Оглавление

1. Под знамением Бога Грозы
2. Немного о хеттах
3. Часть первая Возрождённая из пепла
   1. Глава первая
   2. Глава вторая
   3. Глава третья
   4. Глава четвертая
   5. Глава пятая
   6. Глава шестая
   7. Глава седьмая
   8. Глава восьмая
   9. Глава девятая
4. Часть вторая: С Еникеем на щите
   1. Глава первая
   2. Глава вторая
   3. Глава третья
   4. Глава четвертая
   5. Глава пятая
   6. Глава шестая
   7. Глава седьмая
   8. Глава восьмая
   9. Глава девятая
   10. Глава десятая
   11. Глава одиннадцатая
   12. Глава двенадцатая
   13. Глава тринадцатая
5. Часть третья: Кровь за власть
   1. Глава первая
   2. Глава вторая
   3. Глава третья
   4. Глава четвертая
   5. Глава пятая
   6. Глава шестая
   7. Глава седьмая
   8. Глава восьмая
   9. Глава девятая
   10. Глава десятая
   11. Глава одиннадцатая
   12. Глава двенадцатая
6. Часть четвертая: Месть Богов
   1. Глава первая
   2. Глава вторая
   3. Глава третья
   4. Глава четвертая
   5. Глава пятая
   6. Глава шестая
   7. Глава седьмая
   8. Глава восьмая
   9. Глава девятая
   10. Глава десятая
   11. Глава одиннадцатая
   12. Глава двенадцатая

Немного о хеттах

Далеко за горизонтом греческой истории лежит империя хеттов, самая таинственная империя древних веков, погибшая задолго до рождения нашего календаря. И не только погибшая, а до недавнего времени совсем забытая — еще в большей мере, чем легендарная Атлантида!

Одним древним народам «повезло» больше, другим значительно меньше: например, историческая наука очень пристально и детально изучает Древний Египет, об Элладе уж и напоминать как-то неприлично, настолько исхожена Древняя Греция вдоль и поперек, — а вот народ, по «старшинству» примерно равный египтянам и значительно старший не только греков, но и их предшественников ахейцев, изучался до самого начала XX века лишь обрывочно и случайно. Речь идет, конечно, о хеттах, вписанных, наряду с египтянами, в Книгу Книг и не последнее место занимающих в Ветхом Завете. Более того: матушка самого Соломона, царя еврейского, была хеттеянка, жена Давида.

Библия, как исторический документ, особенно в том, что касается географии народов и царей, книга довольно точная. Если и вкрались в нее ошибки, то по вине зднейших пересказчиков и переписчиков. А по Библии хетты населяли не больше и не меньше, как всю Сирию — вплоть до берегов Евфрата!.. Ученые и сейчас не склонны признать за ними территорию слишком большую и считают, о этот уникальный народ жил, в основном, по берегам Кызыл-Ирмак (современное название), в прошлом античного Галиса. Зато из археологических находок и теоретических работ многих ученых, всерьез занявшихся, наконец, хеттами, следуют исключительные по своему значению выводы. Например, тот, что в отличие от империи Древнего Египта «страна Хатти» долгие века была конфедерацией стран. Или, допустим, тот, что хетты поклонялись настолько несметному количеству божеств, что это позволило назвать их (хеттов) — народом «тысячи богов». В отличие от других завоевателей, хетты не расправлялись с богами покоренного народа: они включали их в свой пантеон и даже поклонялись им. Еще одна уникальная черта, очень несвойственная жителям именно того региона — Малой Азии, Палестины, Сирии и Анатолии, — не подвергать побежденных не только пыткам, причиняющим боль и смерть, но даже моральным унижениям. Завоеванного и попавшего в плен царя того или иного народа «Великий царь» хеттов отпускал с миром и даже оставлял за ним его государство. С одним, правда, условием — чтобы тот вовремя и в надлежащем объеме платил дань. И не только: соотнес бы свои юридические уложения с новой обстановкой, то есть с юридическими законами Хатти. Одно царьку позволялось оставить неизменным — способ наказания за особо тяжкие преступления, которые у хеттов карались смертной казнью, не только самого преступника, но и всего его «дома». Блестящие воины, избравшие способом ведения боевых действий только встречу с противником в генеральном сражении, хетты редко проигрывали битву. При всей своей воинственности, они отличались мягким незлобивым характером, а те города, которые, по законам военного времени, было необходимо разрушить, разрушали, но при этом переселяли население этих городов на новое место. Значительно число исторических свидетельств о том, что хетты с некоторых вассалов брали дань в виде вооруженных отрядов и включали их в свою армию, не опасаясь бунта.

До сих пор ученые не пришли к единому мнению об общественном строе Хатти. Ни в одном из обнаруженных за полтораста лет текстов не говорится впрямую, были ли в стране хеттов рабы. Десятилетиями советские ученые спорили, считать или нет «слуг», постоянно упоминавшихся, особенно в юридических сводах, рабами. Многие историки склонялись к тому, что форма существования «слуги» скорее подходит под понятие «крепостнической» зависимости от хозяина. Если бы только от хозяина!.. Ученые, сами фактически закрепощенные государством, словно не замечали, что больше половины хозяйственного уклада страны Хатти составлял социалистический, государственный уклад. При недостаточном развитии производительных сил, характер производственных отношений у хеттов и впрямь номинальный. Например, соответствующая служба, как государственный институт принадлежащая царю, на целый месяц посылала жителей страны на сельскохозяйственные работы! Правда, в отличие от «самой лучшей из стран» где студенту или инженеру получить освобождение от сельхоза повинности можно было лишь по причине болезни, хетты давали освобождение всем, «у кого сквозь ворота во дворе виднелось вечнозеленое дерево». Имелась в виду необходимость ухаживать за этим растением в то же самое время, когда государству требовалось ухаживать за государственными деревьями! Попробовал бы кто-нибудь в недавнее советское время, дабы не ехать «на картошку», в качестве аргумента выдвинуть наличие у него личного дачного участка с картофельным клином!

Хеттский царь содержал множество государственных предприятий, очень похожих на совхозы (до колхозов, слава Богу, не додумался!.. Впрочем, были общинные земли). Они назывались «домами» — «дома дворца», «дома богов» (храмы, — а вспомните, сколько было у хеттов богов), «каменные дома» (видимо, храмы, посвященные погребальным ритуалам), «дома царя», «дома царицы» и так далее. Во всех этих «домах» необходимо было работать. Рабочих рук наверняка не хватало: хетты, не слишком грабившие побежденных, вряд ли были богаты, и использовать постоянную рабочую силу царю было трудновато. Вот и придумал повинность для всех жителей, что не могли достать и в одну ночь высадить на участке дерево, да еще вечнозеленое. Впрочем, насколько мог, рабочую силу царь «закупал»: расселяя тех же самых пленных или репатриантов. он давал каждой семье участок, оплачивал строительстве дома, подсобных хозяйственных сооружений, покупку тягловой силы и домашних животных — коровы, овцы, козы (причем, конечно, не в единственном числе каждого вида) За это «слуга» должен был отработать не менее, скажем, тридцати лет на государственном предприятии. Правда, существует мнение, что, когда изработавшийся «слуга» отходил от активной трудовой деятельности, все, чем он был наделен от царя, отбирали. Но, скорее всего, это заблуждение ученых, и в ближайшие пятьдесят-сто лет хеттология все поставит на места. Как бы то ни было, вот это прикрепление неимущих пленников к земле и было «хетгской крепостью», той самой «феодальной» кабалой. «Домов» в хеттском государстве было множество, и населяло их множество неполноправных людей. Кстати, «слуга», провинившись, выплачивал, согласно уголовному и гражданскому кодексам, зафиксированным в глиняных табличках, ровно половину ущерба в сравнении с тем, если бы ущерб (государству или частному лицу) был нанесен человеком полноправным.

Особым почетом и привилегиями в стране Хатти пользовались «люди орудия». Это ремесленники — гончары, кузнецы-металлурги, ювелиры и т. д., то есть люди, занимавшиеся каким-либо ремеслом и использовавшие конкретное орудие — ткацкий станок, плавильную печь или гончарный круг. Они не считались «слугами», они назывались «хозяевами».

