Его дрожащая нога.
Танкист все моментально понял,
Мигом в плечо упер приклад,
Курок нажал, почти не целясь
И, заработал автомат.
Водителя прибило к креслу,
Но он руля не отпустил,
Владимир в сторону метнулся,
Но не успел, джип его сбил…
Сильно ему в бедро ударив,
Словно на месте развернул,
А сам понесся к левой стенке,
Ударившись, крыло согнул.
Это конечно, большой минус,
Но больше был тому не рад,
Что от удара из рук выпал,
Его спасенье — автомат.
Владимир от того удара,
Метра четыре пролетел,
Попробовал быстро подняться,
Но, лишь зубами заскрипел.
К оружию пополз скорее,
И шум услышал за спиной,
Спустился с насыпи тот, первый,
А впереди мелькнул второй.
Враги огонь не открывали,
Боясь друг друга зацепить,
Один кричал: — Он безоружен!
Спешил его перехватить.
Шаги бежали к нему эхом,
Уже был в метре автомат,
Но тут, в глазах мелькнули искры,
Ударил в голову приклад.
Будто бы влип в дорогу носом,
Услышал хруст своих зубов,
Мимо ботинки прошагали,
С приятным цоканьем подков.
С размаху пнул один ботинок,
Лежащий рядом автомат,
Но, что-то в грудь ему давило,
Про пистолет, вспомнил солдат.
Боль пересилив, очень быстро,
Подсобный инструмент достал,
Тем временем, враг обернулся
И, Аббудин пред ним предстал.
Как под гипнозом взгляда кобры,
В упор глядел на пистолет
И понимал, что: «Сделать что-то,
Пока что, варианта нет».
— Скажи, зачем все это было?!
— Один мальчишка должен жить…
— И, ради одного мальчишки,
Вы стольких предпочли убить?!
— Мы к цели шли своей великой…
Жаль, мало время объяснять…
А на пути вставали люди…
И, нам пришлось их убивать.
И то, что ты, от зла ослепнув,
За нами шел, чтоб отомстить,
В цену, еще добавив жизней…
Ее пришлось им оплатить.
Тот, вдалеке, упав на землю,
Прицелился и стал стрелять,
Пули ударили в дорогу,
Он боль почувствовал опять.
Руку подняв, кричал: — Отставить!
Не все понявший Аббудин,
Солдат последний выстрел сделал,
И роковой, был он один…
Пуля прошила мякоть шеи,
Артерию в ней перебив.
Била и кровь, и жизнь фонтаном,
Собой дорогу напоив.
Глядел в глаза он Аббудину
И опустил свой пистолет.
«Али спасен, теперь в убийстве,
Уже, и надобности нет».
Стал перед ним враг на колено,
Оружие с руки забрал.
— Ты мог убить меня сейчас же…
Но почему, ты не стрелял?
Он еле шевелил губами
И видел, словно в пелене.
— Мальчик спасен, лишний и страшный,
Грех надушу, не нужен мне.
Быть может ты, кого-то, где-то,
Когда-то, просто не убьешь.
Тем самым, всем своим солдатам,
Добра немножечко привьешь…
И, замолчал, ушло сознанье,
Сердце еще качало кровь,
Но выходило ее мало,
Вздымалась грудь, вдыхая вновь.
Но вот, вдохнув, остановилась,
И в верхней точке умерла,
Как стрелка на часах старинных,
Однажды, тихо замерла…
Глаза, как солнце, закатились
И пальцы на руках тряслись…
Вдруг, яркий луч блеснул на небе,
На миг вся озарилась высь.
***
Молча, сидел еще минуту,
Над его телом Аббудин,
Словно кого-то потерял он,
Кто во всем Мире был один.
Кто мог еще немного света,
На обстоятельство пролить:
«Чтоб дальше жил арабский мальчик,
Два чужака не стали жить…»
Вскочил и побежал к машине,
За ним солдат его бежал,
Схватив убитого за плечи,
Тело достать он помогал.
Прыгнув в кровавое сиденье,
В сторону Турции помчал,
Солдат сидел в соседнем кресле,
Руки от крови вытирал.
И через пять минут стояли,
Перед границей на бугре,
Мощный бинокль с дальномером,
У Аббудина был в руке.
Видел он брошенный «Фольксваген»,
И многочисленный народ,
Несший не хитрые пожитки,
Шедший толпой на переход.
И средь толпы старик знакомый,
Зажав в руке ладонь мальца,
Идет, с волненьем озираясь,
От страха нет на нем лица.
«Девять парней моих надежных,
Ты ради мальчика убил.
И то, что он спасен, неверный,
Сказать ты, малость поспешил…»
— Подай винтовку мне с прицелом!
Грубо сказал солдату он,
Щелкнул затвор приятной нотой,
Патронник приютил патрон.
В прицел было прекрасно видно,
Как старца хрупкий силуэт,
Идет вперед, ведет мальчишку,
Можно стрелять, препятствий нет.
Крест на головке задержался,
Надежно все, упор в руке,
Палец к металлу прикоснулся
И ждал команды на курке.
Медленно выдохнул, и начал,
Палец тихонько напрягать,
Цель за препятствие входила,
Всего один был шанс стрелять.
Вдруг вспомнились слова солдата,
И поползла по телу дрожь.
«Может и ты кого-то, где-то,
Когда-то, просто не убьешь…»
Как горным эхом отдавались,
В ушах обычные слова,
Но, будто Бога он услышал,
И закружилась голова.
«К троим, я шестерых добавил,
Ради того, чтоб отомстить,
Но тот солдат, мне жизнь оставил,
Я мог десятым в списке быть…
Слово держать они умели,
Достойно умерли в бою,
И лишних жизней не забрали,
Хоть дважды могли взять мою.
И цель была у них, похоже,
Мальчишку от войны спасать».
Расслабил палец.
«Нет, не стану, ее достигнуть, им мешать».
Палец убрал, ствол вверх направил,
И так, задумавшись, сидел,
Сбоку на все, глазам не веря,
Верный солдат его смотрел.
*****
Он чувствовал свое дыханье
И, что-то щекотало нос,
Снаружи и внутри болело.
«Я жив?» Задал себе вопрос.
За пеленой перед глазами,
Светил какой-то тусклый свет,
Шаги он чьи-то слышал рядом.
«Я жив». Он дал себе ответ.
Слегка качнувшись, все поплыло,
Все вдруг в движение пришло,
А тусклый свет стал удаляться,
И вновь свечение пришло.
Он что-то знал, о ком-то думал,
Но вдруг, сознание его,
Все это, как волною смыло
И не осталось ничего.
Чье-то лицо, тоннель со светом,
Искрой мелькнув, умчалось в ночь.
Сквозь пелену вновь, что-то светит,
Сверкнет и исчезает прочь.
Свет тусклый снова нарастает,
Блеснет и пропадает вновь
И он под светом проплывает,
Какой-то скрип волнует кровь.
Коснулся чем-то до чего-то,
Как будто пальцем до груди.
«А почему так плохо видно,
Что же за свет там впереди?».
Рефлекс внезапный поднял руку,
Чтоб пелену от глаз убрать,
Она исчезла, свет стал ярче,
И кто-то рядом стал кричать.
«Живой!», кричал какой-то голос,
И вдаль с шагами убегал
И, что живой он, без сомнений,
Всем этот голос подтверждал.
