Это нам-то
предназначено в человечестве высказать новое слово?" Что же, разве я про
экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о
братстве людей и о том, что ко всемирному, всечеловечески-братскому единению
сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу
следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении
Пушкина.
В самом
деле, в европейских литературах были громадной величины художественные гении
- Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих
Если бы жил он дольше, может быть явил бы бессмертные и великие образы души русской, уже понятные нашим европейским братьям, привлек бы их к нам гораздо более и ближе, чем теперь, может быть успел бы им разъяснить всю правду стремлений наших, и они уже более понимали бы нас, чем теперь, стали бы нас предугадывать, перестали бы на нас смотреть столь недоверчиво и высокомерно, как теперь еще смотрят. Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем.
Да, назначение русского человека
есть бесспорно всеевропейское и всемирное.
Но манера глядеть свысока
сделала то, что Онегин совсем даже не узнал Татьяну, когда встретил ее в
первый раз, в глуши, в скромном образе чистой, невинной девушки, так
оробевшей пред ним с первого разу. Он не сумел отличить в бедной девочке
законченности и совершенства и действительно, может быть, принял ее за
"нравственный эмбрион". Это она-то эмбрион, это после письма-то ее к
Онегину! Если есть кто нравственный эмбрион в поэме, так это, конечно, он
сам, Онегин, и это бесспорно.
Не у цыган и нигде мировая
гармония, если ты первый сам ее недостоин, злобен и горд, и требуешь жизни
даром, даже и не предполагая, что за нее надобно заплатить".
Тут уже
подсказывается русское решение вопроса, "проклятого вопроса", по народной
вере и правде: "Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость.
Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве"
никогда-то он не
поймет, что правда прежде всего внутри его самого,
Всех в свое время то же самое ожидает, если не выйдут на
спасительную дорогу смиренного общения с народом
Ибо русскому скитальцу
необходимо именно всемирное счастие, чтоб успокоиться: дешевле он не
примирится, - конечно, пока дело только в теории.
