автордың кітабын онлайн тегін оқу Как я был солдатом Бундесвера
Алексей Тихонов
Как я был солдатом Бундесвера
Нацистское приветствие всем взводом и фотографии у флага со свастикой. Есть ли нацизм в Бундесвере? Чем отличается современный немецкий Бундесвер от нацистского Вермахта времен Второй мировой войны? Как празднуется мусульманский праздник Рамадан в современной немецкой армии? Способны ли немецкие солдаты русского происхождения стрелять в русских, если завтра война с НАТО? И возможна ли очередная война между Россией и Германией? Чем отличается французский иностранный легион от иностранцев в немецкой армии? Над какими анекдотами смеются немецкие унтер-офицеры? Как выглядят женщины-офицеры и женщины-солдаты в Германии? Можно ли заниматься сексом с товарищем по службе, особенно, если он противоположного пола? Как служат геи в Бундесвере? Чем и как кормят в Бундесвере? Есть ли «дедовщина»? На эти и многие другие вопросы пытается ответить в своей книге автор, родившийся в СССР и служивший пятнадцать месяцев в Бундесвере 21-го века. Не без иронии показываются будни немецкого солдата с русской фамилией и немецкими корнями.
Предисловие
Это предисловие будет кратким. Я хочу лишь сказать, что в этой книге я выражаю свое субъективное мнение, которое, хотя и основывается на моем личном опыте, может не совпадать с официальной точкой зрения Бундесвера и любых других инстанций ФРГ. Некоторые названия в книге были изменены для сохранения военной тайны. Кроме того, я изменил или сократил имена, не желая затрагивать частную жизнь упомянутых мною лиц. Некоторая информация может быть не совсем актуальной из-за реформ Бундесвера, которые начались непосредственно в разгар моей службы и продолжаются до сих пор.
1. До армии
Где-то в Германии колонна новобранцев маршировала по улице старого города. Солнце светило на их головы. Это был обычный летний день, в который клерк сидел в офисе за компьютером, рабочий стоял у станка на заводе, студент отдыхал в кафе, попивая эспрессо, а новобранцы направлялилсь на праздничный приём к мэру. При виде солдат прохожие испытывали разные чувства. Одни уже привыкли к периодическим встречам с военными в городе. Другие где-то глубоко внутри были рады тому, что есть еще немецкие солдаты, марширующие по одной из центральных улиц в погожий день. Некоторые же, возможно, негодовали, потому что не любили армию и всё с ней связанное. Что же каждый думал на самом деле, нам не узнать.
Во главе колонны шел командир. Он оглянулся, и на мгновение на его лице проступило чувство гнева, смешанное с недовольством. Он рявкнул на солдат, отдав солдатам приказ, который показался прохожим лишь невнятным набором звуков. Но новобранцы, несмотря на их зеленость, все поняли. Каждый солдат поднял правую руку под углом чуть больше 90 градусов. Жест без сомнения напоминал то, как приветствовали фюрера немецкие солдаты в тридцатых и сороковых годах двадцатого века. Изумленные прохожие замедлили шаг, а некоторые даже остановились. Поначалу они молча недоумевали, не веря своим глазам. Несколькими минутами позже удивление многих переросло в возмущение, выражавшееся громкими выкликами. Командир, увидев происходящие, рявкнул еще раз на сопляков, после чего они опустили руки из позиции жеста приветствия нацистов и вернулись к исходной позиции, вытянув руки вдоль тела и встав по стойке смирно. Последовал следующий приказ. Солдаты двинулись дальше.
Несмотря на то, что очевидцам и показалось, будто солдаты кидали нацистские зиги, описанный мной случай произошёл не в Гитлеровской Германии. Дело было в том, что обычно солдаты равнялись в строю стоя, дотрагиваясь правой рукой до плеча впереди стоящего товарища (сослуживца). Во время ходьбы же рука не успевала дотрагиваться до плеча, и впереди идущий солдат был всегда чуть выше, чем идущий за ним. Именно поэтому и вышла подобная ситуация, столько похожая на будни немецкого городка лет 70 назад. Такая оплошность — уникальный случай, который произошёл, к счастью, не со мной, а с призывом, который был ровно за год до моего прихода в армию. Но именно по этой причине мы уже равнялись не правой рукой, а левой. Так никому больше не могло показаться, что нацизм вернулся и солдаты опять зигуют своему фюреру.
Я был немецким солдатом и хочу рассказать об этом. Почему мне служба нравилась и, почему нет. Почему я хотел стать офицером, но не стал им. Как нас гоняли и как мы отдыхали. Как нас кормили пиццей и гамбургерами. Как мы служили вместе с девушками и подчинялись им. И почему я всё-таки добровольно подписал договор на сверхсрочную службу.
1.1. Медосмотр
Военная медкомиссия проходила за год до моего призыва. От школы меня в этот день освободили. Я только примерно знал от друзей, чего мне стоит ожидать. В военкомате мне хотелось оставить о себе самые положительные впечатления. Поэтому я старательно побрился, хоть и брить тогда на моем лице особо было нечего. Помыл голову. Одел отутюженную рубашку. Начистил сапоги. Кроме того, надо было еще и вовремя прийти. Я не опоздал. Я пришел на четверть часа раньше назначенного времени и оказался одним из первых. Мне сразу дали заполнять анкету на нескольких страницах. В то время, как я ее заполнял, комната ожидания заполнилась людьми. Через полчаса в помещении было не продохнуть. Около полусотни молодых людей толклось в комнате ожидания. Иногда я посматривал на них и задавался при взгляде на некоторых вопросом: «Что же они думают о том, куда пришли?». Небритые лица, грязные головы, рваная и мятая одежда, пыльная обувь — всё это мелькало перед глазами. Видимо, я оказался одним из немногих, кто серьезно отнесся к первому личному контакту с армией.
Поскольку я пришел одним из первых, то и был я одним из первых, кого врачи начали осматривать. Для начала меня послали в раздевалку, где я переоделся в спортивную форму, принесенную с собой, а уличную одежду и обувь закрыл в шкафчике. Первым делом у меня взяли анализ мочи, чтобы посмотреть, не принимаю ли я наркотики. Бояться мне было нечего, потому что отношение мое к наркотикам крайне отрицательное. Последующего точного порядка я уже не помню. Проверяли мне все, что можно проверять, — зубы, зрение, суставы, кости, сердце, рефлексы и многие другие органы. Больше всего я волновался именно при обследовании костей и суставов, так как я знал, что у меня два раза перетиралось сухожилие на колене и я долгое время не мог его разгибать. Я знал, что провалить медосмотр было довольно-таки легко. Например, достаточно было честно и подробно рассказать врачам обо всех болезнях, болячках, аллергиях и прочих недугах, которые у тебя когда-либо были. К счастью, кроме моего когда-то болевшего колена проблем со здоровьем у меня никаких не было. Про колено я ничего говорить не стал, а врачи никаких недугов у меня не нашли. Мне очень хотелось в армию, и я боялся, что из-за колена меня могут не взять. Кроме того, врачи зачитывали мне список болезней, а я должен был говорить, были ли или есть у меня такие хвори. К моей радости, примерно об одной трети перечисленных болезней я никогда даже не слышал, по крайней мере по-немецки. Затем меня спрашивали о моих родителях, а также о родителях родителей: были ли или есть у них какие-либо хронические болезни, умирали ли они от сердечного приступа и прочее. Тут скрывать мне было особенно нечего, и я рассказал все, как есть.
