Болингброк-авеню, 12

Симпатичный, рассчитанный на две семьи дом в стиле Тюдоров с вишневым деревом у входа и маленьким бассейном для птиц с каменным бортиком. На первый взгляд ничего в нем не могло вызывать ужас, как бывало всякий раз, стоило Сьюзен Миллер его увидеть.

«Номер 12» – белые буквы на дубовой двери. Бронзовый молоточек. В отдалении слышен шум моря. Она шла вверх по тропинке, набирая скорость, и вскоре была уже у дома, притягивающего ее словно магнитом. Страх усилился, когда она подняла руку и позвонила.

– Сьюзен! Сьюзен, дорогая! Все хорошо. Все хорошо!

В голове затихал глухой скрежет; она широко распахнула глаза. Глотнув воздуха, вгляделась в темноту спальни.

– Прости, – хрипло прошептала она. – Это сон. Сон.

Недовольно поворчав, Том вернулся в прежнее положение и через мгновение уже спал. Сьюзен лежала без сна, прислушиваясь к шуму нескончаемого потока машин, несущегося по трассе М-6 мимо Бирмингема, и по жилам растекался ледяной страх. Боясь заснуть, она встала и подошла к окну. Отодвинув край шторы, принялась вглядываться в ночь; край горизонта был скрыт огромными светящимися буквами ИКЕА. Сон повторялся все чаще. Впервые она увидела его десять лет назад прямо под Рождество, в сочельник, и долгое время это случалось довольно редко, теперь же с периодичностью несколько недель.

Вскоре октябрьская прохлада заставила ее вернуться в постель. Прижавшись к телу Тома, не отреагировавшего на ее прикосновения, она закрыла глаза, зная, что, как и прежде, кошмар вернется и этому она не в силах противостоять.

Вечер перед Рождеством. Сьюзен вбежала в дом, нагруженная пакетами с наспех сделанными покупками и подарками для Тома, которые, она надеялась, его развеселят; в последние дни он редко улыбался. Их машина стояла на своем месте, но в доме на ее оклики никто не отозвался. Озадаченная, она стала подниматься наверх, повторяя его имя. Открыв дверь спальни, сразу услышала скрип пружин и шуршание белья. Две обнаженные фигуры на кровати одновременно повернули голову в ее сторону. Удивленные лица, распахнутые глаза, смотрящие так, будто она вор, не имеющий права здесь находиться.

Люди были ей незнакомы. Женщина с длинными рыжими волосами и седой мужчина занимались любовью в ее постели, в ее спальне. В ее доме.

Вместо того чтобы остановить их, Сьюзен смущенно попятилась, будто действительно не должна была сюда вторгаться.

– Простите, – пролепетала она. – Простите, но я…

В следующую секунду она проснулась. Рядом Том зашевелился и пробормотал что-то во сне.

Сьюзен легла на спину и вытянулась. Господи, теперь ей стало ясно – сон становится все более реалистичным и ярким. Недавно она наткнулась на статью в журнале о толковании снов и принялась размышлять, что бы этот мог означать.

Проблема в том, что у нее в голове путаница. Последние дни она часто впадала в прострацию, терялась во времени. Случалось, начинала что-то делать по дому, а через несколько минут вспоминала, что уже сделала это, причем совсем недавно. Или неслась в магазин купить то, что стояло на полке. Стресс. В другом журнале она читала о влиянии стресса на человека – знания она в основном черпала из журналов, – там упоминалось, что стресс может вызвать спутанность сознания. Источник стресса тоже был ей известен. Мэнди. Новая секретарша в уолсоллском филиале Строительного общества Честера и Норд-Иста, где Том служил заместителем управляющего. Около года назад Том сообщил ей, что Мэнди будет у них работать, и с тех пор не сказал о ней ни слова. Сьюзен видела, как они мило беседовали на прошлогодней рождественской вечеринке, куда сотрудников пригласили со второй половиной. И говорили они слишком долго, на что невозможно было не обратить внимания. И еще слишком часто переписывались по электронной почте.

Сьюзен не представляла, что ей делать. В свои тридцать два года она хорошо выглядела благодаря диете и регулярным занятиям аэробикой. Она заботилась о волосах, делала красивую короткую стрижку, уделяла должное внимание макияжу и одежде. Выбор был невелик, если отбросить вариант с предъявлением Тому претензий, что поставит ее в глупое положение. К тому же Сьюзен сдерживало предписание врача всегда сохранять спокойствие. Она бросила работу для того, чтобы пребывать в уравновешенном состоянии и повысить шансы зачать ребенка, что они пытались сделать последние пять лет.

Главное – сохранять спокойствие.

Решение пришло само собой и неожиданно, когда Том вернулся домой вечером.

– Повышение? – переспросила она, и глаза ее заблестели.

– Да! Перед тобой второй самый молодой управляющий в истории Строительного общества Честера и Норд-Иста! Но, – добавил он, поколебавшись, – придется переехать.

– Переехать? Что ж, я совсем не против, милый! – А про себя подумала: «Куда угодно. Чем дальше, тем лучше. Чтобы рядом не было этой чертовки Мэнди». – И куда же мы переезжаем?

– В Брайтон.

Сьюзен поверить не могла в такую удачу. Будучи совсем молодыми, они ездили с Томом на выходные в Брайтон; там смогли впервые остаться наедине. Кровать в маленьком отеле нещадно скрипела, и с нижнего этажа слышались возмущенные крики. Они затыкали рот простыней, чтобы не рассмеяться в голос.

– Мы будем жить в Брайтоне?

– Именно так!

Сьюзен порывисто обняла Тома.

– И когда мы едем? Скоро?

– Мне поручено возглавить филиал с наступающего года. Так что нам нужно скорее подыскивать дом.

Сьюзен произвела в уме быстрые подсчеты. Сейчас конец октября.