Население страны представляло собой, можно сказать, содружество наций. Хеттов, быть может, и хотелось бы обвинить в чем-либо, но уж только не в национализме. Одной только официальной письменности в стране Хатти ученые различают восемь видов! Разнятся они не по способу письма (хотя их тоже два — иероглифический и клинописный), а по языкам. К тому же в этих восьми широко применялась так называемая «аллография» — использование в тексте совершенно чужих всем восьми языкам слов и начертаний, например, из шумерской письменности. Причем писцы применяли подобный способ написания как скоропись: им было легче начертать шумерский знак для шулерского понятия, чтобы читатель догадался вместо шумерского прочесть свое слово, писать которое значительно больше. Таким образом, вырисовываются сразу два совпадения с советской страной — широкий интернационализм и всеобщая грамотность. Правда, хетты, судя по всему знали иностранные языки значительно лучше советских людей, владевших ими в большинстве своем «со словарем». А со временем скоропись с применением чужих слов стала правилом, поэтому современные ученые столкнулись с большими трудностями при расшифровке хеттских текстов: некоторых слов из хеттского языка они просто не знают, — так переусердствовали писцы по сырой глине заточенным стилом, настолько облегчили задачу себе, что теперь хеттологам прочтение слов «овца», «женщина», «медь» и прочих по-хеттски не под силу.

Хетты общались со всем миром. Киприоты были вассалами царей страны Хатти, Микены не чуждались общения и торговли. С великим Египтом, после ряда «встреч» далеко не дружественного характера и крупной победы в Кадеше при реке Оронт над войсками Рамзеса II, хетты заключили договор о вечной дружбе и взаимопомощи и действительно «обменивались» даже принцами и принцессами, то есть «дружили домами». Более ортодоксальный Египет не мог до конца понять «широкой души» хеттов, поскольку интернационализм в Египте выражался разве что в применении рабочей силы иноземцев-рабов, которая не ценилась ни во что. А вот от принцев и принцесс не отказывался: похоже на то, что царица Тейе и ее высокопоставленный брат были хеттами. С нее-то и с мужа ее Аменхотепа III и началось сближение значения для государства царя и царицы. Она первая, а за ней Нефертити, Анхесенпаамон — стали непосредственно участвовать в государственных делах и по праву изображаться на троне рядом с фараоном. Роль женщины в стране Хатти очень приближалась к роли мужчины. Можно сказать, там было почти равноправие. Как и у нас: не отбирая у нее исконных и привычных обязанностей вроде стирки, уборки и кухни, мы милостиво (и давно!) разрешили женщине работать наравне с мужчиной у станка и на стройке. А есть еще женщины-пилоты!

Религия у хеттов играла первостепенную роль. В стране было множество храмов, в которых отправлялись различные культы многих и многих богов. Божества хеттов отвечали каждый за свою, вполне определенную сферу жизни. Бог Солнца — один бог, ему принадлежало неотъемлемое: он сотворил весь этот мир. Богиня Солнца — всем этим миром управляла. Ей поклонялись хетты, как главной, не забывая при этом, что главный — Он. Кроме того, были бог Грозы, бог Луны, богиня Духа пчелиного роя (!), божества Страха и Ужаса и так далее. Боги различались по функциям — периодически исчезающий бог плодородия Телепинус, женские божества Хебат и Иштар (да-да, совершенно чужая хеттам Иштар из Ниневии!), богиня Престол (престол у хеттов женского рода), боги-злаки, боги ремесла (Кузнец, Пастух и пр.).

Как католики латынь, а православные церковнославянский язык, так хетты для ритуалов использовали хурритский, на котором не говорили. Хурритская письменность, даже встречающийся на этом языке текст эпоса о Гильгамеше, — была только для религиозных дел, и ни для каких более.

Войтех Замаровский

Часть первая
Возрождённая из пепла

«Поглядите, превратился он в огромного Быка,

Поглядите, у него рог немного согнут!»

Спрашиваю: «Отчего рог немного согнут?»

Отвечает он тогда: «Я ходил в поход.

Загораживала путь нам гора большая.

Подошел тогда к ней Бык, гору он подвинул.

Море победили мы. Оттого и согнут рог!»

Из древнего хеттского текста

Глава первая

Суппилулиума вздрогнул. Крики доносились с улицы. Где-то на сторожевых башнях перекликались часовые. Сознание постепенно возвращалось, но глаза никак не хотелось открываться. Уже утро? Еще бы поспать. Но он боялся вновь провалиться в кошмары, которые мучили его всю ночь и не отпускали даже сейчас, после пробуждения. Он, подобно Богу Грозы, сражался со змеем Иллуянкой[1], жутким чудовищем с холодной, скользкой чешуей и огромными клыками. Но у него не было столько сил, как у Бога Грозы, и змей Иллуянка его раз за разом опрокидывал на землю. Он вставал, вновь бросался в схватку, и вновь был повергнут… Вдруг оказался пред полчищем врагов, один. Защищался от стрел, летевших со всех сторон. Стрелы вонзались в щит и превращались в ядовитых змей. Змеи пытались жалить… Потом убегал от кровожадных зверей, но ноги не слушались, а за спиной раздавался жуткий рев, доносилось смрадное дыхание…

Суппилулиума с облегчением вздохнул, поняв, что вырвался из объятий кошмара. Никакого звериного рыка… Никаких змей… Приятная ночная тишина…

Крики повторились. Призывы звучали все ближе и настойчивее. Это уже не сон! Почему затеяли перекличку в столь поздний час? Предчувствие чего-то недоброго закралось в душу холодной скользкой гадиной. Теперь он уже явственно услышал: «Вестовой к наместнику Суппилулиуме!» Усилием воли юноша заставил себя окончательно стряхнуть остатки сна и открыть глаза. Темные своды еле вырисовывался в скудном свете масляной лампадки. Сквозь узкое окошко под потолком заглядывала любопытная луна, бросая холодный отблеск на каменный пол, устланный шкурами, на стены с пестрыми коврами.

«Вестовой к наместнику Суппилулиуме!» — где-то рядом под окном прокричал караульный. Сердце громко ухнуло. «Что-то произошло!» Вестовой с пустяшным поручением не будет тревожить среди ночи наместника города Куссары[2]. За дверью послышались быстрые тяжелые шаги. Оруженосец Цула ввалился в покои с факелом в руке. Никто не мог так сотрясать пол, как этот великан. Суппилулиума сел на ложе, прикрывая глаза рукой от яркого света факела.

— Повелитель, прости, что нарушил твой сон, — выпалил Цула, тяжело переводя дух. — Прибыл гонец из Верхней страны с плохой вестью.

— Говори! — Суппилулиума засунул ноги в холодные кожаные сапоги и ощупью искал шерстяную андули[3].

— Племена каскийцев[4] перешли реку Куммесшахи[5] и быстро движутся к Хаттусе[6].

Голова моментально прояснилась. В груди все похолодело.

— К Хаттусе? — Суппилулиума подскочил с ложа. — Созывай воинов! — распорядился он. — Всех, что у нас есть, даже наемников из Ахиявы[7]. Пусть запрягаю колесницы. Выступаем немедленно.

— Ты не оставишь небольшой отряд для защиты Куссары? — Поинтересовался Цула, помогая повелителю одеться.

— Нет! Пусть ремесленники защищают город. Если Хаттуса падет, то и Куссаре долго не простоять.

Звезды яркими огоньками проткнули черное покрывало ночного неба. Бог Кушух[8] неторопливо правил печальной лунной ладьей, унося в Страну Забвения души усопших навеки. В темноте еле угадывались очертания горных вершин. Тявкали шакалы, деля добычу. Среди скал отрывисто и громко раздался рык ночного охотника. Шкалы затихли.

