Оглавление

Татьяна Аникина
Старый солдат

Амелию разбудил телефонный звонок — на часах 23:32…

«Что хотят сказать ангелы?» — промелькнуло в мыслях на автомате.

— Алло, мама, почему трубку не берешь, что случилось? — услышала она озабоченный голос дочери.

— Доча, я просто сплю, забыла про разницу времени? Что произошло? — ласково проговорила в трубку Амелия.

— Мамуль, я купила тебе билет на девятнадцатое число, смотри на почте, через стенку квартира-музей Пушкина, недельку по театрам походим. Алло, мама, что ты молчишь? Мама-а-а…

— Жду, когда успокоишься, трындычиха моя родная, — смеясь, проговорила наконец Амелия. — Ты снова ставишь меня… перед фактом. А у меня дела, — она не успела договорить, какие у нее могут быть дела в январе.

— Мама, я знаю твое расписание — студентов нет, а это главное. Помнишь, как классно мы в Светлогорске отдохнули? Прилетай, я соскучилась и Эрмитаж соскучился! Мы же осенью не успели в Русский, сейчас сходим, а в Михайловском — собор Парижской Богоматери! Собирайся, я очень тебя жду, Саймошу оставишь у Люды, они будут рады отдохнуть от тебя! У меня параллельный звонок, целую тебя, прилетай!

В трубке зазвучали короткие гудки.

«На недельку сестра останется с котом, не вопрос… Ноут легкий — всего пять килограммов, действительно, почему бы и да? А в чем мне идти в Михайловский? Интересно, билет с багажом или без? На неделю — это же надо вещей… Ладно, подумаю об этом утром, сейчас — спать!» Амелия закрыла глаза. Счастливая улыбка не сходила с ее губ, через три минуты она уже видела сон — снилась Нева.

Утром Амелия проснулась от боли под левым коленом.

«Так иногда бывает», — подумала она, решив не обращать внимания. Скачала с почты авиабилет, до вылета оставалось неполных десять часов, нужно было собрать чемодан, увезти Саймона, перенести назначенные встречи на неделю позднее. Амелия все успела.

* * *

В самолете нога отказывалась сгибаться, пришлось попросить соседа поменяться местами, чтобы вытянуть ногу в проходе. Выйдя из здания аэропорта, женщина увидела распахнутые двери автобуса №39, не раздумывая и забыв про больную ногу, вошла в него и села на свободное место. Колено продолжало свое нытье.

Выйдя на станции метро «Гостиный двор», Амелия сразу же попала в зимнюю сказку. Питер встретил праздничным рождественским убранством: проспект сверкал гирляндами, крупные снежинки медленно кружились вокруг нее.

— Как же здорово, — зажмурившись, прошептала Амелия, вдыхая морозный воздух и чувствуя, как счастье наполняет ее. Она вспомнила студенческие годы, свои встречи с друзьями, смешные моменты, и это заставило ее улыбнуться еще шире.

«И я еще сомневалась, лететь или нет», — подумала она и решительно пошла в сторону Мойки. Нытье колена, которое категорически отказывалось сгибаться, ничуть не портило ее новогоднего настроения.

Уютный и очень атмосферный отель на Мойке приветливо распахнул свои двери. После ужина Амелия решила обратить внимание на свое колено и поговорить с ним.

— Итак, многоуважаемое колено, что ты хочешь мне сказать? Чем я заслужила такое отношение ко мне? Что молчишь? — она бережно уложила ногу на кровать и погрузилась в медитацию.

В самый неподходящий момент, когда очень хочется побольше прогулок по любимому Питеру, колено всерьез отказалось сгибаться. Амелия решила не сдаваться — не сидеть же в отеле! Перебинтовав колено эластичным бинтом, проворчала:

— Не хочешь сгибаться — не надо, ходи так!

Она бодрым шагом утром вышла на прогулку. Пока дочь была в институте, Амелия решила погулять по книжному магазину Зингера. А потом — Русский музей, вечером — собор Парижской Богоматери в Михайловском, следующие два дня — Эрмитаж, Музей современного искусства… Амелия была счастлива от возможности выгулять свои наряды.

— Доча, спасибо тебе, а то мои наряды скоро нафталином начнут пахнуть, а не «Шанелью», — радовалась Амелия и тут же, нахмурив брови, выговаривала: — Как можно в Михайловский выйти в джинсах? Давай купим тебе что-нибудь вечернее!