– Нам ни за что не успеть. Необходимо продать этот дом, а еще…

– Компания обещала помочь. Я переезжаю по их требованию, поэтому все расходы за счет фирмы, и мне выплатят единовременное пособие, так что мы сможем позволить себе купить более дорогое жилье. На следующей неделе у меня отпуск, сможем поехать туда и все посмотреть. Я уже разговаривал с нашей сотрудницей, которая занимается вопросами переселения, сообщил, каков наш бюджет, и она обещала поговорить с некоторыми местными агентами недвижимости.

Первое послание пришло через два дня. Они сидели в кухне и завтракали. Сьюзен открыла конверт и достала содержимое. Пятнадцать предложений, но дома в основном были слишком дорогими. Несколько она отвергала после беглого просмотра, но один привлек ее внимание тем, что на первый взгляд подходил по основным параметрам. Уродливое здание, похожее на коробку, расположенное на берегу моря, к тому же с «небольшим, но очаровательным садом». Внезапно ее увлекла идея жить на море, но дом производил отталкивающее впечатление. Сьюзен подумала и решила, что большую часть времени человек проводит внутри дома, а не любуется им снаружи, поэтому отложила листок в сторону и принялась изучать следующий.

Увидев фотографию, она похолодела. «Не может быть, – подумала она, поднося ее совсем близко к глазам. – Это невозможно». Пальцы задрожали, а с ними и фотография дома на две семьи в стиле Тюдоров, в точности такого, какой она видела во снах.

«Совпадение, – решила Сьюзен, ощущая, как сжимается горло. – Так и есть. В мире тысячи домов, похожих на этот».

Болингброк-авеню, 12.

Она знала, что в ее сне на двери был указан номер 12, в том же сне издалека доносился до нее шум моря.

Могла она видеть этот дом, когда они раньше наведывались в Брайтон? Когда же это было? Лет четырнадцать назад? Допустим, она видела его раньше, но почему он так запомнился?

– Что-то стоящее? – спросил Том, взял листок с изображением современной коробки и внимательно прочитал. Затем, довольно грубо, выдернул из ее рук следующее предложение. – А этот очень симпатичный. И по цене нам подходит. «Требуется небольшой ремонт». Это значит, если мы сделаем его сами, дом значительно возрастет в цене.

Сьюзен согласилась посмотреть дом. Ей необходимо было это сделать, чтобы убедиться, что он совсем не похож на тот, из ее сна. Тому она об этом не сказала: он скептически относился к ее снам.

Агент сам отвез их. На нем был модный, с иголочки костюм, белые носки, и от волос резко пахло гелем.

– Отличный выбор, – заявил он. – Самый востребованный район в Хоуве. Пять минут пешком до пляжа. Лагуна Хоув – лучшее место для детей. Кроме того, выгодное вложение. Немного усилий, и цена на дом значительно возрастет.

Свернув на Болингброк-авеню, он вытянул руку:

– Вот и он.

Сьюзен закусила губу, когда они остановились у дома номер 12. Во рту мгновенно пересохло, и начался озноб. Страх впивался в нее острыми когтями; такой ужас она испытывала только в своем сне. Единственным отличием была табличка «Продается». Уже из машины она разглядела вишневое дерево и бордюр маленького бассейна. И слышала шум моря. Никаких сомнений быть не могло. Никаких.

Сьюзен выбралась из автомобиля и, словно вернувшись в сон, пошла вверх по дорожке. Все оказалось так, как в ее сне. Подняв руку, она позвонила.

Через несколько мгновений дверь отворила женщина лет сорока, с длинными рыжими волосами. Придав лицу радушное выражение, она подняла глаза, но стоило ей увидеть Сьюзен, как улыбка исчезла. Теперь женщина стояла словно громом пораженная.

Сьюзен и сама была шокирована до глубины души. Ошибки быть не могло, это определенно она.

– Бог мой, – выдохнула Сьюзен. – Вы та, кого я постоянно вижу во сне.

– А вы, – произнесла дама, с трудом выговаривая слова, – призрак, который посещает нашу спальню последние десять лет.

Сьюзен стояла, не зная, что делать. Волны страха рябью разносились по коже.

– Призрак? – наконец смогла произнести она.

– Вы очень на нее похожи, просто невероятно похожи. – Женщина с сомнением прищурилась. – Кто вы? Чем я могу быть полезна?

– Мы пришли посмотреть дом.

– Посмотреть дом? – Дама выглядела изумленной.

– Агент договаривался с вами о встрече. – Сьюзен обернулась, но не увидела ни Тома, ни агента, ни машины.

– Это какая-то ошибка. Дом не продается.

Сьюзен растерянно огляделась. Где они? Куда, черт возьми, пропали?

– Прошу вас, – повернулась она к женщине. – Тот призрак, на который я похожа… кто… кем она была?

– Я не знаю; никто из нас не знает. Десять лет назад этот дом купил управляющий строительным обществом. Здание тогда было в очень плохом состоянии. Этот парень убил жену прямо в сочельник и стал жить здесь со своей любовницей. В доме он сделал ремонт, а тело жены положил в фундамент и залил цементом. Через два года любовница не выдержала и обратилась в полицию. Вот и все, что мне известно.

– Что… что с ними стало?

Женщина смотрела как-то странно, будто уже не видела ее. Сьюзен почувствовала, как холодный ветер пробирает ее до костей. Она была сбита с толку. Где же Том? Где агент, который их привез? Она обратила внимание, что на заборе уже нет таблички «Продается». Она стояла на крыльце одна и смотрела на закрытую дверь. Номер 12. Белые буквы и цифры. Бронзовый молоточек. Затем ее потянуло внутрь, словно тем проклятым магнитом из сна, и она почувствовала, как проходит сквозь массивную дубовую дверь.

«Через секунду я проснусь, – подумала она. – Проснусь. Так бывало всегда».

Хотя уже понимала, что на этот раз все изменилось.

Номер тринадцать

353 дня в году – и 354 в високосный – Н.Н. Кеттеринг поставлял страх Божий в рестораны по всему миру. В оставшуюся дюжину дней он сам его испытывал.

Число.

Просто двухзначное число.

Тринадцать.

Одного вида этих цифр было достаточно, чтобы на лбу выступили капли пота. А лоб у него был широкий и обеспечивал место для целой колонии капелек пота.

