Урок 2. Правила школьного выживания для новеньких

Женя

Я учился в этой школе с первого класса, ушел только в девятом и потому хорошо здесь все знал. Здание в форме буквы «Т», три этажа. На первом – спортзал, столовая, танцевальный зал, раздевалки и кабинеты младших классов. На втором и третьем – кабинеты старших учеников. Актовый зал на минус первом, подвальном этаже.

Перед классным часом я немного потоптался у кабинета русского и литературы, который теперь был закреплен за 11 «б». Наконец, я собрался с духом и открыл дверь.

– Глядите, это Женька!

– Парни, парни, там этот психанутый, Ерофеев!

– Т-ш-ш, не ори так! Он услышит!

Повсюду – шепотки, удивленные и испуганные взгляды.

– Что он тут забыл? – тихо спросила Рита у соседки по парте Сони.

– Кто ему разрешил вернуться? Директор совсем упал? – Соня нахмурилась.

Я сделал вид, что ничего не замечаю, пересек проход и сел за одну из задних парт.

Мне не терпелось увидеть Сашу. Интересно, как она на меня отреагирует? Всю перемену после второго урока оба класса провели в столовой, но я с ними не ходил. А вот после третьего урока решил все же сунуться к ашкам.

На перемене одноклассники играли у доски в футбол скомканным листом бумаги. Новенькая, Динка, внимательно за ними наблюдала, а я разглядывал ее. Светлые волосы, прическа – каре под скос, передние пряди закрывали часть лица. Огромные глаза чуть навыкате, крупный нос, пухлые губы и милые щечки… Красавицей не назовешь, но не без своеобразной изюминки.

Вдруг Динка что-то достала из рюкзачка и крикнула:

– Ребята, держите!

Марк Черепанов, один из игроков, обернулся, и она бросила ему мяч-фрисби. Я видел такие в рекламе: в полете они плоские, а когда ловишь такой мяч, он раскрывается и превращается в сферу.

– О, ни фига себе! Наверное, классно летает! Где купила? – спросил Марк.

Дина почему-то смутилась.

– С «Озона», но это не мой… Подарок ребенку знакомых. А оказалось, у него уже такой есть, и я сегодня хотела сдать…

Дина как будто оправдывалась. Наверное, ей было неудобно – нам же не по восемь лет, чтобы носить в школу игрушки. Но она просто не знала эту компанию игроков, у каждого из которых энергии было на десятерых. Все перемены они проводили очень активно.

– Эй, погнали в коридор? – Марк обратился к ребятам.

Раздался топот ног – пять человек убежали, всем не терпелось опробовать неожиданный подарок. У Дины зазвонил телефон, и она вышла в коридор следом за ними.

Я тоже покинул кабинет. Я подумывал найти Сашу, но что-то пока мешало мне решиться на разговор с ней. В итоге я просто подошел к окну, давая себе время собраться с духом. Неподалеку стояла Дина и бесстыдно меня разглядывала. Стало неуютно.

– Ты чего так смотришь? – не выдержал я.

– Считаю количество пущенных в тебя дротиков и гадаю, сколько будет на мне. – Она ничуть не смутилась. – И когда вообще я вслед за тобой превращусь в ходячую мишень…

– О чем это ты? – нахмурился я.

– Да тебя уже просто с ног до головы обстреляли взглядами, от которых у меня сердце в пятки уходит, – тяжело вздохнула девчонка. – Ты новенький, я новенькая. Но ты хотя бы хорошенький, а у меня щеки. Это от того, что я слишком люблю картошку… В общем, я это к тому, что, кажется, мне стоит готовиться к мощному обстрелу… Щекастых новеньких девчонок не любят.

Меня удивило, с какой простотой она назвала меня хорошеньким и как легко выдала свои тревоги незнакомцу. Поняв, наконец, о чем она, я улыбнулся.

– Да нет, ты все не так поняла. Тебе можно вообще не париться. Они на меня так пялились не из-за того, что я новенький. Я учился с ними и ушел в девятом… После одного случая. Вот они теперь и пялятся.

– Что за случай? – оживилась Дина.

– Да, неважно, был и был… – выкрутился я и махнул рукой. Желания откровенничать у меня не было.

– Понятно. Это тайна, – погрустнела Дина. – Но ты меня здорово заинтриговал. Хотя бы скажи, это был маленький курьезик, который поместится в чехол для эйрподсов, или же увесистая такая заваруха, которая еле впихнется в рюкзак первоклассника?

Губы у меня против воли изогнулись в улыбке. Определенно, новенькой удалось поднять мне настроение в такой тяжелый день. Я глянул в окно. У черного входа в столовую стоял грузовик. Я посмотрел на Дину, а потом красноречиво перевел взгляд на грузовик. Она округлила и без того круглые глаза.

– Поняла. Это был скандалище.

– Не то слово, – кивнул я. – В общем, не парься. Тебя полюбят. Ты – не я.

– Спасибо, как гора с плеч, – выдохнула Дина.

Я опять вгляделся в ее лицо.

– У тебя очень хорошенькие щечки, кстати. Не стесняйся их. – Я заметил, что Дина при каждом удобном случае поправляет передние пряди, чтобы закрыть скулы. – Это изюминка, и она цепляет.

– Ой, я вся краснею! – Дина комично прижала ладони к щекам и возвела глаза к потолку. – Осторожно с такими заявлениями, – подмигнула она. – А то ведь буду ждать приглашения на свидание.

Я смутился. Дина засмеялась.

– Расслабься. Я не принцесса в трусах с «АлиЭкспресса», захочу – сама приглашу. – Она еще раз подмигнула, и я улыбнулся.

– Ну, окей, буду ждать.