— Мама, а почему бы тебе, когда прилетим, не позвать Игоря Юрьевича в наше арт-кафе? Он с радостью сопроводит тебя и будет одет так, как ты любишь, — в галстук-бабочку.

— Все поняла, согласна на твои джинсы, хитрюша, — ретировалась Амелия.

Колено по-прежнему отказывалось сгибаться. Амелия смеялась:

— Помнишь фильм «Здравствуйте, я ваша тетя»? Там было: «Я старый солдат и не знаю слов любви!» Мне кажется, что я сейчас ну вылитый Михаил Казаков! — И они вместе с дочерью смеялись, вспоминая сцены из этого фильма.

На следующее утро Амелия решила зайти в аптеку и купить какое-нибудь обезболивающее — юмор уже не помогал, а впереди два дня походов по питерским музеям. Самое сложное было подниматься или спускаться по лестницам: перебинтованная в колене левая нога, как циркуль, описывала круг, гордо опускалась на ступеньку выше или ниже, женщина опиралась на нее, подставляла правую и снова описывала левой ногой круг. Поднимаясь в аптеку, нога немного ошиблась в радиусе полета и, зацепив ботинком ступеньку крыльца, лишила Амелию равновесия. Она стремительно падала назад, в ее мозгу промелькнул вопрос: «Я грохнусь позвоночником или…»

И тут ее сзади подхватили чьи-то сильные руки, приподняли и, осторожно придерживая, поставили на тротуар. Амелия обернулась и встретилась глазами с мужчиной, который держал ее в своих руках.

Что-то знакомое, очень родное было в его серых, как питерское небо, глазах. Голову Амелии вскружил аромат дорогого мужского парфюма — верхние цитрусовые ноты, ветивер, кардамон, мускус говорили об элегантности и соблазнении. Его улыбка была немного скрыта густыми и аккуратно подстриженными усами и бородой.

— Испугалась? — спросил незнакомец.

— Не успела, — ответила немного озадаченная Амелия, подумав про себя: «Почему так сразу на „ты“»?

— Большое спасибо, вы очень вовремя!

— Амелия, ты меня не узнаешь? — спросил незнакомец.

В груди у Амелии вдруг начал разгораться теплый огонь. Она смотрела незнакомцу в глаза и молчала. Жар разливался по всему ее телу, в ушах звенели колокольчики, сердце билось так громко, что заглушало шум Невского. Они продолжали молча стоять у входа в аптеку, незнакомец продолжал крепко держать женщину за талию.

— Санька, — наконец выдохнула она, — ты как здесь очутился? Сколько лет прошло…

— Повышение квалификации, а ты?

— Меня дочь вызвала, диплом защищает, гештальт-терапевтом решила стать.

— Сколько ей уже?

— Сорок два, сыну — сорок пять.

— Надо же, взрослые какие, а сколько же тогда нам с тобой? — засмеялся Санька, и в глазах его заиграли теплые искорки.

— Давай отойдем в сторону, загородили вход в аптеку, — Амелия попыталась выскользнуть из его крепких рук, но он перехватил ее под руку, еще крепче обняв за талию.

Они сидели в кафе «Счастье» напротив Исаакиевского собора, Санька продолжал крепко держать Амелию за руку. В сердце звучала тихая, но уверенная мелодия — напоминание о том, что судьба дарит ей неожиданный шанс, который может все изменить. Санька давно не Санька, а Александр Николаевич, он так и не женился, говорит, что не встретил такую, как она. И что теперь он ее уже не отпустит — дети выросли, и нет причины ему отказывать. Он заберет ее к себе, и у нее будет возможность выращивать любимые розы в вечной мерзлоте Ямала.

Звонок дочери неожиданно вырвал ее из дурмана, окутавшего ее с момента падения в крепкие Санькины руки.

— Мамуля, я освободилась, у нас все по плану? — раздался в трубке счастливый голос дочери.

— Сегодня план меняется. Я встретила Александра Николаевича, помнишь моего однокурсника? Мы в кафе «Счастье», напротив Исаакиевского, подъезжай.

— Ого, я рада вашей встрече, привет передавай от меня! Тогда я сегодня вечером с группой, хорошо? А как он тебя нашел? Как твоя нога? — снова затараторила дочь.

— Вечером расскажу. Нога? — она вспомнила, что шла в аптеку, запнулась, чуть не упала, и потом — Санька. — Все хорошо, не переживай! До встречи, родная!

Амелия положила трубку, не отрывая взгляда от дорогих ей бездонных серых глаз, произнесла:

— Представляешь, у меня не болит колено. Может, это знак?