Найджел Норберт Кеттеринг ненавидел оба своих имени. Начиная карьеру ресторанного критика в небольшой провинциальной английской газете, он решил, что некоторая степень анонимности будет весьма полезна – таким образом он давал себе возможность забыть свои имена. За два прошедших десятилетия Н.Н. Кеттеринг, бесспорно, стал одним из самых влиятельных ресторанных критиков во всей Англии, а в последние несколько лет орлиный глаз и тонкий вкус сделали его угрозой мирового масштаба.

Кеттеринг анализировал все, от него не ускользали даже мелочи. Помимо еды он обращал внимание на стол, за которым сидел, на качество бумаги, на которой было напечатано меню, на его разнообразие, на бокалы, посуду, скатерть, уровень и быстроту обслуживания. Это имело порой большее значение, чем сама еда.

Внимание к каждой детали, даже особенностям зубочисток, возвело его на самую вершину в профессии и поставило фамилию на одну из верхних строчек в списке людей, которых лучшие шеф-повара в мире мечтали увидеть мертвыми.

Ежедневные материалы, «Отчеты Кеттеринга», могли погубить или прославить новый ресторан или резко повысить репутацию существующего. Случалось, всеобъемлющий анализ Кеттеринга ставил заведение совсем не на ту позицию, что звезды Мишлен или баллы Го Мийо.

Разумеется, у него были фавориты: «Эль Булли» в Испании, пока он не закрылся, регулярно получал высшую оценку десять баллов. В этот же перечень входил «Френч Лондри» в Юнтвилле, Калифорния, «Фэт Дак» в Брее, «Вю дю Монд» в Мельбурне, «Розмари» на Сардинии и «Люк Ю Ти Хауз» в Гонконге за лучший дим-сам.

Но можно привести и огромный перечень заведений, возведенных другими критиками в ранг храмов гастрономии, однако получивших от Кеттеринга пренебрежительные три или даже два балла. Знаменитый французский шеф покончил с собой после того, как всего за год Кеттеринг понизил рейтинг его ресторана с девятого уровня до первого.

В нынешних жестких экономических условиях мало кто готов рисковать тратами и возможностью получить удовольствие от вечера, а потому все старались перед выходом свериться с последними оценками на сайте Кеттеринга.

Появления в дверях Н.Н. было достаточно, чтобы самый опытный метрдотель и уверенный в себе сомелье превращались в дрожащие желе. А когда шепот, сообщавший о его присутствии, достигал кухни, даже самый маститый шеф становился похожим на бессвязно бормочущую старую развалину.

Несколько лет назад тайну его личности раскрыла одна бульварная газета. Отныне не было нужды резервировать столик под вымышленными именами – в каждом ресторане в любой точке мира на стенде в подсобном помещении висела фотография Н.Н. Кеттеринга. Кроме того, на него невозможно было не обратить внимание. Он был худым и очень высоким – несмотря на огромное количество съедаемого, – с яйцеобразной головой на тонкой длинной шее, круглыми глазами, кажущимися совсем маленькими за толстыми стеклами очков, и черными волосами, зачесанными вперед на высокий покатый лоб до самых бровей – подобие современного варианта монашеской тонзуры.

Одет он был всегда одинаково – в темный, безукоризненно сшитый костюм, белую рубашку и красный или малиновый галстук; спину всегда держал идеально ровно, будто к подкладке пиджака была прикреплена длинная линейка. Один владелец знаменитого лондонского ресторана отметил, что он просматривает меню, впившись в него глазами-бусинками так, будто смотрит в перископ подводной лодки. К большому счастью того смельчака, Н.Н. Кеттеринг не слышал этой фразы.

Разумеется, свои вкусы он также научился скрывать. После появления в меню «Фэт Дак» каши из улиток он составил на двух страницах хвалебный отзыв, включающий оду талантам шефа Хестона Блюменталя. На следующий год он посвятил три страницы одному блюду «Эль Булли», творению Феррана Адриа, – устрицам с сырыми кроличьими мозгами в маринаде.

Его требования к уникальности блюда и безупречному вкусу постоянно росли.

В отличие от остальных ресторанных критиков Н.Н. Кеттеринг не нанял помощника. Он обедал и ужинал в разных ресторанах семь дней в неделю. Еда была для него жизнью. Он не был женат, не завел даже подругу – или друга. По счету он всегда платил новыми хрустящими банкнотами и никогда ничего не принимал бесплатно.

Также никогда не оставлял чаевые.

Он был уверен, что с честью выполняет свою миссию. Будто его послали на планету, дабы блюсти стандарты ресторанного питания. Его семьей были рестораны, рецензии стали детьми.

На заре карьеры в одном из редких интервью он заявил: «За ужином важны два человека – я и хороший официант».

Однако тринадцатого числа каждого месяца все было по-другому.

Так было всю жизнь, сколько он себя помнил, Н.Н. Кеттеринг страдал трискаидекафобией. Он испытывал патологический страх перед числом «тринадцать». Самым же страшным днем была пятница, тринадцатое. Поскольку он был не только трискаидекафобом, но и параскаведекатриафобом – его пугала пятница, тринадцатое.

Он знал, что число «тринадцать» для него опасно, и оно постоянно было рядом: на автомобильных номерах, в количестве зерен съедаемой на завтрак каши и ягодах, которые он в нее добавлял. В глотках, которые он делал, поглощая завтрак, обед и ужин. В сумме шагов от такси до ресторана и от дверей до столика.

Разумеется, стол под номером тринадцать он никогда не занимал. Как никогда не выбирал блюдо под номером тринадцать в меню или вино в винной карте. Его выбор никогда не падал на что-то под номером тринадцать.

К пятнице тринадцатого он готовился заранее. Ко всем опасностям, существовавшим в этом мире. Конечно, лучше всего вообще не рисковать и остаться дома. Но и здесь было опасно. Он прочитал, что собственный дом именно то место, в котором человек вероятнее всего умрет, скорее всего в кухне. Итак, каждую пятницу тринадцатого числа он проводил в постели в своей маленькой квартирке в Ноттинг-Хилл. Накануне он подготавливал все, что ему может понадобиться до полуночи следующего дня. Время он проводил зачтением или просмотром телевизионных программ – в основном о еде – и посещением, разумеется анонимно, форумов в Интернете, где велось обсуждение ресторанов, и некоторых сайтов, посвященных той же теме.