Общаться с Диной в такой шутливой манере было удивительно легко. Я даже подумал, что, может быть, мне поискать Сашу на следующей перемене, а сейчас поболтать с новенькой еще немного, но тут у Дины снова зазвонил телефон.

– Извини, – виновато сказала она. – Подружки по старой школе беспокоятся, не съели ли меня мои новые однокласснички.

Я кивнул, и Дина, ответив на звонок со словами «Здоро́во, чикули, че как?», отошла в сторону. А я все же пошел к ашкам, которые обитали на том же этаже, через три кабинета от нас. После разговора с Диной возникло чувство, будто на Земле уменьшилась гравитация, – так легко было идти. Но с каждым шагом эта легкость исчезала.

Я дошел до мужского туалета; отсюда виднелись игроки, бросающие друг другу мяч, – они убежали в свободную рекреацию.

Дверь ашек была открыта. Саша стирала с доски, и я невольно залюбовался ею. Какая же красивая. Стройная. Волосы цвета гречишного меда спадают на лопатки тяжелыми, тугими локонами. Рубашка заправлена в брюки с высокой посадкой.

Я распахнул дверь в туалет и громко потопал: сделал вид, что вхожу.

Она обернулась и подняла брови – густые, темные, идущие прямой линией без дуги. Из-за этого у Саши всегда был немного хмурый вид.

Она выронила тряпку. В светло-серых глазах промелькнули испуг, усталость, разочарование, отчаяние. «Снова он». Да, Орлик. Это я. Человек, который принес тебе ужасную головную боль, слезы и чувство собственной значимости. Я вернулся. Знаю, для тебя было бы лучше, чтобы я исчез с этой планеты, растворился где-нибудь в космосе. Так легче. Ведь теперь у тебя, наверное, совсем другая жизнь, и в ней нет места гордым изгоям вроде меня, которых всегда нужно от чего-то спасать. Прежде всего, от них самих.

Якобы собираясь закрыть дверь, я обернулся еще раз и посмотрел на Сашу в упор. Я сделал вид, что увидел ее случайно, замешкался и передумал заходить в туалет. Она какое-то время сомневалась – подойти или нет. И все же решилась и вышла из кабинета.

– Зачем ты здесь? – У Саши был такой напряженный вид, будто рядом оказалась бомба, способная в любую секунду взорваться от одного ее дыхания. Мне было больно осознавать это. Вот бы донести до Саши, что я уже не такой, как раньше.

– И тебе привет, Орлик, – вымученно усмехнулся я.

Она вздрогнула, услышав детское прозвище, которое я ей дал.

– Не ожидала, что ты вернешься…

– Ты бы этого хотела, да? Чтобы я не вернулся?

– Не знаю, – прозвучал грустный ответ.

Я хмыкнул.

– Хотя бы спасибо за честность. А ты изменилась. С кончиков кудряшек не сочится былой альтруизм.

С этими словами я протянул руку и накрутил ее волосы на палец – дружеский жест, который был у нас в порядке вещей в прежние времена. Но теперь Саша нахмурилась и увернулась, как недовольная кошка. Я немного обиделся.

– Мы все изменились. Надеюсь, ты тоже.

– Не переживай. Я больше не захватываю заложников. – Я постарался сделать тон шутливым.

Она отпрянула, но, кажется, выдохнула. Ведь этого она и боялась: что я вернулся, а со мной вернется та адская карусель, в которую я превратил наши с ней жизни. Я рад, что карусель все-таки удалось остановить.

– Раз ты в строю, значит, у тебя все хорошо? – осторожно спросила она.

– Более-менее.

– Как… – запнулась Саша на долю секунды. – Бабушка?

Она избегала расспросов о маме, потому что путем быстрых арифметических расчетов выяснила, что с мамой было и еще долго будет все без изменений. Если точнее, то десять лет и двадцать девять дней.

– С бабушкой все отлично, у нас теперь семейный бизнес.

– Правда? И что за бизнес?

– Открыли свою кафешку.

– Как здорово! Я очень рада.

Она украдкой оглядела меня, ненадолго задержавшись на логотипе Lacoste на рубашке и пряжке Levi’s на ремне. И выдохнула еще раз. Да, Санька, теперь я не нищий, и тебе больше не нужно меня подкармливать.

Возникла неловкая пауза. Я надеялся, что Саша спросит еще о чем-нибудь, но нет.

– Слушай, Жень, я пойду. Сейчас звонок прозвенит, а мне еще доску мыть. – Оправдание так себе, но спорить я не стал.

Я кивнул и, чтобы подтвердить свою легенду «случайной» встречи, зашел в мужской туалет. Там я заперся в кабинке, сжал большие и указательные пальцы и с удивлением обнаружил, что они дрожат.

Снаружи раздался оглушительный звон, а потом загрохотал бодрый топот ног. Мимо туалета обратно в свой кабинет пронеслись игроки.

Саша

В кабинете я продолжила вытирать с доски. Заметив на указательном и среднем пальцах кровь, я поморщилась и сунула их в рот. Оказывается, я на нервах ободрала все заусенцы, пока говорила с Женей… А ведь с его уходом из моей жизни я думала, что забуду эту пагубную привычку.

Раздался страшный звон. Кто-то вздрогнул, кто-то подскочил на стуле. Все обменялись удивленными взглядами.