После проверки моего физического состояния последовал интеллектуальный тест. Примерно час я сидел у компьютера и отвечал на разные вопросы и решал задачки. Тест состоял из трех частей — немецкий язык, математика-физика и логическое мышление. Немецкий и логическое мышление я сдал, а вот физику с математикой нет. Мой провал в этой части теста меня совсем не удивил, так как через несколько лет после того, как мы переехали в Германию, у меня начались проблемы с точными науками. Связано это было с тем, что той программы, которую я успешно прошел в России за семь классов, мне хватило в Германии лишь до середины девятого класса. Потом пришлось действительно учиться. Тем не менее моя неуспеваемость по математике и физике никак не повлияла на мою способность идти в немецкую армию. Самым главным было знание немецкого языка, с которым у меня все обстояло вполне благополучно.
В последней части этого теста мне надо было ответить письменно на следующий вопрос: «Почему я хочу служить в армии?» На этот вопрос я ответил примерно так. Во-первых, я считаю, что каждый мужчина должен отслужить в армии или, как минимум, уметь обращаться с оружием. Во-вторых, я считаю, что армия — это отличная возможность дать отдохнуть мозгу после конца школы и перед началом учебы в вузе. При мне же сотрудница, принимавшая тест, прочла мой ответ и была им вполне удовлетворена. После тестирования меня попросили подождать в комнате ожидания, а через двадцать минут уже вызвали в следующий кабинет. Это было очень узкое помещение, в котором не было никого кроме одиноко сидевшего за столом парня.
— Герр Тихонов, результаты вашего медосмотра готовы, — Из принтера вылез листок, который он взял перед собой в руки. — Вы получили категорию Т2. Это значит, что в армии для вас закрыты следующие специальности: горные стрелки, десант, разведка пехоты, инженерные войска и строй бат, военные аквалангисты, пожарная служба и медицинские лаборанты.
— А что остается? — спросил я в некотором смятении.
— Не переживайте. У вас еще остается больше ста других возможностей. Не расстраивайтесь, одна четверть из тех воинских специальностей, для которых вы не пригодны, открыта только для сверхсрочников. Поэтому не все так плохо, — ободряюще улыбнулся он. — Вы же, как я понял, срочник?
— Да. И в каких войсках я буду служить?
— А это вы узнаете в следующем кабинете. Вот вам заключение врача и идите с ним к моим коллегам в кабинет по коридору направо. Они решат с вами этот вопрос, — он дал мне листок, который держал до этого в руках.
— Спасибо.
— Не за что. До свидания.
— До свидания.
Я вышел и отправился в следующий кабинет. Постучался, открыл дверь и зашел.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте. Заходите. Садитесь, — я сел и положил заключение врача на стол. Женщина, сидевшая передо мной за столом, взяла этот лист и пробежалась по нему взглядом.
— У вас есть, какие-то пожелания? Где вы хотите служить? В каких войсках?
— Я хочу на флот, — сказал я.
На флот я хотел, потому что с детства вода была стихией, сопровождавшей меня изо дня в день на тренировках в бассейне.
— На флот призываем только осенью.
— Нет, осенью я не хочу. Я хочу летом.
Во-первых, я не хотел проходить курс молодого бойца в ливень и морозы. Во-вторых, я не хотел ждать три месяца до призыва. Я хотел идти в армию сразу после школы.
— Я люблю ходить пешком и бегать. Я хочу в сухопутные войска.
Моя собеседница посмотрела в компьютер и сделал несколько щелчков компьютерной мышкой.
— У вас есть рабочий опыт?
— Да. Я проходил практику на телеканале «Немецкая Волна» и работаю уже больше года свободным корреспондентом в одном русском журнале.
— В связисты пойдете?
— Да, почему бы и нет.
— Хорошо, тогда скорее всего мы вас пошлем в связисты. Это все. Можете идти, — она отдала мне заключение врача.
— Куда мне дальше идти?
— Никуда. Все. Вы на сегодня закончили. Можете идти домой. Только перед этим зайдите в главный секретариат и отметьтесь там, что прошли медосмотр. Отдадите им все документы, которые они потребуют. Остальные возьмете с собой.
— Спасибо. До свидания.
— До свидания.
1.2. Конец школы и проводы
В последнем классе гимназии, да и задолго до него, для меня не было вопросом, что делать и куда пойти учиться после получения аттестата зрелости. Я знал, что пойду в Бундесвер. Я не просто знал: я хотел этого и с нетерпением ждал тот день. К моему недоумению, большинство моих сверстников никогда даже не задумывалось о возможности пойти в армию. Многие из них считали, что Бундесвер — бестолковая организация, а нормальным и тем более образованным людям делать там нечего. А некоторые были пацифистами и считали, что армия, по крайней мере, Германии не нужна. Я же до сих пор придерживаюсь несколько отличного мнения.
Передо мной лишь стоял вопрос о том, на какой срок службы идти в армию и в какой роли. Размышлений по этому поводу было много. Например, стать офицером. Известно, что условия службы выглядят довольно заманчиво. Так, учеба в военном университете проходит в полтора раза быстрее, чем в гражданских вузах, потому что курсы там делятся не на семестры, а на триместры. За два года ты проходишь целых три курса. Кроме того, тебе платят приличную зарплату. Начальная ставка составляет около 1000 евро в месяц. К тому же, лишь на немногих специальностях в военных университетах есть конкурс. Для меня же это было особенно соблазнительно. Ведь в военном университете я мог пойти учиться на тот предмет, пройти на который в обычном немецком университете я бы не смог. Мой средний балл в аттестате о среднем образовании был хоть и не плох, но всё же недостаточно хорош. Правда, в этом случае мне пришлось бы смириться с тем, что учился бы я не в Берлине, так как университетов Бундесвера в Берлине нет. Но при том жаловании, на которое я бы мог рассчитывать, записавшись в будущие офицеры Бундесвера, это можно было бы пережить. Другое мое предположение было таким: стать военным спортсменом. Для этого нужно было попытаться попасть служить в часть, представляющую из себя нечто вроде российского ЦСКА. Ведь не зря же я отплавал в России почти три года в школе олимпийского резерва?! В Германии, куда я переселился вместе с родителями в 12-летнем возрасте, я продолжал плавать и даже участвовал два раза на чемпионате Европы между спортивными клубами среди юниоров. Моим лучшим результатом на этом состязании стало 15-ое место. Третья идея заключалась в сверхсрочной службе на год-два. Но всё же, в независимости от того, какая из моих идей реализовалась, моей программой минимум была срочная служба.