Это случилось в одну из пятниц тринадцатого числа, в холодный февральский день, когда он, растянувшись в постели, собрался просмотреть сообщения на новом форуме, на который наткнулся случайно. Посетителями его были лучшие шеф-повара мира. Он побывал в заведении каждого из них – некоторых похвалил, но большинство разгромил. Теперь же он не мог оторваться от экрана, поскольку они обсуждали ресторан, о котором он даже не слышал. И не просто обсуждали, а восхищались.

Это сводило с ума! Ведь он знал о каждом ресторане на этой планете и посетил каждый, заслуживающий внимания.

Странным был не только факт, что он не имел представления о ресторане, но и то, что все повара единодушно сочли его лучшим заведением в мире. Нигде, по их мнению, не подавали лучших блюд из мяса. Только здесь субпродукты готовили с такой изобретательностью. Голод проснулся в нем лишь от прочтения описания предлагаемых соусов, их нежности и оригинального сочетания вкусов.

Но эти негодяи не упомянули названия.

Растерянный, он вошел под своим псевдонимом Шеф-Сталкер и задал вопрос:

«Привет, как называется это место? Мне казалось, я знаю все заведения на этой планете, в которых стоит побывать!»

К его ужасу, дискуссия мгновенно прекратилась, а он так и не получил ответа.

Оставался единственный выход – отправить письмо по электронной почте лично шефам, которых он похвалил, раскрыть инкогнито и получить приглашение.

К счастью, он оказался прав. Через два дня на его адрес пришло сообщение:

«Уважаемый мистер Н.Н. Кеттеринг,

благодарим за Ваш интерес. Заведение, привлекшее Ваше внимание, на самом деле частный клуб. Мы будем рады пригласить Вас на следующее наше собрание, которое состоится в пятницу, 13 мая.

Существует лишь одно условие: Вы никогда ничего не напишете о клубе ни до, ни после посещения. Тем хорошим, что у нас есть, мы не намерены делиться.

Официальное приглашение с указанием адреса доставят Вам 12 мая. Будем рады встрече с Вами.

Приятного аппетита!»

Он не мог оторвать глаз от текста. Пятница, 13!

После окончания школы он ни разу не вышел из дому тринадцатого числа в пятницу.

Первым желанием было отклонить предложение, поблагодарить, но сообщить, что не может его принять.

Потом он опять вспомнил о хвалебных отзывах. В основном они были от шефа, который, как ему показалось, сам испытал все эти вкусовые ощущения, но предпочел сохранить анонимность.

Господи, как он любил мистическую атмосферу ресторана. Кеттеринг живо помнил, когда впервые вошел в ресторан, тогда ему было десять лет; заведение называлось «Верриз». Тогда он шел со своими родителями на шумной, заполненной людьми Риджент-стрит в Лондоне. За спиной захлопнулись двери, и они оказались в ином мире с приглушенным светом, дубовыми панелями на стенах, едва слышными разговорами, ароматом чеснока и приготовленных на гриле мяса и рыбы. Мужчина в смокинге с сильным итальянским акцентом приветствовал родителей, словно те были его давними друзьями, пожал руку ему и проводил их, учтиво поклонившись, вдоль рядов красных кожаных банкеток к их столику.

С потолка свисали хрустальные люстры. На хрустящей белоснежной скатерти стояли хрустальные бокалы и небольшое серебряное блюдо с завитками масла. Вскоре появилось еще одно серебряное блюдо побольше с тостами мельба. Затем ему вручили меню в кожаной обложке бордового цвета, предлагающее настоящие изыски. Через несколько минут в руках отца оказалась толстая, как Библия, зеленая книга – винная карта.

Мимо сновали официанты с серебряными подносами, уставленными тарелками с едой. Несколько человек суетились у их стола. Ему казалось тогда, что он попал на другую планету, в другую вселенную. С того момента Найджел Норберт Кеттеринг знал, что готов провести всю жизнь в этом мире. Но даже в возрасте десяти лет он заметил то, что было сделано неправильно. Мелкие недостатки. Официант забыл принести заказанную к горячему стручковую фасоль, и ему пришлось об этом напомнить.

Отец ворчал, что его стейк прожарен сильнее, чем он просил, но в целом был доволен работой официантов и не собирался жаловаться. Он был смущен, а мама удивлена, когда маленький Найджел поднял руку, подзывая официанта. Через пять минут расстроивший папу стейк был заменен.

Это было начало. Сейчас, к сорока четырем годам, ему удалось добиться того, что превзошло все давние мечты. Однако еще оставались рестораны, входя в которые он испытывал трепет, как и в «Верризе» много лет назад.

А теперь появился еще один, превосходящий все, вместе взятые.

Но приглашение было на пятницу, тринадцатое. Он отправил письмо с вопросом: нельзя ли прийти в другой день? Ответ последовал в течение минуты:

«Нет. Ваше сообщение расценено нами как отказ. Благодарим за обращение».

Паника охватила его с той же скоростью, с какой двигались пальцы. На лбу выступили капли пота.

Он напечатал:

«Нет, я не отказываюсь. Благодарю, я непременно приду».

Последующие три месяца тянулись медленно и больше походили на три года.

В каждом ресторане его все раздражало.

Бестолковые, совершенно тупые официанты с такой гордостью рассказывали о блюде дня, будто лично поймали эту чертову рыбу или своими руками жарили на гриле мясо. Он с отвращением смотрел на закуски – моллюсков, утопающих в ароматизированном масле с неприятным запахом, и пасту, больше похожую на творение посетителей уроков оригами, которые проводят в специальных лечебных учреждениях.

Он разорил дюжину ресторанов со звездами Мишлен и заставил закрыться четыре новых, едва успевших распахнуть двери для всякой голытьбы.