Стук копыт и скрип колес нарушил тишину. Пляшущий свет факелов выхватил каменистую дорогу, петляющую среди холмов. По обочинам шапки кустов и серые безликие валуны. Несколько легких боевых одноосные колесниц ощупью пробирались по дороге. Усталые лошади тяжело дышали, роняя пену. За колесницами топали пешие воины, неся за спиной большие овальные щиты из переплетенных прутьев кизила, в руках короткие копья с тяжелыми бронзовыми наконечниками.

— Стой! — скомандовал юноша в передней колеснице. Возничий натянул вожжи.

Юноша внимательно прислушался к ночным шорохам. С ним поравнялась вторая колесница. Ей правил высокий крепкий воин. Могучая грудь казалась еще шире от кожаного нагрудника, украшенного медными пластинами. На голове медный шлем с высоким гребнем из конских волос.

— Осталось совсем немного. Я узнаю эти места, — взволновано произнес юноша.

— Но, повелитель, ничего не видно в такой темноте, — возразил великан, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди.

— Я и слепой найду дорогу к родному дому. Сейчас мы спустимся в долину, перейдем вброд реку, затем взберемся на гряду вон тех холмов и увидим огни на сторожевых башнях Хаттусы.

— Наш дозор долго не возвращается. Не угодить бы в засаду, — встревожился великан. Он принюхался — Пахнет гарью.

— Может это от костров. Каскийцы где–то близко, — понизил голос юноша. — Слышишь? Стук копыт. Я вижу, мелькает факел.

— В боевой строй! — Рыкнул великан.

Копьеносцы тут же встали шеренгами, сомкнув щиты, и перегородили дорогу. Лучники выбежали вперед, заняли позиции, готовясь к стрельбе.

— Это наш дозор, — успокоил всех Суппилулиума.

Из-за холма вылетел всадник на взмыленном коне. В руку пылал факел. Дозорный резко осадил храпевшего скакуна.

— Повелитель, беда! — прокричал всадник. — Враг взял Хаттусу.

— Гони! — крикнул юноша.

Возничий хлестнул лошадей, и колесница рванулась с места, грохоча по камням, оббитыми медью колесами.

К стенам Хаттусы добрались с рассветом, когда Небесный Бог Солнца только выкатывал из моря огненную колесницу. Вершины гор вспыхнули, словно охваченные пламенем. Ночная прохлада отступала куда–то в долины вместе с клубами желтого тумана.

На вершине холма показались незыблемые оборонительные стены с массивными квадратными стрелковыми башнями. Но сторожевые огни не пылали на башнях. И часовых не видно. Вообще вокруг — никого. Ни звука, только карканье воронья.

Хлопья пепла кружились в воздухе серым снегом. Горький запах гари мешался со сладковатым, тошнотворным духом тлена. Юноша спрыгнул с колесницы и быстро подошел к склону, где начиналась широкая дорога, мощенная камнем. Дорога упиралась в центральные Ворота Лабарны[9]. Меж высоких сторожевых башен черной брешью зиял проход. Дубовые створки валялись, разнесенные в щепки. С них уже содрали золотую чеканку. Кругом лежали обезображенные трупы.

По смуглой гладкой щеке юноши скатилась слеза, оставляя мокрую дорожку. «Опоздал!» — еле слышно произнес он дрожащими губами.

К нему подошел великан Цула. Он снял медный шлем, черные жесткие кудри рассыпались по широченным плечам.

— Здесь каскийцы прорвались в Хаттусу, — указал юноша на Ворота Лабарны.

— Южный склон — самое уязвимое место, — согласился Цула. — Дорогу мостили камнем для торжественных выездов правителя во время праздников. Здесь и склон пологий. Каски подкатили тара, да взломали ворота. Раньше Южную стену защищал земляной вал, но за ним давно никто не следил, размыло дождями.

— Почему же стену вновь не укрепили?

— Жители Хаттусы забыли, когда последний раз враг стоял у ворот. Давненько война сюда не докатывалась. Со времен лабарны Мурсили[10] столица не помнит осады. Почти три сотни лет прошло. С восточной и западной стороны стены высокие. С северной — крутой обрыв. Внизу река. С осадными орудиями не подобраться. А здесь, южная стена совсем низкая.

— И все же я не могу понять, почему так быстро пала Хаттуса. Не простояла и трех дней, — возмущался юноша. — Гарнизон хорошо вооружен. Одни стражники храмов чего стоят, да еще три тысячи копьеносцев Богини Вурусему.[11] Могли не меньше года держать оборону. Почему каскийцы так быстро сумели взять город?

Суппилулиума поднялся по склону и, затаив дыхание, прошел сквозь сводчатую арку Ворот Лабарны. Узкий ход меж высоких стен вел ко вторым, внутренним воротам. Всюду лежали тела павших воинов. В конце, у выхода в город возвышался завал из мертвецов. Здесь особенно жарко кипел бой. Сраженным некуда было падать. Они умирали стоя, продолжая сжимать оружие в окоченевших руках.

Пришлось выволакивать мертвецов наружу. Когда удалось проникнуть за оборонительную стену, Суппилулиума чуть не свалился без чувств. Вместо чистых улочек, опрятных домиков и цветущих палисадников перед взором предстал хаос из груд камней и тлеющих головешек. Остались лишь узкие проходы, напоминая, что здесь когда-то были улицы. Кругом растерзанные тела защитников, лежавшие среди руин.

Суппилулиума поспешил в Верхний город, стараясь не смотреть по сторонам. Здесь убитых было меньше: большинство защитников пало, у стен. Но в Верхнем городе среди мертвых попадались женщины и даже дети. Обугленные тела то тут, то там виднелись в развалинах. Суппилулиуму начало мутить. Он едва сдерживался, чтобы окончательно не потерять рассудок. Он зашагал к Северной цитадели. Может она устояла? Хаттуса состояла из Нижнего города, который защищала Южная стена, и Верхнего, стоявшего на возвышенности. Прорваться через городские стены — одно дело, но чтобы взять хорошо укрепленную Северную цитадель, построенную на скале — надо приложить немало усилий.

Твердыня гордо и угрюмо возвышалась над разрушенным, опустошенным городом. Суппилулиума поднялся к входу в цитадель, защищенному двумя высокими стрелковыми башнями. И здесь кругом убитые. У ворот бились отчаянно. Позолоченные створки безжалостно снесены. Суппилулиума, осторожно переступая через тела, прошел внутрь. В цитадели все разгромлено и сожжено. От величественной халентувы[12] остались лишь почерневшие каменные стены. Деревянные перекрытия рухнули. Сквозь пустые закопченные глазницы окон проглядывало голубое небо. Еще тлели угли, источая едкий дым. Вместо цветущего фруктового сада торчал частокол черных стволов. Чудесные цветники погребены под слоем серого пепла.

Суппилулиума остановился в растерянности. Он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он не мог поверить в то, что происходит вокруг. Не мог принять реальность… Почерневшие от пожара стены — все, что осталось от дворца, где он родился и вырос. Ему знаком здесь каждый уголок, каждое деревце… Но теперь все убито, безжалостно разрушено, сожжено. Чтобы не сойти с ума, Суппилулиума плотно сомкнул веки и попытался привести себя в чувство. Надо что-то делать! Хоть что-нибудь! Но что? Правитель! Надо найти тело правителя, если каскийцы его не нашли раньше и не растерзали.

— Ищите тело лабарны[13] Арнуванды, — словно в бреду приказал он воинам. — Правителя надо разыскать и похоронить со всеми обрядами.

— Обязательно найдем, повелитель, — заверил его Цула. Великану тоже было не по себе. Лицо бледное, словно кусок мрамора, в глазах растерянность.