Желая прояснить картину о моем будущем в Бундесвере, я записался на консультацию в берлинский военкомат. В школе меня освободили на этот день от уроков. В комнате ожидания военкомата висели портреты и биографии работников. На одном из портретов был военный, который должен был меня сегодня принять. Как выяснилось позже, он был обер-штабс-фельдфебелем, что на русский лад соответствует воинскому званию между старшим прапорщиком и лейтенантом (о системе немецких званий я расскажу позже). В армии он служил уже больше двадцати лет. За несколько минут до назначенного мне времени в комнате ожидания появился тот самый обер-штабс-фельдфебель в полевой форме. Увидев его, я встал. Он подошел ко мне и спросил, я ли Герр Тихонов. Я ответил положительно и последовал по его просьбе за ним. Мы зашли в кабинет. Обер-штабс-фельдфебель закрыл дверь и сел за круглый стол.
— Пожалуйста, садитесь.
— Спасибо.
— Герр Тихонов, я так понимаю, Вы заинтересованы в долгосрочной службе в Бундесвере?
— Да.
— У Вас уже есть какие-то определенные представления или вопросы?
— Да. Я подумал перед этой консультацией, и у меня есть три варианта, в которых я заинтересован.
— Хорошо, я Вас слушаю.
— Первый вариант, который меня интересует — стать офицером. Как выглядит служба офицера? Как проходит его учеба в университете?
— Но Вы знаете, что для того, чтобы стать офицером, Вам нужен аттестат зрелости? Он у вас есть?
— Нет, еще нет, но я получу его через несколько месяцев.
— Хорошо. Какой предмет Вы хотели бы изучать в университете?
— Историю.
— Такой предмет у нас есть. Если Вы хотите учиться в одном из университетов Бундесвера, то, во-первых, Вы должны знать, что они находятся только в Г. и М… В Берлине нет военных университетов.
— Да, я это знаю. А в Г. есть история? Я хотел бы там учиться.
— Да, есть. Второе, что Вы должны знать — Вы подписываете договор на 12 лет. При подобном договоре не исключена возможность, что Вас могут задействовать в одной из заграничных точек, где несут службу наши солдаты.
— Окей. А сколько длится учеба?
— Для начала Вы первый год проходите военное обучение в войсках и потом только идете в университет. Там Вы примерно через четыре года получаете диплом. Это быстрее, чем на гражданке, потому, что учеба наших студентов состоит из триместров, а не семестров. Кроме того, на каникулах Вы не отдыхаете, а проходите практику в войсках.
— Хорошо. То есть, если я правильно понимаю, то после окончания университета у меня остается еще около 7–8 лет договора. Таким образом Бундесвер может послать меня, например, в Афганистан сразу после того, как я закончу университет?
— Да, но сразу после университета вряд ли. Обычно молодым офицерам дают приобрести опыт внутри страны и только потом посылают за границу.
— А какая зарплата?
— В начале службы до 1400 евро, в конце около 3000.
— А применения за границей обязательны? Можно как-нибудь без них обойтись?
— Это все индивидуально. Кого-то много посылают, кого-то вообще не посылают. Но все, кто хотят стать офицерами, подписывают соглашение о своем согласии на службу в заграничных точках.
— Окей. Второй вариант, который меня интересует, военные спортсмены. Как попасть в военные спортсмены?
— Министерство спорта должно предложить Вас министерству обороны как спортсмена, способного защищать Бундесвер на спортивных состязаниях.
— И как сделать так, чтобы меня предложили?
— Вы должны быть, как минимум, в запасе национальной сборной или очень рядом к запасу.
— Хорошо. Тогда последний вариант, который меня интересует, сверхсрочник со сроком службы до двух лет. Я так понял, что можно подписать контракт на любой срок от 9 до 23 месяцев. Это так?
— Да, при этом Вы подписываете такое же соглашение о применении за границей, как офицеры.
— А нельзя как-нибудь без этого соглашения?
— Можно, но только на срочную службу.
— А на сверхсрочную без этого соглашения нельзя?
— Нет. Что касается сверхсрочной службы до 23 месяцев, у нас есть специальный сотрудник, к которому я могу Вас направить прямо сейчас. Его кабинет этажом ниже. Или у Вас есть еще вопросы ко мне?
— Нет, я думаю, больше нет. Да, я бы с удовольствием сходил на консультацию к Вашему коллеге.
— Вы уже определились в выборе?
— Нет, мне нужно это хорошо обдумать. Я не смогу Вам сегодня дать ответ.
— Хорошо. Я попросил бы Вас, если возможно, дать мне ответ в течение недели.
— Хорошо, я постараюсь.
Я вышел из его кабинета в раздумьях. Сотрудник, к которому я спустился на этаж ниже, не рассказал мне ничего, что мне не было бы уже известно от обер-штабс-фельдфебеля. Единственное, что он уточнил, было то, что все сверхсрочники обязательно подписывают соглашение о возможном участии в заграничных операциях Бундесвера. Даже если они продлевают срочную службу всего на месяц.
В итоге я понял, что в военные спортсмены мне не попасть, так как не настолько я уж и выдающийся пловец, тем более уже почти бывший. Офицером или сверхсрочником мне уже тоже не очень хотелось становиться, так как жизнь мне дороже, чем звание и деньги. Итак, я решил выждать неделю и потом позвонить. Если у меня еще и были мельчайшие сомнения о моем решении вроде: «Авось и не пошлют в Афганистан», то у моих родителей сомнений не было. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять их точку зрения и окончательно для себя решить, что срочной службы мне вполне хватит. Но никогда не говори никогда…
На следующий день я, как всегда, вернулся из школы домой. Папа меня встретил с ухмылкой и первое, что он меня спросил, было:
— Ну что? Доходился в военкомат?
— А что?
— Вон, — показывая на стол, сказал он, — прислали тебе толстый конверт из военкомата.
— О! Что-то они быстро. Я же им еще не давал ответа.
— А им не надо было ответа. Что? Попал?
— Не, ну надо же сначала прочитать, чего хотят.
— Ну-ну, читай, читай.
Ничего страшного в конверте не было. А даже в определенной степени нечто радостное для меня. Меня призывали на 9-месячную срочную службу в батальон связи, дислоцирующийся в самом центре Германии. Я сразу же обзвонил своих друзей и сообщил им, что меня призвали. Обер-штабс-фельдфебелю я же так и не стал звонить, рассмотрев это письмо как их ответ на мои многочисленные вопросы.