Наконец наступил великий день.

Любопытно, великий ли?

Предыдущим вечером он проверил почту и нашел письмо с адресом. Это было место, которое несколько знаменитых поваров мира сочли лучшим для получения удовольствия от еды. Дом номер 13, Вест-Одли-стрит в лондонском районе Мейфэр.

Опять это проклятое число 13.

Он был близок к тому, чтобы послать их к черту. Сказать, чтобы засунули свое идиотское приглашение туда, где никогда не светит солнце.

Тринадцать.

Число, которого он избегал всю сознательную жизнь. И вот он сидит в такси, мчащемся по Парк-Лейн, и число все ближе и ближе.

Он сглотнул слюну и стал думать о блюдах из мяса и ливера с разнообразными соусами. О таких вкусовых комбинациях он даже не слышал.

И предвкушал, какой устроит им разгром! Выставит на посмешище всех этих великих поваров. Одним постом разрушит репутацию. Он был даже удивлен, когда водитель, взглянув на счетчик, повернулся к нему и сообщил: «С вас тринадцать фунтов».

Н.Н. Кеттеринг отсчитал точную сумму. И с удовольствием наблюдал, как перекашивается лицо мужчины, когда он потребовал чек, а затем вышел, не оставив ничего на чай.

Поднявшись по ступенькам, он встал перед дверью и уставился на блестящие латунные цифры.

13.

Его стало трясти. Это приступ параскаведекатриафобии. Он готов был развернуться и сойти вниз. Сдержаться его заставило лишь прочитанное ранее описание блюд. Он поднял руку к звонку, заставил себя вытянуть палец и нажать на кнопку.

Он еще раздумывал, как поступить, когда дверь отворилась и в проеме появилась высокая, тощая фигура в смокинге и белых перчатках, с зализанными волосами, гладкими и блестящими, как замерзший пруд, и такой же застывшей улыбкой.

– Сэр?

Н.Н. назвал себя.

Через секунду он переступил порог, вошел в холл, отделанный дубовыми панелями, и услышал, как за спиной хлопнула дверь.

– Прошу сюда, сэр.

Он проследовал по коридору, стены которого украшали написанные маслом портреты, в некоторых людях он узнал популярных ресторанных критиков. Промелькнуло лицо А.А. Гилла из «Санди таймс», Фэя Машлера из «Обсервер», а потом и Джайлса Корена из «Таймс» и Мишеля Уиннера. Кеттеринг узнал еще нескольких иностранцев, прежде чем, пригнувшись, вошел в зал.

Он оказался в шикарной и очень большой столовой без окон, с овальным столом посредине, за которым сидели двенадцать человек. Стул в центре с одной стороны пустовал – его место.

Тринадцать приглашенных.

Оглядев лица присутствующих, он понял, что ему предстоит обедать в обществе двенадцати самых знаменитых шеф-поваров мира. Всеми ресторанными критиками – кроме него самого – им были даны высшие оценки. Он же разгромил каждого – безжалостно. И теперь они смотрели на него и улыбались.

Внутренний голос советовал бежать, и немедленно. Последний раз он обедал в присутствии людей много лет назад, предпочитая трапезу в одиночестве. Мужчины поднялись с мест. Стоящий ближе всех к нему Джонас Капри из Сиднея произнес:

– Н.Н. Кеттеринг. Какая честь.

Он не знал, что ответить, и не был уверен, что это стоит делать.

Следующим был Ферди Перрин – шеф ресторана «О Мазу» в Швейцарии, – некогда славившийся блюдами из ягнятины, до появления рецензии в «Отчетах Кеттеринга». И он подкинул новую проблему, пойдя дальше, – тепло пожал Н.Н. руку.

– Невозможно выразить, как мы польщены. Вы согласились прийти и попробовать наши творения. Очень надеемся, что сегодня вечером вы измените мнение о наших способностях. Мы благодарны вам за предоставленный шанс.

– Что ж, – протянул Кеттеринг, впервые за многие годы чувствуя робость. Прежде чем он успел что-то сказать, с места поднялся следующий шеф. Джек Миллер из «Миллер-Хаус» в Тампе, Флорида.

– Поверьте, Н.Н., мы не держим на вас зла. Возможно, в день вашего посещения моего ресторана мы были не на высоте, и уверяю, я здесь не для того, чтобы заставить вас изменить мнение. Я лишь хочу, чтобы этот обед стал лучшим в вашей жизни. Как поступить дальше, решать только вам.

Н.Н. обратил внимание на портреты на стенах и узнал Гордона Рамси, Энтони Уорролла Томпсона. Альберт Ру. Вольфганг Пак. Ален Дюкасс. Раймонд Блан.

Он занял свое место и оглядел множество столовых приборов и бокалов. Один из них был наполовину заполнен белым вином с оттенком охры, во втором была вода.

Кеттеринг продолжал размышлять, как поступить, когда отворилась боковая дверь и один за другим в зал вошли четыре официанта, с ног до головы одетые в черное. Они несли массивные серебряные подносы, на которых стояли крошечные чашки демитассе с пышной пенкой сверху. Спустя несколько мгновений блюдо было подано каждому гостю.

Мужчина в перчатках, встречавший Н.Н. Кеттеринга, исполнял обязанности и швейцара, и метрдотеля.

– Ля муз буш, – сообщил он. – Капучино де тестикюль.

Все взяли ложки и с удовольствием приступили к трапезе.

Н.Н. Кеттеринг поднес ложку к носу и понюхал. Аромат был удивительный. Положив на язык крошечный кусочек, он принялся смаковать его, дав медленно растаять, как сливочному маслу. Ему так понравилось, что он проглотил еще немного. Потом еще. И еще. У него появилось желание вылизать содержимое до капли.

– Фантастический вкус! – резюмировал он и добавил по-французски для присутствующих здесь иностранных поваров: – Невероятно!

Остальные гости не возражали.

Ему и прежде доводилось пробовать семенники баранов, свиней и быков, но никогда блюда не обладали столь сложным вкусом. Лучшее из всего возможного! Потрясающе!