Лежал он голый на каталке,
Накрытый белой простыней,
Вновь ощущавший формы тела
И слышал вдалеке: «Живой!».
Светили ровною разметкой,
Светильники под потолком.
Он где-то был, и где сейчас он?
Мысли столкнувшись, сбились в ком…
И щекотал на вдох и выдох,
От бинта ниточки кусок,
Которой изредка касался,
В носу какой-то волосок.
Сделал попытку приподняться,
Но боль такую ощутил,
Что снова потерял сознание,
Оставив тело, вдаль поплыл.
Когда опять глаза открыл он:
«Одеты в белом все вокруг,
Что-то подобное я видел…»
— Ну, с днем рожденья тебя, друг.
Что ты вернулся — просто чудо!
Тебя уже ведь, в морг везли…
Медбрат катил по коридору,
Мы думали, что не спасли.
Кипя, броня пошла во внутрь,
И ты вдохнул тот страшный жар,
Тебя достали, рискнув жизнью
И в танке запылал пожар.
Он отдаленно, смутно вспомнил,
Как та разыгрывалась драма,
Что-то еще в мозгу крутилось,
Губы шептали: — Алабама…
— Опять тяжелый наш, забредил,
Коли быстрей укол ему.
Отеки словно рассосались.
Но как?! Совсем я не пойму.
Коллега, верь, я много видел,
Такое, видеть мне пришлось!
Но, чтоб ожоги исчезали…
Без Бога здесь не обошлось.
Контузия, ожоги тела,
Все это скоро заживет…
Исчезли волдыри с гортани!
В голову просто не идет…
Поплыли будни лазарета,
Вскоре в палату перешел,
Среди безногих и безруких,
Новых друзей себе нашел.
Много историй, разговоров,
Про боль и страшную судьбу,
Среди больничных коридоров,
Услышать довелось ему.
Счастье от нового протеза,
И вместо «утки» — унитаз,
Многим шаги с трудом давались,
Радость гнала слезу из глаз.
Пришло однажды его время,
Сказав всем много добрых слов,
Переступив порог, он вышел,
Из-под опеки докторов.
И восстанавливаться дальше,
Отпущен был к себе домой.
«Владимир жди, скоро вернется,
Выживший сын, Владимир твой».
***
А месяцем с неделей раньше,
В той, что напротив стороне,
В спец-самолет солдат грузили,
Сильно израненных в войне.
И будто бы в строю, как прежде,
Носилки с ними вряд стоят,
Возле одних, врачей бригада,
Один из них кричит: — Разряд!
Летит в Германию машина,
В военный госпиталь большой,
Везут троих солдат тяжелых,
Один из них еле живой.
В полете битва за дыханье,
Врачам дала свой результат.
Уже ушел, но вдруг, вернулся
И снова задышал солдат.
Ждет на земле хирург с командой,
Руки которому дал Бог,
Чтобы на стол его, на белый,
Черный солдат, весь рваный, лег.
Все получилось у хирурга,
Трудиться долго им пришлось,
Закончив, был в одном уверен:
«Без Бога, здесь не обошлось».
Немало вынули железа,
Из тела сильного его.
— Живых, коллеги, я не знаю,
С раной такой, как у него…
И, если до утра дотянет,
В чем очень сомневаюсь я,
Претерпит много изменений,
Вся диссертация моя.
И он ушел, слегка качаясь,
Ведь сил немало потерял,
Руки помыл, присел на кресло
И, как младенец задремал.
А утром, с радостью подметил,
Что жизнь смог он отстоять,
И то, что заново придется,
Всю диссертацию писать.
***
Стучали поезда колеса,
Смотрел в немытое окно,
Как лесополосы мелькали.
«Жизнь интересна, как кино…
В бою недавно был я, страшном,
Кэп меня раненного нес,
Почти до морга я доехал,
Под скрип не смазанных колес…
Сейчас огромные колеса
Стучат знакомым ритмом в такт,
Домой я еду, во Владимир,
Буквально чудо, что все так…
Даже мой врач, что много видел,
Никак не мог это понять,
Сказал он мне, что теперь можно,
Два дня рождения справлять».
Приезд домой волнует душу,
А сердце связано с душей,
И тем оно стучит быстрее,
Чем у разлуки срок большой.
Город почти не изменился,
В отличие от лица его,
Рубцы ожогов ползли с шеи,
И заползали на него.
От тех ожогов пострадала,
Одна на теле сторона,
Была лишь только равномерной,
Мудрости вестник — седина.
Все те же наглые таксисты,
Добычу у пирона ждут,
Маршрутки так же громыхают,
Колеса в тех же ямах бьют.
Только проезд стал чуть дороже,
Но это, в общем, ерунда,
Ведь в целом все подорожало,
А русским — горе не беда.
Акулы бизнеса, как рыбы,
Хотя и в мутной, но в воде,
Цены умело повышают.
И богатеют на беде.
А крайний, как обычно в этом,
Простой рабочий человек…
Пашет, воюет, голосует,
Из года в год, из века в век.
Все тяжелей с годами ноша,
На плечи добавляют вес.
«Штангист становится сильнее».
Элит, спортивный интерес.
Народ великих понимает,
Все терпит, иногда с трудом,
И верит, что придет то время,
Когда подумают о нем.
Центр уже зашевелился,
А на местах «элита» — нет.
За труд все так же платят мало,
И с коммуналкой, сладу нет…
Занявши очередь на кассу,
Стоя, про это думал он,
Покупки ехали по ленте,
Гомон людской со всех сторон.
Гостинцев разных и подарков,
Он в магазин зашел купить.
Тут многое услышать можно,
Если немного побродить.
Вот, стоит бабушка на кассе,
Смущенно шарит в кошельке,
Квитанции за коммуналку,
Нервно зажав в другой руке.
Через очки с надеждой смотрит,
Она в глубины кошелька.
На ленте булочка с изюмом,
Пакет простого молока.
— Вы извините, не хватает…
И думает, чтобы убрать.
Кассир спросила раздраженно:
— Так, что мы будем удалять?
А сзади, ропот недовольный,
Ведь все торопятся успеть,
У всех немалые покупки,
Всю жизнь в них можно просмотреть.
Водка, расслабиться под вечер,
Много еды, чтоб закусить,
Журнал, про жизнь людей публичных,
Чтоб чьи-то сплетни обсудить.
Свечи. А, если свет отключат?
Фильтр воды, чтоб дольше жить,
Рулон бумаги туалетной,
Чтоб полный цикл завершить.
И так, размеренно и тихо,
Жизнь простых людей идет,
Водка, еда, журнал, бумага,
По ленте день за днем плывет.
— Вы ничего не удаляйте.
Владимир скромно произнес.
— Эту покупку мне считайте.
Всем облегчение принес.
Кассиру — нет корректировки.
Народу — меньше время ждать.
Старушке — день-другой остался
И, будут пенсию давать.
Ну, и себе, конечно, тоже:
«Хотя, и скромно, но помог».
Любил добро он людям делать,
Делал всегда, как только мог.
— Храни тебя Господь, солдатик.
Промолвил ангел пожилой,
Руки его, что вся в ожогах,
Коснувшись дряблою рукой.
***
Ахнув, на стул присела мама,
Отец с дивана подскочил,
И проблеснув скупой слезою,
В объятья сына заключил.
Сестре немедля позвонили.
Она с подругою ушла,
Еще не все на стол собрали,
Дверь распахнув, она вошла.