Но перед тем, как пойти в армию, мне предстояло ещё одно важное дело. Сбрить волосы. В 15 лет я начал отращивать волосы, и к 19 годам они выросли на 34 сантиметра. Я специально замерил их, когда последний раз мыл голову и расчесывал свои космы. Почетный ритуал обрезания волос я доверил своему другу Паше. Паша окончил на год раньше меня школу, и был призван в Бундесвер годом раньше. У него тоже были до армии длинные волосы, 50–60 сантиметров. В свое время он тоже доверил мне постричь его перед армией. Так что, особое доверие было у нас взаимным. Но в отличие от него, я захотел стричься абсолютно налысо. Если срезать волосы, то под ноль, решил я. Паша побрил меня машинкой под ноль, а потом мы еще несколько раз намазывали мне голову пенкой для бритья и брили ее станком для лица. В последний раз я уже сам брил себе голову и, конечно же, чуть не отрезал себе ухо. Заставь дурака молиться, он себе лоб расшибет. После трех заходов бритья обычной бритвой вся голова была в порезах и жутко кровоточила. Кровь стекала по затылку на спину. Для начала мы полили мою изрезанную кожу лосьоном для бритья, из-за чего я, как бешеный, стонал. Голова как будто была в огне. После безуспешных попыток использования лосьона на спирту мы присыпали голову детской присыпкой. «Пудра для детских попок» сразу подействовала, и жить мне стало легче. Гораздо больший шок наступил же, когда я увидел себя в зеркало. Сперва я испугался. Потом более или менее свыкся. Но что более интересно, я заметил анатомическое изменение моего черепа с тех пор, когда я последний раз брился налысо лет в 13–14. Голова приобрела строгие контуры и небольшие угловатые выпуклости, в отличии от прежней детской круглой яйцевидной формы.
Дальше последовали мои проводы, которые проходили в два этапа: с семьей и с друзьями. Сначала я решил встретиться с друзьями. Мы собрались в берлинский парк Тиргартен, чтобы выпить там по кружке пива. Я, как призывник и виновник торжества, угощал ящиком пива, а остальное все приносили сами. В этот день я решил одеться по-особенному. Мне захотелось предстать перед всеми так, чтобы даже друзья могли бы узнать меня лишь с трудом. Ведь кроме Паши лысым меня еще никто не видел. «По-особенному» в моем тогдашнем понимании значило, что я был одет не как обычно: в тяжелых сапогах, камуфляжных штанах и футболке любимой рок-группы. В противоположность к моему повседневному прикиду на мне были туфли, черные джинсы, рубашка в бело-голубую полоску и солнечные очки. В кармане у меня были семечки, которые я демонстративно щелкал. Вообще я не любитель щелкать семечки, но именно они были завершающим компонентом моего образа «нормального пацана». Для довершения облика мне всё же не хватало барсетки. Но отсутствие подобного аксессуара не было чем-то катастрофичным. Ведь среди немецко-русских «пацанов» не принято носить барсетки, в отличие от России и других стран бывшего СССР. Я не помню, кто из моих друзей и приятелей приехал тогда в парк первым. Но в любом случае он не сразу подошел ко мне. А когда подошел, то лишь спустя несколько секунд недоумений и колебаний, убедившись, что я — это в самом деле я, начал смеяться над моим внешним видом.
Спустя некоторое время все были в сборе. Сходив в магазин за пивом, мы направились в парк. Но в парке, к нашему сожалению, все лавки были уже заняты. Лишь возле одной лавки стояли два парня лет 17–19. Мы решили подойти к ним и спросить, долго ли они здесь еще останутся. Меня, как самого эффектного, пустили вести переговоры. Подойдя к ним и подняв солнечные очки на лоб, я спросил их по-немецки:
— Добрый день. Вы тут еще долго будете? Мы хотели бы разместиться с вами на одной лавке.
— Да, конечно. Мы уже скоро собирались идти, — ответил мне один из парней. После этой фразы я развернулся к своим друзьям, которые стояли метрах в пяти за мной, и крикнул им по-русски, что мы можем сесть на эту лавку. Повернувшись назад к парням, я вдруг понял, что и они говорят по-русски. Для уверенности я обратился к ним по-русски.
— Так вы русские?
— Да.
В это время мои друзья подошли к лавке и начали активно занимать места на ней и возле нее. Я же подошел к русским парням чуть ближе.
— Ребят, вы извините, если мы вам помешали. Просто лавок немного, а у нас праздник. Я в армию иду. Видите? Вот на лысо побрился. Давайте выпьем за встречу! Хотите, угощайтесь пивом.
— Не, спасибо. У нас водка.
Тут я увидел, что на лавке стоит почти пустая бутылка водки. Они допили ее после того, как чокнулись с нами. Мы же выпили пива. Я заметил, что они как то странно себя ведут, совсем не разговорчивы и все дальше отодвигаются от меня. Вспомнив, как я выгляжу, я понял, что они меня боятся. Видимо, они подумали, что я действительно «нормальный пацан» и вполне могу начать к ним придираться из-за мелочей, что может закончиться дракой или гоп-стопом. Я попытался им объяснить, что на самом деле я «нормальный», просто сегодня решил так пошутить. Но они мне, видимо, не поверили и подумали, что я шучу о том, что я «нормальный» и вовсе не «гопник». Мои оправдания в процессе одевания рюкзаков и прощания они проигнорировали. Примерно через пять минут парни ушли. Свои переживания о том, что меня приняли за что-то типа «гопника», я вскоре забыл, и мы дальше весело праздновали мой уход в армию.
На следующий день у меня был выпускной бал в гимназии. На бал я вообще собирался идти в костюме, как и полагается, но при +35 градусах это было бы смертельным номером. Я пришел, в том же прикиде, в котором праздновал проводы с друзьями. Одноклассники тоже были весьма удивлены моему виду и прическе. О бале особо говорить нечего. Единственное, о чем все меня спрашивали, — куда же делись мои волосы. На что я всем давал один и тот же ответ про армию. А в армии мне надо было уже быть послезавтра.
Но нет. Все же было еще кое-что, о чем стоит написать. Во время бала все, конечно же, старались сесть за столы исходя из круга общения. За нашим столом сидел практически весь наш курс русского языка плюс некоторые привели с собой родителей или свою пару. Чего я не ожидал, так это того, что родители одной моей еврейской одноклассницы будто бы гордились тем, что я иду в армию. Они, наверное, как минимум два раза пили за мою службу, хотя она еще и не начиналась. Все остальные отнеслись к этому более нейтрально. Я и не рассчитывал на какую-то особую реакцию на мою службу со стороны людей, с которыми я общался в школе. Так, например, мой учитель по политике часто говорил на уроках, что если он узнает, что кто то из нас пошел в армию, то он тому при встрече набьет морду. Безусловно, учитель по политике не должен пропагандировать свою точку зрения перед учениками, но это другая история. Почему же именно родители моей еврейской одноклассницы были так рады, что я иду в армию, для меня так и осталось загадкой. Я могу только предположить, что, возможно, они были рады тому, что остались еще молодые люди, которые не косят от армии. Ведь в Германии это совсем несложное дело. А может, они посчитали меня смелым или что-то в этом роде. Вероятно, что на то у них могли быть и другие причины. В любом случае мне от этого хуже не стало. Как и полагается для выпускного, к концу мероприятия мое состояние было таким, что я, наверное, добрался бы домой с большими приключениями и как минимум пару раз где-нибудь бы заснул. К счастью, один мой хороший друг жил недалеко от того места, где проходил наш праздник. Я заночевал у него.