– Весь секрет в маринаде, – объяснил шеф, сидящий по правую руку от него, – мужчина лет под сорок, с коротко стриженными темными волосами, черной футболке и джинсах.

– Я бы отметил также качество продуктов, – продолжал человек напротив. Ему было около шестидесяти, он имел академическую внешность и носил кардиган.

– Это само собой разумеется, – вмешался третий.

Н.Н., привыкший подмечать каждую мелочь вокруг, увидел, как два шефа подмигнули друг другу. Вскоре ему уже казалось, что все за столом перемигиваются тайком, чтобы он не заметил.

Углядев отпечатанное меню, он взял его и принялся изучать.

Двадцать одно блюдо. Все названия указаны по-французски, но он, разумеется, свободно владел языком и перевел их без труда. Впрочем, несколько слов вызвали затруднение.

В первой перемене блюд все было приготовлено из потрохов. После семенников подали мозги, затем была поджелудочная и зобная железы. И рубец из кишок.

Печенка. Почки. Потом… что-то еще, на этот раз французский его подвел.

Еще более церемониально, чем в предыдущий раз, перед каждым гостем поставили тарелки с серебряными крышками, давая понять, что настало время самого важного момента трапезы. Убрав преграду, он ощутил сладковатый аромат корицы и кориандра, исходивший от приготовленного на углях мяса. Это было богатое на вкус, насыщенное кассуле из фасоли, нута и тончайших кусочков того, что Н.Н. Кеттеринг счел колбасой. Положив в рот первый кусок, он понял, что это свинина, впрочем имевшая необычную, плотную текстуру, напоминающую мясо кальмара. Несомненное торжество вкуса над текстурой продукта.

Блюдо было съедено в полной тишине, и Кеттеринг чувствовал себя все более неловко, с каждым проглоченным куском он забывал об остальных частях своего тела, сконцентрировавшись лишь на ощущениях во рту. Он испытывал волнение, но одновременно и невероятное возбуждение от процесса.

Далее подали несколько мясных блюд, приготовленных из разных частей туши: окорока, огузка, лопатки.

Всякий раз он увлеченно пытался угадать, что перед ним. Ягнятина, говядина, оленина, свинина?

Может, страус?

Когда он решался спросить об этом присутствующих за столом, они лишь загадочно улыбались.

– Каждое блюдо уникально, ингредиенты должны оставаться тайной. Отведайте, и не пытайтесь анализировать.

К нему повернулся француз:

– Вы знакомы со строками вашего знаменитого поэта Поупа? «Не уловить нам смысл жизни существа, пытаясь выявить его, вскрывая тело».

Он сделал лучшее из того, что мог. Стоило ему поднести к губам следующий кусок, как один из многочисленных бокалов наполнялся вновь или повторно. Белые, красные, розовые цвета и всевозможные оттенки постепенно слились в большое пятно.

И вот перед ним появилось главное блюдо – жаркое на тлеющих веточках укропа, и он сразу понял по аромату, что это свинина. Вонзая вилку, он невольно задался вопросом: все ли дело в вине или он испытывает истинную радость от еды? Сейчас он был совершенно уверен, что перед ним лучшее жаркое, которое ему доводилось пробовать в жизни и, скорее всего, из тех, что предстоит еще испробовать.

Он был счастлив и в высшей степени доволен обедом. Повара начинали ему нравиться, и он решил, что в следующий раз даст им высшую оценку. Возможно, тогда они пригласят его снова…

Пусть даже в пятницу, тринадцатого.

Похоже, это не такое уж и плохое число.

– Эта лучшая свинина, которую мне доводилось пробовать! – воскликнул он, пережевывая хрустящую корочку.

– Да, это длинная свинья, – отозвался мужчина напротив.

Внезапно благостная атмосфера в столовой испарилась, будто опустили рубильник. Повисла неловкая тишина. Несколько голов повернулись к говорившему, затем повара стали переглядываться.

Н.Н. внезапно осознал, что все смотрят в его сторону и ждут реакции.

По телу пробежала дрожь. «Длинная свинья». Он понял, что это означает и кого так называют.

У него закружилась голова, и стало подташнивать. Подняв глаза, он посмотрел внимательно на каждого из двенадцати присутствующих. Двенадцать пар глаз смотрели на него холодно.

Определение «длинная свинья» использовали людоеды на островах Тихого океана и в Африке. Так называли белых людей, потому что их мясо по вкусу напоминало свинину.

Он резко встал. Стул за спиной повалился на пол, издав странный звук, похожий на выстрел.

– Мне пора идти, – произнес он.

Никто не сказал ни слова.

Он выбежал из зала, промчался по коридору с портретами и вскоре оказался у входной двери. Дернул ее, взявшись за ручку, но дверь не поддалась.

Она была заперта.

Ключа в замке не было.

Обернувшись, он увидел стоящего за спиной метрдотеля со сложенными на груди руками. Связка ключей висела на цепочке для часов на ремне.

– Вы еще не испробовали десерт, сэр. Будет невежливо уйти без десерта. Такого вы еще никогда не ели.

– Мне нужно идти, – твердил Кеттеринг. – Прошу вас, откройте дверь.

Его начинала душить паника.

– Боюсь, это невозможно, сэр. – Мужчина сделал шаг.

Н.Н. Кеттеринг никогда в жизни не наносил удар головой. Но сейчас он ударил метрдотеля.

Неловкая и неудачная попытка. Недостаточно склонившись, он ударил мужчину в лоб и разбил обе линзы очков. Без них он был почти слеп.

Однако действие произвело эффект и заставило метрдотеля упасть на колени и разразиться проклятиями.

Н.Н. схватил ключи и дернул изо всех сил, срывая связку с ремня. Повернувшись к двери, он попытался вставить сначала один ключ, затем другой, третий. Глянув через плечо, он заметил размытые силуэты гостей, бегущих к нему по коридору.

Переполняемый отчаянием, принялся заталкивать четвертый ключ в замочную скважину, и он подошел.

Дверь открылась, и он подался вперед, сбежал, ничего не видя перед собой, по ступенькам прямо на тротуар, а потом и на дорогу. Прямо перед двухэтажным автобусом, весившим одиннадцать с половиной тонн.