— Знак того, что нас ждут приключения. Колено не болит — значит, мы свободны? Как насчет ночной прогулки по городу? — прошептал Санька, и в глубине его стальных глаз вспыхнул огонек.

— Соглашусь, но только если возьмешь с собой термос с чаем, как тогда, помнишь? — засмеялась Амелия.

— Договорились! — с энтузиазмом выпалил Санька.

Они вышли на морозный воздух, где каждое мгновение могло превратиться в маленькую сказку.

Оксана Лебедева
Белоснежка, доктор Ватсон и восемь Сириусов Блэков

— Кобель есть?

Хриплый голос на секунду оглушил Марину. Она сразу пожалела, что ответила на незнакомый номер, но пакет с продуктами был такой тяжелый, что поставить его на замерзшую лавочку ради минутной передышки показалось хорошей идеей.

— Вы, наверное, ошиблись номером…

— Ничего я не ошибся! Вот объявление на «Авито»: «Отдам в хорошие руки…» Это же вы писали?

Марина прикрыла глаза и мысленно перенеслась на полгода назад…

* * *

Запах цветущей сирени врывался в кухню, споря с ароматами лимонного пирога и мясного рулета. Марина готовилась к празднованию дня рождения дочери: ее Настеньке сегодня исполнилось ровно пятнадцать лет.

Дочь предупредила, что после школы задержится с одноклассниками. Они сходят в кафе-мороженое, что недавно открылось рядом с Центральной площадью.

Однако времени прошло уже много, а именинницы все нет.

— Ма-а-ам, — раздался из комнаты голос сына, — Настя звонит, просит тебя на балкон выйти.

Марина выскочила на балкон и глянула вниз. Там, задрав головы вверх, стояли двое: дочь и черное лохматое чудовище с огромными торчащими ушами.

— Мамочка, это Дэя! Она умная и добрая! Она со мной восемь кварталов шла, от самой площади! Можно она будет с нами жить?

Ужасная Дэя вывалила розовый язык и без остановки крутила хвостом, взметая пыльное облако тополиного пуха.

— Лё-о-онь! — Марина позвала мужа и глазами указала на сладкую парочку: — Доигрался? Обещал собачку на день рождения и не купил? Вот она сама и справилась!

Настенькин папа поморщился. В глубине души он надеялся, что дочка вот-вот переболеет детской болезнью «ХОЧУСОБАКУ» и, например, влюбится. А что? Пятнадцать лет — самое время…

— Скажи, наконец, свое твердое отцовское слово! — Маринин голос вернул Леонида к действительности.

Он прокашлялся, взглянул в умоляющие дочкины глаза и уверенно ответил:

— Решайте сами…

Марина вздохнула. В ней боролись рациональность и с детства привитое убеждение, что «мы в ответе за тех, кого приручили…»

— Ладно, заходите, — взяла она ответственность на себя.

Страшная Дэя оказалась очень милым питомцем. Выучила все команды, лаяла только по делу и преданно смотрела в глаза главы семейства, когда тот начинал жаловаться на сложную жизнь.

Был только один эпизод, который выбивался из пасторальной картинки начинающих собаководов. Однажды, когда Леонид выгуливал красотку в скверике у дома, туда забежал пес, по всей видимости, знакомый с Дэей по прежней жизни. Собаки, радуясь встрече, бросились навстречу друг другу и, весело подпрыгивая, пронеслись мимо Леонида в сторону гаражей.

Через час безуспешных поисков горе-собаковод возвращался домой, предвкушая слезы дочери и молчаливый укор своей дражайшей половины. Однако у подъезда его ждала довольная Дэя, всем своим видом выказывая недоумение от столь долгой отлучки хозяина.

Марина к произошедшему отнеслась серьезно:

— Мы же не хотим увеличивать поголовье беспородных собак? Срочно поехали в ветеринарку!

В ближайшей клинике улыбчивый врач в голубеньком чепчике успокоил взволнованное семейство:

— Ничего страшного! Сейчас сделаем укольчик и никаких последствий!

Прошло два месяца, когда знакомый собачник заметил:

— Я смотрю, вам рожать скоро?

— Как рожать? — Марина была уверена, что округлившиеся бока Дэи были исключительно следствием ее хорошего аппетита.

— Поздравляю! Вы ждете щенков! — Все тот же улыбчивый врач лучился незамутненной радостью.

— Вы же обещали, что их не будет!

