Мария Михайловна Мельникова

Птица, обитающая…

Стихотворения

Оглавление

1. Предисловие
2. Песни спальных районов
   1. Двор
   2. Сигарета
   3. Лестница
   4. Ромашки начала или конца мира
   5. Способ катания на карусели
   6. Гимн конца лета
3. Ночь продолжается
   1. Состав продукта
   2. Вопрос
   3. Темнота
   4. Путешествие
   5. Нервы
   6. Овцы
   7. Кожа
   8. Прописи
   9. Календарик
      1. I
      2. II
      3. III
      4. IV
   10. Инсектофобия
   11. На острове Крит на четвертом десятке
       1. I
       2. II
       3. III
       4. IV

Предисловие

Историю поэзии можно писать, говоря, к примеру, исключительно о судьбах лирического субъекта. Трансформации постромантического «я» в новейшей поэзии привели к распространению так называемого «плавающего» субъекта, расщепленной поэтической личности, существующей в пространстве внеиерархического мира, в ситуации тотального кризиса идентичности, приводящего, в свою очередь, к формированию новых идентичностей.

В этой ситуации для молодой поэзии неожиданно стало важнейшим понятие опыта. Описание места себя-в-мире становится не просто маркером пребывания здесь-и-сейчас, но чуть ли не единственным способом сохранить представление о целостности говорящей личности. В стихотворениях Марии Мельниковой это самоощущение обретает яркость и убедительность: «Птица, обитающая в скрипучих качелях, / Голосом моего детства, или чьего другого — / Или чего другого — / Сообщает о лете, которое предстоит запомнить / Или не запомнить — не знаю, как все получится. / Сообщает о детстве, которое у меня было / И по этой причине не денется от меня никуда». Владение иллюзорным опытом становится чувством гораздо более сильным и насущным, нежели соотнесенность с десакрализованными внешними атрибутами реальности.

Вообще, стихотворения Мельниковой задают координаты специфического стоицизма, так сказать, стоицизма новой формации, при котором нет даже и признаков самопостулирования «гордого человека» («ты Царь — живи один»); нет, здесь возникает своеобразный стоицизм самоумаления, такой себе апофатический стоицизм. Плюс — редкая в новейшей поэзии нота — своего рода морализм имморалистической эпохи, поиск некоторых оснований в культурном архиве — оснований не менее ложных, нежели мысль о собственном существовании, — и от того не менее значимых: «Мне будет сложно тебе объяснить, мое сердце, / Почему никого не надо любить, и я, правда, не знаю, / Что тебе посоветовать из мирового наследия, / Но мы будем работать над этим, мы будем работать… наверно…»

Стихи Мельниковой устраняют ироническое самоуспокоение не только как метод, но и как возможность, это поэзия, нацеленная на осознание внутренней дисгармоничности, отчасти даже и признание ее, но никоим образом не возвеличивание, не придание ей ценностного начала. Баланс сложных психологических экспериментов лирического субъекта, производимых над самим собой, и внеположенного сомнительного мира с его неустановимыми требованиями и правилами, рождает жесткий и убедительный поэтический жест Марии Мельниковой.

Данила Давыдов

Песни спальных районов

Все это посвящается

Некрасивой улице Хачатуряна,

Ничем не напоминающей о композиторе,

И смиренной улице Коминтерна,

Ничем не напоминающей о Коминтерне.

Названия улиц следует уважать,

И то, что они называют,

Тоже следует уважать

В любом случае,

Потому что когда на нас снова подует,

Надо будет за что-то держаться,

А держаться за что-то большое и важное

Мы, как показывает практика,

Умеем плохо.

Двор

Птица, обитающая в скрипучих качелях,

Голосом моего детства, или чьего другого —

Или чего другого —

Сообщает о лете, которое предстоит запомнить

Или не запомнить — не знаю, как все получится.

Сообщает о детстве, которое у меня было

И по этой причине не денется от меня никуда,

И о том, что не надо грустить чрезмерно.

Она не знает,

А точнее, ей безразлично,

О чем я грущу, но она так чудесно уверена,

Так чудесно уверена, что не надо грустить чрезмерно,

А лишь чуточку, чтоб как синий цвет у Сезанна,

Как кислинка во рту, и детская фотография.

Как это глупо —

Птиц и мудрость закладывать в скрип, но поверье, есть вещи глупее,

И я вам даже скажу: таковых большинство.