Проводы с семьей прошли по-семейному тепло — с водкой и шашлыком на природе. Участники торжества мужского пола вспоминали свои истории со времен советской армии и рассказывали их, можно сказать, в качестве наставления или моральной подготовки к армии. Женская же часть беспокоилась и все выспрашивала меня, хорошо ли в армии кормят и одевают, нет ли там дедовщины? Мои проводы, как с друзьями, так и с семьей, стоит, на мой взгляд, считать скорее символическими. Ведь все прекрасно знали, что увидят меня уже через две недели на выходные, а вовсе не через год или два, как в России или СССР. Праздновали скорее начало нового этапа моей жизни. Закончились долгие тринадцать лет школы, и началась новая жизнь.
2. Курс молодого бойца
2.1. Щенки
Проснулся я утром. Это утро было в последний раз таким, каким оно больше, наверное, никогда уже не будет. Меня разбудили лучи утреннего летнего солнца. Я тихо открыл глаза и, то посматривая в окно на голубое небо, то смотря в потолок, думал. Я думал о том, что это вот последнее утро, в которое я проснулся как обычный парень, два дня назад закончивший школу. Тринадцать лет я вот так вставал и шел в школу. А теперь я больше не буду вот так вставать, чтобы пойти в школу. Я только сейчас осознал, что произошло за последние дни. Я осознал, как изменилась жизнь и как она еще изменится. Привычного уклада вскоре не станет. Вместо него появится новый порядок вещей, о котором я, может, многое слышал, но лишь немногое знаю на практике. Я понял, что скоро стану солдатом. Что на самом деле значит, стать и быть солдатом, я тогда еще не совсем понимал. Я и сейчас, честно говоря, еще не до конца понимаю глубину этого слова. И все же, я уверен, что моего нынешнего понимания должно хватить, что бы посвятить этому целую книгу.
После утренних процедур личной гигиены и завтрака с родителями и братиком я начал собирать рюкзак. С собой нужно было брать нижнее белье на две недели, спортивную форму, кроссовки, тапочки и предметы личной гигиены. К этому я взял с собой мп3-плеер и книгу. Книгу мне подарил на выпускном мой учитель по русскому языку. Это был сборник эссе французского философа и писателя Мишеля де Монтень. Как отметил сам учитель, мне он подарил, скорее всего, самую трудную из тех книг, которые он вручил всем в нашем курсе. Мне, конечно же, было приятно, что мой учитель доверяет мне такую литературу, и был ему за это премного благодарен. Поезд мой уходил из Берлина примерно в 10 утра. Родители проводили меня на вокзал. На платформе кроме нас стояло еще несколько семей со своими сыновьями, которые, судя по всему, отправлялись в ту же часть, что и я. Пришел поезд. До отъезда оставалось около пяти минут. Я обнял маму и брата, пожал папе руку и зашел в поезд. Родители с братом стояли еще на платформе и ждали, когда тронется поезд, чтобы помахать мне рукой. На платформе в то время происходил акт расставания «Ромео и Джульетты». Одного из призывников кроме его семьи пришла провожать и его девушка. Родственники уже ждали в сторонке в то время, как парень все прощался со своей девушкой у входа в вагон. Она крепко обнимала его и, положив ему голову на грудь, плакала. Он ей что-то говорил. Скорее всего успокаивал, ведь он уезжал всего на две недели. Я же думал про себя. Конечно, понятно — любовь и все такое, но не на войну же она его провожает, а в немецкую армию, где за здоровье и жизнь призывников беспокоиться не стоит. До отъезда оставалась одна минута. Они поцеловались, он зашел в вагон и сел напротив меня. Поезд тронулся. Я помахал рукой родителям и братишке. Несколько минут мы сидели молча. Выражение лица моего соседа напротив колебалось между переживанием из-за расставания со своей девушкой и неизвестностью того, что будет с нами происходить в следующее время, после прибытия в часть.
— В Е. едешь? В Бундесвер? — спросил я его.
— Да. Ты тоже?
— Да. 383-й батальон связи?
— Да.
— 6-й взвод?
— Да.
— Я тоже.
Дальше мы ехали молча. Ели бутерброды, слушали музыку в наушниках и дремали. На всех последующих станциях заходило все больше и больше призывников. В конце концов, таких как мы было три вагона. Вновь заговорили мы примерно за пятнадцать минут до приезда.
— Ты знаешь, как с вокзала до части ехать? — спросил я.
— Нет. Там наверняка ходит такси.
— Я думаю, такси обойдётся дорого. Я посмотрел перед отъездом в интернете. От вокзала до части ходит автобус. Можно будет поехать на нем.
— Да, можно будет. Посмотрим.
Мы приехали в город Е… Выйдя на привокзальную площадь, я пошел сразу на автобусную остановку, чтобы узнать, когда ходит наш автобус. Наш автобус должен был прийти через 20 минут. В то время, как я искал расписание, мои «боевые товарищи» уже нашли такси и грузили свои рюкзаки в багажник. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к ним, так как один ждать автобуса и ехать в часть я не хотел. Таксисты явно были готовы к появлению такого большого количества пассажиров, и у них уже была твердая цена на маршрут «железнодорожный вокзал — военная часть». К моему удивлению, такси обошлось нам очень дёшево. Чуть дороже, чем стоил автобус, но на порядок удобнее и быстрее. Вне зависимости от того, сколько было пассажиров, вся наша поездка на такси до части стоила десять евро. Итого получалось, что мы скидывались по 2,50, и тем самым каждый тратил всего на 70 центов больше, чем истратил бы на автобусный билет.