Вернее не вошла — вбежала,
Обувь, забыв в прихожей снять.
В ожоги брата целовала
И не устала обнимать.
После трех рюмок, как обычно,
Курили на балконе с ней,
Рассказ ее он долго слушал,
Про жизнь, про город, про друзей.
Ее рассказ был общим фоном,
И пролетал мимо ушей,
Сейчас он думал о Марине
И, как расстался плохо с ней.
Она была мать-одиночка,
Хотела, как и все семью,
Чувство меж ними было сильным,
И дочь любил он, как свою.
Но проходили год за годом,
А замуж он ее не звал,
Бывало, ссорились немного,
Неделю дома пропадал.
«Найду вот, новую работу,
Стану финансово сильней…»
Сына, уже ему хотелось.
«Как же двоих тянуть детей?»
Прошла неделя и разлука,
Его на встречу позвала,
Набрал ей, как обычно первый.
— Привет, Марина, как дела?
Я очень по тебе скучаю,
Давай увидимся, Марин?
Словно чужой услышал голос:
— Ты в этом Мире не один…
Даже опешил поначалу.
— А это, как мне понимать?
Резкий ответ его заставил,
Ей тем же самым отвечать.
— Владимир, если ты у мамы
Или у новой красоты,
То там теперь и оставайся,
Ко мне не возвращайся ты.
Пока ты рядом, то навряд ли,
Того я встречу одного,
Кому кроме семьи со мною,
Не будет нужно ничего.
Ты завтра встретишь молодую,
И с нею гнездышко совьешь,
А мои годы вдаль уходят,
Проходит то, что не вернешь.
— Послушай, милая, я думал…
— Все годы? На себя пеняй.
Я познакомилась с мужчиной.
И с ним встречаюсь. Не мешай.
— Ну и пошла тогда ты… к черту!
Еще неделя не прошла,
Ты для меня уже замену,
Недолго думая нашла.
— Тот человек очень серьезный,
Хочет иметь детей, семью…
Я так устала уже слушать,
Сказку красивую твою.
— А я планировал жениться,
Но, слава Богу, отвел Бог,
Теперь ничто не помешает,
Ввести невесту на порог.
И уже есть кандидатура,
Буду просить ее руки…
Врать до конца не получилось,
В трубке послышались гудки.
Трудно давалось осознанье,
Что рядом с ней теперь другой,
Невыносимой боли много,
Он перенес, был сам не свой.
Частенько возвращался пьяный,
В одежде падал на кровать,
Было настолько ему больно,
Жалел, что неумел рыдать.
Столько девчонок попадалось,
Много достойных среди них,
Но он менял их, как перчатки,
А цели, так и не достиг.
Боль все равно не утихала,
Только окрепла, возросла…
Повестка из военкомата,
Ему спасенье принесла.
Позвали всех, кто не откажет,
Братьям по крови помогать,
Донбасс рабочий и свободный,
От орд нацистских отстоять.
Кто говорит, как мы и мыслит,
На родном, русском языке
И кто держал еще недавно,
Отбойный молоток в руке.
В тени врага «Американец»,
Людей и технику дает,
Право помочь своим собратьям,
У нас никто не отберет.
***
— О чем задумался, братишка?
Сестра от мыслей отвлекла.
— Так, в общем, ни о чем серьезном…
Она все сразу поняла.
— Ее никак забыть не можешь?
— С тем же, она сейчас живет?
— Три месяца он прожил с нею…
Уж третий там, за этот год.
Сердце стучало интенсивно,
Любовь была лишь в трех шагах,
Но от рассказа стало тошно,
Все пересохло на губах.
— Да, не везет твоей Маринке,
С ребенком брать то не хотят,
Меняются там, как вахтеры,
Второй уж год пошел подряд.
— Пойдем сестричка, лучше выпьем.
И стал на рюмку налегать…
«Маринка, будь же ты неладна…
Из сердца, как тебя прогнать?»
Встречался изредка с друзьями,
Пешком по городу ходил,
Хотел «случайно» ее встретить,
На мысли той себя ловил.
И в баре, глядя через рюмку,
На разноцветные огни,
Себя казнил за свою слабость,
За то, что порознь они.
Идя домой слегка шатаясь,
Часто оказывался он,
В пределах в пределах видимости четкой,
Ее светящихся окон.
И проходило много время,
В квартирах выключался свет,
А он стоял, курил и думал,
На свой вопрос искал ответ.
И вспоминал, как был он счастлив,
С нею под утро засыпать
И, как спешил, страсть предвкушая,
С работы вечером встречать.
Каждую ночь ему казалось:
«Что лучше, уж не может быть
И, вряд ли им еще удастся,
Нечто такое повторить».
Но, наступала ночь другая
И затмевала все собой,
А после, сладко засыпая,
Думал: «Как счастлив я с тобой».
Из темноты смотрел он зверем,
На потемневшее окно,
Ему хотелось завыть волком,
К ней страшной силою влекло.
***
Однажды, не столь ранним утром,
Звонок какой-то разбудил,
Спросонья шарил под подушкой,
И трубку на пол уронил.
Хоть и зашторены все окна,
Но будто бы пробился свет…
Голос родной и долгожданный,
Услышал в трубке он: — Привет.
— Привет. Сказал, как незнакомой.
— Что, не узнал?
— Теперь узнал. Кто-то другой в нем,
Вдруг проснулся, он и себе и ей соврал.
— Как ты, Владимир?
— Все нормально.
— Я слышала, ты ранен был,
В бою нелегком и кровавом,
Врага безжалостно ты бил.
— Бывало всякое, Марина,
И били мы, и били нас…
Ты знаешь, говорить об этом,
Мне не хотелось бы сейчас.
В беседе пауза повисла,
Солнце зашло, сгустилась тень,
Хотя, ничто не предвещало,
Что будет дождик в этот день.
— Давно приехал?
— Уж неделю.
— А что, меня как будто нет?
— Ты есть, но только для другого…
Вырвался с губ его, ответ.
И снова в трубке, лишь дыханье.
Столько хотелось ей сказать…
Кто-то другой в нем словно ожил,
Не дал ему он, трубку взять.
— Ну, ладно, рада была слышать.
Ты, вроде нет, как посмотрю.
Что ж, до свидания, Владимир,
Быть может, позже позвоню.
Сердце, как птица в клетке билось,
Он «До свидания» сказал
И, где-то трубку положили,
Он неподвижно час лежал.
Себя он проклинал, ругая,
За то, что холоден с ней был,
Раны души, чуть затянулись,
Голос ее, их подлечил.
И поднялась над его болью,
Огромным знаменем она,
Неугасаемая сила,
Надежда, что ее ждала.
***
Его знакомили с другими,
Но он рубил все на корню.
Он ждал, он помнил ее голос…
«Быть может, позже позвоню».
Ужасно долго дни тянулись,
Не выходил из дома он,
И приходил, как избавленье,
К нему под утро, пустой сон.
Время он тратил вместе с книгой,
Компьютер, тоже выручал,
И телефон всегда был рядом,
Но нужный абонент молчал.
Ездили с папой на рыбалку,
Ходили с другом на бильярд,
Он стал учиться забываться,
И стал чему-то в жизни рад.
И вот, однажды, днем обычным,
Не предвещавшим ничего…
Звонок раздался от Марины,
А он смотрел, не брав его.