Он ударил Кеттеринга на скорости почти тридцати миль в час и отбросил в сторону. Затормозив, автобус наконец остановился. Тишина наступила невероятная, казалось, весь Лондон затих в одно мгновение.

Врачи, прибывшие на место происшествия уже через несколько минут, так и не узнали, как и Н.Н. Кеттеринг, что автобус шел по маршруту номер 13.

Через два дня Н.Н. на короткое время очнулся. Этих нескольких минут было достаточно, чтобы услышать разговор.

– Разыскали его родственников? – поинтересовался мужской голос.

Ответил ему женский:

– Нет, доктор, у нас не было времени заняться поисками.

– Состояние прежнее?

– К сожалению, доктор.

– Подержим его еще некоторое время на аппаратах жизнеобеспечения. Но не думаю, что ему станет лучше. Слишком существенные повреждения внутренних органов. Тяжесть комы по шкале Глазго три. У бедняги наверняка умер мозг. Мы ничего не можем сделать. Только ждать.

Голос мужчины был ему знаком, однако Н.Н. никак не мог вспомнить, где его слышал. И лишь в последнюю секунду, прежде чем впасть в забытье, понял, что это был голос метрдотеля.

Через два дня дежурный врач отделения интенсивной терапии делал обход и обратил внимание, что кровать под номером тринадцать пуста. Медсестра посмотрела на нее с тоской.

– Вы в порядке? – поинтересовался он.

– Каждый раз, когда мы теряем пациента, я чувствую себя неудачницей, – ответила она и посмотрела на пластырь на лбу доктора. – У вас что-то случилось? Поранились?

– Пустяки. – Он перевел взгляд на пустую кровать. – Никогда не забывайте, что сказано в клятве Гиппократа: «Не навреди». Верно?

Медсестра печально кивнула.

– Было бы неправильно поддерживать его и дальше. Только представьте, что это за жизнь.

– Вы правы, – кивнула женщина. – Надо благодарить Господа за помощь. Он превратился бы в овощ, если бы жил.

– Знаете, сестра, я никогда не любил это слово, «овощ». Куда лучше «кусок мяса», верно?

Всего два щелчка

Всего два щелчка мышью, и на экране появилось лицо Мишеля.

Маргарет прижала пальцы к экрану, ощущая желание прикоснуться к его лицу – словно с картин прерафаэитов, – к длинным волнистым волосам.

Джо был внизу, смотрел футбольный матч по «Скай». То, что она делает, нехорошо. Но как велико искушение! Ведь еще Сократ говорил: «Не исследующим жизнь не стоит жить». Дети разъехались, гнездо опустело, остались только она и Джо. Он был как скала, защищавший ее всю жизнь. Сильный, надежный, но такой скучный. Скала ей больше не нужна, но необходим рыцарь на белом коне. И чтобы добраться до него, достаточно двух щелчков.

Всего два щелчка, и лицо Маргарет будет перед ним. Пальцы Майкла легко порхали над клавиатурой ноутбука, словно лаская их с особой нежностью. Больше года они переписывались по электронной почте – точнее, ровно год, два месяца, три дня и девятнадцать часов, о чем напомнила ему сегодня Маргарет.

И вот завтра, в половине восьмого вечера, через двадцать два часа, они наконец встретятся лично. Это будет их первое настоящее свидание.

У обоих в жизни было то, что этому мешало. Например, муж Маргарет Джо. За время долгой переписки (как сообщила ему днем Маргарет, одна тысяча сто восемьдесят семь писем) Мишель имел возможность составить портрет Джо: высокий, крепкий, безмозглый хулиган, который однажды кулаком выбил входную дверь. Он также не раз представлял себе внешность Маргарет, основываясь большей частью на присланной когда-то фотографии – привлекательная рыжеволосая женщина, похожая на Скалли из «Секретных материалов». Даже очень похожая на Скалли.

«Может, нам лучше не встречаться, как думаешь? – написала она сегодня днем. – Вдруг это испортит наши отношения?»

Жена, Карен, ушла от Майкла два месяца назад, обвинив в том, что компьютер он любит больше, чем ее.

«На самом деле, милая, ту, с которой я связан через этот компьютер…» – хотел сказать он, но не хватило храбрости. Это качество всегда было его проблемой. Ему не хватало храбрости. И сейчас его беспокоил стоящий перед глазами образ Джо, выбивающего кулаком дверь.

В ящике появилось новое письмо от Маргарет.

«Двадцать два часа и семь минут! Я так рада, не могу дождаться встречи с тобой, милый. Ты уже решил, где это будет? Целую. М.».

«И я тоже, – напечатал он ответ. – Знаешь бар «Красный лев» в Хэндкросс? Там всегда тихо, диваны с высокими спинками. Я часто захожу туда последнее время попробовать настоящего эля. И он на полпути от тебя до меня. Не представляю, смогу ли сегодня заснуть! Целую. С любовью, Майкл».

Маргарет щелкнула мышью, открыла письмо, пробежала глазами. Впервые за один год, два месяца и три дня на ее лице мелькнула тень. Настоящего эля? Раньше он никогда не говорил о своем интересе к настоящему элю. Это как-то… примитивно, не так ли?

На полпути между нами? Ему было бы сложно приехать в место, расположенное ближе к ее дому? Но хуже всего…

Бар?

Она быстро напечатала ответ:

«Я не хожу в бары, милый. Я провожу выходные в Париже, в отеле «Георг V» или в «Ритц-Карлтон», в Бристоле». И, подумав, удалила: «Какая глупость, от этих фантазий у меня нервы сдают…»

Снизу послышались крики восторга и оглушительный рев. Гол. Супер. Круто.

«Джо, я так за тебя рада».

Вместо удаленных строк она написала:

«Милый, «Красный лев» – это прекрасно, звучит очень романтично. В 7:30. Кажется, я тоже не засну! Люблю тебя. Целую. М.».