В класс вошла математичка, и мы завалили ее вопросами. Она недовольно ответила, что кто-то разбил окно, но все, что нас должно волновать на данный момент, – это неопределенный интеграл. Впрочем, к концу урока мы уже знали, что окно разбили бэшки: Марк Черепанов, Миша Кауц, Тимур Ларин, Егор Шепелюк и Валера Репкин. Харитонова принесла в школу какой-то необычный летающий мяч, парни бросали его друг другу в коридоре и случайно угодили в стекло. Игроки быстро убежали в кабинет, но, что странно, к бэшкам сразу заявилась Полина Викторовна – наш завуч, ужасно строгая дама с военной выправкой. Она безошибочно назвала пять фамилий и вызвала игроков к себе, а также отобрала мяч. И откуда она узнала, кто именно виноват?

На перемене мы со Светой, возвращаясь из туалета в кабинет, с интересом обсуждали произошедшее. Я даже не заметила, как врезалась в кого-то.

– Орлова, будь внимательнее, – раздался сухой и безжизненный голос. Я подняла глаза и, увидев Кощея, задрожала. – Мы же не хотим в школе несчастных случаев.

Наш директор Константин Борисович ужасно бледный и худой; неизменно выглядит так, будто его похоронили пару дней назад, а сегодня он поднялся из могилы и пришел в школу. Лицо без кровинки, впалые глаза, тонкая кожа, плотно обтягивающая череп. Губы сжаты в тонкую линию, отчего кажется, будто на лице вечно одна и та же презрительная гримаса. Он никогда ни на кого не кричал, но вкрадчивый замогильный голос вгоняет в ужас похлеще любого крика. Может, Константин Борисович ненавидит учеников? Взгляд у него обычно такой, будто он всем нам желает скорейшей смерти.

Испуганная Света на всякий случай спряталась за меня, хотя директор не обращал на нее никакого внимания. Пролепетав извинения, я низко опустила голову и засеменила прочь.

– Блин, он так смотрел, как будто порчу навел, – запричитала Света. – Сходи в церковь на всякий случай.

У двери кабинета мы увидели толпу. Тут были бэшки – Марк, Тимур, Егор и Игорь, и ашки – Рома, Север и Ваня. У последнего был такой вид, будто он мысленно сочиняет завещание. Бэшки наезжали на нашего Ванька: утверждали, что именно он сдал игроков завучу.

– Я ни на кого не стучал! – отбивался Ваня. Его нижняя губа дрожала от обиды.

– А кто тогда? – рыкнул Марк. – Я видел, ты из толчка выходил, когда мы играли! – Он припечатал Ваню к стенке, и тот задрожал уже весь.

– Эй, Марк, полегче. – Север встал перед Минаевым.

– Вон, там в учительский туалет кто-то тоже зашел, может, это какая-то училка! У меня других проблем, что ли, нет? У меня вообще мама сейчас болеет, мне не до вас! – Казалось, еще секунда, и Ваня разрыдается.

У мамы Ванька был ковид, и она лежала в больнице.

– Да, может, это и не он, – сказал Север. – Вань, погоди истерить. Это полная глупость – обвинять кого-то из наших…

– Из ваших? – вскипел Марк. – Мы уже не один класс, да? Границу провел, что твое, а что не твое? А как же весь тот треп на линейке в прошлом году? Что мы все равно вместе, обнимашки, сопли, слезы, все дела. Все ваши ревели, что не хотят этой дележки. А теперь чего? Быстро, смотрю, переобулись!

– Мы и были одним классом до этого наезда, – холодно парировал Север. – Чего вы приперлись-то? Очки ему разбить? Только к слабым и можете цепляться.

– А давай мы к тебе прицепимся, а? – огрызнулся Черепанов. – Ты же староста, отвечаешь за него.

– Могу и ответить, – спокойно сказал Панферов.

Марк и Север двинулись друг на друга. Между этими двоими уже давно будто кошка пробежала. Они искали любой повод для разборок.

Я встала между ними и резко велела:

– Парни, стоп!

Черепанов и Панферов хмуро посмотрели на меня, а я обратилась к Минаеву:

– Вань, у тебя какое зрение?

– Минус десять, а что?

Я оглядела всех.

– Ваня с первого класса сидит за первой партой, потому что даже в очках со второй уже не видит доску, а с третьей – училку. Думаете, он через весь коридор разглядел и запомнил каждого игрока? Сомневаюсь, что он отличит с такого расстояния слона от жирафа.

Мои слова ввели парней в замешательство. Даже Черепанов задумался.

– Ну, а кто тогда нас сдал? – спросил Игорь.

– Ванек говорит, что в учительский туалет кто-то зашел. Может, это сама Полина. У нее глаз как у орла, а память как у суперкомпьютера. Она каждого вычислит по одному прыщу на подбородке. Так что не ищите заговоры там, где их нет.

Бэшки задумчиво обменялись взглядами. Черепанов, как будто все еще сомневаясь, снял с Ванька очки и, повертев в руках, вернул.

– Ну, ладно, парни. Сворачиваемся, – обратился Игорь к бэшкам.

Марк угрожающе сказал Северу:

– На этот раз вам повезло. Но в следующий будут последствия.

Перед тем как уйти, Марк посмотрел на меня так, будто я нанесла ему личную обиду. Я поежилась. Вообще-то, Марк всегда меня пугал. В восьмом классе он зазывал всех посмотреть на труп коровы. В девятом – подкинуть в почтовый ящик историка взрывчатку. В десятом вместе с Шепелюком и Сухановым угнал старый «Шевроле». Парни покатались на нем по городу, врезались в рекламный пилон и сбежали. Вообще, та еще компания.

После того как бэшки ушли, Ванек, запинаясь, не переставал меня благодарить.

Когда старосты двух классов – сухие дубовые пни, все плохо. Конфликты они решают так же дубово.