Гудки настойчиво звонили,
Сердце быстрей погнало кровь,
Рука тянулась к телефону.
«Надо признать… — это любовь».
— Алло.
— Привет.
— Здравствуй Марина.
— Что делаешь?
— Дома сижу.
— Я думала, что ты на море,
С новой невестой, на пляжу.
Опять молчание, дыханье,
Вспомнилась боль душевных ран…
— Не мог бы ты зайти, Владимир,
У нас на кухне потек кран.
Стук сердца слышался ушами,
Сбылось все то, что он хотел,
Бог будто бы его услышал
И сделал пару добрых дел.
Первое дело — кран на кухне,
Второе — тот звонок ему.
Лишь только он мог его сделать,
Не доверяла никому.
— Нет у меня пока невесты,
И не на море я еще…
Не до загара, от ожогов,
Мне и без солнца горячо.
Пауза снова, ее всхлипы,
Борьба с желанием рыдать,
Шмыгая носом, говорила:
— Ты приходи, я буду ждать.
Кто-то внутри над ним смеялся,
С ним часто спорили они:
«Ее пусть дядя другой любит,
А ты иди ей кран чини…»
— Быть может, этим пусть займется,
Очередной твой кандидат?
— Мы вместе не живем, Володя.
Ты во всем тоже, виноват…
— Ну, хорошо, я постараюсь.
Попозже, может и зайду,
Дома сейчас поковыряюсь,
Если ключ газовый найду…
Ну что, пока…
— Пока, до встречи… ты только точно приходи.
— Что ж, хорошо, я приду точно,
В течение часа буду, жди.
Летал по комнатам на крыльях,
Отца и мать ими пугал,
И занавески колыхались
И инструмент весь раскидал.
***
Вошел в подъезд и не заметил,
Как этажи он все прошел,
Нажал звонок, дверь распахнулась
И он в квартиру к ней зашел.
Смотрели, молча друг на друга.
Он изменился, она — нет,
От слез, что с глаз ее катились,
Хрустальный преломлялся свет.
Немного только похудела,
Но формы были хороши,
И не малы и не велики,
Ну, просто песня для души!
Шагнула, распахнув объятия,
За плечи сильные взялась,
Уста дышали поцелуем,
И на носочки поднялась.
Владимир голову теряя,
Себя в руках еле сдержал,
Ладонями, упершись в талию,
Дистанцию с трудом держал.
Она взглянула виновато,
Лицом ему уперлась в грудь,
И прошептала, слегка всхлипнув:
— Вот, и закончен долгий путь.
Почувствовал ее так близко,
К нему прижалась телом всем,
Твердая грудь, живот упругий.
«Сил отстраниться нет совсем…»
В мозгу носились мысли вихрем:
«Что ж я позиции сдаю?
Еще немного так продлится,
Я сдамся, я не устою».
И отстранил ее немного.
— Зачем все это, а Марин?
Он знал безумие той ласки,
Что довелось узнать другим.
Это давало ему силы,
Чтоб с ней дистанцию держать,
Губам красивым не дать волю,
Руки от талии отнять.
Правую сторону он прятал,
Рубцов стесняясь на щеке,
Она коснулась их рукою,
Браслет вниз съехал по руке.
— Ну, слава Богу, что живой ты.
Я так молилась за тебя,
Чтоб выжил ты, домой вернулся
И вот, услышал он меня.
— Благодарю за беспокойство,
Насколько все известно мне,
То ты, должна теперь молиться,
Уже совсем не обо мне.
— Не скрою, да, я попыталась,
Рядом с другим тебя забыть,
Но прошло время — убедилась,
Что этого не может быть.
Прости, что боль я причинила…
— Той боли нет, уж все прошло…
Время любви моей, Марина,
Уже, наверное, ушло.
Сказал это, не он как будто,
А тот, что где-то в голове.
Всегда за зеркалом стоит он,
Прямо в глаза глядя тебе.
Она застыла на мгновенье,
В душе пронесся ураган…
— Давай, веди меня на кухню,
Буду чинить тебе твой кран.
Заметно помрачнев, сумела,
С трудом улыбку натянуть,
Идя на кухню, предложила,
В прихожей тапочки обуть.
Он наслаждался видом сзади,
Словно все видел первый раз,
Перемещенье плавных бедер,
Смотрел, не отрывая глаз.
Пока тем краном занимался,
Она смотрела на него,
Про год прошедший, он ей вкратце,
Рассказывал кое-чего.
Закончив с краном, вымыв руки,
Молча, в прихожую пошел.
— Торопишься? Побудь немного.
— Не тороплюсь. Промолвил он.
Сел на диван и осмотрелся,
Все здесь знакомое ему,
А в голове звучало эхом:
«И не тебе ведь одному…»
Подъехал столик на колесах,
На нем конфеты и коньяк.
— Ты же за встречу со мной выпьешь?
Нельзя мне отказать никак.
— Ну, раз никак нельзя, то выпью.
И улыбнулся скромно ей,
Она к нему тотчас прижалась,
Сердце стучало все сильней.
Сидела боком на диване,
Колени под себя поджав,
Руки плечо ему обвили,
И голову к рукам прижав.
Коньяк внутри повысил градус,
Почувствовав его плечо,
Грудью к предплечью прикоснулась
И задышала горячо.
Мороз по коже расползался,
В ухо шептала: — Мой родной…
Он из последних сил держался,
С не очень трезвой головой.
Вот, губы к шее прикоснулись,
Невольно дернулся вперед,
Руки ее вдруг разомкнулись
И нежно начали обход.
И он ловил ее ладони,
Как будто с целью удержать…
Он просто их хотел потрогать,
К себе прижавши, сильно сжать.
Второе «Я», звало убраться,
Но он оправдывал себя:
«Я очень с ней хочу остаться,
Во всем виновен, только я…»
Сидел он и не шевелился,
Предплечьем ей, упершись в грудь,
Концы которой затвердели,
Сведя с ума его чуть-чуть.
Всем телом он еще держался,
Но одна маленькая часть,
Восстала против самодурства,
Ей управляла только страсть.
Кровь, оттянув себе на нужды,
Меньше оставив голове,
Та часть забрала управленье,
Сосредоточив на себе.
Его касались ее руки,
От напряжения стонал,
Губы ее губам отдались,
Он все позиции ей сдал…
Пуговица, треснув, покатилась,
И на паласе замерла,
Нитью своею поплатилась,
Что неподатлива была.
На уровне своих молекул,
Он притяженье ощущал,
Что вплавлено в людей природой,
Он был магнит, она — металл.
Не мог напиться поцелуем,
Ее практически кусал,
Как зверь, что долго шел по следу,
Добычу с голоду глотал.
Хлопко-бумажные преграды,
Сползли, всю правду обнажив,
И видно, что она живая,
И что он жив, еще как жив!
Вошел недостающий пазл,
Собой заполнив пустоту,
Создав прекрасную картину,
Про страсть, любовь и красоту.
Бутон любви, чуть распустившись,
Его в себя словно втянул,
В страсть, с головою погрузившись,
В любви стремительно тонул.
Коснувшись дна в глубинах этих,
Он, оттолкнувшись, вверх взлетал,
Вновь погружался еще глубже
И от блаженства ликовал.
Вулкан, кипевший больше года,
Низвергся лавой из него,
Пот ел глаза, он губ не видел,
Страстно целующих его.
