Волосы у нее приглажены и сплетены в аккуратные косички, она постаралась спрятать длинный шрам, который уродует ее шею у основания и проходит по плечу, будто сломанное ожерелье.
Женщина, которая обнимает спящего мужчину: она не для этого родилась. Она родилась не для того, чтобы утешать мужчин в смятении и облегчать их трудности. Она изучала иностранные языки не для того, чтобы убирать Карло волосы с глаз. Она всегда знала, что ее судьба – делать нечто более важное. Она всегда знала: ее судьба – быть больше любого мужчины. Хотя она обнимает так, будто она родилась, чтобы держать на руках детей, она не хотела того, что превращает чрево женщины в свое обиталище. Как она всегда говорила, она родилась, чтобы быть свободной, пересекать границы, искать успокоение в книгах и находить новые любови, не скованные правилами сельской жизни.
Хирут, измученная, прислоняется к двери, она с дрожащим ртом и прижатыми к лицу руками смотрит на Астер. И чем яростнее Астер отказывается смириться, тем больше начинает двигаться Хирут. Она распахивает руки, крутит ладонями. Она выкручивается из воображаемого захвата. Она – красивые движения, сведенные до их наиболее существенных элементов.
Они стоят так настолько долго, что Этторе приближается и фотографирует Хирут. Он опускается на колени, направляет объектив на ее пыльные ноги и стройные щиколотки. Потом он встает, ловит в кадр ее шею с переходом в позвоночник, красивую голову, которая отказывается кланяться. Он фотографирует ее лицо, щелкает еще раз, и еще, и еще.
Карло, это бессмысленно, говорит Фифи. Она цепляется за свою служанку, прижимает ее руку к своей груди. Заткни пасть, говорит Фучелли. Он кладет руку на пояс, постукивает пальцами по пряжке, а его голова тем временем опускается, дыхание становится неровным. Он словно накручивает себя внутри, загнанное в угол животное, готовое драться до смерти, прыгнуть и атаковать девушку. И тогда Фифи становится перед ним и кричит: Хирут! Она стоит с прямой спиной, высокая, а когда Хирут смотрит на нее, Фифи отдает ей честь, у нее выправка эфиопского солдата. Soldati ахают. Ascari подаются вперед. Фучелли без перерыва моргает. Девушка поднимает подбородок. Она роняет руки по бокам. Она смаргивает всякое выражение со своих глаз, и они смотрят пустым, темным и холодным взглядом. Она становится прямо и отходит от стены. Она соединяет ноги. Поднимает руку ко лбу одним живым, изящным движением. Она становится по стойке смирно – солдат.
Вот что видит Этторе, глядя на девушку: он видит умирание, которое происходит в живом теле. Он видит сползание в небытие, которое происходит, когда мы все еще способны на движение. Хирут не может перестать моргать и произносить беззвучное слово. Она покачивается и клонится к земле. Одна ее рука медленно поднимается, показывает на Фифи, потом тяжело падает вниз. Она повержена.
Хирут пятится, голова у нее кружится при виде этой женщины, чье исчезновение она стала принимать как мучительный факт в этом сумасшедшем мире. Она прижимается спиной к тюремной стене и оседает. Она одета, но она голая. Она зрелище, но она невидима. Она девушка, которую расщепили, а то, что стоит здесь, – одновременно плоть и тень, кость и очертания, не более чем воздух, наполненный дымом. И кухарка. Кухарка. Кухарка.
Он не знает, почему достает фотографию своих родителей в день их свадьбы. Он хранит ее рядом с письмом Лео, словно одно предлагает ключ к другому. На фотографии его отец, суровый и мрачный, в черном костюме и крахмальной белой рубашке. Он словно спешит в университет, словно его время в фотостудии – короткая остановка, хотя ему и присесть некогда в этот день. На Габриэлле изысканное белое платье, кружева вокруг шеи и на рукавах – изящные брызги на нежных костях. Ее платье на стройной фигуре элегантно нисходит на талию и почти до пола. Она сидит на стуле с прямой спиной, подбородок чинно опущен, глаза чуть скошены, чтобы хоть краешком видеть ее новоиспеченного мужа. Лео опирается рукой на спинку стула, словно без этого не удержится на ногах. Он будто вернулся из длительного путешествия и даже в этот день, в день своей свадьбы, выглядит усталым. Этторе в первый раз замечает, что его отец гораздо старше невесты, чем на те четыре года, которые, как они оба говорили, отделяли их друг от друга. Глядя сейчас на фотографию, он замечает также, что его мать немного испугана, страстная молодая женщина, да, слегка влюбленная, но больше испуганная. Его отец мужествен и добропорядочен, вокруг его глаз изнеможение, которое придает ему вид измученного поэта.