— Видите ли… Такие собаки склонны к многоплодности. У них может рождаться до десяти щенков! Представляете? А у вас родится три-четыре детеныша. Но если они вам не нужны, то привозите, я сделаю укольчик…

— Себе сделай, — прорычал Леонид. — Марина, пошли из этой богадельни…

— Сами не знают чего хотят! — Ворчал переставший улыбаться мужчина в голубом чепчике.

В день, когда Дэя начала тяжело дышать и метаться из угла в угол, Марина приготовилась к тяжелому испытанию. На удивление, все пошло гладко. Немного потужившись, Дэя произвела на свет первенца и гордо посмотрела на Марину с Настенькой — мол, смотрите чего могу!

— Второй!

— Третий!

На девятом Марина поняла, что очень хочет кофе, и ушла на кухню.

Когда она вернулась, в комнате царила идиллия. Довольная Дэя лежала на боку, благостно взирая на пищащих отпрысков, которые, отпихивая друг друга, пытались добраться до живительного источника.

— Десять щеночков! — Прошептала Настя, разглядывая копошащихся малышей. Беленького, коричневого и восьмерых черных, как мать.

Идиллия длилась три дня. А на четвертый Дэя встала и вышла из комнаты… Насовсем.

— А что вы хотите, естественный отбор, — умничал старший брат Насти Владюша.

Марина в естественный отбор верить отказалась и побежала в аптеку за смесью для вскармливания грудничков.

Настали «веселые» дни. Щенки все время хотели есть. Приходилось беспрерывно разводить смесь, кормить пищащие комочки, а потом убирать лужи и прочие «приятные» неожиданности.

Через неделю Леонид обнаружил, что за деньги, потраченные на детскую смесь, можно было бы всей семьей неплохо отдохнуть на местной турбазе, и малышей перевели на кефир.

Пять литров кефира в день!

Марине, которая чувствовала себя многодетной матерью в затяжной депрессии, казалось, что хуже быть не может, пока Настя не пожаловалась на резкую боль в животе.

— Аппендицит, — сказал врач скорой помощи, и ко всему разнообразию дел добавилось посещение Настеньки в больнице, куда приходилось добираться через весь город.

— Мам, надо что-то делать. Мы так долго не продержимся, — сказал Владюша и отодрал от своего тапка двух кутят. Один из них тут же напрудил огромную лужу, а второй весело пробежал по ней в сторону кучи-малы, где его братья пытались есть манную кашу из общей миски.

Марина подняла уставшие глаза:

— Скоро Настю выпишут, полегче будет.

— Я не о том… Я в глобале. Пора выпускать их в самостоятельную жизнь.

— Как? Кому нужны беспородные псы?

— Вот не скажи… Про маркетинг знаешь? Когда чукчам снег зимой продают? Надо придумать фишку какую-нибудь. Вот как мы их назовем?

Марина проводила взглядом беленькую девочку, которая вцепилась в хвост кота и следом за ним уезжала на пузе в коридор.

— Белоснежка?

— Дальше!

— Вон тот, коричневый, на доктора Ватсона похож…

— Еще!

— Д’Артаньян?

— Кому в наше время нужен д’Артаньян? Давай что-нибудь посовременнее.

Марина вспомнила любимого Настей «Гарри Поттера».

— Сириус Блэк?

— Отлично! У нас этих Блэков — восемь штук!

К вечеру на «Авито» висело объявление: «Отдам в хорошие руки черного кобеля по кличке Сириус Блэк! Есть еще Белоснежка и доктор Ватсон! Торопитесь, предложение ограничено!»

Марина никогда не думала, что на Сириусов Блэков такой спрос.

Приезжали даже из соседних городов. Доктора Ватсона забрала пожилая пара, предпочитающая классику. А Белоснежку взяла дама, которая жаловалась, что кобелей ей в жизни хватает, а подружки для души нет.

К Настиной выписке все щенки были пристроены.

Жизнь вернулась в прежнее русло, только Марина долго не могла избавиться от привычки закупать кефир литрами.

* * *

— Девушка, вы меня слышите? Точно ни одного кобеля не осталось?

— Точно! Всего вам хорошего! — Марина улыбнулась и сбросила вызов.

Светлана Купи
Пыльное счастье

Лена всегда знала, что жизнь — штука, в которой порядок важнее вдохновения.

Каждое утро у нее начиналось с медитации на кухне, чашки кофе и пяти минут негромкого осуждения соседей — в мыслях, конечно, с любовью. Потом кот Василий садился на край дивана и внимательно следил, чтобы хозяйка ни в коем случае не пропустила обед.

