Мика Ртуть

Жена проклятого князя

Пролог

Калининград, наше время

– Сдаем работы, господа студенты! – Ольга постучала указкой по столу, привлекая внимание рьяно списывающих из Сети двоечников. – Время вышло. К следующему занятию жду от вас рефераты на тему «Положение женщины во Франции XVIII века».

Аудитория недовольно загудела, но Ольга не обращала на это внимания. Четвертая пара окончена, можно наконец-то домой. А сегодняшние работы она проверит завтра на больничной койке, все равно там совершенно нечем заняться.

– Оль, ты идешь? – В аудиторию, в которой копался последний зазевавшийся оболтус, заглянула Юля Михална с кафедры иностранных языков. – Мы с девочками уже тебя ждем!

– С днем рождения, Оль Санна! – Проходя мимо ее стола, студент робко ей улыбнулся, отчего невыразительное лицо стало почти симпатичным, положил на край стола открытку с шоколадкой и покраснел до самых ушей.

– Спасибо, Волков, – кивнула Ольга и строго добавила: – Мне приятно, но подхалимаж не избавляет тебя от написания реферата.

– Я и не думал, Оль Санна, – покраснев еще сильнее, пробормотал тот и ретировался.

Ольга ностальгически вздохнула. Тридцать восьмой день рождения, возможно, последний. И если бы она не была такой трусихой, у нее уже вполне мог быть сын примерно такого же возраста, как этот Волков. Милый глупый мальчик, он, похоже, считает ее почти ровесницей и пытается ухаживать. Было бы смешно, если б не было так грустно.

– Ох уж эти студенты, – неодобрительно покачала вслед Волкову Юль Михална.

Она была на шесть лет старше Ольги и имела в анамнезе трех мужей и двоих детей. Обычно Ольга, глядя на нее, только радовалась, что не взвалила на себя такую обузу, но иногда, как сегодня, отчаянно завидовала. О чем Юль Михална была прекрасно осведомлена.

– Дети, – вздохнула Ольга.

– Ну и роди, наконец, своего. Всего-то тридцать восемь, люди и в сорок рожают.

– Может, и рожу, если мне на этой неделе не велят белые тапочки закупать, – улыбнулась Ольга. – Вдруг я приду к доктору, а он обзовет меня симулянткой? Тогда точно рожу.

– Не накаркай, тьфу-тьфу-тьфу, – проворчала Юль Михална, вздохнула и бодро велела: – Пошли уже, девочки заждались!

Ольга сунула шоколадку и открытку в сумку и вышла из аудитории не оглядываясь. Почему-то сегодня уже в который раз ее посещала мысль, что она может никогда больше не увидеть ни родной исторической кафедры, ни родных и привычных оболтусов-студентов. С какой стати – непонятно! Всего лишь плановая операция, ничего страшного. Пережила четыре, переживет и пятую! Вообще, может она еще и ребеночком обзаведется. Не родит, с пороком сердца и в ее возрасте это будет самоубийством, а вот взять из детдома еще вполне можно.

И почему в молодости она была такой глупой? Боялась влюбиться и разочароваться, боялась причинить близким горе своей внезапной смертью – врачи с завидным постоянством обещали ей еще несколько лет, не больше. Боже, если бы у нее был шанс начать все сначала! Она бы не боялась всякой ерунды, она бы использовала этот шанс на полную катушку!

Обычно наркоз походил на маленькую смерть. Вот она лежит на столе и считает: десять, девять, восемь… темнота… И через мгновение – палата, белый потолок, шум деревьев за окном и понимание того, что она опять жива. Все закончилось хорошо.

В этот раз было совсем иначе. Может быть, в честь пятой, юбилейной операции?

Привычно досчитав до восьми, она уже готова была отключиться, но вместо знакомого черного провала почему-то плавно скользнула в яркий, реалистичный сон. С запахами, звуками и ощущениями.

«Странное дело, – подумала она, с любопытством разглядывая чужую захламленную комнату, – мне почти никогда не снятся такие сны. Наверное, новый препарат?..»

Комната была будуаром. Маленьким, тесным и темным. Большую часть занимала разобранная кровать, еще умещался туалетный столик с кувшином воды и какими-то баночками-скляночками, и деревянное корыто, явно исполняющее роль ванны. Платяного шкафа не было, только несколько вбитых в стену гвоздей с висящими на них платьями. Дешевыми и донельзя вульгарными.

Сама Ольга тщательно красила брови перед мутным зеркальцем. Ужасно красила, в точности как пэтэушница из рабочего района. Да и лицо ее не обезображивал интеллект. Но, если сделать допуск на слой отвратительно дешевой и яркой краски – личико было милым и свежим.

«Шлюха, молоденькая, век примерно восемнадцатый», – навскидку определила Ольга и продолжила наблюдать. Потому что в этом сне она не была сама собой и ровным счетом ничего не могла сделать, даже поправить криво нарисованную бровь.

А девица тем временем поддернула корсаж, чтобы небольшая грудь выглядела аппетитнее, и, задрав юбку, нацепила на левую ногу алую подвязку с бантиком. Стоит ли упоминать, что чулки у нее были черными, туфли грубыми, зато на высоком каблуке, ноги плохо вымытыми, а белье отсутствовало вовсе?

– Мими! Где тебя носит, дрянная девчонка? – отвлек ее от созерцания собственной красоты визгливый голос бордель-маман. – Князь ждет! Слышишь ты меня?

– Да, мадам! Я уже готова! – одернув юбку, Мими вскочила, сделала пируэт и распахнула дверь перед сухощавой, вызывающе роскошно (по меркам Мими) одетой женщиной.

– Князь выбрал тебя как самую милую и самую невинную розочку нашего заведения! – прозвучало это как «самую глупую курицу». – Князь желает повеселиться, а для этого – жениться!

– Ой, жениться? – Мими в недоумении прижала ладони к щекам. – По-настоящему жениться?

– Нет, конечно же, дурында! В шутку! Кто же женится по-настоящему на шлюхе! Князь упились в хлам и желают напугать батюшку. Священника и нотариуса тоже напоили. Ну, что стоишь? Иди скорее, пока князь не женился на комоде! – Мадам ухватила растерявшуюся Мими за плечо и вытолкнула в узкий коридор, едва освещенный вонючими светильниками.

– Бегу, мадам, уже бегу! – Мими, подхватив и без того короткую юбку, помчалась на звуки пьяного веселья.

– Смотри, не подведи меня! И чтобы завтра утром без разговоров подписала развод!

– Зачем, мадам, если это и так в шутку? – Мими аж остановилась за пару шагов до выхода на лестницу.

– Затем что князь так желают, дура! Князь за тебя уже заплатил, беги и не задавай глупых вопросов. Твое дело – ублажить их светлость так, чтобы их светлость оставили у нас побольше денег. Сделаешь все хорошо, новое платье тебе куплю!

– Ой, красное, хочу красное с черным кружевом, как у Лулу! – обрадованно запищала дурочка и понеслась навстречу приключениям.

«Клиническая идиотка, – констатировала Ольга. – Могла бы поиметь с княжьей шутки неплохой доход, но мозги здесь и не ночевали».

В гостиной борделя, традиционно оформленной в бордо и фальшивую позолоту, творился естественный для заведения пьяный бедлам. Священник с нотариусом, оба красноносые и косые, в обнимку распевали непристойную песенку (ужасающе фальшиво), им подпевали трое в зюзю пьяных молодчиков разной степени раздетости. Несколько полуголых девиц вертелось вокруг, предлагая свои услуги. А посреди бедлама высокий светловолосый мужчина в расстегнутом гусарском мундире и почему-то одном сапоге размахивал пустой бутылкой и спорил с невидимым батюшкой. Хотя нет, почему невидимым? Роль батюшки успешно исполнял торшер. Явно чем-то был похож на князя.

– …указывать мне, старый ты мерзавец! С кем хочу, с тем и играю! Настоящие гусары никогда… Ах ты, трухлявый пень! – внезапно завопил князь и треснул бутылкой по торшеру. Тот предсказуемо рухнул (и по счастью погас), а князь рухнул рядом на колени и, размазывая пьяные слезы, принялся причитать: – Убился, что ж ты убился-то, батюшка? Долгов не отдал, поместье матушке не отписал и вдруг убился! Ай, батюшка…

– Князь, князь Волков! – позвала его мадам, оттолкнувшая с дороги Матильду. – Ваша невеста пришла! Жениться-то будете?

– Буду! – Князь вскочил, пошатнулся и схватился за нотариуса. – Видишь, батюшку от моей женитьбы уже кондратий хватил! А что кондратий? Велел жениться – я женюсь! Ах, моя дорогая невестушка, моя Мими, ты прекраснее всех на свете!..

– Да это ж комод, князь! – Мадам оторвала его от предмета мебели, который князь уже принялся покрывать страстными поцелуями. – Вот ваша невеста, Матильда Сатье! Иди сюда, дура, что глазами хлопаешь!

– Я туточки, ваша светлость! – Мими (она же Матильда Сатье) совместно с мадам оторвала князя от комода, и он тут же облапил ее и ущипнул за торчащую из корсажа грудь. – Ай, да вы шалун!