— Я буду проклят! — Суппилулиума больше не мог сдерживать себя. Слезы брызнули из глаз. — Я жалкая, ничтожная тварь, недостойная называть себя братом божественного лабарны. Арнуванда погиб как герой, сражаясь плечом к плечу с воинами Великой Хатти, а я приплелся, когда от столицы остался один пепел. Я в отчаянии! Что скажу матери — солнцеликой таваннанне[14]? Что? Расскажу, как беспомощно взирал на развалины Хаттусы? Все, даже водоносы и блудницы будут тыкать в меня пальцем: Смотрите — это Суппилулиума. Он не помог брату. Предал его, чтобы захватить власть. Великий Арнуванда погиб, защищая храмы Хаттусы. Он надеялся, что Суппилулиума придет к нему на помощь, но зря надеялся…

— Не кори себя, повелитель, — возразил Цула. — Можешь гневаться, но я с тобой не соглашусь. У нас всего десять колесниц, три сотни копьеносцев, да кучка кое-как вооруженных ремесленников. Вряд ли нашей помощи хватило бы, чтобы отстоять Хаттусу. Если уж войско Богини Вурусему не сдержало каскийцев… мы-то, чем могли помочь?

— Ты не понимаешь, — горячо воскликнул Суппилулиума. — Если бы я подоспел вовремя, то погиб, как герой, как мой брат, подобно великим сыновьям Хатти. Наши души были бы чисты перед Богами. А что теперь? Мое имя опозорено навеки! — не унимался юноша.

Вдруг великан прислушался.

— Или я схожу с ума, или слышу голоса погибших душ, стремящихся к небу.

— О чем ты? — не понял Суппилулиума.

— Кто-то поет, — несмело повторил Цула.

Суппилулиума напряг слух.

— Слышу! Поют гимн Богу Солнца. Душам умерших не дозволено петь этот гимн. Солнце восхваляют только живые.

— Мавзолей Лабарны! — сообразил Цула.

Они обогнули развалины халентувы и оказались перед усыпальницей древнейшего правителя Хатти, божественного Лабарны. Высокие стены, сложенные из неотесанного камня на известняковом растворе, остались целыми. Под ними лежало множество каскийцев. Валялись изломанные штурмовые лестницы. Самшитовые ворота носили следы ударов тараном, но не поддались. За стенами на древнем хеттском языке охрипшие голоса вдохновенно восхваляли Бога Солнца:

Небесный Бог Солнца, мой господин, пастырь человечества!

Ты встаешь, Бог Солнца, из моря и восходишь на небо.

О Небесный Бог Солнца, мой господин, каждый день ты вершишь

Суд над человеком, свиньей, собакой и над зверем диким.

Ты вдохновенный вершитель справедливости и неутомим в своем судилище[15].

По нестройному пению можно было сразу догадаться, что гимн исполняли не жрецы. Заслышав шаги, поющие смолкли. Над выщербленными стенами показались хмурые настороженные лица.

— Кто такие? Не подходи близко! — раздался грозный оклик.

— Носитель жезла Бога Грозы, Суппилулиума, брат великого лабарны Арнуванды.

Загрохотал засов. Заскрипели ворота. Перед Суппилулиумой предстали человек двадцать измученных людей: почти без одежды, лица перепачканы сажей. На некоторых еще держались кожаные доспехи, изрядно посеченные в бою. Вперед всех, слегка шатаясь, вышел крепкий воин. Его обнаженный торс сплошь покрывали раны. Бурыми пятнами на холщевой рваной андули запеклась кровь. Вьющиеся черные волосы слиплись на лбу. В правой руке он сжимал короткий бронзовый меч. Воин встал на одно колено, как положено мешедю[16] перед носителем священного жезла Бога Грозы и хрипло произнес:

— Приветствуем тебя, носитель жезла.

— Как имя твое. — Суппилулиума вглядывался в чумазое лицо, поросшее густой спутанной бородой, но никак не мог вспомнить, кто перед ним.

— Я старший над мешедями лабарны Арнуванды. Мое имя Фазарука.

— Неужели — ты! — обрадовался юноша. — Поднимись немедленно! Ты — герой! Это я должен встать перед тобой на колени. Ты не позволил врагу осквернить мавзолей Лабарны.

— Со мной еще два десятка отважных защитников. Мы обороняли священную гробницу, пока пожар не заставил каскийцев убраться из города. Прости, что не смогли уберечь Хаттусу.

— А где мой брат? Жив ли правитель? Может в плену? Говори! — требовал Суппилулиума, с тревогой заглядывая в глаза Фазаруки.

— Если ты спрашиваешь о божественном лабарне Арнуванде… — Воин замялся

— Отвечай! — требовал Суппилулиума.

Фазарука опустил глаза и тихо произнес:

— Он бежал.

— Бежал? — Суппилулиума отшатнулся, словно его ударили по лицу. — Думаешь ли ты, что говоришь? Он не мог! Он должен был погибнуть вместе с Хаттусой, умереть как герой или отстоять святыню! Что ты придумываешь? Я должен разыскать его тело…

— Не гневайся. — Фазарука с сожалением пожал плечами. — Тебе не найти тело лабарны среди руин.

— Где же он?

— Как только враг появился под стенами Хаттусы, Арнуванда покинул город, прорвался сквозь каскийцев с отрядом боевых колесниц и войском Богини Вурусему. Да, это — правда, горькая правда. Мало того, что ушел сам, еще увел три тысячи копьеносцев Вурусему, при этом не забыл прихватить все золото из халентувы.

— Я не верю! — воскликнул Суппилулиума. — Как он мог! Хочешь сказать… Нет! Такое невозможно! Арнуванда, как и я, из рода божественного Лабарны. Опозорить род — страшнее смерти.

— Могу поклясться перед Богами, — вздохнул воин, тяжело поднимаясь с колен.

— Он должен был бесстрашно сражаться во главе войска, — все не мог поверить Суппилулиума. — О, Боги! Какай позор! Мой брат… Потомок великого Лабарны… А я собрал всех своих мешедей… Шел днем и ночью без отдыха… — Его гневный взор обжег Фазаруку. — Почему позволил ему уйти? Ты — старший над мешедями лабарны. Почему не удержал его?

— Не гневайся, повелитель. Не в моей власти указывать лабарне, что ему делать. Тем более, он хорошо скрывал свой план. Перед побегом приказал мне возглавить оборону ворот Лабарны. Там ждала верная смерть. Я чудом уцелел.

— Прости! — Остыл Суппилулиума. Долго размышлял, оглядывая уцелевших воинов, и совсем обреченно произнес: — Значит, такова воля Богов.

— Но, что теперь? — тревожно спросил Цула. — Неужели Хатти больше не существует? Храмы Хаттусы разгромлены. Статуи Богов осквернены. Как Всевидящие могли такое допустить?

— Только они и могут на это ответить, — рассудил Суппилулиума. — Я хочу спросить у них самих. Проведите меня в мавзолей.

Суппилулиума и Цула вслед за Фазарукой вошли в мрачное низкое каменное строение мавзолея. Пройдя несколько маленьких темных комнат, они очутились в целле — небольшом квадратном зале без окон, со сводчатым потолком в виде купола. Стены украшали головы быков. Длинные изогнутые рога, покрытые золотом, отражали слабый свет масляных лампад. Вместо глаз сияли драгоценные камни. В стенных нишах застыли изваяния двух божеств в человеческом обличии, выточенные из черного базальта: Страх и Ужас. Эти два божества всегда сопровождают Бога Грозы. Посреди зала находилась статуя самого Бога. Постаментом служил священный камень хуваси. Огромный куб, вытесанный из глыбы серого базальта, не имел изъянов. Грани густо покрывали надписи, содержащие древние молитвы и заклинания. На камне хуваси стояли два величественных быка из белого мрамора с синеватыми прожилками и напоминали облака. На их спины ногами опирался Бог Грозы. Бронзовое тело укрывала длинная пурпурная андули, расшитая золотом. Высокая круглая тиара, украшенная бирюзой, венчала голову. Суровый внимательный взгляд устремлен даль, поверх голов молящихся. В одной руке Бог держал золотой калмус[17], в другой — связку разящих стрел-молний. Перед камнем хуваси находилась истанана[18] в виде большой гранитной чаши. Чашу наполняло жертвенное масло. В масле плавал фитиль. Горело вечное священное пламя бога Агниса, бросая отблески на темные своды. Возле истананы располагался стол для жертвоприношений, покрытый желтой льняной скатертью.

За спиной у Бога Грозы два гранитных льва охраняли вход в пещеру. Туда разрешалось входить только посвященным жрецам. Ход вел в погребальную камеру, где в золотом кувшине покоился прах божественного Лабарны — основателя Великой Хатти.