К своим сорока восьми Лена пришла с четкой системой внутреннего учета: бывший муж — «нейтрально, но лучше без него», взрослый сын — «далеко, но пусть живет как хочет», карьера — «все не зря», тело — «еще ничего, спасибо фитнесу».

Она считала, что счастье — это когда никто не лезет с советами. Особенно женщины с легким блеском сумасшествия в глазах. Но в тот понедельник, когда в дверь ее кабинета вошла клиентка по имени Людмила, счастье решило немного поваляться в пыли.

— Простите за опоздание, — сказала женщина, снимая огромные солнечные очки. — Я просто зависла у зеркала. Иногда так увлекаюсь своим отражением, будто пытаюсь вспомнить, кем была в прошлой жизни.

У Лены мелькнула мысль, что дама случайно зашла на сцену, а не на прием к психотерапевту.

— Присаживайтесь, — пригласила Лена, привычно включая диктофон и открывая блокнот. — Что вас привело ко мне?

— Счастье, — просто сказала Людмила и обвела взглядом кабинет.

Лена не успела придумать, как отреагировать. Ее клиенты, как правило, приходили с тревожностью, выгоранием или мужьями, которых «еще люблю, но только по привычке». А эта — с приступом счастья, как с простудой. И в ее голосе сквозило что-то пугающе знакомое.

— Вы хотите от этого избавиться? — спросила Лена, откладывая ручку.

— Хочу снова почувствовать вкус риска, — сказала Людмила и вдруг добавила: — А вы, Елена, давно рисковали?

Лена вздрогнула. Она не представляла, откуда у нее такое ощущение, что они уже встречались.

Людмила приходила по вторникам. Всегда в разных пальто, всегда с разным парфюмом — то древесный, то цитрусовый, то с оттенком чего-то коричного, будто запах ароматных булочек, забытых в духовке. И всегда с новыми историями.

— На этой неделе я спасла женщину от гибели, — заявила она, садясь на свой привычный кожаный пуфик, как королева на трон.

— О, правда? — Лена едва заметно улыбнулась. — Вы теперь и в МЧС?

— Почти. Она собиралась выйти замуж за человека, который носит сандалии на носки. Я просто… помогла ей увидеть свет.

— Вы специально вмешиваетесь в чужие жизни? — спросила она на третьей сессии, убирая блокнот. Писать было бессмысленно. Людмила не подходила под категории.

— О нет, — усмехнулась та. — Я не вмешиваюсь. Я просто… слегка трогаю чашку на краю стола. Если она стоит прочно, ничего не случится. Но если падает — значит, и так бы упала. Я только ускоряю судьбу.

После сеанса Лена долго сидела у окна. Осенний дождь щелкал по стеклу, как будто кто-то нетерпеливо стучал костяшками пальцев. Василий, ее кот, уставился в одну точку на потолке — туда, где когда-то был старый крюк от люстры, снятой еще до ремонта.

Словно что-то невидимое снова свисало оттуда. Старая мысль. Или старая боль.

Она вспомнила… Пять лет назад. Конференция в Сочи. Лена тогда еще работала в клинике и отчаянно пыталась не впасть в выгорание. На одном из кофе-брейков к ней подошла странная женщина в ярком платке. Сказала:

— У вас в глазах пыль. От чужих ожиданий. Смойте, пока не ослепли.

Лена тогда рассмеялась. А через месяц подала заявление об уходе.

«Неужели это была она?» — пронеслось в голове.

Следующий вторник начался с сюрприза.

— Я решила устроить одной паре развод, — объявила Людмила с довольным видом.

— То есть?

— Они живут как соседи. Спят в разных комнатах, улыбаются только при других людях. Он мечтает о доме в Карелии, она — о бутике во Флоренции. Я просто познакомила ее с моей подругой, адвокатом. Ну, вы понимаете.

Лена уже не удивлялась. Она только спросила:

— А если они передумают?

— Иногда правда — лучший подарок, — Людмила подмигнула. — Даже если ее заворачивают в обертку скандала.

А потом… она начала рассказывать про «одну коллегу», которая всегда была очень тихой, правильной, профессиональной.

— Но глубоко несчастной, — добавила она с искренней грустью. — Я намекнула начальству, что у нее усталость, что она нуждается в передышке, — Людмила будто бы рассматривала ноготь на мизинце, но ее глаза ловко отслеживали реакцию Лены. — Ее освободили от всех проектов. Она уволилась. Через год у нее была своя практика. Клиенты в очередь, личная жизнь наладилась. Она даже начала улыбаться без напряжения.