И вырвался гортанным звуком,
У них двоих блаженства крик…
Весь Мир для них остановился,
Все замерло на краткий миг.
Молчали и в глаза смотрели,
И расцепиться не могли,
И оба точно они знали,
Так счастливы только они.
Опять коньяк, опять конфета
И с сигаретой на балкон.
Так много он хотел бы сделать…
И четверти не сделал он.
Теплый, приятный летний воздух.
«Жизнь, до чего ж ты хороша!»
Все вокруг розовым, вдруг стало,
Пела, жизнь знавшая душа.
«Скольких людей война лишила,
Такого счастья навсегда…
Жизнь, до чего же ты прекрасна!
Смертью кончаешься всегда…»
Забыв про все, вновь к ней ворвался,
И взяв ее на абордаж,
Сделал все то, что недоделал,
Устроив затяжной реванш.
Рукам своим он отдал волю,
Инстинкт им правил основной,
Прекрасных, нежных форм касался,
Грубой солдатскою рукой.
Закрыв глаза, все отдал пальцам
И получив, взамен пять глаз,
Все выпуклости и изгибы,
Увидел, словно в первый раз.
Бутон любви, раскрыв все тайны,
Расцвел прекраснейшим цветком,
Как в безотказном механизме,
Надежно, смазано все в нем.
Ни сантиметра не осталось,
Который ласку не познал…
Любовь без тени предрассудков,
Он словно заново узнал.
С большим трудом они друг друга,
Друг ото друга оторвав,
Лежали и еле дышали,
Себя за малым не загнав…
***
Шел к дому и пути не видел,
Все раздвоилось словно в нем,
Кто-то один был очень счастлив,
Другой — разбит и побежден.
Сумел в себе он разобраться
И раздвоенье прекратить:
«Должно быть право на ошибку,
Ее люблю, мы будем жить».
Ярче, светлей и гармоничней,
Жизнь с тех пор его пошла,
И часть, которой было больно,
Сглотнув обиду, в тень ушла.
День через день они встречались,
С ребенком посещали парк,
На море ехать собирались,
Летом без моря, ведь никак.
Жизнь его текла по руслу
И, хоть была не столь проста,
Но были в ней любовь и радость,
Все заняло свои места.
Однажды вез ее с работы,
Давненько небыли близки,
Строили план они на вечер,
Чувствовал жар ее руки.
Вдруг зазвонил ее «мобильный»,
Нарушил общий фон рингтон,
Смутилась, и не поднимала,
Но продолжал трезвонить он.
— Может, возьмешь, иль будем слушать,
Мы эти звуки целый час?
— Пускай звонит, мне неудобно,
С ним разговаривать сейчас.
— Вот так дела! Может мне выйти?!
Ну-ка, давай-ка подними,
Что не один я в этом Мире,
Меня обратно удиви.
И даже полумрак в салоне,
Щек красноту ее не скрыл,
Шли у него по телу волны,
Вспомнилось все, что позабыл.
— Я подниму, если не можешь!
И она трубку подняла…
— Привет. Нормально. Не волнуйся.
Все хорошо. Когда смогла.
Нет. Не могу. Зачем? Не надо.
Не знаю. Позже, может быть.
Я позвоню, когда решу я.
Ко мне не нужно приходить.
Если б не музыка в салоне,
С ума свела бы тишина,
Он был убит, как будто снова
И молча, ехала она.
Быстро подъехали к подъезду,
Она выходит, он сидит,
Куда-то в сторону все смотрит,
Многозначительно молчит.
— Пойдем Володя, хватит дуться.
— А может, хватит надувать?!
После того, что у нас было,
Ты с ним должна была порвать.
— К этому все идет, Владимир…
— Может по-разному идти…
Должно порваться моментально.
Больше недели ты в пути!
Спасибо, третьим я не буду.
Честно скажу — не ожидал…
Считай, что этот важный кастинг,
Я вновь, кому-то проиграл.
— Зачем ты так, какой ты третий?!
— Первым не буду средь троих!
Пусть победит из них сильнейший,
Сколько там было уже их!
Резко назад рванул машину,
Даже отпрыгнула она,
Куда глаза глядят, понесся,
А перед ними пелена…
В баре пришел в себя за рюмкой,
Немало их опустошив,
Мчался домой, на перекрестках,
Все светофоры проскочив.
Увидел, как его обходит,
ГАИ патрульный экипаж,
Мелькнула мысль: «Я где-то видел,
Погони скоростной, пейзаж…»
Грубо достали, кладут на пол,
Носом в асфальт, искрят глаза,
В пьяном мозгу тут же поплыли,
Людей каких-то образа.
Нерусский мальчик, дед такой же,
Над ним склонившийся солдат,
И чернокожий в форме НАТО,
Все словно перед ним стоят.
***
Утром проснулся он на нарах…
Друзья уладили вопрос.
Два дня не выходил из дома,
Душа страдала, болел нос.
Мать упросила сходить в церковь,
Сказала: «Легче будет там».
Пойди, скажи спасибо Богу,
Что ты живой вернулся к нам.
Свеча зажженная трещала,
Плакала воском в тишине.
Смотрел на фрески святых старцев,
Под куполом и на стене.
И на одном немного дольше,
Он взгляд пытливый задержал,
Вдруг показалось, что его он,
Наверняка уже встречал.
Пальцы сомкнул он, лба касаясь,
Над переносицей своей,
Глаза закрыв, начал креститься,
Вдруг всплыли образы людей…
— Господь, спасибо за спасенье.
Кто эти люди, дай мне знать…
Как мне избавиться от боли,
Ответ и выход, где искать?
Четверть свечи почти сгорело,
Он вышел, низко поклонясь,
Колокола звук с неба лили,
Пошел домой не торопясь.
Тянулись дни, он сменил номер,
Все вызывало в нем нервоз,
Душа стонала и страдала,
Зажил один лишь только нос…
Большая боль опять прижилась,
В том месте, где жила любовь,
Второе «Я» в нем ликовало:
«Он не допустит слабость вновь».
Так за те дни устал от боли,
Что выходу был очень рад,
Который был за входом в двери,
С названием: «Военкомат».
***
Она в душе переживала,
Обиду, спрятав глубоко,
Свою вину осознавала,
Что от нее он далеко.
Встретив Владимира, забыла,
Что кто-то в ее жизни был,
Давно он ничего не значил,
И еще дольше не звонил.
Боль от разлуки угнетала,
Любовь смог разбудить в ней он,
Она звонить ему пыталась,
Но телефон был отключен.
И вот, прошло немного время,
Сама не замечая как,
К нему в квартиру постучала,
Решила сделать первый шаг.
Двери открыла его мама.
— Здравствуйте.
— Здравствуй. Ты к кому?
— Владимира увидеть надо.
— Вчера уехал на войну…
Рукой схватилась за перила,
И пошатнувшись, побрела.
Любовь недавно в ней проснулась,
Но словно умерла она…
***
Почти что все пришли прощаться,
И провожал медперсонал,
Когда он весь, светясь от счастья,
Из госпиталя уезжал.
В окна махали все руками
И руку жал ему хирург.
— Рады знакомству и желаем,
Чтоб к нам не попадал ты, друг.
Сели в машину, и солдаты,
Его на базу повезли,
Где два часа назад коснулся,
Военный борт мирной земли.
— Борт разгружают, уже скоро,
Ты с ним обратно полетишь.
Еще немного, Алабама
И в свои двери постучишь.