Справа на стене мерцал светильник над каменной чашей, в которой плескался источник из подземного царства Бога Ярри — повелителя болезней и колдовства.

Вся обстановка в целле напоминала человеку, попавшему сюда, что он всего лишь — жалкая тварь. Каждый вошедший чувствовал себя беззащитным перед грозными ликами Богов. Его судьба находилась в руках высших вершителей. От них нельзя ничего утаить. Они следят за каждым твоим шагом, знают все твои мысль…

Суппилулиума остановился со смиренным видом перед изваянием Бога Грозы. Прочитал долгую молитву. Затем налил из своей глиняной фляги вина в жертвенный сосуд. Из дорожной сумки достал лепешку ячменного хлеба и, разломив ее пополам, положил на стол для жертвоприношений. Горсть душистой туххессары юноша бросил в священный огонь. Пламя затрещало, принимая пожертвование. Сладковатый аромат благовоний наполнил целлу. Суппилулиума зачерпнул воды из источника Ярри в глиняный ритуальный сосуд в виде свернувшейся змеи и отпил несколько глотков. Священная вода подействовала. Суппилулиума почувствовал, как успокаивается, и к нему возвращается способность здраво мыслить. Он попросил Фазаруку рассказать обо всем, что творилось в городе.

Все произошло неожиданно. Каскийцы без боя обошли ближайшие крепости, решив ударить в самое сердце Хатти. Дозорный подняли тревогу слишком поздно, когда уже по всем дорогам к Хаттусе стекались отряды врагов. Помощи ждать было неоткуда.

Единственное, что успели — отослали гонцов в Куссару и Арину. Но никто не тешил себя надеждами. С самого начала защитники готовились к тому, что город падет, и пощады не стоило ждать от безжалостных захватчиков. Оставалось только подороже продать свою жизнь.

Арнуванда, как это звучит не прискорбно, предал свой народ. С несколькими вельможами из своего окружения тайком, под покровом ночи, правитель покинули столицу. Он прорвался, уведя с собой всех воинов Богини Вурусему. Фазарука до самого конца думал, что Арнуванда решился на хитрый маневр: когда враг завязнет, штурмуя стены, лабарна ударит каскийцам в спину. Но напрасно надеялся. Лабарна Арнуванда просто-напросто — бежал.

Касикйцы сразу же ринулись на стены. Первый штурм отбили ценой больших потерь. Весь день шел жестокий бой. Защитников поубавилось, хотя и враги вечером долго собирали трупы и разводили огромные погребальные костры. Но к концу дня к каскийцам подтянулся обоз с метательными орудиями. Они принялись усиленно готовиться к новому штурму. В городе так же не спали всю ночь: как могли, укрепили южную стену. Воинов осталось немного. Из горожан все, кто способен держать оружие, встали на защиту. Кузнецы использовали весь металл, что у них имелся в запасе. Даже дорогие чеканные блюда переплавлялись в наконечники стрел. Женщины срезали волосы и плели тетиву для луков. Мальчишки собирали камни.

С рассветом каскийцы двинулись на новый штурм. Лезли со всех сторон. Они даже попытались взобраться по скалам на Северную стену. На головы нападавшим лили кипяток и сыпали раскаленный песок. Кровь стекала по камням до самой земли. К исходу дня врагу все же удалось захватить Ворота Лабарны и две сторожевые башни. Ночью сражение перекинулось на улицы. К утру каскийцы добрались до Верхнего города. Они притащили таран, чтобы взломать ворота Северной цитадели. Но ворота распахнулись сами, и воины храмов вступили в схватку. Сута[19] со стен атаковала стрелами. Натиск был настолько сильным и неожиданным, что каскийцы попятились. Их почти удалось выбить обратно из города. Бой вновь закипел на стенах. Тогда разъяренные захватчики подожгли город. Воспользовавшись тем, что горожане бросились тушить свои дома, каскийцы навалились на ворота Лабарны. К исходу ночи враг вновь ворвался в Хаттусу.

Все же силы были неравные. Защитники отступили к святилищу богини Сауски и к Северной цитадели. Новый день — и новый штурм. Храм Сауски был разрушен до основания. Сражение за халентуву проходило особенно жестоко. Каскийцы потеряли под стенами Северной цитадели многих лучших воинов. Последняя горстка защитников укрылась в мавзолее Лабарны. Жар от пылающей халентувы заставил убраться захватчиков из Верхнего города. Затем они и вовсе покинули сожженную Хаттусу. Погрузив награбленное в телеги и, кое-как кремировав убитых, каскийцы двинулись обратно.

— Неужели Хатти погибла? — произнес Цула, и сам испугался своих слов.

— Не говори так! — воскликнул Суппилулиума.

— Каскийцы, еще при лабарне Тудхалии отобрали у нас город Ненассу на севере, — напомнил Фазарука. — Две мощные крепости в Нижней стране: Туванува и Уда захвачены Арцавой. Арауны разорили всю Гассию. Аццийцы захватили город Самуху и разграбили всю Верхнюю страну. Из Исувы пришло войско и разорило Тегераму. Воины Арматана захватили Киццуватну. Пока жива была Хаттуса — наш священный город, — жила и надежда на возрождение Великой Хатти. Теперь Хаттуса сожжена. От страны остался только город Куссара, да Цапланда, где правит твоя мать — солнцеликая таваннанна. Нерик — город праздников может захватить отряд из сотни человек. Стены Каниша вот-вот развалятся. Мы со всех сторон окружены врагами. Неужели наступят времена, когда слово хетт будет равнозначно слову — раб?

Суппилулиума молчал. Все, что говорил Фазарука, он и так знал. Понимал и то, что с падением Хаттусы, погибла великая держава, основанная божественным Лабарной.

— Мне надо поговорить с Бога Грозы. Он мой небесный отец. Он знает все. — С этими словами Суппилулиума подошел к камню Хуваси. Пламя Агниса осветило его лиц. Юноша устремил взор к грозному лику вершителя.

— О, могущественный мой отец и покровитель. Помоги мне. Дай совет. Вдохни в меня мужество и разум. Направь на верный путь недостойного сына твоего, — шептал страстно он, прижимая руки к груди.

С каменного свода сорвалась капля и упала прямо в чашу со священным огнем. Пламя сердито затрещало, разбрызгивая масло. Цула и Фазарука воскликнули от изумления. Никто не сомневался, что свершилось знамение.

— Великий, разреши, я позову жреца. Уцелел один, — предложил Фазарука. — Он сможет растолковать знамение.

— Не мешай, — шикнул на него Цула и поманил к выходу.

Через некоторое время Суппилулиума вышел из мрака мавзолея, щурясь от яркого солнечного света. Его лицо выражало полное спокойствие. Все собрались вокруг и ждали слов повелителя.

— Бог Грозы объяснил мне из чего состоит наша земля, Великая Хатти. — наконец произнес он. Голос звучал спокойно, ровно. — Великая Хатти — это народ: плугари, жрецы, воины, ремесленники — простые люди, которые своими руками добывают себе хлеб. На них держится весь мир. Не землевладельцы растят ячмень и собирают фрукты — это делают плугари и садовники. Не телепурии[20] строят городские стены и возводят дворцы, а каменщики и плотники. Полководец, даже самый искусный, не разобьет противника без преданных воинов. Мой отец, Бог Грозы сказал: — Собери армию из простого народа. Наемники сражаются за плату, а простой плугарь — за родную землю. Цена несоизмерима. Землю, которая тебя вскормила, вырастила, землю, в которой покоятся кости предков, нельзя оценить! Тебе нужно возглавить мстителей. Но если стране суждено погибнуть, ты должен первым пасть в сражении, — так велел мне отец, бог и покровитель Хатти. И я, чего бы это мне не стоило, соберу великую армию и освобожу священную землю. Иначе — зачем мне жить? Зачем есть хлеб? Я не могу смотреть в небо и радоваться солнцу, когда под ногами пепел, а в ушах звучат стоны.