В классе у Панферова всегда было много сторонников. Понятное дело, девчонки по Северу сохнут стаями, но и среди мальчишек у него своя гвардия: Дима, Рома, Витя. Вся эта тройка состоит в школьной сборной по баскетболу, Панферов их туда и продвинул. Для этого Север долго терзал директора своими инициативами – например, заявил, что школе нужны уличная баскетбольная площадка и новые мячи, а еще новая форма – каждому ученику. Он заразил своими идеями многих, но спустя несколько недель преследований директора и пикетов возле его кабинета смилостивился: теперь ему всего-то нужно было, чтобы тройку из класса взяли в сборную. Директор выдохнул и радостно дал добро, взяв с Севера обещание больше его не доставать. Но вскоре Панферов примерно тем же способом инициировал создание женской баскетбольной команды: сначала выставил непомерные требования, затем отозвал большую часть. Не скрою, это классная внешняя политика; глобальные проблемы Север всегда решал ловко. Но в вопросах взаимоотношений внутри класса Панферов неизменно разводил руками и все пускал на самотек. Вот почему, например, он закрывал глаза на травлю, которой подвергался Женька. Сейчас – другое дело. Раздоры между 11 «а» и 11 «б» – проблема не внутренняя, а внешняя. Поэтому Панферов посчитал своим долгом вмешаться.

Размышляя обо всем этом, я рассеянно наблюдала, как ашки по очереди заходят в кабинет. Рома задержался.

– Санек, к-к-круто ты их отб-б-брила, – восхитился он и шутливо стукнул меня по плечу.

Рома заикался с детства. Ему было пять лет, когда родители впервые собрались сводить его к стоматологу. У детского сада рабочие долбили асфальт отбойным молотком, и кто-то из друзей Ромки пошутил, что зубы сверлят этим же инструментом. Богатое Ромкино воображение сразу нарисовало картину: зубной врач сносит ему пол-лица. Оттуда и пошло заикание. Ромку никогда не дразнили, наоборот, многие считали дефект скорее милой изюминкой.

– А то, – улыбнулась я, в шутку стукнула его по бицепсу и тут же, поморщившись, потрясла кулаком. – Ничего себе банки прокачал! Я чуть руку не сломала.

Рома довольно улыбнулся.

– Это т-ты меня еще на сушке не видела!

– А пощупать можно? – спросила я.

– Ну, пощупай, – игриво разрешил Рома и встал в позу бодибилдера.

Я пощупала и похвалила его бицепсы. Сияющий Рома ушел в кабинет.

Мы со Светой остались в коридоре.

– Хорошо, что все уладилось, – сказала я. – Боюсь представить, во что бы все вылилось…

Подруга что-то печатала в телефоне. Меня она будто не слышала.

– Свет? Эй! Света? Отзовись!

Света послала мне равнодушный взгляд.

– А что? Похвалу ждешь, как всегда?

Я растерялась.

– Э-э-э… Я, вообще-то, обсудить хотела этот неадекват, но… ладно…

Света прищурилась и язвительно сказала:

– Ах, ты такая молодец, снова впереди планеты всей. Довольна?

Это она что? Ну в чем я опять провинилась?

– Не-а. Не хватает: «Ты такая находчивая, внимательная, сообразительная, мудрая, да что там говорить, просто гений!» – попыталась пошутить я. – А вместо кексика, пожалуй, я куплю тебе упаковку витамина D. Говорят, повышает серотонин[1].

Насупившись, Света снова ушла в телефон. ПМС у нее, что ли?

Перед тем как зайти в класс, я глянула в коридор. Женя стоял возле двери своего кабинета и мрачно наблюдал за тем, как мы входим внутрь. Взгляд у него был такой пронзительный, будто он чего-то ждал или что-то знал наперед. Я поежилась. Меня вдруг охватило смутное нехорошее предчувствие.

* * *

Комната вся заросла паутиной. Слабый естественный свет пробивается через пыльное треснутое окно. Никто не жил здесь уже много лет. Диван изъеден молью, обои, свисающие со стен рваными клоками, покрыты бурыми пятнами. Я медлю в дверном проеме, затем делаю шаг и уверенно вхожу. Скрипят и стонут дощатые половицы.

Пройдя в центр комнаты, я опускаюсь на корточки и, взявшись за одну из половиц, приподнимаю ее. Внутри, в небольшом углублении, лежит пухлая тетрадь в твердой обложке. Я забираю ее и сажусь за стол. Ну здравствуй, мне тебя не хватало.

Нетерпеливо смахнув пыль, я наконец раскрываю тетрадь. Быстро пролистываю мятые пожелтелые страницы, заполненные аккуратным почерком. А вот и они. Пустые листы. На первом же я ставлю сегодняшнюю дату – 2 сентября 2020 года. И начинаю жадно, нервно писать:

«Дорогой дневник!

Не верится, что мы снова вместе! У меня только теперь появилась цель. Мы с тобой вместе продолжим начатое и вместе закончим.

Они отвратительны. Их сытые, наглые, тупые физиономии – от них просто хочется блевать! Ты не представляешь, чего мне стоит находиться рядом с ними. Приходится изображать дружелюбие, но как же мне тяжело это дается!

Их сегодняшний компромисс сорвал наши планы. Во всем виновата чертова девчонка, она спутала нам карты. Ничего, она свое получит. Получит сильнее всех. Невинная овечка борется за мир и защищает слабых. Как бы не так! От нее за версту разит лицемерием. Она воняет, они все воняют. Но это наша игра, и мы устанавливаем правила, решаем, кому оставаться, а кому выбывать…

Они все узнают… Они получат свое…

Эта школа проклята. Она воняет, и я сотру ее в пыль.

От них ничего не останется».