Лена сидела неподвижно.

История звучала… до боли знакомо.

— Как ее звали? — спросила она почти шепотом.

— Ах, вы не знаете? — Людмила мягко улыбнулась. — Ее звали Елена. Как вас.

— Это… вы? — Лена не узнала собственный голос.

Тишина повисла в комнате, густая, как сироп.

— Вам никогда не казалось, что кто-то направляет вашу жизнь? — вдруг спросила Людмила, будто читая ее мысли.

— Психотерапевты не верят в мистику, — спокойно ответила Лена, но пальцы сжали ручку чуть крепче.

— Мистика — это когда вы находите старую сережку на дне ящика и вдруг вспоминаете, как когда-то плакали из-за нее. А я всего лишь чуть смахнула пыль. Ускорила события, которые и так были нужны. — Людмила поднялась.

На этой неделе Лена впервые отменила клиента.

Не потому, что устала. И не потому, что заболела. Просто ей вдруг захотелось пройтись по антикварным лавкам на Сретенке, вдохнуть запах старой мебели, потереть пальцем фарфорового ангела без крыла. И кофе. Просто чашку крепкого кофе с карамелью — не обезжиренного, не соевого латте, а нормального. Настоящего.

И с пирожным. Без вины.

В квартире она устроила маленький переворот.

Сняла со стены выцветший портрет «еще тогда» — когда ей было 35 и она еще верила, что все впереди. Заменила его на фотографию с прошлогоднего Алтая, где она сидела в теплом свитере, растрепанная ветром, но с настоящей улыбкой.

Она позвонила бывшему мужу. Не чтобы ругаться. Не чтобы выяснять. А просто… поговорить.

Он удивился, но не отказался. Они встретились в кафе, вспоминали отпуск в Абхазии, хохотали над тем, как когда-то заблудились в Пицунде и ели мандарины из чужого сада.

— Ты как будто мягче стала, — сказал он.

— Это я перестала быть гладкой, — ответила Лена. — Просто больше не полирую фасад.

Во вторник Людмила не пришла.

Лена ждала. Сначала просто как специалист. Потом — с тревогой, как человек, которому начали снимать повязку с глаз. И когда телефон молчал, и дверь оставалась закрытой, она впервые написала сама.

«Как вы? Надеюсь, вы не строите революцию в Госдуме? Или хотя бы на Пушкинской?»

Ответ пришел вечером, одним предложением:

«Я наблюдаю. Ученик начинает видеть пыль сам».

Лена выключила свет, прошлась босиком по ковру, включила тихую музыку. В окне отражалась она — слегка растрепанная, с шалью на плечах и с легкой ухмылкой на лице.

И вдруг ей почудилось — в зеркале позади мелькнула фигура Людмилы.

Только на секунду. Но Лена не обернулась.

Теперь она знала: это не кто-то другой. Это просто она.

Та, которая начала сметать пыль.

Евгения Табуева
Слово года

В это утро пошло «не так» примерно все.

Анна проснулась в четыре часа и не смогла уснуть. В памяти сразу всплыли воспоминания о вчерашнем неприятном разговоре с начальницей. Накатило чувство опустошенности и усталости, вызванные необходимостью защищать свою точку зрения. Внутри она чувствовала каменную тяжесть, словно в комок сжались невыплеснутые эмоции.

Встав раньше будильника, Анна уже была уставшей. Это раздражало. Взглянув на себя в зеркало в ванной, она только вздохнула — на нее смотрела бесцветная женщина.

— Эй, где же та стройная красотка, которая умела веселиться и получать от жизни удовольствие, а? — С невеселой усмешкой спросила Анна свое отражение. Реальность была неумолима: темные волосы, убранные в хвостик, потухший взгляд карих глаз, тело, забывшее регулярные походы в спортзал…

«Как так получилось, что я перестала собой заниматься?» — тяжело вздохнув, она подавила подкатывающие слезы и начала умываться.

Завтрак сопровождался подгоревшим тостом и убежавшим кофе, что совсем не поднимало настроение.

Уже натягивая на себя платье, забытое с прошлой весны, Анна поняла, что оно ей мало:

— Ну, привет, три лишних килограмма, — расстроенно пробормотала женщина. — Какие вы упорные: сколько с вами ни борись, все равно возвращаетесь.

Пришлось влезть в надоевшие джинсы, и к растущему раздражению добавилась злость. Анна сделала глубокий вдох, но комок недовольства внутри так просто не исчезал.