– Я твой муж! А ты теперь княгиня Волкова, запомнила, детка? Ну-ка, повтори!

– Я теперь княгиня Волкова, – радостно смеясь, повторила Мими. Ей все происходящее казалось отличной шуткой. – Княгиня из борделя!

– Достойная жена! Я за прогрессивную демократию! – во всю луженую глотку завопил князь, сверкая покрасневшими голубыми глазами.

«А ведь мог бы быть красавцем, – подумала Ольга. – Если бы был трезвым».

– Виват! Да здравствует демократия! Да здравствует княгиня Мими! – нестройно поддержали его собутыльники и так же нестройно запели что-то, долженствующее изображать свадебный гимн.

Нотариус достал из-за пазухи какую-то мятую бумагу, Матильде в руки сунули перо, и она старательно нарисовала кривой крест вместо подписи. А Ольга опять подумала: что-то брачный контракт слишком похож на настоящий. Странная шутка. А девица – клиническая идиотка. Вот же написано: вдовья доля десять тысяч рублей золотом, вот обязательство…

Прочитать дальше Ольга не успела, наконец-то провалившись в темноту.

Владимир, столица Руссии

Андрей Волков

Из тяжелого сна его вырвал поток вонючей воды в лицо. Невольно облизнув губы, Андрей сморщился и сплюнул:

– Merde! Степка, что творишь!

Денщик не ответил, только послышался жестяной звон ведра и шаги, отдающиеся вспышками боли в голове. Гнилостный запах лез в ноздри, горло саднило, во рту словно полк гусар ночевал. Все тело затекло до бесчувственности.

«Надо ж было так надраться, – мысли шевелились с крайним трудом, – чтобы заночевать в конюшне! Или не в конюшне? Пахнет уж больно гадостно».

С трудом пошевелив рукой, Андрей услышал металлический лязг. Руку что-то держало.

– Твою мать, – прохрипел он, разлепив глаза и обнаружив на руках кандалы. – Твою мать…

– Очнулся, ваше превосходительство, – донесся до Андрея незнакомый, сиплый и подобострастный голос.

Превосходительство? О нет! Только не отец!

Подняв голову, Андрей глянул вокруг… и промолчал. Все это слишком походило на дурной сон: серые склизкие стены, ржавый крюк в потолке, зарешеченное и не застекленное окошко, из которого сочился мутный утренний свет. Грязь. Вонь. Кандалы. Над Андреем – мужичонка в серой форме Второй (Смирной) Жандармерии, со связкой ключей на поясе и пустым ведром в руках.

– Выйди. – От приказа знакомым тихим голосом Андрей вздрогнул.

Господи, пусть это будет сон! Прошу тебя!

– Четверть часа, ваше превосходительство. Через двадцать минут смена.

Мужичонка, поклонившись куда-то в сторону, ушел. А Андрей зажмурился. Всего на миг. И сумел прямо встретить отцовский взгляд. Как всегда – холодный и презрительный. Впрочем, сегодня презрение переливалось через край.

– М-да, – уронил князь Михаил.

Несколько мгновений в камере висела давящая тишина. Андрей судорожно пытался вспомнить, как он здесь оказался, а главное – за что? Последним, что он помнил, была свадьба с франкской шлюхой. Мими, Коко, или как ее там? Демон бы помнил! Но не мог же отец запихать его в тюрьму за невинную шутку? И тюрьма явно не франкская, а русская. Наверняка столичная, Владимирская.

Проклятье. Как?!

В животе шевелился ледяной ком, норовил схватить щупальцами за горло.

– Нечего сказать? – так же тихо и тяжело уронил отец и слегка пнул Андрея по ноге. – Поднимайся, бесстыжий выродок.

– Ты перестарался с воспитательными мерами, папенька. – Холодное равнодушие далось Андрею тяжело. Но не показывать же отцу свой страх!

– Не достарался. Драть бы тебя на конюшне, да поздно.

Стараясь ровнее держаться на ногах и не морщиться от тошноты и головной боли, Андрей поднялся. Зазвенели кандалы на руках, скрепленные цепью с ножными.

Вот тут страх захлестнул его с головой, смял, выдавил дыхание. Каким бы «золотым мальчиком» ни был Андрей, даже он знал: в Руссии так сковывают лишь каторжан и смертников. После приговора.

Господи. Господи! Что происходит? Как? За что?!

– Объясни наконец, – едва удерживая голос от дрожи, спросил Андрей. – Неужто я так плохо исполнил твое повеление, что заслужил каторгу?

Отец побледнел, вздрогнул и шагнул к нему, замахнулся…

Оплеуха обожгла лицо, сбила с ног – Андрей упал бы, не будь за его спиной стены. Зато в голове прояснилось. И стало совершенно понятно, что это все – не сон.

– Ах ты, мразь. Пытаешься свалить свои грехи на меня? Гаденыш! – Отец снова замахнулся.

– Прекрати! – Андрей попытался выставить руки вперед, но цепь была слишком коротка, так что он снова едва не упал. – Проклятье… Хватит драться! Подумаешь, женился на Мими, что ты взбеленился? Вот бумаги, кстати. Ты же велел жениться, я и женился.

Он нес какую-то чушь, зачем-то совал отцу найденные за пазухой бумаги, а в голове было пусто-пусто, ни одной связной мысли.

– Ты… – отец нахмурился, забрал бумаги и отступил с таким видом, словно ему противно не то что касаться, а дышать одним воздухом с сыном.

Что ж, Андрею тоже было противно дышать тюремной вонью. Но не он себя сюда запихнул! И не набедокурил он на тюрьму, ни разу! Они с Морисом только собирались кое-что провернуть, что непременно должно было достать старого пня до самой печенки, но не до такой же степени!

– Я, папенька, я. Твой сын. Забыл, как я выгляжу?

– Лучше бы забыл. Ты… – Князь Михаил сжал кулаки и заложил их за спину. – У меня теперь только один сын, Ярослав. Слышишь? Ты, убийца – мне не сын!

Андрей пошатнулся безо всяких оплеух. К тому, что достойный и любимый сын у князя Михаила только один, младший – он давно привык. Но что он сам – убийца? Никогда!

– Ты с ума сошел. Никого я не убивал!

– Замолчи, я не желаю слушать твою жалкую ложь. – Голос князя снова был тих и тяжел. – Я здесь только из-за твоей матери. Аурелия плакала и просила за тебя, ошибка природы. Поэтому тебя не казнят.

– Казнят?..

Нет, это сон. Это не может быть правдой! Не может!..

– Последний раз я спасаю твою негодную шкуру, Андрей. Дай руки, – велел отец, доставая из кармана ключ и шагая к нему.

Поворот ключа – и кандалы упали с рук, а князь протянул ключ. Мгновение Андрей не мог сообразить зачем и только потом опустил взгляд на ноги. Выругался под нос по-франкски. Присел, опираясь на стену, отпер замок на ножных кандалах. Поднялся, отдал ключ.

– Иди, – отец махнул на тяжелую металлическую дверь.

– Кого я убил и когда? – Андрей встал напротив него.

– Не притворяйся агнцем господним, – нахмурился отец.

– Я не притворяюсь, демоны тебя разрази! Я никого не убивал! Никогда! Даже на дуэлях!

– Хватит, Андрей. Твоя ложь уже не имеет смысла. Тебя нашли рядом с убитым сыном Всеблагого Радетеля, пьяного вдрызг, в крови. Твои дружки не посмели тебя выгораживать. И если бы не твоя мать…

– Я пальцем его не трогал, клянусь!

– Замолчи, – хмуро покачал головой князь Михаил. – Поздно клясться. Все поздно.

– Но…

– Радетель успел к его величеству Николаю раньше меня, – открывая дверь камеры перед Андреем, сказал отец. – Твой приговор подписан и обжалованию не подлежит. За участие в запрещенной дуэли и убийство тебя предали анафеме и казнят сегодня в полдень.

– В смысле казнят? – Андрей оглянулся на покинутую камеру. – Ты же…

– Я не просил помилования для тебя. Лишь возможность проститься.

Отец сказал это так спокойно, что Андрей не сразу понял, что именно. А когда понял – едва удержался, чтобы не завыть. Отец даже не просил о помиловании. Не просил. Он просто выбросил неудачного сына из своей жизни, как бракованного щенка из помета породистой суки.

Он не пожелал разобраться. Выслушать. Действительно, зачем? Андрей – бездарное ничтожество, от него никакого толку для семьи. Он все и всегда делал не так, в отличие от младшего брата. Вот Ярослав – тот достойный сын. Если бы его нашли рядом с трупом, отец бы приложил все силы, чтобы спасти кровиночку, свою гордость и надежду. А Андрей… что Андрей? Нет такого сына у князя Волкова. И не было.

Проклятье.

И что теперь? Отец лично отвел его на казнь?

– Что теперь, отец?

– Не смей меня так называть, – холодно отозвался тот, остановившись перед очередной дверью. – Выходи, Андрей. Тебя ждет портал во Франкию, у поверенного семьи возьмешь деньги. При разумном использовании тебе хватит, пока не найдешь службу. Больше ты ничего от меня не получишь, даже не пытайся. Явишься ко мне или к матери – отправишься на плаху. Назовешь имя, с которым был рожден – сгоришь заживо, сам знаешь, как действует анафема. Пока же вместо тебя казнят бродягу. А ты исчезнешь. Прощай.