Я закрываю тетрадь. Барабаня по ней пальцами, называю имена одно за другим:

– Орлова Саша. Панферов Север. Ларин Тимур. Шепелюк Егор. Воропаева Лена. Кауц Миша. Минаев Ваня. Салтыков Рома. Полушкина Варя. Галанина Ира. Нургалиев Малик.

Одиннадцать имен. Затем я возвращаюсь к первому и повторяю сначала, как будто боясь забыть этот список. Только спустя пять повторений я замолкаю. Возвращаю тетрадь в нишу в полу и закрываю половицей. А затем выхожу из комнаты.

Урок 3. Техника бега от прошлого: дыхание, ритм, темп

Саша

Я всегда была классной активисткой: организовывала праздники и дискотеки; канючила у Инны Григорьевны поездки; занималась сбором средств. Вот и сегодня меня назначили ответственной за Осенний бал. Это значило, что мне нужно написать сценарий, договориться с преподавательницей танцев о репетициях вальса, опросить два класса о том, кто будет танцевать, и подумать о декорациях.

Дома, наскоро пообедав, я села за сценарий, но мысли были далеки от Осеннего бала. Я все смотрела на свой шкаф. Наконец, я встала, подошла к нему и вытащила коробку с памятными мелочами. Порывшись, я нашла там стопку старых открыток. Они все были от Жени; с милыми и трогательными рисунками его же авторства – коты, медведи, овечки. И с надписями от руки, которые я иногда перечитывала в минуты грусти.

Жасминовый чай с тобой сильнее даже твоей красоты.

Без тебя – словно болеть все лето, Орлик.

Я помнила все фразы наизусть. Никто и никогда больше не писал мне таких слов. Каждый раз, проговаривая их про себя, я чувствовала, как в сердце распускаются цветы.

Затем я вернулась к делам: погуглила готовые сценарии школьных праздников в надежде на что-нибудь интересное, но безуспешно. В итоге текст я стала писать сама. Вот только воспоминания никак не хотели меня покидать. Их было слишком много.

Мы с Женей учились вместе с первого класса. Каким он был в детстве? Шумным и хулиганистым, но не до такой степени, чтобы учителя закатывали глаза и причитали: «Опять этот Ерофеев». Своими проделками он больше смешил взрослых, чем злил.

Женя был дружелюбным и добрым. Помню, в первом классе мальчишки, в том числе Шепелюк, Репкин и Ларин, плевались в меня ягодами из компота, а Женька меня защитил, заслонил собой. После той компотной битвы он предложил мне выйти за него замуж, а я согласилась. Света нас обвенчала, держа вместо Библии букварь. А потом мы с Женей усыновили много игрушек и стали многодетной семьей.

Женя дружил как с мальчиками, так и с девочками. Но с седьмого класса все изменилось.

Тогда в школу пришел работать Женин отец, Игорь Валерьевич. Он преподавал историю, и с первого же дня его возненавидела добрая сотня учеников. Отец Жени был из тех учителей, чье лицо в классном альбоме прожигают сигаретой сразу после вручения.

Первый урок у нас он начал без приветствия – зато сразу принялся по очереди выгонять нас к доске. Он спрашивал старый материал – и издевался абсолютно над всеми. От него досталось не только тем, кто не мог связать двух слов, но даже зубрилкам, цитировавшим учебник и отвечавшим на все вопросы. Он заявлял, что ему не нужны пустые пересказы, а нужно, чтобы мы научились думать и анализировать факты.

– Я крайне разочарован уровнем вашей подготовки, – протянул он в конце урока. – Ни один ответ не вытягивает даже на твердую тройку. Сплошной мусор. А ведь Ирина Андреевна – прекрасный педагог, не верю, что она не вложила в ваши головы хотя бы малую толику ценного. Ну ничего. Я вами займусь. С этого дня история будет для каждого из вас самым важным предметом в жизни.

И он поставил нам всем двойки.

Слово он сдержал. Если в других классах ученики обычно ненавидят физику и химию, то у нас все шли на историю, как на казнь. История действительно стала для нас особенным предметом – предметом всеобщей ненависти. Мы ненавидели дни, в которые проходила история, а она была аж дважды в неделю. Ненавидели Игоря Валерьевича. Ненавидели учебники и тетради. Мы ненавидели колонии в Северной Америке и Великую французскую революцию, ненавидели Наполеона, Тюдоров и Стюартов, Пруссию, викторианскую эпоху, Кутузова, «Союз спасения», Табель о рангах, Пестеля и Муравьева.

Но самое страшное – класс возненавидел и Женьку. Ополчились против него не сразу, способствовало этому несколько событий.

Как-то Игорь Валерьевич так достал класс, что все сговорились бойкотнуть его урок: дать, наконец, понять, что подобные методы работы – дерьмо. Но полноценного бойкота не получилось; историю прогуляли все, кроме Жени. С урока Женя ушел с тремя пятерками, а у всех остальных вместо энок стояли двойки. Да и вообще, у Жени особых проблем не было. Все зубоскалили: «Ну конечно, тянет сынка». Но я знала, что это не так. Просто отец по части истории Женю здорово вымуштровал, дома над учебником Женя сидел побольше других, так что его оценки были заслуженными. Только вот кроме меня в это никто не верил. Все считали, что Женя получает пятерки по блату, и ужасно бесились.

Игоря Валерьевича боялись, никто не мог даже слова пикнуть на уроке. Зато многие отрывались на Жене.

В восьмом классе к нам пришла сразу целая группа новеньких – обидчивых и озлобленных, из любителей травить слабых. Историк почуял новых жертв и вылил на них ушат позора. Вскоре они узнали, что этот демон из преисподней – Женькин отец, и Женька стал уже их жертвой. Они окончательно определили его судьбу: стали открыто издеваться над ним, подначивая других. Тех парней было человек пять, и все они, слава богу, ушли из школы после девятого класса. Но остальные вели себя не лучше. В основном они просто наблюдали: что будет? Как Женя отреагирует?

