Глава четвертая В городе появилось много ксендзов. Ждали на день епископа. Епископ приехал, и его чествовали обедом. Между гостями присутствовала и Мечка. Он был высокого роста, с великолепными черными глазами, аристократичный, утонченный, обаятельный, высоко-снисходительный. Мечка отнеслась к нему с набожным восторгом. Он заметил это, как мужчина, и говорил с ней, как епископ. Вечером он уехал. Ксендз Лоскус нашел Мечку в своем саду. Она сидела, усталая, но удовлетворенная. — Какой день! — воскликнула она. Он посмотрел на нее и изумленно покачал головой. В эту минуту его сходство с ксендзом Иодко было поразительно. — Вы полюбили в католицизме худшее — его внешность; лучшее, внутреннее — не заметили. И после долгого молчания: — Я боюсь за вас… ваше тяготенье к клиру… Мало шансов на счастье. Она очень смутилась. Одну секунду он внимательно смотрел ей в глаза. — Но ведь я давно все понял, — сказал он. Слегка насмешливое и вместе с тем нежное выражение его глаз поразило Мечку. Он стоял прямо, как король, и чуточку улыбался. — Я пережил много. Теперь я — только зритель чужих страданий и своих собственных. Она воскликнула со слезами: — Нигде, никогда я не забуду вас!
Впрочем, уже заранее мысленно принимая его любовь, она ни на минуту не сомневалась, что дорого заплатит за нее. И, покупая счастье страданием, она радовалась, ибо нет ничего безвкуснее, вульгарнее слепого, сытого счастья.
неслыханной для нее дерзостью она хотела взять что-то преступно-увлекательное, грешное от жизни. Чистая и целомудренная, она хотела упиться этим, упиться до пресыщения.
Слепая вера умерла еще в юности, изнасилованная прозой и пошлостью. Вера через разум не могла зародиться, ибо Мечке недоставало знаний. Она могла применить к себе слова Мицкевича: «Через чудо — это слишком скоро, через науку — это слишком долго».