Дверь со скрипом отворилась, и Андрея толкнули в темную комнатушку. Он обернулся:

– Отец!.. – и осекся. Дверь захлопнулась перед его носом.

– Прошу, сударь, – раздался незнакомый голос. – Ваш портал.

Человек в темном плаще, скрывающий лицо под капюшоном, сделал какие-то пассы, и в воздухе зависло мутное овальное зеркало. Что-то затрещало, заискрило, в зеркале проступили контуры бедных домов и куч отбросов.

– Где это? – спросил Андрей, отступая к двери.

– Брийо. Идите скорее, сударь. Портал продержится не более минуты, – сказал незнакомец… и исчез.

Демонов маг! Демонов отец! Проклятье! Куда они хотят его запихнуть?! Вот в это дерьмо? Прямо в сточную канаву?! Не может такого быть! Не может, отец не мог…

Тут за его спиной послышались шаги, звон ключей, голоса… Обыденные, усталые голоса тюремщиков, рассуждающих, нужен ли смертнику последний обед. Все равно ж помирать, и не скажет он никому. А тут живые люди голодные сидят, жалованье-то крохотное, а семья большая. Так, может, и не надо убивцу обед нести? Чай, пропадет еда зазря, бывший князь-то сдохнет в полдень. А Единому неугодно, чтоб хорошая еда пропадала.

– Не дождетесь, сукины дети, – буркнул под нос Андрей и шагнул в мерцающий портал.

Глава 1, о дивном новом мире

Черт знает где, черт знает когда, черт знает кто

В этот раз она просыпалась от наркоза легче и быстрее, чем раньше. Вместо привычного уже постепенного выплывания, словно со дня моря, она просто проснулась. На удивление почти ничего не болело, разве что слегка саднило в промежности. Даже в руке, где должна была быть капельница, почти ничего не чувствовалось.

Не открывая глаз, Ольга на пробу пошевелила пальцами рук, затем ног. Прислушалась. И только тут до нее дошло, в чем еще странность.

Запахи!

Даже не запахи, а вонь! Вместо положенных хлорки и лекарств – пот, перегар и черт знает что еще, не менее отвратительное.

Ожидая привычной сухости и тумана, Ольга раскрыла глаза… и снова закрыла. Что-то с палатой было не то. Ладно, запахи могут и померещиться после наркоза, но паутина на дощатом потолке и пыльный алый балдахин-то откуда?

– Сестра? – позвала она и осеклась. С голосом тоже было что-то не то.

Никто не отозвался, зато где-то рядом послышалось сонное сопение, что-то заворочалось, запах несвежего тела и перегара усилился. Правда, почему-то уже не казался отвратительным, а каким-то привычным, что ли.

Лежать и гадать, что так или не так, Ольге показалось бессмысленным, и она открыла глаза. Щелястый потолок и грязный балдахин никуда не делись. Чертовщина? Или сон? Решив, что логичнее считать внезапные перемены в интерьере сном, Ольга оглядела комнату. Небольшую, с полукруглым мутным окном в частом переплете, с грязно-розовыми обоями в цветочек, почти без мебели, зато с «живописью» на стене. Две картины изображали непристойные оргии, как их видели веке этак в восемнадцатом, и рисовал их явно одноглазый рукожоп.

Но самым интересным в этом сне была не живопись, а сосед по кровати. Когда Ольга пошевелилась, он засопел, заворочался и попытался закинуть на нее руку. Машинально ее оттолкнув, Ольга села на кровати и сделала еще парочку открытий. Первое – что спала она не в ночной рубашке, а почему-то топлесс, в некогда белой юбке (судя по виду, нижней) и одном чулке со сползшей на щиколотку алой подвязкой. Второе – что незнакомец, просыпающийся рядом с ней, тоже наполовину раздет. Расстегнутый коричневый сюртук и несвежая белая рубашка на нем были, а все остальное отсутствовало. То есть валялось на полу неопрятной кучей, со вторым ее чулком поверх всего. Почему-то голые мужские ноги, поросшие русым волосом, так и притягивали взгляд. Как современное искусство на грани прекрасного и отвратительного. Лица мужчины она не видела, оно было прикрыто подушкой и растрепанными русыми прядями. Довольно редкими – мужчина явно рано начал лысеть, да и фигурой не походил на топ-модель: полноват, рыхловат. Зато рука, сейчас обнимающая подушку, была красивая, благородных очертаний, чистая и без мозолей. И с перстнем-печаткой, какой-то темно-зеленый камень в золотой оправе.

Вспомнился первый сон – и этот же мужчина, тогда еще одетый. Кажется, именно он давал ей бумаги на подпись, а бордель-маман называла его нотариусом.

Переведя взгляд с мужчины на себя, Ольга почти не удивилась, обнаружив вместо своего тела чужое. Молодое, стройное и изящное, с грудью третьего размера. Ее собственное тоже было вполне себе, вот только постарше, более плотное и почти без груди. То, что вежливо называется «спортивным» сложением.

Ощупав свое лицо, Ольга убедилась, что кожа у нее гладкая и свежая, если не считать жирных пятен от наверняка потекшей косметики. С шеей все было не так хорошо, с правой стороны обнаружился болезненный то ли укус, то ли ушиб… или засос? Похоже, она опять оказалась в теле шлюшки по имени… Мими? Матье? Нет, как-то иначе…

Осторожно спустив ноги с кровати – длинные, гладкие, с изящными ступнями и вульгарно-красными ногтями, – она подошла к зеркалу в половину своего роста, закрепленному на бронзовой раме. В мутноватом стекле отразился ужас. То есть юная блондинка с голубыми глазами и черно-алыми разводами на лице, шее и груди. Выглядело это, как жертва изнасилования, и оставалось лишь надеяться, что вот эта пятнистая жуть – только потекшая косметика, а не синяки.

Где-то тут должна быть вода! Надо срочно, немедленно все это смыть и отмыться самой! От чего отмываться, не хотелось даже и думать. И кудри тоже отмыть, судя по жесткости, юная шлюшка завивала их с помощью сахарного сиропа, и теперь они больше походили на кудрявую солому, чем на волосы. Интересно, цвет натуральный или краска? Задрав юбку, Ольга убедилась, что натуральный. И что эпиляция здесь не в моде.

Ох, черт. И приснится же такое! И главное, какие натуральные ощущения! И самое яркое из них – полный мочевой пузырь. Ну и ладно. Раз ей снятся такие реалистичные сны, она имеет полное право получить от этого удовольствие. В ее реальной жизни их было слишком мало: волнений нельзя, нагрузок нельзя, южного солнца нельзя, спиртного нельзя, мучного-сладкого-жирного-жареного-прочего-вкусного нельзя. Ни черта нельзя! А тут – льзя. Хоть на голове стой!

Усмехнувшись стремному отражению в зеркале, Ольга пошла к маленькой дверце между комодом, заставленным дешевыми безделушками, и платяным шкафом на львиных лапах. На пороге она обернулась, глянула на так и не проснувшегося нотариуса. Развлечение, да уж! Судя по ощущениям в теле и состоянию постели, ночка была бурная и веселая, а главное, пьяная. Хорошо, что девчонка молодая, ей и похмелье нипочем. Свежа и бодра, как будто не работала, а развлекалась. Фу. Хорошо, что сон начался с утра, а не с ночи. Не хотела бы Ольга вот так, с пьяным незнакомцем, за деньги…

Почему-то собственная мысль показалась глупой и неприятной. А главное, неправильной. Телу было хорошо. Тело помнило эту ночь и было не против повторить. А при взгляде на руки нотариуса внизу живота зарождалась горячая истома, не как желание, а скорее как воспоминание.

Вот этого Ольга не могла понять совсем. Не по причине ханжества. Она – женщина свободная, современная и разумная, ничего не имеет против секса по обоюдному желанию, лишь бы все было в рамках закона. Просто ей никогда особо не хотелось этого самого секса, и вот такой истомы она за собой толком и не помнила. Не говоря уж о сумасшедших ощущениях, которые описываются в любовных романах. Честно говоря, она вообще считала их выдумкой. Ну не совсем выдумкой, но уж точно художественным преувеличением. А тут…

Нет, думать об этом она не хотела. И вообще, у нее сейчас совсем другие потребности. Уж точно – не трахаться с пьяным незнакомцем.

«Почему бы и нет? Он ласковый и добрый», – мелькнула явно чужая мысль, даже не мысль, а скорее ощущение.

М-да. Раздвоение личности во сне? Прелестно, просто прелестно! К черту. Где тут туалет, наконец?!

Нужное нашлось за дверцей, а память, данная в ощущениях, подсказала, что деревянная, слегка пованивающая конструкция суть немыслимая роскошь. В комнате Матильды (о, вот и имя вспомнилось!) ничего такого не было. Ни унитаза, ни ванны (медной, больше похожей на корытце) с кранами и – вот где настоящая-то роскошь – теплой водой.