Чай Жени в столовой солили, учебники рвали, в рюкзак бросали окурки, на стул разливали клей. Когда я стала защищать Женьку? Сразу, как только поняла, к чему все идет. Больше всего на свете я ненавижу конфликты. Почему люди не могут жить в мире? Неужели им больше нечего делать, кроме как выяснять отношения?

Я пыталась убедить класс в том, что Женя получает пятерки заслуженно и не виноват в том, что для остальных история похожа на ад. А то, что он защищает отца и встает на его сторону, абсолютно нормально, они же семья, и жить Женьке с ним, а не с одноклассниками. Но меня никто не слушал. Нам было всего по четырнадцать-пятнадцать лет, мы плохо умели решать проблемы и не видели полутонов.

Настроение Жени тоже менялось кардинально. Общение с ним напоминало бесконечные киндер-сюрпризы – никогда не знаешь, чем все обернется. Может, день пройдет хорошо, и мы будем гулять, смеяться и дурачиться, а в ночи слать друг другу забавные мемы. А может, поссоримся из-за ерунды, он в очередной раз заявит, что я ему не нужна, и прогонит меня, и вечером я буду реветь в подушку. Вот вчера все казалось нормальным: мы были зашибись какими друзьями, он плел мне косу и, так как не было заколочек, держал несколько отделенных прядей в зубах. А сегодня все изменилось: я хочу к нему подсесть, а он молча, демонстративно отсаживается. И все это – при одноклассниках. Они смотрят на меня и то ли осуждают, то ли жалеют. В глазах – вопрос: «Чего она с ним нянчится?» В такие моменты я чувствовала ужасный стыд. Женя знал, как уколоть и унизить меня даже без слов. Было стыдно и за него, и за себя.

Я ругала себя на чем свет стоит. Повторяла, что нормальные люди в такие ситуации не попадают. Хотелось оставить его: пусть живет, как хочет, и со своими проблемами разбирается сам. Но что-то мешало – наверное, воспоминания, ведь хороших часов у нас было больше, чем плохих. И вафли с нутеллой, которые он профессионально готовил, и косы, и странные слова, сказанные на эмоциях: «Ты мое все, Сашка. Весь мой мир. Я полноценно живу только рядом с тобой. А в остальное время я как кот Шредингера, понимаешь? И жив, и мертв одновременно». Но бывало, я слышала и совсем другие слова. «Чего ты возишься со мной? Оставь. Иди к своим. Мне не нужны твои помощь и жалость. Тебе меня не исправить, я такой, какой есть. Меня все ненавидят, и тебе это не изменить». Бывали и дикие дни, когда он просто впадал в бешенство. «Пошла прочь, надоела. Ненавижу, бесишь! Ты дрянь, ты мне отвратительна». И так по несколько раз на неделе. Сегодня он один, а завтра уже другой, но ты готова простить ему все ради вот этого «Я без тебя как кот Шредингера, считаю минуты, когда снова тебя увижу». Женька был для меня уравнением, которое я мечтала решить. Но это оказалось невозможно – слишком много переменных.

Женя ушел в девятом классе после жуткой трагедии. Я думала, что он не вернется. Но ошибалась.

* * *

Проблему с окном решали несколько дней: вызывали родителей вандалов и пытались стрясти с них деньги. И вот я увидела, как Марк ходит по школе со свеженьким фингалом – побочный эффект похудения семейного бюджета. Марк всегда стеснялся семьи – не самой благополучной. Едва придя к нам, он, наоборот, понтовался так, что все считали его мажором. В гости он никого не звал, только в гараж. А потом правда вскрылась. Никакой Марк не мажор, его мама – уборщица! Новость быстро разлетелась. На Черепанова обрушился шквал насмешек. Потом, конечно, все поутихли, но как он пережил такой удар по репутации, не представляю. А еще как-то перед родительским собранием я видела у школьных ворот Марка и его отца. Последний был сильно навеселе, небритый и помятый, шатался. Марк его не пускал, обратно разворачивал. На собрание Черепанов-старший в итоге не пришел: видимо, Марку удалось отправить того домой.

Жизнь тем временем продолжалась. Вскоре у нас состоялось знакомство с новой училкой русского и литературы – классной руководительницей бэшек. На ней была очередная юбка-карандаш, на губах – неизменная винная помада. Валерия Антоновна написала на доске свои инициалы, затем попросила каждого по очереди встать, сказать свое имя и название последней прочитанной книги. Сначала мы вставали неохотно, но затем втянулись.

Наступила очередь Малика. Он встал, представился и сказал, что последняя его книга – инструкция, как открывать пивной бочонок. Класс взорвался хохотом. Удивительно, но Валерия Антоновна тоже засмеялась. А вот от старой русички за такое можно было и двойку схлопотать. Я поняла, что Валерия Антоновна адекватная и особых проблем с ней быть не должно. Это радовало: русский и литература – мои слабые звенья.

После уроков я столкнулась с Женей – он ждал меня у школьных ворот.

– Ты домой? Можем пойти вместе, – предложил он.

Я растерялась. Нужно было срочно что-то придумать и сбежать.

– Ой, нет, мне еще на почту. Увидимся завтра! – И я поспешила в противоположную сторону, планируя вернуться домой другим путем.

Я старательно избегала Женю; мне совсем не хотелось с ним общаться. Я боялась, что он снова что-нибудь выкинет… а еще не доверяла самой себе. Женя странно на меня действовал: я будто выпадала из реальности. Видела все как-то по-своему, искаженно.