Добрались до части мы благополучно. На КПП нас уже встречали. Старшина сверял наши повестки с паспортами и пропускал вперед, рассказывая и показывая, куда нам дальше идти. Вскоре мы подошли к зданию нашего взвода, где нас уже тоже ждали. Тут отмечали поименно, кто явился, и направляли дальше. После этого мы закрыли свои сумки в специально отведенной для этого комнате. Освободившись от своих тюков, мы приступили к заполнению многочисленных анкет и документов. И лишь после того, как всё было заполнено, фельдфебель поставил нас в коридор в два ряда в колонны по двое. Я стоял в первом ряду. Фельдфебель ходил взад и вперед перед нами. Потом он достал пачку полевых погон с дыркой в углу, через которую они были связаны цепью. Встав и повернувшись к нам, он стал называть воинские звания и показывать соответствующий погон. На полковнике погоны закончились. На его вопрос, все ли понятно, все промолчали. Молчание — знак согласия. Погоны он положил назад в карман и стал опять ходить вперед и назад. Вдруг он остановился возле меня. И стал смотреть мне прямо в глаза. Я же смотрел в стенку, так как он приказал на нее смотреть, не вертеть головой и не разговаривать. Так он смотрел мне в глаза секунд пять. Я уже было начал волноваться, что я делаю что-то не так, но продолжал не подавать виду. В этот моментфельдфебель сказал:
— Я Вас откуда-то знаю.
— Извините, но я Вас никогда до этого не видел.
— Откуда Вы приехали?
— Из Берлина.
— Нет, наверное, я обознался, — сказал он и принялся дальше ходить вперед и назад. Через секунд двадцать он опять достал погоны. Подойдя ко мне, он показал первый погон:
— Какое это звание?
— Ефрейтор.
К счастью, это звание я знал.
Он продолжал по порядку спрашивать у нас звания. Тогда большинство званий было для меня еще темным лесом. Казалось безумно трудным запомнить так много званий. Да ещё так запомнить, чтобы они отскакивали от зубов. В это время к нам присоединились другие призывники, которые закончили заполнять бумаги.
— Хорошо, господа призывники. Все звания вы должны знать через два дня, включая сегодняшний день. А сейчас мы пойдем в подвал. Там вам выдадут замки для шкафов. У кого нет замков?
— А сколько их надо? — Спросил кто-то.
— Три. Об этом должно было быть написано в письме, которое вы получили после повестки.
— Нет, письма не было, — ответил тот же самый.
— Поднимите руки, кому второе письмо пришло.
Выяснилось, что такое письмо пришло лишь двум. Я относился к большинству, которому ничего по почте не приходило.
— Бардак. Ладно, ничего. Следуем за мной в подвал.
Мы спустились в подвал здания, где было крайне душно. Фельдфебель постучался в одну из дверей и открыл ее.
— Запускать?
— Да, запускайте, — ответил один из тех, кто находился в комнате.
— Призывники, заходим и занимаем места.
Мы исполнили приказ. После того, как мы зашли, фельдфебель захлопнул дверь снаружи. Перед нами сидело и стояло солдат шесть сержантского состава. Многие из них, наверняка, были не старше нас.
— Ну что? Как вам тут? — спросил один из них. Все промолчали или пожали плечами. — Если у вас есть какие-то вопросы, то задавайте. Мы не кусаемся. Мы добрые. Будем надеяться, что вы скоро станете такими же замечательными ребятами, как мы. — Кто-то поднял руку. — Да.
— Почему Вы в армии?
— Меня призвали, а потом я продлил на сверхсрочную.
— Какого Вы звания? — спросил тот же.
— Ребята, звания — одна из самых главных вещей, которые вы должны выучить как можно скорее. Герр фельдфебель вам уже рассказал о званиях?
— Да.
— Ну, так и какого я звания?
— Сержант?
— Так и есть. Еще у кого-нибудь вопросы? — Все молчали. — Ладно, тогда будем раздавать замки. — Кто-то поднял руку. — Да!
— Зачем нам замки?
— Для шкафов.
— Для каких шкафов?
— В которых будет ваша форма и снаряжение. У кого есть замки? — Те же два человека подняли руки. — Сколько у вас замков?
— Три, — ответил один.
— Три, — ответил другой.
— Ладно, вам тогда не надо замки. У других вообще нет с собой замков? — Все промолчали. — Вам же в письмах написали, что с собой замки приносить надо.
— Нам не пришли письма, — ответил я.
— А почему же у них двоих есть замки?
— Им пришли письма.
— ОК. Слушай мою команду. Подходим по три человека и садимся перед нами на стулья. Получаем по одному замку и по три ключика к нему. Расписываемся, что замок получили. И садимся в сторону. Все ясно? — все молчали.
— Что вы молчите? В армии не молчат, а отвечают «Я воль!»(«Ja wohl!»). Мы добрые. Мы вас предупреждаем. Унтер-офицеры и фельдфебели предупреждать не будут. Они ваc сразу за это взъебут. Так что, все ясно?
— Я воль! — ответили мы еще не хором и без солдатского тона, но сержантов это устроило. По очереди мы получали замки. Дошла очередь до меня. Я сел. Один из сержантов дал мне замок с ключиками. Мы должны были снять замок и ключики с кольца и отдать им кольцо назад. Только мой замок и ключи были не на кольце, на котором все привыкли носить свои ключи и с которого их без проблем можно снять. Мой замок был на скрученной стальной проволоке толщиной в несколько миллиметров. В поте лица я пытался разогнуть проволоку, но сталь мне не поддавалась. Сержант, который выдал мне замок, уже раздраженно спросил меня:
— Что Вы там возитесь? Не можете что ли замок снять? Мало каши ели?
Я сперва ничего не ответил. Но через несколько секунд, поняв, что не смогу разогнуть проволоку, сказал:
— Я стараюсь, но не могу.
— Что? Вы не можете? Дайте сюда! -
Я отдал ему замок. Сержант сначала с недоумением посмотрел на проволоку. Попытался ее разогнуть, но у него тоже ничего не получилось. Он подозвал своего товарища:
— Ты посмотри! Какие-то дебилы завязали замок стальной проволокой. Неси щипцы. — Второй принес щипцы. Они сломали проволоку и отдали мне замок. Я расписался и сел в сторону. Все получили по замку. Один из сержантов встал:
— Вы получили по одному замку, который вы в конце курса молодого бойца отдадите нам назад. Всего вам надо три замка. Здесь никому не важно, получали ли вы письмо об этом или нет. Для вас это значит, что это ваши проблемы, откуда вы к завтрашнему дню достанете еще два замка. — Кто-то поднял руку. — Да!
— А где можно их купить?
— Можете попробовать в буфете для солдатского состава. В буфеты для унтер-офицеров и офицеров вас, да и нас, не пустят. Если там не будет, то можете попробовать в одном из близлежащих магазинов, если вам разрешать покидать казарму. Ближайший магазин в полутора километрах от части. Еще вопросы?
— Зачем нам именно три замка?
— Для вашего шкафа. Один замок для личного отдела, в который никто кроме вас не имеет право заглядывать. Личный отдел — это лишь небольшой отдел большого шкафа, к которому вам тоже нужен замок. На большом шкафу есть антресоль, для которой вам тоже нужен замок.
— Когда у нас сегодня будет свободное время?