Сделав срочные дела и мысленно похвалив местных изобретателей, организовавших ватерклозет в непростых условиях допотопного борделя, она влезла в ванну. Долго терла себя жесткой мочалкой, почистила зубы меловым порошком с толченой мятой, отмыла яичным шампунем волосы от сахара, вина, жира и черт знает какой дряни. Кстати, без сахара они оказались прямыми, длинными и очень густыми. А мордашка в крохотном зеркальце – неприлично юной, чистенькой и глупенькой. Даже мимические мышцы толком не разработаны. Улыбаться и смеяться умеет, бровки домиком делать умеет, и на этом все.

Задумываться, почему в первую брачную ночь она проснулась с нотариусом, а не с законным супругом, Матильда тоже не умела. Ольга даже почувствовала ее удивление: а что, это странно? Мужчина и мужчина, какой выбрал, с тем она и пошла. Какая разница-то? Зато маман пустила ее в самый лучший номер, только для благородных гостей! Тут и вода, и кровать мягкая! А еще мадам платье обещала, красное и с кружевами! Счастье!

Ох, ду-ура… лишь бы это было не заразно.

Впрочем, если ее студенты-оболтусы не заразили, одной девочке это явно будет не под силу. У педагогов либо вырабатывается иммунитет, либо они сбегают из профессии к чертям свинячьим.

Пока мылась, проголодалась. Здоровый организм требовал еды, да побольше. А здоровый мозг – пройти квест на выживание, а для этого надо выкупиться из борделя. Вот и спрашивается, где взять денег красивой девице, которая ничего не умеет? Правильно, у мужчин. Тем более князь вчера дурить изволили, женились на дурочке и собирались поутру развестись. Вот пусть теперь и платят за развод. Между прочим, титул княгини на дороге не валяется и честной девушке всегда пригодится!

Выйдя из уборной в одном льняном полотенце, Ольга оглянулась в поисках чистой одежды. Взгляд упал на шкаф. Открыв его, она нашла два вульгарных платья с декольте до пупа и плотный красный халат, судя по длине – мужской, а по запаху – чистый. Именно его Ольга и взяла, не надевать же было рабочую одежду шлюхи!

Стоя напротив зеркала, Ольга не спешила одеваться. Ей хотелось рассмотреть себя как можно лучше. Нет, даже не так. Ей хотелось любоваться собой, и желание это было странным, непривычным и явно чужим. Да и ощущения тела тоже. Ольга не помнила, когда в последний раз чувствовала себя так легко и хорошо! У нее не просто ничего не болело, ее тело пело и радовалось жизни, словно готовое взлететь.

Мелькнула мысль, что это плохо стыкуется с исторически достоверными данными о тяжелой, опасной и полной лишений жизни бордельных девиц. Из двадцать первого века все выглядело совсем иначе, и уж никак не радостно. Наверное, подсознание не хочет исторической достоверности. Вот и платья весьма приблизительно похожи на французскую моду восемнадцатого века, скорее, на голливудскую стилизацию. Ну и бог с ней, со стилизацией! Во сне – плевать на достоверность, она же не кандидатскую пишет.

Вспомнив о недописанной докторской (много мороки и мало отдачи, так что Ольга ее забросила), она подмигнула своему отражению. Отмытая, без вульгарных одежек, дева была прекрасна, как Афродита Пенорожденная. Такую бы ваять Фидию, на худой конец – Родену, а не подкладывать нетрезвым обормотам. Конечно, лицо по-прежнему было девственно гладким, без малейшего следа умственной деятельности, но взгляд изменился. Тело быстро приспосабливалось к привычной для Ольги мимике.

Вот бы проснуться после операции – и в таком теле, а? Подобной роскоши у Ольги никогда не было и не будет, не расщедрилась природа. А зря. Ольга бы его любила, холила и лелеяла, заботилась бы о нем. Одевала бы красиво, и никакой жуткой косметики! Только «Живанши» или «Ланком», такая красота определенно достойна лучшего!

Вздохнув и огладив себя по высокой упругой груди, Ольга набросила на плечи халат. Хватит мечтать о несбыточном, надо проходить квест дальше. Найти брачный контракт, пока нотариус не проснулся. Пока контракт у нее в руках, у нее в руках и сам пьянчужка, он же князь Волков.

Бумага нашлась во внутреннем кармане сюртука (по крайней мере, это больше всего походило именно на сюртук). Слегка помятая, с винными пятнами, но плотная и гладкая. Дорогая бумага. И заполнена каллиграфическим почерком, на французском. Формулировки и сам строй речи несколько отличались от языка Дюма и Гюго, но ожидать от подсознания достоверности в деталях было бы глупо, не так ли? Главное, что Ольга понимала все, там написанное.

Мелькнула паническая мысль: во сне невозможно читать! Доказано учеными! Но Ольга ее отогнала. Мало ли что там ученые доказали, она же читает – значит возможно.

Итак, что мы имеем?

Вчитавшись в короткий документ, Ольга хмыкнула. Князь оказался щедрым: на содержание супруги выделялось шестьсот рублей золотом, плюс содержание парадного выезда и прочая, прочая. Судя по эмоциональному отклику тела, на эти деньги можно было купить весь бордель, соседнее варьете в придачу и еще бы осталось на булавки. Врожденная практичность тут же заявила, что ради таких преференций можно и потерпеть мужа-пьяницу! Особенно если он будет в России, а она – во Франции. Жить будут душа в душу! Да и не такой уж он противный, подумаешь, напился, а кто не напивается? Все! Зато у Мими будет десять, нет, сто новых платьев! Коко и Лулу сойдут с ума от зависти! Но Мими добрая, им она тоже купит новых платьев!..

Ольга снова хмыкнула собственным мыслям. Вот отсыпал Бог доброты, еще бы ума дал хоть на грош. Ладно, хватит критиковать девочку, читаем дальше. Самое интересное: условия развода. Итак, при разводе по обоюдному согласию супруге полагается разовая выплата в размере пятисот рублей золотом… сколько-сколько?! Новое платье, говорите, мадам? Вот же сука!

От возмущения Ольга чуть не задохнулась, тут же насмерть перепугалась знакомым ощущениям – как-то после подобного приступа ее еле откачали, повезло, что случился он в больнице, на очередном обследовании. А этой девчонке хоть бы хны! Сердечко только чуть быстрее забилось.

Дальше следовало, что если развод произойдет по вине жены, буде то измена или бесплодие в течение трех лет, она получит лишь двести рублей отступных. Что характерно, возможность развода по вине мужа даже не рассматривалась. Дикое «новое» время, прав у женщин – чуть больше, чем у племенной коровы.

Дальше шли преференции за рождение сына, права наследования в случае наличия сыновей и в случае отсутствия детей, вдовья доля… В общем, роди она князю сына, и будет обеспечена до конца дней своих. А помри муж, пока они состоят в браке, и вовсе останется княгиней Волковой и владелицей всего его имущества.

Нехилое, должно быть, имущество, если только на содержание жены планируется… э… о чем это она? Стоп, Ольга Александровна! Светлейший князь не собирается свернуть шею в подворотне, чтобы осчастливить французскую шлюшку. Да и вы к тому моменту проснетесь и думать забудете об этом наркотическом приключении.

Ну и ладно, ну и забуду. Зато сейчас можно неплохо поразвлечься!

В конце договора перечислялись титулы светлейшего князя Андрея Михайловича, числом шесть штук, указывалось, что он гражданин Русской Империи, уроженец города Владимира, три тысячи двести девятого от С.Т. (сотворения тверди?) года рождения и стояла размашистая, в завитушках, подпись. А чуть ниже скромно притулилась Матильда Сатье, свободная гражданка Франкии, уроженка Брийо, шестнадцатого года рождения – с кривым крестиком вместо подписи.

Заверено магической печатью имперского нотариуса Леграна Товиля, лицензия под номером что-то там дробь что-то там, и зарегистрировано в Центральном Гражданском Реестре города Брийо за каким-то незапоминающимся номером.

Поверх подписей красовалась немалых размеров печать, переливающаяся подобно современной голограмме. Магическая, значит. Красота!

Ольга колупнула красоту ногтем (сама не поняв, откуда взялся глупый детский порыв) и ойкнула. Печать ударила ее током! Больно!

Она только успела сунуть палец в рот, как с кровати послышались шебуршание и сиплый голос:

– Эй, девка! Подай вина и приготовь ванну!

Это ей? Ольга быстро скрутила договор и сунула его в карман халата, только после этого повернулась.

Имперский нотариус Легран Товиль сидел на кровати, сжимая ладонями виски и морща правильный греческий нос. Больше ничего Ольга толком не рассмотрела, ну, если не считать отеков после неумеренных возлияний. Даже цвета глаз было не видно, так как мсье нотариус закрыл их, дабы не видеть ужасного несправедливого мира. И был он при этом безумно похож на оболтуса Лаврикова, минимум раз в месяц являющегося на первую пару похмельным убоищем.

– С добрым утром, мсье, – отозвалась она, едва сдержавшись, чтобы не напомнить, что аудитория исторической кафедры – не вытрезвитель и не богадельня для несчастных жертв зеленого змия.

– Боги, ну зачем я вчера так напился? Меня ведь предупреждал падре… Как его звали, этого священника? Нет, не помню. Он сказал – не пейте с князем, он не знает границ. И отчего я, балбес, его не послушал?