Вдобавок я не понимала, как он теперь ко мне относится. Перед тем как в девятом классе Женя ушел, кое-что произошло. Я поступила с ним жестоко; предала его, когда он нуждался во мне сильнее всего. Я боялась, что он возненавидел меня, но… зачем тогда он сейчас сам идет на контакт? Он действительно больше не злится? Или задумал что-то, хочет втереться в доверие, чтобы… Чтобы что? Ох, я совсем запуталась!

Очнувшись, я заметила Ваню. Он стоял посреди дороги, спиной ко мне. Я подошла и увидела у него в руках какой-то клочок бумаги.

– Вань! – позвала я, но он не отреагировал. Вообще, он чем-то напоминал статую. Я осторожно тронула его за плечо. – Эй, у тебя все нормально?

Минаев повернулся ко мне. Я отпрянула: его лицо было белее мела, губы дрожали.

– Что случилось? – Догадка была ужасной. – Что-то с мамой?

Трясущейся рукой Ваня протянул мне листок, оказавшийся запиской. Я прочитала:

«Твоя мама умирла».

– Откуда это?

– В куртке было… – Казалось, он сейчас упадет в обморок.

– Постой, постой. Давай разберемся. Ты звонил маме?

– Нет, боюсь, – пролепетал он.

– Не бойся! – с напускной бодростью велела я. – Уверена, что это чья-то тупая шутка. Давай, доставай телефон и звони при мне.

Ваня послушался. С мамой оказалось все в порядке.

– Ну, вот видишь! – Я надеялась, что мой тон звучит ровно. – Все хорошо же. Так что это просто кто-то пошутил…

– Так нельзя шутить, – произнес Ваня тоном ослика Иа-Иа.

– Согласна. Узнать бы, кто это.

– Да я знаю, кто это, – вздохнул он. – Бэшки. Все еще думают, что это я настучал. Черепанова видела? Ему отец врезал за окно. Уверен, это он. Мстит.

У меня заныло сердце, стоило представить, чем может обернуться эта дурацкая записка. Теперь уже ашки придут к бэшкам с наездом?

– Да не мог он, – попыталась возразить я. – Марк в рожу может дать, но записки – это не его почерк.

Я не знала, чего хочу больше – справедливости или чтобы все как-то улеглось само. Гораздо удобнее был бы второй вариант: нам с бэшками еще вместе участвовать в репетициях бала, учить вальс, готовиться. В неделю у нас два урока физкультуры, и один из них общий. И мероприятия всегда совместные. Записка может всех рассорить – и никаких мероприятий вообще не будет, сядем все в лужу. Но в то же время я понимала: подбрасывать такие вещи ужасно. Лучше все рассказать учителям.

– Вань, давай Валерии покажем? – предложила я. – Она же учитель русского все-таки, вдруг сможет определить почерк? Недавно диктант был…

Ваня неожиданно заупрямился, даже сжал губы.

– Нет. Никаких учителей.

– Что тогда будем делать? Выкинем ее?

– Нет, сохраним. Это улика. – Ваня убрал записку в карман. – А завтра решим.

Ваня скомканно попрощался со мной и ушел. Я догадывалась, что он хочет показать записку Панферову. И это не сулило ничего хорошего…

На удивление следующий день прошел мирно, без шума. Но уже послезавтра утром грянула буря: перед первым уроком Ванек ворвался в класс, как бешеный.

– Минаев, что с тобой? Тебе вставили клизму с перцем? – пошутил кто-то.

Ваня не удостоил его ответом. Вместо этого он вывалил на парту записку и маленький похоронный венок, а затем рассказал, что второй день подряд обнаруживает такие «подарочки» в своих вещах в раздевалке. Одноклассники впечатлились. План, который тут же придумал Панферов, а остальные поддержали, мне не понравился.

– Это неправильно и незаконно! – заспорила я.

– А подбрасывать такую гадость – законно? – вежливо уточнил Север.

– Я считаю, что подобные проблемы должны решаться на уровне учителей, – упиралась я. – Это их тоже касается, пусть ищут и наказывают виновного!

Север тут же вспылил:

– Ты пытаешься приплести учителей к любой проблеме.

– Я просто пытаюсь решить проблемы без насилия!

– Может, ты у нас и на бэшек стуканула, когда они окно разбили?

Теперь вспыхнула я:

– Давай еще куда-нибудь меня приплетем! Может, я и на Репкина стуканула в восьмом классе, когда он унитаз разбил?

Север вздохнул и не стал углубляться в тему.

– Ты не видишь границы, Саш. Когда можно вмешивать учителей, а когда нет.

– Мы живем в двадцать первом веке, – отчеканила я. – Сейчас насилие – не панацея от всех проблем. И все, что вы решили, незаконно.

Панферов проигнорировал мою реплику. Спор иссяк. И вот на большой перемене половина ашек двинулась к бэшкам в кабинет – с самыми грозными намерениями. Мне тоже пришлось пойти. Должен же кто-то сгладить конфликт и не допустить драки.

Хотя бы попытаться.

Урок 4. Стая: состав, взаимоотношения, охота

Саша

– В чем дело? – Староста бэшек, Игорь, поднялся с места первым.

Север кинул на первую парту записку и венок.

– Вот что Минаев получает второй день. И нам очень интересно, кто этот таинственный даритель.

Панферов оглядел 11 «б». Стальной взгляд задержался на Валере, Марке и других парнях из компании, разбившей окно. Я тоже оглядела класс и увидела Женю, который сидел за четвертой партой. Он наблюдал за происходящим с любопытством.

– А почему ты решил, что это кто-то из наших? – буркнул Валера.