Часов, эдак, через двенадцать,
Он в свои двери постучал,
Жена, обняв его, всплакнула,
С ней младший сын его встречал.
И подняв на руки мальчонку,
Он несказанно счастлив был,
Что с Божьей помощью он выжил,
До этой встречи, что дожил.
Сквозь бурю радостных эмоций,
Сквозила искрой одна мысль,
Как кадр черно-белой пленки,
Из фильма под названьем «жизнь».
Ему казалось, что недавно,
Он так же мальчика держал
И от беды неотвратимой,
Его собою закрывал.
Как будто облачко летало,
Над его памятью большой…
Память его не доставала,
Своею длинною рукой.
Облачко это, вроде видишь,
Но не ухватишь никогда,
Разжал ладонь, а в ней уж пусто,
Ушло сквозь пальцы, как вода…
«Опять таблетку надо выпить».
Ему их доктор прописал.
Когда он бредил без сознанья,
Имя Владимир он кричал.
Док рассказал ему про это:
— Когда кричал, когда шептал…
«Наверно Путина ругает…»
Решил их весь медперсонал.
— Это последствия ранений,
Контузий страшных в голове,
Очень возможно, будут боли,
Кошмары в неспокойном сне.
Но боли вскоре отступили
И сон спокойный приходил,
Хоть объяснить он был не в силах,
Но точно знал: «Владимир был.
Может в какой-то другой жизни…»
Не раз в горячечном бреду,
Лица какие-то он видел,
Разные лица и беду.
***
Так хорошо было с семьею,
Все так соскучились по нем,
Ходили в парк, на карусели
И наслаждались каждым днем.
Жили неделю на турбазе,
На берегу «Джим-Адамс-Лэйк»,
Яхта была у них в аренде,
А он был словно Френсис Дрейк.
Супруге дали летний отпуск,
Каникулы у дочерей,
Война была во сне как будто
И он стал забывать о ней.
— Какие планы, мой хороший?
Жена спросила у него.
— Восстановление и отдых,
Покой и больше ничего.
— Может, закончишь ты на этом,
Пойдешь в отставку, а, родной?
Хватит тебе уже кататься,
По белу свету, будь с семьей.
— Еще немногим меньше года
И мой закончится контракт,
Тогда на пенсию отправлюсь
И в сейф поставлю автомат.
Если уйду сейчас, то деньги,
Не все, что можно получу,
А нам их нужно будет много.
Я новый дом купить хочу.
В престижном присмотрел районе,
Где криминала совсем нет…
— Что, будем жить мы среди белых?
— Тебе не нравится их цвет?
Тут наркодиллеры и банды,
Сирены, выстрелы средь дня…
Сынок наш скоро повзрослеет.
Не отговаривай меня.
Если вдвоем будем работать,
Еще плюс пенсия моя,
То постепенно все оплатим,
Не сомневаюсь в этом я.
— Я все, конечно понимаю,
Жить лучше, как и все хочу,
Но сединою и здоровьем
За эти месяцы плачу.
Не нужен мне ни дом, ни «Лексус»,
И «Хонда», тоже не нужна…
На этот раз не туда влезла,
Наша великая страна.
Здесь у самих проблем хватает,
Еще в Европу понесло,
Стали заигрывать с Россией,
Что-то нас круто занесло…
Историю бы почитали…
Пропали все, кто к ним ходил,
Одним везло, в Москве бывали,
Но всем конец им приходил.
Она запнулась виновато.
«Может обиду нанесла?»
Решила, глядя на супруга,
Что мысль все же донесла.
В другой бы раз за эти речи,
Ругательств слышала бы шквал,
Но он сидел, кивал спокойно,
И солидарность выражал.
«Что-то подобное, когда-то,
Я вроде бы уже слыхал…»
И вновь в попытках безуспешных,
Он свою память напрягал.
Она заметила, как резко,
Во взглядах изменился он,
Как часто теленовостями,
Про Украину раздражен.
За ужином молились вместе,
А после дети ушли спать
И от беседы их вечерней,
Не отвлекла даже кровать.
— Я все прекрасно понимаю,
Но дослужу весь срок сполна,
Дай Бог, одумается кто-то
И прекратится там война.
— Я знала, знала, что так скажешь…
Буду молиться, верить, ждать
И, так же вздрагивать ночами,
Трубку бояться поднимать.
И он ее обнял за плечи,
Глядя в глаза, поцеловал,
Грубой рукою нежно гладя
Струны любви в ней волновал.
В первых ночах сгорел весь порох,
Уснула до разлуки страсть…
Солом любви без баса страсти,
Неспешно упивались всласть.
Уснув почти сиюминутно,
К друг другу прислонясь спиной,
Спускались в сонные глубины,
Накрывшись розовой волной.
***
Силой любви и далью время
Супруги вместе спряжены,
И часто, чтоб понять друг друга,
Слова им вовсе не нужны.
Как сургучовою печатью,
Детьми скреплен союз семьи
И в нем все держится надежно
На чистой, искренней любви.
Любви взаимной у супругов,
Любви меж братьев и сестер,
Любви к родителям и детям,
Любовь всех греет, как костер.
И протянулись перекрестно,
Меж каждым нити пролегли,
Переплелись и затвердели,
Чтобы порвать их не могли.
Любые беды и невзгоды
Утратят силу в той любви,
Нет ничего на свете крепче
Уз дружной и большой семьи.
Прошло счастливых две недели,
Свои погоны вновь надел.
Семья большая провожала,
В глаза он всем им посмотрел.
— До встречи, милые, родные…
— Мы ждем, ты возвращайся к нам.
— В начале будущего лета,
Я навсегда приеду к вам.
— Ты только очень постарайся,
И сбереги себя, родной.
Ради политиков бездарных,
Не стоит рисковать собой.
Военный джип за ним подъехал,
Он из окошка им махал,
Картинка стала удаляться,
Вскоре из вида дом пропал.
Ревел, на взлете разгоняясь,
Военный транспорт «Геркулес»,
Как птица лапы, шасси спрятал,
За облака проворно влез.
Смотрел в окно, подобно вате,
Под ними плыли облака,
Подарок от детей сжимала,
Солдата сильная рука.
***
Его очень тепло встречали,
Стояли все, поднявшись с мест,
Когда торжественно вручали,
Георгиевский, почетный крест.
На другом танке несли службу,
С прославленным экипажем,
Все тот же кэп, тот же водитель,
Всех удивлявший пилотажем.
Вместо него другой парнишка,
Наводчиком пока что был,
В пехоту с радостью вернулся,
Его Владимир заменил.
Изредка ездили на рейды,
Стоя в резерве средь полей,
Посты бронею укрепляли,
Ею, прикрыв в бою людей.
Были победы и потери,
Нередко похороны шли,
Дни и недели вдаль летели,
За ними холода пришли.
Домой вернуться были мысли,
Осела вспыльчивая пыль,
И часто вспоминая сказку,
Читал он жизненную быль.
Так, расстоянья и опасность,
Нам помогают оценить,
Цену того, что мы имели,
И с чем могли спокойно жить.
«Вот год пройдет, домой уеду,
Устал жить с горем пополам…»
Маме звонил, она сказала:
«Марина приходила к нам…»
Со временем, поняв нелепость,
Того, как он расстался с ней,
Он собирался все исправить,
В один из теплых, летних дней.