— Часов с пяти — шести. Еще вопросы? Хорошо. Вопросов нет. — Сержант открыл дверь. За дверью никого не было. — Остаемся пока все в этой комнате. Я сбегаю к командирам и спрошу, что с вами дальше делать. — Минуты через четыре сержант вернулся. — Сейчас поднимаетесь все на первый этаж. Встаете в очередь к комнате, в которой ваши сумки. После того, как забрали свои сумки, выстраиваетесь в коридоре. Выполняем!
Мы все так и сделали. Когда уже все стояли со своими сумками и рюкзаками в коридоре, перед нами стоял тот же фельдфебель, которые показывал нам погоны и спрашивал звания. В дальнейшем я буду называть его фельдфебель К. Фамилия его, да и фамилии всех других военных, всем нам сразу были известны, так как фамилия написана у каждого военнослужащего на форме на правой стороне груди.
— Наша рота будет располагаться на третьем этаже этого здания. Вся левая сторона — наша. Сейчас я буду называть фамилии. Кто услышал свою — делает шаг вперед и говорит «Я воль!». Все ясно?
Все молчали, и лишь некоторые согласно кивали.
— Вы что? До сих пор не поняли, как здесь надо отвечать на вопросы?! Еще раз — все понятно? — Некоторые, в том числе и я, ответили «Я воль!». — Ладно, этому мы еще с вами потренируемся. И так… — Фельдфебель К. начал зачитывать фамилии. Призывники выходили вперед и говорили «Я воль!». Формировались группы по четыре-восемь человек. Когда Фельдфебель К. заканчивал зачитывать список очередной группы, он давал дальнейшие указания. То есть — взваливать свои сумки на спины, затем у дежурного брать ключ от комнаты номер N и идти наверх располагаться.
— Шпитце!
— Я воль. — Парень блондин вышел вперед.
— Линдебаум!
— Я воль. — Еще один парень вышел вперед.
— Ейзенвальд!
— Я воль. — И еще один.
— Тик…Тикхонов!
— Я воль. — Ответил я и вышел вперед. С буквой «к» фельдфебель не ошибся. Так как в мой немецкий паспорт просто перенесли английское написание из русских документов. А русскую букву «х» в английском написании транскрибируют, как «kh».
— Я правильно произнес вашу фамилию?
— Да, — ответил я, хотя на самом деле, конечно же, нет. Однако, за годы жизни в Германии я уже устал всем объяснять, как правильно произносится моя фамилия, и давно смирился с тем, как ее произносят немцы.
— Линдебаум!
— Я воль.
— Вы, как старший в комнате, берете ключ у дежурного и отвечаете за него. Видите своих товарищей в вашу комнату. Номер комнаты — 323.
— Я воль.
Мы взяли ключ и поднялись наверх. Мебель нашей комнаты состояла из двух двухъярусных кроватей, четырех шкафов для формы и снаряжения, стола, пяти стульев и книжной полки. Еще была мусорка, которая, как выяснилось далее, не была предназначена для мусора. Примерно минут через десять из коридора прозвучал крик фельдфебеля К.:
— Третья рота! Построение в коридоре! — Мы, не сразу поняв, что от нас хотят, выглянули из комнаты, как и ребята из других комнат. — Что смотрим?! Построение в коридоре! — Все вышли из комнат и стали медленно двигаться в сторону фельдфебеля К. — Быстрее! Быстрее! Что вы как бабки старые?! — Тогда все перешли на бег и через несколько секунд уже стояли непонятным по форме построением перед нашим командиром.
— Что это за построение? Вы в летнем лагере или как? Вы здесь в Бундесвере и должны стоять не как куча подростковых придурков, а как солдаты. Выстраиваемся в два ряда по росту. — Минуты через две-три мы стояли, почти как надо.
— Что у вас за ряды? Вы пьяные, что ли? Равняйся на первого! — Мы выравнялись. Фельдфебель поменял еще пару человек местами. С моими 177 сантиметрами я был одним из последних в построении. — Следующий план: сейчас вы закрываете свои комнаты, сдаете ключи дежурному и спускаетесь в подвал. Там вы выстраиваетесь так же, как и здесь, только быстрее. Все ясно?
— Я воль! — Ответили некоторые.
— Я не слышу — все ясно?
— Я воль!
— На все про все вам две минуты. Время пошло. — Все, прибывая еще в легком шоке или непонимании ситуации, медленно двинулись в комнаты. — Вы издеваетесь?! Быстрее! Быстрее! Быстрее! — Все побежали. Через минуты четыре мы стояли в подвале.
— Передаю вас временно товарищу сержанту.
Сержант стоял перед нами и держал в руках зелёный пластиковый мешок. Это был один из тех сержантов, которые выдавали нам замки. Звали его Л.
— Так, как стоим, заходим по очереди, по одному, когда позовут, в помещение и получаем следующие предметы: мешок для песка зеленый, тетрадь, — сержант начал доставать вещи из мешка, показывать их нам и складывать на пол. — Резинка стирательная, точилка металлическая, карандаш простой, ручка черная, краска для лица, сухой спирт и печка.
— Можно тебе их оставить? — спросил фельдфебель сержанта.
— Конечно.
— Позови, как будете готовы.
Фельдфебель ушел наверх; сержант на склад, из которого он вызывал нас по одному. Слева от меня стоял Ейзенвальд, лицо которого мне сразу показалось рязанским. Не поворачивая свое лицо, он полушепотом спросил меня по-русски:
— Русский?
— Да, — так же полушепотом ответил я ему по-русски.
— Меня Серега зовут.
— Леха. Будем знакомы. — сказал я и пожал ему руку.
Когда мы все получили по зеленому мешку, сержант Л. позвал фельдфебеля К.
— Сейчас идем опять наверх, кладем полученные вещи в шкафы и выстраиваемся в коридоре. На все вам три минуты. Ясно?
— Я воль!
— Ну, вперед тогда!
Мы побежали наверх. Некоторые вернулись опять вниз, так как забыли взять у дежурного ключ от комнаты. В итоге наша рота стояла в коридоре через четыре-пять минут. Перед нами стоял фельдфебель К.
— Сейчас опять спускаемся в подвал и идем налево, а не направо, как до этого. Там выстраиваемся и ждем. Выполняем!
Через минуты две мы стояли опять в подвале. Фельдфебель К. спустился в подвал не спеша.
— Сейчас придет один камрад и будет выдавать вам постельное белье. Кто получил постельное белье, может подниматься наверх и застилать свою кровать. Я надеюсь, все умеют застилать кровать? — видимо взгляды некоторых говорили обратное. — Поднимите руку, кто не умеет застилать кровати! — человек пять подняло руку. — Попросите о помощи у ваших камрадов по комнате. Они вам наверняка смогут помочь. — по лестнице спустился унтер-офицер Ф. — Ну наконец-то.
— Господин фельдфебель вам все объяснил?
— Я воль! — ответило большинство.