– Вы решили, что Ваня настучал, и кинули ответку. Так чья шутка? Черепанов, Репкин и ко?

– Чуть что, сразу «бэ», да? – не унимался Валера. – Чего там хоть в записке?

– Тупорылый идиотизм. Написано: «Твоя мама умирла». Если не хотите признаваться, доставайте тетрадки по русскому. Будем искать по почерку, – потребовал Север.

Сегодня всем раздали тетради с оценками за диктант.

– Присядь-ка на это, сладкий! – Марк показал Северу средний палец.

Многие бэшки демонстративно скрестили руки на груди. Никто и не собирался доставать тетради. По классу разнеслись едкие реплики:

– Панферов, ты кукухой поехал!

– Во всем видишь заговоры!

– Сев, тебе к мозгоправу пора!

Наш староста окинул всех удовлетворенным взглядом.

– Так я и думал. Поэтому мы приготовились.

Север взял в руку записку, поднял над головой и продолжил:

– В тексте ошибка. Для тех, кто не видит, скажу. Написано «умирла» вместо «умерла». У меня есть кое-что интересное… – Панферов обернулся к стоящей рядом Чайке, и Таня, как личный секретарь, подала ему простую зеленую тетрадь. Панферов полистал. – Возьмем последний диктант. Цитирую: «… любил свою жену без памяти; но она умирла». Что мы видим? УмИрла. Идем дальше. «Мать не умирла с горя…» И опять умИрла. Мистика, правда? Я могу продолжить, тут таких море. Я с восьмого класса знаю одного человека, который вот уже три года ляпает эту ошибку.

Повисло напряженное молчание.

– Так чье это? – нарушил тишину Игорь.

Север бросил ему тетрадь. Все с любопытством привстали с мест, пытаясь хоть что-нибудь увидеть.

– Игорь, чья она? – нетерпеливо спросил Валера.

– Черепанова, – глухо произнес Игорь.

– Чего? – Марк вскочил. – Откуда у тебя моя тетрадь? Она была в рюкзаке!

– Вытащил на физре. – Север бросил это так небрежно, будто красть чужое имущество – норма.

– Какого черта? Какое право ты имеешь копаться в моих вещах? – Марк буквально подлетел к Северу.

Стоящий рядом Рома напрягся, готовый в любой момент кинуться на защиту своего лидера.

– А у тебя откуда право подбрасывать другим всякую дрянь? – Север перевел невозмутимый взгляд на Игоря и прищурился. – Ну, что, Соболев, как будем решать?

– Да это бред! Да пошли вы все! – Марк развел руками и вернулся на место.

– Это не мог быть Марк, Сев! Как будто ты Черепанова не знаешь. Дурацкие записки, венок – да ты что? Он бы рожу набил, и все! – Игорь пытался выгородить Марка, приводя Северу мои аргументы. Но Север как будто не слышал его.

– Итак, ваше решение? – спокойно гнул он свою линию.

Игорь растерялся и промолчал. Он сомневался в вине Марка, но и войны не хотел. Думаю, ему, как и мне, показалось, что сам Север не до конца верит в причастность Черепанова к записке. Ему просто нужен виновный – любой.

– Да пошли вы! – крикнул кто-то.

– Валите нахрен, алкаши! – подхватили другие.

– Идите проспитесь!

В нас полетели карандаши и стерки. Кто-то даже швырнул учебник. Почему-то мы все стояли на местах, будто строй солдат, и не обращали внимания на летящие вещи и истошные вопли. На меня накатило дикое чувство, будто сейчас я – не я, а множество. У меня десятки рук и глаз, и я заполняю собой все пространство вокруг. Я замотала головой, чтобы избавиться от непонятного и пугающего наваждения. Мое «Я» вернулось и закрылось от летящей в лоб пустой пачки от тик-така.

– Чего ты хочешь? – спросил Игорь Севера, когда гвалт замолк.

– Чтобы вы его бойкотнули. – Север опять прищурился.

– А нагнуться передо мной не хочешь? – огрызнулся Марк. – Тебе понравится!

– Не горю желанием, – не поддался на провокацию Парфенов.

Игорь рассматривал свои кеды.

– Эй, але, Соболев, ты немой, что ли? – вклинился Тимур. – Посылай их на хер.

– Не будет бойкота, поняли? – Марк решил за старосту. Тот поспешно кивнул:

– Минаева вы не бойкотировали, почему мы должны наказывать Марка?

– Потому что тут очевидна его вина.

– Да? Ребят, вам очевидна? – Марк обратился к одноклассникам, и, естественно, они хором стали отрицать.

Марк победно улыбнулся Северу и пожал плечами – дескать, пятьдесят на пятьдесят, и вина не доказана. Тот не сдавался:

– А может, нам и правда стукануть вашей Валерии? Пусть сама с вами разбирается. А то есть у нас такие, у которых свербит учителям доложить. – Он выразительно покосился на меня.

– Ванек, эти подбросы – жуть, но это правда не мы, – сказал Игорь миролюбиво, слегка запинаясь.

– Это не мы, ми-ми-ми, – передразнил Марк Игоря и ворчливо добавил: – Еще в жопу каждого поцелуй. – Он перевел взгляд на нас и решительно сказал: – Не будет никакого бойкота. И вот вам бабосики на тур в пешее эротическое, разбирайте.

Марк изобразил, будто сорит деньгами на каждого из ашек. Севера он осыпал воображаемыми купюрами особо рьяно.

– На, Панферов, я сегодня щедрый. Твой тур будет особо долгим. Тут хватит на пятизвездочный отель «все включено».

– Вы еще пожалеете. – Панферов забрал с парты «подарки» и на