автордың кітабынан сөз тіркестері  Догмат о Христе и другие эссе

Эрих Фромм

Специфическая мужская враждебность направлена на то, чтобы возвыситься; женская – на то, чтобы унизить

. Логос, исторгнутый Богом из себя для сотворения и рожденный добровольным актом, был для них Сыном Божьим. С одной стороны, он был не отделен от Бога, а скорее являлся результатом самораскрытия Бога; с другой – он был Богом и Господом, его личность имела начало, по отношению к Богу он был созданием; однако его подчиненность была обусловлена не его природой, а его источником

Гностикам пришлось заявить о несовершенстве Бога-Творца для того, чтобы проиллюстрировать тезис о неизменности мира и человеческого общества, и для них это утверждение, таким образом, не было выражением враждебности к отцу. В отличие от первых христиан, они говорили о боге, который был им чужд, иудейском Яхве, – эти греки не имели никаких оснований его почитать.

Следует упомянуть и еще одну доктрину гностицизма, тесно связанную с этим отказом от эсхатологии, а именно акцент гностиков на противоречии между высшим Богом и творцом мира, а также утверждение, что «существующий мир порожден падением человека или действием, враждебным Богу, а, следовательно, является творением злобного или посреднического существа»[55]. Смысл этого тезиса ясен: если мироздание, то есть исторический мир, выраженный в социальной и политической жизни, порочен с самого начала, если он создан посредником, безучастным или слабым Богом, значит, очевидно, что его нельзя спасти, а все раннехристианские эсхатологические надежды неминуемо оказываются ложными и безосновательными.

Чем больше страдали массы, тем больше их реальное положение походило на положение страдающего Иисуса и тем чаще рядом с фигурой страдающего Иисуса могла и должна была появляться фигура счастливого сосущего грудь младенца. Но это означало, что людям пришлось регрессировать до пассивной, инфантильной установки

Она разожгла в массах чувство вины до такой степени, что оно стало почти непереносимым; и таким образом достигла сразу двух целей: во-первых, помогла отвратить упреки и агрессию от властей и направить их на страдающий народ; во-вторых, предложила себя этому страдающему народу в качестве доброго и любящего отца, поскольку именно священники даровали прощение и избавление от чувства вины, которое сами же и зароняли.

но, без сомнения, ключевым элементом веры для них было не это чувство вины и не мазохистское желание искупления. Католические народные массы более позднего периода оказались в иной ситуации. Власть больше не была виновна в их бедах и страданиях; виноватыми оказывались сами страдающие. Если они несчастны, им следует укорять в этом себя самих. Лишь путем непрерывного покаяния и личных страданий могут они искупить свою вину и заслужить любовь и прощение Бога и его земных представителей. Через страдания и самоуничижение человек может избавиться от гнетущего чувства вины и обрести шанс на прощение и любовь[51].

. Массы нашли удовлетворение в том, что их представителя, распятого Иисуса, повысили рангом и он сам превратился в предвечного Бога. Люди больше не ожидали, что вот-вот наступит какая-то серьезная историческая перемена; теперь они верили, что избавление уже свершилось – то, на что они надеялись, уже произошло. Они отвергли фантазию, в которой отражалась враждебность к отцу, и сменили ее на другую, примирительную фантазию о сыне, который оказался подле отца в согласии с волей последнего

В раннем христианстве преобладала адопционистская доктрина, или вера в то, что Иисус был человеком и возвысился до бога. По мере развития Церкви концепция природы Иисуса все больше и больше склонялась к духовному толкованию: не человек возвысился до бога, а бог снизошел до превращения в человека.

В раннем христианстве преобладала адопционистская доктрина, или вера в то, что Иисус был человеком и возвысился до бога.