— Мы готовы пойти за тобой! — горячо поддержал его Фазарука. — Многие помнят, как ты отважно сражался в рядах войска Богини Вурусему, когда твой отец лабарна Тудхалия освобождал Киццуватну. Он всегда гордился тобой. Ты смело вел в бой колесницы и не прятался от стрел.

— Мы верим тебе! — откликнулся Цула.

— Аха! Аха! — закричали воины, потрясая оружием.

— Тогда нам надо поспешить в ближайший уцелевший город, — решил повелитель.

— Самый близкий город — Нерик, — посоветовал Фазарука.

— В Нерик! — согласился Суппилулиума.

***

Нерик сдался без боя. Небольшой городок, даже не городок, а поселение земледельцев и ремесленников, приютился на склоне холма. Здесь не было стен со стрелковыми башнями и рва с водой. Городок окружал простой земляной вал. Каскийцы без труда разоружили охрану. Затем занялись грабежом. Вынесли все золото и серебро из единственного храма, посвященного Богу Солнца. Обшарили дома. У жителей отняли скот и зерно. Добро погрузили на высокие телеги, запряженные волами. Крепких мужчин, годившихся для работ, связали и погнали в рабство. Грабители спешили догнать основное войско, поэтому дома не стали поджигать.

Волы еле тащили одноосные телеги, груженные награбленным добром. Воины подгоняли пленных, безжалостно орудуя плетьми. Вместо воды утоляли жажду отличным выдержанным вином. Радовались очередной легкой победе.

За поворотом каскийы заметил на холме человека. Решили, что это один из местных жителей. Вовремя штурма города удрал, а теперь ждет, когда они уберутся.

— Эй! Спускайся сюда, или я поднимусь и отрежу тебе уши, — закричал один из грабителей.

Но человек не обратил никакого внимания на угрозу.

— Ах ты, презренный хетт! — каскиец гневно отбросил в сторону кувшин с недопитым вином и схватился за топор. — Не желаешь повиноваться?

— Оставь его, — посоветовали товарищи.

— Нет! — упрямился каскиец. — Я хочу расколоть череп этому шакалу.

— Зачем он тебе? Подумаешь, какой-то бедняк. Давай, лучше еще выпьем вина.

Но неугомонный воин кинулся на холм, размахивая топором. Приблизившись, он с удивлением увидел перед собой крепкого юношу в дорогих воинских доспехах. Мародер бегло оценил, сколько можно выручить за золотые серьги, серебряные браслеты и высокий медный шлем с гребнем из конских волос. А какой чудный красный плащ! Его он оставит себе. Не у каждого вождя имеется такая красивая одежда. Плащ на плече скрепляла серебряная брошь в виде головы быка. Только за одну эту брошь можно выменять стадо овец. Окинув все хозяйским глазом, он размахнулся топором, но рубануть не смог. Рука не слушалась. Он встретил взгляд, полный ненависть и презрение. Юноша даже не дрогнул. Ни капли страха в глазах.

Каскиец не успел опомниться, как удар тяжелого копья в живот согнул его пополам. Грабитель покатился вниз, ломая колючие кусты терновника.

— Повелитель, ты поступаешь неосторожно! — Рядом с юношей появился Цула. Он вытер пучком травы окровавленный наконечник, поправил на поясе широкий меч с простой отделкой. Не каждая рука могла бы владеть таким тяжелым оружием. Смуглое скуластое лицо, словно гранитная скала, выражало бесстрашие и спокойствие. Хищный нос с горбинкой немного искривлен. Тяжелый подбородок и небритые щеки украшали старые шрамы.

— Не беспокойся за меня, Цула, — безразлично ответил Суппилулиума. — Меня оберегает Бог Грозы.

Каскийцы, увидев, как погиб их товарищ, пришли в гнев. Несколько воинов кинулись на холм. Снизу они не могли видеть, что на вершине холма, помимо двух дерзких хеттов выстроились копьеносцы, готовые к атаке, а сзади к обозу подкрадывались легковооруженные воины суты. Все произошло быстро. Мародеров атаковали со всех сторон. Началась безжалостная резня. Разгром довершили колесницы, вихрем пронесшиеся по полю битвы. Тех немногих бегущих, которым удалось вырваться, настигали меткие стрелы и метательные копья. Никто из врагов не ушел живым.

Небольшое войско победно вошло в Нерик. Жители падали на колени перед колесницей Суппилулиумы, приветствовали освободителя громким «Аха!». Повелитель распорядился вернуть все награбленное горожанам. Сам, лично передал жрецу Бога Солнца драгоценности, которые каскийцы вынесли из храма.

Цула построил все немногочисленное войско на храмовой площади. Всего три сотни копьеносцев. Все в нагрудниках из толстой кожи. Медные шлемы начищены до блеска и украшены высокими гребнями конских волос. Острые наконечники копей устремились в небо. На овальных плетеных щитах, обтянутых толстой кожей, одинаковый бронзовый орнамент. Короткие синие плащи перекинуты через левое плечо. Рядом встали десять боевых колесниц, в каждой — пар высоких стройных коней. По три колесничих в повозке, вооруженные короткими копьями, небольшими овальными щитами и луками. Еще около полусотни воинов легкой суты замыкали фланг.

Жители города стекались к храму, чтобы поблагодарить своих освободителей. Несли хлеб, сыр, вино, чудом уцелевшее после грабежа, — готовы были отдать последнее.

Громким «Аха!» воины встретили своего предводителя. Суппилулиума на колеснице проехал перед строем и швырнул оземь шест с волчьей головой — символ могущества воинов Каски.

— Славные сыновья Хатти! — голос звучал громко, чисто. — Пепел остался от Хаттусы. Скоро пепел останется от всей страны, если мы не встанем на ее защиту. Есть у Хатти войско сильнее нашего. Но где оно, и когда ждать от него помощи? Если могучими львами правит трусливый заяц, то даже стая облезлых шакалов одержит над ними верх. Сейчас нас мало, но скоро к нам примкнут те, у кого отняли все до последнего зернышка, у кого убили родных или превратили в рабов, те, для кого Хатти — родная земля, и они не могут равнодушно смотреть, как вытаптывают поля, вырубают сады, оскверняют храмы. Пришел час мести! Если сможем отстоять Родину — ждет нас вечная слава. Потомки будут гордиться нами, слагать про нас песни. А если не сможем — умрем всеми забытые, а дети наши вырастут рабами. Сразимся!

— Аха! — дружно ответили воины.

— Позволь нам, недостойным обратиться к тебе, — попросил широкоплечий ремесленник в грубой шерстяной одежде, встав на одно колено перед колесницей предводителя.

— Кто это? — спросил Суппилулиума у Фазаруки, указав на толпу горожан.

— Народ. Ты позвал — они пришли.

— Чего вы хотите? — спросил Суппилулиума у ремесленника.

— Возьми нас в войско. Разреши дать воинскую клятву верности. Мы хотим сражаться за свою землю.

— Я не обещаю богатой добычи. И не каждый из вас вернется. А, возможно, и все мы погибнем, — предупредил Суппилулиума.

— Мы готовы умереть, лишь бы больше враг не разорял нашит дома, — закричали горожане. — Не осквернял наших храмов. Не угонял наших детей в неволю.

— Пусть будет так, — согласился повелитель.

Фазарука кое-как выстроил земледельцев и ремесленников по росту. Все их облачение — простая одежда из домотканой материи, грубая кожаная обувь. Некоторые надели доспехи, подобранные с поля боя. Вооружились, чем смогли: копьями, топорами, у некоторых за спиной висели чехлы со стрелами, через плечо тугие охотничьи луки. Фазарука покачал головой. Воины из них — так себе: не обучены, не подготовлены. Но их было много, и все они рвутся в бой.

Настало время присяги. Перед строем вышел Цула. Его могучий голос прозвучал как раскат грома:

— Славные воины, быки Хатти! Вы сметете все на своем пути. Вы растопчите грязных шакалов, дерзнувших забежать на ваше пастбище! И никто не страшен вам, потому что поведет вас в бой сын Бога Грозы!