– От того, что балбес? – не удержалась Ольга. – Я бы предложила аспирин, но в этом сне его нет.

– Каком еще сне? Что ты городишь, дура?

– Судя по тому, что я себя чувствую просто отлично, дура здесь не я. – Ольга вытащила из кучи на полу штаны и бросила их на кровать. – Ванная комната за той дверью, мойтесь, мсье, а я пока поищу вам вина.

Хоть она и не жалела несчастненьких похмельных мужчин, но и ссориться вот так с ходу не хотела. Все же это первый абориген, с которым она может поговорить, и от него зависит, сможет ли она пройти квест «сделай из шлюхи человека».

– Эй, а ты кто такая?

Нотариус провел ладонями по лицу сверху вниз и глянул на нее внезапно острым и внимательным взглядом. Кстати, глаза у него оказались ореховые, в длинных ресницах. Без красноты. Да и само лицо вдруг стало не помятым и отекшим, как минуту назад, а нормальным. Умным. Строгим. Черты тяжеловаты, но в целом очень даже ничего. И руки, да. Чертовски красивые руки!

– Я? Матильда! – улыбнулась ему Ольга.

– Нет. У тебя другая аура.

– Э?..

– И поведение другое.

– Пфе, я просто протрезвела.

– И резко поумнела. Вчера ты не умела читать и писать, а сегодня я видел, как ты изучаешь брачный договор.

– Картинки рассматривала. – Ольга никак не могла себя заставить воспринимать сон всерьез, даром что в голосе мсье нотариуса звучали угрожающие нотки.

– Картинки?

Нотариус сделал какое-то неуловимое движение пальцами, и Ольга почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она машинально схватилась за горло. Стало не на шутку страшно: несмотря на привычные мантры расслабления, вдохнуть никак не получалось.

– Сестра! – попыталась она позвать кого-нибудь, чтобы ее разбудили.

Разумеется, никто не отозвался и сон никуда не делся.

– Оболочка шлюхи, но в ней другая душа. Ты забыла, Матильда, что я имперский нотариус…

Наверное, это должно было что-то значить, но Ольге было совершенно все равно. Ее одолела паника. Вот так умереть от удушья во сне, что может быть глупее? Нет, нет, она не хочет умирать, пожалуйста, позвольте ей проснуться!..

Она не видела, сделал ли маг что-то еще, но внезапно горло отпустило, и она смогла вдохнуть. Хрипя и всхлипывая, она обессиленно упала на кучу одежды, из глаз лились слезы, легкие жгло огнем… но сердце по-прежнему билось. Быстро и сильно. А вместе с ним мысль: это не сон. Это – не сон! Она не очнется в своей палате, не вернется домой. Похоже, пятая операция все же стала для нее последней, а сейчас она… где? Будь она верующей, приняла бы это место за чистилище, но мракобесием она не страдала. Значит… что? Прошлое? Или другой мир? Ох, черт. Что же теперь делать-то?

Глава 2, о чудесах в решете

Брийо, Франкия, бордель

Нотариус вернулся из уборной минут через пятнадцать. Немного пришедшая в себя, но так и не смирившаяся с чертовщиной Ольга отметила, что от отеков и красноты не осталось и следа, даже пятна с сюртука пропали. Так и не скажешь, что господин нотариус ночью пьянствовали и трахали проститутку.

Ольга невольно поморщилась. Ассоциировать себя с проституткой было мерзко, стыдно и страшно. Вдруг она болеет сифилисом или еще какой дрянью? С гигиеной здесь плохо, а с медициной и того хуже.

На Ольгу нотариус бросил презрительно-настороженный взгляд.

– Эй, не притворяйся тупой девкой, я тебе не верю. – Он брезгливо скривился на смятую постель и сел на край, закинув ногу на ногу и обхватив колено сцепленными пальцами. – Итак, кто ты?

– Ма… – Ольга от нервов поперхнулась: врать она не любила и не привыкла, но говорить правду нельзя. Назовут ведьмой и сожгут на костре. – Матильда, – хрипло закончила она и закашлялась.

– Продолжай, – нетерпеливо велел нотариус.

Вокруг него засветилась серебристая дымка, внезапно ярко блеснули какие-то искры, и Ольга от неожиданности зажмурилась. Что это, бред и галлюцинации? Так, может быть, она наконец-то проснется? Пожалуйста, если наверху есть кто-нибудь, пусть она проснется!..

– Ты что-то увидела? Что? – нетерпения в голосе нотариуса прибавилось.

Открыв глаза и выдохнув, Ольга решила сказать правду. Вряд ли за такое сожгут! Да и всегда можно отбрехаться, сказать – померещилось с перепугу. А вдруг не померещилось?

– Голубую дымку вокруг тебя.

– А раньше видела?

Ольга покачала головой.

Нотариус нахмурился и задумчиво потер пальцем образовавшуюся между бровей складку, а Ольга невольно засмотрелась на его руки. Ужасно глупо и неуместно, но… Да какая разница, на что она смотрит! Выпутаться бы как-нибудь!

– Похоже на проклятие, запирающее разум, – тихо сказал он, словно сам себе. – Значит, в Брийо опять завелась нелегальная ведьма. Или не в Брийо, придется расследовать… м-да… Скажи-ка, Матильда, давно ли ты здесь?

Ольга честно задумалась, пытаясь найти в смутной памяти прежней владелицы тела ответ. Но нашла лишь ощущение «всегда».

– Мне кажется, что всегда. Ну или очень давно.

– Кто твои родители?

– Не помню, – тут даже и пытаться не стоило, слово «родители» не вызывало вообще никаких эмоций, кроме своих собственных.

– М-да. Очень похоже. Дай-ка мне твою руку, Матильда. – Теперь нотариус смотрел на нее с исследовательским и немного злым интересом.

Очень захотелось сказать: «Только не бейте, дяденька», – но родное злоехидство Ольга засунула в самый дальний карман, чтобы не вылезло, когда не надо. И протянула руку. Вокруг нотариуса снова замерцала серебристо-голубая дымка. Магия? Вот бред собачий! Какая магия?..

Так. Дышать ровно и глубоко, истерике не поддаваться. Магия-шмагия, разберемся.

А нотариус кивнул своим мыслям, усмехнулся и глянул на нее остро, пронизывающе… Тут же голова вспыхнула болью, Ольга невольно зажмурилась и сжала виски ладонями.

– Больно? – без малейшего сочувствия спросил нотариус.

– Это вы сделали? – Как только зрительный контакт прервался, боль в голове стала утихать. – Зачем?

– У тебя ментальный блок. Ведьма очень не хотела, чтобы ее нашли. Жаль. Опасные преступники не должны оставаться на свободе.

– Какая еще ведьма, о чем вы? – Ольга с надеждой посмотрела на нотариуса, как его, мсье Товиля? Кажется, да. – Мсье Товиль, прошу вас, объясните мне, что происходит? Почему я ничего не могу вспомнить?

– Как вижу, кратковременная память у тебя в полном порядке, – кивнул он и жестом велел ей подняться с пола и пересесть на табурет, стоящий около зеркала. – Скажи-ка, Матильда, раньше ты видела подобную дымку? Нет? Что ж. Похоже, условием снятия проклятия был брак с благородным человеком. Поздравляю, ты на редкость везучая девица. Явно из благородной, но бедной семьи. Обладаешь магическим даром, слабым, и я пока не могу определить его принадлежность. Тебя наверняка украла ведьма, заперла твой разум и продала перекупщикам, а то и прямиком в бордель.

– Благородной семьи?

– Да. Ты не выглядишь, как простолюдинка. Умеешь читать.

– Так, может быть?..

– Нет, – пресек едва зародившуюся надежду нотариус. – Я не знаю, из какого ты рода, и не буду искать твоих близких. Поверь, после борделя семья тебя не примет. Никому не нужно бесчестье.

Ольга едва сдержала рвущиеся с языка ругательства. Бесчестье, да? Плевать, что девочку похитили, насиловали и едва не превратили в овощ! То есть не плевать, напротив! Если уж попалась, будь добра не спасаться и не появляться дома, чтобы никого не запачкать. Чертовы ханжи! Мракобесы! А княгиню они, интересно, приняли бы?

– Мой муж… он знал?

– Нет, конечно же, – покачал головой мсье Товиль. – Их светлость не слишком хорошо понимали, что делают, и тем более их светлости было все равно, на ком из вас жениться. Кстати, куда он подевался? Нам еще подписывать документы о разводе. – Нотариус вытащил из кармана сюртука часы-луковицу, откинул крышечку с циферблата и нахмурился. – Три минуты первого, мы договаривались на полдень.

В его тоне прозвучало «безответственный пьянчуга!», с чем Ольга была полностью согласна.

– Вы ведь мсье Легран Товиль, не так ли?

– Так. – Он заинтересованно поднял бровь.

– В договоре написано, что мне в случае развода полагается пятьсот рублей золотом.

– Когда ты не притворяешься дурочкой, с тобой намного приятнее иметь дело.

– Я не притворяюсь, то есть я не… я не дурочка. Я умею писать и считать… – «Тринадцать лет преподаю историю и защитила кандидатскую», не добавила она вслух, хоть и безумно хотелось стереть с лица мсье эту гримасу превосходства. – Мне кажется, я из не такой уж бедной семьи.