Есть у людей талант бесспорный,
Сложную жизнь усложнять.
Бывает так, что уже поздно,
Когда ты смог это понять…
Голос внутри сидел притихший,
И не мешал ему решать,
Он так же смог, на расстоянии,
Все оценить и все понять.
«Если б не вспыльчивость и нервы…
Ведь были к счастью на пути…»
И написал ей смс-ку,
Очень короткую: «Прости…»
«Нажит же, уже жизни опыт,
Как седина, всегда со мной…
Жаль, что понять тогда не смог я,
Что тот звонок был — ерундой…»
Вскоре она перезвонила,
Сдержавшись, чтобы не рыдать,
Твердила: «Любит и любила,
Будет любить, и будет ждать…»
Словно сменили батарейки,
Зажегся свет в глазах опять,
С легким проворством канарейки,
Он стал не ползать, а летать.
Война зимою, чуть замерзла,
Редко давала вспоминать,
О ярости, огне и смерти,
О нежелании умирать…
Однажды утром показалось,
И всем, не одному ему,
В бинокли и в свои прицелы,
Они увидели… весну.
Своими теплыми фронтами,
Та наступление вела,
Зима, все исчерпав резервы,
Сопротивляться не могла.
Снег окруженный, быстро таял,
В полях белели острова,
Земля чернела между ними,
На ней проклюнулась трава.
Как поросль молодая,
Росла у парня на щеках,
Птицы согревшись, щебетали,
Солнце светило в небесах.
Война, отогревая руки,
Вновь закрутила лототрон,
Своей смертельной лотереи,
Средь многих лотов, был и он…
Разведка каждый день ходила,
Чтоб из крупиц что-то создать,
Прощупывала, наблюдала,
Дабы картину всю понять.
Им виделась большая сила
И, чтоб масштабы оценить,
Они все дальше углублялись,
Жизнью рискуя, чтобы жить…
Кто-то давал им углубиться…
И факты были налицо,
Ночью их обошли по флангам
И окружили, взяв в кольцо.
Не зная истинных масштабов,
Бой смело принял батальон,
Назад, к своим, в тыл отступая,
Но понял вдруг, что окружен…
***
Тянулись медленно недели,
Контракта долгие часы,
Осень холодная кончалась
И, иней был вместо росы.
То там, то здесь случались стычки,
Между врагами на фронтах,
В одной из них и Алабаме,
Пришлось участвовать на днях.
Крупных боев не проводили,
Враг их умел переиграть,
И Украинские солдаты,
Уж не хотели воевать.
Инструкторы все в форме НАТО,
Устали поднимать их дух,
Вот так, и до зимы дожили,
С неба стал падать белый пух.
Мужи вели переговоры.
О прекращении огня,
И тишина вдоль фронта крепла,
Хоть без стрельбы не было дня.
Слухи ходили меж бойцами,
Что только лишь зима пройдет,
В кулак, собрав большие силы,
Атаку армия начнет.
Он часто размышлял о главном:
«Зачем все это, для чего?»
При всех стараниях ответить,
Не получалось у него.
«Под самым боком у России,
Мы помогаем воевать,
Людям, которым не зазорно,
И мирных граждан убивать.
Хотя, людьми с большой натяжкой,
Он называл этих скотов
И был он с ними в общей массе…
Ложь — это правда дураков».
Не только кожей, но и делом,
Он проявлял к ним не родство,
Пол срока, так и миновало,
Летал домой на Рождество.
Так, без особых потрясений,
Прошла морозная зима,
Весна стояла на пороге.
И в ней, оттаяла война.
Словно соскучились по крови,
За зиму, малость разжирев,
Локальные бои случались,
После зимы стволов прогрев.
Бандеровский бездарный тактик,
Планировал большой блицкриг,
Ему ведь не придется слышать,
Сотен солдат предсмертный крик.
«Как на ладони вся нелепость,
Страшной войны, что здесь идет,
Донбасс к ним больше не вернется,
Наивный, только это ждет.
За спинами у них Россия,
Большая, сильная страна,
Людьми и техникой снабжает,
Как этих мы, так тех она.
Америка, ты заблудилась!
В строю с фашистами идешь…
В желании вредить России,
Скоро их гимны запоешь».
Чем больше он об этом думал,
Тем меньше был его мотив.
«Весна пройдет — домой уеду»,
В этом лишь видел позитив.
***
Как-то однажды, майским утром,
Сидел и чистил автомат,
Сигнал тревоги вдруг раздался:
В кольце был русский развед-бат.
Ночью их часть перемещалась,
Вглубь очень скрытно уходили,
Маневр проходил по флангам,
В центре, разведку окружили.
Ожесточенно огрызаясь,
К своим рвались, давая бой,
Не ведая беды масштабов,
Резерв втянули за собой…
С фронта на них давила сила,
И с флангов плотно их зажав,
В тылу у них кольцо замкнули,
К брошенной шахте их прижав.
Как мощный пресс с большим давленьем,
Весь фронт с боями вглубь пошел,
Враг пошатнулся, но не рухнул,
С боями в город отошел.
И в подготовленные гнезда,
Поставив тысячи стволов,
Сделал тот город неприступным…
Он к обороне был го тов.
***
Город врагу не взять с наскоку,
Об этом знал любой солдат,
Огромный минус, что отрезан,
Был от своих, их развед-бат.
Как на доске стоят фигурки,
Все перекрыто, учтено,
Окружена одна фигура,
И ей, исчезнуть суждено…
Нацелены на шахту «грады»,
Артиллеристы ждут приказ,
Когда последний час настанет,
Огонь их, вызовет спецназ.
Готовит штаб контратаку,
Чтоб силы вражьи растянуть,
И дать возможность батальону,
Из окруженья ускользнуть.
Собрали роту добровольцев,
Придали танковый им взвод,
В двух БМП, в трех БТР-ах,
Вместился весь лихой народ.
Полковник ставит им задачу,
Слабое место отыскать,
И резко надавив всей силой,
Кольцо противника прорвать.
— Чтоб дать возможность развед-бату,
Уйти в проделанный пролом,
А мы, тем временем атаку,
По центру, левей вас начнем.
Взвод минометов отдаю вам,
Чтоб с тыла прикрывали вас.
Разведка в полном окружении,
У нас на все про все, есть час.
И по своей диагонали,
Пошел с опаской офицер,
Свой ход, обдумывая быстро,
Как не попасть ладье в прицел.
Ферзь приготовился к прорыву,
Чтоб шах их штабу объявить,
Быть может конь из окруженья,
Тогда сумеет проскочить.
Шаги без крови не давались,
Сходили пешки прочь с доски,
Ходы, квадраты и фигуры…
Все вены вздулись, сжав виски.
Кто просчитает хладнокровней,
И сделает все в нужный срок,
Тот и победу заполучит,
Ей, преподав врагу урок.
По полю поползла колонна,
Вперед шла легкая броня,
Что ж, офицер, ладья и пешка,
Решили выручать коня.
Танки заметно отставали,
Они словно козырный туз,
Момента ждут, чтоб появиться,
Дабы ввести врага в конфуз.
Следом, как только пыль осела,
Поехал минометный взвод,
Все их нехитрое хозяйство.
«Урал» военный увезет.
Владимира танк, ехал первым,
Сверху сидел, держась за люк,
В ушах привычный рев мотора,
Лязг гусениц и прочий стук.