Войско вскинуло вверх копья. Трижды громкий возглас «Аха!» прозвучал над долиной, и прокатился долгим эхом в горах.

— Присягнем ему на верность! Жизнь наша пусть принадлежит ему!

Цула разломил лепешку белого хлеба со словами:

— Пусть будет разломлен, как этот хлеб каждый, кто нарушит присягу.

— Да будет так! — хором ответили воины.

Фазарука вынес женскую накидку и серебряное зеркальце на длинной ручке.

— Пусть станут женщинами мужчины, изменившие присяге, — сказал он. — Пусть вместо воинских плащей носят женскую накидку, а вместо меча — зеркало.

— Да будет так! — воскликнули воины.

Перед строем вывели двух нищих бродяг: слепого юношу и глухого старика, одетых в лохмотья.

— Пусть оглохнет и ослепнет тот, кто изменит присяге! — прогремел Цула.

— Да будет так! — ответили воины.

— Беру в свидетели всех Богов, — вступил Суппилулиума, — что не буду прятаться за вашими спинами. Если всем нам суждено умереть, умру вместе с вами, но не покину поле битвы. Если нарушу клятву, пусть имя мое будет забыто навсегда, а душа никогда не найдет покоя на небесных пастбищах моего отца.

— Аха! Аха! Аха! — дружно прогремело войско, приняв клятву полководца.

 Иллуянка — мифическое чудовище, дракон в хеттской мифологии.

 Куссар (Куссара, Кушшара) — один из древнейших городов Малой Азии (2-е тыс. до н.э.). Находился юго-восточнее города Хаттусас (Хатти) — допустимо, что на территории современного ила Йозгат. Среди древних городов-государств происходила борьба за политическую гегемонию. На первых порах верх взял город Пурусханда (Бурушханда), правитель которой считался «Великим царём» среди остальных правителей. Позднее же ситуация изменилась в пользу города-государства Куссара. В начале 19 века до н.э. царь хеттов Питханас положил начало Хеттскому царству, со столицей в Куссаре. В середине 17 века царь Лапарнас I перенёс столицу в город Хаттуса (Хатти).

 Андули — род грубой одежды без рукавов.

 Каски (или Кашки, Кашаки, Каскейцы) — народность (группа племён) населявшая северо-восточную Анатолию и Южное Причерноморье (Понт) в течение II тыс. до н. э. от р. Галиса (Кызыл-Ирмак) или западнее, до верхнего Евфрата к западу от совр. Ерзнка — Эрзинджана, включая долины рек Ирис (Ешиль-Ирмак) и Лик (Волчья река, Гайл-гет, Келькит). Данная народность засвидетельствована в клинописных надписях древней Малой Азии.. Иногда их называют — Каскайские племена.

 Куммесшахи — река на севере современной Турции Келькит

 Хатту́са — столица древнего Хеттского царства. Городище расположено около современной турецкой деревни Богазкале (тур. Boğazkale, ранее именовалась Богазкёй) в центральной Анатолии на берегу реки Кызылырмак (в древности Галис) в 145 км восточнее Анкары.

 Ахиява, государство, упоминаемое в переписке и анналах хеттских царей с 14 в. (со времени царя Суппилулиумы) до 2-й половины 13 в. до н. э. Местоположение А. (в М. Азии или на островах Эгейского моря) точно не установлено.

 Лунное божество — сверхъестественное существо, связываемое с Луной. Лунные божества существуют в разных политеистических религиях и мифологиях.

 Лабарна I — царь Хеттского царства, правил приблизительно в 1680 — 1650 годах до н. э. Сын Папахдилмы. Не сохранилось ни одной подлинной надписи этого царя. Согласно хеттской исторической традиции Лабарна I считается основателем древнехеттской династии.

 Мурсили I — царь Хеттского царства, правил приблизительно в 1620 — 1594 годах до н. э.). Усыновленный внук и соправитель Хаттусили I

 Вурунсему (или Вурусему) — «богиня солнца города Аринна», супруга бога грозы Тару, мать богинь Мецуллы и Хулла, мать бога грозы города Нерик, бабушка богини Цинтухи. Первоначально была богиней у хаттов, а после захвата их страны хеттами была принята последними в их религиозный пантеон.

 халентува — укрепленный дворец правителей

 лабарна — правител. Титул связан с именем основатель хеттского государства

 Таваннанна — титул правительницы, происходящий от имени супруги легендарного правителя Лабарны I

 Из древних текстов

 Мешедь — слуга.

 калмус — посох.

 Истанана — алтарь.

 Сута — легкая пехота, лучники, метатели копий, пращники.

 Телепурий — наместник правителя

Глава вторая

Племена каскийцев возвращалась домой с великой победой и богатой добычей. Множество телег с награбленным добром тянулось на север нескончаемой вереницей. Погонщики перегоняли огромные стада скота. Тысячи пленных следовали за обозом.

Инаш, один из вождей многочисленного племени, Старший Волк, приказал остановиться на берегу небольшой реки и развернуть шатер. На привалы каскийцы останавливались задолго до заката. Каждый вечер — праздник с вином и музыкой. К ночи напивались до бесчувствия.

Вождь по-хозяйски вошел в шатер, уселся на пестрый мягкий ковер и приказал подать вина и закуску.

— Господин, к тебе гость, — доложил слуга.

— Пригласи его, — разрешил Инаш.

Полог у входа решительно взлетел, и перед вождем предстал высокий жилистый человек с неприятным худым лицом. Большой горбатый нос и пронзительные черные глаза делали его похожим на хищную птицу. Длинный дорогой плащ совсем запылился от долгого пути. Пыль густым слоем покрывала добротные кожаные башмаки с острыми носами, загнутыми кверху. Инаш узнал тайного посланника из Митанни[1].

— Да прибудет с тобой здоровье, сила и милость богов, — поприветствовал посланник вождя, как старого доброго знакомого.

— И тебе того же. — Инаш предложил гостю вина и указал место, напротив. — Присаживайся. Как здоровье божественного правителя Тушратты[2]? — вежливо поинтересовался он.

Гость опустился на ковер, скрестив ноги, пригубил вина из серебряной чаши.

— Божественный восхищен твоей победой. Хаттуса разрушена, и теперь войска Митанни легко захватят южные земли хеттов. Отныне только два правителя будут главенствовать над миром: солнечный Эхнэйот на юге и божественный Тушратта на севере. К тому же их связывают родственные узы. Сестра Божественного Тушратты была второй женой у солнечного Аменхотепа, отца нынешнего повелителя Обеих Земель[3].

— Слышал эту историю, — кивнул вождь каскийцев. — Однако еще доходили слухи, что нынешний правитель Та-Кемет[4] не очень жалует вельмож своего отца, да и к родственникам относится холодно.

— Возможно, — согласился посланник. — Но Тушратта собирается отправить старшую дочь Гилухепу в жены солнечному Эхнэйоту.

— Вот как! — многозначительно протянул вождь. — Пусть Боги ему помогут.

— Поговорим о деле, — посланник отставил в сторону чашу с недопитым вином. — Вы сделали свое дело, — требуй оплату. Тушратта готов щедро наградить тебя.

— Золото и скот нам не нужен. Мы и без того захватили достаточно, — похвастался вождь. — Я хочу попросить божественного Тушратту позволить нам властвовать в землях Исувы.

— Хотите оловянные рудники? — догадался посланник. — Зачем они вам? Разве у тебя есть мастера по металлу? Не слышал, чтобы каскийцы славились хорошей бронзой.

— Бронзу мы не плавим, верно, но почему бы оловом не торговать?

— Я доложу божественному о вашей просьбе, — пообещал посланник.

Внесли зажаренного на вертеле барашка. На серебряное блюдо стекал жир. Мясо покрывала аппетитная коричневая корочка.

— Угощайся, — вежливо предложил Инаш, позволив гостю первому выбрать кусок пожирней.

Снаружи раздался взрыв хохота, зазвучали застольные песни.

— Не очень-то ты заботишься о дисциплине в войске, — с укором взглянул посланник на вождя.