Еще бы найти ту сволочь, что похитила ее и продала в бордель, а потом приложить о стену. Раз десять. А потом… потом – расцеловать и сказать спасибо! Потому что это – шанс! Молодое и, хочется надеяться, здоровое тело, симпатичная мордашка, работающие мозги (свеженькие, совершенно не б/у!) и брачный договор с князем-оболтусом. Которого, кстати, мсье Товиль терпеть не может и того даже не скрывает. А что тело принадлежало шлюхе… плевать!!! Лучше живая шлюха, чем мертвый кандидат наук! У нее есть шанс прожить еще одну жизнь, родить детей и не бояться умереть от первого же чиха! Конечно, куда приятнее было бы очнуться в теле принцессы… ну, если только она не Мария-Антуанетта… Плевать. Будем работать с тем, что есть! Она пробилась в родном Калининграде, пробьется и здесь. Люди в любом мире и в любом веке одинаковы. Она справится. Назло судьбе и ее мерзопакостному чувству юмора. Так-то!

– У тебя глаза горят, – впервые за время их разговора улыбнулся месье Товиль. – Представила, как душишь обидчиков?

– Вы мне поможете?

Нотариус скептически поднял русую, красиво очерченную бровь.

– Тридцать процентов от всего, что я получу с князя, – сделала первый ход Ольга.

Ответом была усмешка.

– Сорок, мсье Товиль.

Усмешка стала более заинтересованной, а Ольге стало любопытно: что же она обещает? Пятьсот рублей золотом в России восемнадцатого века были огромными деньгами, но этот мир – совсем другой. Или не совсем? Кто знает, как повлияла на него магия? Ох, черт. При мысли о магии ощущение нереальности не просто накатывает, а долбит со всей дури, как цунами по Гавайям.

Так. Собраться. Не отвлекаться.

– Вы считаете двести рублей золотом слишком ничтожной суммой? Или испытываете к князю Волкову теплые чувства? – она тоже усмехнулась. – Насколько я успела увидеть, князь – милейший человек, образец любезности и дружелюбия.

Нотариус хмыкнул почти весело, глаза его блеснули.

– Ты еще и язва.

– Что вы, мсье Товиль. Я – воплощенная скромность и доброта. Итак, сорок процентов и моральное удовлетворение? – И, видя, что нотариус готов сказать очередное «нет», сама себя прервала. – Кстати, деньги в России и здесь одинаковые? Я совсем не помню, – она сжала пальцами полы халата и нахмурилась. – Простите, я немного теряюсь… ведь пятьсот золотых – это много? Этого хватит, чтобы купить домик в пригороде?

– Не Россия, а Руссия, – поправил ее нотариус. – Князь Волков – русич.

– И у них другие деньги?

– Но стоят они столько же, сколько и золотые имперские франки. Вес монет и проба металла проверяются в Брийонской палате мер и весов. – В его голосе прозвучала нотка гордости.

Ольга немедленно за нее ухватилась.

– Правда? О, это безумно интересно! Вы ведь ученый человек, мсье, может быть, даже доктор права?..

– Получу степень через месяц. – Гордости прибавилось, плечи расправились. – В моем возрасте еще никто не становился доктором права, я буду первым.

– Надеюсь, мне будет дозволено вас поздравить? Стать доктором права в тридцать пять лет, это невероятно!

– В тридцать два, – поправил ее мсье Товиль.

Ольга лишь восторженно вздохнула: надо сказать, искренне. Чтобы получить степень доктора права в тридцать два, надо действительно быть выдающимся юристом. Особенно – в этом диком веке.

– Тем более невероятно! Убедить седых ученых мужей, что кто-то моложе сорока достоин их внимания… Позвольте выразить вам свое восхищение.

– Позволяю, – тепло и самую чуточку насмешливо отозвался Товиль. – Вы в самом деле не знаете, сколько стоят деньги?

– Могу только предполагать, – пожала плечами Ольга. – Мои воспоминания плохо соотносятся с окружающей действительностью. Пожалуйста, расскажите мне!

– Что ж…

Мсье Товиль, глядящий на нее уже почти ласково, объяснил, что за один золотой можно снять комнату с пансионом на десять дней, за сто – купить дом в пригороде или небольшую шляпную лавку на окраине. В общем, на половину отступных (лишь бы удалось ее выторговать!) можно уйти из борделя и начать свое дело. Особенно при поддержке толкового юриста.

Она вытащила из кармана договор и расправила его на коленях.

– Мсье Товиль, он же действительный?

– Разумеется, – улыбнулся он. – Ты же видишь магическую печать. Сейчас ты – жена князя Волкова со всеми вытекающими правами и обязанностями.

– Звучит многообещающе. – Она склонила голову набок, глядя в глаза мсье Товилю. – Как думаете, сколько мы сможем получить за развод?

– Мы? – переспросил он.

– Разумеется, мы. Без вас я не получу ничего, как и вы без меня. Итак, сколько?

– Дай-ка бумаги.

Ольге отчаянно хотелось спрятать их подальше и никому, ни в коем случае не давать в руки. Ведь это ее единственный шанс быстро выбраться из борделя! Но по глазам мсье Товиля было понятно: если она не покажет доверия, ничего ей не светит. Видимо, для него предполагаемая сумма выигрыша не так значительна, как хотелось бы. Или же он великий актер (или великий юрист, что почти одно и то же).

Вчитавшись в мелкий шрифт и критически осмотрев Ольгу, запахнувшуюся в халат как можно плотнее, нотариус протянул ей договор обратно.

– Запросить можно две тысячи, получить – тысячу. Генерал Волков занимает высокое положение при императорском дворе, его владения – одни из самых больших в Руссии. Волков-младший не так богат, однако занимается разведением породистых скакунов и поставляет их русской армии. Он старший сын, но не основной наследник. На свое место генерал Волков прочит второго сына, Ярослава… Пожалуй, даже тысячу двести.

Ольга перевела дыхание. Сумма не сногсшибательная, но весьма приличная. При разумном вложении она сумеет увеличить капитал.

– Рано радуешься, Матильда. Князь Волков скорее предпочтет устроить недостаточно покладистой девице случайную смерть. В борделе никто не станет проверять, убита ты или сама шею свернула. Я бы устроил. Никто не станет интересоваться судьбой шлюхи.

– Не шлюхи! – Ольга сердито выпрямилась. – А княгини Матильды Волковой!

Несколько мгновений Товиль недоуменно смотрел на нее, а потом расхохотался. Искренне и заразительно.

– Вот это я понимаю – наглость! Браво, девочка! – Он жестом велел отдать ему договор. – Ты пока не княгиня, а жена князя, чувствуешь разницу?

– Но вы можете решить этот вопрос, мсье доктор права.

– Могу. – Он замолчал, выжидательно глядя на Ольгу.

– Пятьдесят процентов, эксклюзивное право представлять мои интересы и возможность нагнуть моего драгоценного супруга.

– Хм. Это в самом деле может стать интересным. – Товиль блеснул глазами. – Нагнуть, какое емкое слово! Идет. Пятьдесят процентов и тебя.

Ольга вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

– В помощницы? – Она все же выпустила наружу капельку ехидства. Все лучше, чем злость и растерянность. А чего она ожидала? Что в только что трахнутой шлюхе увидят достойного делового партнера? Ха-ха. Смешно.

– В любовницы, малышка. Мне нравится, как горят твои глазки.

– Боюсь, если об этом станет известно, мы не получим ни медяка.

– Как ты помнишь, ты уже изменила мужу, проведя ночь со мной. Но на суде все будет зависеть от трактовки. – Взгляд нотариуса стал жестким.

Черт. Он уже ее шантажирует! Сукин сын! Шовинист хренов! Но что же делать? Вот так просто лечь под него?! Нет, ни за что!.. Но как?..

Как-как. Держать себя в руках. Что, мсье доктор права чем-то отличается от ее недоброй памяти научного руководителя? Там тоже все зависело от трактовки, мать ее, но удалось же поставить его на место. Не очень красивым способом, но кто ему злобный буратино? И этого сукина сына она уж как-нибудь приведет к единому знаменателю.

– А мсье доктор права, я вижу, большой специалист в трактовках. – Ольга так же жестко улыбнулась.

– Ты очень догадлива, малышка. Тем мне и нравишься. Ну, скрепим сделку?

Уговаривая себя не орать, не швыряться предметами и не бить сукина сына ногой по яйцам, Ольга поднялась с табуретки. Медленно. Так же медленно, покачивая бедрами и глядя сукину сыну прямо в глаза, подошла. Остановилась в полуметре от него и почти пропела, хрипловато и низко, тоном джазовой дивы:

– Рада нашему взаимовыгодному сотрудничеству, мсье доктор права, – и протянула ему руку.

А через мгновение оказалась прижатой к сильному мужскому телу, и пахнущие мятой губы нашли ее рот, смяли…

Проклятье! Он, он…

Но самое ужасное было не в том, что делал мсье Товиль, а в том, что Ольге это понравилось.

Похоже, она все же сошла с ума.

