автордың кітабынан сөз тіркестері  Узники

Данила Никитин

Подсознание бросило меня прочь от источника страха. Истерика свела тело судорогой. Я пыталась свернуться эмбрионом, сжаться, забиться в щель, но жесткий скафандр не давал этого сделать. Из-за слепоты воображение уже рисовало схватившую меня тварь. За криком пришли слезы, балаклава мгновенно намокла. Тряска не давала вдохнуть, я принялась сдергивать с себя гермошлем. Паника продолжалась целую вечность. В наушниках жужжали непонятные голоса, дрожь бегала по телу электрическими разрядами. В конце концов я сдалась и безвольно повисла в невесомости, с трудом втягивая воздух сквозь рыдания. Через пелену аффекта ко мне пробивался знакомый низкий голос.

— Ариша.

Брежу.

— Ариш.

Мои предплечья были в чьих-то сильных руках. От этой хватки становилось тепло. Шум в ушах утихал.

— Мы здесь недосягаемы, — говорил командир. — Я заблокировал их модуль.

— М-меня так п-папа называл, — сказала я, борясь с трясущейся челюстью.

— Правда, что у тварей коллективный разум? — спросил Марк, заметив, что мой канал освободился.

— Неправда, — улыбнулась я. — Скорее их поведение можно назвать роевым интеллектом, они вроде прокачанной колонии муравьев.

— А разве это не делает их непобедимыми?

— Это делает их эмерджентными, но лишает преимуществ индивидов.

В небе что-то замелькало — мертвые киты плыли на водопой.

Я расплылся в кожаном кресле, вдыхая древесный аромат вонючки.

— Ра-ма… — Мира морщился от боли. — Я… не хо-тел… чтобы Антон у-мер…

— Тише, Мир, потом, — я суетливо рылся в разгрузке.

— Не хо-тел, — Мира расплакался, скаля окровавленные зубы. — Про-сти, Рам. Я из-за бати… за эту ра-бо-ту взял-ся. Умирает.

— Вылечим твоего батоса, Мир, не раскисай, — я достал обезболивающее со стимулятором.

— Скажи. Ему. Пусть не грус-тит, что не успел. Увидеть, как же-нюсь, — Амир трясся и с трудом выговаривал слова.

— Заткнись, Мира, заткнись на хер.

Колпачок ампулы никак не ломался в трясущихся пальцах. На моих глазах тоже выступили слезы, в горле набух ком.

— Вернемся и женишься, слышишь, Мир? Женишься, слышишь?

Ответа не было.

— Че ты пришел, дурак? Я тебя только что спрашивал, есть у тебя реанимация или нет, хера ты молчал? — заорал на него я.

— Рома, нет у него реанимации, успокойся, — зашептал Мира.

Я не ответил. Все это время я сидел на коленях перед телом Триггера и не мог отвести от него глаз.

Что сделать, чтобы вернуться на день назад? Что?

Я обернулся к Триггеру, ожидая от него шутки по поводу слова «треп», и застыл. Он лежал на дне кузова с закрытыми глазами. По коже пробежалась мелкая дрожь.

— Антон? — тихо позвал я, склонившись над другом. — Анто-он, просыпайся.

Я потрепал его по плечу, приложил два пальца к сонной артерии. Пульса не было. Шов продолжал что-то диктовать строгим голосом в наушнике.

— Реанимация есть? — крикнул я Вепрю, не оглядываясь.

Нет-нет-нет. Не может все так глупо закончиться!

Я попытался поднять Триггера, потянув его за грудки. Он издал какой-то слабый звук.

Жив?

Изо рта у него тянулась нить окровавленной желчи.

Это глубоков0дный перфоратор

он тебя убьет;)

— А что там дома, Гриш?

— Как что? Жизнь.

Артем прыснул и покачал головой.

— Пять-два с девяти до шести? — ухмыльнулся он. — Немая бойня за место под солнцем.

Я молча смотрел на брата, все еще не понимая его.

— Я не хочу домой, Гриш, — сказал он, не выдержав моего взгляда.

— А чего тогда ты хочешь? — спросил я.

— Быть нужным.

Мне захотелось хорошенько треснуть по его острому профилю, чтобы привлечь внимание, а затем, сорвав голос, орать истины жизни в его контуженые уши. Вместо этого я медленно опустился перед ним на корточки и положил руку ему на плечо. Артем зажмурился, с трудом давя рвущиеся наружу слезы.

Мы просидели так, пока брат не успокоился.

. Ужас, запертый в моей голове наедине с мозгом, принялся жалить его