— А кого бояться? — пожал плечами вождь. — Кто посмеет потревожить нас? Позади тяжелая битва. Пусть теперь воины отдохнут, повеселятся.

— А куда делся лабарна Арнувандой? Жив ли он? Или погиб, защищая Хаттусу?

— Прячется где-то в Бычьих горах. Дрожит от страха. Его воины разбежались.

— Почему не ловите его?

— Пытались. Но этот трусливый шакал успел далеко убежать, поджав хвост. Да разве же это правитель? Если бы он вышел к нам навстречу и сразился, как подобает настоящему лабарне, я бы его похоронил со всеми почестями. Но после того как он удрал, бросив свой священный город, мне даже его имя произносить противно.

— Но у хеттов еще остались силы. В Арине и в Куссаре есть отряды копьеносцев.

— Они нам не страшны, — беззаботно отмахнулся Инаш. — Надеюсь божественный Тушратта справится с ними, когда начнет захватывать земли хеттов. А мы намерены возвратиться домой. По дороге опустошим селения и уничтожим посевы. Где пройдут каскийцы, там останется пустыня.

— Удачи тебе. — Гость поднялся. — Мне пора.

Посланник удалился, а Инаш пригласил в шатер самых именитых воинов и продолжил пир. В самом разгаре попойки их побеспокоил слуга. Он сообщил неприятную весть: убежало около сотни пленных.

— Кто их стерег? — насупился Инаш, недовольный не столько от потери рабов, сколько об испорченном веселье.

— Стражников убили.

Все недовольно загудели: надо рабов поймать и наказать.

На поимку беглецов вождь послал небольшой отряд. Но к утру никто не вернулся. Инаш забеспокоился: пропали его лучшие воины. Обоз давно скрылся за холмами, а вождь все ждал. Наконец он отрядил сотню человек во главе с опытным старым воином на поиски. Сам двинулся вслед за обозом.

Только на следующее утро отряд догнал вождя. Без пленных, изрядно потрепанные. Да и самих каскийцев осталось едва больше двух десятков. Инаш пришел в ярость. Что произошло? По рассказам оставшихся в живых, на них внезапно налетело хеттское войско. Спастись удалось только бегством.

— Неужели Арнуванда вздумал меня дразнить? Заяц решил подергать тигра за хвост, — пылал от гнева Инаш

— Нет! Это был не Арнуванда, — объяснил один из воинов. — Я видели во главе хеттов молодого безбородого юношу. Он бесстрашно врезался в самую гущу сражения на колеснице и сеял вокруг себя смерть. Его глаза пылали, словно угли, а стрелы отскакивали от груди, как от гранитной скалы. Рядом стоял огромный воин. От удара его палицы головы трескались, как скорлупа ореха.

Инаш растерялся. Вскоре его слух омрачила другая весть: хетты неожиданно налетели на отряд, промышлявший грабежом где-то на западе. Перебили всех. Послали погоню, но никого не обнаружили. Хетты так же неожиданно исчезли, как и появились. Все бы ничего, но был убит один из вождей большого племени — один из Старших Волков. Такой дерзости со стороны хеттов терпеть нельзя!

Инаш, как один из старших, решили созвать совет.

Вожди собрались на следующий день. После нудной дневной жары наступили долгожданные прохладные сумерки. Развернули пестрые шатры на широкой поляне, недалеко от густого леса. Слуги суетились, готовя ужин. Запылали костры. Зашипело мясо на углях. Вожди расселись в круг. Совещались долго. Одни предлагали остаться в землях Хатти и окончательно разгромить хеттов. Поймать Арнуванду, захватить и разрушить последние уцелевшие города Куссару и Цапланду. Превратить земли Хатти в безлюдную дикую степь. Но другие, более осторожные, и вместе с ними Инаш, уговаривали поскорее уйти за реку Куммесшуху. Воины, обремененные награбленным добром, не захотят воевать, да и дома их заждались. Единственное: надо объединить усилия и изловить наглых хеттов, тех, что дерзко нападают на их отряды. Спорили горячо, порой переходя на крик, но к единому мнению так и не пришли.

Устав от препирательств, вожди решили повеселиться всласть, раз уж собрались. Завтра можно продолжить Совет. Вино плескалось в кубках. Слуги подали закуску. Музыканты забренчали на иннцинарах, услаждая слух вождей. Веселье стихло далеко за полночь. Охмелевших вождей слуги разнесли по шатрам. Ночная тишина окутала долину. Стражники крепко спали. Даже угли в кострах тлели лениво. Подгорел на вертеле забытый поваром поросенок.

Словно внезапный порыв ветра, из темноты выскочили колесницы и с грохотом промчались по спящему лагерю. Горшки с каменным маслом и горящие стрелы полетели в шатры. Пламя взвилось в небо и смешалось с черным едким дымом. В лагере поднялась паника. Каскийцы спросонья не сообразили сразу, что твориться. Понятно, что на них напали. Но кто? Откуда? Они хватались за оружие, выбегали из шатров и кидались друг на друга. А в это время со всех сторон разили меткие стрелы и камни с пращей. В огненном хаосе воины, не разбирая, рубили направо и налево. Наконец Инашу с помощью своих телохранителей удалось подавить панику и кое-как организовать оборону. Поняв, откуда летят стрелы, они бросились к лесу, но таинственный враг исчез. Никаких следов.

Небо начинало сереть. Мрак ночи уходил в горные ущелья вместе с сырым туманом. На поляне среди обгорелых дорогих шатров валялись десятки убитых. Ни одного чужого не нашли среди мертвых. Каскийцы наспех сожгли тела соплеменников и насыпали невысокий курган над их останками. Затем поспешили убраться поскорее, побросав скот и половину повозок.

Страх начал разъедать непобедимое войско, как гниль разрушает крепкое дерево. Страх перед неуловимым грозным хеттским отрядом заставлял Инаша вскакивать по ночам от каждого шороха, вздрагивать от каждого камня, сорвавшегося с горы. Не проходило и дня, чтобы хетты не напали. Они внезапно появлялись там, где их меньше всего ожидали. Стремительно налетали, устраивали погром, освобождали пленных и бесследно исчезали. В погоню уже никто не бросался. Хетты надежно готовили отход. Не единожды преследователи попадали в хитрые засады и еле уносили ноги.

Весь обратный путь неустрашимой армии был отмечен похоронными курганами. Вскоре все каскийцы с ужасом произносили имя Суппилулиумы, как имя злого Бога. А грозный отряд мстителей рос с каждым днем. К нему примыкали обобранные земледельцы, ремесленники из разоренных городов. Суппилулиума старался создать из разношерстного сброда крепкую армию с жесткой дисциплиной. Воины могли не есть и не спать несколько дней, делать быстрые переходы на огромное расстояние. Стойко переносили все лишения. Лучше умереть — чем быть изгнанным с позором из грозного войска Суппилулиумы. Никакого дележа добычи. Все сдавалось в общую казну. Воины слепо верили своему повелителю, ведь он был защитником Хатти. Но главное, он — сын Бога Грозы, и никто не смел в этом сомневаться.

Сам повелитель всегда первым рвался в бой. Его колесница врубалась в ряды каскийцев, словно ястреб в стаю уток. Рядом всегда стоял Цула. От одного вида этого грозного великана враг готов был бросить оружие и бежать. Цула мастерски орудовал тяжелым копьем с увесистым бронзовым наконечником. От сокрушительных ударов не спасали ни щиты, ни прочные доспехи.

Суппилулиуме не нуждался в шатре. Он спал, как и все — под открытым небом. Ложился прямо на землю. Клал под голову щит, а укрывался плащом. Ел редко — чем Боги накормят. Его дорогие доспехи изрядно попортили вражеские копья и стрелы. Расшитый золотом алый плащ повелитель сменил на простой, серый. Золотые перстни и браслеты пошли в награду самым отважным воинам. Зачем ему золото? Зачем ему уют? Он жаждал только мести, жестокой и беспощадной. И миг расплаты близится. Ответят каскийцы за все! За страдания народа, за сожженную Хаттусу. Ответят сполна!