– Мими! Паршивка! – раздался высокий голос, и в «будуар» без стука влетела мадам. – Марш работать, дрянь! Мсье Товиль, – уже другим голосом произнесла она и заискивающе улыбнулась. – Оплаченное князем время вышло, не могли бы вы перейти в гостиную? Здесь надо прибраться, сменить постель. Мы следим за классом заведения!

– У этого заведения есть класс? – удивленно поднял брови Товиль.

– А как же! Ваш младший партнер самолично оформлял нам лицензию второй категории! – И тут же молниеносно развернулась к застывшей Ольге. – Марш одеваться и бегом в зал! Там господа офицеры пожаловали, желают развлечься!

Ольга застыла от растерянности и возмущения. Она всегда немножко пасовала перед напористыми хабалками, вот и сейчас хватала ртом воздух, не в силах преодолеть воспитание и послать мадам туда, где ее давно заждались. К тому же стало страшно. Мсье Товиль, конечно же, обещал ей помочь, но доверять ему пока не получалось.

Она отступила от мадам и вопросительно посмотрела на него:

– Мсье…

Нотариус лишь поднял бровь, откровенно изучая Ольгу… то есть Матильду. Твою дивизию! Ему что тут, цирк?! Где проклятая французская галантность?

– Оглохла, дрянь? – зашипела мадам и, шагнув к Ольге, влепила ей пощечину.

На мгновение Ольга опешила. Никто и никогда не смел поднимать на нее руку! А мадам продолжала шипеть:

– Ах ты, ленивая тварь! Продрыхла всю ночь, даже на завтрак не заработала! Что стоишь, глазами лупаешь? Бегом в зал, господа за… – Она осеклась, схватившись за щеку, а Ольга с удивлением поняла, что только что ее ударила. И обрадовалась. Так ей, суке крашеной!

– Не смей на меня орать! Хватит, отработала! Отдавай мои документы!

Мадам опешила, но быстро взяла себя в руки, видно, потасовки не были здесь чем-то удивительным, и шагнула к Ольге с явственным намерением вцепиться ей в волосы. Но не успела, Ольга спряталась за мсье Товиля. А что он стоит, как шкаф?

– Да тебя никто не держит! Гони двадцать золотых и убирайся на все четыре дороги! Сама приползешь через неделю, когда будешь подыхать в сточной канаве!

Ольга, то есть Матильда, охнула про себя. Ничего себе, двадцать золотых! Для этого паршивого клоповника и пяти много! Вот только у нее нет ни одного. Дурочка Матильда даже элементарной заначки не сделала! Что же делать-то?

– Двадцать золотых? – переспросил мсье Товиль. – Хм. А налоги вы, помнится, платите, исходя из куда меньшей суммы.

– Ах, мсье, – голос мадам снова засочился сладкой патокой, – позвольте проводить вас… Простите, эта девчонка совсем отбилась от рук! Не обращайте на нее внимания.

– Матильда, ступай к себе, – холодно велел мсье Товиль.

Обида окатила Ольгу колючей волной, вышибив дыхание и последние остатки самообладания. Нестерпимо захотелось разреветься, забиться в угол и там сдохнуть, потому что мир ужасен, несправедлив и отвратителен…

«Ох же, черт, – подумала она, – не было печали, расколбасило на ровном месте. Откуда такие реакции-то? Словно подросток с бешеными гормонами. Спокойствие, Оль Санна, только спокойствие. Соберите эмоции в кулак и не вздумайте устраивать истерику! Вам нужно уважение господина нотариуса, а не презрение. Соберись, тряпка, быстро!»

– Как скажете, мсье Товиль, – запретив себе плакать, ответила она, сделала книксен и, обойдя мамам по широкой дуге, вышла.

– А мы с вами побеседуем, мадам… как вас там?

– София, мсье, – услышала Ольга, закрывая дверь с той стороны.

Хотелось остаться под дверью и подслушать, но она не решилась. Из зала доносился пьяных хохот, визгливые женские голоса, звон посуды. Было страшно, что кто-нибудь придет и застанет ее, побьет, заругает…

Чертовы гормоны, выругалась про себя Ольга. Придется заново учиться владеть собой. Дыхательную гимнастику надо сделать, чтобы успокоиться. Прямо сейчас.

Она начала размеренно дышать, считая про себя. На ходу. Так и вышла в общий зал, через который надо было пройти, чтобы попасть в свою каморку.

Несмотря на белый день за окном, в зале было сумрачно – плотные бордовые шторы почти не пропускали свет, создавая «интимный полумрак». Самое то, чтобы в глаза не бросалась жалкая потрепанная обстановка, а страшные аки смертный грех девицы казались красотками. Впрочем, ни разнокалиберную кривоногую мебель, ни шлюшек полумрак не спасал. Как и не мог превратить пьяную солдатню в «господ офицеров». Они пили дешевое пойло, ржали, воняли потом и гуталином, перебивая сладкие духи девиц и запах подгорелой каши с кухни.

Ольгу затошнило. И как назло, один из «офицеров» (судя по наглости и ширине хари – сержант) увидел ее и радостно осклабился:

– Мими, моя крошка, мы тебя заждались! Иди-ка сюда, детка, мой дружок соскучился по твоему сладкому ротику!

От ужаса и отвращения к горлу подкатила желчь. Зажав рот руками, Ольга метнулась через зал к спасительной лестнице наверх и каким-то чудом не зацепилась полами халата за выставленный одним из солдат сапог. Кто-то попытался поймать ее за подол, кто-то плеснул в нее вином, но она увернулась, взбежала по лестнице на антресоль и под довольный гогот солдатни и женский визг ввалилась в свою каморку, тут же захлопнула дверь, повернула ключ и, не соображая ничего, придвинула туалетный столик. Только когда столик уперся в дверь, Ольга сумела остановиться и рухнула на смятую несвежую постель. Сердце колотилось как сумасшедшее, во рту ощущался вкус желчи, руки дрожали, в глазах кипели слезы. Несколько минут Ольга лежала, бессмысленно пялясь в щелястый потолок, и пыталась думать. Не получалось. Совсем. Мысли разбегались, перед глазами всплывали картинки прошлого – не ее, а Матильды. Того прошлого, которое лишенная памяти девчонка считала нормальным. Даже местами приятным. В отличие от Ольги.

Нет. Она не хочет этого помнить! И тем более – это повторять! Ни-когда!

Чуть успокоившись, она вспомнила еще кое-что. Ее комнатушка располагалась как раз над ВИП-номером, и в полу была вполне приличная щель. Вот к ней Ольга и прилипла, начхав на грязные полы.

– …и скажи мне, дорогуша, как у тебя в борделе оказалась дочь благородного человека со стертой памятью и заклинанием…

Дальше нотариус произнес что-то непонятное.

– Ложь это все, мсье! – визгливо ответила мадам. – Как есть гнусная ложь. Я законопослушная жительница столицы! Я плачу налоги! И регистрация у меня в порядке. Всех девочек проверяли! Нет среди них никого незаконного!

Нотариус понизил голос.

– Бу-бу-бу…

– Да не может этого быть!

– Бу-бу-бу.

– Хорошо. – Голос мадам стал сухим и чуть испуганным. – Хорошо, ваша честь! Как прикажете, ваша честь. Спасибо за золото, ваша честь.

– Итак, на трое суток Матильда моя. Не смейте никого к ней пускать, вы меня поняли? – Он снова говорил достаточно громко, чтобы Ольга сумела все разобрать.

– Конечно, мсье, как вам будет угодно!

– И передайте ей, что я скоро за ней вернусь.

– Разумеется, мсье!

Внизу раздались тяжелые шаги, хлопнула дверь, а через несколько секунд что-то с грохотом ударилось о стену.

– Дрянь! Паршивка! Ну погоди у меня, сучка драная! Чтоб тебя!.. – мадам орала, топала ногами и что-то швыряла.

Ольга встала с пола, не желая больше слушать ее ругани. Все, что необходимо, она узнала, а ругаться мадам может хоть до вечера. А Ольга на всякий случай к баррикаде добавит что-нибудь еще. Например, вот этот бронзовый канделябр. Скобы для засова есть, самого засова нет – вот вместо него и будет канделябр. Черта с два вы до меня доберетесь, мадам!

Закончив с баррикадами, Ольга оглядела комнату, поморщилась, содрала несвежее постельное белье и прикрыла матрас халатом. А сама оделась в единственное более-менее закрытое платье, явно давно не надеванное, но хотя бы не грязное. Еще бы найти еды! Последний раз она ела вчера вечером, а уже далеко за полдень…

По счастью, в маленьком сундучке, запрятанном под кровать, нашлось несколько сухарей, а в кувшине для умывания – вода. Тратить ее на мытье Ольга не решилась, кто знает, может быть, ей придется просидеть тут до прихода нотариуса. Тем более ведро с крышкой стоит в углу, на крайний случай сгодится.

Примерно через полчаса в дверь постучали. Ольга не отозвалась. Постучали снова.

– Мими, ты спишь, что ли? – сладко-сладко спросила мадам.

Разумеется, не получила в ответ ни звука.

– Мими-и! – повторила мадам.

На несколько секунд за дверью затихло, потом из замочной скважины выпал ключ, вытолкнутый чем-то снаружи. Замок почти бесшумно отперли. Дверь попытались открыть, дернули пару раз, тихо выругались – и ушли.