Заезжая в самый дальний угол автостоянки, Майкл думал о том, что Джо мог ведь прочитать переписку жены и теперь будет следить за ней до самого «Красного льва».

Он выбрался из темно-зеленой «астры» (его БМВ забрала Карен) и, продолжая нервничать, пошел к центральному входу в паб. После душа он побрился, выбрал одеколон «Босс», который, по мнению Карен, обладал очень мужским и волнующим ароматом, и не забыл про освежитель для полости рта. У него было такое ощущение, что в животе роится моль.

Остановившись у двери, он бросил взгляд на щегольские часы для подводного плавания. 7:32. Глубоко вдохнув, он вошел внутрь. И сразу увидел ее.

«О нет!»

Сердце так резко ухнуло вниз, что едва не свалилось в совершенно новые мокасины «Доксайдер».

Она сидела у стойки на всеобщем обозрении – ладно, к счастью, здесь почти никого нет, – но хуже всего, что перед ней лежала пачка сигарет и зажигалка. Она никогда не писала ему, что курит. Но самое, самое, самое страшное, что эта стерва не имела ничего общего с той фотографией, которую ему прислала. Ничего общего!

Да, у нее были волосы такого же рыжего цвета – будто окрашенные хной, честно говоря, – но не было длинных локонов; коротко стриженные и торчащие, словно шипы, о которые можно уколоть палец.

«Почему ты не писала мне, что подстриглась? Почему?!» Совсем некрасивое лицо, и она весит на три-четыре стоуна больше, чем на фотографии, целлюлит на бедре под вульгарной юбкой.

А возраст она назвала верно, пожалуй, это было единственным правдивым фактом.

Она перехватила его взгляд и теперь улыбалась ему…

«Нет. Ни за что. Только не это. Сожалею. Мне жаль».

Майкл развернулся и убежал не оглядываясь.

Выезжая со стоянки, он обливался потом от гнева и разочарования. Он отключил телефон на случай, если Маргарет решит позвонить. Он едва успел увернуться, когда навстречу ему пронесся какой-то идиот.

– Урод! – выкрикнул он.

Маргарет с облегчением вздохнула, увидев, что стоянка почти пуста. Отъехав в дальний угол, она включила свет в салоне и поправила прическу, оглядела лицо и вышла из машины.

7:37. Она опоздала намеренно, чтобы Майкл успел добраться. Несмотря на волнение, она уверенно прошла к входу. К ее разочарованию, в зале его не оказалось. Пара молодых ребят, похожих на продавцов. Одинокий пожилой мужчина. У барной стойки полная женщина средних лет, с торчащими в стороны рыжими волосами и в ужасной юбке. Вскоре к ней подсел вышедший из мужской комнаты человек, похожий на покрытую татуировками гориллу, сказал ей что-то на ухо, и она захихикала и взяла из пепельницы тлеющую сигарету.

Майкл забился в свое логово и уставился на экран.

– Стерва. Какая стерва! – Одним щелчком он отправил все письма Маргарет в корзину. Еще щелчок, и туда же отправилась фотография.

Затем он очистил корзину.

Когда Маргарет вернулась чуть раньше десяти, Джо оторвался от матча, похожего, на ее взгляд, на все матчи, которые ей доводилось видеть.

– Как твой вечер с подругами? – спросил он.

– Я решила, что последнее время не уделяла мужу должного внимания. – Маргарет прижалась к своей скале и поцеловала в щеку. – Я люблю тебя, – прошептала она.

Джо потерял интерес к игре, повернулся к ней и поцеловал в ответ.

– И я тебя люблю, – сказал он.

Потом она поднялась в свою спальню и проверила почту. Ничего.

«Майкл, я прождала два часа», – напечатала она и остановилась.

Как здесь холодно. Внизу экран телевизора уютно подсвечивал комнату. И скала ее была теплой.

«Да пошел ты, Майкл».

Два щелчка, и он исчез из ее жизни.

Смерть в урочный час

Последний час перед рассветом кажется самым безжизненным. Таинственное, безмолвное время, когда воздух наполнен едва уловимой неподвижностью; ночь уже окончена, а новый день еще не наступил. В этот час сопротивляемость человека находится на самом низком уровне, именно в это время чаще всего умирающие, измотанные долгой борьбой за жизнь, не сумев удержаться на якоре, уплывают по реке забвения в спокойную ночь.

Сандра держала маму за руку, ладошка была не больше, чем у ребенка, мягкая, хрупкая, морщинистая.

Она старалась представить, что все еще чувствует пульс, но это было лишь биение ее собственного сердца.

Слеза катилась по ее щеке, ее догоняла новая, а она погружалась все дальше в прошлое, вспоминая только хорошие моменты. В детство, когда была маленькая и слабая, а мама большая и сильная. И думала, как несправедливо время, безжалостно и неумолимо, как старые дедушкины часы с маятником. Сильная. Да, она тоже была сильной последние несколько месяцев, когда кормила маму с ложки, старательно соблюдая все более строгую диету. Прошлым вечером на ужин мама съела желе из ананаса и выпила стакан молока. Ровно в семь часов.

Часы молчали; казалось, последний раз она слышала их бой очень давно.

Она посмотрела на наручные часы. Прошел уже целый час. Еще один час растворился в прошедшей ночи, а британское летнее время вело мир вперед. Совсем недавно было три часа, и вот уже четыре. Недавно мама была жива, и вот ее уже нет.

Внезапно и очень неожиданно жизнь замедлила ход. Никакой спешки. Сандра вцепилась в эту мысль, ставшую единственным утешением в горе. Не нужно спешить.

Она может сидеть здесь еще несколько часов, если захочет. Конечно, надо вызвать врача и – ее передернуло – похоронного агента.

Ей следует получить свидетельство о смерти. Непременно придет викарий. Будут звонить родственники. Огласят завещание. Она вспомнила всю процедуру, проходившую шесть лет назад, когда умер любимый папа.

Погрузившись в свои мысли, она жалобно посмотрела на недвижимое тело матери.

Это была одна из любимых шуток Тони. Он говорил, что только так отец сможет скрыться от мамы. Если он просто уйдет, она отыщет его,