— Хорошо. Тогда начинаем выдачу постельного белья. — Унтер-офицер Ф. открыл ключом одну из дверей. — Заходим по одному. Когда один выходит, заходит второй.
И еще около сорока минут мы получали белье и застилали наши двухъярусные кровати. Кровати состояли из железной конструкции, которая у головы и ног дополнялась панелью из прессованной стружки. Матрасы были довольно чистыми и лежали на железной решетке, которая почти и не прогибалась. Слава Богу, в нашей комнате все более или менее умели заправлять койки. В некоторых комнатах же картины были катастрофическими… По крайней мере с военной, да и в принципе, с человеческой точки зрения. Больше всего проблем было у молодых людей, которые привыкли, что за них все делают мама, бабушка или кто-либо еще. Меня, конечно, тоже заботой в детстве не обделили, но и сюсюкались несильно, за что родителям огромное спасибо. Ведь для меня это было даже немного дико, что взрослые парни, которым в среднем двадцать лет, не умеют заправлять постель.
— Третья рота! Построение в коридоре! — вновь прозвучал крик фельдфебеля К. Примерно через две минуты мы стояли в коридоре. Заправили?
Наш ответ был неоднозначным. Одни сказали: «Я воль!». Другие что-то промычали. Третьи сказали: «Нет».
— Итак, сейчас каждая комната встает перед входом в комнату по бокам двери. Дверь открываем нараспашку. Я хожу по комнатам и смотрю, как вы справились с задачей.
Мы выстроились у входов в комнаты. Наша комната была одной из первых. Фельдфебель К. встал перед дверным проемом, посмотрел налево, направо, то есть на нас. Мы на него не смотрели. Мы без эмоций смотрели в стенку, которая была напротив нас. Наша комната поняла уже без приказов, команд и разговоров, что здесь нужно выполнять приказы. Чем быстрее, тем лучше. Чем качественнее, тем лучше. И при этом работать, как машина — без эмоций. Может быть, в тот момент я не осознавал это. Но на подсознательном уровне, я это точно понимал. Последние годы школы я, можно сказать, мечтал, наконец, окончить школу и пойти в армию. Я не просто хотел этого. Я хотел быть лучшим с самого первого дня. Примерно через секунд тридцать фельдфебель К. вышел из нашей комнаты, ничего не сказав, и пошел дальше. Через пять-десять минут обход был закончен.
— Третья рота! Построение в коридоре! Через 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1, 0…0…0…0…0…0… Построение на пять секунд позже, чем было приказано! Пять отжиманий за каждую секунду!
Мы все стояли в недоумении.
— Что встали?! Отставить. Медкомиссия у вас только завтра, поэтому я не имею права вас физически напрягать, даже если мне этого очень хотелось бы. Итак, кровати все заправлены хреново. Некоторые непросто заправлены хреново, а они вообще не заправлены! Я удивляюсь вам: взрослые мужики, а кровать не умеете заправлять. Стыдно должно быть! Сейчас все собираемся в комнате 326, где я вам покажу, как надо заправлять кровати.
Самое главное, что мы для себя почерпнули, было то, что все кровати должны выглядеть идентично. Края покрывала складываются вовнутрь так, что получается прямоугольник, внешняя сторона которого должна быть абсолютно ровной и без складок. Расстояние между краями прямоугольника и краями кровати должно быть везде примерно одинаковым, то есть примерно шириной в руку. Также и с подушкой: прямоугольник с расстоянием до краев шириной в руку. Простынка, на которой находятся эти два прямоугольника, должна быть большим, абсолютно ровным прямоугольником.
— Итак, вперед. Теперь сами. Десять минут вам на все, и потом самостоятельное построение в коридоре.
Наша комната справилась с задачей довольно быстро, и еще минут семь мы просто сидели и листали папку, которая была в каждой комнате. В этой папке были названы главные вещи, которые должны были нам помогать в наших солдатских буднях, как например, что надо делать, когда старший по званию заходит в помещение. Некоторые вещи нам надо было учить наизусть, как например, песню нашей роты «Wildgänse»(«Дикие гуси»). Через десять минут наша рота выстроилась в коридоре, а фельдфебеля К. так и не было. На двенадцатой минуте он поднялся на наш этаж и встал перед ротой.
— Спускаемся на первый этаж и выстраиваемся у самого крайнего кабинета правого крыла. — Мы так и сделали. — Сейчас вы будете знакомиться со всеми, кто будет с вами работать, жить и служить, кто будет обучать вас и помогать вам последующие три месяца. Ждем командира роты. Он должен прийти с минуты на минуту.
Наша рота сидела в комнате, напоминающей класс в школе. Мы сидели за партами, а впереди было небольшое возвышение, на котором стоял стол с компьютером, а за ними на стене висела школьная доска.
— Ахтунг! — прокричал фельдфебель К., и все стоящие в форме встали по стойке смирно. Мы все замешкались, не зная, что делать. Некоторые из нас тоже встали по стойке смирно. Некоторые просто встали.
— Господин оберфельдфебель, рота к уроку готова!
— Сесть! — приказал нам господин оберфельдфебель С. — Добро пожаловать в мою роту. Я заместитель командира роты оберфельдфебеля Н. Пока что я буду выполнять его функции до его возвращения из отпуска. Я хочу вам представить ваших инструкторов и их помощников. — Последовало представление всех тех, кто нас в последующие три месяца учил военному делу. Хотя замечу, что в конце концов, к концу учебки, оказалось, что учителей у нас намного больше. — Завтра утром построение в 5:20. Потом идем на завтрак. Распорядок дня на каждый день висит в коридоре на первом этаже возле кабинета ефрейтора дневной службы.
В течение оставшегося дня мы занимались разными делами: приемом пищи, уборкой нашей половины этажа, а после отбоя звонками домой, принятием душа и т. д. В столовой мне сразу понравилось. Вернее, еда мне была очень по вкусу. На обед всегда было несколько блюд на выбор. Обычно мясо или рыба с гарниром. Были еще салаты, фрукты, лимонады и соки, фрукты и прочие десерты. Но конечно, нужно было стоять в длинной очереди, и в столовой было еще больше военных, которых мы тогда еще боялись, как ягнята волков. Вернее боялись сделать что-то не так, на что последовала бы незамедлительная и агрессивная реакция любого, на ком форма, ведь на нас ее еще не было. На нас была еще гражданская одежда, в которой мы мыли и полы и унитазы, протирали пыль в комнатах и мели коридор. Отсутствие формы, как выяснилось утром, было для нас и для начальства решающим фактором. Утром на построении, в 5:20, рота еще не полностью выстроилась в коридоре. На этаж зашли фенрих Б., которого мы еще не знали, и ефрейтор.
— Что это за дерьмо?! — прокричал он на весь этаж. — Почему рота не построена? Уже 5:20! Быстрее! — Через 1–2 минуты рота стояла. — Я бы сейчас с вами такое сделал! Но вам повезл
...