Комбинезон пропах соляркой,
На шее в пот, залипла пыль,
Смотрел, как в поле сединою,
Местами проступал ковыль.
В трех километрах была шахта,
Прошли лишь только полтора,
И БМП их обстреляли…
«В башню залезть пришла пора».
Смогли уйти из-под обстрела,
Их пехотинцы без потерь,
Рассредоточившись по полю,
Врага преследуют теперь.
К земле склонившись максимально,
К полю пшеничному спешат,
Наводчики, припав к прицелам,
За обстановкою следят.
Лишь только, что-то где-то вспыхнет,
Готовы дать туда огня,
Холмом, прикрывшись и кустами,
Шныряет легкая броня.
Метров пятьсот прошли полями,
Сопротивленья не встречав,
Врагов разведка отступала,
Почти без боя, хвост поджав.
Будто не целясь, огрызались,
Русским ущерб не причинив,
Они все дальше удалялись,
И был понятен их мотив.
Наши стреляли им вдогонку,
Паузу, сделав набегу,
И БМП, что засветилось,
Тоже стреляло по врагу.
А остальные шли поодаль,
Чтоб враг о них пока не знал,
Контратаку в центре фронта,
Их штаб уже осуществлял.
«Теперь врагу придется к центру,
Часть сил немедленно стянуть
Нам будет легче пробиваться,
Чтобы открыть разведке путь».
И вот, уж меньше километра,
Осталось им до шахты той,
Огонь на много стал плотнее,
И миссия ввязалась в бой.
Ротный с разведкой был на связи,
Те в окружении бой вели,
Но важных пару ориентиров,
Им указать все еж смогли.
На острие пехота наша,
Танкистам делала заказ,
И вскоре прилетал в то место,
Много-осколочнйы фугас.
С тылу кидали минометы,
Врагам на головы металл,
Делясь на множество осколков,
Он плоть живую разрывал.
Вот ПТРУР пустил по ним ракету,
И наше БМП горит,
Не слышно голосов в эфире,
Похоже, экипаж убит…
Из РПГ в то место метко,
Один боец тут же попал,
И снайпер сразу своей пулей,
Жизнь солдата оборвал.
Были видны постройки шахты,
Враг под давленьем отходил,
Владимир, в окуляр уткнувшись,
Прицелом цели находил.
С густых кустов возле барака,
Огонь ведет гранатомет,
И стрелка точного прицела,
Всю башню в сторону ведет.
С большим орудием навеки,
В постели спарен пулемет,
И днем и ночью они вместе,
Каждый своей команды ждет.
И вот, команда поступила,
Длинная очередь ушла,
Кустарник в щепки порубила
И цель среди листвы нашла.
Своею башенкой кэп крутит,
Как будто филин головой,
Зенитным, мощным пулеметом,
Дарит врагам вечный покой.
Кричит: — Механик, перебежка!
Наводчик, слева в окнах ПТУР!
Враги «трубу» на них наводят,
Кумулятивный, страшный бур.
Пока танк ехал, цель искал он,
Нашел и громко крикнул: — Стоп!
Танк замер, в это же мгновенье,
Огня из дула вышел сноп.
Трассер ушел молниеносно,
Линией прямо под окно,
Осела пыль, расчет не видно
И все вокруг разметено.
Отправил на соединение,
Взвод, окруженный батальон,
Пробив проход контратакой,
Чтобы навстречу к ним шел он.
Им этот бой давался тяжко,
Второе БМП горит,
Рота заметно поредела
И танк один уже подбит…
Кэп, БМП врага заметил,
И указанье ему дал,
В ту сторону отправив башню.
Сразу в прицел ее поймал.
Она кормою к ним летела,
И на ходу огонь вела,
Стрелку вперед, на упрежденье,
Пушка заряжена была.
Ударил словно гром небесный,
Выстрел орудия его,
Пробив броню, фугас взорвался,
Не пощадив в ней никого.
Парила грациозно башня,
Душой над телом подлетев,
Машину сильно развернуло,
Катки катились отлетев.
Легко, как звенья на браслете,
Что взрыв сумел разъединить,
Гусениц ленты разорвались,
Сползли, чтоб тело распрямить.
Соединились с развед-взводом,
Собой, усилив батальон,
Но отходить не получалось,
Район врагом был наводнен.
Из штаба новости плохие,
К ним долетели тот же час:
«Контратака захлебнулась,
Противник сильно нас потряс…
Массированным артобстрелом,
Он с головою нас накрыл,
Целым полком мотострелковым,
Нас снова в город задавил…»
В наушниках слышались взрывы.
«Нас авиация бомбит…
Прощайте, парни, и держитесь,
Полковник наш, уже убит…
Похоже в нашем направлении,
Их основной удар идет,
Решенья сами принимайте,
Помощь к вам больше не придет…»
Безумной птицей в клетке бился,
Души его холодный страх,
Как эхом дрожью отдавался,
На грязных, в ссадинах руках.
Реально все осознавали,
Что враг кольцо скоро сожмет,
И каждый, кто еще не умер,
Скорей всего скоро умрет.
Мелькнули в мыслях мать, Марина…
«Как же все будет без меня…?
Вы молитесь, об этом знаю.
Стараться буду выжить, я…»
С боем пробились к батальону,
Два БТР-а потеряв,
Один смог все-таки пробиться,
Тут же укрытие заняв.
Танки за насыпями стали,
По флангам, в центре БТР,
Врагу труда не составляло,
Решить тактический пример.
Каждый барак, каждый вагончик,
Огонь из окон изрыгал,
Но враг упорно, неуклонно,
Кольцо все уже зажимал.
Скоро и места не осталось,
Чтобы позицию сменить,
По ним стреляли отовсюду,
В любой момент могли подбить.
— Механик, покидай машину,
Не стоит жизнью рисковать,
Там справа в здании есть наши,
Иди, мы будем прикрывать.
Только успел закончить фразу,
Страшный удар снаружи был,
Башню заклинило на месте,
Взрыв ее чуть перекосил.
И замерла она над люком,
Путь для механика, закрыв,
А он кричал: — Крутите башню!
Как вдруг раздался новый взрыв.
Контуженый после удара,
Пытался башню повернуть,
Чтобы механику к спасенью,
Единственный открылся путь.
От дыма стало плохо видно,
Он чувствовал огонь, кошмар,
Сергей пытался к ним пробраться,
Танк загорелся, был пожар…
Схватил механика за руку
И потянул изо всех сил,
Но тот за что-то зацепился,
Паниковал, не проходил.
Просвет был нереально узкий,
Мальчишка бы с трудом прошел,
Но это был просвет надежды,
Инстинкт позвал, — и он пошел…
Гарью проводки завоняло,
И запах плоти на огне…
Затмил все мысли обездвижив,
Словно взорвалось все в уме…
И осознав, чей это запах,
Со страшной силой стал тянуть,
Сергей кричал, иль выл, так громко,
Что душу пробирала жуть.
Кэп люк открыл, пошел наружу.
— Пора, Владимир, убегать…
Он держал за руку Сергея,
Тот дико продолжал орать.
Владимир, заблестев слезами,
Крикнул механику: — Прости!
Руки его не отпуская…
Тот прорычал вдруг: — Отпусти!!
Сполз на трансмиссию по башне,
На землю кубарем упал,
А наверху из пулемета,
Отход его, кэп прикрывал.
От крика, что несли из люка,
Пожара злые языки,
Словно от холода
