Самое худшее, что все становится предметом искусства. Даже то, что никак не может им стать». Заметки о трауре никогда не могут быть вполне аутентичными. В том состоянии, которое такой текст хочет ухватить, человек не может писать. А если он может писать, значит, уже существует определенная дистанция по отношению к этому состоянию
Влюбленный и не влюбленный отличаются друг от друга так, как если бы они принадлежали к разным биологическим видам. Еще более непроницаема граница между людьми, которые прямо сейчас переживают траур, и теми, кто прямо сейчас траура не переживает.
траур уступил место современному «императиву не делать ничего, что помешает удовольствиям других» и рассматривается «как болезненное потакание своим чувствам»
: «Половой акт, или что-либо подобное, есть событие. Событие есть нечто новое для нас потустороннее. Оно двухсветно. Входя в него, мы как бы входим в бесконечность. Но мы быстро выбегаем из него. Мы ощущаем, следовательно, событие как жизнь. А его конец — как смерть. После его окончания все опять в порядке, ни жизни нет ни смерти»
Все, что становится на опустевшее место, даже если сумеет его заполнить, остается чем-то иным. Так и должно быть. Это единственный способ продлить любовь, от которой мы не желаем отречься».
Если мы вычеркнем всех, у кого обнаружим мизогинные и/или ксенофобские высказывания, мы превратимся в счастливое инфантильное человечество, но — с атомной бомбой и другими игрушками, которые, возможно, не оставят нам времени, чтобы дорасти до совершеннолетия.
