Слово есть проникновение,
одновременно становящееся полостью
Небом ночным дождливым провис брезент низко-низко,
почти дыханья касаясь
На ткани, испещрённой бранным словом, вечно живой
служивый точки сигаретным ставит огоньком
Можно всё прожечь, обратить в сквозной
перечень всевидящий, в решётное сердце
Лишь неспящий видит — кто на самом деле
нависает над снами,
над витийным синтаксисом, плутающим в людях,
биеньем крыльев зольных отвечает ветру
Ещё немного — и на спящих товарищей хлынет
конец предложения
Небо можно поменять, как лампочку,
если вольфрамная дрожь нитеподобного полёта
(ласточкиного ли, голубиного — не столь важно)
повисала неспособностью
пропускать сквозь себя эпоху
Небо выкручивать, опасаясь — вот-вот треснет,
вопьётся стеклом в ладонь, дополняя тактильную
правду, возросшую на желании света
Необязательно ступать на борт корабля,
пряча назойливый сердечный щёлк,
от какого разбегаются тараканы по углам
Сердечный щёлк нуждается в русском языке
В языке, которым довольны все
неисчислимые стороны, начавшие войну
Где есть слова «выключатель» и «включатель»
Подозревая, что контакт с запредельным — в созвучии,
день и ночь ходят братья по берегу
с металлоискателем
Ищут братья то, что утрачено другими
Ищут братья рифмы
Проблеск небывалой мощи манит их
«Пелеоглий — полёглый» — говорит брат, и оба
улыбаются, вспоминая старый дуб,
вырванный из почвы ничтожным писком
Оказался дуб стальным, ствол его был воронёным,
система наведения мяукала цепные сказки
начальства
Успело дерево, всё же, исторгнуть жар шелеста
Все найденные кольца, монеты, серьги, часы
ночными атомами стекаются в новое вещество,
любой брони крепче
День за днем выслушивая писклявые жалобы
металлоискателя, не замечают братья,
как преобразились, как возмужали их тела
Та, неназванная, разбросала имена по песку
Уловила призыв золотой, от песка исходящий
Чистым сознанием вышла из пены морской
Телом омытым заполнила зияние в строю
смыслов, идущих на штурм
Не знает — скоро беспримесным удивлением станет
Бантики, юбка, колготки, сумочка с косметичкой
намотались на катерный винт, и анализом пены
замещают лучшие эксперты по морское воде
участки сердца, неготовые к вживлению соли
Время подгоняет отряды
Свергнуто тело тирана, падает с трона
Можно наконец рассмотреть, на чём сидел
этот человек
Какие вещи придавливал возрастом своим и телесным теплом,
Братья обоюдным взглядом пронзают окна домов
Домов, что покрываются вечерним временем и темнеют,
словно куски мяса на мангале, стремящие
друг к другу
жаркий сок по блестящему полотну шампура
Роль своего зрения давно уяснили братья
В домах видны мужчины и женщины: обшаривают
стены из платьев, юбок, дамских сумочек, чулок,
наборов косметики
Есть и те, кто блуждает в лабиринтах, если
габариты квартир позволяют
Каждую вещь по нескольку раз прощупывают жильцы —
не дверь ли прячется за податливой тканью
А может, эта юбка и есть дверь, это платье и есть
выход
Они не вполне понимают, зачем им выходить
Разве что съездить с друзьями на шашлыки
Излишки духоты оцифровывая и озвучивая,
излишки духоты пряча в книги,
в строки, между строк, на полях —
обучили грудную клетку неспешному ритму,
заранее известному перечню причин
для волнения
Те, кто долгие годы не покидает помещение
Не сказать «душевные силы» с тех пор, как душа
взросла до
безграничности моря, и если произнесён берег,
обрамляющий суть,
название внутренние силы вполне подходит
Внутренние силы оказались чувствительны к жестам
Даже возникло сомнение — не одно ли они целое,
для вида разделенное словами
прихоти ради
Офицер разбитой вражеской армии попросился на порог,
по привычке — а может быть, от страха — стал козырять,
отдавать честь, прикладывать
дрожащую ладонь к пожухлой фуражке
Жители заметили — по локтю стекает струйка
миокардного запаса
На почву закапало, пыль начала сокращаться,
сердце пыли запело — даже вынесли древний стетоскоп,
чья звукоулавливающая головка так похожа
на купол храма
Приложили к земле — просто так, ради продления
смыслового моста между появлением офицера
и своими мыслями по этому поводу
Просто так приложили: без того знали всё
про ритмы биений, про землю и траву
Сколько терпения поймано на узлы, прибравшие леску
к тугости своей — ах, крепкие узлы, словно кулачки,
грозящие неразменному соседу тишины,
блёсткой монете залива
Не воду ли вчера тошнило от гербовых отражений
Выпадает мирное время из каждой раскрытой ладони
Выпадает время из ладони, больше не держащей оружие
Вот и прирастает числом табун жизни
Без устали распутывает Пелеоглий леску, слова и поступки,
берег, море, себя, брата и отца
Предсказано — разрастется монета, но кто же
Кто же знал, что настолько
Варенье флаговое нужно остудить,
разлить в глазницы, чтобы скрасить зренье:
так, словно зренье — одиночество: да-да
всяк зрящий перезрелую свободу —
толпой себе подобных одинок.
Устроить в сердце галерею
и рассуждать о технике мазка:
забрызган воздух раскаленной алычой,
для кухонного вдоха столько чистых
полотен, что даемся диву: разве
кто выберет шипящую мазню,
что стекленеет мутной пенкой
слюды плодовой?