– Ну что ж, красавица, – Ольга подошла к зеркалу, каким-то чудом не свалившемуся с туалетного столика, и улыбнулась незнакомке в нем. – Будем знакомы. Я – Матильда Волкова, русская княгиня. Не похожа? Это поправимо. Вот привыкну к новому имени, выберусь из борделя, а там… а там посмотрим. В любом случае я теперь – Матильда. Ольги больше нет. Жаль, конечно, но мы с тобой, красавица, справимся.

Весь день Матильда (она твердо решила отныне называть себя только так) просидела взаперти. Несколько раз к ней пытались вломиться какие-то мужики, один раз ее звала на ужин Лулу – настолько сладким голосом, что у Матильды все волосы на теле дыбом встали. Разумеется, она не открыла, даже не отозвалась. Время тянулось медленно до ужаса. Часть его Матильда убила, обследуя комнату и разглядывая через решетку переулочек позади борделя. Да. Именно решетку. Прочную, кованую. Крепко сидящую в пазах – расшатать ее не получилось. А жаль. Запасной путь отхода ей бы не помешал.

К вечеру в борделе стало совсем шумно, но к пьяным воплям Матильда не прислушивалась. Неинтересно! Князь так и не пожаловали за разводом, мсье Товиль тоже, а все прочее ее не касалось.

Под утро она забылась чутким сном и, когда в дверь требовательно постучали, испуганно подпрыгнула.

– Мими, паршивка, открой дверь, – раздался голос мадам. – Не откроешь, выломаю к демонам и заставлю платить за порчу имущества.

– Мое время оплачено, – твердо заявила Матильда. – Мсье Товиль будет недоволен!

– Срать я хотела на мсье Товиля! – Мадам расхохоталась. – Наивная дура, раскатала губу!

– Ломать, мадам? – раздался сиплый бас.

Матильду окатило иррациональным ужасом, словно обладатель этого голоса… Нет, нет! Она не будет это вспоминать! Ни за что!..

– Сейчас открою, мадам, – стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила Матильда и принялась вынимать канделябр и отодвигать столик.

– Вот так-то, – ухмыльнулась ей в лицо мадам, шагая в комнату. За ее спиной переминался в полумраке коридора кто-то здоровенный и вонючий. – Выходи, паршивка. Это больше не твоя комната.

Матильда растерянно шагнула назад.

– Что значит не моя?..

– То и значит. Я продала твой контракт мадам Жозефине. Быстро убирайся отсюда! Мне не нужны проблемы с имперскими магами!

– Ты не имеешь права, – наступив на горло собственной панике, нахмурилась Матильда. – У меня оплачено три дня! Мсье Товиль все узнает!

– Узнает – не узнает, не твое дело! Пусть сначала тебя найдет, дуру. Выходи, быстро! Или Роже тебе поможет!

– Мадам? – с предвкушением пробасило в коридоре, и Матильда чуть не упала на ровном месте, так ей стало страшно.

Черт. Надо держать себя в руках! Мадам не посмеет ничего с ней сделать. Наверное.

– Я соберу свои вещи. – Она гордо задрала голову, понимая, что уже проиграла этот раунд, даже не выйдя на ринг.

– Нет тут твоих вещей! Скажи спасибо, что не голая уйдешь, так уж и быть, в платье. Быстро вышвыривайся, дрянь!

Сжав кулаки и не оглядываясь, Матильда вышла из комнаты и, стараясь не смотреть на вонючую сопящую громаду, пошла прочь – в общий зал.

– Так эта, мадам, как же ж?.. – недоуменно проворчал страшный Роже. – Мне ж эта! Сладкая девочка!

– Заткнись, урод, – огрызнулась мадам за спиной Матильды.

Матильда выдохнула. Слава всем богам, жадность мадам оказалась сильнее пакостности характера. Не станет она портить дорогой товар.

В гостиной ее ждала одна из девушек и приятная, хорошо одетая женщина в шляпке. Она брезгливо поджала губы, увидев Матильду, но затем одобрительно улыбнулась.

– Свежая, красивая и глаза умные. Хорошо, Фифи, я забираю двоих в счет уплаты твоего долга. Ты мне еще должна сто золотых. Три дня, и если не отдашь, гореть твоему блошатнику синим пламенем!

– Жозефина! – до оскомины сладко улыбнулась мадам. – Ты же знаешь, мое слово кремень. Через три дня я рассчитаюсь.

– Идите за мной, – бросила Жозефина в пространство, направляясь к выходу.

Не оглядываясь больше, Матильда последовала за ней. Прощай, знакомый бордель, здравствуй, неизвестность.

И только переступая порог и шагая на улицу, где мадам Жозефину ждала запряженная сивой лошадью коляска, Матильда про себя попросила «того, кто наверху»: пусть мсье Товиль ее найдет как можно скорее!

Глава 3, задом наперед, все наоборот

Где-то на задворках Брийо

Андрей

– Князь Андрей Волков умер, да здравствует мсье Андре Вульф, – пробормотал под нос Андрей и огляделся.

В этом районе Брийо он не бывал. Слишком грязно и вонь стоит такая, что слезы из глаз. Или рыбный рынок рядом, или речной порт, а может быть, то и другое. Под ногами что-то склизкое, стены тупичка, в который привел портал, изрисованы углем и загажены.

Сунув руки в карманы, Андре быстрым шагом направился к выходу из тупика. Найти извозчика, добраться до поверенного, взять деньги – а дальше можно будет отправиться к Морису. Наверняка вместе они что-нибудь придумают! Да и наверняка отцу вскоре надоест пугать непутевого сына, он выпросит у императора помилование, и все вернется на круги своя.

Представляя, как вернется домой, попросит прощения у матушки и даже поглядит выбранную ею невесту, Андре шагал по узкой улочке. По сторонам он не смотрел, а зря. Не успел он выйти из переулка, как прямо перед ним что-то упало, и его обдало грязной водой.

– Проклятье! Не видишь, куда льешь, дура? – стряхивая с жалкой, и без того грязной одежонки рыбный хвост, Андре поднял взгляд на открытое окно.

– Заткнись, отребье! – каркнула старуха в чепце, высовываясь из окна и потрясая помойным ведром. – Иди себе мимо!

– Ах ты, свиное рыло! – рука привычно потянулась к эфесу шпаги, не то чтобы Андре собирался в самом деле ей воспользоваться против старой перечницы, просто привычка. Но шпаги не было.

Проклятье. Без мундира, в обносках Андре все равно оставался князем. А вот без оружия он чувствовал себя голым.

И без того гадостное настроение упало на самое дно. Неужели это все – всерьез? Без денег, без оружия, без имени и семьи – навсегда? Да нет, не может такого быть. Все образуется. Как-нибудь.

Забыв о старухе, Андре ускорил шаг и сунул руку в карман. Надо же чем-то платить извозчику, наверняка завалялось хоть несколько монет!

В кармане нашлась что-то скомканное, тряпичное. Кошель? Вытянув находку, Андре снова выругался. Никакого кошеля, просто черная тряпка, выбросить ее к демонам… или нет? Почему черная? Развернув находку, он хрипло рассмеялся, почти закашлялся. Это была маска. Дешевая, простая черная полумаска, в каких обычно дерутся на дуэлях, чтобы жандармы не узнали.

Merde!

Отцовская предусмотрительность во всей красе. Ни медяка денег, зато – маска. Чтобы никто не видел лица казненного князя Андрея. Нет вас больше, Андрей Михайлович, нет и не было. Проклятье!!! Найти бы ту дрянь, что вложила окровавленную шпагу в его руку! Найти, набить морду и выспросить: зачем? Серьезных врагов у Андре не водилось, в политику он и сам не лез, от всевозможных партий отмахивался, да и в стольном Владимире появлялся редко. Прогрессивная Франкия ему нравилась куда больше, да и от отцовских нотаций подальше. К тому же тут никто не смел брезгливо поджимать губы на бездарного выродка. Как будто он виноват, что Единый не дал ему дара! Как будто он сам, вылезая из материнской утробы, назло отцу отказался от фамильной магии! Так какого демона вся родня, все отцовские друзья смотрят на него, как на злодея какого? На себя бы лучше смотрели! Пни старые! Вершители мировых судеб, курва мать!

Наверняка или отец переборщил с воспитательными мерами, или кто-то из его заклятых друзей все устроил. Знали, сукины дети, что князь Михаил поверит в любое дерьмо, лишь бы виноват оказался Андрей – позор рода, темное пятно на репутации и прочая, прочая.

В то, что он сам убил наглую дрянь, именуемую сыном Всерадетеля, Андре не верил ни на грош. Чтобы он, князь Волков, марал руки о святошу? Да бабка с помойным ведром – и та больше достойна удара благородной шпагой, чем это недоразумение, посещающее бордели с молитвословом! Тьфу! Да и не настолько он вчера был пьян, чтобы ничего не помнить. Когда женился, и вовсе был почти трезвый. Вот Мими… или Лулу? Короче, шлюшку он помнит отлично!

А ведь если князя Волкова казнили, то шлюшка получается вдовой. Однако какой милый сюрприз будет батюшке,

...